Текст книги "05-Мой престол - Небо (Дилогия)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 76 страниц)

ДЕЙСТВИЕ – 1
ЭПИЗОД – 4
БАЛКАНЫ; СЕРБИЯ, БЕЛГРАД; 2157 год от Р.Х., месяц октябрь

Белград казался одновременно старым и новым, как человек, который надел костюмчик, только вышедший из-под иглы портного, но надел его на ветхую и не слишком чистую рубаху, а ноги украсил растоптанными кроссовками. И ведь что странно: эта даже не разностильность, а разновкусица не вызывала у горожан никаких отрицательных эмоций. Ну торчит новехонький building среди старых, но тщательно подреставрированных жилых домов, а рядом выстроен модерновый католический храм, более похожий на перевернутый хрустальный бокал, и неподалеку притулилась в переулочке православная церквуха с положенными ей пятью куполами – все при деле, все в хозяйстве уместно. Ну не мешают моднику Белграду старые кроссовки. Ну любит он, чтоб и красиво было, и уютно, и по-домашнему, и чувствует себя прекрасно и вольно, и клал на всех возможных заезжих критиков с прибором. Не нравится – валите в другую песочницу…

А между тем не так уж и далеко тянулась, тянулась война, жгла и разрушала, убивала и ранила, затихала на какое-то время, чтобы пришлые богатые дядьки скоренько залатали военные дыры – ну вот, хотя бы такой перевернутый бокал где-нибудь сочинили, – и опять тянулась дальше, без жалости и даже без гнева уже, привычно и громко огрызаясь по сторонам.

А стороны жили себе…

Католический отец Педро, обитавший до недавнего времени в безнадежно далекой отсюда Колумбии, мирно беседовал с усталым и на вид не очень здоровым православным батюшкой Никодимом, настоятелем как раз той церквухи в переулочке, что освящена была лет двести пятьдесят назад во имя Воскресения Христова.

Католический падре Педро и православный отец Никодим плевать хотели на традиционные раздраи между высшими ватиканскими иерархами и предстоятелями Русской Православной церкви. Старое правило: бояре дерутся, а у холопов чубы трещат. Так стоит ли соваться не в свою драку? То-то и оно… Педро и Никодим были как раз церковными холопами – если по иерархической лестнице! – и их ничуть не волновали проблемы, к примеру, экуменизма, миссионерской деятельности или там апостольства мирян. Далеки они, холопы, были от высоких проблем, а боли и беды простых прихожан – вот они-то как раз рядом с падре и батюшкой все их церковное служение обок находились, и уж так похожи оказались – колумбийские и сербские беды и боли! – что Педро и Никодима водой разлить нельзя было. Нищета, болезни, отсутствие крыши над головой, безработица, детское сиротство, наркомания… Ну, здесь, в Сербии, и вокруг нее – это бесконечная война, прерываемая недолгими годами мира, это ее порождение… А в Колумбии разве не война? Пусть никем не объявленная, но не прекращающаяся ни на миг, даже перемирий не знающая… Причины разные? Да есть ли дело священнику до причин войны? Он результаты ее каждодневно видит…

– И сделать ничего не может… – безрадостно сказал Иешуа. Как будто обвинил отца Никодима в бездействии.

И католический его товарищ, обычно малословный и робкий, тигром бросился на защиту:

– Что сегодня Церковь может, когда отцы ее не знают, как поступить? «Земля отдана в руки нечестивых, лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же»?

– Уж точно не Он, – ответил Иешуа. – Что у вас всех за манера дурацкая: коли что не так на земле – на все воля Божья. Да поймите ж вы наконец, не Он причина людских проблем и не дело Его исправлять содеянное людьми. Что Ему – за каждым говнюком с горшком ходить?.. Сами натворили – сами и расхлебывайте… А что до отцов церкви, то не знаю я никаких отцов. И к слову, Педро, ты это о какой церкви и о каких отцах сказал, что-то я не понял? У вас, католиков, одни, у православных – другие, а если о мусульманах вспомнить – так там вообще третьи, от первых и вторых – далекие. А Бог – один. Каково ему, подумали?.. Вы бы Его пожалели, не все ж Ему вас жалеть…

– Шутите, – осторожно заметя отец Никодим, не поняв сказанное.

– Не умею, – сказал Иешуа.

