Текст книги "05-Мой престол - Небо (Дилогия)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Артем Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 76 страниц)

Иешуа замолчал и молчал долго. И никто – даже Петр – не решился вопросом нарушить его молчание. Понимали – это не финал. Ждали терпеливо.

– Линия горизонта впереди, и линия горизонта сзади. Для нашего глаза они близки. Да и, по сути, от нарушения Божьих. Законов до нарушения законов людских дистанция невелика. Мы не звери и не птицы, но мы тоже зажаты в довольно тесные рамки, которые дают нам возможность идти вперед, более того, вынуждают идти вперед – все ближе к Божьим Законам, чтобы нас не накрыла злоба и несправедливость людских, которые часто так несправедливы к праведникам и так добры к грешникам. Поэтому мы всегда – в движении вперед. Поэтому мы никогда не станем идеальными праведниками, ибо горизонт или предел нравственности воображаемая линия, но так хорошо и четко видная всем! Идеал – в Царстве Божьем. На земле – лишь дорога к нему… И слава Богу, что мы не станем идеальными! Это ведь Его замысел – создать нас пусть грешными, но стремящимися вперед. Потому что мы – люди… Помните то, что я сейчас сказал вам, когда пойдете и станете судить грешников и хвалить праведников. Все это так зыбко грешники, праведники! Вчера – таков, завтра – иной… Поэтому я оставляю вас наедине с десятью великими заповедями и дарю вам еще две скромных – своих. Они – для вас. А вы их донесите до остальных, кто захочет понять. Первая: надо верить. Вторая: надо уметь прощать… Вот и все, что я хотел вам сказать. Вроде бы совсем мало, а на самом деле – уместить бы в сердце и разуме. Попробуйте, братья. Мне будет дано знать итог. Небо – престол мой, так назначено. Но где место покоя моего?..

Резко повернулся и пошел прочь.

Молчали ученики. Темновато Иешуа говорил, сложновато для них. Ну, что поняли, то поняли, а что не поняли, то исчезнет из памяти, растворится в веках. Новый Завет – книга в общем-то простая…

Вдруг совсем робко подал голос Андрей:

– Он сказал, что вернется… Но когда? Знать бы…

– Кто из нас хозяин своего времени? – спросил Иоанн. – А уж он теперь точно – не хозяин. Да и тысяча лет для него – как день вчерашний…

Снова все смолкли.

А тишина кругом висела – плотная, как туман поутру.

Что-то нужное сказал сейчас Иоанн, что-то важное, машинально и бездумно отметил Петр, даже не понимая еще и не спеша понимать – что именно и кому нужное. Так, заметки на полях, зарубки на дереве.

Девять дней оставалось до Вознесения.

ДЕЙСТВИЕ – 5
ЭПИЗОД – 7
ИУДЕЯ, ВИФАНИЯ, ИЕРУСАЛИМ, 27 год от Р.Х., месяц Ияр
(Окончание)

Девять дней оставалось до Вознесения.

Ничего больше не произошло в этот день. Все вернулись с горы Елеонской обратно в Вифанию, но Иешуа там не застали: не приходил. Никто не взволновался: привыкли, что он появляется только к вечеру, а утром опять исчезает. Петр подумал, что надо бы рвануть за ним в Иерусалим, наверняка он-в доме в Нижнем городе, но почему-то не хотелось. Произнесенное Машиахом как-то пришибло слушателей. И не то чтоб они не поняли ничего – нет, все, в принципе, ясно, хотя и трудновато для переваривания. Говорил-то он не для школяров, а для почти равных себе, но запамятовал, что равных ему среди слушателей было всего двое Петр и Иоанн. Стоит оговориться: равных по восприятию слова изреченного. Равных по умению въехать в парадоксальность мышления лектора. Но не в большем, не в большем…

А остальным было потруднее. Даже не понять – принять услышанное. Сравнение, конечно, не слишком корректное, но все же сравнение: Петр вспомнил свой бросок в Россию девяностых годов двадцатого века. Не причину броска вспомнил, но обстановку в стране. Только что развалился Советский Союз. Только что развенчана коммунистическая идеология… Петр видел старых коммунистов, которым объявили, что все, во что они свято верили, – ложь и мракобесие. Он видел их слезы…

Некорректный, повторим, пример, поскольку и тогда – среди миллионов конформистов, которым всегда было наплевать на любую идеологию, – оказалось множество понимающих, множество здравых, умеющих вычленить суть из шелухи лозунгов. Ученики, апостолы – из понимающих и умеющих. Но все же не слишком хорошо подготовленных к постоянным революциям в собственных мозгах!

