Текст книги "След сломанного крыла"

Автор книги: Седжал Бадани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Я знала, что она никогда не вернется, пока жив ее отец.

– Рани… – кажется, Дэвид начинает понимать, к чему она ведет. Он жестом пытается остановить ее: – Я думаю, вам не стоит продолжать.

– Нет, это последний мой шанс сказать правду, – Рани встает и отходит как можно дальше от человека, с которым провела большую часть своей жизни. – Брент начал терять зрение. Ему помогали только глазные капли, которые ему прописал врач, – Рани роется в своей сумочке и находит то, что искала. – Было важно, чтобы он капал по три капли каждый день. Это поистине чудодейственное средство. Оно помогает вам видеть, когда вы боитесь ослепнуть. Но еще он принимал патентованные капли от покраснения глаз.

Рани ставит флакончик «Визина» на стол рядом с кроватью.

– Я узнала, что это лекарство многоцелевого действия. И при неправильном использовании запросто может превратиться в яд.

Рани порывисто вздыхает. Ее пальцы вертят флакончик, напоминающий ей о каплях, которые она постоянно добавляла в чай Бренту.

Тем вечером, в день рождения Сони, Брент сказал, что она и Рани похожи, желая оскорбить их обеих, но Рани хотелось, чтобы так и было на самом деле. Ей хотелось обладать силой своей дочери. Ей нужно было решиться и не дать Бренту разрушать их жизни дальше.

Рани поднимает глаза и видит, как Дэвид потрясен. На мгновение она испытывает стыд и угрызения совести за то, что так много открыла возлюбленному Сони. Но ей просто не оставалось ничего другого. Ведь для ее дочери, никого не впускавшей в свою жизнь, Дэвид – возможно, единственный, кого она сумеет любить. Рани пыталась сказать Соне, что любит ее, но было уже слишком поздно. Соня не доверяла ей. Но она доверяет Дэвиду, и, может быть, если он сам расскажет ее дочери обо всем, та поверит, что ее любят.

– Но скажите Соне вот что. Важно, чтобы она знала. Видите ли, моя дочь думает, что все, что я делаю, я делаю ради Триши. Но это я сделала ради Сони, потому что люблю ее. Я тосковала по ней и хотела, чтобы она вернулась в дом, где будет жить в безопасности.

Рани сознает, что она совершила и какими могут быть последствия. Она знает, что Дэвид должен сообщить об ее преступлении и что скоро люди узнают об этом. Ей останется только сменить одну тюрьму на другую. Но для нее это единственный способ освободить Соню. Это ее единственный дар дочери, которой раньше она не могла дать ничего.

– И еще одно, – говорит Рани, собираясь уйти. – Скажите Соне, что я начала делать это до того, как узнала правду о Трише, а не после. Задолго до того.

Соня

Я быстро ухожу из палаты. Я хочу, чтобы решение было исполнено, чтобы аппараты были отключены. Я не уверена, что готова к смерти отца, но после недвусмысленных ответов Марин и Триши знаю, что время пришло. Однако из-за отказа Джии мы снова оказываемся там, где были раньше. Мы будем бесконечно ждать другого подходящего случая.

– Как поживает Уилл? – спрашиваю я дежурную сестру. – Есть какие-нибудь новости?

– Его выписали прошлым вечером, – говорит она, – диагностировав эпилепсию. Отправили домой, снабдив лекарствами на случай нового приступа.

– Какого типа у него эпилепсия? – спрашиваю я. Я знаю, что существуют разные типы эпилепсии. Некоторые длятся всю жизнь, а некоторые со временем прекращаются.

– У него легкая форма, – отвечает она. – К восемнадцати годам он ее перерастет, – медсестра прерывается, чтобы ответить на звонок пациента, а потом продолжает: – Поздний приступ – это хороший признак. Приступы продлятся у него всего пару-тройку лет.

– А как насчет футбола? – спрашиваю я.

Она поворачивается в своем кресле в мою сторону:

– Когда они уходили из больницы, я слышала, как он говорил своему отцу, что не хочет больше играть в футбол. Отец обнял его и сказал, что он может поступать, как хочет, лишь бы выздоровел.

