355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Себастьян Хаффнер » В тени истории (ЛП) » Текст книги (страница 1)
В тени истории (ЛП)
  • Текст добавлен: 8 апреля 2017, 08:00

Текст книги "В тени истории (ЛП)"


Автор книги: Себастьян Хаффнер


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Себастьян Хаффнер
В тени истории
Историко–политические эссе за двадцать лет

Исторические размышления, политические заметки и портреты персонажей мировой истории Себастьяна Хаффнера, одного из самых блестящих публицистов нашего времени. «Не скучаешь ни одного мгновения. Его занимательные наброски в форме беседы как бы попутно без конца способствуют гораздо больше пониманию людей, времени, связей, чем большинство претенциозных, толстых томов, которые желают нас просветить по истории». (Арнульф Баринг в газете «Франкфуртер Альгемайне»)

Несокращенное издание октябрь 1987

Deutscher Taschenbuch Verlag GmbH & Co. KG, München

1985 Deutsche Verlags – Anstalt GmbH, Stuttgart ISBN 3–421–06253–6

Обложка: Celestino Piatti

Общее представление: C. H. Beck'sche Buchdruckerei, Nördlingen

Printed in Germany

Книга

Себастьян Хаффнер, один из наиболее блестящих публицистов нашего времени, представляет двадцать пять статей, написанных в промежутке времени за двадцать лет. В «Исторических размышлениях» он обращается к истории Пруссии и Парижской Коммуны, к основанию Германского рейха Бисмарком и к захвату власти Гитлером, или к Западной Римской империи, причем между периодом её упадка и нынешней Европой Хаффнер усматривает удручающие параллели: «Материальное благосостояние и цивилизация стремительно приходят в упадок, если угасает его духовная сущность. То, за что не готовы сражаться, то теряют». В «Политических заметках» Хаффнер задаётся вопросом об успехе Основного Закона или анализирует положение Германии между обеими сверхдержавами. В «Биографических эскизах» он рисует портреты Ленина и Мао, Черчилля, Штреземанна и Аденауэра, и приходит при этом к не всегда удобным выводам. И он представляет «Гражданские размышления» об индустриальной революции, о прогрессе, а также о сегодняшней роли мужчины. Книга Хаффнера «подкупает своим искусством изображения, широтой историко–политического угла обзора и многообразием тем. Но в то же время она позволяет увидеть внутренние напряжения, противоречия, да и ошибки известного историко–политического писателя, который не только пишет «в тени истории», но при случае сам бывает вовлечен в историю».

(Фолькер Ульрих в «Зюддойче Цайтунг»).

Автор

Себастьян Хаффнер родился в Берлине в 1907 году. После изучения юриспруденции и получения учёной степени он был судебным асессором в своем родном городе. В 1938 году он эмигрировал в Великобританию, где в 1941–1942 гг. он возглавлял газету на немецком языке. С 1945 года он был официальным корреспондентом английской газеты " Observer», которую он покинул в 1981 году. Среди его изданных книг: «Заметки о Гитлере» (1978), «Пруссия без легенд» (1979), «Размышления непостоянного избирателя» (1980).

© Перевод с немецкого языка: Кузьмин Б. Л., сентябрь 2013 – февраль 2015

Предисловие

Иоахим Фест хвалит в работах Себастьяна Хаффнера «интимное знание материала, увлекательную свободу суждений и стилистическую силу убеждения». Такие преимущества демонстрирует также и эта книга, в которой представлены двадцать пять статей, созданных в промежутке времени почти в двадцать лет. Самые старые относятся к 1966 году, самая новая возникла в 1983 году. Большинство из них ещё не было опубликовано, некоторые были написаны для журналов; одна статья появилась сначала в сборнике.