Каково: заповеди – это только идеал, к коему следует стремиться, но достичь коего при земной жизни невозможно. А значит, надо уметь прощать то, что – вчера еще считалось! – непрощаемо в принципе. Еще одна «скромная» заповедь Христа. Предыдущая, тоже «скромная» – надо верить. Кому? Во что?.. Тут, правда, все однозначно для апостолов. Христу. Его слову. Которое, как утром утверждено, он уже сказал. Полностью. И поэтому покинет сей мир…

Петр счел необходимым остаться с братьями еще и потому, чтобы повести с ними неспешный – он не Иешуа, ему сегодня, кажется, можно и не спешить, разговор о тех в общем-то простых для жителя двадцать второго века истинах, которые так темно, но эффектно зашифровал Машиах в веке первом. В конце концов, самые лучшие издания Библии всегда выходили с добротными, хотя и весьма тенденциозными комментариями. Петр готов был поработать толмачом, да и Иоанн, слышал Петр, тоже считал необходимым провести день в спокойных беседах, да еще и разбавленных прохладным красным, в достатке имеющемся у Лазаря. С ним, с красным, кстати, все куда понятнее выйдет.

Так день и провели. Хороший получился день. Все вышеперечисленные эпитеты – к нему. Неспешный. Спокойный. Рассудительный. Понятный.

А к закату вернулся Иешуа.

Был он каким-то странным – рассеянным каким-то, нездешним. Словно что-то расстроило его или, наоборот, разозлило и он до сей поры не может прийти в себя.

– За тобой кто-то гнался? – спросил Петр.

– Что-то случилось? – спросил Иоанн.

– Ты не захворал ли? – спросила мать.

А остальные ничего не спросили. После чуда Воскресения пиетет возрос до высот небывалых. Какие уж тут вопросы! Сам скажет – счастье. Промолчит пронесло, значит.

Петра не могла не волновать некоторая пришибленность будущих апостолов, их несамостоятельность, с ходу читаемая зависимость от лидера. Одно успокаивало: уйдет Иешуа, и зависеть станет не от кого. Возникнет новый лидер. Поначалу, естественно, Петр. Как бы Дэнис ни требовал его немедленного возвращения, с полгода Петру здесь придется остаться. Создать миф и поручить его Иоанну. А через год, глядишь, появится Павел-Савл…

Но не Павел ли Савл – причина столь странного состояния Иешуа?..

Он не ответил ни на один заданный вопрос, отмахнулся на ходу: потом, мол. Зашел в дом, налил полную чашу вина, выпил залпом, постоял, побарабанил пальцами по столу (тоже не было у него такой привычки!..), вдруг будто на что-то решился – сказал Петру:

– Надо поговорить.

И стремительно вылетел из дому, не оглядываясь, будучи в полной уверенности, что Петр безропотно следует за ним.

Прав был.

Они ушли со двора и молча добрались до околицы Вифании. Околица… Слово чужое, чисто русское, но Петр имел право его употребить для собственного пользования: не было синонимов ни на арамейском, ни на древнееврейском. А околица была. Безлюдная в этот час, теплая, уютная по-палестински: сухая трава, нагревшиеся за день под солнышком плоские камни на обочине дороги, удобные для подошедшего к городку путника…

Сели. Петр ждал. И дождался.

– Я не смогу превратиться в Савла, – сказал наконец Иешуа.

– Что произошло? – стараясь быть спокойным, спросил Петр.

– Какая разница! – с досадой воскликнул Иешуа. – Не могу – и все… Какие б аргументы я ни привел, ты все равно их не примешь. Для тебя главное – твоя Служба. Ты – солдат. Тебе приказали создать из рядового плотника всесильного Машиаха – ты и рад стараться. И постарался на славу! Все! Дело сделано! Что еще тебе надо?

