Текст книги "В тени истории (ЛП)"

Автор книги: Себастьян Хаффнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Германия между сверхдержав

Судьба Федеральной республики не является столь неудачной. Можно даже сказать, что в некоторых отношениях она лучше, чем была у Германского рейха.

Действительно решающий надрез и перелом, которым 1945 год был в германской истории, не столько внутриполитический, сколько внешнеполитический. Если бы это слово не было столь предосудительным, можно было бы сказать: геополитический. Внутриполитически между Германским рейхом и Федеративной республикой существует абсолютная непрерывность. Просто в Федеративной республике демократические и либеральные идеи получили полное развитие, которые вначале вообще существовали уже в кайзеровском рейхе, а в веймарской республике уже однажды были реализованы несколько в ином виде. Старый гражданин ФРГ, родившийся в кайзеровском рейхе и выросший в Веймарской республике, внутриполитически чувствует себя в Федеративной республике сразу же в своей тарелке. Однако внешнеполитически он должен в корне переучиться, и этот процесс переучивания и переосмысления всё еще продолжается.

Изменения произошли двояким образом. Об одном знает каждый: Германия разделена. Другое лишь постепенно проникает в сознание, но это возможно большее изменение, которое ещё глубже преобразовало политический характер немцев и всё ещё преобразует его: оба государства, из которых сегодня состоит Германия, живут в совершенно другом политическом окружении и имеют с этим окружением совершенно иные отношения, чем Германский Рейх. Внешнеполитически они должны ориентироваться совершенно по–новому. Эта новая ориентация всё ещё не полностью завершена.

Германский Рейх Бисмарка был срединным государством, и он был великой державой. Федеративная республика больше не является великой державой. Это видит каждый, но она кроме того не является больше срединным государством, а это пограничное и окраинное государство, выдвинутая на передний край пограничная область новой западной системы государств, в которую она прочно интегрирована и в которой тон задаёт Америка. Напротив, другое германское государство, ГДР, это выдвинутая на передний пограничная область новой восточной системы государств, в которой главенствует Советский Союз. В целом эта тесная привязка обоих германских государств к двум сверхдержавам и их системам союзов делает невозможным их воссоединение или новое объединение в обозримом будущем – гораздо больше, чем их внутренние и общественно–политические различия. В другой мировой ситуации они быть может преодолели бы их. Однако этого иного мирового положения в перспективе не видно, и у немцев вовсе нет интереса в том, чтобы добиваться его. На всё обозримое будущее они должны как можно лучше устроиться в своём новом положении, поделенными между двумя сверхдержавами. Это относится к ГДР, и это так же относится к Федеративной республике, которая при этом ещё и вытянула лучший жребий.

Судьба Федеральной республики не является столь уж неудачной. Можно даже сказать, что в некоторых отношениях она лучше, чем была у Германского рейха. В Федеративной республике живёт больше трёх четвертых жителей погибшего рейха, однако они живут на только лишь примерно половине площади, и их восточная граница, за которой живёт оставшаяся четверть бывших немцев рейха, это неуютная, даже кровоточащая граница, на которой снова и снова происходят трагические события. Потенциально это вражеская граница. Но при этом мы уже имеем обратную сторону медали. У Германского рейха в мирные времена не было кровоточащей границы, но потенциально враждебные границы, военные границы, были у него не только на одной стороне, а вокруг. Он был, как определил один американский историк, рожден блокированным, окружённым пятью сверхдержавами. Он был сильнее, чем каждая из них по отдельности, но естественно слабее, чем коалиции, которые они могли заключать между собой. И как раз потому что он был сильнее, чем была каждая из них по отдельности, то они склонялись естественно к тому, чтобы уже по причинам безопасности образовывать такие коалиции против Рейха.

