Текст книги "В тени истории (ЛП)"

Автор книги: Себастьян Хаффнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Гражданские размышления

Об индустриальной революции

Революционный класс сегодня всё тот же, какой и всегда был: класс интеллектуалов.

«Вы, рабочие, когда–нибудь будете ездить в своих собственных автомобилях, пересекать моря туристами на своих собственных судах, карабкаться в горы в альпийских районах и опьяняться красотами южных стран, бродить в тропиках и путешествовать в северных зонах. Или вы будете нестись в своей воздушной повозке над Землёй, соревнуясь с облаками, ветром и бурями. У вас не будет нужды ни в чём, никакая роскошь земная не останется не увиденной вашими глазами. Что когда–либо страстно желало ваше сердце, что ваши уста с надеждой облекали в запинающиеся слова, то будете вы иметь как воплощённое евангелие человеческого счастья на Земле! – И вы спрашиваете, кто вам такое принесёт? Единственно и только социал–демократическое государство будущего!»

Так, в цветастом стиле времени, было написано в листовке, которую выпустила СДПГ 1‑го мая 1904 года в Ганновере. Сегодня это читается со смехом. Между тем за исключением собственных океанских пароходов всё, что тогда звучало сказочно, стало реальностью. Почти каждый рабочий, кто желает, водит сегодня собственный автомобиль, едва ли не каждый может проводить свой отпуск на юге, в том числе в тропиках, или, если ему это нравится, далеко на севере, и туристические авиаперелёты для всех давно уже стали само собой разумеющимся. Массы трудящихся индустриальных стран имеют сегодня такой стандарт жизни, о котором в 1904 году никто не отваживался мечтать и который за столетие до того звучал бы полной издёвкой.

Однако двояко не подтвердилось следующее: не социалистическое государство будущего было необходимо, чтобы дать рабочим их высокий уровень жизни; напротив – в ставших социалистическими индустриальных странах, как например ГДР или Чехословакия, уровень массового благосостояния существенно более скудный, чем в странах, оставшихся капиталистическими. То, что трудящиеся массы сегодня наслаждаются комфортом и роскошью, это явно не благодаря социалистической революции, а совершенно просто вследствие дальнейшего хода индустриальной революции.

И второе: к сожалению, счастья земного и это новое благосостояние им не дарует. Люди столь же неудовлетворенны и полны забот, как было всегда, и как раз всё ещё продолжающийся, становящийся всё более бурным прогресс промышленного развития, благодаря которому они имеют столь многое, начинает многих из них мало–помалу тревожить.

Тем не менее, с материальной точки зрения людям в развитых промышленных странах сегодня лучше, чем когда бы то ни было, и хорошо, что мы пока этому немного удивляемся. Потому что начиналась индустриальная революция всё–таки ужасно – с двенадцати – четырнадцатичасового рабочего дня, с детского труда, с нищенских зарплат, никудышных условий труда, скверных жилищных условий. И самые умные люди сто или сто пятьдесят лет назад ожидали, что это будет становиться всё хуже: думали о теории обнищания Маркса и Энгельса.

Что неверно в этой теории? Возможно, неверна уже её отправная точка. Маркс и Энгельс видели в неоспоримой нужде пролетариата эпохи раннего капитализма нечто совершенно новое, что принесли лишь капитализм и индустриальная революция в дотоле вполне цельный мир. Новые исследования, однако, дают повод допущению того, что нужда была вовсе не плодом раннего капитализма и начинающейся индустриализации, но скорее наследием докапиталистического и доиндустриального состояния общества.

Английский историк А. Дж. П.Тэйлор (A. J. P. Taylor) пишет в своей истории габсбургской монархии: «В противоположность всеобщему заблуждению, революция 1848 года была вызвана не индустриальной революцией, а её задержкой». Большие города росли быстрее, чем промышленность, которая давала работу и хлеб; вследствие этого уровень жизни в городах падал. Индустриализация – это показал конец 19 века – является лекарством для социальных недостатков, а не их причиной. Вена никогда не была столь революционной, как перед своей индустриализацией. В Вене 1848 года уже был «пролетариат» – из прибывших из сельской местности в поисках работы, однако ещё не было капиталистов, у которых они могли найти работу: это была отправная точка 1848 года».