– Иешуа, прекрати истерику. Ответь мне: что произошло?

– Это не истерика, Кифа. Это примитивный страх выбора. У меня есть два пути. Первый – тобой придуманный: стать Савлом и делать все согласно его описанным деяниям, чтобы твоя Служба была довольна. И знать, что в ближайшие две тысячи лет жизнь на большой части земли станет непрерывным адом только потому, что какой-то сумасшедший галилейский пророк однажды возмечтал привести людей в Царство Божье. Второй – действительно вознестись…

– Это как? – не понял Петр.

– Как Иуда…

– Тогда тебе и стараться не надо, – жестко сказал Петр. – Тогда тебе надо только подождать девять дней, и из моей любимой Службы явится хорошо обученный ликвидатор и поможет тебе перейти в мир иной. Я, правда, не обещаю, что это будет Царство Божье.

Иешуа посмотрел на Петра. Нескрываемое отчаяние вдруг резко, сразу сменилось холодным любопытством. Петр почувствовал это, поскольку привычный непробиваемый блок почему-то отсутствовал.

– Ликвидатор? – спросил Иешуа. – По-простому – убийца? Предусмотрительно. Я все больше и больше восхищаюсь твоей Службой… И ты все знаешь, но пытаешься спасти меня, превратив в Савла? А как же дисциплина, а, Кифа?

– Я забыл это слово, – серьезно сказал Петр. – И мне кажется, что сейчас и здесь не время и не место объясняться в любви к тебе или Иоанну. Короче, я хочу, чтобы ты остался живым. Савлом или кем-нибудь другим, но – живым. Ты же сам осудил Иуду за слабость духа. Можно сказать грубее и точнее: за трусость. И теперь сам же думаешь об этом нехитром способе уйти от проблем житейских. А как насчет побороться?.. Да, ты узнал грядущую историю христианства, и она тебя ужаснула. Я от нее тоже не в восторге, – поверь. Но она уже есть. Уж какая ни есть! Более того, ты знаешь о ней очень мало – только своего рода дайджест. Извини за английский термин, не могу найти аналога в арамейском… А подробностей в ней – бездна. И не только черных – есть и светлые, их немало. Половина, если учесть, что вечная борьба тьмы и света идет постоянно на равных… Но историю-то пишут люди, а люди вообще лучше запоминают плохое. Ты сказал: это всего лишь люди… Согласись, есть какой-то оттенок пренебрежения в твоем «всего лишь». А ведь именно эти «всего лишь люди» две с лишним тысячи лет жили и живут с твоим именем в сердце. Обыкновенные простые люди. Невеликие. Не цари, не полководцы, не ученые. Вот ты о них и подумай. Они-то все эти тысячи лет твердо знали: кроме тебя, о них подумать некому. И спасти их некому. Не от каких-то там виртуальных сил тьмы, а от обычных житейских пагуб. От боли. От голода. От недугов. Даже от материнского наказанья за разбитую чашку… Они знают: есть ты. Справедливый. Всевидящий. Добрый. Вот вернешься и всех злых накаж amp;шь. Скажешь, наивно? А вера, уж извини, всегда изначально наивна… Так что не отбирай у них этого знания, не ломай историю.

– Но вы же ее сами то и дело ломаете…

– Имеешь в виду Службу Времени?.. Мы не ломаем историю. Мы лишь убираем с ее дороги нечто, мешающее ей развиваться так, как она уже развивалась. Не заставляй меня читать еще одну лекцию о пользе коррекции времени. Проходили.

– Не стану. Меня твоя лекция, как всегда, не убедит… Ты уж извини за тест без разрешения. Я специально назвал тебе два вероятных пути и проверил твою реакцию. Она адекватна.

– Адекватна чему?

– Твоему здравому смыслу. Моему представлению о тебе.

– Это упрек?

– Ни в коем случае! Я тоже не собираюсь здесь и сейчас объясняться тебе в любви. Мы такие, какие мы есть. И точка… Но я о другом. Существует ведь и третий путь.

– Какой?

– Позволь мне промолчать. Пока. Тем более что ты рано или поздно сам его найдешь – для меня.

Была не была, отчаянно подумал Петр, скажу об уже найденном.