Медсестра уходит к пациенту. Эпилепсия оставляет Уиллу и его родным мало шансов, но они справились с ситуацией по-своему. Я думаю о своей реакции на события, которые формировали мою жизнь. Сколько раз я причиняла боль самой себе своими поступками, своим постоянным стремлением убежать куда-то, потому что знала только этот способ решать проблемы.

Что, если был какой-то другой путь починить сломанное? Что, если нужно было выбрать счастье, а не печаль? Я вижу Дэвида, идущего по коридору. Он чем-то сильно озабочен. Дэвид тоже видит меня, и наши взгляды встречаются. Мы киваем друг другу и, словно по уговору, отворачиваемся. Я гоню мысли прочь, понимая, что мне остается только смириться с настоящим положением вещей.

Марин

По дороге домой они молчат: каждый все еще переживает сцену в больнице. Марин тихо сидит рядом с Раджем и – редкий случай! – не дает руководящие указания на каждом повороте. Ей очень хочется поговорить с Джией, спросить, почему она так проголосовала, но Марин не может найти подходящих слов. В зеркале заднего обзора она видит Джию с наушниками на голове и воображает себе музыку, которая льется ей в уши. Взглянув украдкой на Раджа, она видит его напряженный взгляд, прикованный к дороге.

Они с Раджем прошли долгий путь с того дня, когда семь раз обошли костер, чтобы связать себя узами брака. Свадебная церемония проходила в храмовом зале, который ее родители арендовали для такого случая. Внутри было возведено временное возвышение, где брамин, руководивший церемонией, мог сидеть и зачитывать обеты перед пятьюстами членами индийской общины, которые пришли сюда, чтобы стать свидетелями бракосочетания. Марин с трудом могла бы припомнить десяток имен присутствовавших на свадьбе – большинство гостей были не ее друзьями, а родителей.

– Спасибо тебе за этот день, – говорит Марин донельзя удивленному Раджу. – Я знаю, у тебя много работы.

Это единственное, что она может сказать, чтобы выразить свою благодарность.

– Я сделал это для Джии, – тихо говорит Радж. – Я хотел быть там ради нее.

– Да, конечно.

Марин отворачивается к окну и смотрит, как мимо пролетают деревья, растущие по краю дороги. В день свадьбы она поняла, что это навеки, потому что так принято в их культуре. Марин не была влюблена в своего мужа; это был союз равных, которых поженили, чтобы они создали семью и заботились друг о друге долгие годы. Блестящий брак, думала она. Аппетит приходит во время еды.

Чтобы двум молодым людям позволили встретиться, у них должны быть схожие уровень образования и достижения, отмеченные в резюме. Потом понадобится, чтобы совпали и другие их особенности. Например, внешность. Темнокожему парню нечего и мечтать о светлокожей девушке, и наоборот. Крупный мужчина может надеяться получить в жены только крупную женщину. Каждый из этих факторов подвергается самому скрупулезному рассмотрению, и лишь после этого родители дают благословение на брак. Но никто и никогда не упоминает о любви, и вопрос о ней не обсуждается. Будто, раз все остальное у людей совпадает, любовь непременно придет сама самой.

Но этого не случилось. Сейчас Марин готова это признать. Она так и не полюбила Раджа. Он никогда не был нужен ей так, как бывает нужен тот, кого любишь. Она всегда ставила свои нужды и желания выше его желаний и потребностей. Она в точности выполнила то, чего от нее ожидали, – она соединилась с ним, чтобы создать совершенный союз. Их дом был заполнен роскошью, их дочь, воспитанная по совершенному образцу, должна была всегда быть на шаг впереди всех остальных. Но соединявшие их узы оказались слишком слабыми и хрупкими.

Крик Джии, пожелавшей спасти дедушку, вырвался инстинктивно, девушка бесстрашно восстала против всех, сказав, что необходимо дать ему еще один день, еще один шанс вернуться. Она сказала, что она не может его потерять, потому что любит. Марин хотелось громко возразить дочери, что ее дед не способен любить, что он показал ей ту сторону своей натуры, которой на самом деле не существует.

