Текст книги "Арбитр Пушкин (СИ)"

Автор книги: Сергей Богдашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17

Третье сентября.

Пожалуй, каждому моему современнику в России эта дата известна как праздник Святого Шуфутиния.

А в том мире, куда меня определили богини, третьего сентября двадцатого года на Красной площади в Москве состоялся молебен по случаю окончания Русско-Персидской войны.

После пушечного залпа – парад Победителей.

Более десяти тысяч солдат и офицеров из разных частей прошли мимо Императора.

Стройные ряды, блеск штыков, звон орденов и шпор, цокот подков – всё, как положено.

Потом – в пункты временной дислокации на окраинах города, для расформирования.

На самом деле, в кампании участвовало значительно больше войск. Но к концу боевых действий многие полки и батальоны были собраны в сводные корпуса, каждый из которых решал свою задачу.

Вышло так, что под конец войны стало почти невозможно определить, кто и откуда прибыл на Кавказ. Кто – с Рязани, кто – с Ярославля, кто – с Дона.

Поэтому те подразделения, которые можно было однозначно идентифицировать, сразу перебросили домой – прямиком в свои гарнизоны.

А оставшуюся «солянку» – сюда, в Москву, чтобы уже в здесь разобраться: кто, откуда, и куда дальше.

Парад завершила эскадрилья гидропланов, ведомая моим дядей – генерал-майором Павлом Исааковичем Ганнибалом.

Казалось бы, не прошло и года, как он получил полковничье звание, а сегодня уже генерал.

И не просто генерал, прослушавший лекции в Академии Генерального Штаба, а выслуживший звание своими мужеством и хладнокровием.

Император лично вручил дяде эполеты и заслужил он их сполна.

Именно он на своём «Катране» совершил самую дерзкую операцию всей кампании – высадил во вражеском тылу трёх бойцов на берегу реки Шутруд, в тридцати километрах от Тегерана.

Тех самых, кто, пользуясь Перлами-невидимками, совершил марш-бросок до столицы Персии. Кто ночью во дворце Голестан открыл телепорт, чтобы к ним присоединился основной состав Крымской роты.

Одним из тех троих был Александр Павлович Ганнибал – мой троюродный брат, тогда ещё поручик, а сегодня уже штабс-капитан.

Могу только догадываться, что испытывал дядя в тот момент, когда он лично переправлял своего сына на вражескую территорию.

Именно брат свернул телепорт после того, как бывший Поверенный в делах Персии Семён Фёдорович Мазарович опознал Фетх-Али шаха в опочивальне, и Крымский отряд вместе с правителем страны и одной из его жён ушли на нашу сторону.

Не кто другой, как брат последним вышел из спальни шаха, оставив послание Аббас-Мирзе, а затем с двумя товарищами за остаток ночи успел вернуться к месту высадки.

На рассвете их забрал дядя.

На том же «Катране», который в составе эскадрильи пролетел над Красной площадью.

В целом парад в Москве стал не просто военным шоу. Он стал народным праздником.

Первопрестольная заполнилась людьми со всей губернии. Крестьяне, купцы, мещане – все хотели увидеть своих героев.

По стране прокатилась волна патриотизма, какого не было с момента возвращения Александра I из заграничного похода.

В провинциальных городах устраивали молебны. В сёлах звонили в колокола.

В трактирах пили «за победу» и «за императора».

Николай I понял момент и по всей империи было объявлено о награждениях:

Всем участникам войны без исключения – серебряная медаль «За Персидскую войну».

Офицерам – денежное вознаграждение в размере годового жалования, не в зачёт.

Рядовым и нижним чинам – по пять рублей ассигнациями.

Это был не просто жест. Это был сигнал: государство помнит своих солдат.

Что же такого приобрела Российская Империя по итогам скоротечной войны с Персией, что даже простым солдатам вручили серебряные медали?

В первую очередь авторитет Николая I поднялся как внутри страны, так и во всём мире.

