Текст книги "След сломанного крыла"

Автор книги: Седжал Бадани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Соня

Дом моего детства держит меня, словно стальной капкан. Я вхожу в него и чувствую, как стены смыкаются вокруг, приветствуя меня, как паук приветствует муху в своей паутине. Мама суетится, зажигая свет, ее сумочка уже лежит на краешке стола из вишневого дерева у входной двери. Когда-то стол украшал хрустальный кувшин, который мамины братья купили для нее в Швейцарии, – бережно хранимый подарок на день рождения. Он разбился много лет назад. Когда мы с мамой, стоя на коленках, собирали осколки, она все бормотала, что думала, будто он небьющийся.

Я закрываю входную дверь и запираю ее. Я всегда запираю двери. Двери в машине, двери в спальне, даже в собственной ванной, хотя живу одна. Еще несколько шагов – и я в прихожей. Дом точно такой, каким я его помню. Несколько украшений разбросаны по абсолютно белому фону стен. Мои родители купили этот дом, когда я была еще ребенком. Настало время устраивать брак Марин, а маленький дом с двумя спальнями, в котором мы жили в то время, был недостаточно хорош для того, чтобы найти достойного претендента на ее руку. Новый дом показывал всем, что мы добились успеха и заслуживаем для Марин жениха из хорошей семьи. Похоже, это сработало, поскольку вскоре после переезда Марин обручилась с Раджем, с человеком, которого видела всего лишь раз.

– Твоя спальня все та же, – говорит мама, выходя из кухни. Она подает мне чашку чая, налитого из горшка, который всегда кипит на медленном огне. – Я оставила ее на случай, если ты…

Она, спохватившись, умолкает и жестом приглашает меня пройти вслед за ней на кухню, где открывает холодильник:

– Есть сок, молоко, фрукты.

Указывая на дверь в конце коридора, мама говорит:

– Ванная там. Для душа полно шампуней, геля, все необходимое.

Затем указывает на другую дверь:

– Простыни, полотенца вон там.

– Мама, – я ставлю чашку на мраморный островок, стоящий посередине безукоризненно чистой комнаты. Воздух наполняется воспоминаниями о нас. Мы завтракаем, болтая ногами. Триша и я сражаемся из-за воскресных комиксов, а мама пытается нас утихомирить. В воскресное утро папа любит поспать подольше, и мы знаем, что лучше его не будить. – Я знаю, где что лежит. Я же жила здесь.

Мама складывает руки перед собой. Она закрывает глаза и кивает:

– Конечно.

Она стала меньше ростом, чем мне помнилось. Ее волосы черны как смоль благодаря смеси хны и другого натурального красителя. Лицо, прежде измученное и усталое, кажется более живым, посвежевшим. Она выглядит беспричинно помолодевшей.

– Я просто подумала – ведь это было так давно.

В воздухе повисает вопрос. Это то, чего я опасалась больше всего, когда складывала сумки в Нью-Йорке. Я могу напомнить матери фразу, сказанную мне в день окончания университета. Правду, о которой я всегда подозревала, но в которую не хотела верить. Но это означало бы разбудить спящую собаку, возродить прошлое, которое нам давно пора похоронить. Что же сказать? Извиниться за то, что я предпочла идти по жизни одна, а не вместе с ними? Про себя я снова и снова повторяю слова, которые могли бы объяснить ей, что для меня это был единственный способ выжить. Жить с воспоминаниями, но все же продвигаться вперед. Однако объяснения кажутся пустыми даже для моих собственных ушей, потому что мой побег из дома только утяжелил мамину ношу.

Решив, что безопаснее всего вообще не говорить об этом, я меняю тему разговора:

– Как ты живешь в доме без него?

– Здесь тихо, – говорит она. – Я никогда раньше не знала такой тишины.

Она теребит полу своей кофты. На ее руках морщины, которые появились после того, как я видела ее в последний раз.

– Я теперь слушаю музыку. Все время, – она слегка улыбается мне, впервые с тех пор, как мы пришли домой. – Индийскую музыку. Песни из фильмов моего детства. Их теперь продают здесь, на дисках с надписью «Старо как мир»^[2]. Забавно.