Маг и волшебник Брент создал для Джии сказку, выдумку, которая служила его целям. Он желал чувствовать себя нужным, необходимым, особенным. Джия никогда не была свидетелем его бесчинств, и Марин ошибалась, изо всех сил стараясь создать иллюзию ради Джии и ради себя самой, скрывая правду от своей единственной дочери. Рани была права: Марин не верила в то, что Джия любила бы ее такой, какая она есть, безо всяких созданных ею химер. Марин недостаточно любила себя настоящую, чтобы поверить в то, что кто-то может тоже полюбить ее.

* * *

– Джия? – Марин осторожно стучится в дверь, приоткрывает ее и заглядывает в комнату. – Могу я минуточку поговорить с тобой, бети?

– О школе? – настороженно спрашивает Джия.

– Нет-нет, не о школе, обещаю, – Марин входит в комнату и закрывает за собой дверь. Она старается подавить нервозность и страх. – Я хочу рассказать тебе кое о чем. Мне давно следовало сделать это.

Джия бросает на пол кофточку и брючки и вытаскивает из гардероба свободную футболку. На ее теле теперь нет следов побоев. Кожа у нее гладкая и чистая, без черных и синих пятен, которые красовались там совсем недавно. Радж удалился в комнату для гостей, предварительно клюнув Джию в макушку и бросив предостерегающий взгляд на Марин. Она кивнула ему, опасаясь скорее реакции Джии на свое вторжение, чем вреда, который может принести дочери.

Джия идет в ванную и пару раз лениво проводит щеткой по зубам. Марин прикусывает язык, мудро решив, что сейчас лучше не заводиться по этому поводу. Она садится на кровать, ожидая, когда Джия закончит умываться и присоединится к ней. Выйдя из ванной, Джия подходит к кровати с другой стороны и забирается под одеяло. Она взбивает подушки и откидывается на них.

– О чем ты хотела поговорить? – спрашивает она.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, – Марин глубоко вздыхает, набираясь мужества. – Я никогда не рассказывала тебе о своем детстве. О том, кто я такая.

– Почему? – снова спрашивает Джия. Эманация невинности, ранее исходившая от нее, теперь пропала.

– Я не знаю, – лжет Марин, все еще боясь открыться. Она молча ругает себя, ей хочется, чтобы чья-то рука направляла ее. Но ей придется предпринять эти шаги самостоятельно, и все должно встать на свои места. – Я не хотела переезжать в Америку, – начинает рассказ Марин. – Мы жили в Индии, в маленьком домике, там было всего две комнаты. Большинство моих друзей готовили еду на угольях, но у нас, по счастью, была плита. Это считалось роскошью.

– С ума сойти! – бормочет Джия. Она слушает очень внимательно. – Как вы могли выносить это?

– Это был наш дом, – объясняет Марин. – Все, что я знала и любила. Папа был очень добр ко мне, пока мы жили в Индии. Он играл со мной, покупал мне игрушки, – когда пришли визы, он показал ей фотографии с американскими пейзажами в книжках. Из их маленькой деревушки Америка казалась раем, таким местом, где сбываются все мечты. – Он любил меня, – Марин все еще помнила то чувство, когда была «его девочкой». В доме не было сыновей, и Брент все свое внимание отдавал ей. Поэтому когда-то Марин считала, что ей сильно повезло.

– Ты говоришь обо всем этом в прошедшем времени.

– Когда мы переехали в Соединенные Штаты, все изменилось, – Марин придвигается к Джии и кладет ноги в носках на одеяло. – Как ты узнала о том, что он делал со мной? Кто тебе рассказал об этом?

– Он и рассказал, – отвечает Джия. Она вся напрягается и разглаживает простыню на кровати. – Я была еще маленькой. Наверное, мне было лет девять или десять, точно не помню. Он спросил меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я ответила, что хотела бы быть тобой.

Марин задерживает дыхание, не в состоянии вспомнить ту пору, когда дочь возносила ее так высоко. Сколько же она упустила в своей жизни!

– Я не знала об этом.