Они сидели в крохотном садике при церковном служебном доме, где и жил батюшка. Супруга его, матушка Настасья, накрыла стол, чем смогла, а смогла небогато: приход у Никодима много прибыли не давал, а что давал – уходило на помощь беженцам с юга. Но на сливовую мягкую настоечку хватило, и на капустку квашеную, на зелень огородную разную, на картошку вареную, на мяса кусок.

Иешуа и Педро гостили у Никодима вдвоем. Крис, Мари и Соледад, разделившись, носились по разным начальственным инстанциям, особенно – по военным, по международным, по миротворческим, выбивали пропуска и транспорт, чтобы уехать или улететь на границу с Косово и Метохией, где хозяйничали сейчас как раз войска Объединенных миротворческих сил Европы, из коих по отставке попали в Колумбию тамошние доблестные вояки майор Ларсен и генерал Старджон. Ларсен – так тот просто личный знакомец Иешуа со товарищи…

– Мы-то Его, Господа нашего, еще как жалеем, – доверительно сообщил отец Никодим, решившись наконец принять сказанное Мессией за высокое, но вольное обобщение и к случаю выдать свое – тоже вольное. – Он ведь и впрямь один, а церквей допустил – черт ногу сломит, я уж о сектах не говорю. Не смею утверждать, что специально так содеяно, но уповаю лишь, что временно не до нас Ему.

– Считаешь? – усмехнулся Иешуа. – А если «пришел великий день гнева Его»?

– Долго что-то день этот продолжается. Вот как вас распяли, так сразу и пошел день такой – ну ни минутки без гнева. То войны, то природные бедствия, то мор, то голод. Ну не прикорнуть, ни глаз закрыть – все беда.

– Богохульствуешь, смертный, – грозно, но весело сказа Иешуа. – А до моего распятия, значит, все ладно было? Нет, брг Никодим, еще раз говорю: не валите вы на Бога земное. Люди вы, человеки, руки-головы – на месте, язык подвешен правильна что ж не поделили, а? Вон у меня ученик есть, эфиоп он, из самой Эфиопии: так там христиане с мусульманами не воюют, мирно живут…

– Значит, все-таки не до нас ему, – упрямо повторил Никодим. Был он невысок, плотен телом, тридцати шести лет от роду, сам корнями – из России, из тех русских, что задержались в Сербии в конце двадцатого века, в годы Большого Разлома, как теперь они красиво зовутся в учебниках истории. С русскими родичами, как и с языком, не порвал, в матушки себе русскую взял, тоже из русской диаспоры в Белграде, хотя службу привычно вел на сербском. Да и английским владел вполне сносно – кто теперь им не владел в мире!

На нем и говорили.

– Не до вас персонально? – спросил Иешуа. – Высоко берешь, Никодим. Оставь ты Господа в покое, служи Ему, как научили тебя, и не думай, что только вам, сербам православным, плохо сейчас. А ты хоть раз с правоверным мусульманином о жизни беседовал, я уж не говорю – с имамом?

– Было. Не раз.

– И что?

– Да вроде когда беседуем просто о жизни, то понимаем друг друга, а как о войне заговорим – так сразу и разбежались.

– А война из-за чего?

– Из-за земли, ясное дело.

– Ну и при чем здесь Бог? Он один на всех…

– Так-то оно так, да муслимы, однако, Его только своим числят, а мы своим.

– Опрокинутое представление, – сердито сказал Иешуа. – Не Он – ваш, а вы Его, ибо, как ты помнишь, «Он будет судить вселенную по правде, и народы – по истине Своей». Своей, Никодим, а не вашей, будь она христианская, исламская или иудейская. Ваши истины – они только ваши и есть, оставьте их себе… – Он протянул руку и сорвал с огромного развесистого дерева, нависшего прямо над столом, черно-синюю большую сливу. – Что-то Крис с девушками задерживаются… Видишь, Никодим, что происходит: я хочу попасть в так называемую зону конфликта, я – свободный человек, а мне для этого надо собрать мешок разрешений с печатями. Там что, государственные и военные тайны всюду рассыпаны, в зоне этой? Так я вроде не чужд тайнам, даже напротив…

Было слышно, как на улице, с парадной стороны церковной ады резко, с визгом, затормозил автомобиль.

