Текст книги "05-Мой престол - Небо (Дилогия)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 76 страниц)

ДЕЙСТВИЕ – 3
ЭПИЗОД – 2
ИУДЕЯ, ВИФАНИЯ, 25 год от Р.Х., месяц Адар

Очередная иудейская деревня, думал Петр, очередная дыра посреди земли. От Иерусалима полтора часа ходу, а бывать здесь не приходилось. Да разве только здесь? Тысячи подобных деревень, и все – мимо Петра. Да и зачем они ему? Он не экскурсант, а дел здесь никаких ни у Службы, ни у него, Мастера, нет и, хотелось бы верить, не предвидится. А вот Иешуа неспроста сюда направился… К другу в гости, видите ли!.. Винца галилейского попить!.. Как же, ждите! Все идет по канону. Еще одно чудо нас ждет, господа апостолы. Готовьтесь. Богатый сегодня денек на чудеса выдался, однако…

Петр размышлял об этом спокойно, или, точнее, успокоенно. Чудо значит чудо. Хватит бессмысленно удивляться, проехали. Удивлялка сломалась. По названному канону здесь, в Вифании или, если угодно, в Бейт-Ханании, должно произойти воскрешение из мертвых. Раз должно, значит, произойдет. Или не произойдет. Канон, как много раз подтверждалось жизнью и экспертом Службы Клэр Роджерс, – не догма для Истории. Он вторичен. Или третичен. Или даже десятеричен, не подсчитать. А от живой и назойливо реальной Истории Петр уже подустал маленько – больно много сюрпризов. Голуби эти, опять же…

– Поглядите-ка, братья, кто идет. – Иешуа вытянул руку, указывая на женскую фигурку, торопливо спускающуюся с холма.

Путники стали вглядываться: вроде женщина идет, в руках несет что-то… Почему Иешуа обратил на нее внимание?

– Кто это, Равви? Мы неузнаем…

Иешуа, улыбаясь, продолжал смотреть на приближающуюся фигурку.

– Это чудесная девушка, братья. Ее зовут Марфа, и она – младшая сестра Лазаря, тоже очень доброго человека. Поспешите же, я познакомлю вас с нею.

Они ускорили шаг и вскоре встретились с «чудесной девушкой Марфой». Петр еще за сотню метров почувствовал, что девушка переживает, несет в себе сильное горе, Иоанн тоже это ощутил, а обычно проницательный Иешуа – как будто и ничего. То ли притворился, то ли действительно не уловил совершенно отчетливых волн скорби и горя – хотя должен был. А посему следовало предположить, что Иешуа опять что-то задумал.

– Марфа! Здравствуй, Марфа! Сколько ж мы с тобой не виделись?..

Иешуа спешил к девушке с буквально широко открытыми объятьями, на лице самая приветливая из улыбок.

– Иешуа? Ты?.. Откуда ты здесь?.. – Она подняла глаза от дороги, явно удивилась, увидев неожиданных путников и среди них – старого знакомого, но радости – никакой.

Было видно, что женщина заплакана. Молодая, симпатичная, тоненькая – глаз не оторвать. Даже припухлость лица от обильных недавних слез не убивает красоту. Ученики Иешуа, все, как один, уставились на нее – ничего себе подруга у Машиаха! Иоанн – тот вообще рот открыл. Буквально.

– Марфа! Что случилось? Кто тебя обидел? Куда ты идешь? – Веселость Иешуа мгновенно пропала, появилась озабоченность, посыпались вопросы.

– В Иершалаим, Иешуа… Я вправду рада тебя видеть, но…

– Не ходи туда, Марфа, там нет ничего хорошего. Все хорошее само к вам идет. – Еще одна бездарная попытка пошутить.

Петр, все понимающий, знающий ситуацию, в которую Иешуа – сознательно или нет – вел учеников, начинал раздражаться. Если несознательно, если он не знает ничего – почему такая крестьянская тупая веселость? Видно же, что у девушки горе… А если осознанно, что тогда за игра в театр? К чему?..

– Иешуа, ты не знаешь… Лазарь… Брат мой…

– Твой брат – мой старый друг. Вот веду своих новых друзей с ним познакомиться.