– Ну, понимаешь, не очень-то ловко сказать маме, что хочешь быть, как она.

– А я думаю, что я не могла бы этого сделать, – Марин никогда не хотела быть похожей на Рани. Она не хотела быть слабой, когда ей требовалось быть сильной. Было легче подделываться под Брента. – И что дедушка сказал тебе на это?

– Что ты такая благодаря ему, – Джия смотрит на стену. В комнате становится очень тихо. – Он сказал, что ты не очень умная и не очень дисциплинированная. Что он бил тебя, чтобы заставить учиться. Что делал это из любви к тебе.

Марин с трудом сдерживает крик, рвущийся из глубины души. Как мог отец убедить себя в этой лживой выдумке, а потом пересказывать ее своей единственной внучке?

– Впервые он ударил меня в мой первый день рождения в Америке, – продолжает Марин, прислушиваясь к дыханию дочери. – Я уронила на землю рожок с мороженым, которое он мне купил.

– Мамочка! – произносит Джия с болью в голосе.

– Потом я неправильно написала одно слово в тесте и заработала девяносто восемь баллов из ста.

Марин ходила в американскую школу два месяца. Учительница прикрепила к ее листку «смайлик», гордая тем, что ее новая ученица так правильно пишет английские слова. Сначала девочка показала тест Рани. Та обняла дочь и сказала, что гордится ею. Марин с волнением ждала отца. Когда он пришел домой, она подбежала к нему, как обычно делала в Индии. Марин думала, что он подхватит ее на руки и подбросит в воздух от радости. Но эти дни давно прошли.

– Отец дважды ударил меня по лицу и сказал, что, если я в следующий раз не получу сто баллов, он отречется от меня.

– Мамочка… – в глазах Джии стоят слезы. Барьер между ними начинает трещать. – Почему он это делал? – спрашивает Джия.

– Я не знаю. Он никогда не говорил мне, – Марин произносит слова, которые никогда не могла произнести раньше. – Думаю, он просто не любил меня. Может быть, еще в Индии любил, а потом почему-то перестал.

– Как можно перестать любить собственного ребенка?

Марин вспоминает последние месяцы, когда они с Джией оказались по разные стороны баррикады. И в аду она не переставала любить свою дочь. Это было невозможно.

– Я не знаю, – отвечает Марин. – Думаю, мой отец – пример того, какими родители быть не должны, – Марин умолкает и берет Джию за руку. Она старается подобрать слова, чтобы объяснить свои поступки. – Он бил меня при каждом удобном случае, бети. Ему было неважно, что я получала отличные оценки и была первой в классе. Для него ничто не было достаточно хорошим. Он бил меня, потому что мог. Я была не в состоянии остановить его, – Марин подавляет рыдания. – Вот почему я так поступила с Адамом.

– Потому что его ты могла остановить, – говорит Джия.

– Потому что я не могла позволить, чтобы тебе причиняли такую же боль, какую причиняли мне. Я не могла бороться за себя, но я сказала себе, что за тебя буду бороться, – говорит Марин. – Мне слишком хорошо знакомы жестокость, насилие и вред, который они наносят, чтобы я спокойно смотрела, как подобное происходит с тобой. Когда ты родилась, я почувствовала – стоило вынести все ради того, чтобы у меня была ты.

– Мамочка… – шепчет Джия, и слезы катятся по ее лицу. – Почему ты никогда не рассказывала мне о своем прошлом? О том, что пережила?

– Потому что я боялась, что ты не будешь любить меня, – говорит Марин, наконец-то признавая правду. – Вдруг ты не смогла бы любить меня, зная, насколько я была сломлена, любить меня со всеми изъянами, – внезапно она осознает то, чего не понимала прежде. – Теперь я знаю, что это было не из-за меня. Он бил меня, потому что был сломлен сам, – Марин делает паузу. – Но я так боялась потерять твою любовь.

– Ты моя мама, – говорит Джия, улыбаясь сквозь слезы. – Я люблю тебя, несмотря ни на что.

