Текст книги "05-Мой престол - Небо (Дилогия)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 76 страниц)

ДЕЙСТВИЕ – 2
ЭПИЗОД – 2
ИУДЕЯ, ДОЛИНА РЕКИ ИОРДАН, 24 год от Р.Х., месяц Шеват

Иешуа был уже близко – естественно, что Петр чувствовал это. Они с Иоанном все-таки сумели завершить вчерашний день без особого напряга. Иоанн закончил посвящать народ, когда уже совсем стемнело, ночевать в долине осталось человек тридцать. Иоанн еще долго сидел с ними под деревьями, говорили о вполне земном: о детях, о стариках, которые так и не сумели и не сумеют прийти к Предтече, о незлой на сей раз зиме, о том, хватит ли до весны припасов самим, да и скоту тоже… Иоанн ничего никому не проповедовал, говорил с людьми просто и вполголоса, словно боясь потревожить вечернюю темно-претемно-синюю тишину, в которой позволено было жить лишь речному говору, шелесту жестких пальмовых листьев на легком ветру, да иногда – обиженному, пронзительному крику птицы. Что за птица – Петр не знал.

Только в конце вечера Иоанн взрывом нарушил мирный, вполне домашний настрой беседы. Когда кто-то из темноты негромко посетовал, что, мол, шестой день здесь ночует, дома дела стоят, а Машиах все не идет и не идет, Иоанн ответил резко, даже грубо:

– Кто звал тебя сюда? Никто! Сам пришел. А не нравится – уходи. Машиах вряд ли будет рад твоему присутствию, нетерпеливый…

Взлетел с земли, быстро ушел в сторону, к реке, стоял там, молча смотрел в ночь. Петр видел – мог видеть, – как часто и глубоко дышит ученик, будто успокаивает себя, задувает раздражение, вызванное нечаянным, искренним, но больным для Иоанна вопросом. Откуда ж тот, спрашивающий, мог знать, что больно Предтече?..

Петру казалось даже, что он слышит стук сердца ученика – сильный и частый, конечно же – только казалось, поэтому он даже не поднялся, не подошел: пусть сам с собой справляется, сколько можно!

А кто-то из старших счел нужным подойти.

Сказал, как извинился:

– Не сердись, Предтеча. Он же не со зла – по глупости. Что взять с землепашца? Не хотел он…

– Я знаю, – неожиданно мирно ответил Иоанн. – И ты меня прости, отец.

– За что же? – удивился старик. – Вижу: устал ты. Отдохни, поспи. Дни у тебя сейчас дли-и-инные…

Иоанн заснул быстро и спал беззвучно. А Петр долго лежал без сна, словно оттягивая приход дня завтрашнего: бессонница легко удлиняет ночные часы… Потом тоже уснул – едва ли на час и проснулся раньше Иоанна, выбрался из палатки в предутренний холод, стараясь не разбудить ученика. Спустился к реке, умылся, нашарил в потайном карманчике, спрятанном с изнанки плаща, капсулу со стимулятором, проглотил. Не любил химии, но не сидеть же, в самом деле, медитируя, впитывая необходимую для жизни энергию, на виду у просыпающихся паломников. Не поймут.

Вот тогда и почувствовал приближение Иешуа.

И понял, что Иоанн тоже его почувствовал.

Он вышел из палатки и замер, повернув лицо на север. Закрыл глаза.

Петр подошел, встал рядом. Иоанн, не открывая глаз, не поворачивая головы, спросил:

– Он идет?

– Да, – ответил Петр.

– Как я его узнаю?

– Так же, как сейчас почуял.

– Он – тоже… – запнулся на мгновенье на чужом слове, – паранорм?

– Конечно. Как ты. Как я. Иначе не могло быть.

– Что мне делать?

– Что обычно. Посвящать людей.

– И его?

– Он – как все.

– А после?

– Все будет так, как задумано.

– Кем? Тобой, Раввуни?