По сути такой мгновенной победы Императору и не хватало, чтобы в нём увидели настоящего правителя даже самые отъявленные скептики.

Все остальные плюшки, доставшиеся Российской Империи, были такие же, как и в реальной истории. Даже мирные переговоры состоялись в крохотной ничем непримечательной деревне Туркменчай, что находится в сорока верстах от Миана.

Согласно Туркменчайского трактата Персия уступала России Эриванское и Нахичеванское ханства.

Российская Империя получала исключительное право плавания по Каспийскому морю.

Также Персия обязывалась заплатить России десять куруров* контрибуции.

*Курур – В XIX веке персидская крупная денежная единица = 2 миллиона рублей серебром.

Много позже из разговора с генералом Паскевичем, который проводил переговоры с персами, я узнал, что тот, дабы ускорить подписание мирного договора, имел от Императора разрешение снизить сумму контрибуции до десяти миллионов рублей серебром.

Однако Паскевич скрыл от всех этот факт.

И Аббас-Мирза, считая, что платит по полной, согласился на все условия.

По настоянию Паскевича первые семь куруров персы должны были доставить в Тифлис прежде, чем наши войска оставят Тавриз.

И персы заплатили… шесть.

А вот седьмой достать было пока негде, потому что уже шестой курур собирали всем миром. Часть внесли персидские чиновники. Часть выделил сам Фетх-Али шах из своих запасов. Даже женщины из его гарема срезали со своих нарядов жемчуг и отдали личные драгоценности.

Тут на помощь пришёл английский полномочный министр Макдональд, предложив Паскевичу из своего казначейства немедленно миллион рублей серебром с тем, чтобы русские оставили Тавриз не за семь, а за шесть с половиной куруров.

Паскевич на это не согласился и потребовал в обеспечение недостающего миллиона Урмийскую провинцию. После короткого колебания Аббас-Мирза согласился оставить в русских руках Урмию, и наши войска покинули Тавриз.

Суровые условия потребовала Россия? Возможно. Но и мы к себе никого не звали. Как говорится: Vae victis*.

* Vae victis (латынь) – горе побеждённым.

Стоит добавить, что миллион, добытый с таким трудом от Макдональда, обошелся персидскому наследному принцу весьма недешево. Макдональд за услугу потребовал уничтожения трактата, которым Англия обязывалась, в случае нападения на Персию какой-либо державы, субсидировать ей ежегодно сумму эквивалентную восьмистам тысячам рублей или помогать войсками и оружием.

Фетх-Али шаха и его жену, «гостивших» в Царском Селе во время мирных переговоров, со всеми почестями посадили в летающий дормез и в сопровождении трёх «Катранов» отправили в Тегеран для подписания уже согласованного Туркменчайского трактата.

Ну, не телепортом же было «дорогих» гостей на родину отправлять. Насколько я знаю, шах так и не догадался, каким образом он из столицы Персии попал в летнюю резиденцию Российского Императора.

Да и как бы он понял, если всё время пока его с женой через порталы из Тегерана перенесли сначала в Крым, а затем в Царское Село, они оба спали. Вернее, сначала им немного бока намяли, а затем надели на руки браслеты с усыпляющими Перлами. Я лично таких артефактов пять штук сформировал и на себе же проверил – за полминуты погружает в глубокий сон и держит в царстве Морфея до тех пор, пока соприкасается с телом.

Грубо по отношению к царствующей особе? Может быть. Но парням из Крымского отряда во дворце шаха было не до сантиментов.

Кстати, все без исключения участники операции получили уже второе за год внеочередное воинское звание. В результате младшие чины довольны стремительным ростом и в Крымской роте не осталось ни одного рядового, а ротный Окунев потихоньку офигевает. Шутка ли – менее чем за год из капитана стать подполковником.

После парада Победы, как и полагается, был банкет и бал. Естественно, Кремль не вместил бы всех приглашённых, и тесть на правах градоначальника Москвы предложил Императору провести мероприятие на манеже. Николай I согласился с предложением князя и менее чем за неделю огромное помещение подготовили к приёму гостей.