Бисмарк с невероятным усердием и искусством в течение двадцати лет сдерживал это стремление. Однако вскоре после его отставки был заключен французско–российский союз, десять лет спустя образовалась франко–русско–английская Тройственная Антанта, а во время Первой мировой войны к вражескому объединению присоединилась также Италия. Кругом враги! В чём, естественно, была доля вины германской политики. Однако и это было бы слишком легко объяснять только лишь из геополитического положения Германского Рейха. В конце концов он был самой сильной из европейских великих держав того времени, и искушение было на поверхности – использовать эту силу, чтобы при предлагавшей себя возможности решиться на взрыв и прорыв, чтобы взорвать кольцо, закрывшееся вокруг Германии! Что другие естественно заметили, почему они, уже из чистого стремления к самосохранению, лишь ещё теснее закрывали кольцо. Война 1914 года географией и соотношением сил была Германскому Рейху так сказать предначертана от рождения, равно как и поражение 1918 года. О Второй мировой войне, которая была в гораздо большей степени, чем Первая, чисто германской наступательной и захватнической войной, в этой связи мы сначала говорить не будем.

От всех этих опасностей и искушений Германского Рейха Федеративная республика свободна. У неё больше нет потенциальных противников на Западе, Севере и на Юге, только союзники. Она живёт, с тех пор как возникла, опираясь на могущественных друзей, в западноевропейском и атлантическом объединении и союзе, в котором она может себе позволить жить очень хорошо – не только материально, но и материальное нам не следует забывать. В конце концов вовсе не было само собой разумеющимся, что немцам в Федеративной республике так скоро после столь ужасной войны и столь страшного крушения будет лучше, чем когда–либо прежде, и ещё менее было само собой разумеющимся, что американские победители будут кормить свою часть побеждённой Германии пакетами помощи CARE [48]48
  CARE (Cooperative for American Relief Everywhere) «КЭР» (Кооперативное общество по повсеместному оказанию американской помощи) Некоммерческая корпорация, занимающаяся оказанием гуманитарной (продовольственной, медицинской и т. п.) помощи в различных регионах мира. Основана в 1945 как Кооперативное общество по американским выплатам Европе [Cooperative for American Remittances to Europe] с целью оказания помощи европейским странам после войны.


[Закрыть], и при помощи плана Маршалла она будет снова поставлена на ноги.

Цена разделения

Естественно, что делали они это не от чистого дружелюбия. Никакая великая держава не поступает из чисто человеческого дружелюбия, а поступает из политического расчета. Однако как раз этот политический расчёт американцев был чрезвычайно благоприятным для побеждённых немцев и встретился с их тогда самыми горячими желаниями. Когда в 1947 и 1948 гг. американцы решились при изменении своей военной политики в Западной Европе создать преграду против Советского Союза, чью неотъемлемую ключевую часть должны были образовать западные оккупационные зоны побеждённой и оккупированной Германии, то тогда были услышаны молитвы многих немцев. Только так из побеждённой и оккупированной страны за какие–то десять лет они могли снова стать равноправными.

Всё это, конечно же, за цену разделения, а именно очень неравного разделения. Конечно, и из советской оккупационной зоны в 1949 году снова выросло германское государство, и ГДР в 1955 году получила в Варшавском пакте статус равноправного союзника, которое в те же годы было дано Федеративной республике в НАТО, и ГДР то, что причинил Германский Рейх своим нынешним союзникам во время войны, постепенно так сказать было предано забвению. И ГДР живёт сегодня не окружённой, а опираясь на союзников и с могущественной защитой за спиной, и ГДР имеет только одну военную границу. Внешне всё выглядит как в зеркале, внутри же имеется два огромных различия: одно из них касается материального благосостояния. Федеративной республике от своих держав–победительниц, которые затем стали товарищами по союзу, после короткого периода времени колебаний была предоставлена полная свобода экономических решений. Во время своего становления она даже получила американскую помощь на восстановление, и она скоро стала одной из богатейших стран мира. ГДР ещё долгие годы после основания государства регулярно разграблялась с целью выплаты репараций, её торговля с Востоком развивается сегодня на очень неравных, неблагоприятных для неё условиях оплаты, и по сравнению с Федеративной республикой она живёт всё ещё в бедности, без перспективы, что в этом может что–то существенное измениться. И это несмотря на внушающие уважение достижения в труде и в строительстве, которые вполне соизмеримы с Федеративной республикой.