Как искусительно было бы ответить: да, мною! Но Петр избежал искушения: дело – да, его, но слава – нет, она принадлежит здесь другому. Или пошире другим. Пусть она останется с ними.

– К чему пустые вопросы? Я только Учитель – твой и его. А вы – Учителя человеков. Но задумано и предначертано все – Господом, ты знаешь это не хуже меня… – И сменил тему: – Позавтракаешь? Остался сыр, хлеб…

– Потом…

Иоанн сбежал к реке, на ходу сбрасывая темное ночное покрывало, с шумом, с брызгами ухнул в воду – мальчишка, а не муж тридцатидвухлетний. И словно сигнал какой подал: из палаток люди пошли к нему, на дороге в долину показались первые сегодняшние паломники. Начинался день – как другие.

А Петр от завтрака отказываться не стал.

Жевал подсохший сыр, запивал молоком. Думал: какие они разные – Иешуа и Иоанн. Один – огонь, сила, мощь, постоянное нетерпение, желание объять необъятное и, кстати, умение это сделать: знания Иоанна для его времени велики, едва ли не энциклопедичны, паранормальные возможности – удивительны. Восемнадцать лет назад Петр разбудил мозг мальчика, как ни высокопарно это звучит, а уж дальше учителю приходилось только направлять ученика, путь показывать. Далеко он прошел по этому пути…

Но и другой на своем не тормозил.

Петру иной раз казалось, что матрица, подсаженная Иешуа тоже восемнадцать лет назад, так себя толком и не проявила. Он не однажды теребил Техников, те наотрез: нет, не может быть, это все – матрица. А для Петра «это все» было обычным развитием тоже очень сильного паранорма, способного в итоге на все известные в двадцать втором веке паранормальные проявления. Петр, появляясь в Назарете, так же профессионально учил Иешуа, как и любого своего ученика, лишь объективно и с некоторым мистическим страхом отмечая, что таких учеников у него никогда не было и, по идее, быть не может. Вот тогда он вспоминал о матрице…

С Иешуа было легче, чем с Иоанном. Можно сказать, что он – более послушный ученик, только слово «послушный» удобно плохому учителю. Петр был превосходным, поэтому он считал Иешуа учеником-единомышленником, который легко и с желанием принимал учебу – не послушанием, а пронзительным видением цели.

Мальчиком еще он полюбил читать. Ему не хватало скудной библиотеки, если можно так назвать те рукописи, что имелись в синагоге Назарета. Поэтому он постоянно совершал вылазки в соседние городки, а приходя в Иерусалим трижды в год – один, родители ходили с ним только на Песах, – зарывался в чтение с головой. Петр сам очень много вложил в него, в его память – вот, кстати, еще зачем приходилось постоянно возвращаться в свое время, в итоге Петр сам стал ходячей библиотекой – Клэр Роджерс просто отдыхает… Странно, но книжная премудрость нравилась Иешуа больше, чем постоянные тренировки телепатических, телекинетических и прочих ларанормальных способностей. Нет, давалось ему все легко, просто знания Иешуа ценил явно больше, чем умение.

Но не брезговал и работой с отцом. Плотничал, столярничал, неплохо у него выходило, отец давно перестал злиться на некогда нерадивого сына: того словно подменили. Знал бы, что не словно…

С годами Иешуа полюбил уходить в горы, на пастбища, забирал семейное небольшое стадо, а то и у родственников и соседей прихватывал, пропадал там в одиночестве. Его тянуло к одиночеству, пастушеские обязанности были явным, хотя и полезным предлогом. Часто Петр делил с ним это одиночество, но однажды почувствовал, что Иешуа стал тяготиться его присутствием на пастбищах. И наоборот: после того, как побыл один, Иешуа особенно стремился к общению с Петром – словно хотел проговорить с учителем что-то, передуманное и перечувствованное наедине с самим собой. Или все-таки – с Богом, который для Иешуа реально существовал.