Я невольно смеюсь. Отец никогда не любил музыку. Говорил, что от музыки у него болит голова. Но этот маленький подарок свободы приносит маме большую радость. Она сначала робко улыбается, а потом начинает смеяться вместе со мной. И скоро мы обе хохочем так, как никогда не разрешалось хохотать в этом доме. Наши сердца наполнены надеждой. Отца здесь нет, и хотя воздух пропитан воспоминаниями о нем, мы все же можем свободно дышать.

– Я бы послушала парочку песен.

Оставив свою семью, я оставила также и национальные традиции. Я не ходила в храм по воскресеньям, не наряжалась в индийскую одежду на праздники Дивали и Холи^[3]. Если в ближайших кинотеатрах показывали болливудские фильмы, я шла в другие.

– Да, – говорит мама взволнованно. – Утром, когда ты будешь завтракать, я их поставлю.

Она делает шаг навстречу мне. Я невольно съеживаюсь. Увидев мою реакцию, она отступает и тут же поворачивает в сторону спален. Момент упущен.

– Тебе надо поспать. У тебя был долгий перелет, а завтра мы должны…

– Поехать в больницу.

– Да. Мы должны навестить твоего отца.

* * *

Моя комната выглядит точно так же, как до моего ухода из дома. Книги, мое единственное прибежище, стоят на полках. Схватив потрепанную книжку, я перелистываю ее. История молодого человека, который пережил великую потерю, но потом обрел счастье, была моей любимой. Подростком я часто перечитывала ее в надежде, что ключи к разгадке выживания, найденные героем, пригодятся и мне. Пробегая пальцами по корешкам остальных книг, я понимаю, что в каждой из них описана своя история выживания. Все персонажи сталкиваются с непреодолимыми разногласиями в поисках самих себя. Я уже с трудом держусь на ногах, от долгого ли путешествия или тяжелого дня – трудно определить.

Усевшись на краешек кровати, я вглядываюсь в пустоту, окружающую меня. Сколько раз я страстно желала уйти отсюда, из этой комнаты, из этого дома, от этой жизни? По ночам я зарывалась лицом в подушку, надеясь заглушить рыдания, но их звуки все равно разносились по дому. Дрожа, я выбиралась из постели и запирала дверь, во мне боролись страх и чувство вины.

– У тебя все есть?

Мама появляется на пороге, и грезы рассеиваются. Ее натруженные пальцы сжимают дверную ручку. Она не переступает порога комнаты, оставляя дистанцию между нами.

– Да, – бормочу я, – спасибо, – раньше она никогда не спрашивала ни о чем подобном. Может быть, боялась того, что могла обнаружить? – Спокойной ночи.

Она медлит, и некоторое время мы смотрим друг на друга, стараясь сохранить невозмутимость. Наконец, кивнув, она произносит в ответ:

– Спокойной ночи.

Она уходит, и я запираю дверь. Я беру стул, стоящий у письменного стола, и просовываю его ножку сквозь ручку двери. Только так я могу спать по ночам. Только так чувствую себя в безопасности. Еще мне помогает бег: ведь когда ты бежишь, тебя не могут поймать. Никто тебя не поймает. Никогда, никогда не поймает. Ложась в постель, я повторяю эти слова. Я ищу покоя, который приносит сон, но не нахожу его.

Марин

Глаза Марин превратились в черные щелочки. Члены индийской общины толкутся вокруг нее, раскрашивают ей, по традиции, ноги хной для предстоящей свадьбы. Сложный узор не имеет особого смысла, но он сделан точно по древним образцам, до мельчайших подробностей. Собравшиеся тетушки и дядюшки явно волнуются, и их волнение носится в вечернем воздухе. А младшие двоюродные сестры, которым еще далеко до замужества, с любопытством наблюдают за зрелищем. Они пытаются постичь сегодняшнюю радость, а завтра станут недоумевать, отчего она сменилась печалью. Мамми будет лить слезы, Триша и Соня будут цепляться за Марин, желая оказаться на ее месте. Ведь если дело того не стоит, зачем ей их покидать?