– Ты не хочешь становиться Савлом – дело твое. Ты хочешь остаться Иисусом Христом, да?

– Разве я могу остаться… – голосом слово выделил, – Иисусом Христом? Я пока всего лишь Иешуа-нацеретянин, сын плотника Йосефа. А Иисусом Христом мне еще только предстоит стать в твоей написанной Истории.

– Ты сегодня утром обещал братьям вернуться. Ты действительно решил вернуться? Когда это произойдет? Через год? Иешуа засмеялся:

– Не догадался, Кифа. Никуда я не вернусь, – опять слово выделил. Во-первых, я не хочу подводить тебя и ломать лелеемую тобой и твоими начальниками Историю. Во-вторых, это просто бессмысленно. Ну появлюсь я через год… Это называется Второе Пришествие, да?.. Ну вмешаюсь я в дела общины, прекращу свары и мздоимство, займусь всерьез и жестко миссионерским промыслом, буду лично контролировать деятельность того же Павла, только настоящего, да и остальных… Но что это даст? Я же не вечен. А что такое моя жизнь л масштабе твоей Истории? Песчинка, ничего я кардинально не исправлю, ничего всерьез и надолго не решу. Пустое. Если ты обронил в землю семечко, то дерево все равно вырастет. А значит, третий путь должен быть иным. Должен быть… Не гадай, Кифа. Иди к братьям. Побудь с ними.

– А ты?

– А я – в Иершалаим.

– Опять мучить комп?

– Это его обязанность – мучиться, – засмеялся Иешуа. И неожиданно обнял Петра, прижался к нему. – Знаешь, я все-таки признаюсь тебе в любви. С чего ты взял, что для этого нужно какое-то специальное время или место? Вот прямо здесь я заявляю: я тебя люблю. Очень-очень! Ты – это я. И я – это ты. И пока жив, ничто эту любовь не убьет. А доказательством – мой тебе подарок. Вчера еще я не мог тебе его передать – не умел, а сегодня могу… – Он отстранился, положил ладони на голову Петру, ощутимо и больно вдавил их. Приказал: – Взгляни мне в глаза и ни в коем случае не отводи взгляда…

Петр послушно посмотрел ему в глаза и вдруг почувствовал жар в висках. Сначала легкий, чуть покалывающий, жар этот стремительно усиливался, заливал огнем мозг, напрочь гасил зрение и слух, и вот уже Петр выпал из мира и оказался в черной и нестерпимо горячей пустоте. Он попытался рвануться, но что-то не пускало, что-то спеленало его по рукам и ногам, будто мумию…

…И опять вдруг кокон легко и сразу распался и исчез. И жар ушел – как не было. А была просто летняя жара, был вечер, быстро темнело, с юга дул ветерок несильный и не несущий прохлады. Петр стоял перед Иешуа все на той же иудейской околице – живой и здоровый, с ясной головой и, стоит заметить, абсолютно целой, нерасколовшейся и неизжарившейся.

А Иешуа смотрел на Петра и улыбался.

– Что ты со мной сделал? – спросил Петр. – И не хотел, а все же невольный испуг в голосе проклюнулся.

– Ничего страшного, – успокаивающе сказал Иешуа. – Я просто открыл твой мозг. И теперь не сразу, но очень скоро ты тоже сможешь все. Как и я.

– Ты разблокировал мне мозг?!

– Открыл, – настойчиво повторил Иешуа, будто не хотел принимать нездешний термин «разблокировать».

– Но как… – Петр осекся, потому что Иешуа засмеялся.

– Так и думал, что вылезешь со своим вечным «как». Ну не знаю я, не знаю! Хоть режь… Но знаю, что открыл. Пользуйся, Кифа, и не задавай вопросов, на которые никто не знает ответа. Кроме Господа. Но Он не скажет… Но только помни: я всегда буду сильнее тебя. Поскольку я – первый. А ты – второй. Я намного впереди тебя, уж не обессудь. Ты за мной не поспеешь. Но все равно: нас на земле – только двое. Пока. И от нас зависит, только от нас: появятся ли другие могущие все… Ладно… – Он внезапно перешел на русский: – Делу время, по-те-хе – час… Странное слово какое!.. Это по-вашему – отдых, да?..

И пошел прочь, не дожидаясь ответа. В Иершалаим пошел. Гонять комп.

А Петр остался. Стоял – дурак дураком. Не похоже было, что его разблокировали. Скорее – наоборот.

Постоял так пару минуточек и тоже тронулся. Домой. То есть к Лазарю. А мыслишка-то если и жила какая, то всего одна: а матрица не понадобилась… Так и жил с одной этой мыслишкой, словно Иешуа на время снял все остальные: ужинал вместе со всеми, о чем-то разговаривал, отвечал на вопросы, ходил по воду, готовился ко сну и думал, думал, думал. Вроде бы о разном, а на самом деле об одном: как он вернется в, свое время. Как он вернется в свое время, из которого продуманно и безжалостно изъяли даже память о матрице, которая позволяет людям – словами Иешуа! – «мочь все», как он вернется в свое «время без матрицы» – он, могущий все? И если Иешуа, обладающий матрицей, на определенном этапе своего или все же ее? – развития смог разблокировать чужой мозг и дать ему волю и цель, то значит, когда-то такое же чудо сможет совершить сам Петр. С одним, с десятым, с тысячным. Иешуа прямо отметил: только от нас зависит… Значит, он станет самым сильным, по сути даже всемогущим человеком в своем времени, он не только сможет все, – он и исполнит все!..

Так, кажется, сказал недавно о себе Иешуа?..

И вдруг словно прорвало плотину тупого и чванливого, безмысленного хвастовства, вдруг новая – страшная своей очевидной простотой! – мысль молнией вышибла из башки все, что в ней вообще имелось, вышибла, развернула на сто восемьдесят градусов, кинула подсказку: о чем ты думаешь, кретин? Беги! Спасай ситуацию, если успеешь…

А не успеть было – невозможно!

И Петр побежал.

Он пулей вылетел из дома, не отвечая на испуганные то ли вопросы, то ли возгласы, просто не слыша их, промчался, подымая облака пыли, через отходящий ко сну городишко, выскочил на ту околицу, где Иешуа совершил последнее непостижимое! – чудо перевоплощения Петра, и мощным галопом понесся к Иерусалиму, мучительно жалея о том, что не умеет мгновенно оказаться в Нижнем городе, в своем доме – ну не умеет пока, не пришла к нему пора овладеть искусством телепортации.

А к Иешуа, интересно, пришла?.. Он бежал, как никогда не бегал на долгих кроссовых тренировках, хотя там их гоняли почем зря, заставляли выкладываться на полную катушку – так, что на финише люди падали от изнеможения. Он сейчас бежал быстрее, много быстрее, чем на учебных кроссах, его ноги не чуяли под собой земли, и он вдруг понял, что и вправду не касается земли, а бежит над ней – как делал Иешуа на Фаворе или на Галилейском море. Он и хотел бы удивиться новому умению, явно пришедшему как немедленное следствие щедрого дара Иешуа, но не мог: надо было спешить. Удивляться будем потом, если останутся силы и возможность удивляться. Если «удивлялки» не перегорят от бессилия что-либо сделать…

Он пролетел – так, буквально! – привычный маршрут «Вифания – Иерусалим» за двадцать всего минут – это ж какие рекорды для древнего мира, да и в новом о таких пока не ведают. Слава Богу, что на Великий город уже спустилась ночь, прогнавшая людей под крыши, иначе бы они долго судачили о сумасшедшем бегуне, несущемся над землей, как умел распятый и вновь воскресший Машиах. Впрочем, чудом больше, чудом меньше – кто считает чудеса на этой, привычной к ним земле…

Он вломился в свой дом, оказавшийся пустым и, как и ожидалось, с незапертой дверью, слетел по ступенькам в каменное подземелье и наконец затормозил. Обреченно понял: опоздал. Поезд ушел. Иешуа выбрал для себя третий путь, о котором Петр должен был рано или поздно догадаться. Вышло поздно. Безнадежно поздно. Иешуа щедро, но хитро отвлек Петра от нормальной логической работенки, заставил сосредоточиться на полученном даре и забыть обо всем остальном и, главное, – о самом главном. О том, что Иешуа ничего не говорит просто так. И если сказаны слова «третий путь», значит, нужно было сдохнуть, но понять, что он имел в виду! Не послушаться его, в конце концов, не идти в Вифанию дурак дураком, увязаться следом, не дать ему уйти в будущее на тайм-капсуле, которую сам же ему и продемонстрировал.

Третий путь – Второе Пришествие!

Не через год – через две тысячи лет.

Он не тронул, как и обещал, Историю, «лелеемую Петром и его начальниками» (его слова, кажется…). Она не изменится. Во всяком случае, по вине Машиаха не изменится. Он возьмется за еще не написанную историю. С две тысячи сто пятьдесят седьмого года. Он может все. Он исполнит все…

Кстати, Петр пропустил четко выделенные Иешуа ключевые фразы, которые даже полного идиота вывели бы на верный вывод.

Я могу все.

Я исполню все.

Никуда я не вернусь.

Если ты обронил в землю семечко, то дерево все равно вырастет.

Третий путь должен быть иным. Должен быть.

Я намного впереди тебя, ты за мной не поспеешь.

И еще одну ключевую – библейскую:

«Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел…»

Тяжелый камень, прикрывавший пещерку с тайм-капсулой, валялся обок. Капсулы в пещерке не было – ушла с Иешуа.

Петр нашарил вмурованный в стену пульт и попытался активировать поле, вызвать капсулу. Не активировалось ничего. Мертвым был пульт.

Что делать? – Ждать, когда в Службе спохватятся и сами пришлют сюда капсулу?.. Иешуа уже час – минимум! – как в будущем. И до сих пор не спохватились?..

А есть ли кому спохватываться, а, Кифа? Осталась ли сама Служба в тихом городе Довиле? На месте ли Довиль?.. «Ибо пришел великий день гнева-Его, и кто может устоять?»

Второе пришествие – это начало Страшного Суда. «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его».

Он может все и исполнит все, это уж точно. Петр хорошо знал своего ученика.

И все-таки: что делать?..

Какие это две специальные заповеди оставил он братьям напоследок? Надо верить и надо уметь прощать?.. Похоже, ничего больше Петру и не остается. Прощать – это занятие бесконечное, до самой смерти. И дело не пыльное. Но вот по второму пункту у народа имеется вопрос: во что верить прикажете?.. В мир без будущего? В Страшный Суд, случившийся аккурат через две тысячи сто тридцать лет с сего дня? А после Страшного Суда что? В Библии об этом – темно и страшно…

Похоже, Петр проиграл свою партию. Вчистую…

И в эту печальную секунду признания проигрыша он заметил прижатые отваленным от пещерки камнем несколько листов папирусной бумаги. Приподнял камень, схватил листы. Увидел аккуратно выведенные буквы кириллицы, странно смотрящиеся на листах древнего папируса. И язык был – русский.

Письмо оказалось длинным. Похоже, Иешуа заранее написал его – утром, быть может, еще до того, как пришел в Вифанию, чтобы наделить любимого брата Петра божественным даром.

Кстати, а был ли дар?

Был, был, Иешуа не мог так обмануть Петра!..

Он неторопливо – а куда теперь спешить? – поднялся по ступеням наверх, вошел в большую комнату, сел на кушетку за стол. В центре мраморной столешницы лежал обыкновенный глиняный черепок. Явно старый. Потертый. Даже сколотые края перестали быть острыми. То ли от чашки обломок, то ли от кувшина. Откуда он здесь?..

Взял его, придавил им папирус. Начал читать.

Иешуа писал действительно по-русски. Даже без ошибок. Все запятые – на своих местах. Правда, немножечко по-книжному. Но это простительно: чужой язык все-таки…

Полагаю, ты уже все понял, Петр. Я улетел в твое время, поскольку до его наступления я не имею права вмешиваться в написанную Историю. Но твoe время ничуть не лучше и не хуже любого другого для осущсствления Второго Пришествия. Может быть даже лучше: ведь я опять начинаю с нуля, как и в первом векe. Toлькo там ты вывел меня на путь истины, а здесь мне придется попробовать самому. Ничего еще, не написано о том, что будет после того, кaк вы начали пpoeкт «Мecсия». Теперь, когда я пойти у цели, новым источникам будет что написать. Это уж я обедаю!