Петр спрашивал у Техников: что это – такие частые уходы в себя? Те отвечали – довольные: матрица приживается, все идет преотлично. Что значит «приживается», как она там приживается – всего этого Петр не понимал и считал, что Техники тоже толком не понимают и не могут внятно объяснить. Но всякий раз после таких «приживаний» Иешуа становился все более и более отстраненным и отстраненным – именно так, от слова «странный»! – словно матрица пробуждала в нем нечто, Петру непонятное. Но в общем-то ожидаемое: проект, напомним, звался «Мессия»…

Трудные у Петра ученики. Каждый – по-своему. И впервые в его долгом педагогическом опыте ученики постепенно, но верно – осознанно! – уходили от него. Или точнее: настойчиво растягивали тот невидимый поводок, на котором он все-таки пока старался удерживать их. Оставалось не так уж много времени впереди, Петр надеялся, что удержит – до конца…

Иешуа появился перед закатом.

Он шел в небольшой – человек десять – толпе паломников, которые, понял сразу Петр, не ведали – с кем идут. Просто попутчики.

Иоанн услышал Машиаха. Прервал посвящение толпящихся у берега и уже в воде людей, повернул голову к идущим, потом растерянно – Петр чувствовал, что растерянно, – поискал глазами Петра. Увидел его сидящим на склоне, вроде успокоился, сказал громко:

– Помните – кто вчера был здесь со мной, – я сказал вам, что скоро явится человек, который идет впереди меня и который был прежде меня? Помните? Так вот он… – Иоанн простер руку к спускающемуся в долину Иешуа.

Люди у реки застыли: обещанное – свершалось… Иешуа ничем не выделялся из спутников, разве что – ростом. Он тоже был высоким – под стать Иоанну. Только волосы его были длинными и темными, как и коротко подрезанная борода. Он не видел Петра, да и не искал его. Он смотрел только на Иоанна, потому что знал о том, что Предтеча, чья слава действительно гуляла от Беэр-Шевы до Кесарии, тоже обучен Петром. Иешуа – в отличие от Иоанна – не ревновал Петра к сопернику и не сравнивал свое предназначение с его, не пытался выяснить – чье круче. Он редко расспрашивал Петра об Иоанне – даже когда тот стал посвящать народ. Не потому, что не любопытен, но лишь потому, что судьба Иоанна пока не пересеклась с его судьбой. Всему свой час, считал. Лишь в последнюю встречу сказал:

– Я приду к твоему ученику в ближайшие дни. Я чувствую, что пришла пора. Ты будешь там?

Как и Иоанн, Иешуа называл Петра на «ты». Сначала, в детстве, было «вы», а потом, с годами, когда ученики взрослели и мужали, а Петр оставался все таким же, каким они впервые увидели его, «вы» естественно умерло и возникло «ты». И уж конечно – не Петр, а Кифа, что тоже означало «камень». Петру это даже нравилось.

– Конечно, я буду там, – подтвердил Петр.

– Вот и славно, – улыбнулся Иешуа. – Вот и познакомимся.

И все. И никаких переживаний. Посвящение или Очищение – необходимый и неизбежный этап в служении Иешуа. А то, что Предтеча – собрат по, так сказать, школе, так это и вправду славно!

Пожалуй, стоит сознаться, что Петр сейчас нервничал куда более их двоих вместе взятых. В Технической Службе уточнили время полной активации психо-матрицы. Оно вот-вот должно наступить. Может быть – сегодня. Может быть завтра или послезавтра. Но момент активации, предупреждали Петра, непременно будет связан с каким-то событием в жизни или даже судьбе Объекта – с каким-то серьезным событием. Ничего более серьезного в эти дни, чем Посвящение, Петр не знал. Поэтому и дергался: вдруг да что произойдет с учеником – непредсказанное и непредсказуемое. Произойдет, а он, Петр, не сможет вмешаться – как не мог в свое время вмешаться в постоянные «уходы» Иешуа: тот не давал. Понимал, конечно: не давал и ничего плохого не случилось, напротив. И сейчас не может случиться. Не должно.