– Я надеюсь, что это так, – говорит Марин с сияющими глазами. – Потому что в мире есть много такого, без чего я могу прожить, но…

Марин не может закончить фразу. Она протягивает руки к Джии, и дочь бросается к ней. Они крепко обнимаются.

– Почему ты позволяла Адаму бить тебя? – наконец спрашивает Марин. – Почему ты так любишь его?

– Потому что с ним я не должна быть совершенной, – произносит Джия после небольшого раздумья. – Потому что мне не нужно было держать себя под контролем.

– Так, как я требовала от тебя? – спрашивает Марин.

– Наверное, да.

Марин задает вопрос, который терзал ее с тех пор, как она узнала правду:

– А что ты чувствовала, когда он бил тебя?

– Странно, но я словно цепенела, а потом оживала, – Джия кладет голову на согнутые колени. – Он говорил, что я нужна ему, такая, как я есть. Говорил, что я единственная, кто делает его счастливым. Единственная, кому он доверяет, – Джия поднимает глаза и смотрит на мать. – Потом он всегда плакал, говорил, как сожалеет. Но я не думаю, что он сожалел.

Марин хотелось бы знать, сколько душевной боли может вместить одна жизнь. Слышать то, что рассказывала ее дочь, признавать собственную вину – все это было просто ошеломительно.

– Я хотела, чтобы у тебя была замечательная жизнь, – говорит она, понимая теперь, как сложить все детали мозаики. – Я считала, что к этому может привести постоянный контроль над собой.

– Я скучаю по нему. Когда я вижу его, я чувствую себя защищенной, – объясняет ей Джия.

– Я знаю.

Марин думает о своем визите в больницу. О том, как даже после всего, что было, жаждала отцовской любви. Она вспоминает, как оправдывала его поступки, для которых не могло быть никаких оправданий. Это происходило потому, что она нуждалась в его любви. Потому, что Марин была уверена в том, что никто не способен любить ее, даже она сама.

– Могу я помочь тебе? – отваживается спросить она.

– Я боюсь, – отвечает Джия. – Я не понимаю почему. Почему он мне нужен?

– Я тоже не понимаю, – признается Марин. – Но мы можем попробовать сделать что-то вместе?

Марин думает о шагах, которые ей необходимо предпринять, о собственном исцелении. На это у нее может уйти вся жизнь. Она не уверена, что полностью излечится, но должна отправиться в это путешествие, хотя бы для того, чтобы держать свою дочь за руку и помогать ей в пути. Она должна помочь Джии выработать правильную линию поведения. – Я не стану поощрять тебя или критиковать. Просто всегда буду рядом, – Марин прикусывает губу, ее глаза наполняются слезами. – И буду любить тебя всегда, несмотря ни на что.

«И, может быть, научусь любить саму себя», – думает она.

– А как же вы с папой? – спрашивает Джия, совсем как маленькая девочка, а не взрослая девушка. – Что вы собираетесь делать?

– Вместе помогать тебе, – в данный момент это единственное, что Марин может предложить. Но сейчас достаточно и этого, сейчас самое главное для них – Джия. Марин наконец понимает, что единственный правильный путь – встать с Раджем плечом к плечу и возвести стену, которая защитит их дочь от любой беды. Со временем все встанет на свои места. В любом случае Марин всегда будет благодарна Раджу за то, что он подарил ей величайшую радость в жизни – их дочь. – И каждый день мы будем говорить тебе, как ты нам нужна. Мы сделаем все, чтобы помочь тебе.

– Хорошо, – говорит Джия, крепко держа Марин за руку. Они вместе смотрят в окно и видят, как солнце исчезает за горизонтом, как восходит луна, чтобы занять его место на небе, даря свет тем, кто ищет свой путь.

Триша

Я приезжаю к Эрику вечером и понимаю, что он уже дома, когда вижу его машину. Он дал мне свой новый адрес на случай, если что-нибудь понадобится. Мне было нужно, чтобы он вернулся домой, но я не говорила ему об этом и не предъявляла никаких требований.