У Марин небольшой выбор. Ее судьба определяется датой ее рождения и семьей, в которой она родилась. Однако кое-что она может изменить. Марин внимательно читала резюме всех претендентов на ее руку и в этом вопросе высказывала свое мнение прямо и резко. С отвращением отбросив очередное резюме в сторону, она говорила, что ни за какие блага не проведет жизнь рядом с этим человеком. То ей казалось, что мужчина на фотографии долго не проживет, то что у него не может быть здорового потомства. Но главным было не это: кандидат должен был обладать по крайней мере одним дипломом о высшем образовании. Иначе он не был подходящим кандидатом.

– Дай мне руку, бети ^[4] , – упрашивает ее тетя. Морщинки покрывают ее лицо. – С ногами мы уже закончили.

– Что? – Марин не слышит ее. Тетя не отвечает, и Марин спрашивает: – Мази^[5]?

– Бети, – тетины пальцы охватывают предплечье девушки в нескольких дюймах над сгибом локтя. Кровь глухо бьется в венах на загорелом запястье Марин. Жалость проглядывает в глазах тети. – Что с тобой, детка?

Красная свадебная краска закипает в горшке за ее спиной.

Марин выдергивает руку и мотает головой. Рассказать свою историю означает сделать ее реальной.

* * *

Он лежит на больничной кровати, а многочисленные трубки поддерживают в нем жизнь. Марин насчитывает пять штук. Одна в носу, другая протыкает горло, еще одна торчит в руке. Аппараты показывают, что сердце еще работает, делая шестьдесят ударов в минуту. Она смотрит на линии на мониторе, ритм показывает, что все в порядке. Каждая часть сложнейшей аппаратуры работает в согласии с другими, чтобы поддерживать человеческую жизнь. Брент-инженер, наверное, был бы впечатлен идеальным функционированием системы.

В комнате нет цветов. Никто не подумал их принести. Зато здесь много открыток с добрыми пожеланиями. Большинство членов индийской общины уважают отца. Более того, они его обожают и видят в нем пример реализации настоящей американской мечты. Приехав в Америку ни с чем, он вырастил трех дочерей, дал им и кров, и образование. Он учил их, как стать достойными, уважаемыми женщинами. Они обязаны ему всем, что имеют в жизни.

– Спасибо, что разрешили прийти сюда нам всем, – говорит Триша. Она, как всегда, вежлива. Только что вошедший в палату доктор кивает, просматривая карту. Когда Брент поступил в больницу, медсестры заверили их с матерью, что этот доктор – один из лучших. Они захлебываются от восторга, когда говорят о его мастерстве. И все же до сих пор он не может объяснить родным Брента, почему их муж и отец находится в коме.

– Наша младшая сестра приехала только вчера вечером, – говорит Триша. Назначив саму себя на роль семейного спикера, она исполняет ее безукоризненно. – Соня, это доктор Дэвид Форд. Доктор Форд, это наша сестра Соня.

– Рад познакомиться с вами. Называйте меня Дэвид, пожалуйста.

Он протягивает руку Соне. Его взгляд задерживается на ее лице. Она распустила волосы, и они свободно падают на плечи. Черная хлопковая рубашка с длинными рукавами спадает на легкие джинсы. На ее лице нет косметики, а ботинки подходят скорее для нью-йоркского климата, чем калифорнийского. Маленькая сестренка Марин превратилась в красивую молодую женщину.

– Здравствуйте, доктор, – она быстро отпускает руку Дэвида, – ну и каков прогноз?

Соня слишком резко бросила его руку, но Дэвид не обращает на это внимания:

– У него три балла по шкале комы Глазго. Говоря человеческим языком, он находится в глубоко бессознательном состоянии. И нельзя дать определенного ответа на вопрос, когда он выйдет из комы.

– Но он выйдет из нее? – продолжает нажимать Соня.

Марин слышит страх в голосе сестры и понимает, в отличие от Триши, о чем та умоляет. Соня просит доктора дать им надежду.

– Мне очень жаль, но этого может и не случиться, – говорит он, неправильно расценив настойчивые вопросы.