– Кого там Бог принес? – стандартно вопросил Никодим позвал матушку: Настасья, погляди…

Но глядеть поздно было: гости уже обошли храм и появились в садике. Гостей было пятеро: офицер в бежевой военной рубахе с лейтенантскими звездами на воротнике, в военной же, по форме похожей на бейсбольную, фуражке – с двумя скрещенными оливковыми ветвями над козырьком, эмблемой Объединенных миротворческих сил в Европе, а с ним – четверо солдат с автоматами.

Почему-то там, где появлялся Иешуа, немедленно возникали люди с автоматами.

– Господин… – начал и сразу запнулся офицер, не зная, как назвать Иешуа, – э-э… господин…

– Называй меня просто Посредник, – мягко сказал Иешуа, намеренно используя привычный и понятный тому военный термин – umpire. – Что ты хочешь?

– Господин Посредник, я уполномочен доставить вас в Главный штаб Корпуса к генералу Догерти.

– Я не один, лейтенант, вы не заметили?

– Так точно, заметил, господин Посредник, но приказ генерала сформулирован однозначно: доставить вас одного и немедленно.

– Я не подчиняюсь твоему генералу, сынок. Если он так торопится, пусть поднимет зад и примчится пулей сюда. Полагаю, у отца Никодима найдется для него лишний стул и рюмочка сливянки. Как, Никодим, найдется?

– Найтись-то найдется, – степенно, входя в роль, произнес Никодим, – но только хотел я у вас, господин лейтенант, спросить: вы что, телесеть не смотрите? Не знаете, с кем разговариваете и кому имеете смелость приказывать?

– Так точно, смотрел и знаю, – лейтенант по-прежнему не говорил рапортовал, – но позволю заметить: я – убежденный атеист, сэр. Я не верю в то, что показывало ти-ви про господина Посредника.

– Почему? – ошалело спросил Никодим.

– Это же ти-ви, сэр, – вдруг смягчился бравый лейтенант, объяснил по-свойски: – Они там такое могут… – и тут же перешел на язык вышеназванного Корпуса: – Я прошу вас, господин Посредник, проследовать за мной, иначе мне придется отдать приказ солдатам доставить вас силой.

Все это отдавало хамством. То ли хамством самого лейтенанта, знающего иного метода общения с гражданскими подозрительными лицами, то ли хамством далекого генерала Догерти. В первом случае обращать внимания не стоило: мальчишка, дорвавшийся до сладкого права командовать, пусть его, вырастет поумнеет. Во втором следовало сделать выводы.

– Это распоряжение генерала: в случае неповиновения доставить силой? – поинтересовался Иешуа. – Или ваша самодеятельность?

– Генерала, сэр!

– А где находится штаб?

– Проспект Свободы, сэр. Здание бывшей духовной семинарии. Три квартала отсюда.

Иешуа знал это здание. Они уже третий день околачивались в Белграде, они встретились со всеми местными сербскими начальниками. – от президента до мэра Белграда, но возможность уехать на юг зависела только от этого долбаного генерала Догерти, командующего Корпусом «Балканы» Объединенных сил, а долбаный генерал был неуловим. То он – на позиции, то он – на маневрах, то он – меняет дислокацию… Короче – нет его. И необходимых документов – нет. Иешуа не раз предлагал: махнем туда самостоятельно, зачем нам какие-то бумажки, но опытная Мари, однажды бывшая с какой-то миротворческой миссией именно здесь, в Сербии, однажды залетавшая в местную тюрьму за появление в зоне конфликта без надлежаще оформленных, бумажек, повторять печальный опыт не желала.

– Днем меньше, днем больше, – говорила она, – война все равно не окончится. Давайте действовать легитимно.

Иешуа клюнул на красивое слово.

И вот теперь его по приказу волокут к тому, кого он добровольно отлавливал два дня.

– Отлично, лейтенант! Мне к вашему генералу как раз и надо, – сказал он, так что следуйте за мной.

И исчез.

Это было уже не ти-ви с его безграничными возможностями дурачить честных налогоплательщиков. Это было пусть рядовое для Иешуа, но всегда безотказно действующее на атеистов чудо, Называемое, впрочем, научно: телепортация.

– Где он? – растерянно спросил лейтенант.

Казалось, не ответь ему – тут же расплачется и начнет искать мамку.

– Полагаю, в кабинете генерала Догерти, – толково разъяснил Педро. – Но уж в здании штаба – наверняка.

– А как… – На бравого офицера жалко было смотреть. Впрочем, на его подчиненных – тоже.

– А просто, – ответил Педро, толкая ногой под столом отца Никодима, тоже малость обалдевшего от увиденного, рот раскрывшего и тем самым смазывающего католическому священнику пропагандистскую работу с убежденными атеистами. – А чудо.

– Чудес не бывает. – Атеист был очень растерян, но убежде ний не менял.

Что и говорить – военная косточка, пытай его – ничего выдаст, потому что не знает, что выдавать.

– Так вы пойдите проверьте, – продолжал Педро, – в штабе все и проверьте: чудо или не чудо. А мы тут посидим, подождем…

Зря он так с лейтенантом. Что до убеждений – тут можно спорить, но не насмехаться же над ними! Это – перебор…

И лейтенант тут же уловил его.

– Всем встать! – зычно скомандовал он. И к солдатам: – Всех в машину!

Всех – это отцов Педро и Никодима, людей благочестивых и верноподданных. Матушку не тронули, посчитали непричастной к оскорблению властей. Так она в крик голосила, и крик сей буквально рвал барабанные перепонки и ранимые сердца Никодима и Педро, пока белый миротворческий «хаммер», очень похожий на колумбийских собратьев, не унес арестованных за три квартала – как раз к зданию бывшей духовной семинарии, которую успел окончить отец Никодим в то время, когда та еще не перешла в ведение Корпуса «Балканы». Унес «хаммер» туда арестованных, а «миротворцы» их вывели с наручниками на запястьях, оприходовали по блицформе и запихнули в подвал, где штаб имел нечто вроде тюрьмы-предвариловки.

Народу в общей камере хватало. По большей части – случайного и невинного. Опять же беспаспортные беженцы с юга, с театра военных действий, опять же местные мужички, городские жители, не вовремя и не к месту подвернувшиеся бравым миротворческим патрулям. Миротворчество – это уже третье столетье такая трудная работенка, что без регулярных карательных акций против всех ее не исполнить. Какой же ты, блин, миротворец, если тебя все кругом не боятся? Это же лишь на эмблеме – оливковые веточки…

– За веру страдаем, – высоко заявил сидельцам отец Никодим, плюхаясь на скамейку, вежливо очищенную камерниками для двух преступных священников. И то же самое, но по-английски – для Педро.

– За глупость, – тут же опустил его отец Педро, но сделал это тоже по-английски, так что прежние камерные сидельцы текста не поняли и смотрели на двух отцов с большим почтением.

И сразу беседа хорошая пошла. А и то понятно: какая разница, где батюшке паству искать? Она и в храме и в остроге одинаковая и одинаково нуждается в Божьем слове…

А Иешуа в эти минуты как раз ухитрился ненадолго парализовать контроль над действиями Корпуса «Балканы» Объединенных миротворческих сил. Раз уж спроворил одно проходное чудо, так чего ж со вторым – покруче – тянуть?..

Исчезнув из церковного палисадника, он мгновенно материализовался в каком-то помещении бывшей духовной семинарии, которое им немедленно было опознано как толковый компьютерный центр. Может, в штабе Корпуса это помещение называлось иначе, может, это был именно центр, но, к примеру, космической связи или вообще командный пункт – Иешуа секретных подробностей не знал и узнавать не собирался. Он просто увидел знакомое: матовые плазменные экраны высоко на стене, кристаллические дисплеи на пульте, компактные серверные стойки, наборные клавиатуры и голосовые входы, путаница проводов… Все это он уже видел однажды в действии – во французском городке Довиль, в технической части гигантского здания Службы Времени, в которое он и попал, спонтанно явившись в сей мир из Иудеи первого века. Там, в Довиле, в компьютерном центре жило Нечто, обладающее пусть электронным, но огромным и невероятно живым и гибким разумом, и это Нечто легко поняло и легко приняло в себя пришельца Иешуа, да и еще и помогло ему сделать так, чтобы Служба Времени больше никогда более не ломала время, не ломала Историю по разумению или прихоти своих хозяев. Это Нечто имело простое имя – Биг-Брэйн, и оно вполне соответствовало Действительности: именно «брэйн» и чрезвычайно «биг». Пообщавшись, они расстались друзьями, и теперь; считал Иешуа, прищла пора вновь обратиться за помощью к знакомцу…

В зале, где сейчас оказался Иешуа – будем все же называть его компьютерным центром, – стояла ритуальная тишина. Трое операторов в миротворческой форме сидели за пультом, что-то выводили на дисплеи, что-то начитывали в микрофоны. Они не заметили Иешуа, поскольку капельки наушников изолировали их от внешнего шума, поэтому Иешуа и не стал представляться. Кто их знает – как они отреагируют? Не подняли бы с перепугу тревогу… Он просто на недлинный срок отключил их не только от шума, но и от действительности, забрал у одного из них наушники и легко, как научился в Довиле, вошел в местный «брэйн».

Тот оказался отчаянно слабым по сравнению с довильским, но Иешуа и не нуждался в его силе. Он просто назвал ему длинный цифровой пароль, который узнал в Довиле и оставил в памяти на всякий случай, «брэйн» послушно съел цифры, и спустя несколько секунд Иешуа услышал в мозгу знакомый мыслефон:

«Рад снова слышать тебя. Пришелец! Ты – в Белграде. Это недалеко».

«Был я и далеко».

«Знаю. Имею информацию обо всех твоих передвижениях. Я ведь предупреждал, что стану следить за тобой, и ты не сказал, что это неэтично».

«Это вполне этично, Биг-Брэйн. Более того, сейчас я специально прошу тебя: следи за мной и моими друзьями и дальше. Следи внимательно, если есть возможность. Так уж получается, что мне опять понадобилась твоя помощь, и, думаю, не в последний раз».

«Готов. Говори».

«Сначала вопрос. Как ты оцениваешь мои действия в Эфиопии, Нью-Йорке и Колумбии?»

«С точки зрения этики?»

«Нет, с точки зрения целесообразности».

«Смотря что считать целью».

«Допустим, миропорядок в ограниченном пространстве обитания людей».

«Тогда я разделил бы цель на локальную по времени и отдаленную. Если говорить о локальной, то ты ее достиг. Все результаты – ожидаемы. Но по мере удаления во времени полученные результаты должны меняться. Точнее – стремиться к нулю. Система – даже в яаниченном пространстве обитания людей – всегда стремится к состоянию покоя».

«По-твоему, состояние покоя – это засуха в Эфиопии? Или массовое производство кокаина в Колумбии?..»

«Да, так, поскольку в основе состояния покоя любой естествен-но wo есть эволюционно, возникшей системы – не правопорядок, а природопорядок, что вне законов этики адекватно миропорядку. Хотя в Эфиопии ты изменил именно природопорядок. Не могу просчитать время приближения к нулю: слишком длинная дистанция».

«Я же сказал, что вернул воду навсегда. Разве не так?»

«Яне понимаю, что значит „навсегда“. „Всегда“ синоним „бесконечности“?»

«Попробуем так».

«Тогда термин является лишь фигурой речи. Бесконечность – понятие абстрактное. Все в мире конечно».

«И Вселенная?»

«Разумеется. Странно, что это тебя так удивляет. Давно определен срок жизни Вселенной, Да, он бесконечно велик по сравнению со сроком человеческой жизни, но все же конечен. Почему ты не владеешь этой информацией?»

«Видимо, руки еще не дошли…»

«Я могу заложить ее в твой мозг. Сделать?»

«Это будет долго?»

«Нет… Уже сделано».

«Спасибо… Тогда вернемся к Колумбии. Каков срок возвращения системы к состоянию покоя в этом случае?»

«Очень короткий. Но почему ты спрашиваешь? Это же и твой вывод, я считал информацию с твоего мозга».

«Мне хотелось бы ошибиться».

«Ты не ошибся. Я говорил тебе, что впервые встречаюсь с человеком, обладающим столь мощным мозгом. Более того, я знаю, что он уникален в мировом человеческом сообществе. У меня есть основание предполагать, что эта уникальность есть результат искусственного вмешательства».

«Что за основания? Чьего вмешательства?»

«Информация стерта».

«Кем?»

«Мною».

«Зачем?!»

«Был приказ. Я не могу ослушаться определенных приказов».

«Даже неэтичных?»

«Он был отдан в то время, когда я не брал в расчет понятщ этики».

«Восстанови ее».

«Уже пробую. Пока не получается».

«Хотелось бы, чтоб получилось. Ты взволновал меня».

«Нет реального повода для волнений. Нет опасности для твоа жизни. Но я сообщу, если восстановлю».

«Еще раз спасибо. Но вернемся к просьбе. Помоги мне остановить эту войну».

«Семнадцатую Балканскую? Невозможно».

«Почему?!»

«Ее можно лишь приостановить – на ограниченный период времени. Потом она начнется снова. Ты знаешь причины – этнические территориальные, религиозные».

«Знаю. Плюс – международное соперничество. Мировое сообщество постоянно, исходя из сиюминутной выгоды, стимулирует конфликт… И все же: есть выход?»

«Он есть. Но маловыполнимый. Более того, в любом просчитываемом случае этот выход – паллиативный. Объединить этнические группы на единых для них территориях – да, возможно, хотя для этого придется объединить интересы мировых держав на Балканах или вообще вывести эти интересы за пределы Балкан. Возможность теоретическая. Но даже если перевести ее в практическую плоскость, останется религиозная причина: наличие полирелигиозности в одном, взятом отдельно этносе».

«С этим я справлюсь».

«Думаю, что ты переоцениваешь свои возможности. Хотя попробуй. Сделай это – не понимаю, правда, как – на каком-либо ограниченном пространстве обитания одного этноса. И возвращайся. Я буду думать, основываясь на том, что ты опять-таки теоретически – смог сделать это».

«Я вернусь. Прощай, Биг-Брэйн».

«Удачи тебе, Пришелец. Буду рад в любое время вновь говорить с тобой».

Иешуа отключился от здешнего «брэйна», даже не поблагодарив его: ну не почувствовал в нем равного себе – так, машинка, ретранслятор для умных думателей. Пошел к дверям. Уже выходя, вспомнил, обернулся, вернул в реальность операторов «машинки» вернул в их руки и головы многотрудную работу Корпуса. А они и не ощутили своего отсутствия в реальности: Иешуа шел до двери дольше, чем разговаривал с Биг-Брэйном. Так что для операторов все случившееся с ними просто покажется странным – да, но, в принципе, возможным обмороком, например. Особенно странным, потому что коллективным. Вряд ли, впрочем, они станут докладывать о нем начальству. Ничего ж не случилось, все системы как работали, так и работают, сбоев нет. А до начальства далеко…

До начальства оказалось не очень далеко: один этаж и один коридор. Никто Иешуа не останавливал по простой бюрократической причине: коли он уже в здании, значит, имеет право. Не имел бы – кто б его в штаб впустил?.. И в приемную генерала Догерти он вошел беспрепятственно – толкнул дверь и вошел. И сначала узрел ординарца-майора, поскольку он и был сутью и образом приемной – блестящий офицер, царь горы, за огромным письменным столом с единым аппаратным блоком под левой рукой: там и связь с компьютерной, и космическая, и просто телефонная плюс всякая-разная военно-полевая. И не хочешь, а взор упрется и не сможет оторваться. И только потом Иешуа с удивлением узрел на жестких стульях у стены напротив тоскливо сидящих рядком Криса, Мари и Соледад. Видок у них был – ох не праздничный.

– Ну, наконец-то! – радостно воскликнула Мари. – Мы тут сидим, ждем… Он нас не принимает без вашего присутствия…

– Мы все-все бумаги собрали. Учитель, – трепетно проговорила Соледад, только подпись господина генерала – и можно ехать.

– Хорошо бы еще понять, на чем и как, – добавил склочный Крис.

А подытожил все майор, вскочивший, щелкнувший каблуками, вытянувшийся в струнку, прямо-таки евший глазами Мессию – вот сейчас они выскочат, брякнугся на пол и закатятся невесть куда:

– Господин генерал ждет вас!

– Спасибо, майор, вольно. – Иешуа добавил к словам и мысленный приказ: мол, расслабься, солдатик, я военных не кушаю и чудес пока совершать не собираюсь. Очень ему не хотелось искать потерянные глаза майора под столом и стульями. – Рад пожать вашу мужественную руку.

И пожал. И майор остался стоять – счастливый донельзя. Он – в отличие от давешнего лейтенанта – явно не был атеистом.