Он открывает, едва услышав звонок в дверь. Он в шоке оттого, что видит меня. Мой бывший муж рассматривает меня с изумлением, но потом вспоминает о приличиях и приглашает войти. На кухонном столе лежит замороженная пицца, разрезанная напополам, рядом стоит открытая бутылка пива. Эрик одет в поношенные футболку и джинсы – таким я видела его сотни раз. Я провожу потными ладонями по бедрам, потому что ужасно боюсь и нервничаю.

Сегодня днем я занималась своим туалетом почти два часа. Сначала я надела платье, но потом решила, что это будет чересчур. Потом я надела джинсы и кардиган. Это тоже не подошло. Наконец я остановилась на юбке и летней маечке, так как почувствовала, что этот наряд возвращает мне какую-то толику прежней женственности. Вспомнив слова отца, я колебалась, стоит ли слишком сильно обнажаться – вдруг он подумает, что я завлекаю я его? Но я пресекаю эти мысли. Я достаточно раздумывала, чтобы понять, что все мои эмоции нормальны.

Несмотря на свой страх, в ситуации с Эриком я была подстрекателем, а не жертвой. Снова и снова я повторяла себе, что ни в чем не виновата; со временем, надеюсь, я смогу поверить в это сама.

– Триша, – произносит Эрик с завидным спокойствием, – как странно видеть тебя здесь.

– Надеюсь, я не помешала? – может быть, он не один? Быстро оглянувшись вокруг, я пытаюсь обнаружить признаки присутствия женщины – сумочку или следы губной помады на стакане. Но вижу только диван, стул и письменный стол. Вижу груду бумаг на диване, чехол от компьютера на столе. Ноутбук стоит там же и загружается. – Мне следовало сначала позвонить?

– Все в порядке, – говорит Эрик. – Просто я не ждал тебя.

Ему явно не по себе от моего прихода. Мы были женаты столько лет, а сейчас чувствуем себя чужими. Желая избавиться от этого неприятного ощущения, я тороплюсь высказаться:

– Я хочу дать тебе ответ на твой вопрос.

– Какой вопрос?

– Почему я не хотела иметь детей, – быстро говорю я. Я мысленно проигрывала различные сценарии, изобретала разные способы затронуть больную тему, перебирала подробности, в которые придется вникать. Я знала каждое слово, которое произнесу, но не могла предусмотреть его реакции. Сколько бы я ни пыталась представить себе, какой она будет, у меня ничего не выходило.

– Ты спрашивал об этом много раз, но у меня не было ответа. Теперь он есть.

– Триша, – осторожно говорит Эрик, – это уже не имеет значения. Все кончено.

– Я знаю, – соглашаюсь я, вспоминая конверт с документами о разводе. – Но я узнала ответ недавно, и, думаю, его следует узнать и тебе. Ты это заслужил.

Вздохнув, Эрик указывает мне на диван. Я отодвигаю кучу бумаг в сторону и сажусь. Он садится на стул напротив. Я кладу ногу на ногу, но потом решаю, что лучше поставить обе на пол. Я опираюсь о кожаные подушки и встречаюсь с Эриком взглядом. Раньше его глаза были полны любви и приятия. Теперь я вижу в них недоверие и подозрение.

– Я начала кое-что припоминать, – продолжаю я, – но эти воспоминания не имели для меня никакого смысла. Я видела девочку, которая бредет по коридору и тихо плачет, взывая о помощи, – я проглатываю комок в горле, мешающий словам прорваться наружу. – Чем больше мы говорили о детях, тем чаще передо мной возникал этот образ. Этой девушке была нанесена страшная рана.

– Ты никогда не рассказывала об этом.

– Я думала, что вижу кого-то другого, не себя, – пытаюсь объяснить я. – Но девушка находилась в доме, где я жила в детстве.

– Так кто же это был? – нетерпеливо спрашивает Эрик.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь успокоиться и набраться мужества. Я хранила так много секретов от этого человека и от самой себя, что не знаю, с чего начать.

– Папа не был тем человеком, которого ты знал. Я была его любимицей, – я встаю и начинаю ходить по его маленькой комнате, надеясь, что так будет легче. – Но Соню, Марин и маму он не любил. Он постоянно избивал их.