– Он умер, Иешуа. Четыре дня назад.

Все-таки осознанно, решил Петр. А ты неплохой актер, назаретянин, я всегда это знал… Он наблюдал за мимикой Иешуа, когда Марфа произнесла первые два слова: «Он умер». Удивление, ужас, боль, горе – все это последовательно проявилось на лице Иешуа. Он обернулся к ученикам – в глазах слезы! – сказал:

– Вы слышали? Лазарь умер!

Бедняги! Они даже не знали, как реагировать. Жалко, конечно человека, но Лазарь-то этот – чужой им, скорбь изображать нелепо, но Машиах так убивается…

А Иешуа продолжал с абсолютно искренней – Петр руку на отсечение готов был дать! – болью:

– Лазарь… Друг мой… Марфа, отведи меня к Мирьям, покажите мне его могилу! – Иешуа взял женщину за руку и поспешил, чуть ли не бегом, вверх по дороге.

– Иешуа, я… – Марфа попыталась высвободить руку, – я в Иершалаим собралась, возлить миро на жертвенник, голубя принести в жертву – в память о брате. Ты лучше отпусти меня, а сам иди к сестре, утешь ее, если сможешь.

– Не надо больше жертв. Лазарь умер – не убивай еще и голубя. Пусть поживет птица. Это дурной обычай – приносить в жертву Богу живых существ. И миро побереги… Пойдем скорее домой.

Слова Иешуа возымели действие: Марфа, утирая слезы и по-прежнему всхлипывая, повела путников в Вифанию, к дому Лазаря.

Там было много народу. Немудрено! Богатый человек, хорошо известный и в своей Вифании, и в соседних Виффагии и Вифлееме – Лазарь был любим многими за свою доброту и гостеприимство. Поэтому около дома толпились десятки желающих проститься с другом и добрым соседом. Мария, которая осталась в доме за главную, уже пятый день принимала сочувствующих и скорбящих. В день похорон Лазаря, по обычаю, она собрала поминальный пир, на который стеклись люди со всей округи. Припасы давно бы кончились, не пусти кто-то клич о том, что сестрам Лазаря надо помочь после смерти брата, и теперь в дом нанесли множество всякой снеди и несколько десятков больших кувшинов вина. Однако употребить все это можно было лишь через три дня – соблюдение недельного траурного поста позволяло прикасаться пока только к хлебу и воде.

Друзья брата все приходили и приходили. Многие – со сбритыми в знак траура бородами, почти все – в голубых траурных вретищах. Вот и еще идут, печально подумала Мария, глядя на дорогу, по которой поднимались какие-то незнакомые путники. Странно – с ними же идет Марфа. Забыла, может, что…

Мария – старшая сестра Марфы, женщина не слишком красивая, но всегда добрая и приветливая, стояла на крыльце огромного, по здешним масштабам, дома, совсем по-русски, по-бабски, умиленно заметил Петр, сложив руки на груди, и пыталась разглядеть, кто же еще прибывает к ним. Она уже отплакала свое: бытовые хлопоты отвлекают от горя, и теперь на ее лице не было той открытой печати скорби, которую все еще носила более эмоциональная и куда болеет юная Марфа.

– Мирьям! – Один из пришельцев, лица его пока было не разобрать, отделился от поднимающейся по улице группы и бегом пустился к крыльцу дома.

Да это же Иешуа-назаретянин, сын древодела Иосифа!.. Женщина удивленно подняла брови: вот уж кого не ожидала увидеть…

Иешуа подбежал к ней, обнял, уткнул лицо в волосы, забормотал:

– Ох, Мирьям, Мирьям! Как же мы теперь без Лазаря?..

– Здравствуй, Иешуа, я рада тебе. Хорошо, что ты пришел. Я слышала – ты учишь людей в Галилее. Вот уж не думала, что ты так скоро узнаешь о нашей беде…

– Я учу не только в Галилее, но всюду… А узнал я только что, от Марфы. Мы шли к вам, просто погостить шли, были в Иершалаиме, и вот…

– Проходи в дом, отдохни, умойся, – перебила Мария. За эти бесконечные дни ей стало тяжко по многу раз выслушивать слова утешения и скорби, и ладно бы искренние, как у Иешуа, а все же лучше оборвать… – С тобой твои спутники?