Дэвид окидывает взглядом всю семью. Он спокоен и призывает их к спокойствию перед надвигающимся штормом. Идет битва жизни со смертью, обе соперницы – достойные воины, от победы одной из них зависит будущее семьи. Но вряд ли он знает, что битва уже выиграна.

– Некоторые пациенты никогда не выходят из комы, и тогда их семьям приходится…

Доктор умолкает. В том, чего он недоговаривает, заключен выход, которым они при желании могут воспользоваться.

– …выдернуть штепсель, – Соня произносит эту фразу сухо, без всяких эмоций. Она скрывает свой страх, который Марин заметила всего лишь несколько секунд назад. – А что произойдет, если отключить аппараты?

– Хотя технически он находится в коме, то есть в особенно глубоком сне, жизнедеятельность его тела зависит от капельниц и системы искусственной вентиляции легких, – Дэвид засовывает руки в карманы, и его белый халат распахивается. С шеи свисает стетоскоп. Марин видит, что доктор моложе ее, но с недавних пор ей стало казаться, что все вокруг моложе ее. – При поступлении в больницу ваш отец не дышал самостоятельно. Сейчас ему помогает дыхательный аппарат, – Дэвид делает паузу, стараясь подготовить их к новостям, которые ни одна семья не смогла бы выслушать спокойно. С глубоким вздохом, в котором смешались симпатия и сожаление, он говорит: – Без респиратора он не сможет получать достаточно кислорода.

Соня слушает внимательно, анализируя каждое его слово.

– А без кислорода он умрет.

Марин наблюдает за сестрой, все еще испытывая жгучую боль от вчерашней встречи. Соня родилась после переезда в Америку. Отец настаивал на том, чтобы мать сделала аборт, ибо ее зачатие было случайным, жизнь ей подарил порванный презерватив. Дешевая резинка, купленная в магазине скидок в Индии и засунутая в чемодан, приготовленный для отъезда в Штаты. Марин часто слышала эту историю, пока росла. Брент повторял ее и при Соне и каждый раз смеялся все громче. Шутка, которую никто не мог оценить.

Растить еще одного ребенка было слишком дорого, и аборт казался очевидным выходом из положения. Но Брент отчаянно хотел сына. После исследования дешевым ультразвуковым аппаратом врач из клиники их общины предположил, что это мальчик. Сам не свой от радости, Брент решил, что Рани не стоит прерывать беременность, и приложил сверхусилия, чтобы оплатить медицинские услуги. Когда же Соня появилась на свет и врач сообщил, что родилась девочка, лицо Брента исказилось от ярости. Он отказывался видеть дочь, и Соня оказалась на попечении Марин, потому что мать целыми днями работала на фабрике, где шили детское белье. Марин меняла Соне пеленки, кормила ее молоком из бутылочки и вытирала подбородок, когда та срыгивала. Будучи сама еще ребенком, Марин фактически стала матерью.

– Сколько времени пройдет, прежде чем он умрет? Если вынуть шнур из розетки? – спрашивает Джия. Она тихонько сидит рядом с Раджем, перекинув одну тонкую ножку через другую. На ней теннисный костюм, в котором ее забрали этим утром из школы. Волосы убраны в «конский хвост», а завитки челки падают ей на лицо, отчего она кажется моложе, чем на самом деле.

– Джия, – произносит Марин, чуть повысив голос, чтобы привлечь внимание дочери. На этой специфически высокой ноте ее голос напоминает отцовский. – Нельзя перебивать взрослых. Ты же видишь, что доктор Форд занят.

– Все в порядке, – Дэвид улыбается, стараясь смягчить упрек Марин. – Твой вопрос очень важен, – он не обязан любезничать с Джией, но все-таки очень мил с ней. – Нам, врачам, необходимо знать точно, как долго тело может оставаться живым. Это поможет свести до минимума уровень страдания.

– Ему будет больно? – Рани выступает вперед, требуя внимания Дэвида. До этого она держалась в тени и больше слушала, чем говорила.

Это ее обычная манера – наблюдать со стороны и не лезть вперед. Говорят, дети выбирают одного из родителей в качестве образца для подражания. Став молодой девушкой, Марин решила, что это будет не Рани. Она сделала выбор неосознанно, не слишком задумываясь. Если бы ее спросили сейчас, она бы затруднилась назвать точный момент, когда это произошло. Но на самом деле все было очень просто. Выбирая между силой и слабостью, Марин выбрала силу, и не важно, из какого источника она исходила.