Это, естественно, прежде всего лишь утверждение, однако оно заставляет задуматься. Новейшие английские социальные историки несколько точнее осветили социальные условия в сельской, доиндустриальной Англии 18‑го века, и то, что они обнаружили, приводит к выводу, что миграция из сельской местности и урбанизация английского пролетариата в период около 1800 года ни в коем случае не создали его нужду, что тогда произвело столь глубокое впечатление на Энгельса, но лишь впервые сделали её видимой.

Почему же тогда подёнщики и крестьяне без земли (сначала в Англии, затем также по всему континенту, а сегодня во всех развивающихся странах) массово стекались во вновь возникающие промышленные города, где они сначала, бог свидетель, вовсе ведь не ожидали никакого рая? Всё–таки потому, что то положение, которое они тут находили, они предпочитали аду, в котором жили прежде. В сельской местности именно в 18 веке при неурожаях можно было буквально умереть с голоду. Впрочем, и там уже существовала своего рода квази–промышленная надомная работа, мануфактура, cottage industries, как ещё полстолетия спустя в Германии у силезских ткачей. По сравнению с этим работа нового типа на фабрике в городе, даже при тогдашних условия, несмотря ни на что, была улучшением. Вот пример: городской английский пролетариат раннекапиталистического периода впервые в своей жизни спал в кроватях, если даже часто по несколько человек в одной; до этого они как само собой разумеющееся спали на полу. Разумеется, массовая городская нужда бросалась в глаза; распылённая сельская нужда, которая ей предшествовала, была спрятана в идиллических ландшафтах.

Теоретическое соображение усиливает эти социально–исторические наблюдения. В чём же состояла в сущности индустриальная революция, что было нового в образовании капитала и в машинной работе? Ни в коем случае не в «эксплуатации человека человеком» – она была стара, как египетские пирамиды – а наоборот: в робко начинавшемся и позже становившимся всё более широким (вплоть до авантюрного) увеличении применения сил природы или даже в полном замещении ими человеческих производительных сил. Можно сказать почти что так: внутренней сутью капиталистической промышленной революции и её конечной целью было и есть сделать ненужной эксплуатацию людей людьми, и на её место поставить эксплуатацию людьми сил внечеловеческой природы. У этого, разумеется, есть своя проблематика и свои опасности, как мы сегодня начинаем замечать. Однако они лежат не там, где полагали их видеть Маркс и Энгельс, то есть в социальном, в обнищании трудящихся масс, которые напротив – не сразу, но в исторически короткое время, за одно–два столетия – превратились в пользователей капиталистического промышленного развития. Потому что массовое производство, каким оно впервые стало возможным, требовало, если оно должно было быть экономически оправданным, массового потребления; а массовое потребление требовало – и создавало – массовое благосостояние. Потребовалось некоторое время – примерно столетие – пока это уяснили капиталисты. Но затем уже не было никакого сдерживания.

Простой пример: сапожник в доиндустриальную эпоху за рабочий день изготавливал, если он был прилежен и искусен, возможно пару обуви. Рабочий на обувной фабрике 19‑го века делал, принимая участие в общем производстве, примерно сто пар обуви, а сегодня, на высоко автоматизированной фабрике, он делает возможно тысячу пар. (Если выразиться иначе: капитал создаёт прибавочную стоимость тем, что он многократно увеличивает производительность труда). Однако какой смысл владельцу фабрики затевать всё это с обувью, если нет никого, кто это у него купит? И кто должен покупать у него миллионы и миллионы пар обуви из ежегодного производства, если не те люди, которые раньше ходили босыми, а теперь носят обувь, и люди, которые прежде обходились одной парой обуви, теперь же имеют в шкафу по меньшей мере дюжину? Как, однако, должны они этого достигать, если им не платят соответствующей платы за труд? Это старый Генри Форд с ворчанием объяснял – если он хочет продавать свои автомобили, то он должен платить своим рабочим столь высокие зарплаты, чтобы они смогли купить автомобиль. И это старый Бисмарк в 1891 году после своей отставки в в интервью газете произнес поистине пророческие слова. «Капитал и труд», – сказал он, – «должны стать наилучшими друзьями, и они без сомнения стали бы таковыми, если бы только каждый из участников не желал прежде получить маленькое преимущество перед другим. Это естественно, просто таковы люди, и нам не следует надеяться, что мы сможем изменить это».

