Текст книги "Арбитр Пушкин (СИ)"

Автор книги: Сергей Богдашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Так. Значит, Александр и правда интересуется Америкой.

Рядом лежала ещё одна книга: «Опыт о законоположении» Бентама – труд, критикующий традиционные монархии.

Я тихо присвистнул. Кто-то явно подкидывает императору «опасное чтение». И, судя по всему, не только я.

Но кто?

Я огляделся. В дальнем углу зала сидел человек в тёмном сюртуке, тоже листающий книгу. Наши взгляды встретились на секунду – и он тут же опустил глаза.

За мной следят. Я медленно вышел, чувствуя, как петля вокруг меня сжимается.

Вечером я получил ещё одно «приглашение» – на этот раз от Аракчеева.

«Александр Сергеевич! Жду вас завтра в одиннадцать утра в Канцелярии. По вопросу новых ружейных образцов».

Я сжёг записку в камине.

Теперь было ясно: игра пошла по-крупному.

И если я не найду способа остаться в тени – следующая «встреча» может быть уже не такой вежливой.

* * *

Середина сентября в Крыму – это нечто потрясающее. Солнце уже не жарит, как летом, а вода в море – тёплая.

Одним словом – бархатный сезон.

Кстати, по одной из версий, словосочетание «бархатный сезон» в моём мире появилось в конце XIX века именно в Крыму. Правда, тогда оно означало не сентябрь, а конец апреля – начало мая. Время, когда Царский двор переезжал из Петербурга на юг и менял зимние меха на бархатные одежды.

В этот раз в Крым прибыла не вся Императорская семья, а только Мария Фёдоровна с Николаем Павловичем.

Но даже без полного двора свита оказалась внушительной. Так что нам с Катей пришлось не только потесниться в своём новом особняке, но и отдать гостевой дом, который мы планировали использовать летом для отдыха наших родителей и младших братьев.

А куда было деваться, если на царских землях стояло всего несколько домиков для будущих строителей, а проекты новых особняков ещё только готовились⁈

Мой Адмирал…

Именно так и с большой буквы я теперь называю своего управляющего. Пусть звучит фамильярно, но Дмитрию Николаевичу это нравится. При таком обращении он даже плечи расправляет и приосанивается – видимо, вспоминает свою службу на флоте.

Так вот, мой Адмирал, узнав о предстоящем нашествии из столицы, чуть белугой не взвыл:

– Где мы столько мебели на всех найдём⁈ – хватался он за голову. – Не на тюфяках же спать семье Императора и всем, кто с ними прибудет!

Пришлось в дело вступить Кате и срочным образом в своём пространственном контейнере привезти на гидроплане из Велье партию мебели и посуды. Даже отправку Новгородскому помещику пяти готовых комплектов спальных гарнитуров перенесли на время. Хорошо, что покупатель оказался понятливый и сменил гнев на милость, когда узнал, кому предназначается изготовленная изначально для него мебель. Ну и небольшая скидка на покупку свою роль сыграла.

Да-да, у Екатерины теперь есть свой контейнер.

Как оказалось, если в него поставить несколько шкафов, то весь гардероб можно всегда иметь под рукой. Насколько я понимаю, для женщин это не просто удобно, а жизненно необходимо.

Жалко, что эссенция Пространства – редкость. Иначе я бы развернулся: какая состоятельная дама не мечтает о личной гардеробной размером с железнодорожный вагон?

Правда, есть одно неудобство: владелец Перла не может войти в контейнер.

Например, в мой может любой въехать хоть на лошади, но стоит мне подойти ближе, чем на полметра – вход мгновенно отодвигается вместе с самим контейнером.

Так что приходится стоять снаружи, пока кто-то наполняет или опустошает его.

Но в целом – вещь незаменимая.

Катя даже успела поработать курьером, когда летала к родителям. Как она потом рассказывала, тесть обалдел, увидев, что дочь привезла с собой из Велье скеги и юбки на несколько десятков СВП.

Утро выдалось ясным, как по заказу. Солнце не жгло, а ласкало. Море лежало спокойно, отражая небо, как огромное зеркало.

