Текст книги "Демон воздуха"

Автор книги: Саймон Ливек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Она вернулась на свое место в угол комнаты. Я снова принялся жевать лепешку, только аппетит почему-то совсем пропал.

ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ
АЛЛИГАТОРА

Глава 1

– Что-то ты сегодня беспокойный.

Я вышел на улицу, надеясь устроиться под фиговым деревом, но не находил себе покоя. На месте мне не сиделось, и я расхаживал по двору, разминая онемелые конечности.

У старика Доброго таких проблем не было.

– Шел бы ты куда-нибудь разминаться в другое место, – разнылся он. – Или уж поменял бы направление, что ли! У меня от тебя голова кругом идет!

Я развернулся и зашагал в обратную сторону. Краем глаза я заметил, как слуга Верный бежит к воротам.

– А выпить не хочешь?

Своему отказу я и сам удивился.

– Мне надо пораскинуть мозгами.

– Ну ладно, не хочешь, как хочешь.

Я соображал, как поступить. Я говорил Лилии, что мне придется уйти отсюда. Но куда? Может, податься в другие страны, далеко-далеко на восток? Пожить, например, среди племени майя? Я бы выучил их варварский язык, срубил бы себе домишко где-нибудь в непроходимых лесах, ловил бы в море рыбу да собирал бы всякие странные предметы, выброшенные на сушу, – вроде того сундука с одеждой, который показывал мне брат.

«Брось эту затею, Яот! – сказал я себе. – Для этого ты слишком стар».

А между тем Верный вернулся с каким-то человеком, которого я не успел разглядеть, так как они оба быстро прошмыгнули в дом.

Я снова вернулся мыслями к тому, о чем мы с Лилией беседовали накануне. Я попробовал представить себе Тельпочтли, но после стольких лет в голове возникал только образ жреца, истощенного, как и все мы тогда, бесконечными постами, вымазанного сажей и перепачканного жертвенной кровью. И та девушка, юная жрица любви, вспоминалась мне не более отчетливо – тугие косы, отброшенные за плечи, да выкрашенные красной кошенилью зубы…

Таких девушек на рынке можно было найти сотни и даже тысячи. И почему я упрямо встречался только с Маисовым Цветом?

– Вид у тебя такой, будто ты с бабой не поладил, – иронично заметил старик Добрый.

– Может, оно и так.

Он усмехнулся:

– Неужто с моей дочкой? Ну-ну, желаю удачи! Такие вещи мужику нужны. А я-то думал, куда это она шастает по ночам?!

– Ничего подобного, все вовсе не так, – поспешил сообщить я. – Она лишь считает меня обузой. Опасной обузой. – Голова у меня в том месте, где она дергала за волосы, до сих пор болела.

Старик издал насмешливый стон.

– Надеюсь, ты не повторил ей того, что я говорил тебе о Сияющем Свете?

– Пришлось повторить, – признался я с беспомощным видом. – Я же должен выяснить, что на уме у Туманного! Не забывай: он дважды пытался похитить меня!

Старик что-то буркнул, не отрывая ото рта бутыли. Кажется, он назвал меня дураком.

Противный, хриплый голос Верного вывел меня из задумчивости:

– Яот! Иди сюда!

Слуга стоял на пороге моей комнаты, у него за спиной маячил пришедший с ним незнакомец.

– Чего тебе? – В душе возникло дурное предчувствие. Я все гадал, кто бы мог быть этим человеком.

– Пора принять лекарство!

– Какое еще лекарство?

Верный посторонился, приглашая меня вовнутрь и загораживая собою находящегося в комнате незнакомца.

– Откуда мне знать, какое лекарство? – огрызнулся он. – Разве я лекарь? Вот этот человек уверяет, что его прислала моя хозяйка, поэтому делай как велено.

Старик Добрый насмешливо крякнул.

– Тогда тебе лучше пойти, сынок. Уж коли моя дочка чего вбила себе в голову, то спорить бесполезно!

– Но мне не нужны никакие лекарства! – возразил я, направляясь все же к двери. – И Лилия ничего мне про это не говорила. – Сам я ее ни о чем не спрашивал, потому что она ушла еще до того, как я проснулся.

Она отправилась на встречу с Проворным и не скрывала этого.