Это сказано точнее некуда в отношении того, что мы сегодня каждый год наблюдаем при переговорах по тарифам между объединениями работодателей и профсоюзами. Эти переговоры весьма в значительной степени являются кажущимися сражениями. Потому что предприниматели очень хорошо знают, что они должны постоянно повышать зарплаты, чтобы всё больше изделий становящейся всё более изощрённой техники и вследствие этого постоянно растущей производительности труда они смогли бы продавать с прибылью. Они должны были бы повышать зарплаты, если бы даже вовсе не было профсоюзов. Однако только лишь кажущимися сражениями эти переговоры по тарифам всё же также не являются, поскольку ведь «каждый из участников хотел бы прежде получить маленькое преимущество перед другим» – один немного больше дохода с капитала, другой немного больше трудового дохода, который точно соответствовал бы повышению продуктивности. Однако так как противники по переговорам всё же, исходя из их общих интересов, теперь являются лучшими друзьями и это они в принципе также знают, то они в конце концов почти всегда договариваются, а именно на несколько большее повышение зарплаты, чем собственно было бы уместно, от чего предприниматели затем некую часть перекладывают на цены. Так возникает умеренная постоянная инфляция, над которой вздыхают вкладчики сбережений. Однако она является самой малой проблемой, которую развитый капитализм и рай для рабочих, созданный им, приносят с собой.

Новые заботы рабочих

«Рай для рабочих?» Ну да, по сравнению с периодом ранней индустриализации дела сегодня у рабочих обстоят блестяще, и если бы то, что им обещала листовка СДПГ в 1904 году, действительно было бы раем на Земле, то они бы имели его сегодня. Однако естественно всё же нет рая на Земле; возможно, его не существует вообще. У владеющих автомобилями и путешествующих на Мальорку сегодняшних рабочих есть свои жалобы и свои заботы; большей частью это новые жалобы и новые заботы. В основном их три.

Во–первых: «отчуждённый труд». Разумеется, рабочее время стало короче и работа сама в целом легче. Действительно костоломная работа встречается всё реже, поскольку машины всё больше забирают её у людей. Но за это большая часть работы становится всё более однообразной: всё та же рукоятка на конвейере, всё то же нажатие на всё ту же кнопку. И при всей скуке необходимость постоянно дьявольски внимательно следить за тем, чтобы не совершить ошибки. С капитализмом и социализмом это никак не связано; причина находится в индустриализации как таковой. Работа на автоматизированной фабрике совершенно одинакова в капиталистических и в социалистических странах. Рабочего от его работы «отчуждает» не то, что он работает на чужого работодателя – это делали раньше подмастерья или батраки на крестьянском подворье – но то, что он больше не «чувствует сердцем то, что он создаёт своей рукой». Трудящийся человек в современной промышленности всё больше и больше становится деталью машины, и этому пока что никак нельзя помочь – только одно утешение, что неудовлетворяющей, бездушной работы становится всё меньше, рабочее время всё короче. Однако в этом в то же время состоит также и опасность. Потому что:

Во–вторых: не угрожает ли трудящемуся человеку опасность стать всё более ненужным? «Отчуждённая работа» – это относительно новое выражение; сегодня в ходу ещё более новое: «структурная безработица». Безработица прежде была преходящим – даже если часто и длившимся годами – несчастьем, вызванным колебаниями конъюнктуры. Сегодня дело выглядит так, как будто целые профессиональные группы в целых отраслях промышленности стали навсегда избыточными. Автоматизированное бюро, автоматизированная фабрика обходятся всё меньшими рабочими силами. Быть может, мы идём навстречу будущему, в котором будут использоваться ещё лишь «руководящие силы» и в крайнем случае пара нажимающих на кнопки операторов машин, а судьбой среднего человека станет вечная безработица – даже если и подслащенная вечным пособием по безработице? Очевидно, нечто такое имеется в последних последствиях индустриальной революции, которая ведь с самого начала была нацелена на то, чтобы заменить ручную работу машинной, силу мускулов – укрощёнными силами природы. В последнее время она замещает также уже мыслительную работу посредством вычислительных машин.

Феномен ранней индустриализации становится снова актуальным: разрушители машин, луддиты – ремесленники, которые разрушали фабрики, поскольку те угрожали их существованию. Как известно, они действовали неправильно, по меньшей мере в то время. Машины, которые уничтожали старые рабочие места ручного труда, создавали новые, промышленные и другие рабочие места по мере уничтожения: кто–то ведь должен был производить машины. Кто–то ведь должен также производить и новые автоматы и компьютеры. Однако как быть, если однажды также и это сможет делаться автоматами и компьютерами? Пока что у нас есть утешение, что видимо до этого дело не дойдёт и что обозримое будущее нам не будет – во всяком случае пока еще не будет – приносить тотальную и продолжительную массовую безработицу, но (даже под воздействием кризисных колебаний) будет приносить всё более короткое рабочее время. И это большинству кажется скорее благодатью. Однако является ли это таковым? Потому что:

В-третьих: уже сегодня, в эпоху сорокачасовой рабочей недели, у многих людей существует проблема, которой они прежде не знали и для которой также существует новое словосочетание: «Проблема свободного времени». У них есть больше свободного времени, чем когда бы то ни было, однако они очень часто не знают, что с этим свободным временем делать. Их новые игрушки – автомобили, кино, телевидение – быстро приедаются. Разумеется, они могут путешествовать на Мальорку, но что им там делать из года в год? Однако занятия, которым раньше трудящиеся люди украшали тогда редкое и ценное свободное время – семейная жизнь, интимное общение, чтение, участие в церковной или культурной жизни – находятся в состоянии умирания. Почему – неясно, возможно это находится в связи с определенным внутренним притуплением чувств вследствие механической работы; возможно, однако, также просто вследствие исчезновения настоящих забот и лишений. Шопенгауэр заметил полторы сотни лет назад, что человек не создан для счастья: избегни он нужды, и он непоправимо провалится в скуку. А она, мрачно добавил он, часто является большим злом. Тот, кто например рассматривает нынешнюю среду наркоманов, часто признаёт его правоту.

Однако ведь среда наркоманов не идентична с миром труда, в общем это не рабочие, кто ведёт асоциальный образ жизни, и это не рабочие, кто сегодня бросается в атаку на капитализм и промышленность. В общем и целом они знают, несмотря на старые доктрины и новые трудности, что следует ценить те преимущества, которые им подарили капитализм и промышленность. Не они являются «изменяющими систему», наоборот, они сегодня часто самая крепкая опора системы. Когда бюргеры и студенты устраивают демонстрации против атомных электростанций, рабочие скорее выступают за атомные электростанции – они знают, что недостаток энергии будет угрожать рабочим местам. Нет, революционным классом сегодня является тот, что им всегда был: класс интеллектуалов. И только самые глупые среди интеллектуалов (потому что и среди них естественно есть умные и глупые) сегодня ещё работают со старым марксистским инструментарием определений и рассматривают себя как авангард пролетарской революции против капиталистических эксплуататоров. Более умные вполне осознали, что капитал и труд давно уже находятся на одной стороне, а именно на стороне индустриальной революции, и что индустриальная революция ни в коем случае не состоит в обострённой эксплуатации человека человеком, а в усиленной эксплуатации природы людьми. Поскольку однако они по привычке стоят на стороне эксплуатируемых против эксплуататоров, то теперь они находятся на стороне природы – против людей, во всяком случае против людей индустриальной революции.