– Триша… – произносит Эрик, и в его голосе чувствуется боль. У меня нет сил взглянуть на него. Не сейчас, когда я только слегка приоткрыла завесу над правдой. – Почему ты никогда не говорила мне об этом?

– Мне было стыдно. Нам всем было стыдно признаться в этом. Я подгоняла то, что происходит, под свою версию реальности. Я не знаю, – говорю я. – Но он никогда не бил меня, – сейчас мне хочется смеяться над своей глупостью, над своей отчаянной потребностью верить во что угодно, только не в то, что происходило на самом деле. – Поэтому, хотя мать и сестры ненавидели его, хотя Соня убежала из дома из-за него, я продолжала любить его и верить в него.

– Тебе он был хорошим отцом, – тихо говорит Эрик, глядя на меня. – Я замечал это всякий раз, наблюдая за вами.

– Да, так мне казалось. Но слушай. Когда мы были детьми, он часто сердился на нас. Чтобы напугать нас, он обычно приносил домой бутылку виски или ликера. Это была просто угроза, желание показать, что он способен на большую жестокость, когда пьян. Но бутылка всегда оставалась неоткупоренной.

– Я никогда не видел, чтобы Брент хотя бы пригубил спиртное, и решил, что именно поэтому ты тоже не переносишь алкоголь.

– Я тоже так думала, – бормочу я. Хорошая дочь, следующая примеру отца. Наконец я поднимаю глаза на Эрика, мне необходимо видеть его реакцию на мои слова. – Когда Марин вышла замуж, мне было пятнадцать лет, – я делаю паузу, собираясь с духом. – В ночь после свадьбы папа выпил бутылку, которую принес домой, – я перехожу на шепот. – Мама спала, она устала после праздника. Я осталась старшей из детей в доме, – я чувствую, как мои глаза наполняются слезами, но смахиваю их. – Я спала в своей постели… – я останавливаюсь и делаю выдох. – Соня спала в своей комнате.

– Триша! – я снова слышу боль в его голосе. Я уверена, что он подозревает самое ужасное.

– Я ничего не запомнила, – говорю я. – Я побежала в комнату Сони и рассказала ей, но на следующее утро все выветрилось из моей памяти, как будто ничего и не было.

– Он изнасиловал тебя? – слова с трудом вырываются из его горла.

– Да, – еле слышно шепчу я, видя его потрясение и отчаяние.

– Господи! – Эрик трет лицо руками.

– Но какое-то смутное впечатление все же осталось. Какие-то фрагменты воспоминаний… Я была уверена, что вижу в них Соню, – я провожу руками по бедрам, чувствуя себя обнаженной. – В тот день, когда мы в последний раз виделись с тобой, я припомнила почти все. В мамином доме я упала в обморок, на меня нахлынули воспоминания, а мама рассказала мне…

– Она знала? – я слышу ярость в его голосе.

– Отец признался ей, перед тем как впал в кому, – я чувствую, что с моих плеч свалилась гора. – Я никогда не понимала, почему не хочу детей. Теперь понимаю, – Эрик сидит неподвижно и внимательно смотрит на меня. – Я была уверена, хотя и не знала почему, что, даже если бы любила своего ребенка так же сильно, как папа любил меня, в конце концов заставила бы его страдать, – я опускаю глаза. Столько вещей стали очевидными теперь. – Несмотря ни на что, я никогда не смогла бы сделать такое, никогда, – я беру свою сумочку и собираюсь уйти, но перед этим я бросаю на Эрика взгляд, думая, что вижу его в последний раз. – Я совсем не хотела лгать тебе. Я совсем не хотела причинить тебе боль. Прости.

– Триша, – окликает он меня, когда я уже стою у дверей. Я поворачиваюсь к нему, чтобы сказать «до свидания». – Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы помочь тебе? Врача или кого-то еще?

Я киваю:

– Я хотела бы пойти к врачу. Я поищу специалиста по случаям сексуального насилия над детьми, – я пожимаю плечами. – Просто все это меня ошеломило.

– Думаю, это еще слабо сказано, – говорит Эрик.