– Он будет чувствовать голод, удушье? – спрашивает Рани.

– Мы сделаем все, что в нашей власти, чтобы он не почувствовал ничего. Я обещаю вам это, – Дэвид берет ее руку и сжимает. Марин замечает, что мать пожимает ему руку в ответ.

Рани кивает и поворачивается к Бренту, неподвижно лежащему на кровати. Доставив в больницу на «скорой», его переодели в ночную рубашку, которую он бы точно возненавидел. Всегда педантичный в отношении своей одежды – все рубашки отглажены, все складки на брюках отутюжены, он требовал аккуратности и от своих дочерей.

– Он не любит страдать, – Рани скрещивает руки на груди.

– Да, – соглашается Марин.

Марин вдруг становится трудно дышать. На нее наплывают воспоминания детства, и пальцы начинают дрожать. Голоса стоящих рядом отдаляются, и она встряхивает головой, пытаясь избавиться от паутины, внезапно окутавшей ее. Марин закрывает глаза и медленно считает до десяти в надежде, что это поможет ей вернуться к реальности. Когда она вновь открывает глаза, то понимает, что никто не заметил ее душевного разлада. Остальные продолжают переговариваться между собой, и все их внимание поглощено Брентом. Склонив голову, Марин смотрит на свои туфли. Земля колеблется у нее под ногами – так обычно начинается паническая атака. Хотя в последний раз она испытала ее много лет назад, признаки те же самые. Сердце колотится, тело каменеет. Но она отказывается уступать панике. Она не поддастся ее власти.

Марин вынимает свой телефон. Ей пришло пятнадцать новых сообщений. Работа требует внимания и дает предлог для передышки от свидания с умирающим отцом. Марин благодарна ей за это.

– Мамми, – говорит она. Дыхание начинает выравниваться, но сердце еще продолжает биться, как после марафонского забега. С тех пор как она вошла в больничную палату, прошел почти час. За это время ей поступило три звонка с пропущенного ею совещания. По дороге в школу, в автомобиле, им еще предстоит обсудить дополнительное задание по математике для Джии. Математические задачи гарантируют девочке место в списках награжденных будущего года. – Нам пора уходить, уже поздно.

Марин жестом велит Джии и Раджу следовать за ней.

– Мы же только что пришли, – Рани хватает Джию за руку, – давайте останемся еще ненадолго.

– Марин, еще рано, – Радж не трогается с места. Он успокаивает Рани улыбкой: – Мы побудем здесь еще, мамми.

– Нет, мы не можем остаться, – Марин едва сдерживает рвущийся крик. Все смотрят на нее, но выражение их лиц трудно определить. Гнев Марин на демонстративное неповиновение мужа и дочери смешивается с воспоминаниями о прошлом и проникает в самые глубины ее существа. – Радж, я завидую тому, что у тебя есть свободное время, но я не располагаю такой роскошью. У меня полно дел, а Джию ждет ее математика.

– Сегодня суббота, – примирительно говорит Джия. Она смотрит на Раджа, ожидая поддержки. – Мази Соня только что приехала, – говорит она. – Мне хочется еще послушать ее истории.

– Ты уже наслушалась историй вчера, – Марин старается утихомирить себя, но у нее не получается.

Дэвид неловко переминается на месте, смущенный, что попал в центр семейной драмы, разыгранной Марин. Внутренний голос подсказывает ей, что надо замолчать, ведь несколько лишних минут не нанесут вреда. Но другой ее голос – и он звучит намного громче – требует, чтобы ее авторитет не оспаривался. Ее власть не должна быть скомпрометирована. Они думают, что она слаба, но это не так. И никогда не будет.

– Радж, вставай сейчас же. Джия, мы уходим.