А теперь вот сюда явился какой-то незнакомец, утверждающий, будто она прислала его ко мне с какими-то лекарствами, о которых я не просил.

Ледяной страх сковал мне сердце, буквально перевернул все внутренности, когда я понял, что все это не случайно.

Бежать было уже поздно. Встреча с врагом казалась неминуема.

А Верный продолжал понукать:

– Давай же, иди сюда, неблагодарный ты ублюдок! Одним богам только известно, сколько все это стоит! Ведь она уже трижды откачивала тебя за это время!

Старик снова рассмеялся.

Не обращая внимания на обоих, я зашел вовнутрь.

* * *

– Яот!

Словно острые когти заскребли у меня по хребту при звуках этого голоса. Он по-прежнему говорил как жрец. Видимо, это вошло у него в привычку.

Он сидел на корточках в углу. Я попятился, в душе жалея, что комната так мала. Меня интересовало, захватил ли он с собою свой нож. Шагнув со света в темноту, я еще не привык к ней и ничего не видел.

– Чего тебе надо?

До меня донесся коротенький гортанный смешок.

– Хочу предложить тебе одно лекарство.

– Нет, не лекарство ты хочешь мне предложить. – Я изо всех сил старался за высокомерием скрыть страх, почти лишивший меня речи. – Я знаю, кто ты и зачем пришел. – Я сжимал кулаки так, что ногти впились в ладони. Я понятия не имел, как будут развиваться события и к чему мне готовиться.

– Вот как? Но я думаю, Яот, тебе мое лекарство понравится. Ведь оно приготовлено на основе вина!

Из полумрака змеей выползла рука, в которой была зажата бутыль с плескавшимся в ней содержимым.

Я посмотрел на нее так, как смотрят на ядовитого паука. Потом я оглянулся на дверь, словно желая убедиться, что у меня есть путь к отступлению. Но я тут же пожалел, что сделал это, так как яркий дневной свет снова ослепил меня.

– Ну давай же, Яот! – вкрадчиво повторил он. – Возьми мое питье!

Бутыль не была закупорена, и я уловил запах – кисловатый и пьянящий. Только к запаху хорошего вина примешивалась еще какая-то горчинка.

– Не буду я это пить! – крикнул я. – Просто скажи мне, чего тебе от меня надо!

Туманный вдруг выпрыгнул из темноты, набросился на меня и повалил на пол. Из приставленного к моим губам горлышка бутыли мне в горло полилась жидкость, мне оставалось либо глотать ее, либо захлебнуться.

– Ну давай же, пей, ублюдок! – прошипел он.

Я щипался и брыкался, но это не помогало. Ноги и руки мои беспомощно барахтались впотьмах. Навалившийся на меня человек одолевал меня, а прижатая ко рту бутыль не давала мне позвать на помощь. Только когда вся жидкость вылилась мне в рот, он отбросил бутыль в сторону.

– Теонанакатль! – выдохнул я, так как ни с чем не мог перепутать вкуса смертоносных грибочков, называемых «пищей богов». – Это же обсидиановое вино! – Я попытался встать, но тяжелая рука Туманного буквально пригвоздила меня к полу. – Зачем это нужно?

– По-моему, ты знаешь зачем. Ты же сам сказал, что это обсидиановое вино, а его дают тем, кому предстоит принять смерть!

Проклятое пойло прямо-таки обожгло мне все внутренности. Мне необходимо было избавиться от него как можно скорее, пока оно не впиталось в мою кровь и не лишило меня воли. Я корчился изо всех сил, напрягая желудок и глотая воздух, надеясь вызвать тем самым рвоту и исторгнуть из себя проникший в меня яд.

– Я заставил тебя выпить это не потому, что собираюсь убить, – хрипло прошептал Туманный. – Мне нужно, чтобы ты сознавал происходящее, чтобы ты ничего не пропустил…

Я чувствовал, как слабею. На грудь давил уже не просто камень, а целый валун, голова кружилась, а кончики пальцев задрожали. То ли так подействовало на меня страшное снадобье, то ли невозможность дышать. Я то и дело сглатывал слюну, стараясь при этом захватить побольше воздуха.