Ученики скромно стояли возле крыльца, молча наблюдали за происходящим.

– Да, это друзья мои, – кивнул Иешуа, – очень хорошие люди. Это Андрей, это Фома, тот – Натан, а это…

– Заходите все, – опять прервала Мария поток случайных слов. – Не стесняйтесь. Мы всем… рады.

Последнее слово из уст женщины прозвучало как-то глухо и смято: в самом деле, какая тут радость может быть – после смерти близкого человека? Тоже в общем машинальное слово, не к месту и не ко времени…

– В обширном внутреннем дворе дома Лазаря тоже собралось немало людей. Все традиционно для поминок обсуждали, каким славным человеком был усопший. Звучали даже шутки – добрые, наивные, нет-нет да и засмеется кто. Поминки выходили не грустными. Лазарь был бы рад, что его провожают без напускного уныния и долгих пафосных речей. Так, во всяком случае, думалось Петру, хотя Лазаря он знал лишь по скупым строкам канонических писаний. Но не это занимало его мысли сейчас, совсем не это…

Когда же? Когда?.. Очередное библейское чудо, во славу которого будут ставить по земле храмы, должно случиться сегодня? Или завтра? Или вовсе не должно?.. Лазарь уже четыре дня как похоронен, в евангелиях – тот же срок, но на самом-то деле в такой жаре тело разлагается быстро…

Из разговоров стало ясно, что Лазарь, мужчина сорока пяти лет, долго болел непонятно чем, часто кашлял кровью и умер внезапно – заснул и не проснулся. Похоронили его тем же вечером. Было это четыре дня назад.

– Мирьям, покажи мне могилу Лазаря, – попросил Иешуа.

– Конечно. Пойдем.

Другие гости тоже засобирались к могиле. В итоге из дома вышла целая процессия, человек сорок – пятьдесят.

Могила Лазаря находилась примерно в километре к югу от поселка, у подножия холма, среди множества других, подобных ей могил-пещер. Белый круглый камень, диаметром метра два с лишним, закрывал вход в пещеру, где покоилось тело.

Уже на подходе многие стали доставать заранее приготовленные мешочки с древесным пеплом, чтобы посыпать им голову, – к трауру здесь относятся серьезно, подумал Петр, поглаживая свою темную бороду, хоть и не длинную, но которой, согласно обряду, вовсе быть сейчас не должно. Но он не один такой, вон – все ученики, да и сам Иешуа тоже с бородой, и пусть не косятся на них с неодобрением эти правоверные иудеи: в конце концов, они не на похороны шли, а знакомиться с другом Иешуа. Он же не предупредил о своей смерти.

Хотя… Иешуа-то как раз знал, что их ждет здесь. Не зря он вдруг вспомнил о Лазаре из Бейт-Ханании. Все осознанно, все – и напускная веселость при встрече с Марфой, и блистательно сыгранное горе, когда она сказала о смерти брата… Не Петру вмешиваться в замысел ученика. Это – его поляна, его театр, его жизнь…

Поводы повозмущаться для правоверных иудеев еще не закончились. Вопреки всем законам Иешуа подошел вплотную к могиле, коснулся рукой белого круглого камня. Среди людей прошел ропот, кто-то выкрикнул:

– Что делаешь, неразумный?

Действительно, Иешуа нарушал еще одно правило: к могиле прикасаться может только родственник, да и то с последующим омовением в микве – для восстановления ритуальной чистоты.

Но, словно не слыша голосов осуждения, Иешуа стоял, опершись обеими руками о камень, потом Иешуа прикоснулся к нему лбом: теперь, уже в полной, вдруг упавшей тишине, наблюдающие ждали, что же этот странный – неправильный! – галилеянин будет делать дальше. Иоанн и Петр переглянулись: оба чувствовали нарастающее напряжение, исходящее от друзей Лазаря, готовых применить силу к наглецу, оскверняющему ладно – себя, но главное – могилу.