– Да, – я пытаюсь улыбнуться, и это удается мне легче, чем я думала. – Спасибо, что выслушал меня, – я снова смущенно улыбаюсь. – Спасибо тебе за нашу совместную жизнь. Ты так много значил для меня… – я умолкаю, борясь с подступившими рыданиями. – Я подпишу документы и тут же вышлю их тебе.

– Триша, – он встает со стула и подходит ко мне, – скажи, нельзя ли мне сходить на несколько приемов к врачу вместе с тобой? Я хочу попытаться понять, через что тебе пришлось пройти.

Я поражена, я не ожидала такого предложения.

– Эрик, почему ты хочешь пойти со мной?

– Мы были мужем и женой, но я не знаю, были ли мы друзьями, – отвечает он. – Может быть, сейчас как раз пришло время узнать.

В детстве я восхищалась звездопадами. Я наблюдала, как звезды падают с ночного неба на землю, и думала, что каждая упавшая звезда означает исполнение желания какого-нибудь ребенка. Я тоже задумывала желания, когда видела падающую звезду, всегда одно и то же – чтобы я всегда жила счастливо. Все истории, о которых я читала в книгах, хорошо заканчивались. Я не сомневалась, что, хотя моя история еще не написана, она тоже будет счастливой. Когда детские мечты столкнулись с реальностью, я поняла, что не у всех историй хороший конец, что люди часто страдают неизвестно почему. Но я не расставалась со своей мечтой. Для этого надо было всего лишь сохранить в себе детскую убежденность, что все возможно.

– Да, – отвечаю я ему.

Я представляю себе еще одну падающую звезду, но на этот раз не загадываю желания. Я всего лишь улыбаюсь, понимая, что, хотя не каждая история кончается счастливо и не каждая начинается с трагедии, в жизни присутствует и то и другое. И эти моменты не всегда создают или разрушают тебя – просто они части целого.

У меня впереди целая жизнь, чтобы разобраться в том, что отец сделал со мной и что со мной сделала его любовь. Возможно, я никогда не пойму, почему забыла тот страшный случай. Но одно я знаю точно и не забуду никогда: у меня есть я сама и есть право поступать так, как я считаю нужным. Теперь для меня важны лишь это знание и люди, которых я люблю.

Я клянусь, что обрету себя саму, узнаю, кто я такая, что никогда не буду дочерью, которой нужен отец, или женой, которая старается быть идеальной. Без страха я в одиночку пушусь в это путешествие и открою для себя ту женщину, которой могу стать. Я никогда не хотела причинить боль Эрику, никогда не думала, что скорее предаю его, чем спасаю себя. После того что он сказал, я поняла, как мне с ним повезло. Может быть, нам посчастливится обрести нашу любовь снова и найти путь к исцелению. Но сейчас, в момент, когда я определяю свое будущее, я обещаю себе никогда не забывать прошлого.

Соня

Я одна. Триша вернулась в свой дом, а мама пропадает в храме. Она сказала, чтобы я не дожидалась ее, потому что она придет поздно. Мама не сказала почему, а я не спросила: мы обе соблюдаем установленную нами невидимую границу. Мне надо чем-то заняться, и я развожу огонь в гостиной, чтобы согреть руки у пылающего огня.

Тишину нарушает звук дверного звонка, и я вздрагиваю – ведь я никого не жду. Мамины подруги обычно заходят совсем ненадолго: либо занести еду, либо осведомиться о состоянии нашего отца. Теперь эти визиты стали более редкими. Больше у нас почти никто не появляется. Что ж, жизнь идет своим чередом, и только мы не готовы это признать.

– Кто там? – спрашиваю я и с опаской смотрю в дверной глазок. Увидев лицо Дэвида, я широко распахиваю дверь.

Когда я заполняла анкету для отдела кадров, он видел мой адрес. Этот район хорошо известен Дэвиду: его друзья купили в конце нашей улицы дом.

– Я хотел поговорить с тобой, если у тебя есть минута.

Дэвид выглядит встревоженным.

Мой первый порыв – закрыть дверь немедленно, но я не могу. То, что я вижу его здесь, в доме, который когда-то был моей тюрьмой, странным образом придает мне сил.