– Я, видишь ли, дал обещание. Я пообещал Проворному, что не убью тебя, пока ты не расскажешь нам всего. Эта жидкость развяжет тебе язык. Через несколько мгновений ты уже не сможешь сопротивляться.

Я прикусил язык и почувствовал во рту вкус крови. Голос, который звучал в комнате, казался мне каким-то далеким и нечеловеческим.

– Ты помнишь Дом Жрецов, Яот? Помнишь Тельпочтли и девушку-блудницу? Сейчас ты поведаешь о ней все, все расскажешь!..

Грибы начали оказывать действие. Мне показалось, я услышал далекие шаги и голоса; кто-то звал меня по имени:

– Яот! Что это такое? Что случилось?

Нутро у меня скрутило, и отрава вместе с вином хлынула наружу прямо на моего врага. Он грязно выругался, а я, собрав последние силы, откатился в сторону и сдавленным голосом крикнул:

– На помощь! Помогите! Убивают!

Верный, по-видимому, ждал снаружи. Я хотел предостеречь его, но у меня не хватило сил. Мой враг бросился к выходу, оттолкнув слугу. Туманный выскочил во двор, и по крику, который издал Верный, я понял, что слуга получил удар не кулаком.

Шатаясь, я вышел за порог и сразу же споткнулся о распростертое тело Верного, наступив в лужу крови.

– Помогите! Убийство! – снова хрипло воскликнул я. – Остановите этого человека!

Земля вертелась у меня под ногами, и я упал лицом оземь.

Прижавшись щекой к прогретой солнцем земле, я продолжал слабо звать на помощь, пока не осознал, что мне никто не отвечает.

Я поднялся и огляделся по сторонам.

Старика Доброго на его месте под стеной не оказалось, он стоял, склонившись над Верным. Не оборачиваясь, он сообщил мне:

– Догонять и не думай. Он уже удрал.

Я кое-как поднялся. У меня болели внутренности. Стена с равномерной скоростью то надвигалась, то уплывала. Я с трудом доплелся до дерева и прислонился к стволу.

– Ты попытался остановить его?

– Ты шутишь?! – Старик распрямился, схватившись узловатой рукой за поясницу. – Он бы тогда и меня угрохал. – Он пошевелил мертвое тело слуги мыском. – Вот если бы я с самого начала находился рядом, а так нет…

Я подошел к телу.

– Но ты хоть разглядел его?

– С моим-то зрением? Я уже давно ничего не могу разглядеть. К тому же я отвлекся на твои вопли, да на Верного, истекающего кровью. Не могу же я везде поспеть!

– Так ты его совсем не заметил?

Старик недовольно хмыкнул:

– Ну, высокий, лохмы длиннющие, рожа вымазана сажей, и весь плащ в блевотине. Этого тебе достаточно?

Я посмотрел на тело, скрюченное у наших ног, и заключил запоздало:

– Жаль парня.

– Мне тоже, – согласился старик. – Ворчлив он был, как баба, но дело свое знал хорошо. На него можно было положиться. – Он снова начал наклоняться к мертвецу, закряхтел, передумал и распрямился. – Дочка моя расстроится. Ладно, давай-ка помоги мне перевернуть его на спину.

Я повиновался, несмотря на то что в голове гудело, а перед глазами все плыло. Когда мы положили мертвеца на спину, старик издал победоносный возглас:

– Так я и думал! Ну? Что об этом скажешь?

В разъяснениях я не нуждался – сразу догадался, о чем он. Между ребер у Верного торчал нож. Чтобы вытащить его, мне пришлось покачать его туда-сюда, при этом я чувствовал, как он скребет о кость. Когда он наконец выскочил, словно вырванный гнилой зуб, я увидел, что он совсем не похож на ацтекские ножи – таким необычным было его длинное узкое лезвие из коричневого металла.

Я осторожно взял его двумя пальцами и содрогнулся. Я сразу узнал этот нож – именно его мне приставляли к шее во время той опасной прогулки на каноэ, закончившейся в тихой заводи, где я видел вещую птицу. Его же я заметил и во время стычки на рынке, и в обоих случаях только благодаря открытому неповиновению Проворного я уберегся от этого ножа. Вот только на этот раз, печально отметил я про себя, парня не оказалось рядом и некому было остановить удар.