Дальше – больше.

Иешуа решил повыступать. Как в далеком будущем, в родной Петру России, будут выступать с могилы вождя другие вожди.

– Лазарь умер, – громко, отчетливо, как всегда говорил с многими людьми, произнес Иешуа, – но смерть его лишь во славу!

В аудитории – недоумение: какая слава? Что он говорит?

– Во славу Господа, во славу его наместника на Земле! Вот увидите, продолжал Машиах, – смерть нашего друга принесет вам веру! Веру праведную, единственно приемлемую Богом. Отряхните пепел с голов ваших! Скиньте траурные одежды! Возрадуйтесь, ибо обретаете самое ценное, что можете обрести, возможность вступить в другую жизнь, лучшую и Богу угодную.

Отнюдь не похоронную речь Иешуа прервал громкий женский возглас – Мария заплакала, закричала, заблажила:

– Негодяй, предатель! Что ты говоришь? Какую радость может принести смерть моего брата? Уходи! Уходи сейчас же!

В сторону оратора двинулись трое самых крепких мужчин – в глазах решимость, руки сжаты в кулаки.

Иоанн и Петр отреагировали мгновенно. Короткий мысленный импульс – и девять человек встали перед Иешуа живой стеной.

Ученики, видимо, сами не поняли, что заставило их так поступить, но ни один из них не сомневался, что делает правильно, – Машиаху угрожают, его надо защитить. Три иудейских активиста, завидев такую картину, в бой бросаться раздумали, притормозили, но злость осталась. Она хорошо чувствовалась.

– Мирьям! Люди! Верьте мне! Я покажу вам, что слова из уст моих правдивы… Вы любите Лазаря?

Тяжелое молчание.

– Это простой вопрос, – повторил Иешуа. – Вы любите Лазаря?

Он медленно оглядел собравшихся, словно желая заглянуть каждому в глаза.

– Любим, – подал голос один из трех иудейских богатырей, – и не позволим тебе, галилеянин, осквернять его могилу!

Иешуа остался доволен ответом. Тем более что решительное «не позволим» так и осталось ничем не подкреплено. Как стояли, так и стоят – только глазами полными ярости его поедают. Миг – и съедят, ничего не останется. Конец проекту «Мессия».

Но Иешуа точно знал, что до конца еще ох как далеко. Петр в данном случае имел в виду, естественно, никакой не проект, а именно маленький театр под открытым небом Вифании.

Теперь Машиах решил апеллировать к родственникам.

– Марфа, Мирьям! Мы знакомы давно. Наши отцы были хорошими друзьями. Между нами никогда не было раздоров. Вы знаете, как я люблю вашего брата. Так скажите мне, разве не были бы вы рады, если бы Лазарь был жив?

– Зачем задаешь пустые вопросы? Зачем издеваешься над нами? – Мария, не стесняясь слез, гневно смотрела на Иешуа. – Уходи, прошу тебя! Не мучай нас!

– Меньше всего я хочу причинить вам боль. Верите мне?

– Не верим! – хор голосов.

Удивительное единодушие. Петр даже удивился. Веры нет, нет того топлива, на котором, по его, Мастера, разумению, работает фабрика чудес в голове Иешуа. Есть только ненависть, желание избавиться от этого выскочки-назаретянина…

– Ну и не надо, – неожиданно сказал Иешуа. – Похоже на то, что Лазарь живой нужен только мне, а этого вполне хватит. – Это было произнесено тихо, почти про себя. – Иуда, Яаков, помогите мне отодвинуть камень.

– Он хочет отодвинуть камень! – Три молодца не выдержали, тяжело сопя, поперли на стоящих цепью защитников Иешуа. К ним присоединились еще семь или восемь человек. Перевес, однако…

Первым объектом атаки был избран субтильный Варфоломей. Юношу схватили за грудки и просто отбросили назад, исключив тем самым из дальнейшего «веселья». Но те, кто остался…

Вряд ли Дэнис или тем более Клэр поддержали бы сейчас Петра. Но он был Мастером, он имел право принимать решения, и плевать ему было на мнение любого начальства. Включая самое высокое.

Мастер взял на себя тех троих. Аккуратным ударом ребра ладони по кадыку вывел из строя одного, затем руки сами сцепились под прямым углом в замок, и правый локоть мощно обрушился в височную кость второго, а третий был выключен простым и неэлегантным ударом ногой в пах. На все про все – пятнадцать секунд: зачетная норма по самообороне в Службе, по пять секунд на каждого. Молодец старичок, покоптишь еще небо! А что там на других фронтах?..

Картина была живописная. Двое повисли на громиле Яакове – тот вертелся, не в состоянии их сбросить. Андрею сразу не повезло: он уже лежал с разбитым носом в пыли, а его мутузили ногами три иудея. Еще один схватился с Иоанном и, похоже, проигрывал: годы занятий в Кумране научили Богослова-Предтечу суровой мужской игре – рукопашному бою без правил, или по-простому – безжалостной драке. Иуда тоже не дал себя в обиду – его поверженный противник валялся лицом вниз с окровавленным затылком, а бывший зилот уже искал глазами, кому бы помочь.

– Бери Яакова, я к Андрею! – крикнул Петр и получил в ответ короткий кивок.

За Фому беспокоиться было нечего – тот, кажется, просто своей массой задавил двух нападавших и теперь тоже спешил на помощь друзьям.

Яакова быстро, освободили от груза двух иудеев, зафиксировав их на вифанийской сухой земле нокаутирующими ударами, а вот Андрей успел получить свое – впоследствии обнаружилось, что у него поломаны ребра и отбиты почки. Троих усердных драчунов от него оттащили и убедительными, хотя и болезненными жестами объяснили им, что драться нехорошо.

Потери после битвы оказались небольшими, если не считать стонущего Андрея; ушибся, падая, Натан; Иоанн в кровь разбил кулак, Фоме порвали рубаху, а Левию вообще врагов не досталось. По сравнению с плачевным состоянием нападавших трое без сознания, у одного сломана рука, еще один так и не разогнулся, все за ушибленное достоинство держится, а остальные ковыляют прочь с поля брани, ученики отделались очень легко.

Петр вовремя вспомнил: тот, который от него в кадык получил, так и лежит, хрипя, посинел весь, задохнется не ровен час. Это уже смертоубийство будет, некрасиво. Мастер подошел к нему, энергично, обеими руками сдавил шею с боков, и кадык встал на место. Пострадавший задышал часто и жадно, лицо его стало розоветь.

Самое интересное, что за время потасовки ни один из напавших не покушался на Иешуа. Дрались только с учениками, а о самом главном возмутителе спокойствия как бы и забыли. Впрочем, Петр был спокоен за Иешуа: кто-кто, а он-то защитить себя сможет. И драку мог бы предотвратить, да, видимо, хотел посмотреть, на что способна его команда. Что ж, экзамен – если это и впрямь был экзамен – они выдержали…

Но оказалось, что никакой не экзамен, а обыкновенный, хотя и жестокий маневр, имеющий целью отвлечь всех присутствующих от действий самого Иешуа.

Драка остановилась, и все увидели: круглый камень, который, закрывал вход в могильную пещеру, был отодвинут. Образовался неширокий проем, внутри чернота. Логично, усмехнулся Петр, пока все били друг друга почем зря, Иешуа откатил камень без помех. Вряд ли он, этот круглый известняковый блин, был тяжелее того, что Иоанн поднимал перед Иродиадой; Простое дело для паранорма.

Это надругательство над могилой зрители снесли молча. Даже Марфа и Мария, видимо, уже смирились с тем, что воинство Иешуа пришло сюда осквернять святыни и грабить мирных жителей. Женщины молчали, смотрели зло, даже не плакали.

Злобы, надо сказать, было вообще много. Темная, острая, пахнущая гнилью, она ощущалась Петром очень явно. Странно, но в пестрой палитре запахов Мастера запах злобы был близок запаху горя… Впрочем, реальный запах тлена чувствовал не только он. Все, кто стоял близ входа в могилу, невольно поморщились: четыре жарких дня для тела Лазаря не прошли даром.

Невзирая на это, Иешуа вошел внутрь и растворился в темноте.

Все ждали, что же будет дальше. Иешуа не выходил долго. Люди стали усаживаться на землю: никто не хотел уходить, не узнав, чем закончится злая комедия.

Кто-то выкрикнул:

– Он что, Лазаря оживить хочет?

В ответ ему засмеялись – о сохранении благоговейного уважения к мертвому после такого уже никто и не думал.

Ученики на смех не ответили. Они хранили каменное выражение лиц, и только Андрей морщился от боли – досталось ему изрядно.

В душе же у каждого из учеников сейчас был полный сумбур: правоверный израильтянин вел невидимую борьбу с раскольником-революционером. Иешуа, будь он хоть трижды Машиах, осквернил могилу. Это факт. Но почему-то ученики верили в то, что дело, которое задумал Равви, – правое, и потревоженный мертвец – ничто по сравнению с…

С чем? С «правым» делом? Но никто из них, думал Петр, замечательных ребят, не может сформулировать ту идею, за которую они бросились в драку пять минут назад. Машиах повел, а они пошли… Эх, ребятишки! Знали бы вы, во что ввязались. Самое крамольное, что вы можете себе представить – именно это ваш Машиах и задумал. Покамест вы идете, влекомые силой его личности, но потом, гораздо позже, пойдете сами по той дороге, что Он вам укажет. И вести вас будет его Вера, которая станет вашей. Та самая, которую не измерить и не взвесить, за которую Петр сам готов был буйную голову сложить в местном иудейском бурьяне. Не за свою веру, а, по сути, за веру всех тех своих современников, над чьими кроватями висит распятие, тех, кто ходит по воскресеньям в церковь и у кого слом мог отнять эту веру…

А вот, к слову, и Лазарь.

… Петр услышал, а точнее, это вломилось ему в мозг: что? как? почему?..

Все, бывшие в этот момент возле могилы, задали себе эти немые, но очень для Петра громкие вопросы. Даже не себе, а своим глазам. Но увиденное было реальностью – в проходе, чуть пригнувшись, стоял ч amp;ловек, целиком, с головой, замотанный в белую ткань, пропитанную маслом, – так обычно хоронят здесь покойников. На полсекунды в сознании каждого появилась суперкрамольная мысль это сам Иешуа, обмотавшись покрывалом, стянутым с мертвеца, решил так пошутить. Но назаретянин с довольной улыбкой возник в проходе следом за человеком в белом, чуть подтолкнул его в спину – иди, мол, нечего тебе здесь делать больше.

Лазарь – то есть тот, кто, по идее, должен быть Лазарем, – сделал несколько шагов вперед, споткнулся, схватился за камень, чтоб не упасть. Иешуа позади хлопнул себя ладонью по лбу – вот ведь не сообразил! – и со смехом стянул материю с головы человека.

Все это время наблюдавшие сие странное действо не проронили ни звука, но теперь, когда в вышедшем из могилы они узнали Лазаря, поднялся крик, началась паника, кое-кто развернулся и пустился наутек. Мария и Марфа плакали молча, глядя на воскресшего брата, как на… чудо? Да, чудо и есть. Остатки сомнения еще пытались возразить, что это не Лазарь, а заранее посаженный в могилу человек, похожий на их брата, и все это – не более чем издевательский розыгрыш злого Иешуа, но эти мысли стремительно исчезали. Перед ними был действительно их брат. Настоящий. Бледноватый, конечно, да и глаза слегка ошарашенные, но ведь оно и понятно – полежи-ка в могиле четверо суток!

Иешуа, легонько поддерживая Лазаря за руки, свел его вниз, к сестрам, взъерошил ему волосы, улыбаясь, сказал:

– Ну, что, неплохо сохранился? Не испортился?

Марфа осторожно дотронулась до лица брата, который до сих пор не проронил ни единого слова.

– Лазарь… Брат… Это ты? – Женщина не верила тому, что видит.

– А кому… – сказал Лазарь хрипло. Откашлялся. – А кому ж еще быть, как не мне?

– Брат! – Теперь уже Мария бросилась на него с объятьями, стала разматывать белое полотно, облепившее Лазаря, вытирать ему тело краем своего платка.

Петр, наблюдая эту мелодраматичную картину, не забывал проверять эмоциональный фон учеников Иешуа и в который раз попытался услышать самого Машиаха. Это, конечно, не удалось, а мысли ребят отчетливо улавливались. Странно – никакого удивления. Будто так и должно быть. Та самая гордость за своего Учителя – есть, удовлетворенность от выполненного дела – тоже имеется, но восхищения, шока, восторга – ничего такого нет. Будто они уже привыкли к причастности чудесам, творимым Машиахом, и воспринимают воскрешение Лазаря просто как очередной успешный эксперимент. Похоже, промыл ты им мозги, Иешуа, прежде чем приблизить к себе. А может, оно и правильно – лишние эмоции могут повредить в решающий момент.

А театр между тем продолжался.

Марфа и Мария повели брата под руки домой, щебеча наперебой всякую всячину, начиная от того, как они по нему скучали, заканчивая тем, что дома много еды. Лазарь рассеянно кивал головой и все оглядывался на Иешуа – идет ли тот следом? Интересно, понял ли он, что с ним произошло?..

– Пока нет. – Иешуа, как всегда, внезапно ответил на мысленный вопрос расслабившегося Петра. – Пока не понял, но я ему еще объясню. Ему нужно время. Иешуа явно был доволен собой.

– Завтра пол-Иудеи заговорит об этом, как ты думаешь, Кифа?

Петр кивнул:

– Точно. А послезавтра – вся Иудея. А еще через пару дней об этом узнает первосвященник, и вот тогда у нас начнутся проблемы.

– Ну, к этому времени мы уже будем почти дома. Хватит, Погостили в Иудее и будет. Пора домой. Там еще немало дел. Ты готов, Кифа?

– Всегда готов, Иешуа.

Как юный пионер, добавил он мысленно, не блокируясь, – пусть Машиах в очередной раз удивится странным мыслям странного человека.

К Иешуа подбежала Мария, ничего не говоря, упала перед ним на колени, опустила голову, обняла ему ноги.

– Ну, Мирьям, перестань. Что ты, вставай! – Иешуа попытался высвободиться.

– Иешуа, прости нас, неразумных, пожалуйста, прости! – Женщина перевыполняла дневной план по слезам – лицо ее опять было мокрым.

– Да о чем ты говоришь, Мирьям? Я знаю, как тяжело начать верить. – Иешуа присел перед ней. – Но теперь-то у тебя сомнений нет?

– Нет, Иешуа, нет! Я думала, что…

– Я знаю, о чем ты думала. Не надо, не рассказывай. Иди к брату, ты ему сейчас нужна – у негомного вопросов, постарайся на них ответить. А мы скоро подойдем, хорошо?

– Да, Иешуа, приходи! И друзей своих бери. Мы устроим праздник. Иешуа, спасибо! – Мария плакала и смеялась одновременно, размазывала по пыльному лицу слезы.

– Не за что. Иди, Мирьям, мы скоро. Женщина, шепча благодарности, попятилась, а Иешуа махнул ей рукой:

– Да иди же, смешная…

И тут же обратился ко все еще стонущему Андрею:

– Где больно, Андрей?

Петр облегченно вздохнул – все, еще одно маленькое чудо, и хватит на сегодня. И так денек выдался напряженный.

Спустя десять минут, а именно столько потребовалось на приведение Андрея в порядок, Иешуа с учениками уже бодро шагал в сторону дома Лазаря. Петру не давал покоя вопрос – что все-таки заставило Иешуа зайти в Вифанию?

Сняв все мысленные блоки, он обратился напрямую к Машиаху:

«Ты ведь знал о смерти Лазаря? Мы неспроста сюда пришли?» Чуть помедлив с ответом, не оглядываясь, Иешуа ответил:

«Да. Знал. Он позвал меня».

«Позвал? Как?»

«Во сне. Он мой старый друг, я чувствую его очень хорошо. Ты ведь знаешь о связи матери и ребенка? Когда ребенку больно – мать это чувствует».

«Да, конечно».

«Вот и между старыми друзьями тоже есть нечто подобное…» Петр не мог сопоставить услышанное с личным опытом – работа Мастера не располагает к приобретению друзей. Приятели – да. Надежные партнеры – обязательно. Но друзья…

«Тогда к чему этот спектакль, Иешуа?»

«…Мы зайдем познакомиться с другом…»

«Спектакль?.. Это что-то римское, да?.. Решил поберечь учеников – они и так уже чудес насмотрелись».

«Да уж? Поберег. Не ты ли их лишил способности удивляться?»

«Для их же блага, Кифа. И ты это понимаешь».

Петр понимал.

Вечером того же дня многочисленные съестные запасы, накопившиеся в доме Лазаря, были существенно сокращены. Еще недавно скорбевшие люди вовсю веселились по странному поводу – сформулировать его никто толком не мог. Воскрешение? Да, наверное, но звучит слишком напыщенно. Выздоровление? Но умершие не выздоравливают. Впрочем, какая разница – Лазарь жив, весел, как всегда, остро шутит, и ладно. Что еще надо? А о путях его возвращения на грешную землю никто не задумывался – Иешуа позаботился, чтобы гости не относились к вновь обретенному Лазарю как к воскресшему из мертвых. Все были просто рады его видеть. Такого напряжения, как в Кане, после чуда с вином – не было.

Мария долго не могла подобрать слов благодарности и, так их и не подобрав, просто подошла к Иешуа, лежащему за столом, села у его ног, поставив рядом кувшин с дорогущим, сногсшибательно пахнущим миром.

Петр подумал: это не должно уйти от внимания публики, это важный исторический момент. И в тот же миг все жующие, пьющие и разговаривающие люди затихли и повернули головы в сторону Иешуа.

Мастер поймал укоряющий взгляд Машиаха: зачем, Кифа?

Мария молча смочила в масле кусок ткани и начала обтирать им ноги Иешуа. По комнате распространилось благоухание.

Она делала это медленно, размеренно, по нескольку раз окуная платок в сосуд, не жалея драгоценного масла. Затем распустила волосы – высвободила их из тугого пучка, они распались по спине тяжелой черной волной. Собрав их в подобие кисти, Мария стала вытирать ими ноги Иешуа.

Публика безмолвствовала.

Это было сильнее всяких слов благодарности.

Постепенно праздник вернулся в прежнее русло, люди заговорили, кто-то запел, зазвенела посуда.

Простак Иуда, сокрушенно покачав головой, с сожалением произнес:

– Такое дорогое миро… Лучше бы было его продать. Даже сквозь шум Иешуа услышал это и метнул на Иуду сердитый взгляд. Иуда понял, что сказал глупость, и решил реабилитироваться:

– Ну… продать, а деньги бедным раздать.

Но это не удовлетворило Иешуа. Он подошел и сказал зилоту:

– Иуда, у тебя есть деньги? Сейчас, с собой?

– Да, есть немного. А что, Равви?

– Так вот, пойди и раздай их бедным, если хочешь. А миро это принадлежит Марии, и она применила его сейчас по назначению.

Иуда сидел подавленным – идти искать в темноте бедняков и раздавать им свои скромные сбережения ему не улыбалось. Петр похлопал его по плечу:

– Машиах пошутил, успокойся. – Оглянулся вокруг, спросил: – А где Йоханан? Ты его не видел?

– Там. – Иуда махнул рукой в сторону выхода. – Лучшую девицу себе отхватил и ушел с ней. Шустрый парень.

Девицу? Аскет Иоанн? Интересно… Петр не поленился, встал, вышел из дома в жаркие сумерки. В свете луны он увидел, что под далекой смоковницей сидит Иоанн и что-то рассказывает, возбужденно жестикулируя, а рядом с ним, на почтительном, впрочем, расстоянии, – Марфа. Обхватила руками колени, слушает завороженно.

Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил. Детский стишок из любимого Петром двадцатого века.