В бухте у пирса с одной стороны покачивались дормезы и «Катраны», а с другой – несколько кораблей Черноморского флота.

Да и не могло быть иначе.

День был знаменательным – обновление церкви Святого Николая и официальное введение в эксплуатацию маяка.

Кстати, я изначально был против того, чтобы маяку присваивали мою фамилию.

Пытался спорить с адмиралом Грейгом и даже в шутку грозил всякими каверзами.

Но он хлопнул по столу и рявкнул:

– Хватит ребячиться, князь! Ты для флота серьёзное дело делаешь. Не назвать маяк твоим именем – это откровенная неблагодарность. Впрочем, можешь сколько угодно возмущаться – я уже дал распоряжение: на всех картах и лоциях – «Маяк Пушкина».

Пришлось смириться.

Стоит признать, Алексей Самуилович тоже приложил немало усилий, как для храма, так и для маяка.

Во-первых, он добился, чтобы настоятелем церкви стал протоиерей Гавриил – бывший корабельный священник. Причт тоже подобрался из флотских священнослужителей рангом пониже.

Во-вторых, и это, пожалуй, самое главное – Грейг умудрился выбить в епархии официальное разрешение на присутствие в храме кроликов, как «вспомогательных тварей для божьего дела».

– То есть Церковь признала кроликов маячными помощниками? – спросил я, с трудом сдерживая смех.

– Признала, – кивнул он, гордо поправляя ворот. – Скакать у алтаря и по всему храму мышковать, как котам, им, конечно, не позволено. Но находиться в барабане над куполом при тумане и в темное время суток – разрешили.

– Как только епархия на это согласилась?

– А я пригрозился дойти до Святейшего правительствующего Синода и ходатайствовать о канонизации твоих кроликов, – усмехнулся Грейг. – Притихли. Так что спокойно можешь размещать ушастых над куполом.

Шествие, направляющееся к храму, возглавляла Мария Фёдоровна, идущая под руку с Николаем Павловичем. За ними следовали Грейг с местным губернатором и Бетанкуром, прибывшим с инспекцией строительства дороги до Симферополя. Вслед за начальством шли офицеры флота и фрейлины Императрицы.

Ну и замыкали процессию я с Катей, Иван Пущин и мой Адмирал.

– Как красиво, – пожалуй, в сотый раз за последние два дня вздохнула Катерина, глядя на церковь. – Если б можно было ещё раз венчаться, то я непременно выбрала бы этот храм для совершения таинства.

– Сам завидую тем, кто здесь решит венчаться, – поддакнул я жене. – Нам остаётся только наших детей в этом храме крестить.

– А если я в Велье рожу или Москве? – лукаво посмотрела на меня Катя. – Как с малюткой добираться будем? На самолёте?

– Надо будет – я тебя с детьми и на руках куда угодно отнесу, – негромко ответил я и заметил, как улыбаются и одобрительно кивают мой Адмирал с Пущиным.

Если честно, то я и сам до сих пор не понимаю, как по скромному проекту, предоставленному местной епархией, мы смогли построить красивый храм.

Казалось бы, что может быть такого обворожительного в обычном четверике с приделом да звонницей и единственным куполом.

Ан нет, даже незатейливую церковь, коих сотни по России, можно построить так, что увидев её однажды, ещё долго будешь вспоминать.

Всё дело в том, что храм Святого Николая был построен нами из стекла.

Сам четверик, придел и звонницу мы сделали молочного цвета – матового и мягкого, словно дым, застывший в воздухе. Такой же цвет имеет и световой барабан, плавно переходящий в купол из жёлтого стекла, переливающегося на солнце, словно он сделан из чистого золота.

Над куполом – небольшой второй барабан, где в затемнённой клети обустроили место для дежурного кролика с Перлом Света. А над ним – «яблоко» из прозрачного стекла, внутри которого, собственно говоря, и рождаются каждые пятнадцать секунд две длинных ярких вспышки жёлтого цвета, в темноте видимые с расстояния в десять миль.

Как и полагается в церкви – над яблоком установлен крест. У нас он восьмиконечный и условно чугунный.

С крестом, как и с четырьмя колоколами, произошла целая история.

Когда пришло время задуматься о немаловажных элементах храма, я в Москве обратился на колокололитейный завод Финляндского, что находится за Сухаревой башней. Там мне пообещали отлить что угодно, но в течение двух лет, поскольку заказов у завода много, а изготовление даже небольшого колокола процесс долгий и кропотливый.

В расстроенных чувствах я побрёл на выход через двор завода и заметил кучу металлолома. Как объяснил сопровождающий меня местный клерк, после пожара в Москве на завод привезли огромное количество повреждённых колоколов и купольных крестов, которые постепенно идут в переплавку. И вот в этой груде металла, ожидающей своего перерождения, я и обнаружил треснутые от падения колокола и покрытый копотью чугунный крест.

Недолго думая, я купил находки по цене металла и мне их привезли на химзавод в Лефортово. Там, на одном из складов я «откатил время» для повреждённых колоколов и принялся за крест.

Тогда-то и выяснилось, что крест в своё время подвергли высокотемпературному золочению. Метод старинный и вредный для того, кто золотит из-за ртути, содержащейся в амальгаме. Из достоинств – высокая коррозионная стойкость и долговечность покрытия.

Так и появились у нашего храма колокола времён Императрицы Елизаветы и позолоченный крест на куполе.

Обряд обновления храма занял несколько часов, и к концу церемонии все вышли из церкви голодными.

К счастью, день был не постным.

После того как приглашённые фотографы вдоволь поизмывались, ловя нас в удачных ракурсах, все направились к моему особняку.

Кто-то, наверное, думал, что я буду угощать толпу в своей столовой?

Спешу разочаровать – в нашей с женой столовой поместится от силы человек двадцать. Мы строили уютное семейное гнёздышко, а не дворец. Да и зачем кому попало слоняться по дому? На текущий момент мне и Романовых со свитой за глаза хватает.

Так что – пожалуйте все в сад.

Там – крытый павильон размером с баскетбольную площадку.

Хочешь – кушай. Хочешь – танцуй вальсы. Для гостей всё по-людски.

Что ещё мне нравится в осеннем Крыму – это огромный ассортимент свежих фруктов и овощей.

Виноград и груша, инжир и гранат, дыни и арбузы. Даже персики при желании ещё можно найти.

Ну и какое же побережье обходится без рыбы?

Здесь она есть в любом виде – от свежей до копчёной.

А на главном подносе, как полагается, красовалась «Царская рыба».

– Это и есть та самая белуга, о которой вы говорили в Велье? – ткнул вилкой Николай Павлович в сторону гигантского подноса, на котором лежала запечённая рыбина метров двух длиной. – Её в самом деле ваши люди поймали у здешних берегов?

Стоит пояснить: в моём хозяйстве действительно существует небольшая ватага из двух экипажей, ведущая рыбный промысел. Конечно, речь не идёт о промышленных масштабах. Ловят в основном для стола, чтобы разнообразить меню.

И, надо отметить, кое-что получается.

– Я бы сказал, что это малёк, по сравнению с настоящими гигантами, обитающими в море, – ответил я. – В этом экземпляре всего около восьмидесяти килограммов. Попался случайно.

– А каков тогда настоящий гигант? – князь прищурился, выбирая самый сочный кусок.

– Метра четыре длиной и массой больше трёхсот килограммов.

Николай Павлович наморщил лоб и начал беззвучно шевелить губами. Очевидно, конвертировал метры в привычные футы и аршины.

Все давно смирились с тем, что я оперирую метрической системой. Не был исключением и Великий Князь.

Я, конечно, при необходимости могу сказать «сажень» или «верста», но привык считать метрами. Кому надо – пусть сами пересчитывают

– Александр Сергеевич, а вы часом не масон? – поинтересовался у меня Николай Павлович, когда мы после обеда решили прогуляться в сторону его участка.

Солнце уже клонилось к морю, и тени от деревьев тянулись вдоль тропы, как пальцы, цепляющиеся за прошлое.

Я усмехнулся – не в шутку, а с лёгкой горечью.