Марин выходит из палаты, не оборачиваясь, чтобы посмотреть, что натворила. Она быстро идет по коридору к лифту, ее каблуки цокают по больничным полам. Трижды нажав на кнопку, она с нетерпением наблюдает, как медленно зажигаются цифры при спуске лифта. Наконец стальные двери открываются, кабина свободна. Войдя в лифт, Марин ждет, когда двери закроются. Только тогда она прислоняется головой к стене с висящим на ней зеркалом и делает глубокий вздох. Из зеркала на нее смотрит молодая женщина с бледным, перекошенным от ярости лицом.

– Со мной все в порядке, – шепчет Марин. Она проводит ладонью по лицу, чтобы вытереть слезы. Но слез нет: она ведь еще в детстве разучилась плакать. Выпрямившись, она откидывает волосы назад. Собирая непослушные пряди, Марин приводит эмоции в порядок. Через несколько минут она снова будет чувствовать себя в безопасности. Она разглаживает складки юбки, одобрительно кивает своему отражению в зеркальных дверях и начинает просматривать сообщения в телефоне. Ее работа обычно начинается в пять утра и заканчивается после полуночи. Забеременев Джией, она беспокоилась, как это отразится на карьере, но оказалось, повода для беспокойства не было. Она работала вплоть до начала родов. Шофер отвез ее в больницу прямо после заседания правления, а через пять дней она снова была на работе.

Она подает карточку маленькому человечку за стойкой и нетерпеливо ждет, когда он найдет ключи от ее машины.

– Вон те, они вот там, – говорит Марин, указывая на свои ключи среди дюжины других. Он сверяет карточку с ярлыком на ключах. С трудом удерживаясь от желания грубо поторопить его, она набирает номер своего помощника. И тут к ней подходят Радж и Джия.

– Ты не собиралась подождать нас? – спрашивает муж.

– Я же сказала тебе, что должна работать.

От взгляда на Джию настроение Марин улучшается. Она гладит дочь по голове:

– У тебя в понедельник контрольная работа. Важно подготовиться к ней как следует, верно?

Марин хочет обнять Джию, но звонит телефон. Посмотрев, кто ее вызывает, она негромко добавляет:

– У нас очень мало времени перед подачей заявления в университет.

– Да, – Джия прижимается к отцу и обнимает его за плечи. – Я должна поступить в хороший университет.

От этого мимолетного проявления привязанности Марин цепенеет. Она завидует духу товарищества, связывающему ее дочь и мужа.

– Не просто в хороший, – говорит она, одновременно набирая для своего помощника указание подготовить досье. Марин по памяти повторяет список лучших учебных заведений, которые они выбрали: – Гарвард или Йель откроют для тебя двери. Браун, Принстон, Чикагский или Пенсильванский университеты тоже подходят, но только если пролетят Гарвард и Йель.

– Беркли тоже блестящий университет, – произносит Радж. Он все еще обнимает дочь, улыбаясь своему единственному ребенку. – Я не знаю, смогу ли отправить свою малышку учиться на другой конец страны.

– Мы не будем сейчас обсуждать этот вопрос, – отрезает Марин, удивленная его словами. Больничный служащий подогнал их машину и ждет у открытой дверцы. – Радж, пожалуйста, сядь за руль. Я должна ответить на звонок.

Они занимают свои места в машине. Радж выезжает на трехполосную Сэнд-Хилл-роуд, дорогу, соединяющую Пало-Альто с их домом в Лос-Альтос. Он увеличивает скорость, и они пролетают мимо небольших особняков, в которых живут самые могущественные капиталисты-инвесторы в мире. После короткого молчания Джия спрашивает:

– Папочка, а что ты думаешь о Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе? Или, может быть, о маленьком либеральном колледже искусств в Южной Калифорнии?

Шея Марин напрягается, как будто в нее впилась оса. При мысли о времени, потраченном на то, чтобы Джия имела все самое лучшее, у нее начинается жжение под веками. Она вспоминает о жертвах, принесенных во имя того, чтобы дочь, в отличие от нее самой, ни в чем не нуждалась. Вместо платьев из секонд-хэнда, которые она носила в детстве, – дизайнерская одежда для Джии. Ей не разрешалось заниматься чем-нибудь интересным после уроков, потому что она должна была заботиться о младших сестрах, и поэтому Джия могла делать все, что только пожелает. Плавание, теннис, танцы и футбол – лишь некоторые из ее увлечений, иногда очень дорогих. Но деньги не имели никакого значения в сравнении с благом дочери.