Этот человек, так говорят они, забыл, что он сам является частью природы. Тем, что он эксплуатирует природу для своих целей, он отравляет собственную окружающую среду и разрушает собственные условия существования; он опустошает планету и расточает невосполнимое сырьё; он создаёт оружие для своего собственного уничтожения; и в то же время он безответственным образом размножается и подготавливает всемирную катастрофу голода.

Эта критика нацелена на суть индустриальной революции гораздо точнее, чем критика Маркса. Также она попадает (равно как в 19 веке критика Маркса) в бросающиеся в глаза слабые места в современной стадии индустриальной революции: с расточением сырьевых ресурсов она не может долговременно продвигаться дальше, как ранее, равно как и с загрязнением воздуха и воды. Проблема улаживания международных конфликтов в атомную эпоху не разрешена; и то, что планета не сможет вынести безграничное увеличение численности человечества, очевидно, хотя мы не знаем точных границ – сколько она сможет вынести.

Чего однако не хватает новой критике индустриальной революции, так это «позитивного»; в этом она уступает старой критике Маркса. По Марксу в конце пролетарская революция должна была навести порядок. Новые критики могут только рисовать на стене неизбежную катастрофу. Им нечего сказать о том, как человечеству остановить индустриальную революцию или повернуть её вспять, и тем самым оздоровиться. Так что пожалуй индустриальная революция будет идти дальше; и возможно она как раз в продолжении движения принесёт с собой необходимые корректуры сегодняшних ошибок развития. Потому что не следует забывать, что человек – это очень ловкое и изобретательное создание, и что уже часто новые открытия компенсируют вредные побочные воздействия старых изобретений. Также не следует забывать, что индустриальная революция ещё очень молода, ей едва ли две сотни лет от роду, с исторической точки зрения она ещё в поре созревания. В этом возрасте каждый иногда делает глупые выходки, из которых он позже вырастает.

В истории человечества до сих пор был только один единственный процесс, с которым сравнима авантюра этих последних двух ста лет: это было, примерно девять тысяч лет назад, внедрение земледелия и животноводства. До этого человек в течение тысячелетий жил как охотник и собиратель, и кризисы и страхи, которые он должен был преодолеть при переходе от одного образа жизни к другому, должны были быть ужасными, определённо не менее ужасными, чем наши нынешние. Поскольку новый каменный век ещё не знал письменности, они нам не переданы в деталях. Однако библейская история всё ещё вспоминает спустя тысячелетия об изгнании из рая, и заповедь «В поте лица своего должен будешь ты свой хлеб есть» звучит как ужасное проклятие.

И тогда, в течение аграрной революции, которая должна была ведь длиться много сотен лет, наверняка были совершены ужасные ошибки; и тогда наверняка вдруг переживали с ужасом эрозию почвы и образование пустынь, поскольку выкорчёвывали слишком много лесов и слишком часто у одной и той же почвы требовали того же урожая. Умные люди наверняка говорили и тогда о разрушении окружающей среды и пророчествовали катастрофу для человечества. Однако она каким–то образом была избегнута, без того чтобы люди обратили вспять аграрную революцию и снова стали бы собирателями и охотниками.

Тогда, как и сегодня человек отваживался на нечто, что ему должно было казаться кощунственной эксплуатацией и насилием над природой. И тогда он отведал от древа познания и начал чувствовать, что от него начинаются непростительные грехи. Однако сделано, так сделано, отважились – значит отважились. «Плодитесь и размножайтесь» и «Обладайте Землёй и владычествуйте над ней» [61]61
  Обе цитаты происходят из Ветхого Завета, Бытие, 1–28 (после сотворения человека). В немецком оригинале вторая цитата такая:»Macht euch die Erde Untertan«. Перевод на русский язык: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». (Бытие, 1 глава / Русский Синодальный текст издание Московской Патриархии)


[Закрыть] – эти вечные правила остаются в силе. И человек тем самым преодолевает трудности. Возможно, с божьей помощью, и в этот раз мы преодолеем.

(1974)