Объединенные здесь статьи на первый взгляд «не имеют никакой другой взаимосвязи, кроме особенного интереса, предпочтений или раздражений, вызванных у автора темами, с которыми он имеет дело» (Иоахим Фест). Сюжеты, рассматриваемые в этой книге, однако далеко отстоят друг от друга. В каждом из них предрасположения, опыт и представления Себастьяна Хаффнера становятся отчетливыми, как и его «интимное знание материала» и его «увлекательная свобода суждений». Он пишет о том, что происходило «в тени истории», где для его вариаций всегда находятся проходящие насквозь темы, которые он прослеживает вплоть до наших дней.

Я получал пользу от такого его взгляда на мир с тех пор, как я его знаю. Тогда, в 1959 году, он был берлинским корреспондентом еженедельной газеты «Христианин и Мир», для которой я написал свою первую статью, после того как я из Зоны, как в те годы ещё все говорили, очутился на Западе. Я многим ему обязан – гораздо более, чем он сам знает или допускает возможным. Себастьян Хаффнер, наряду с Клаусом Менертом, который открыл для меня страницы газеты «Христианин и Мир», является моим публицистическим приёмным отцом.

Поэтому еще до того, как я в начале 1978 года пришел в «Дойчен Ферлаг – Анстальт» (DVA) – издательство Клауса Менерта – у меня было желание стать также издателем Себастьяна Хаффнера. Он не мог выполнить для меня это желание, поскольку он был связан с другим издательством. Я уважал это (и уважаю до сих пор), но после настойчивых уговоров всё же удалось сделать так, что он доверил DVA издать собрание своих весьма распыленных и более недоступных работ. В них будет видна значительная часть этого большого политического писателя.

Штутгарт, январь 1985 г., Ульрих Франк – Планиц

Исторические размышления
Что есть собственно история?

Лишь написание истории создаёт историю. История не является реальностью; она – отрасль литературы.

Повсюду слышно, что пропало историческое сознание, живое отношение к истории. И кажется также верным то, что как раз у молодых людей в настоящее время исторические знания и интерес к истории очень скудны. Древние греки, древние римляне, Старый Фриц [1]1
  Старый Фриц («der Alte Fritz»): прозвище прусского короля Фридриха II. (Здесь и далее примечания переводчика.)


[Закрыть]
, Лютер, Наполеон, Бисмарк – у моего поколения они не только были ещё знакомы каждому школьнику, но и были им интересны. Это было по меньшей мере как чрезвычайно захватывающая книга с картинками, и многие хотели её узнать подробнее. Сегодня – в основном признаки недостаточности знаний, да и более того – определённое отвращение и отторжение. Какое нам дело до всей этой мертвой чепухи, к тому же большей частью лживой – таков распространённый настрой, причем следует добавить, что скепсис относительно содержания правды в завещанных нам картинах истории и впрямь не совсем несправедлив.

Ну, хорошо, как старый человек я могу сожалеть об этом, как и о потере столь многих других ценностей образования и культуры, но это было бы само по себе не особенно волнующим. Что делает это волнующим, так это то, что это же самое молодое поколение, которое больше не изучает историю и больше ничего не хочет о ней знать, в то же время снова в неё верит ранее едва ли существовавшим способом. Да, иногда я не могу бороться с впечатлением, что вера в историю в настоящее время под влиянием многих людей, а именно молодых людей, начала занимать место умирающей веры в потусторонний мир, что историческое верование становится широко распространенной религией мира земного. Смысл жизни, ответ на вопрос: для чего мы здесь, что должны мы делать, как оправдываем мы наше существование – кажется, что всё больше людей ожидают этого смысла и этого ответа от божества по имени «История».

Как известно, бог мёртв, или скажем так: бог молчит, с тех пор как мы научились смотреть на него свысока при помощи естественных наук. Но история отвечает. Она говорит нам, что нам следует делать, чтобы быть счастливыми, и именно здесь на Земле. Осознание того, что история на его стороне, что делается исторически надлежащее и верное, придаёт человеку энергию, внутреннюю уверенность, чистую совесть, готовность к жертвованию, да даже в некотором смысле ощущение жизни после смерти. То, что люди в осознании того, что они служат истории, так сказать помогают ей двигаться дальше, умирают с готовностью и спокойно – это мы в текущем столетии переживали снова и снова, и всё еще переживаем.