– Я не только не масон, – ответил я. – Я искренне считаю, что масонство в России – это болезнь, прикрытая благородством.

Князь остановился, удивлённо глянув на меня:

– Это сильное заявление. Особенно для человека, который строит храмы из стекла и использует кроликов в качестве помощников.

– Я не против тайн, – сказал я. – Я против секретов, которые рвут общество на части. Масоны говорят о братстве. Но где оно, если они клянутся в верности ложе, а не Отечеству? Где свобода, когда каждый шаг – по шифрованной лестнице, понятной только посвящённым? И где равенство – в стране, где дворянин и крестьянин стоят в разных рядах?

– Вы говорите так, будто масонство – угроза.

– Оно и есть угроза. Не потому, что они хотят свергнуть трон. Большинство – не хотят. А потому, что они создают государство в государстве. Они клянутся друг другу в верности, верят в свои учения, решают свои вопросы за закрытыми дверями. И когда настанет час, когда интересы ложи столкнутся с интересами России – кого они выберут? Того, кто дал им чин, или того, кому они дали клятву?

Николай Павлович помолчал, глядя на море.

– Но ведь среди масонов были и есть великие люди. Радищев. Новиков. Мой дед, Пётр Фёдорович, с ними сближался. Даже мой брат Константин Павлович – член двух лож.

– Были и есть, – кивнул я. – Именно поэтому я и говорю о болезни, а не о злодействе. Потому что вначале всё благородно: «Просвещение», «свобода», «духовный рост». Но чем дальше, тем больше тайна становится оружием, а не инструментом. Масоны не учат людей думать – они учат их повиноваться новой иерархии. Им не нужно, чтобы крестьянин читал. Им нужно, чтобы он верил: где-то наверху есть «просвещённые», которые всё решат за него.

– Вы считаете, что они мешают реформам?

– Они их подменяют. Вместо школ – ложи. Вместо законов – символы. Вместо просвещения – ритуалы. Кстати, а почему вы завели этот разговор? – спросил я.

– Готовится манифест о запрете масонских лож и прочих тайных обществ в Российской империи, – по-простецки пожал плечами Николай Павлович. – Хотел узнать, что вы об этом думаете.

А вот это – хорошая новость. Давно пора прикрыть эту вольницу. Значит, наш променад оказался не бесполезным.

– А вы у каждого знакомого спрашиваете о его принадлежности к ложе? – поинтересовался я, когда мы уже подошли к его участку. – Мне почему-то кажется, что этим должны заниматься спецслужбы, а не члены царствующей семьи.

– Я помню, вы предлагали восстановить Тайную канцелярию, – кивнул князь. – И кого вы видите её руководителем?

– А кем у нас сейчас является Александр Христофорович Бенкендорф? Начальником штаба Гвардейского корпуса? Чем не кандидатура на столь деликатный пост?

– Так он же член ложи «Соединённых друзей», – возразил Николай Павлович. – Мне кажется, вы сами себе противоречите.

– Как я и говорил – не все масоны настроены радикально. «Соединённые друзья» и вовсе не имеют никаких целей, кроме братских трапез и вечеров с дамами, которых они величают «нимфами двора Купидона». К тому же ничто не мешает посоветовать Александру Христофоровичу покинуть ложу, пока она не сменилась на нары в Петропавловской крепости.

Князь надолго замолк.

Солнце тем временем готовилось скрыться за горизонтом.

Я выбрал участок с видом на море и подозвал Николая Павловича:

– Вы ведь ещё не видели, как работает наш маяк? Сейчас начнётся самое интересное.

Мы постояли в тишине, глядя на церковь.

И в тот самый миг, когда на её куполе дважды вспыхнуло маленькое солнце, со стороны бухты прогремел орудийный залп.

Князь вопросительно посмотрел на меня.

Я лишь пожал плечами:

– Ой, всё. Я сам шокирован…

Глава 12

После Крыма нас с Катей ждал Санкт-Петербург.

По пути сделали остановку в Велье, чтобы выгрузить часть привезённых деликатесов для местных жителей.

Фрукты и бахчевые – в плетёных корзинах. Рыба – в дубовых бочках и вязанках.

Улетая из поместья, я велел управляющему более-менее справедливо раздать гостинцы крестьянам и работникам.

Жена, как истинная хозяйка оставила часть продуктов в своём контейнере для себя, и чтобы в столице угостить Ольгу и моих родных.

Как выяснилось, в закрытом контейнере время не движется, и потому можно было не беспокоиться, что продукты пропадут.

Проснулся я среди ночи.

Тишина. Темнота. А рядом – пусто.

Кати в постели не было.

Я накинул халат и пошёл её искать.

Свет горел в столовой.

Там, за столом, при неярком свете, созданном Перлом, сидела моя жена.

Перед ней – настоящий пир.

Свежий виноград, груши, инжир, гранат, половина арбуза, с воткнутой в мякоть ложкой. Рядом в плетеной корзинке лежал нарезанный белый хлеб.

Катя воздушным лезвием шинковала… селёдку.

Я подошёл к столу, оторвал от грозди винограда небольшую кисть и уселся напротив жены. Та сдула ртом чёлку, спадающую ей на лицо, и посмотрела на меня взглядом ребёнка, у которого отняли любимую игрушку.

– Тебе жалко, что ли? – попытался я оправдаться за реквизированный виноград.

– Не жалко. Убывает, – хихикнула Катя и продолжила заниматься рыбой.

– К такому набору продуктов молока не хватает, – заметил я, чтобы поддержать разговор.

– В доме его нет. Я уже проверила, – отправила жена в рот кусок рыбы и заела её арбузом. – А прислугу будить, чтобы с ледника молоко принесли – я не стала. Как-нибудь без него обойдусь.

– А откуда тогда продукты? – кивнул я на стол. – Они же у тебя в контейнере хранились. Ты ведь не можешь в него сама войти. Кто-то же тебе их должен был достать.

В этот раз жена посмотрела на меня, как доктор, оценивающий правильность диагноза, поставленного пациенту. Заметив на моей руке браслет с Перлами, Катя попросила меня активировать мой контейнер.

Вообще-то, в моём контейнере не было ничего интересного, кроме шкафа с одеждой и обувью, пары сундучков с серебром на оперативные нужды, да нескольких ларцов с эссенцией. Поэтому мне стало интересно, что хочет показать жена, и я исполнил её просьбу.

– А теперь передай мне, пожалуйста, десять рублей, что лежат у тебя в одном из сундучков, – озвучила очередную просьбу Катя.

– Солнышко, боюсь, тебе придётся оторвать свою красивую попку от стула и самой взять деньги, – улыбнулся я в ответ. – Я не могу войти в свой контейнер.

– Я тебя и не просила входить в контейнер, – заела жена очередной кусок рыбы грушей и, прожевав, добавила. – Я тебя попросила передать деньги. Ещё ничего не понял?

Честно говоря, я начал догадываться, что Катя как-то обошла неудобство с входом в личный контейнер, но пока не понимал как.

– Даю подсказку, – тоном учителя произнесла жена, закусила очередную ложку арбуза хлебом, и показала мне недоеденную корку. – Каравай пекут в печи, но разве хлебопек лезет внутрь, чтобы достать его? Он даже руки в печь не засовывает, а пользуется садником*. Ты владеешь Перлами, лучше, чем некоторые люди руками и сейчас говоришь мне, что не можешь взять из сундука несколько монет?

* Садник – плоская широкая деревянная лопата, с помощью которой ставили и доставали хлеб из печи.

Вот я лох.

Прошу людей занести или вынести вещь, хотя могу сам – с помощью воздуха.

Интересно, как Катя до этого додумалась. О чём я её и спросил.

– Милый, я, конечно же, женщина, – ответила жена, кокетливо при этом крутя пальцем локон волос. – Но ведь не дура.

– Фи, Екатерина Дмитриевна, – не сдержал я улыбку. – Нельзя такой умной и красивой женщине, как вы, так грязно выражаться. Придётся мне вас наказать.

– Прямо здесь? – начала озираться жена по столовой в поисках наиболее удобного места.

– Начать можно и здесь, – кивнул я. – Только скажи мне, женщина, давно ты на такую экстравагантную диету перешла.

– С неделю, наверное, – потупила взор Катя.

– А почему сразу не сказала?

– Думала, что обычная задержка, – покраснела жена. – Мы же, как сумасшедшие по всему миру скачем. Вчера – Москва. Сегодня – Крым. Завтра, глядишь, ещё где-нибудь окажемся. Вот и не стала тебя мелочами отвлекать.

– Глупенькая, – сорвался я со стула и подхватил жену на руки. – Разве будущий ребёнок – это мелочь? Это же счастье. Туши свой фонарик – я знаю более удобное место для твоего наказания.

– Подожди, – протянула Катя руки к столу. – Давай хотя бы фрукты с собой возьмём.

– Милая, а тебе плохо не станет от такого сочетания еды? Кто же солёную рыбу с фруктами ест?

– С чего это мне плохо станет? – умудрилась подхватить Катя со стола тарелку с инжиром. – Я же беременная, а не больная.

Так в одну ночь я узнал, что из контейнера можно доставать вещи, вовсе не входя в него.

А ещё, что я стану отцом. Пожалуй, более важного известия я давно не получал.

* * *

Признаться, визит к Аракчееву не сулил ничего хорошего. Граф славился своей преданностью императору, но при этом был человеком мстительным и подозрительным. Если он заинтересовался моими «ружейными образцами», значит, кто-то уже нашептал ему, что я слишком активно вмешиваюсь в военные дела.

Я решил подготовиться.

Взяв чертежи нескольких усовершенствованных ружейных механизмов (ничего революционного, кроме латунного пистона, чтобы оправдать мою «осведомлённость»), я отправился в Канцелярию.

Латунный пистон, представляющий собой «шляпку», наполненную защищенным оловянной фольгой ударным составом. Я предложил надевать пистон на полый затравочный стержень. Он не портился, не разлетался мелкими осколками при срабатывании, не боялся воды и был безопасен в обращении. В таком виде пистонное ружьё уже представляло практический интерес. Замок стал прост и надёжен. Осечки, практически, исключались, и стрелять можно было вверх, против ветра, в дождь, – то есть в условиях, при которых кремневый замок не срабатывал.

Аракчеев встретил меня холодно, но вежливо.

– Александр Сергеевич, – кивнул он, не предлагая сесть. – Вы не торопились. Мне доложили, что вы предлагали некие улучшения для пехотных ружей?

– Да, ваше сиятельство, – я развернул чертежи. – Несколько изменений в конструкции замка и пистон, вместо пороховой полки и кремниевого замка. Это повысит безотказность ружей. Что касается моей задержки, то чуть раньше вас меня вызывала Её Величество, и я обещал её сопровождать.

Аракчеев бегло взглянул на бумаги, затем уставился на меня.

– Откуда у вас такие познания? Вы же не служили в армии.

– Я интересуюсь механикой, – пожал я плечами. – Да и в Европе сейчас много экспериментируют с оружием. Но бумажные пистоны с бертолетовой солью опасны. Мои лучше, хоть и дороже.

– В Европе… – он усмехнулся. – А не слишком ли много вы знаете о том, что происходит в Европе?

Я почувствовал, как под воротником пробежал холодок.

– Я всего лишь читаю газеты, ваше сиятельство. Кроме того, недавно посетил Пруссию.

– Газеты… – он медленно прошелся по кабинету. – А скажите, вы случайно не знакомы с трудами Фурье?

– "Опять Фурье⁈ – мелькнуло у меня в голове.

– Поверхностно знаком. Но считаю его идеи утопическими.

– Любопытно, – Аракчеев остановился напротив меня. – Потому что государь в последнее время тоже проявляет к ним интерес.

Я едва сдержал удивление. Александр? Читает социалистов?

– Не думаю, что Его Величество станет внедрять что-то подобное в России, – осторожно сказал я.

– Надеюсь, – Аракчеев хмуро посмотрел в окно. – Но в последнее время государь… изменился.

Тут он резко обернулся.

– Вы не знаете, почему?

Я сделал вид, что задумался.

– Возможно, здоровье?

– Нет. Он стал… задумчивым. И слишком часто встречается со Сперанским.

Ага, значит, графа беспокоит возвращение реформатора.

– Ваше Сиятельство, я далёк от политики, – развёл я руками. – Я простой изобретатель, и мне нравится заниматься моими делами.

– Ладно. Ваши чертежи я передам в Арсенал. А вы… будьте осторожнее в своих высказываниях.

Это был не совет, а угроза.

Я лишь неодобрительно мотнул головой и молча вышел, чувствуя, как ситуация накаляется.

Ссориться мне с Аракчеевым рано, да и незачем. Время нас рассудит.

* * *

Как бы мне не хотелось вернуться к себе в Велье, но лететь пришлось в Москву.

Там сейчас запускают вторую очередь завода по производству анилиновых красителей. Если что, в пять раз более мощную, чем первая. Изначально у моих партнёров и были сомнения, когда мы закладывали такие мощности, то теперь их нет – очередь на красители на несколько месяцев вперёд и очень похоже на то, что даже с новыми цехами мы с дефицитом красителей вряд ли справимся.

Отчего этот завод так для меня важен – так прибыль… Даже в первом полугодии она составила неприличные семизначные цифры, и начинаются они вовсе не с единицы.

Оно и не удивительно. В моей истории такие компании, как BASF и Bayer стали химическими гигантами, контролируя девяносто процентов мирового рынка синтетических красителей. Но нынче мы со своим Кланом идём впереди всего мира, и позиции сдавать не собираемся.

– Пётр Исаакович, как дела с сохранением производственных секретов? – задал я один из самых главных вопросов, когда обычный обряд приветствий меж нами закончился.

– Не поверишь, как тараканы, лезут и лезут, – хохотнул дядя, – А мои люди их ловят и на пару дней в кутузку забирают. Холодную и сырую. Околоточный, сволочь такая, иногда даже на трое суток запаздывает, – выразительно потёр он большим пальцем указательный, явно давая понять, что полицейская неторопливость в данном случае щедро спонсируется.

– Вы мой перечень химикатов продолжаете закупать? – ухмыльнулся я в ответ.

– Обижаешь. В полном объёме скупаем. Недели две назад нам даже полуторную цену пришлось платить и отгрузку красителей на день прервать. Всё, как ты и говорил, вышло. Я потом выяснил через знакомых – точно хотели нас проверить, – захохотал дядя, звучно хлопая себя по ляжкам.

Хех, значит шутка удалась.

В её основу легла история с появлением бездымного пороха в России, взятая мной из недалёкого будущего

В то время у Франции появился бездымный порох. Порох французы продавали, а секретом его изготовления делиться не хотели. В качестве шпиона во Францию поехал… Менделеев. У учёного с мировым именем тогда произошли некоторые неприятности из-за студенческих волнений, и его уволили.

Уволенного профессора Менделеева тут же пригласило к себе военное ведомство, и привлекло к разработке пороха. Менделеев, после недельного пребывания в Париже, решил совершить путешествие по Франции. А так как он узнал, где находится завод, то запланировал длительную остановку в этом городе.

Устроившись в гостиницу, Менделеев понимал, что на секретный завод французы его не пустят, а если он будет делать попытки туда попасть, то привлечет внимание охраны. Профессор пошел другим путем. В то время в местных газетах печатали расписание движения поездов не только пассажирских, но и товарных. Он купил в киоске газеты, и сидя в номере высчитал, сколько приходит составов в город с азотной кислотой и сколько с целлюлозой. В результате его расчетов соотношение азота к целлюлозе получилось двенадцать с половиной процентов.

Приехав в Петербург, Менделеев произвел опыты на пироксилиновом заводе, получил порох, не уступающий по качеству французскому. Только название Российского состава было не пироксилин, а пироколлодий.

Памятуя об этой истории, я строго-настрого наказал дяде скупать дюжину посторонних химических продуктов постоянно, и ещё три, время от времени.

Так что у нас со стороны поставок всё прикрыто. Химикаты скупаются, и иногда в большом количестве, а затем их по-тихому отправляют ко мне в Велье, тем же транспортом, который привозит сюда ткани.

На самом деле основной секрет в Перлах и их цепочках. Очень уж они мудрёные. Так что очень надеюсь, что промышленные шпионы потихоньку сходят с ума, как и их заказчики.

Пусть копают и стараются, а мы тем временем третью очередь завода заложим. Уже с учётом продаж на зарубежье.

– Александр, тут у меня чуть не каждый день разговоры всякие проводятся, в которых я не слишком силён. То аристократы приезжают с разными намёками, то купцы, из первейших, и все хотят хоть бочком, но к нашему делу присоседиться. Не поможешь? – с досадой высказал Пётр Исаакович одну из своих проблем.

– Список самых наглых составь, и я попрошу тестя с ними поговорить. Думаю, он мне не откажет, – без сомнений решил я воспользоваться административным ресурсом семьи.

Отчего без сомнений? Так я же не чужое отбираю, как это обычно принято, а своё отстаиваю. Оттого и совесть чиста.

Четыре дня нам потребовалось, чтобы не просто запустить производство, а скоординировать все процессы, сделав их пропорциональными. Полтора десятка Перлов я дважды переделывал, прежде чем привёл их к состоянию, близкому к необходимым пропорциям.

Из Москвы улетал выжатый, как лимон.

Нет, с людьми и их мнениями я всё понимаю, но вот арбитраж производственных потоков мне дался тяжело.

* * *

Осень – пора московских балов.

Вот и в этот наш приезд мы не остались без приглашений посетить пару-тройку мероприятий.

К счастью, тесть с тёщей были приглашены туда же, что и мы с Катей, и настояли: поедем вместе – в их экипажах.

Что касается подаренного нам сельца Захарово – здесь, как и везде, есть и плюсы, и минусы.

Плюс – тесть с тёщей живут по соседству. Очень удобно.

Минус – до самой Москвы приходится добираться долго.

Даже если лететь из села на самолёте или ехать на СВП, по городу всё равно приходится разъезжать в карете.

К чему я это?

Просто в последнее время всё чаще задумываюсь о необходимости постройки автомобиля.

Я даже представляю, каким он должен быть.

Осталось решить – из чего его делать.

Выбор, конечно, не огромный, но он есть.

Можно засесть в Велье на месяц-другой и заморочиться алюминием с его сплавами.

Или можно дождаться, когда в Ревде начнут плавить нужную мне сталь. Это, по моим прикидкам, произойдёт не раньше следующей весны.

Сейчас там идёт переоборудование печей, закупка угля, хромистого железняка и никелевой руды.

Другими словами: для постройки автомобиля у меня пока есть только резина. Да и то впритык на четыре колеса.

Всё остальное – в планах и мечтах.

Пожалуй, зря я вслед за Катей поставил в свой контейнер шкаф с одеждой.

С одной стороны – хорошо: под рукой всегда нужный костюм и выглаженные рубашки.

Но с тех пор, как жена подсказала мне способ извлекать предметы из личного контейнера, она отказалась приносить мне одежду.

Можно, конечно, попросить слугу подать костюм, но перед Катей стыдно.

Она ведь никого не просит принести ей платье – сама достаёт нужные шмотки.

Да что там вещи?

Жена как-то поспорила со мной и, оперируя только магией Воздуха, построила карточный домик… из двух полных колод, то есть из ста четырёх карт.

Так что для неё достать из шкафа в контейнере два платья и, удерживая их в воздухе, примерить к ним туфли – это уже обыденная операция.

А я один сюртук не могу вынуть, не поваляв его предварительно в контейнере.

Вот и сейчас я до последнего оттягивал открывание личного контейнера, чтобы достать нужный костюм.

Кате хоть бы хны – стоит и, напевая под нос какой-то мотив, перебирает прямо в контейнере свою одежду.

А для меня – вынуть штаны – уже подвиг.

Деваться было некуда, и я активировал пространственный Перл. Мазнув взглядом по ненавистному шкафу с одеждой, я заметил, что контейнер стал в два раза длиннее. И что интересно, на прибавившейся части находились шкафы жены, корзины с ещё не съеденными и не раздаренными фруктами и бочка с солёной рыбой.