– Это бронза, – произнес старик. – Она похожа на медь, только тверже. Изготавливать ее умеют только тарасканцы, но своим секретом они не делятся ни с кем. Они даже не торгуют бронзой – уж больно дорожат ею.

– Значит, этот предмет проделал длинный путь. – Я положил нож на землю рядом с мертвым телом. – Только ведь этот человек, носивший его, тарасканец.

Старик был явно глубоко потрясен случившимся. Глядя на него, я подумал, что даже по ацтекским меркам я видел уж слишком много смертей за последнее время.

– А ведь на его месте должен был оказаться я, – заметил я.

– Похоже, что так, – печально согласился старик. – Он ведь бежал к тебе на помощь. Понял, что-то случилось, и бросился разобраться. Этот бешеный тип столкнулся с ним в дверях, пырнул его ножом и умчался. Верный просто оказался у него на пути.

Рана была почти не видна, несмотря на огромное количество крови.

– А бил со знанием дела, правда же? Прямо в сердце, – констатировал я.

– Мне надо выпить. – Старик поплелся к своему месту у стены – там у него лежала бутыль.

Я пошел вместе с ним и подождал, пока он, промочив горло, выдохнул с облегчением. Мне он выпить не предложил. Да я и не возражал – при одной только мысли о вине меня начинало мутить.

Оторвав ото рта бутыль и причмокнув, старик снова обратил взор на меня. Глаза его недовольно прищурились.

– Так кто же был этот человек? Как я понял, уж никак не лекарь.

– Это приятель твоего внука – Туманный.

– Туманный?! – Он задумчиво посмотрел на бутыль, видимо, впервые за все время осознав, что отныне некому заново наполнить ее для него. – Туманный? Но зачем он явился сюда? С какой стати?

– Твоя дочь прислала его, – угрюмо объяснил я. – Так что Верному он наполовину сказал правду. Она сообщила ему, где можно найти меня, и я никогда не поверю, будто она думала, что он и впрямь будет меня здесь лечить!

Я окинул взглядом безукоризненно выметенный двор, в котором повсюду царили чистота и порядок, за исключением одного лишь угла, где в луже чернеющей крови лежало мертвое тело. Я совершенно не знал, что мне делать. Кости мои еще ныли от перенесенных побоев, голова кружилась от выпитого зелья, и мне было совершенно некуда податься. Но я знал одно – если останусь здесь, то меня убьют.

– Я ухожу, – сказал я старику.

– Постой!

Что-то в его голосе насторожило меня, я остановился и спросил с подозрением:

– Ну что еще?

Он махнул пустой бутылью в сторону мертвого тела:

– А прибраться не хочешь? Ведь кто-то же должен будет объяснить, что здесь произошло!

Я направился к воротам, бросив на ходу:

– У вас, торговцев, свои порядки, не так ли? Вот и разбирайтесь сами! А меня нечего впутывать!

Я уходил, лелея в сердце надежду, что на этом все закончится.

Глава 2

Нанять лодочника мне было попросту не на что, поэтому я отправился через город пешком, стараясь держаться подальше от мест, где меня могли бы узнать. К счастью, я покидал Почтлан в самое жаркое время дня, когда на улицах встречалось мало прохожих. По дороге я засмотрелся на крохотный домишко, в котором когда-то вырос. Я с тоской глядел на него и гадал, стоило ли мне вообще сюда являться.

Мой хозяин наверняка повсюду разыскивал своего беглого раба, так что оставаться в отчем доме было небезопасно, и уж конечно, я оказался здесь вовсе не затем, чтобы предаться сентиментальным воспоминаниям. И разумеется, не для отдыха – хотя мое избитое тело и ныло буквально все, живот то и дело сводило, а голова, казалось, и вовсе отделялась от плеч.

В общем, как ни крути, а ничего хорошего я здесь не ждал.

Впрочем, выбора у меня не было. Попытка разыскать Сияющего Света и людей, которых я считал его сообщниками, едва не стоила мне жизни, в результате я чувствовал себя преданным и униженным. Теперь же я замыслил еще один план, ничуть не менее опасный, чем та авантюра, из которой я только-только вышел живым. Я намеревался разыскать своего старшего братца и бросить ему вызов – обвинить его в причастности к убийствам в Койоакане и потребовать от него правды обо всем, что касалось главного министра и колдунов, и выведать информацию, которую он до сих пор так тщательно скрывал от меня.

Показаться в его покоях во дворце я бы не отважился из-за боязни быть схваченным моим хозяином или его слугами. Поэтому оставалось только наведаться домой.

Я наблюдал за домом, когда щуплая старушка вышла из него выплеснуть в канал содержимое глиняного горшка. Волосы у нее были пепельно-серые, кожа словно из жеваной бумаги, а руки и ноги такие тонкие, что, казалось, дети могли бы оторвать их. В своей убогой одежонке, с прихрамывающей из-за распухших суставов походкой, она выглядела хрупкой и жалкой, хотя на самом деле таковой не была.

Она покосилась на меня и засеменила обратно во двор.

– Матушка!

– Чего тебе? – бросила она через плечо так, словно разговаривала с посторонним.

– Ты же узнала меня! – Я направился к ней.

Она обернулась, не останавливаясь.

– Узнала? – холодно ответила она. – Нет. Ты напоминаешь мне моего младшего сына, этого забулдыгу Яота. Но ты не можешь быть им. Он раб и служит у главного министра.

Слово «раб» она выплюнула изо рта, словно нечаянно попавшую туда муху, однако не предприняла ни одной попытки преградить мне путь к дому.

Остановившись на пороге, я спросил у нее, где мой отец.

– В Чапультепеке, вместе с твоими братьями. Их призвали на постройку акведука. Всех, кроме Льва, разумеется. Достойный, почетный труд!.. – Она не упустила случая напомнить мне о моем рабском положении и об утраченной возможности трудиться свободно. – Сегодня я их не жду. Повезло тебе, не так ли? – прибавила она с усмешкой.

Значит, с отцом я не увижусь и мне не придется выслушивать всех его обвинений. Я ощутил облегчение, даже не обиделся, когда мать сказала:

– Остатки лепешек они забрали сегодня утром, поэтому не надейся, что тебя здесь накормят.

– Яот! – Моя сестра Кецальшальсиуитль – «драгоценный нефрит» – изготавливала во дворе бумагу. – Ты зачем здесь?

– Спасибо за ласковый прием, – угрюмо отозвался я. – Я долго был в пути, знаешь ли, и мне нужно отдохнуть.

– От тебя пахнет блевотиной, и вид у тебя, как будто ты дрался. – Она картинно повела носом.

Я присел рядом с ней.

– Это долгая история, Нефрит. Только сейчас я очень устал, чтобы рассказывать.

Мать вышла из дома с медным зеркалом, висевшим в нем еще со времен моего детства, и миской густой маисовой каши атолли. Запах пищи напомнил мне о том, как старательно я опорожнил свой желудок несколько часов назад.

– Я собиралась дать это собакам, но раз уж ты пришел, то можешь поесть, – заявила мать. – Ведь вы, рабы, как я понимаю, не привыкли к деликатесам.

Я набросился на кашу, а сестра не преминула заметить:

– Надеюсь, с этим не случится то же, что и с твоей предыдущей едой? Или ты уже не можешь переваривать твердую пищу?

– Оставь этот разговор, Нефрит, – буркнул я сквозь набитый рот. – Я не пью уже много лет. – Про себя я подумал, что вино старика Доброго в счет не идет, поскольку им я лечился; и ядовитое зелье Туманного, насильно влитое в меня, разумеется, тоже не считалось.

И все же он залил в меня самое настоящее вино. Я до сих пор помнил, как от него потеплело в животе, только охоту к нему у меня теперь уже точно отбили навсегда. Меня замутило, и я поспешно отодвинул миску с кашей.

– Что такое? Тебе не нравится? – спросила мать.

– Не привык к простой домашней пище, – съязвила сестра. – Он же кормился лакомствами с хозяйского стола. А наша простецкая еда вызывает у него рвоту… Дай-ка ему зеркало, мама! Пусть полюбуется на себя, посмотрит, во что превратился!..

– Послушайте, да я просто наелся, не могу больше… – Я умолк, когда увидел свое отражение в зеркале.

Свои глаза с расширенными зрачками, бегающие из стороны в сторону, я все же признал, несмотря на сильно распухшие веки. Остальное было не мое – под глазами иссиня-черные круги, распухший переломанный нос, бесформенные уши и, по-видимому, совсем изуродованное тело под плащом, на которое я даже не отваживался взглянуть.

– Ну да, я не красавец, – признал я, когда обрел дар речи. – Ну да, я побывал в драке. Но она произошла не по моей вине!

– Удивляюсь, как ты еще помнишь что-то, – язвительно заметила сестра.

– А сама-то как выглядела, когда Амаштли в последний раз поколотил тебя? – огрызнулся я, теряя терпение. Мой зять и впрямь любил дать волю своим кулакам, как моя сестра своему языку.

– Ну хватит! – вмешалась мать, за долгие годы привыкшая разнимать нас. – Яот, ты же ведь не ради ссоры сюда пришел! Чего тебе надо?

– Мне надо поговорить со Львом.

Мать с сестрой переглянулись, потом мать с несвойственной ей вкрадчивостью произнесла:

– У тебя опять неприятности, не так ли? Это серьезно?

– Моя жизнь в опасности.

– О-о!.. Куда как серьезно! – снова съязвила сестра.

– Послушайте, вы поможете мне или нет?!

– Мы пошлем ему весточку, – сухо сказала мать. – А вот придет ли он, это уже другой вопрос. Он не любит тебя, Яот.

– Знаю.

– А ты пока отмылся бы. Попарься в баньке. Да, да, банька – это отличная мысль! Хоть на какое-то время скроешься с наших глаз!

Я посмотрел на крытую куполом баньку и представил себе, как, сняв свои грязные лохмотья, избавлюсь наконец от городской пыли и копоти в этом сладостном мире пара и чистой воды.

– А кто будет топить? – спросил я, с подозрением глядя на сестру.

– Я! – решительно ответила Нефрит. – Не беспокойся, протоплю как надо. Можешь мне поверить!

Сестра сдержала слово и растопила баню до красного жара.

– Может, мне зайти и отхлестать тебя веничком? – поинтересовалась она со злорадной улыбкой, когда я раздевался.

– Ну уж нет, спасибо.

Представив, как сестрица будет отхаживать меня связкой длинных прутьев, я передернулся. Кроме того, мне необходимо было собраться с мыслями. Ничто на свете так не освежает взгляда на жизнь, как хорошая парная баня. Там нельзя бегать, драться или ругаться – можно только думать.

Я размышлял о людях, с которыми познакомился начиная с праздника Поднятых Знамен. Их имена и лица всплывали перед моим мысленным взором.

Первым среди них был Сияющий Свет – любезный юноша, который, если верить его деду, успел освоить почти все земные пороки. Старик Добрый считал, что Сияющий Свет и Туманный состоят в любовной связи, но настолько ли сильно было влияние Туманного на юношу, чтобы убедить того расстаться со своим состоянием? И как сумел он заставить юного торговца преподнести в жертву богу войны какого-то замученного истощенного пленника и тем самым опозорить доброе имя всей своей семьи?

Эти мысли привели меня к Туманному. Я не мог представить его лицо, так как под вечным слоем сажи ничего нельзя было разобрать. Но в имени его достаточно было заменить первоначальный иероглиф, означающий «молодого человека», на «клубящийся туман», как все моментально становилось на свои места. Был ли он в действительности моим извечным соперником Тельпочтли? Если да, то выходило, что именно Тельпочтли прибрал к рукам деньги моего хозяина и Сияющего Света, состоял с Сияющим Светом в любовной связи, а теперь еще и держал его у себя в плену. Если увечья на мертвом теле из канала и на теле омовенного раба Сияющего Света наносились одной и той же рукой, значит, Тельпочтли держал у себя и остальных пропавших колдунов. Неужели все это было задумано только в ответ на историю столетней давности? Во мне зашевелилась какая-то детская обида – ведь в том, что случилось много лет назад, даже не было моей вины!

Теперь я попал между этим сумасшедшим и моим хозяином, которому так нужны были эти колдуны, что он охотно пожертвовал бы мною в обмен на них. Вспомнив изборожденное морщинами лицо старика Черные Перья, я вдруг понял, что до сих пор не знаю, почему главный министр так рьяно гоняется за этими колдунами и даже готов перейти дорожку самому императору.

Вспомнил я и еще двух человек, которых мне теперь не хотелось бы видеть никогда.

Во-первых, Лилия. Мне нравилась эта женщина, но ее образ в моей душе оказался теперь связан с предательством – после того, как мои враги с ее помощью выведали мои секреты и попытались убить меня. И мне было совершенно наплевать, что она сделала это ради спасения жизни своего сына. Она пролежала в моих объятиях всю ночь и только утром призналась, что использовала меня. Об этой женщине я теперь не мог вспоминать, не скрипя яростно зубами.

Труднее всего приходилось думать о другом человеке. О Проворном. Если его отец и впрямь Тельпочтли, значит, матерью, несомненно, являлась Маисовый Цвет. И возраст у парня был подходящий. Я понимал, что, несмотря на все наши предосторожности, дитя Маисового Цвета могло оказаться моим. Знал ли это Проворный? И не потому ли он спас меня от Тельпочтли? И не из-за этого ли показалось Лилии, будто он боится Тельпочтли? Но если так, то зачем он тогда вообще ввязался в это дело вместе с Тельпочтли?

До сих пор меня не интересовало, моего ли ребенка родила Маисовый Цвет, но теперь я знал Проворного лично – я видел его, разговаривал с ним, и дважды он спасал мою жизнь. Парень, который мог быть моим сыном, вырос и почти уже стал мужчиной. Это происходило не на моих глазах. Я не знал ни как он рос, ни кто занимался его воспитанием. Я чувствовал себя как человек, которого превознесли до небес и восславили как великого воина, а потом застали бегущим с поля битвы. Я ощущал себя горе-воином, у которого отобрали драгоценный воинский наряд, перья и доспехи, и от осознания этой утраты у меня потекли слезы, и я плакал, пока не уснул.

Я видел сны. Мне снились те, кого уже не было в живых, – старик Дорогой, задыхающийся в клубах дыма, омовенный раб Сияющего Света, и семья мальчика, которого мы с Рукастым нашли на развалинах обгорелого дома, и человек, чей труп со следами пыток жрецы выловили в канале. Они толпились вокруг меня и что-то говорили все разом. «А как же быть с нами? – спрашивали они. – Мы не просили впутывать нас в эти страшные дела. Кто-нибудь теперь позаботится о нас?»

Засыпать в парилке – большая ошибка.

Я очнулся, избавившись от одного кошмара, чтобы сразу же погрузиться в другой. В удушливой жаркой темноте кто-то дергал меня за лодыжку, словно собака, вгрызающаяся в кость, или морское чудовище, волокущее обреченного моряка на дно. Я истошно завопил. Я призывал на помощь богов, императора и свою мать. Я отчаянно брыкался, тщетно хватаясь руками за гладкую скользкую стену, а потом вдруг ударился головой о порог бани.

Яркое дневное солнце ослепило меня, и, когда я зажмурился, перед глазами замелькали искры.

– Что это с ним? – прозвучал чей-то грозный голос.

– Он, наверное, уснул, а ты его разбудил, – ответила Нефрит.

– Может, ему приснился кошмар? – предположила мать.

– Будем надеяться, что нет. А то бы я и тормошить его не стал, – сказал Лев. – Эй, сонная жаба, ты очухался или нет?

Я сел, и двор моментально завертелся вокруг меня. Я тряхнул головой, надеясь как-то прояснить ее, и тотчас же пожалел, потому что в ушах страшно зазвенело.

– Я парился в бане, – сообщил я неизвестно зачем и уставился на брата. В наружности его я увидел нечто необычное. Я закрыл глаза, решив, что мне это померещилось, но, когда снова открыл их, брат был на том же месте и выглядел так же. – А почему ты так странно одет? – поинтересовался я.

Свой длинный желтый плащ городового он сменил на коротенькую холщовую накидку, едва прикрывавшую колени. Длинные волосы оказались кое-как перевязаны куском простой веревки, а не обычными белыми лентами. Губных пластин и серег он больше не носил и лицо не разрисовывал. Куда-то исчезли с ног сандалии. Передо мной стоял вроде бы мой брат, но вряд ли кто-то в целом городе узнал бы его теперь. Конечно, он и сам осознавал это. Если не считать аудиенций у императора, куда полагалось являться в скромной одежде, то казалось просто немыслимым, чтобы человек такого ранга, как мой брат, скинул с себя таким трудом завоеванные регалии – тем более что родился он простолюдином.

Пальцами он с отвращением теребил подол поношенного плаща.

– Ты бы хоть объяснил, что к чему, Яот. Ведь чтобы повидаться с дурачком младшим братом, мне пришлось вырядиться в эту рвань, иначе половина войска увязалась бы за мной, чтобы вырезать всю мою семью. Зачем ты вообще убежал? Ты хоть понимаешь, что главный министр разослал повсюду своих людей и они разыскивают тебя? И ко мне уже наведывались! Разумеется, я заявил им, что здесь тебя искать нет смысла. И ты уже много лет не бывал дома, а уж теперь и подавно не появишься, понимая ситуацию. По-моему, я явно переоценил тебя!

– Ты думаешь, почему я убежал? – обиженно воскликнул я. – Меня все время норовят убить!

Он окинул взглядом мое голое тело; я стыдливо съежился, пока сестра не протянула мне чистую набедренную повязку.

– Что-то не заметно, – проговорил он. – И чем я, по-твоему, могу тебе помочь?

– Ты можешь рассказать мне о случившемся в Койоакане.

Брат мой заметно приуныл. Он переминался и ерзал, словно к нему под плащ залетел шершень.

– О чем это ты?

– Ну, ты же помнишь слова императора? Он сообщил, что мой хозяин пошел на крайние меры, разыскивая тех колдунов. И я хорошо помню твой рассказ – о воинах, которых посылали в Койоакан. Тогда мне показалось, будто ты от меня что-то скрыл. Но при этом ты посоветовал мне наведаться туда; я так и сделал. Я видел там сгоревший дотла дом и тела – детей и женщины. В общем, я нашел все, что ты имел в виду.

– О чем ты толкуешь?

– Мне интересно, зачем ты так недвусмысленно намекал мне, где искать, но при этом не захотел рассказать о произошедшем там. Ты хотел, чтобы я своими глазами полюбовался на дело рук главного министра, но сам промолчал – боялся, что я спрошу, откуда тебе известно так много. Только, знаешь ли, я нашел в том доме гораздо больше, чем ты рассчитывал, – я обнаружил следы воинов, которых посылали на расправу. Я нашел обгорелый ремешок от сандалии, какие носят воины. Ты носишь такие! Неужели и ты был там? Неужели ты тоже убивал этих людей?

– Яот! – в ужасе вскричала мать.

Мой брат молчал. Лицо его побагровело от гнева, подбородок трясся.

Наконец-то я добился своего – я высказал ему обвинение и зашел слишком далеко, чтобы отступать.

– Послушай, Лев, с тех пор как мы с тобой последний раз виделись, на меня покушались много раз – угрожали ножом, похищали, едва не задушили, избили до полусмерти, отравили ядом. Я нашел в канале мертвое тело. Ладно, допустим, к нему ты не имеешь отношения, но я сам рылся в обгорелых останках мирных людей, и я знаю, что убили их воины. Ты умудрился не сообщить мне почти ничего, но я увидел там достаточно, чтобы сделать выводы. Ты являешься одним из императорских палачей. Не твою ли работу я видел в той деревне? Но зачем? Зачем это понадобилось? Ответь мне, Лев! Я знаю, что одного из колдунов взяли как раз в том доме. Только зачем понадобилось убивать его семью?

На этот раз брат не сумел сдержать ярости. Он подскочил ко мне и ударил наотмашь. Нависая надо мной, он взревел:

– Да кем ты себя возомнил, что смеешь разговаривать со мною в таком духе?! Разве я должен отвечать на вопросы какого-то презренного раба, пьяницы и неудачника? – Потом он накинулся на мать и сестру: – А вы?.. Вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушивал все это? Я тащился через весь город в каких-то позорных обносках, и спрашивается: ради чего?! Слушать, как этот придурок бросает мне в лицо обвинение в убийстве?