Поразительно: сегодня готовы, более чем когда–либо, жить для истории и умирать для неё; но вот интересоваться историей и познавать её более точно – это отвергается. Или быть может это вовсе не поразительно? Возможно, что человеку подсказывает совершенно правильный инстинкт, что если бы он интересовался историей и глубже бы с ней познакомился, то уже не стал бы столь охотно жить и умирать для неё. Возможно, что опасаются лишения иллюзий, чего–то вроде религиозного кризиса, как утраты веры.

Для начала отложим в сторону этот вопрос – в пользу краткого обзора различных форм толкования истории, исторических пророчеств или исторической религии, которые в нашем столетии мы видим или видели в действии. Самой сильной и наиболее действенной формой в настоящее время является марксизм или неомарксизм в его различных разновидностях. Ведь Маркс был явно выраженным мыслителем – приверженцем исторической обусловленности, и что придаёт его трудам большую силу убеждения, это то, что он своим историческим и диалектическим материализмом предлагает безукоризненную научно–историческую систему координат, при помощи которой, если её принять, можно точно определить наше местоположение в истории, равно как и последующий шаг. Правда, сравнимая сила воздействия получилась у национал–социализма Гитлера из также сравнимого толкования истории, и я не имею при этом в виду доносительство. Как известно, для Маркса вся история – это история борьбы классов. Для Гитлера вся история была историей расовой борьбы за жизненное пространство. И это тоже в моё время стало ослепительно очевидным для целого поколения, и за это в своё время многие миллионы с убеждённостью пошли на смерть.

Далее, пятьдесят лет назад у нас было равным образом весьма сильно действующее толкование истории Шпенглера [2]2
  О́свальд А́рнольд Го́ттфрид Шпе́нглер (Oswald Arnold Gottfried Spengler; 29.05.1880–08.05.1936) – немецкий философ–идеалист, представитель философии жизни, публицист консервативно–националистического направления.


[Закрыть]
. Для него вся история была регулярными расцветами и увяданиями культур, подобно растительному миру. Наша, к сожалению, была уже, как он весьма очевидно представлял, в стадии увядания. Всё, что мог нам предложить Шпенглер, это был героический нигилизм. Тойнби [3]3
  Арнольд Джозеф Тойнби (англ. Arnold Joseph Toynbee; 14 апреля 1889 – 22 октября 1975) – британский историк, философ истории, культуролог и социолог, автор двенадцатитомного труда по сравнительной истории цивилизаций «Постижение истории», один из разработчиков цивилизационной теории.


[Закрыть]
, во многом схожий со Шпенглером, был или есть в данном случае более оптимистичен. Божество «История» у него – это сфинкс, который ставит перед человечеством всё новые и новые загадки. Судьба культур зависит от того, найдут ли они соответствующий правильный ответ. Современный правильный ответ у Тойнби тоже уже готов. Он называется «Всемирное государство» и «Универсальная религия», и вовсе не так уж глуп.

Несмотря на это, ни Тойнби, ни Шпенглер до сих пор не имели такого успеха как Гитлер или даже Маркс. Все эти большие систематики истории и исторические пророки естественно так или иначе опираются на Гегеля, который первым высказал мысль о том, что история является закономерностью, внутренней системой, имеет смысл, который осуществляется в истории, по его словам, в виде мирового духа. То, что он это совершает посредством диалектического процесса, старина Гегель также полагал уже открытым, правда он был осторожнее, чем его последователи: он остерегался пророчеств. То, что каждый раз намеревался совершить в истории мировой дух, то по Гегелю мы узнаём всегда лишь впоследствии. До тех пор, пока Наполеон побеждал, он был у мирового духа на коне, когда же впоследствии он потерпел поражения, то мировой дух перешёл на другую сторону, и Наполеон больше не имел историю на своей стороне – всё очень просто.