Все умеют логично утешать себя. Мало кто умеет утешить.

– Как ты узнал его? – спросил Иоанна тот старик, что накануне вечером уговаривал не обижаться на собеседника. – Вы встречались раньше?

– Нет, не встречались. Ни разу… – оглянулся на Петра, словно ища поддержки. Или – нужные слова. Впрочем, они у него всегда сами находились нужные… – Я не знал его, но для того я и пришел крестить людей, чтобы увидеть его и узнать.

– Тебе был знак свыше?

Иоанн опять посмотрел на Петра.

Сказал – вдруг легко и радостно улыбнувшись:

– Конечно. Как же иначе? А разве ты не замечаешь?.. Заходящее красное солнце, внезапно показавшееся из-за легких облаков, нимбом висело над головой Иешуа. А облако, все же надвинувшееся на диск, при большом желании можно было принять за голубя. Не объяснять же, в самом деле, что Иоанн просто почувствовав Мессию. Или услыхал. Впрочем, для телепатии это – синонимы.

– Да-да, я вижу! – закричал старик и, упав на колени, протянул сухие руки навстречу идущему.

И все остальные последовали примеру старшего. И те, кто шел с Иешуа всю дорогу, тоже вполне ко времени и к месту прозрели, пали ниц, а Петр в миллионный раз подумал, что ментально Иешуа полностью готов к своей великой миссии: вон, как говорится, даже глазом не моргнул, принял происходящее как должное. Вот и ладушки! Как, скажите, иначе должны люди встречать Мессию? Только так. Естественная реакция.

Мудрый Иешуа не стал подходить к Петру – с чего бы? Один из паломников, незнакомый человек. Он лишь улыбнулся ему, как улыбался всем здесь, он знал, зачем шел, и все знали, зачем он пришел, и Иоанн знал и молча ждал, стоя по колени в холодной воде. Иешуа аккуратно снял с себя темно-коричневое шерстяное покрывало, положил его на камень и вошел в реку прямо в кожаной обуви – как и Иоанн вчера. И протянул руки Иоанну. И Иоанн взял их в свои, склонил голову и поцеловал их.

Петр знал, как трудно дался ученику этот поступок, а Иешуа, видимо, понял, услышал Иоанна, бесчисленные и назойливые сомнения его услышал, тоже наклонился и поцеловал Иоанна в лоб.

Ах, какие они у меня молодцы, совсем не по-библейски счастливо подумал Петр.

– Посвяти меня, Предтеча, и очисти душу мою, – просто сказал Иешуа, прекрасно сознавая, что все сказанные сейчас слова будут запомнены и разнесены по стране и сказать надо то и так, чтобы легко было запомнить и разнести.

И Иоанн почувствовал серьезность момента.

– Посвящаю тебя тем, что дал мне Господь для Посвящения Ему человеков водой, – громко и достаточно торжественно произнес он, – чищу тело твое для того, чтобы ты, идущий впереди, мог чистить души людей – тем, что тебе для Посвящения дал Господь: Духом святости Его…

Сложно, подумал Петр. Но ничего: евангелисты потом упростят и подредактируют – как все должно быть. И уж конечно, заменят Посвящение на привычное и, увы, логичное Крещение.

Иоанн провел пальцами по лицу Иешуа и – Петр не исключил, что не без тайного, тщательно скрытого от подслушивающих, удовольствия! – окунул с головой в воду. И еще два раза повторил процедуру. Абсолютно мокрый и, судя по всему, вполне счастливый Иешуа обнял тоже не сухого Иоанна, и они расцеловались.

В Библии об этом – ни слова.

Но народ – принял. Зашумел, задвигался вокруг Предтечи и Машиаха, кто-то запел маловнятное, кто-то тянулся к благословению, кто-то просто и незатейливо прыгал от радости.

Момент, если честно, был не просто серьезный – исторический. Первое явление Машиаха народу! Первый выход Иешуа-назаретянина не в качестве вечного ученика, но в роли Учителя. Именно с этого момента начался звездный и скорбный путь Иисуса как по земле Сынов Израилевых, так и дальше – по времени, в страшную даль! И для первого выхода он выглядел очень убедительно – никаких замечаний к роли. Хотя чего восхищаться? Он же не играл ее – жил в ней. Или лучше – просто жил.

Петр внезапно почувствовал, как страшно устал. Вдруг навалилось что-то, в глазах потемнело – грань обморока. Полез в давешний карман за капсулой стимулятора, проглотил – вроде отпустило. Увидел встревоженные лица учеников. Помыслил им: все в порядке, жив я, жив… Встал, потащился к палатке – подальше от празднества. Лег и сразу заснул. Как выключили.

А включили обратно – Иешуа с Иоанном, которые вторглись в тесное козлиное пространство, затормошили, разбудили Петра.

– Сколько я проспал? – ошарашенно спросил Петр.

– Долго, Равви, – засмеялся Иешуа. – Ночь уже пришла.

– Надо бы поесть, – сказал Иоанн. – Что-нибудь осталось?

Осталось от вчерашнего, и сегодняшнее добрые люди донесли: все те же хлеб, сыр, зелень, молоко. Дорожная пища. Петр всегда был неприхотлив в еде, профессия приучила.

Ели молча.

Петр нет-нет да поглядывал: что изменилось в Иешуа? И отмечал: ничего не изменилось. Как был – спокойный, не слишком торопливый в движениях, часто улыбающийся не только собеседнику – в данном случае сотрапезникам, – но и самому себе, чему-то внутри себя. Опять появились мысленные блоки – и у Иешуа, и У Иоанна. Петр полагал, что блоки – не от него, а друг от друга: все-таки сторожатся ученики, не хотят открываться. Иоанн – это понятно, это предполагалось. А Иешуа-то с чего? Иоанн ему – не соперник, скорее – помощник. Если уж совсем принизить роль Предтечи – всего лишь человек, громогласно объявивший о приходе Назаретянина. Конферансье. Мавр сделал свое дело…

Но сказать так, значит абсолютно не понимать те общественные законы, которые неписано существовали в религиозной ситуации первого века. Вне зависимости от роли – и заслуг! – Службы Времени вообще и Петра лично, более того – задолго до их незваного прибытия в Палестину в этом ближневосточном котле религий готовилась акция явления Сына Божьего. Отлично спланированная «пи-аровская», как говорится, акция! Клэр права: религия евреев, как величайшая монотеистская религия, едва родившись, начала готовить логичные, продуманные, на века растянутые действия, разделенные на этапы и долженствующие не просто сохранить религию на те же века, но и завоевать ею мир. Сначала – души, то есть нематериальную составляющую мира. Потом – все то, что за душами, то есть земли, страны, собственность, власть.

И Бог бы с тем, что Религия в итоге послужила лишь основой, фундаментом для христианства! Как без фундамента? Да к тому же такого прочного, абсолютно неразрушаемого, времени неподвластного. Плюс хитрость, в том фундаменте запрятанная – богоизбранность одного народа. Все остальные народы – лишь следующие за ним, Бог их не избрал…

Аарон… Моисей… Иисус Христос… Три ключевых имени на многотысячелетнем пути монотеизма. Все остальные персонажи истории, уложенной в книги Ветхого Завета, лишь предсказывали появление следующих. Сам Моисей, пророки смутных лет существования Сынов Израилевых и их веры – все обещали явление Мессии. Он, Христос, был придуман едва ли не с самого начала, и Иоанн последнее звено между надеждой, тысячу с лишним лет, со времени Моисея, питавшей веру, и реальностью, исполненной – тут Петр мог законно погордиться! – современниками Петра.

Иоанн и Иешуа – неразрывная пара. Последний из пророков, не просто предсказавший Мессию, но явивший его миру. И совершивший над ним таинство крещения, на котором две с лишним тысячи лет держится христианство. Жаль, что сегодня они всего лишь – два живых человека, не могущих понять свои роли в грядущей Истории…

– Спасибо за ужин, – сказал Иешуа, вытирая губы краем платка. – Пора и поговорить…

– О чем ты хочешь говорить? – спросил Петр.

– Обо мне. О брате моем, ныне обретенном, о Йоханане. О тебе, Равви…

– Начинай… – Петр отдал инициативу, хотел помолчать, послушать.

– Йоханан знаменит, – осторожно начал Иешуа, – весть о нем и его деяниях разлетелась повсюду. Он посвящает людей Богу и предсказывает явление Машиаха. Сегодня он сказал, что Машиах – я, и люди поверили, что я, четыре дня и три ночи шедший с ними из Галиля на юг, деливший с ними хлеб и ночлег, что я и есть Помазанник Божий…

– Ну, поверили, – сказал Петр. – И что?.. Будь попроще, Иешуа, ты не перед толпой выступаешь…

Иоанн молчал. Не он начал разговор – не ему встревать. Плюс – непонятно, Что хочет «обретенный брат».

– А если не я? Если Йоханан ошибся?

Иоанн в темноте хмыкнул.

– Йоханан не ошибся, – раздраженно сказал Петр. – Йоханан просто не мог ошибиться, потому что он знает то, что знаю я. И что знаешь ты, кстати… – не удержался, подколол.

И тут же подумал: зря подколол. В голове Иешуа варилась сейчас немыслимая каша. Все, что Петр годами вкладывал в него – знания, образы, умение, силу, память, волю, что еще?.. – в один момент ни с того ни с сего перемешалось и потерялось в мешанине. Еще вчера знавший свое предназначение в жизни, более того – абсолюта уверенный и своих знаниях, сейчас Иешуа растерялся или, точнее, потерялся – в знаниях как раз и потерялся. Петр отчетливо слышал просьбу о помощи и почувствовал угрызения совести: надо помочь. И надо, чтоб Иоанн помог тоже.

Что происходит? Да просто все, что Иешуа затвердил в теории, сегодня стало практикой. Реальностью. Как если бы человек, долго и тщательно учивший чужой язык по учебникам, вдруг разом оказался бы в стране, где этот язык – родной, И назад пути нет. И надо проверять: не врали ли учебники.

Л Иоанн опять заблокировал мозг, паранорм хренов, и помощи от него, похоже, ждать не следует. Пока он не разберется, кто здесь кто…

Впрочем, можно грешить и на матрицу. Тогда – скверно. Тогда – неизвестно, что будет дальше.

Ничего нет сейчас опаснее, чем растерявшийся Иешуа – рядом с Иоанном. У того и так крыша едет от ощущения собственной неполноценности перед объявленным Мессией, он вон все сделал, как должен был сделать, себя ломал, гордость свою непомерную уродовал, а долгожданный Мессия – весь в сомнениях…

Плевать на матрицу! Она виной или не она, а ситуацию надо исправлять… Петр сосредоточился, закрыл глаза и вторгся в означенную кашу из образов, умения, силы и т. д., мягко вторгся в мозг Иешуа и стал бережно расставлять все по полочкам, раскладывать по ячейкам, это – сюда, то – туда, сортировать «по уму», или иначе – выводить пациента из состояния внезапного стресса. Именно пациента! У психиатров, современников Петра, – а среди них есть сильные паранормы, правда, только в своей профессиональной области сильные, не дальше, – этот процесс почему-то именовался «гольфом». Но почему «почему-то»? Образно. Все белые шарики – по своим лункам… Только у психиатров всегда имеет место толковый помощник – мощный прибор, под названием «сортер», многократно усиливающий силу мозгового воздействия или пси-атаки – тоже термин оттуда. А у Петра – только он, Петр, и есть. А это страшно тяжело…

И вдруг он ощутил, что ему помогают. Кто-то второй существует в мозгу «пациента», кто-то робко, по-ученически влез в «гольф» и не стал сразу бить по шарам клюшкой, а принялся подавать эти клюшки игроку. Если сказать по-людски усилил воздействие Петра, наложил свою пси-атаку на его. И стало легче. И дело быстрей поехало. И ушли опасения – мешавшие, кстати, «гольфу», отвлекавшие, что ученики не поймут друг друга, не договорятся, не станут пусть не друзьями, но непременно – партнерами. И когда Петр понял, что Иешуа – в порядке, что он снова стал самим собой – знающим, умеющим, сильным, волевым, продолжать бессмысленно, – Петр отключился, посидел пару секунд с закрытыми глазами, пряча силу, гася ее, утишая, а потом открыл их и сказал:

– Спасибо, Йоханан. Я горжусь тобой. А теперь поговори с Иешуа.

И Иоанн ответил:

– Конечно, поговорю, Кифа. Нам есть о чем поговорить.

Он впервые назвал Петра не привычным – Учитель, Раввуни, а по тому имени, которым Петр здесь себя сам называл. «Петрос» – камень по-гречески. Значит, по-арамейски – Кифа. Кольнуло что-то внутри? Нет, подумал Петр, ничто не кольнуло. Период ученичества закончен. Нет больше учителя и учеников, есть партнеры, соратники. А по определению Учитель – вот он: сидит напряженно, медленно приходит в себя. И то верно: пси-атака – штука серьезная, реальные пациенты вышеназванных психиатров сутки от нее отходят, а Иешуа – практически сразу.

И еще облегченно подумал Петр: счастье, что не матрица виной… И тут же мелькнуло: а если все же, все же?..

Они говорили долго. Почти до рассвета. Петр не вмешивался. Просто слушал. Да и никому из них не требовалось его вмешательства. Сами все оговорили, взвесили, отмерили, по местам расставили. Они – не соперники, они – соратники. Иоанн остается, Иешуа уходит. Иоанн продолжает начатое, Иешуа идет дальше. Придет срок – они объединятся. Они сразу узнают, когда срок придет. И тогда Иешуа станет впереди, а Иоанн будет рядом, но – вторым. И сила двоих станет общей силой.

И страшной силой, подумал Петр. Только не станет. Не назначено так. Но пусть их! Они пойдут порознь, но будут чувствовать себя вместе – до той поры, пока один не уйдет совсем. Как назначено.

И еще подумал Петр: странно, что ему не нашлось места в образовавшемся союзе сил. Забыли сгоряча?..

Не стал напоминать.

А между тем пришла пора уходить – для Иешуа. Петр собирался задержаться, а если честно – вернуться в Службу: дела были. А если совсем честно – не хотелось тащиться по пустыне четверо суток. Он встретит Иешуа в Назарете.

– С тобой пойдет мой ученик, – сказал Иоанн Иешуа. – Он тоже из обители, правоверный ессей. Но слушал меня и понимал меня. Я знаю, ты найдешь себе спутников сам, но не отказывайся от первого. Ему нечего делать в обители, ему тесно там. Он умеет думать и может смотреть вперед.

– Я возьму его, – согласился Иешуа. – Как его имя?

– Ашер. Сам из Галиля, а родители умерли. Он очень сильный и мужественный.

Мужественный? По-гречески – Андреус. Иначе – Андрей. Один из будущих апостолов? Странно, подумал Петр, что Иоанн ничего ему не сказал о том, что собирается кого-то послать с Иешуа. Петр знал Ашера. Хороший парень. Действительно сильный… Иоанну нужен свой человек в окружении Иешуа?..

Положа руку на сердце, Петр начинал опасаться ученика. А если еще куда-нибудь руку положить, то можно бы и поймать себя на крамольной мысли: славно для дела, что однажды один уйдет совсем…