А с другом стороны, кoмy, кaк не мне исправлять мною же начатое? Это первое. А, второе: ктo, кpoмe меня владеет силой и возможностями для такого велокого исправления?.. Taк что ничего зря не задумывалось и ничего не пропало. Я хотел разрушить храм – я его и разрушу. Другой храм – несравнимо более могущественный и многолюдный. Всемирный! Это хорошо, что в ту ночь в Гат-Шманиме у меня ничего не получилось. Ну развалил бя я храм в Иершалаиме что бы это дало моему делу? Ничего! Груду камней. Toлькo опять твоей Истории навредил бы! В ней, как я прочел, храм разрушат римляне. Пусть разрушают!

Не беспокойся за меня. С того момента, как я появлюсь в твоей Службе, никто ничего сделать со мной не сможет. Меня нельзя остановить. Меня нельзя убить – даже из ужасного оружия твоего времени. Меня нельзя ни в чем убедить, зато ясмогу убедить любого в своей правоте. Одного или множество тысяч – мне безразлично. Если это будет Армия – она пойдет за мной. Если политики – они сделают так, как я скажу. Я уж о простых людях и говорить нечего. Это ж Второе Пришествие, Петр! Его ждали две тысячи лет, даже немногим больше. И пришел не самозванец, нe лжепророк, a истинный Христос, который, как ты много раз слышал, может все и исполнит все.

Не беспокойся за cвoe время. Не беспокойся за твоих современникoв. He перечитывай oткpoвeния нашего брата Иоханана или Иоанна, он там все напутал, поскольку писал в старости и ненависти к Риму. Особенно, полагаю к Нерону, который много будет гнать христиан… Я же ничего не собираюсь разрушать – ни храмы, возведенные во имя мое, ни тем более жилища или иные сооружения. И никого не собираюсь наказывать, кроме тех, кто именем моим убивает, мучает, насилует, терроризирует людей. И даже не толькo моим именем: мне неприятны убийцы и террористы любых вероисповедании, потому что Бог един, а я приду от лица его. Но месть не станет главным моим делом. Главным по-прежнему будет Слово. Думаю, не стоит тебя убеждать, что сегодня Словом я могу сделать практически вce. Если, конечно, подкреплять его кое-чем, что и ты получил от меня в полное владение.

Не подумай, что yж если я не сообщил тебе о третьем пути, то есть о моем уходе в будущее, то и про дар обманул. Не обманул. Дap есть. И разовьется он у тебя значительно быстрее, чем у меня. Предполагаю, что ты сможешь все, что могу сейчас я, через год, нe больше. Правда, я через год буду еще дальше. Taк и будем гоняться: я – в твоем времени, ты – в моем. Хотя оно, как мне кaжeтcя, давно стало твоим. Taк что теперь тебе там будет много легче.

Прости, но тебе придется остаться в земле Израильской дo самой смерти! Я уничтожил переход во времени, как ты понимаешь, никому и никогда пока я жив не дам его восстановить. Глупый рассудил бы: это – моя месть тебе за вмешательство в мою судьбу. Помнишь, я говорил: лучше бы мне остаться плотником?.. Но ты же умный, Петр, ты вce всегда прекрасно понимал и поймешь на этот раз. Я не могу оставить общину без лидера, а кpoмe тебя, никто на эту роль не подходит. Даже Иоханан. Правда, он будет тебе прекрасным помощнуком. Он – прирожденный второй, и цены ему нет. И кстати, разве можно нарушить написанную Историю? А в ней ведь – ты. Других не знаю, не вижу. Я же подумал об этом и не через год возвращаюсь, не во времена инквизиции, например, а во время, которое только пишет Историю. Оцени и пойми меня. И прости. Ты сможешь простить, я знаю. А новый дар сделает тебя всесильным. Я очень люблю тебя, Петр-Кифа. Мне больно, что мы впредь никогда не увидимся.

И обними за меня Иоханана. Я его тоже люблю. Ом многое уже знает и все поймет верно.

Дa, с Вознесением не получилось… Придется тебе постараться для Истории. В конце концов, не обязательно же, чтобы я бyквально возносился в воздух и исчезал в облаках. Объясни все братьям и матери… TЫ сумеешь, они тебе поверят.