В определённом смысле можно и Маркса, и Гитлера, и Шпенглера, и Тойнби назвать учениками волшебника Гегеля. Они смогли не более чем он, духов, которые они вызывали, по мере надобности соответственно снова задвигать в угол, потому что своими пророчествами они связали себя. Однако естественно можно сказать: для чего искать закономерности истории, если затем также не отважиться предопределить историю. Объяснение истории без пророчества – это пустой орех. И не напрасно со времён Гегеля историков называют обращёнными вспять пророками. Кроме того, пророчество – не безрассудный риск, как это может показаться. Если оно энергично и убедительно, то тогда история при некоторых обстоятельствах снисходит до того, чтобы сделать его истинным.

Я становлюсь язвительным, и кроме того, теперь я уже сам говорю об истории как гегельянец, как будто бы она – живая личность или живое божество, с которой можно или следует поступать так или эдак, и которую он рассматривает как стоящую на его стороне. Однако я вовсе не гегельянец, а потому также и не марксист, и считаю шарлатанством любые попытки объяснения истории с одной позиции или вообще конструирование исторических закономерностей. Большая непоправимая коренная ошибка, которую совершают все систематизаторы и толкователи истории, по моему мнению, состоит в том, что они рассматривают историю как нечто объективно данное, как сумму каждый раз конкретных и познаваемых реальностей, подобно тому, как обстоит дело с природой. Это становится особенно явно у Маркса. Основная идея исторического и диалектического материализма ведь как раз та, что человеческая история является просто продолжением природного процесса эволюции и что таким образом законы истории являются так сказать развитием на новой ступени законов природы, а марксизм – это своего рода прикладной дарвинизм. Но и у других систематизаторов истории чувствуется в качестве основного импульса, я хотел бы даже сказать – своего рода зависть к естественным наукам.

Большой успех естественных наук произвёл желание создать историческую науку. Если человек в качестве естествоиспытателя подсматривает у Создателя его приёмы и тем самым ставит себя в такое положение, когда он сам может немного поиграть в Бога, то не следует ли ему тогда таким же образом поступить с гораздо более интересным предметом его собственного прошлого? В этой идее, безусловно, есть нечто соблазнительное, даже упоительное. Человек как царь природы, это прекрасно; но ничто не может сравниться с человеком как властелином истории. Лишь человек, который так насквозь видит своё собственное прошлое и повелевает им, как он научился видеть и повелевать нечеловеческой природой – только такой человек станет истинным господином самого себя. А именно, господство над своим прошлым делает его в таком случае также и свободным творцом своего будущего. Это имеющий известность прыжок из царства необходимости в царство свободы.

Как сказано, это чрезвычайно соблазнительная идея, но с идеями такого рода как известно большей частью ничего не получается – и с этой тоже. Исторической науки, которая была бы сравнима с естественными науками, не существует и не может быть по одной очень простой причине: природа это настоящее время, а история однако имеет дело с прошлым. Настоящее время реально, конкретно, познаваемо. Прошлое же как раз больше не является реальным, оно стало ирреальным. Время ускользнуло от нас, его больше нет, по этой причине его также больше нельзя исследовать. В основе своей вся историческая наука покоится на простой подмене понятий, на смешении понятий «прошлое» и «история». А именно – прошлого достаточно или напротив, недостаточно: оно прошло. Если бы мы могли отмотать время назад и всё прошедшее по потребности снова сделать современным, чтобы затем его исследовать, чтобы посмотреть, как это собственно произошло, то тогда, разумеется, история была бы наукой. Тогда быть может мы смогли бы также открыть её закономерности, в случае если они существуют. Однако так уж устроено, что человеческое прошлое есть и остаётся для нас большей частью неизвестным.