Когда пришла пора, Радж подыскал для Джии хорошую начальную школу поблизости, но Марин отвергла его выбор в пользу престижной частной школы в Сан-Хосе, в которую допускались только избранные члены их общины. Она была уверена, что за сорок тысяч в год дочь получит самое лучшее образование. Даже возможность сделать выбор убеждала Марин в том, что она – не продукт прошлого, что ей удалось разорвать круг обид и разочарований, что дочь – ее будущее.

– Маленький колледж? – Марин захлопывает крышку телефона и поворачивается на сиденье, чтобы посмотреть дочери в глаза. – Джия, это плохая идея.

– Почему? – Джия отводит взгляд и смотрит в окно. – Это может быть хорошая школа.

– Не для тебя. Как ты можешь даже говорить об этом? Я не желаю слышать такие речи.

– Не так уж важно, куда я поступлю, – Джия опускает стекло. Ветер развевает ее волосы и заглушает голос матери. – Кроме того, я хочу быть поближе к моим друзьям.

– Твоим друзьям?

Джия очень общительна. Легкости общения с людьми, какой дочь обладала с детства, у Марин не было никогда. Джия совершенно непосредственно улыбалась и вступала в беседу с незнакомыми людьми. Для Марин, которая всегда вела себя с другими чопорно и скованно, стало откровением открытие, что ее дочь так сильно обошла ее в искусстве общения.

– Кто же из твоих друзей хотел бы, чтобы ты пожертвовала ради него своим будущим?

Недавно подружки Джии начали ходить на свидания. Когда дочь попыталась обсудить эту тему с Марин, та немедленно сказала «нет». Свидания отнимают время, необходимое для занятий. И хотя Джия продолжала упрашивать ее, Марин отказалась изменить свое решение. Сама Марин никогда не ходила на свидания, будучи подростком. Индийские обычаи требовали, чтобы девушка до свадьбы была чиста на сто процентов. Даже одно свидание могло запятнать ее репутацию и сделать ее негодной для брака. Но Марин говорила «нет», исходя вовсе не из этих соображений. Она просто не желала, чтобы кто-то другой смог влиять на жизнь и взгляды Джии.

– Никто, – Джия отвечает быстро, без колебаний, и зарывается поглубже в сиденье. Она ищет песню на своем телефоне и втыкает в уши наушники. – Не важно. Гарвард или Йель тоже здорово. Они первые в моем списке.

* * *

Марин втирает лосьон в сухие ладони. Годы набивания текста на компьютере сформировали на ее пальцах непроходящие мозоли. Ее волосы заплетены в тугую косу, спускающуюся по спине. Шелковая ночная рубашка доходит до пят. Экономка, которая живет вместе с ними, уже давно ушла спать, предварительно тщательно прибрав кухню. Марин пообедала за письменным столом, ей необходимо было переделать кучу работы. День, наполненный переживаниями, вымотал ее, и тело требует отдыха. Но она продолжает мысленно проигрывать разговор с Джией, оставив всякую надежду на отдых.

– Ты очень возбуждена сегодня, – Радж выходит из душевой, его бедра обвязаны полотенцем. Капельки воды стекают с волос на ковер. За последние годы его торс пополнел, но руки и ноги остались такими же, какими были в день их свадьбы. Черная с проседью растительность покрывает его смуглую грудь, но волосы на голове еще сохраняют свой первоначальный цвет. – Волнуешься за Джию?

– Со мной все в порядке.

Она не хочет обсуждать эту тему. Разговор в машине ясно показал Марин, что ей не удалось объяснить дочери важность образования в престижном учебном заведении. Она перебрала в уме все способы исправить положение. Первым шагом должно стать путешествие по Восточному побережью и университетам Лиги Плюща^[6]. Джия, конечно же, заинтересуется студенческими общежитиями и жизнью на другом конце страны. Несмотря на то что впереди у нее еще несколько лет, пора позаботиться об этом. Марин уверяет себя, что дочь просто боится уезжать далеко от дома. Сформировав план, Марин успокаивается.