Понятное дело, что столь грандиозное событие не могло обойтись без освещения прессой, и в зале было большое количество журналистов и фотографов от разных изданий.

Присутствовал на манеже и мой отец, который с некоторых пор начал работать в еженедельном журнале Николая Ивановича Греча «Сын отечества». Не знаю, что заставило папу взяться за ум и устроиться на работу в это престижное издание, но я искренне этому рад. Более того, я лично помог отцу попасть на Кавказ, и он своими глазами смог увидеть, как наши войска занимали некоторые персидские селения.

– А ведь я когда-то служил в Лейб-гвардии егерском полку, и даже дослужился в нём до штабс-капитана, – негромко заметил отец, подошедший к нам с тестем, когда от нас покинул подполковник Окунев. – Правда, тогда он был ещё только батальоном из трёх рот и командовал им полковник Рачинский.

В принципе, этот факт общеизвестный. Отец действительно до девяносто седьмого года служил в егерском батальоне. Но после того, как женился, был уволен к статским делам коллежским асессором и переехал в Москву, где родились мы с Ольгой и Львом.

– Я смотрю всё семейство в сборе, – радостно провозгласил нам о своём приближении Император. – Не достаёт только прекрасных жён и детей.

– Мои в столице, – доложился отец после того, как мы все поприветствовали Николая I. – У сына новый учебный год начался.

– Учёба – это хорошее дело, – кивнул Император. – Стране нужны учёные мужи. Надеюсь, из остальных ваших детей вырастут достойные соратники их брата. В свою очередь позвольте поблагодарить вас за воспитание старшего сына. Если б не новшества и чудеса Александра Сергеевича, думаю, война протекала бы несколько иначе.

Честно говоря, панегирики в мой адрес мне уже порядком надоели, и я решил немного сместить акцент зарождавшейся беседы:

– Чудо – это когда случай единичный. А когда ты можешь повторить одно и то же завтра, послезавтра и через год – это уже не чудо. Это – система. Верно найденные решения, приносящие пользу стране.

Император задумчиво посмотрел на меня.

Вокруг нас кипел бал: звон бокалов, смех дам, оркестр в углу, журналисты с блокнотами и даже фотографы с камерами.

Но в этот момент, между нами, разговор стал идти не о славе, а о будущем.

– Система, – повторил Николай I. – Значит, вы считаете, что мы уже вышли за пределы чуда?

– Давно вышли, – кивнул я. – Телепорты, Перлы Связи, гидропланы и СВП – всё это теперь не просто волшебство, а инструмент. Но что, если телепорта не будет или его не получится открыть?

Я сделал паузу, чтобы Император уловил суть.

– Тогда, – продолжил я, – Нужен другой путь. Не волшебный, а надёжный и построенный на незыблемых законах физики. Тот, что работает в любую погоду, без Перлов, без магии. Тот, что можно построить один раз – и использовать вечно. В том числе – обычным людям.

– Вы говорите о железных дорогах, – не спросил, а констатировал Император.

– Да. Но не как о чуде, а как о необходимости. Не столько для войны – сколько для мира. Для того, чтобы мука из Велье за пять дней дошла до Кавказа. Чтобы металл с Урала в столицу можно было доставить за неделю, а не за год.

– Это дорого, – тихо сказал он.

– Дорого. Но дешевле, чем голод. Дешевле, чем отсталость от остального мира. Дешевле, чем содержать на границах значительное количество войск, не имея возможности их сократить, так как иначе подход подкреплений займёт месяцы, а не дни.

Николай I посмотрел на меня, потом на тестя, который стоял рядом и не встревал в нашу беседу. Потом – на отца.

– Вы правы, – сказал Император, глядя на меня. – Чудо – это хорошо. Но страна строится не на чудесах. Я видел в Англии железные дороги и представляю, какой толчок они могут дать развитию России. Есть конкретные предложения с чего начать?

– Как обычно, с малого, – не смутился я. – Экспериментальная ветка. Например, Санкт-Петербург – Царское Село. Двадцать пять вёрст. Маленький паровоз, маленькие вагоны. Пусть народ увидит и привыкнет. Пусть поверит, что это – не фантазия, а реальность.

– А потом? – спросил Император.

– Потом – Москва. Потом – Нижний Новгород. Потом – всю страну опутать нитями стальных дорог.

Николай I долго молчал. Затем кивнул.

– Инициатива имеет инициатора – ваши слова. Вот и предоставьте мне к концу года экономически-обоснованный проект экспериментальной железной дороги. Кстати, почему именно в Царское Село? Не выгоднее строить путь к Кронштадту?

– Туда, конечно, тоже нужно, но если бросить туда ветку, то она будет в основном товарная. Мягко говоря – не лучший полигон для экспериментов. Случись что с дорогой в Царское Село – люди самостоятельно смогут пересесть в кареты и добраться куда нужно. В крайнем случае, пешком дойдут. В случае с Кронштадтом груз придётся перегружать на телеги или сани, а это лишнее время и затраты на грузчиков.

– Весомый аргумент, – согласился Николай I. – У вас уже есть транспортная акционерная компания. Вот и готовьте экономические расчёты. И постарайтесь обойтись отечественным металлом. Если нужно будет – у меня есть что сказать уральским металлургам.

Переведя беседу на другие темы, Император ещё несколько минут постоял вместе с нами. После чего попрощался и пошёл к другим участникам торжества.

– Князь, это мы сейчас во что ввязались? – вопросительно посмотрел на меня тесть. – Сколько хоть железа нужно на эту железную дорогу?

– На рельсы нужно порядка ста двадцати тысяч пудов металла, – озвучил я данные, известные мне из истории. – Плюс какое-то количество уйдёт на всякие подушки и мосты. Ну и на паровозы с вагонами потребуется металл. Учитывая, что Урал в год выплавляет примерно восемь миллионов пудов, то это мизер. А если с помощью порталов готовый металл переправлять с Урала сразу в столицу, то и вовсе не вижу ничего невозможного в строительстве небольшого участка.

В реальной истории Царскосельская железная дорога стала своего рода экспериментом для создателей, авантюрой Николая I и развлечением для пассажиров. Скептики убедились, что в условиях российского климата можно создать надёжную трассу, которая будет перевозить грузы и пассажиров круглый год. Опыт, полученный при строительстве первой железной дороги, помог успешно реализовать другие подобные проекты, в том числе и трассу до Москвы.

Всего на строительство дороги до Павловска ушло порядка пяти миллионов рублей. Доход дорога начала приносить доход примерно через год после открытия, а все затраты на строительство и содержание транспорта она окупила за пять лет.

* * *

А я снова собрался в Нижний Новгород. Мы там с партнёрами девятый цех на станкостроительном заводе открываем. К сожаленью, под каждый новый станок приходится строить свой цех. Девятый цех будет производить станки – универсалы для работ по дереву. Этакие палочки – выручалочки для небольших ремесленных мастерских. Циркулярная пила, фуганок и заточной круг – три в одном. После показа выставочных образцов очередь на заказы ушла за горизонт.

Половина станков с магическим приводом, а остальные – под ременную передачу. Там кто как может пусть изворачивается. Вращение можно не только от паровой машины передать, но и от водного колеса, а то и вовсе пары коней, ходящих по кругу.

Рынок станков одному нашему заводы не насытить. Велика Россия, сколько их не делай – всё одно, не хватает. И что характерно для русского человека – всем станки нужны ещё вчера. Начинающие предприниматели готовы дороже платить, лишь бы сразу получить желаемое, а не стоять в очереди несколько месяцев.

С моими компаньонами по станкостроительному заводу – купцами Пятовым и Рукавишниковым, мы ещё год назад пришли к следующему соглашению: из доходов изымаем лишь одну пятую часть, которую делим на троих, а всё остальное направляем на расширение производства. Признаться, мне больших усилий стоило, чтобы уговорить партнёров на такое распределение финансов, зато завод растёт, как на дрожжах. Да и мои партнёры во вкус вошли – с каждым новым цехом у них улыбки всё шире, а уж гордость за то дело, которое мы поднимаем, так просто зашкаливает.

– Господа, а почему это мы от денег отказываемся? – спросил я у купцов, когда торжества по поводу открытия цеха перешли в кулуарную застольную стадию

– В каком смысле отказываемся? – отвлёкся от закуски Рукавишников.

– В самом прямом. Я тут лавку одну посетил, кстати, совсем недалеко от завода. Представьте моё удивление, когда я увидел, что какой-то Армен Акопян продаёт наши же станки, но изрядно дороже. Если что – в полтора раза!

– Так он у нас их и покупает, – кивнул Пятов, силясь понять, к чему я веду, – Потом перепродаёт самым нетерпеливым.

– Вот! А отчего мы так не делаем?

– Так у нас же всё культурно. Каталог, фиксированные цены и очередь заказов, – с достоинством огладил Рукавишников пышную бороду.

– А давайте-ка сделаем при заводе торговый дом. Включим его в очередь, но пусть цена там будет на треть выше, чем отпускная с завода. Расходы на его организацию и содержание копеечные, а прибыль немалая выйдет.

– А ведь точно, и от клещей – просителей избавимся! – чуть не подпрыгнул на стуле Пятов, – Бывает, иной покупатель так пристанет, моля, чтобы ему станки вне очереди отгрузили, что никаких нервов не хватает. А то и с просьбишкой какой подкатит, да ещё в виде поддержки записку от уважаемых людей притащит. Вроде, и отказывать не хочется, но и порядок нарушать тоже не дело.

– Место-то найдёте?

– Мы через неделю новый склад достроим, а старый можно подремонтировать немного и там запас станков держать, – почесав затылок, предложил Рукавишников, на что мы с Пятовым лишь кивнули, а после все втроём дружно чокнулись рюмками, закрепляя принятое решение.

Станки стране нужны. Хотя бы потому, что каждый станок – это небольшой ручеёк налогов и народного благосостояния. Богатая держава, с зажиточным, сытым и свободным народом. Как по мне – очень достойная цель. Понятное дело, что в одно лицо, и даже небольшим коллективом такое не потянуть, но нужны застрельщики, зачинатели дел и идей.

Когда люди увидят, что у кого-то дело пошло, то и сомнения отпадут. «Если у него получилось, то чем я хуже». Под такие рассуждения многие начнут повторять интересные дела и не погнушаются подхватывать удачные идеи лидеров.

Это я уже на примере Велье знаю. Не меньше сотни помещиков и их управляющих мои поля в это лето осмотрели, дивясь урожаям. А когда приезжали в село, чтобы секреты выведать, их без всяких затей отправляли в контору, где всего лишь за рубль можно было купить уже третье издание «Краткого справочника агронома» с тиражом в десять тысяч, или за пятнадцать рублей полный набор книг «Современное ведение хозяйства» в двенадцати томах. Издание второе, дополненное.

Можно не сомневаться – скучными зимними вечерами очень многие помещики эти книги раз на пять перечитают, каждый раз открывая для себя что-то новое.

– Виктор Иванович, а отчего бы нам не ввести в школах и лицеях новый предмет – Природоведение. Наши книги как раз за учебники сойдут. «Справочник» для школ, а набор книг – для высших учебных заведений.

– Хм, а ведь может выгореть, – подумав, ответил тульпа, – А барышень тоже собираетесь обучать? Если да, то вам стоит сначала с Императрицей – матерью поговорить. Хотя бы про огородничество, – хитро ухмыльнулся он, дав неплохой совет.

Глава 18

На приём к государю я был приглашён первого ноября к двум часам дня.

– Александр Сергеевич, вы просили месяц, чтобы разобраться со всеми предложениями и вычленить из них самые реальные. Месяц подходит к концу. Я надеюсь, у вас сложилось какое-то мнение, с чего мы можем начать? – стоя у стола, встретил меня Император, – Вы можете садиться, а я немного подвигаюсь. Засиделся.

– Да Ваше Величество. Начинать можно хоть сейчас, но не вдруг, а с нескольких небольших и осторожных шагов, – аккуратно присел я на предложенный стул.

– И каким же образом?

– Пока самыми подготовленными выглядят предложения «партии прогресса», лидерами которой являются Киселёв, Ермолов и Сперанский. Согласно произведённым ими изысканиям две трети имений в Санкт-Петербургской и Московской губерниях находятся в залоге. Число заложенных крепостных примерно в таком же соотношении. Казне будет несложно и недорого выкупить эти имения, выплатив разницу между его стоимостью и недоимкой. Статус государственных крестьян и создания ими общин – дело хорошо знакомое и отработанное. Кого из крестьян община не устраивает – пусть выкупают земли в рассрочку.

– Какая-то полумера, не находите?

– Зато быстро и надёжно. Опять же общины и крестьяне – единоличники довольно быстро начнут пополнять казну выкупными платежами. А у нас появится ценный опыт. Всего под крепостным правом в стране сейчас семьдесят две губернии.

– И насколько же выкуп растянется по времени?

– С первыми двумя, самыми населёнными губерниями в основном разберёмся за месяц – полтора. Не все кредиты просрочены и перезаложены. Останется семьдесят губерний, но у нас будет отработанная методика и дальше процесс пойдёт в разы быстрей.

– Допустим, ваш метод сработает, но не все же помещики погрязли в долгах. Что с остальными прикажете делать?

– Просто давайте немного подождём, – улыбнулся я в ответ.

– Что-то задумали?

– Нам надо показать свою решимость в искоренении крепостного права. Пока реформам противостоит мощное дворянское лобби. Вот только решениям с задолжавшими помещиками они ничего противопоставить не смогут. Закон и правда на нашей стороне. Должен – отдай. Зато остальные помещики крепко призадумаются. Во-первых, у них неспокойно станет, когда вокруг появится множество свободных крестьян, а во-вторых, появятся статьи о том, что крестьяне, работающие на себя, а не из-под палки, да ещё и при государственной поддержке, завалят страну зерном, а потом и мясом, что неизбежно приведёт к падению цен на продовольствие.

– Думаете, в это поверят?

– Газетам нынче принято верить. А чтобы доходчивей было, можно начать в них освещать политику госзаказа. Под ту же рожь и овёс, к примеру, снабдить государственных крестьян отборным посевным зерном и удобрениями, с натуральной оплатой такого кредита частью урожая.

– Дополнительные хлопоты…

– Стране они выгодны.

– Пока особой выгоды не вижу, – проворчал государь.

– Один картофель всё окупит.

– Интересно, каким же образом?

– «Картофельных бунтов» не случится. Можно потребовать, чтобы часть оплаты общины возвращали картофелем.

– И куда мы его денем?

– Первое время, в небольших количествах, можно добавлять в рацион армии и госучреждений: тюрем, приютов и больниц. Но в основном направить на переработку в спирт, заменяя пшеницу.

– Вы думаете…

– Тут и думать нечего. Пары лет не пройдёт, как крестьяне картофель распробуют и сами начнут сажать, без всякого принуждения. А урожайность у него – куда там ржи и пшенице. И переработки никакой не нужно. Хоть прямо с земли бери, готовь и на стол подавай.

Николай Павлович задумался, прошелся по кабинету. Он любил конкретные, осязаемые планы.

– Ладно, с картофелем убедили. Это разумно. Но вернёмся к помещикам. Допустим, мы выкупили всех должников. Окружающие дворяне «призадумались», как вы изволили выразиться. И что же они сделают?

– Они побегут в Вашу Канцелярию, Ваше Величество, – ответил я, чувствуя, как выстраивается логическая цепь. – Но не с протестами, а с предложениями. Умнейшие из них уже сейчас ведут хозяйство по-новому: вводят вольный наём, покупают машины. Они видят будущее. Остальные… остальные увидят, что их сосед, граф такой-то, прогорел и его имение отошло казне, а крестьяне там теперь – вольные хлебопашцы с новыми семенами и казённым заказом на картофель. И что же? Через год у графа-неудачника имение цветёт, а у них – застой. Страх разорения – мощный стимул. Они сами начнут просить о переводе крестьян в вольные или о выкупе. Добровольно. Чтобы не потерять всё.

Государь остановился напротив меня, и в его глазах мелькнул тот самый стальной блеск, который знала вся его свита.

– То есть вы предлагаете создать прецедент. Успешный прецедент. Чтобы сама жизнь, экономическая целесообразность, а не указ из Петербурга, заставила их ломать старые порядки.

– Именно так, Ваше Величество! Реформа снизу, стимулируемая сверху. Мы не ломаем через колено, мы показываем путь. Кто не идёт – того обстоятельства заставят бежать. А чтобы помочь им «побежать» в нужном направлении, можно издать временные правила… Ну, скажем, «О вольных хлебопашцах», но не мёртвые, как ныне, а живые. Чтобы любой помещик, пожелавший перевести имение на вольный труд или начать выкупную операцию с крестьянами, мог сделать это в недельный срок, без проволочек, с помощью казённых чиновников и на льготных условиях по кредиту.

Николай I медленно кивнул, его лицо просветлело.

– Да… Это уже не полумера. Это система. Сначала мы берём под казённое управление то, что и так почти наше – заложенные имения. Создаём образцовые хозяйства. Затем даём инструменты и льготы тем, кто хочет перемен. И ждём, когда остальные сами попросятся в эту дверь, которую мы приоткрыли… И картофель здесь как символ, как практическая польза, которую увидят все. Хорошо, Александр Сергеевич. Очень хорошо.

Он подошёл к столу и налил два бокала хереса. Протянул один мне.

– Ваше здоровье. За ясность мысли. Проект, которые вы представили, оставьте у меня. Я велю Сперанскому и Киселёву оформить их в виде докладной записки, чтобы он под их авторством выглядел. Начинаем с Петербургской и Московской губерний. Немедленно.

Я выпил, чувствуя невероятное облегчение. Даже вино показалось вкуснее обычного.

– А теперь, – вдруг строго сказал Император, – поезжайте и напишите об этом. Но не в виде проекта, а… как вы умеете. Чтобы современники и потомки понимали, что мы задумали не просто сменить вывеску, а дать людям почву под ногами. В прямом и переносном смысле. Чтобы бунтов не было. Чтобы было созидание.

– Я уже пишу, Ваше Величество, – честно ответил я. – В голове. И называется это «Земля и Воля».

На лице Государя промелькнула тень улыбки.

– Смотрите, чтобы воля не заводила дальше, чем того позволяет земля. Вы свободны, господин Пушкин.

Я вышел из кабинета, чувствуя, как история переставляет огромные, неповоротливые шестерёнки. И впервые подумал, что, возможно, она сдвинется с мёртвой точки не рывком, а именно таким – продуманным, умным шагом.

* * *

Когда Григорий Орлов, поручик в отставке, вернулся с Кавказа, он забыл о своём ранении.

Его отец, отставной генерал, поначалу рвал и метал. «Разоримся! Земля пропадет! Кто на нас работать будет? – кричал он, швыряя на стол газету с текстом "Положений о выкупе заложенных земель». Но Григорий, только что вернувшийся с Кавказа с ранением и новыми мыслями в голове, сумел убедить отца не ломать копья, а попробовать по-новому.

Их имение стало одним из первых, где воплотили в жизнь не букву, а дух реформы. А дух этот, как оказалось, зависел от деталей.

В селе Отрадном собрали сход. Григорий, говоривший с мужиками на равных, без барского высокомерия, предложил схему, родившуюся у него в долгих беседах с либеральными профессорами в Петербурге и подсказанную здравым смыслом:

– Земля ваша. Вся. Не на словах, а на деле. Мы не будем делить угодья на барские и крестьянские. Мы создадим «Общество взаимного землепользования». Я вношу в общий котел всю землю, вы – свой труд. Мы сообща решаем, что и где сеем, что продаем и как делим доход. Часть прибыли – в общую кассу на покупку новых семян, инвентаря, на содержание школы и фельдшера. Остальное – пропорционально вложенному труду и земельному паю.

Мужики слушали, чесали затылки, недоверчиво поглядывали. Слишком уж непохоже это было на крепостную кабалу.

– А выкуп? – хмуро спросил староста Матвей Елагин.

– Никакого выкупа государству, – ответил Григорий. – Выкуп вы платите мне. Но не деньгами, которых у вас нет, а долей от урожая. Лет на двадцать. После – земля полностью ваша. А моя семья будет жить на свою долю от общего дохода. Мы становимся не господами и холопами, а компаньонами.

Идея была рискованной. Но отец Григория, видя, что иного выхода все равно нет, махнул рукой: «Валяй, утопишь нас – сам же и вытаскивать будешь».

Эта модель – «Отрадненское соглашение» – стала расползаться по губернии. О ней писали в газетах. К Григорию приезжали помещики, одни – с любопытством, другие – с осуждением. Но те, кто был на грани разорения, начинали перенимать опыт.

Ключом оказалось не просто отпустить на волю, а создать новую систему отношений. Государство, видя успех от реорганизации таких хозяйств, подхватило идею. Были созданы земельные комиссии, которые не просто высчитывали кабальные выкупные платежи, а помогали заключать подобные договоры между бывшими крепостными и помещиками, выступая арбитрами. Был учрежден специальный кредит не для крестьян на выкуп, а для помещиков – на переоборудование имений под новые, капиталистические рельсы.

Это была не революция сверху, а эволюция, в которой учли интересы обеих сторон.

Не все помещики смогли перестроиться. Многие продали земли и уехали в города, вложив деньги в растущую промышленность. Но тех, кто остался, ждала не участь разоренного и озлобленного дворянина, а новая роль – управляющего, агронома, предпринимателя.

Реформа на первом этапе не стала безболезненной. Но она не оставила за собой кровавого шлейфа бунтов, поджогов и вековой обиды. Она дала не просто свободу. Она дала перспективу. Не отмену прошлого, а строительство будущего. И главным ее плодом была даже не экономическая стабильность, а это новое, непривычное чувство – достоинство. Общее для всех, кто трудился на этой земле.

* * *

Отмена крепостного права на сорок лет ранее, чем в реальной истории – это, конечно, хорошо, но и возложенных на меня обязанностей Император не отменял. Поэтому, несмотря на то что до конца года ещё месяц, мы с компаньонами сверстали черновой проект будущей Царскосельской железной дороги.

Как я и предполагал, обойдётся она, чуть ли не в два раза дешевле, чем стоила в моём мире.

Во-первых, в реальности дорогу строили тысяча восемьсот рабочих, нанятых в соседних губерниях, которым по тем временам очень хорошо платили. На последних этапах к наёмным работникам присоединились военные строители, но речь именно о гражданских работниках.

Как известно, дорога начинается с насыпи. Если с булыжником, щебнем и гравием для балласта было всё понятно, то землю для насыпи брали с двух сторон трассы на расстоянии ста метров и ближе, выкапывая в глубину не более чем на два метра. Эту землю очищали от пней, сучьев и камней и только потом пускали в строительство.

Так вот – за одну обработанную кубическую сажень земли выплачивали три рубля восемьдесят копеек. Всего за время строительства, учитывая мелиорацию, было перелопачено семьдесят две тысячи кубических саженей земли, и была построена насыпь в среднем высотой под три метра, «дабы фундамент был всегда сух, и легче с нее сносило снег».