Человечество существует на протяжении сотен тысяч лет, но, отдавая себе отчёт, у нас есть знания в лучшем случае о последних трёх тысячах лет, да и то лишь очень неточно и невзаимосвязано. Об определённых кратких периодах истории Израиля, Афин или Рима мы знаем довольно много, о том же, что одновременно происходило с другими народами – практически ничего. Нашу собственную историю мы можем проследить на тысячу лет назад, да и там порой информация весьма скудна. В последние пару сотен лет мы вместо этого уже утопаем в изобилии фактов, однако не знаем, которые из них собственно являются исторически важными, а какие нет. То есть это выявляется часто значительно позже. Подумаем только лишь о таком важном событии, как возникновение христианства. Современники, в том числе самые образованные и наиболее интересные с исторической точки зрения, ничего этого не заметили. Одним словом: история – это не нечто заранее данное, как природа, история – это уже само по себе искусственное образование. Не всё, что когда–либо происходит, становится историей, но только лишь то, что пишущий историю где–то и когда–то однажды счёл ценным для повествования. Лишь написание истории создаёт историю. История – если сказать совершенно резко – это вовсе не реальность, она является отраслью литературы.

И из этого следует вот что: история пишется в лучшем случае в соответствии с литературными воззрениями. В худшем случае и достаточно часто она пишется в соответствии с политической точкой зрения и является просто застывшей пропагандой. Но будем говорить только о лучшем случае, то есть об истории, которая была описана действительно правдивыми историографами, как например Фукидидом [4]4
  Фукидид (Thukydides) (ок. 460–400 до н. э.), древнегреческий историк, считается величайшим историком древности


[Закрыть]
. Но и они выбирают, что они рассказывают, а именно выбирают они то, что даёт хорошее повествование, то есть не повседневное, а чрезвычайное, драматическое, борьбу за власть, конфликты, возвышения и падения, свержения и войну, и прежде всего – характеры и судьбу великих людей.

Хотя великие люди как правило не делают историю, чаще они терпят неудачу, но в основном они делают хорошие «истории». И в этом смысле многократно осмеянные слова Генриха Трейчке [5]5
  Трейчке (Treitschke) Генрих (1834 – 1896), немецкий историк и публицист, один из гл. представителей т. н. малогерманской школы в буржуазной историографии, член Германской АН. Официальный историограф прусского государства (с 1886).


[Закрыть]
сегодня всё же снова становятся верными. Впрочем, и правдивый и придерживающийся фактов историограф в определённом смысле должен всегда сгущать краски, иначе из этого не получится никакой истории. Изложенные факты ещё могли бы быть отсортированы и проверены, однако их связь, которая только и образует историю, всегда остаётся плодом воображения. И ещё кое–что: выбор фактов, из которых историк делает историю – а выбирать ему приходится всегда – остаётся делом взглядов. Если к примеру читать немецкую историю 19 века по трудам Трейчке и Франца Шнабеля, причём оба труда едва ли не переполнены фактическим материалом, то иногда будешь сомневаться – действительно ли речь идёт об одной и той же стране и об одном и том же времени.

Быть может, это снова звучит язвительно? В действительности не в этом состоит мой замысел, однако я полагаю, что у кого хватило терпения дочитать до этого места, тот уже тем временем сам ответил на вопрос, поставленный мной в начале – вопрос, не потрясёт ли действительное занятие историей сегодняшнюю веру в историю. Да, это так: если хотят сделать из истории науку и замену религии, то тогда её не следует желать познавать. Ожидать от истории указаний по жизни – это заблуждение, а использовать её в качестве средства предсказаний – злоупотребление. История бесконечно интересна. Однако на вопрос, действительно ли всё должно было произойти так, как оно произошло, история не даёт ответа. А на вопрос, как будут развиваться события дальше, её ответ загадочен, как сфинкс. Он звучит следующим образом: всегда так же и всегда иначе.

(1972)

Римская империя: жизнь после смерти

За что не готовы сражаться, то теряют.