– Надо ложиться спать. Завтра рано вставать.

– У Джии теннисный турнир, – Радж снимает с себя полотенце и вешает его на крючок. Он проскальзывает под одеяло и наблюдает, как Марин выключает лампы. – Я могу отвезти ее, если тебе нужно работать.

С тех пор как они в последний раз занимались любовью, прошел целый месяц. Обычно инициатором выступает Радж, хотя Марин редко отказывает ему. За ночь до свадьбы ей объяснили, что секс – это право мужчины. Не имеет значения, насколько женщина успешна в своей карьере, ее долг – удовлетворять желания мужа. В их отношениях это единственное, что не находится под полным контролем Марин. И сколько бы она ни уверяла себя, что секс доставляет удовольствие им обоим, он всегда оставляет ее одинокой и опустошенной.

Их интимная жизнь не отличается разнообразием: пара позиций, а чаще всего одна. Он кончает первым, довольно быстро. Если Марин требуется еще, она кладет его руку себе между ног. Радж прижимается к ней сзади и массирует, пока жена не достигает оргазма. Иногда разрядка происходит быстро, но если она не наступает через десять минут, Марин отстраняется от мужа. Неспособность ее тела отозваться означает, что она не готова и они оба только зря жертвуют драгоценными часами сна.

Сегодня Марин не в настроении. Она может привести множество причин. Ее вымотала работа. Просмотр документов, завершение сделок и инструкции для ее команды по реализации проектов даются ей сейчас тяжелее, чем прежде. Еще этот разговор с Джией. Но если быть честной, настоящая причина – больничный запах. Осознание того, что ее отец может никогда не выйти из комы, что человек, который определял всю ее жизнь, теперь теряет свою, потрясла Марин.

– Хочешь заняться сексом? – спрашивает она резче, чем следует. Прежде чем Радж успевает ответить или подвинуться к ней, Марин говорит: – Похоже, сегодня неподходящая ночь.

– Конечно. Нет, все в порядке.

Радж озадачен. Марин понимает это по его голосу. За все годы брака она отказывала ему только в тех случаях, когда у нее были месячные или ей нездоровилось. Сегодня эти аргументы не работают. Зато в голове Марин прошлое вновь начинает бряцать цепями. Сейчас Брент в коме, и цепи чуть-чуть ослабли, но, как бы Марин ни старалась, она не может избавиться от них, и невольно представляет, как был бы разочарован отец, узнав, что она не способна ублажить мужа. Марин отгоняет от себя эту мысль и поворачивается лицом к мужчине, с которым делит ложе уже столько лет.

– Никак не отделаться от мыслей, – говорит она, пытаясь объясниться, хотя Радж об этом не просит. – О больнице и всем, что с этим связано.

– Думаю, проблема не в этом, – он поворачивается к ней спиной. – Спокойной ночи, Марин.

Досадуя на панику, которая охватывает ее при мысли о смерти отца, она лежит на спине тихо, не шевелясь. Поскольку Радж не задает вопросов, она не придумывает ответов. Она скрывает, как ей страшно и одиноко. Скрывает, как ей хочется, чтобы он овладел ею, но не представляет себе, что сделала бы, предложи он ей это.

Марин лежит на дальнем краешке кровати. Минуту назад она думала только о сне, а теперь мысли блуждают неизвестно где. Все ее родные сегодня пришли в больницу ради отца. Зачем – она не знает. Если он останется жить, они вернутся к нормальной жизни. Конечно, их «нормальная жизнь» – совсем не то, что у других людей. У каждой из них есть своя роль, и каждая отлично справляется с ней. Триша – это клей, который склеивает всю семью. В качестве всеобщей любимицы она считает своим долгом организовывать семейные встречи. Пока они делят общие трапезы, она может сохранять иллюзии об идеальной семье. Триша собирает их по праздникам, будь то Дивали или Рождество; она стремится собрать всех без исключения. Когда уехала Соня, Триша стала относиться к своим обязанностям еще серьезнее. Словно стремилась заполнить пустоту, оставленную сестрой, которая решила, что ей будет лучше без них.