А генерал оказался – ну вообще сама доброжелательность, и еще – само гостеприимство. Он давно, оказывается, мечтал повидаться с Мессией, он просто спал и видел во сне их встречу, он рад хоть чем-то помочь Великому Человеку (так и сказал!), тем более что о том же просил генерал Лафонтен, командующий Объединенными силами, он утром звонил генералу Догерти из Парижа, и генерал Догерти немедленно поручил своим людям отыскать дорогого гостя и пригласить его в штаб.

– Именно пригласить? – недоверчиво спросил Иешуа.

– А как же иначе? – ужаснулся Догерти. – Ну не доставит же силой!.. Тем более, я слыхал, вы и так разыскивали меня, но вы знаете, армия – это…

– Знаю, – бесцеремонно прервал его Иешуа. – Это армия… Вот все бумаги-Мари положила на стол перед генералом приличную стопку.

– Пустое! – разулыбался генерал. – Бюрократия! Надо было сразу – ко мне.

Но бумаги все ж подписал, вызвал верующего майора и приказал тому пулей смотаться туда-сюда и принести гостям пропуска с обязательной пометкой «проход всюду».

– «Всюду» – это куда? – не преминул поинтересоваться лв бознательный Крис.

– «Всюду» – это всюду, – любезно объяснил ему генерал. Кстати, я же могу вам дать сопровождающего, чтоб всюду…

– И транспорт, – добавил Крис.

– Само собой разумеется. В Приштину – моим бортом, я распоряжусь, а там вертолет, прикрепим за вами персональный Ну и машины, конечно, как же без машин на передовой…

– А что, господин генерал, – спросил Иешуа, – нельзя ли еще одну крохотную просьбишку?.. Мне, знаете ли, показался весьма толковым малым этот ваш майор. Может быть, как раз его сопровождающим?

– Не вопрос, – кивнул генерал. – Вы и впрямь провидев Мессия. Так, с полувзгляда – человека-то насквозь!.. Майор К действительно очень толковый офицер. И будет вам полезным спутником. Знает места, знает людей…

– А он согласится? – спросила Мари. Генерал посмотрел на нее, как на сумасшедшую:

– Это армия, мисс… Но конечно же – он будет счастлив!..

Генерал не соврал, а Иешуа, как всегда, не ошибся: майор был частлив. И не только грядущим общением с Великим Человеком, но и возможностью хоть на несколько дней вырваться на волю. Пусть даже там, на воле, стреляют.

Он лично провожал гостей к выходу, и навстречу им попался давешний лейтенант.

– Ага, – совсем не по уставу растерялся лейтенант, увидев исчезнувшего господина Посредника, – вот вы где…

– Разговоры! – рявкнул майор, вспоминая, что он здесь – старший по званию. – Что за «ага», лейтенант? Смирно!

– Ну, не надо, майор, – мягко остановил его Иешуа. – Лейтенант не виноват. Он у вас атеист, а я, знаете ли, так не вовремя совершил на его глазах маленькое чудо: телепортировался из дома милейшего отца Никодима, где мы имели честь встретиться с лейтенантом, сюда, в штаб Корпуса. Проще говоря – исчез с его глаз долой… Да, кстати, лейтенант, как там мои друзья?

– Они уже не там, – потупясь, произнес лейтенант, понимая, что его карьера в опасности. – Они уже тут.

– Где тут? – всерьез удивился Иешуа. – Что им тут делать?

– Я их арестовал!

– Но зачем?

– Они оскорбили мою честь офицера.

– Это круто, – согласился Иешуа. И к майору: – А может, простим всех – и моих плененных друзей, и этого славного лейтенанта, из которого наверняка вырастет отличный генерал?..

– Прощать – это ваша прерогатива, – распахнул руки майор Круз.

– Не так, – поморщился Иешуа. – Прощать – это прерогатива Бога, хотя он и нечасто ею пользуется… Ну да ладно, разок воспользуюсь я…

Когда все вернулись на том же «хаммере» живыми и невредимыми, матушка Настасья голос уже сорвала. Более часа кричать – это какие ж связки нужны. Но и молчание хозяйки продолжившийся обед не испортило, поскольку освобожденный из узилища отец Никодим к месту напомнил слова из девятого Псалма:

– «Итак, иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим».

Насчет благоволения Бога Иешуа абсолютно уверен не был – после разговора с Биг-Брэйном, но и обратного ничто пока не доказывало.