Полторы тысячи лет назад, в августе 476 года, прекратила своё существования Западная Римская империя. В этот день имперский полководец Одоакер, германец, отослал последнего западно–римского императора, любезного декадентствующего юношу по имени Ромулус Аугустулус, в пансион – вообще говоря, акт, который выделяется своими почти презрительными миролюбием и человечностью, потому что тогда было обычным делом для властителя вместе со своим троном терять и жизнь. Тем самым погибла империя, которая всё–таки просуществовала более тысячи лет и по меньшей мере пятьсот лет считалась несокрушимой.

Действительно ли она погибла? Этот вопрос возникает у нас, если в первое мгновение задуматься, и именно по двум причинам:

Во–первых, поскольку между закатом Западной Римской империи и свержением Европы с её высоты мирового господства, которое мы пережили в этом столетии, бросается в глаза пара удручающих подобий.

Во–вторых, поскольку ведь мы теперь уже на протяжении жизни более чем одного поколения пытаемся восстановить единство Западной Европы, которое было разрушено тысячу пятьсот лет назад.

Начнем со второго. Что собственно является двигателем нынешнего европейского движения? Безусловно, это не европейское национальное чувство. Национальное чувство – оно всё еще немецкое, французское, английское; насколько тяжело это национальное чувство подчинять чувству европейской общности – это мы испытываем каждый день. Однако не единственно лишь экономические и оборонительно–политические потребности движут Европой. Экономически нынешние западноевропейские страны например сильнее зависят от поставщиков сырья, чем друг от друга, военную же безопасность нам даёт НАТО, а не Европейское Сообщество. И всё же слово «Европа» затрагивает струну, которая остаётся безмолвной, когда говорят о союзе с Америкой. Нечто иное объединяет европейцев, что даже может конкурировать с их сильным, сверхсильным национальным чувством – и чего нет у американцев. И можно искать это «нечто» сколь угодно долго, найдётся же лишь одно: римское наследие.

«А не прошлое ли это дело?» – слышу я в этом месте бормотание. «И кто вообще что–то ещё об этом знает? Возможно, пара образованных гуманитариев, которые ещё учили латынь и в школе слышали про Цезаря и Августа; и таких становится всё меньше и меньше». Но не будем торопиться. Можно питаться из наследия, даже не изучив много из него. Верно, латынь едва ли более изучается, а имя Цезаря говорит немного большинству – которое однако совершенно точно знает, кто такой кайзер [6]6
  Кайзер (нем. Kaiser, от латинского Caesar – Цезарь), название императора «Священной Римской империи германской нации» (962–1806) и Германской империи (1871 – 1918).


[Закрыть]
.

Но известно нам это или нет, почти все наши правовые термины – римские, и тем самым также наше правосознание: правовое государство – это изобретение римлян. Государство вообще, каким мы его знаем, с его политиками и служащими, с его провинциями и округами – римское. Средневековое феодальное государство было совершенно другим. Даже наше военное дело со своими легионами и когортами – мы называем их дивизиями и батальонами, – с пехотой, кавалерией и артиллерией является чистым римским наследием. С толпами войск и вагенбургами [7]7
  Вагенбург (нем. Wagenburg), – передвижное полевое укрепление из повозок (построение обоза для прикрытия войск) в XV–XVIII веках.


[Закрыть]
древних германцев оно больше не имело ничего общего. И можно ещё многое назвать на эту тему, что для нас является само собой разумеющимся, от цирка до романа, чье происхождение выдаёт само имя.

Римская империя давно исчезла, разумеется, но зато она просуществовала долго. Это вовсе не пустяк, то, что западная и южная Европа в течение почти пяти сотен лет – округленно четверть своей истории, и именно первую, основополагающую четверть – была объединена в одну империю.