Ещё важнее, чем разница в материальном между Федеративной республикой и ГДР, разумеется нечто иное: Федеративная республика внутренне принята огромным большинством её населения, а ГДР – нет. Из Федеративной республики не существует практически никакого бегства. ГДР в первые двенадцать лет своего существования, пока не воздвигла стену на своей границе, ежегодно теряла сотни тысяч своих жителей вследствие эмиграции. И ещё сегодня, при жёстко закрытой границе, каждый год многие авантюрными способами прорываются на Запад. Этот «Исход на Запад» является основной чертой новой германской истории.

Он установился уже в заключительной фазе войны, и после войны он не прекратился – до сегодняшних дней. Уже зимой 1945 люди большими колоннами бежали на Запад от продвигавшихся вперёд русских армий; от вступавших американцев, британцев и французов не было никакого соответствующего бегства на Восток. После 1945 года эта миграция с Востока на Запад почти не уменьшалась, в том числе после 1949 и после 1955 гг. И то, что готовность к миграции всё ещё продолжает существовать, ГДР подтверждает обстоятельными и дорогостоящими заграждениями, которые она считает необходимым содержать против этого.

Этот новый германский натиск с Востока на Запад – не географический феномен, а политический. Саксонцы и жители Тюрингии, Бранденбурга и Мекленбурга любят свою родину не меньше баварцев и швабов, жителей Нижней Саксонии и Рейнской области. Если, несмотря на это, они массово покидали и часто ещё желают покинуть её, то это просто потому, что они не хотят быть коммунистами. Сталин однажды сказал: «Коммунизм подходит немцам, как корове седло». Это верные слова, и их правота подтверждается снова и снова. Немцы на Востоке и на Западе не хотят быть коммунистами или становиться ими. Это та причина, что удерживает Федеративную республику – не только правительство, а как раз и народ – в тесном союзе с американцами, несмотря на все разочарования, все огорчения, которые накопились как раз в этом союзе. И это то, что всё еще делает народ ГДР – разумеется, не правительство – невольными союзниками Советов. Этот народ нашёл себя со своим жребием самое большее в смирении и внутренне остаётся неудовлетворённым. Как раз это опять же связывает правительство ГДР тем теснее с их советской защитной силой, без которой они вероятно не удержались бы надолго. Плохие перспективы для воссоединения.

Хороших перспектив для воссоединения собственно после того, как разделение однажды было завершено и прошло проверку в столь многих аспектах – также и для большинства немцев стало испытанным – больше не было никогда. Тем не менее однажды, в 1952 году, ещё при Сталине, было русское предложение воссоединения, и оно оставалось в силе и при его наследниках ещё в течение двух лет, до 1955 года. Вполне вероятно, что его имели в виду даже честно, поскольку оно соответствовало в целом интересам Советского Союза в тогдашней обстановке.

Его целью было предотвратить втягивание Федеративной республики в НАТО. Вместо этого воссоединённая Германия должна была стать нейтральным буфером между американской и советской системами союзов в Европе. Как с некоторой уверенностью можно сказать в ретроспективе, это бы сделало НАТО слабым, в перспективе вероятно нежизнеспособным образованием, и американцы рано или поздно вынуждены были бы ретироваться в западное полушарие. Как раз поэтому это было с самого начала неприемлемым для американцев, а по другой причине это не подходило также англичанам, французам и более мелким европейским государствам, соседним с Федеративной республикой: после опыта Второй мировой войны они не могли желать воссоединённой Германии.

Однако тут интересно то, что и граждане Федеративной республики, поставленные перед выбором между союзом с Западом и воссоединением, в своём большинстве предпочли западный союз. Частично разумеется из чистых соображений безопасности: без американского защитного щита они боялись, несмотря на нейтралитет, однажды быть проглоченными русским медведем. Частично однако также потому, что как раз от западного союза они ожидали позже лучшего воссоединения. Не следует забывать, что ранние пятидесятые годы были расцветом холодной войны: Америка и Россия были противниками, стали почти врагами. Были широко распространены надежды, что усилившись при ремилитаризации Федеративной республики, Америка и её союзники однажды «смогут благоразумно поговорить» (выражение Аденауэра) с Россией о единстве Германии и о восточных границах воссоединенной Германии. Надеялись, что в союзе с Америкой смогут вырвать у русских воссоединение, вместо того, чтобы покупать его за отказ от союза с американцами.

Эти надежды затем в Берлинском кризисе с 1958 до 1961 г. потерпели горькое разочарование. Он начался для немцев шоком, продолжился разочарованием и привёл к переосмысливанию и переработке этого разочарования. Шок состоял в том, что Советы, а не западные державы предприняли в 1958 году в Германии наступление. Аденауэр всегда говорил по отношению к Советскому Союзу с позиции силы, которая была достигнута после вступления Федеративной республики в НАТО. Вместо этого теперь неожиданно Советы явно чувствовали себя в позиции силы, исходя из которой они полагали, что могут выставлять требования западным державам – требования, которые в форме ультиматума Хрущёва в ноябре 1958 г. сводились к выводу западных сил из Берлина.

Европа – это не очаг кризиса

За шоком последовало разочарование – разочарование из–за в целом не особенно жёсткой и твёрдой, а скорее смущённой и обеспокоенной, с самого начала направленной на поиск компромисса позиции западных держав, которая после длившегося год дипломатического покера привела к разрешению кризиса путём строительства Берлинской стены. Это разрешение было воспринято западными союзниками с облегчением: ведь оно означало отступление Советов от их прежнего требования о выводе западных сил из Берлина. В Германии же оно было воспринято напротив, как поражение. Потому что оно означало не только конец берлинскому шлюзу для беженцев, но и отход западных союзников к чисто оборонительной политике в отношении Германии, да, к окончательному признанию и легитимизации разделения Германии – а теперь и Берлина.

Почти уже забыто, что в последние годы правления Аденауэра германо–американские отношения были глубоко нарушены: тогда это были немцы, кого оставили в беде и чьими интересами пренебрегли американцы, которые считали мир и разрядку первоочередными задачами. Ирония в том, что столь осуждавшееся позже в Америке изменение немецкой позиции впоследствии и постепенно установившееся понимание немцев зародились вследствие американской позиции в Берлинском кризисе. Потому что постепенно, после того, как первая досада прошла, и в Германии стали задавать вопрос: «Как же следовало поступить американцам?» Ведь они едва ли могли защищать Берлин без атомной эскалации или угрозы эскалации. И это впервые привело к осознанию многими немцами тог, что означала бы атомная война на земле Германии – или будет означать. Это осознание в последние годы выросло многократно вплоть до панического страха, при котором ясное мышление порой затрудняется. Однако сначала это имело весьма благоразумные последствия, которые постепенно нашли своё выражение во всеобще принятой фразе: с немецкой земли новая война не должна исходить!

Эта фраза после внутриполитической смены власти в 1969 году была претворена в практическую политику. На ней основаны восточные договоры ранних шестидесятых годов, то есть договоры с Москвой и с Варшавой, по которым послевоенные границы, в том числе границы между Федеративной республикой ГДР, между ГДР и Польшей были объявлены неприкасаемыми; соглашение четырёх держав по Берлину, в котором была гарантирована свобода Западного Берлина на срок пребывания его западных держав–защитников на договорной основе также и Советским Союзом; и в заключение Договор об основах взаимоотношений между Федеративной республикой и ГДР, по которому оба германских государства фактически взаимно признали друг друга.

Восточные договоры, посредством которых Федеративная республика де–факто заключила мир со своими восточными соседями, означают отказ от многих существовавших ранее надежд и мечтаний; для многих всё еще болезненный отказ. Следует также признать, что исполнились не все надежды, которые были связаны с договорами. В особенности от признания ГДР многие надеялись на «перемену вследствие сближения». Этого не произошло. ГДР остаётся тем, чем она была, и отношения обоих германских государств остаются осторожными, недоверчивыми и холодными. Это легко объяснить; потому что как теперь обстоят дела, ГДР должна опасаться дружбы с Федеративной республикой почти что более, чем вражды с ней. Против вражды её защищает объединение с Советским Союзом. Против внутреннего размягчения, которое могло бы получиться из чересчур задушевной дружбы – то есть «перемены вследствие сближения» – её не может защитить никакой союз. Против этого она должна сама собственной политикой предусмотреть неприступные границы.

Кто же все же надеялся от признания ГДР, кружным путём, на своего рода воссоединение – или столько перемены путём сближения, что оно заменило бы формальное воссоединение и в определённой степени сделало бы его избыточным – тот был разочарован. Мир, который Федеративная республика заключила с Востоком, остаётся миром «статус–кво», который признаёт положение дел, как есть. Тем не менее, он остаётся плодотворным, безусловно необходимым, просто потому что это мир. Он многим немцам даровал существенные человеческие облегчения: снова существует живое движение посещений и путешествий в направлении Запад – Восток, также определённое ограниченное семейное перемещение в направлении Восток – Запад, и к этому беспрепятственное транзитное движение между Федеративной республикой и Западным Берлином. Внутригерманская торговля процветает.

Однако гораздо важнее то, что с заключением восточных договоров из отношений участвующих государств, в том числе германских государств, исчез элемент взаимной угрозы. Германия больше не является международным предметом конфликтов и очагом кризисов, и опасность того, что с германской земли – к примеру, из Берлина – может выйти новая война, что в пятидесятые и в шестидесятые годы было остро насущным или казалось таковым, не беспокоит более никого. Да, с тех пор, как Федеративная республика заключила мир с Востоком, даже стало возможным принцип отказа от применения силы, положенный в основу германских восточных договоров, распространить на всю Европу: в Хельсинкской декларации, которую подписали 35 наций, в том числе Соединённые Штаты и Советский Союз, и которую можно без искажения назвать своего рода европейским мирным урегулированием – или заменой мирного урегулирования.

Несомненно, как учит горький исторический опыт, мирные договоры не являются гарантией мира. Однако бросается в глаза, что со времени урегулирования германского вопроса самими немцами Европа превратилась в самый свободный от кризисов регион мира. В то время, как на Ближнем и Среднем Востоке, в Юго – Восточной Азии, в Африке, в Центральной и Южной Америке один за другим происходят государственные перевороты и революции, нет числа неразрешённым конфликтам и военным столкновениям, в Европе царит прочный мир, и не предвидится никакой причины для войны. И это действительно так, хотя (или как раз потому, что) Европа поделена между двумя системами союзов. Да, сегодня можно себе представить то, что ещё недавно было невообразимым: что даже в случае несчастья, что обе сверхдержавы однажды будут прямо втянуты в одну из многих неевропейских войн, они не сделают из их локального столкновения мировой войны, а оставят Европу зоной мира – как они уже сегодня поступают в случае войн своих «заместителей».

Разумеется, Европа не остаётся – и тем самым также и разделённая Германия – не затронутой этими продолжающимися и в последние годы снова усиливающимися конфликтами супердержав во внеевропейском мире, и отсюда возникают проблемы, с которыми сегодня в основном приходится иметь дело во внешней политике Федеративной республики.

Германские восточные договоры пришлись на время, в котором обе сверхдержавы старались ослабить напряжённость в своих отношениях. Это сделало для немцев относительно лёгким делом – объединить политики западных союзов и отношений с Востоком. Да, можно сказать, что новая германская восточная политика тогда также была наилучшей западной политикой, какую могли делать немцы. Они тем самым пришли в соответствие с основным течением американской политики, направленной на ослабление напряжённости с другой сверхдержавой, и таким образом они могли идти в ногу с Америкой на протяжении почти всех семидесятых годов.

Между тем теперь это теперь происходит уже не в той же мере. Хотя между Америкой и Россией в Европе и сегодня ещё нет острого предмета конфликта; и сегодня вероятно американцы в глубине души не против того, что немцы больше не ждут от американцев объединения Германии, которого они не могут добиться без мировой войны, и что больше не существует Берлинского кризиса. Однако обе сверхдержавы конкурируют и соперничают не только в Европе. Они находятся, в том числе и после того, как здесь была улажена холодная война, в постоянной глобальной позиционной борьбе, которая поставляет богатый материал для брожения в так называемом третьем мире.

В семидесятые годы, после поражения во Вьетнаме, американцы на пару лет устали от этой позиционной войны, они ошибочно приняли европейский мир за мир во всём мире, они, грубо говоря, немного заснули. И вследствие этого русские без сопротивления выиграли несколько позиций: Южный Йемен, Ангола, Эфиопия, наконец, Афганистан. Вступлением в Афганистан американцы были разбужены, и с тех пор они снова находятся в настрое на холодную войну. Русские, которых они во времена Кеннеди и Киссинджера уже рассматривали почти как партнеров – «партнёров по безопасности» – снова стали для них противниками, почти что уже снова врагами, против которых они не только очень сильно вооружаются, но на которых они хотели бы также оказывать давление при помощи торговых санкций. И в обоих случаях они желают, чтобы союзники соучаствовали, устраивает это их или нет.

Однако это часто их вовсе не устраивает, и отсюда происходят нынешние напряжения в западном союзе. Европейские союзники США не понимают, почему они должны принимать участие в каждом неожиданном повороте американской политики, как подразделение солдат. Это не означает, что у них есть намерение вырваться из западной системы союзов; и меньше всего Федеративная республика, для которой эта система союзов всё ещё образует неотъемлемую основу существования и безопасности и будет далее образовывать на сколь угодно обозримое будущее. Хотя есть люди, которые в частных разговорах выражают мнение, что союзы направлены против опасности, которой больше не существует. Ведь из Москвы уже долгое время нам никто больше не угрожает, говорят они; русским больше ничего не нужно от Федеративной республики. Это наверняка так лишь при существующих условиях, то есть – пока существует западный союз и пока война Советского Союза против Федеративной республики означала бы для него также войну против Америки.

Нет, Федеративная республика ни в коем случае не может и не будет изменять союзу с американцами. Тогда возможно это сделают американцы, если очень разгневаются на строптивость союзников? Американский посол в Бонне пару раз сказал, что если американские войска в Федеративной республике больше нежеланны, то они могли бы их вывести. Но, во–первых, это не соответствует истине, что большинству немцев в Федеративной республике американские войска больше нежелательны; а во–вторых, американцы здесь не ради наших прекрасных глаз. Они бы трижды взвесили – выводить ли им свои войска из Федеративной республики, даже если однажды наступит недобрый день, когда для большинства они станут в ней непопулярными. Потому что тем самым им придётся бросить всю свою упорно строившуюся десятилетиями военную позицию в Европе – самую безопасную и одновременно самую мирную позицию, какую они имеют в мире – и подвергнуться риску, что советское влияние распространится до Атлантики. Американцы не столь безрассудны.

Нет, союзу НАТО ничего не угрожает, и это хорошо. В конце концов, он теперь на протяжении человеческой жизни обеспечивал основу безопасности для Западной Европы и гарантию мира для всей Европы. Однако как раз поскольку это так, нам не нужно при каждом германо–американском или европейско–американском домашнем скандале нервничать и принимать безусловное участие в каждом изменении американской внешней политики. Не будем забывать одно: НАТО – это не супергосударство; оно вовсе не глобальный защитный и наступательный союз, а это региональный оборонительный союз, не более и не менее. Этот урок нам наглядно преподала как раз Америка в последнем Берлинском кризисе. Афганистан нас, как союзников по НАТО, не касается – ведь это находится за пределами области союза – и даже Польша нам в этом качестве не подходит, поскольку любое вмешательство там не было бы больше обороной, а стало бы нападением. Мы держимся за союз, потому что он наш самый крепкий и последний якорь спасения; но мы также хотим мира с Востоком, пока Восток нас оставляет в мире – что он ведь делает уже более десяти лет. Обе стороны не только заключили соглашения; в длительной перспективе они дополняют друг друга и являются необходимыми. Во всяком случае, это политический курс, который настоятельно выводится из пограничного положения Федеративной республики.

(1982)