И пусть будет все, кaк должно быть! Лишь Господу дано судить нас…

Иешуа.

P.S. Дa, чуть не забыл! Ты нашел ма столе чepeпoк от чашки. Это еще один пoдapoк тебе. Помнишь, как в этом доме ты учил меня двигать мыслью глиняную чашку? Теперь я знаю, что называется телекинез… Tак вот, я тогда взял черепок на память, и он всегда был со мной. Я ни на миг не оставлял его. Понимаю, что это немножко язычество – верить в черепки, но кто из нас не грешен?.. Я хочу, чтобы теперь ты берег его. В нем – Моя сила. Она – твоя.

Прощай, брат!

P.P.S. Kак я пo-pyccки? Много ошибок?..

Петр взял черепок в ладонь. Показалось: он был теплым. А может, и не показалось: ночь на дворе – жаркая, в доме духота.

Встал, дошел до ящика со всяким домашним барахлом, достал оттуда чистую тряпицу, оторвал лоскут, аккуратно завернул в него черепок и спрятал в поясе. Да, язычество это, кто спорит, но покажите-ка нам живого праведника…

Взял исписанные листы папируса, спустился в подземелье, уложил их в пещерку, где когда-то постоянно парковалась дежурная тайм-капсула, придавил найденным на полу маленьким камешком, а потом заложил пещерку большим. Хорошо встал большой – как не вынимали. Стена и стена.

Что со мной, думал Петр, умер я, что ли?.. Где истерики, слезы, где беганье по стенам и потолку? Откуда такое хладнокровие?

Сам себе кратко объяснил: оттуда. Поезд, повторимся, ушел, и рельсы разобраны. И сданы в металлолом. Жизнь продолжается, господа евреи…

Однако можно бы и в Вифанию податься. Хорошо бы к рассвету прийти, разбудить первым Иоанна, успеть поговорить с ним. И надо спешно объявлять Вознесение, объяснять, почему Иешуа ушел к Отцу своему Названому, не простившись с учениками, матерью, друзьями. Ну, это-то просто: Господь дал, Господь и взял. А вот дальше – трудно. Дальше надо будет жить. Он рассчитывал на полгода, а получается – на всю жизнь. Своего рода заповедник, сбылась мечта идиота… Петру сказано, если верить Матфею: «И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Много ему власти отпущено, другие позавидуют… Правда, Матфею эти слова еще предстоит писать, а Петру сразу придется делами доказывать их. Это трудно. Надо создавать общину, которой пока нет. Надо возглавить ее. Надо вместо Иешуа творить чудеса – это написано в Деяниях, значит, можно не скромничать. Тем более с новым-то даром… Надо будет биться с иерусалимскими христианами за привлечение в общину язычников, отстаивать необязательность для них таинства брит-мила, то есть обрезания, надо будет ругаться с Павлом, который обязательно появится, раз Иешуа знает о том, надо будет заниматься public relations, поскольку и это записано за апостолом Петром, и общаться с местным и чужим начальством, и идти в Рим, и закончить там путь свой на кресте, распятым вниз головой…

Впрочем, последнее – недостоверно. Точных свидетельств нет, так предположения. Бабушка надвое сказала. А значит, опять возвращаемся к началу: надо жить.

Так уж вышло, думал Петр, и думал безо всякого огорчения, скорее, с некой грустью, так уж вышло, что место покоя моего – эта земля. Нищая и прекрасная. Голодная и богатая. Растаскиваемая по частям и собираемая вновь и вновь. Богом избранная. Христом исхоженная. Моя! Теперь – единственная. Действительно – мой заповедник. Я – русский-разрусский человек Петр Анохин, должен стать великим христианским апостолом Петром, евреем по корневому происхождению. И умереть евреем. Парадокс! На такой лихой поворот вынесло потоком времени суку Историю и меня вместе с ней и бросило на берег земли Израильской. И покоя на ней мне не будет, не дано мне покоя в принципе. Хорошо, что Иоанн – со мной. Хорошо, что вовремя пришла в голову толковая мысль – спасти его. Вдвоем легче…