Следует отдавать себе отчёт в том, насколько долгим было это время, потому что в школе его проходят очень кратко. Там история Рима заканчивается примерно с Августом, затем возможно узнают еще немного о злом императоре Нероне и о преследованиях христиан, и неожиданно уже изучают древних германцев, а тут наступает и средневековье – неизвестно каким образом. Но когда закончила своё существование Римская империя, со смерти Августа прошло уже почти столько же лет, как теперь со смерти Лютера, а от христианизации империи при Константине – неслыханная революция – столько же лет, насколько от нас отстоят во времени военные походы Наполеона. Всё европейское Новое Время продлилось не дольше, чем империя цезарей. И в целом это «Новое Время» было блестящей эпохой. Собственно период упадка и заката в сравнении с ним был очень коротким. Ещё в 451 году Западная Римская империя в последнем неимоверном напряжении совместно с западными готами на Каталаунских полях отбила натиск гуннов. Во время конца империи от этого события прошло лишь четверть века, то есть еще не столь много, как теперь от окончания Второй мировой войны. Так быстро может это происходить, когда вначале некогда дела были на подъёме.

Но вернёмся к вопросу, который мы поставили в начале: действительно ли Западная Римская империя в 476 году собственно целиком и полностью прекратила своё существование? Если угодно, можно сказать: она продолжала существовать в преобразованной форме ещё по меньшей мере добрую тысячу лет, и Европа ещё между 500 и 1500 годами была объединена под властью Рима – разумеется больше не в Римской империи, а в римской церкви, которая однако по своей организации потрясающе точно продолжала дело империи. Только теперь Римская империя стала духовной империей, у которой, впрочем, в её лучшие времена также не было недостатка и в светской власти. Эта духовная империя возможно даже продолжает существовать и сегодня, и в том числе она продолжает воздействовать и там, где она более не существует. Ещё и сегодня католические – или ставшие католическими – народы Европы совершенно отчётливо отличаются от тех народов, чьи традиции верований происходят не из Рима, а из Византии. Ещё и сегодня старая граница между Римом и Византией как граница мироощущения – в том числе в области политической культуры – отчётливо пролегает прямо через Восточный блок, между Польшей и Россией.

Но и нынешняя граница между Востоком и Западом в Европе имеет глубокие исторические корни, которые восходят к Риму, и как раз в этом случае даже к светскому Риму, к государству. Потому что в 800 году была же погибшая, но полностью никогда не забытая Западная Римская империя совершенно официально основана ещё раз: империя Карла Великого [8]8
  По другим источникам, Священная Римская империя была основана в 962 году Оттоном I и она претендовала на преемственность античной Западной Римской империи и Франкской империи Карла Великого (именно Франкская империя была основана им в 800 году).


[Закрыть]
была недвусмысленно провозглашена не как новое творение, а как воссоздание Западной Римской империи. И географически в своём основном виде она несомненно почти точно соответствовала этой старой Западной Римской империи, даже если и несколько в уменьшенном и сдвинутом виде: Испания и Британия более не принадлежали к ней, зато принадлежала Германия – если не слишком точно воспринимать это – теперь уже не как раньше только до Рейна и до Дуная, а вплоть до Эльбы и до Баварского леса; так что примерно в границах нынешней Федеративной Республики Германия.[9]9
  Относится к семидесятым годам 20 века.


[Закрыть]

Да, немцы поздно пришли в римскую Европу, в своём большинстве лишь во вторую, не в первую Западную Римскую империю; но здесь применимы слова: «Последние станут первыми» [10]10
  Фраза: «последние станут первыми» (более поздний вариант: «кто был ничем, тот станет всем») происходит из Нового Завета (Книга от Матфея).


[Закрыть]
. В то время, как Франкская империя Каролингов вскоре снова распалась, и королевства повсюду, с Францией во главе, мало–помалу превращались в негласные национальные государства, немцы ещё много столетий цеплялись за имперскую идею, пока в конце концов, почти иронически, не начали говорить о «Священной Римской империи германской нации» [11]11
  Эту форму названия империя приобрела в начале XVI века: в 1512 году Максимилиан I в своём обращении к рейхстагу впервые официально использовал наименование «Священная Римская империя германской нации» (нем. Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation).


[Закрыть]
, которая продержалась еще почти до позавчерашнего дня, до 1806 года. И затем уже снова наготове была третья Западная Римская империя – а именно, империя Наполеона с его совершенно осознанными римскими созвучиями: Наполеон сначала был её консулом, а затем её императором, он ввёл орлов в качестве символов легионов, установил должности сенаторов и префектов, и он демонстративно пренебрегал национальными чувствами и традициями, на чём, однако, быстро потерпел неудачу. Национальные государства, наследники варварских царств, что в 476 году пришли на смену Западной Римской империи, были теперь (что стало окончательно ясно в ходе наполеоновских войн) сильнее, нежели римская идея единства, и Европа великого столетия с 1815 до 1914 года была Европой «отечеств».

Однако это также ещё была Европа своего рода. Не будем забывать, что её авторитетные государственные мужи – Меттерних, Наполеон III. и Бисмарк – всё же никогда полностью не теряли из виду европейские интересы за отечественными, и никогда не позволяли национальному делу, которому они служили, перевешивать определённые всеевропейские интересы. Каждый из них правил в течение долгого времени своей жизни – и не только своей страной, но и из своей страны – в скрытой форме – также Европой. То, что они делали это скрытно – вынуждены были так делать? – было трагедией Европы. Потому что в 19 веке во всеобщем сознании европейских народов римская идея единства впервые была полностью утрачена, и лишь это сделало возможным европейское саморастерзание в обеих мировых войнах.

Не то, чтобы не было всегда внутренних европейских войн – династические войны, религиозные войны, кабинетные войны, в последние столетия также всё больше национальные войны. Но никогда до мировых войн 20 века даже в военное время не терялось полностью чувство преобладающей общей принадлежности к Европе. И всегда мирные договоры – настоящие мирные договоры равных – после войны восстанавливали эту сплочённость. Можно сказать, что вся европейская история с 476 до 1914 года складывалась в симфонию из двух ведущих тем – старой римской темы единства и новой темы национального многообразия. Лишь в нашем столетии единство Европы одним или двумя поколениями было полностью забыто или же от него отреклись. Нации и национальные государства были всем; то, что их объединяло так долго, не значило более ничего. Результат нам известен.

В Первой мировой войне были ещё победители и побежденные, и лишь через некоторое время выявилось, что победители пострадали ещё сильнее, чем побеждённые. Во Второй мировой войне в Западной и Центральной Европе были только лишь побеждённые. Среди континентальных участников войны не было ни одного, кто после 1939 не видел бы растёртыми в порошок свои армии, чьё население не было бы вынуждено спасаться бегством и чья столица не была бы оккупирована врагом. И Англия, которая избежала этой участи, после 1945 года вынуждена была, содрогаясь от ужаса, наблюдать, как её мнимая победа оказывается поражением: потеряна её империя, её экономика дезорганизована, в последнее время даже возникла угроза её национальному единству. Национализм разорил Европу.

После 1945 года какое–то мгновение это видел каждый, и маятник качнулся назад. Десятилетие после 1945 года было временем Европы: короткий час в мировой истории, когда все побеждённые и разорённые нации Западной Европы казались готовыми найти в себе силы вернуться в своё забытое римское единство. Наверняка не случайность, скорее имелось в виду как символ то, что договоры, которые в 1957 году основали Европейское Сообщество, были подписаны в Риме. Потому что Римские договоры должны же были основать гораздо больше, чем только лишь «Общий рынок»; экономическое сообщество, как надеялись тогда, должно автоматически повлечь за собой политическую общность. Видение Генриха Манна, которое он уже в двадцатые годы назвал «Европейским Рейхом», должно было стать реальностью, наднациональной сверхдержавой «Западная Европа», третьей реставрацией Западной Римской империи после Карла Великого и Наполеона.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю