Текст книги "Демон воздуха"

Автор книги: Саймон Ливек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Я понял, что Проворный исчерпал все свои аргументы.

А еще через мгновение я почувствовал затылком холодное прикосновение ножа.

– Наконец-то! – прошипел Туманный. – Как долго я ждал этого момента!

Вдруг я снова услышал возглас Проворного – сдавленный, пронзительный и полный слез, но очень отчетливый:

– Смотри, вон она идет! Лилия!

– Что-о?! Где?

Я почувствовал облегчение, когда мой мучитель отпустил меня и вскочил на ноги. Пользуясь случаем, я поднялся и побежал прочь наугад, пока Туманный не спохватился и снова не бросился на меня.

– Да где она? Не вижу! Врешь ты все! Смотри, безмозглый ублюдок, из-за тебя он удрал!

Я слышал, как шлепали сзади сандалии Туманного, но уже успел порядком от него оторваться.

Он прекратил преследование и закричал:

– Стой! Держи его! Держи вора!

Тут же я увидел, как в проходе между рядами возникли две мускулистые фигуры. Оба человека замерли, глазея на разыгрывающуюся перед ними сцену, несколько мгновений решали, как поступить, потом побежали мне навстречу.

Я остановился – почти содрал кожу на босых ступнях. Сзади меня преследовал взбесившийся тип с ножом, орущий: «Держи вора!», а навстречу неслись два рыночных стражника, в чьи обязанности входила поимка воров. Времени на раздумья у меня не оставалось – иначе я бы не сделал такой глупости.

Одним прыжком я попробовал перемахнуть через циновки с украшениями в соседний проход. Я-то надеялся, что, выбравшись на свободное пространство, смогу удрать, но вместо этого только треснулся рожей об землю да разнес в пух и прах чей-то лоток.

Я пытался встать на ноги, когда по ушам мне больно резанул пронзительный старушечий крик, а на спину и на голову градом посыпались тумаки. Меня подняли и скрутили мне руки, не переставая наносить удары. Старуха продолжала вопить и злобно браниться, а потом меня чем-то огрели по голове, и я потерял сознание.

ШЕСТОЙ ДЕНЬ
НОЖА

Глава 1

– Не вздумай дрыгаться! – раздался женский голос.

А я и не помышлял. Мне казалось, что я уже пытался пошевелиться когда-то очень давно, но боль, тошнота и какое-то противное ощущение внутри моего организма свели все мои потуги на нет.

К тому же я понимал, что скоро умру. Так зачем же дергаться, если все равно ничего не поможет? Я попробовал не дышать из-за боли в ребрах, но добился лишь более мучительных ощущений. И все же я сумел забыться. Я почти полностью отключился, но тут же очнулся из-за резкой боли – словно в меня воткнули обсидиановый нож.

– А ну не дергайся! – Снова тот же голос. Что-то тяжелое навалилось мне на плечо, придавив меня к земле. – Рот открыть можешь?

Я только мычал в ответ, потому что мои губы и язык распухли из-за того, что я их прикусил.

– Ну-ка попробуй выпить вот это.

Я не видел, что мне предлагают, так как не мог поднять веки.

– Выпей! Поможет. Ребра будут не так болеть.

Жидкость потекла мне в рот, проливаясь по щекам и подбородку. Вкус у питья был на редкость мерзкий, напоминал блевотину и обжигал глотку.

Я закашлялся. И от новой боли у меня совсем перехватило дыхание.

– Ну-ка выпей еще немного, – снова послышался этот низкий грудной голос, в котором угадывались обольстительные нотки.

Я был слишком слаб, чтобы отказаться от зловонного пойла. У меня не осталось сил даже выплюнуть его.

– Ну а теперь спи, – сказала женщина.

И я уснул.

Проснувшись, я сумел немного приоткрыть глаза. Передо мной маячили какие-то смутные очертания, тени и пятна яркого света, сливающиеся в одно целое, все вокруг имело красноватый оттенок. Я затруднялся понять, что вижу перед собой, пока не придумал зажмурить один глаз. Сразу же вся круговерть исчезла, и я сообразил, что нахожусь в каком-то доме, а по бликам догадался, что на улице либо светает, либо вечереет.

Голова раскалывалась от боли, я снова закрыл глаза и застонал.

Рядом со мною кто-то зашевелился – хоть в ушах у меня и звенело, но я расслышал этот слабый звук. Чья-то рука приподняла мою голову, мне приложили ко лбу какую-то теплую, густую кашицу, от которой начало щипать кожу. Я снова застонал. Когда жжение поутихло, я почувствовал, как чьи-то проворные умелые пальцы накладывают мне на голову повязку.

– Говорить можешь? – Это был все тот же женский голос.

Я только замычал в ответ.

– Ну ладно. Отдыхай. Здесь ты в безопасности.

Очнувшись, я обнаружил, что нахожусь в какой-то крохотной комнатушке совершенно один – только какая-то противная, неистребимая вонь составляла мне компанию.

Я лежал на спине посреди комнаты, устремив взгляд в потолок. Теперь мне наконец удалось разлепить веки, правда, смотреть тут оказалось не на что, кроме серой штукатурки. Повернув голову набок, я принялся изучать глазами стену, но и здесь не встретил никакого разнообразия, если не считать двух огромных расплывшихся пятен, судя по всему, образовавшихся от сырости. Им надо бы починить крышу, пока не начались летние дожди, подумал я и повернулся в другую сторону.

На противоположной тоже испачканной пятнами стене я разглядел какие-то малюсенькие огоньки – они напоминали звезды, только располагались как-то слишком уж равномерно и горели не так ярко. Я прищурился, пытаясь их рассмотреть. Несколько раз моргнув, я всмотрелся в них, и постепенно они выстроились в две параллельные линии, пространство между которыми заполнила такая чудовищная боль, словно кто-то пытался вогнать деревянный колышек в мою голову. Меня замутило.

Я безвольно откинулся назад и снова уставился в потолок. Потом закрыл глаза и судорожным глотком отогнал подступавшую тошноту. Так я и лежал неподвижно в потемках, пока противная слабость не отступила.

Вскоре из всех ощущений осталась только монотонная пульсирующая боль в голове – такая знакомая боль, что мне казалось, я давно свыкся с нею. Она даже послужила мне своего рода утешением, так как напоминала о том, что я пока жив. А еще у меня дико ныли ребра всякий раз, когда я переводил дыхание.

Меня беспокоил омерзительный запах. Даже самые нищие лачуги в Мехико содержались в чистоте, но в этой конуре стояла смердящая вонь, как в давно не мытой уборной, где к тому же сдохла собака.

Я больше не вертелся по сторонам, а пытался оглядывать комнату искоса – так же, как надменный богач смотрит на нищего. Новая тактика возымела успех. Мебели я вокруг не обнаружил, зато понял, что это за огоньки. Теперь, когда в глазах у меня не двоилось, я разобрался, почему они выстроены в одну линию. Оказалось, это дневной свет пробивается через дырочки в плетеной циновке на двери. Он являлся здесь единственным освещением, благодаря которому все в комнате приобретало размыто-серый цвет.

Судя по равномерной яркости этих огоньков, солнце не светило прямо в дверь, но насколько оно отклонилось от зенита, я понять не мог. Я даже не знал, какой сегодня день.

От нового приступа тошноты я даже застонал.

Меня мучил вопрос: где я и как долго здесь нахожусь?

Я начал понимать пугающую правду еще до того, как успел взглянуть на стену против двери и сообразить, что темные пятна, которые я принял за влагу, оказались стенными росписями, уже знакомыми мне. Я видел их, когда приходил в этот дом выведать что-нибудь о Сияющем Свете и мать юного торговца радушно приняла меня, сообщив, что сын ее отправился в изгнание.

Теперь я узнал и голос, совсем еще недавно звучавший надо мной. Это был голос Лилии.

Я тотчас же попытался сесть. Но остановила меня даже не резкая боль, а новое открытие – оказывается, я был крепко-накрепко привязан к доске, не дававшей мне не то что пошевелиться, но и просто вдохнуть воздуха полной грудью.

Я находился в западне, в руках своих врагов.

До сих пор я хотел, чтобы поскорее пришел убийца, все ждал, что эта женщина приведет его, но теперь, будучи беспомощным, как грудной младенец, я передумал умирать.

А проклятая вонь, как я теперь понял, была моей собственной.

От боли и отчаяния я громко застонал, и тут же во дворе раздались шаги. Потом циновку на двери отодвинули, и в комнату ворвался солнечный свет.

– Что здесь происходит? – хотел сказать я, но у меня вырвалось лишь мычание.

В ответ я услышал только громкое сопение, когда меня вместе с доской подняли и понесли к выходу. Меня отволокли в тень и примостили стоя у стены.

Когда боль от пульсирующей в голове крови поутихла, я осторожно огляделся.

Отец Лилии сидел посреди двора, прислонившись спиною к стволу фигового дерева, и не сводил с меня недоброго взгляда.

– Надеюсь, ты оценил, что тебя принесли ко мне домой, а не куда-то еще?

Я только замычал.

– Ты уж извини, брат, но придется тебе говорить более внятно, потому что слух у меня стал совсем никудышный.

Приложив немыслимые усилия, я все же сумел выдавить из себя что-то вроде:

– Как… я… здесь… оказался?

– Как-как? Вынесли тебя из комнаты, чтобы прибраться там. Ты же все там загадил, хотя моя дочь и ухаживает за тобой. Кстати, правильно сделали, что поставили тебя вертикально, а то не миновать тебе застоя в легких.

Через двор в комнату прошли мужчина и женщина с ведром и тряпкой. Мужчину я узнал моментально – это был слуга по имени Верный. Судя по выражению его лица, относиться ко мне лучше он не стал.

Я хотел задать вопрос, но у меня вырвался лишь какой-то дурацкий звук.

– Не знаю, – ответил старик. – Но кажется, тебя там здорово обработали. Хорошо, что Лилия пошла тогда не домой, а на рынок.

– Лилия? На рынок? – выдавил из себя я.

– Ну да. А ты не помнишь? – Он оглядел меня с ног до головы. – Может, и правда не помнишь. Так вот, она сказала, что после игры в мяч – ты ведь разыскивал ее на поле, помнишь? – она отправилась повидаться кое с кем на рынок. Там возле нашего лотка она увидела драку – ты дрался с каким-то жрецом. Он повалил тебя и замахнулся ножом, но его что-то отвлекло, и ты успел удрать. Только далеко убежать тебе не удалось.

Его рассказ оживил в памяти всю картину – черноликого безумца, орущего: «Держи вора!», стражников, несущихся мне наперерез, и град ударов, посыпавшихся на меня со всех сторон. При этом воспоминании меня снова замутило, глаза начали закатываться.

Старик взглянул на меня с тревогой. Оставив свою бутыль, он крикнул:

– Эй, Верный, быстрее сюда! Дай ему скорее попить!

– А что стало с тем жрецом? – с трудом вымолвил я.

Из дома вышел слуга и взял бутыль старика.

– Вот, правильно, пусть глотнет. Это поможет ему очухаться, – сказал старик. – Что стало с жрецом? Убежал, наверное. Дочь моя говорила, будто он исчез в толпе, прежде чем она успела расспросить его, в чем дело. И потом, все так увлеченно наблюдали за твоим избиением, что вряд ли кто заметил, куда делся этот человек. – Он недобро усмехнулся. – Ты, видимо, еще не понял, как тебе повезло. Стражники хотели оттащить тебя к себе, и уж там-то наверняка забили бы до смерти. Хорошо, моя дочка сумела убедить их, что ты ничего не украл.

Между тем слуга с бутылью старика подошел ко мне и приставил горлышко к моим разбитым губам.

В бутыли оказалось вино.

А ведь я в свое время раз и навсегда поклялся не прикасаться к этой штуке. Только когда я давал это обещание, я не был избит до полусмерти, не был спасен волей случая, не получил помощь от женщины, которую считал своим врагом, и не стоял привязанный к доске у стены, словно добытый в бою трофей.

Блаженно зажмурившись, я глотал эту добрую жидкость, словно младенец материнское молоко.

– Ну что, проснулся?

Я обнаружил себя в темной комнате, где только тени метались, будто койоты, окружившие раненого зверя.

– Эй, Яот!

Я устремил туманный взор туда, откуда доносился голос.

Тени мелькали из-за принесенного кем-то факела. Когда темная фигура установила его в специальное крепление в стене, тени угомонились и попрятались по углам, словно послушные пузатые собачата.

– Ты, наверное, проголодался, ведь не ел несколько дней. Попробуй-ка вот это.

Только когда к моему рту поднесли миску, я наконец почувствовал пустоту в своем брюхе, так давно не видавшем ничего, кроме недавнего вина, предложенного стариком. От одной только мысли о еде в животе у меня началась буря.

Лилия принялась потчевать меня маисовой кашей, но меня почти сразу вырвало и ею, и стариковым вином.

Лилия отставила миску в сторону и держала мою голову, дожидаясь, когда кончится рвота.

– Ладно, ладно, не волнуйся, – проворковала она. – Отдыхай пока. Потом попробуем еще.

Она осторожно положила мою голову и погладила меня по лбу.

Я закрыл глаза. Спать мне не хотелось. Мне хотелось встать и уйти куда-нибудь подальше от этой доброй женщины, чей сын со своими друзьями были убийцами, жаждавшими моей крови. Но меня одолела немочь, поэтому я решил отдохнуть и собраться с силами, чтобы потом, оставшись в одиночестве, подумать, как выбраться отсюда.

Видимо, я немного поспал.

Возможно, это даже был не сон, а легкое забытье, но женщина, судя по всему, сочла, что я уснул крепко.

Положив руку мне на лоб, она шептала:

– О, мой мальчик!.. Бедный мой мальчик!.. – И в ее сдавленном голосе теперь слышались слезы.

СЕДЬМОЙ ДЕНЬ
ДОЖДЯ

Глава 1

Проснулся я на рассвете под звуки дождя и понял, что нахожусь в комнате один.

Дом Лилии не отличался роскошью, но был сложен крепко и имел прочную кровлю. Я лежал на подстилке в сухости и тепле и с удовольствием внимал звукам дождя, хлещущего о дверную циновку.

Боль в голове почти унялась, а вот ребра по-прежнему ныли при каждом вздохе. Я почему-то чувствовал спокойствие – словно стены этого странного дома могли защитить меня от всех напастей. Казалось, будто огромный город с его шумом и суматохой оставил меня в покое, выпихнул меня в это тихое местечко, огородив от императора, моего хозяина, Туманного с его сыном и их таинственного союзника, который знал мое полное имя. Даже Сияющий Свет находился далеко отсюда, хотя это был его дом. Я постепенно начал осознавать, что если бы его мать и впрямь хотела убить или навредить мне, то давно бы уже это сделала. Теперь я начал думать, что, наверное, ошибался на ее счет и ее намерения по отношению ко мне не были такими уж дурными.

Моим безмятежным раздумьям пришел конец, когда дверная циновка вдруг отодвинулась и в комнату торопливо вошли двое.

Раздался мужской голос:

– Лилия, я промок до нитки. Надеюсь, ты что-нибудь придумаешь?

– Ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на наше гостеприимство, – ласково уверила его она. – У нас есть оленина и индейка, и одежду сухую мы тебе найдем.

Мужчина, похоже, смягчился, и голос его теперь звучал не столь сурово.

– Ладно. Тогда я лучше осмотрю его пока. Поглядим, что там с ребрами. Факела горящего, случайно, не найдется?

Вскоре комнату осветил факел.

Не будь я связан, я бы попробовал удрать. Незнакомец явно был каким-то лекарем, а лекарей, даже хороших, боялись все. Вот и этот коренастый коротышка, чьи движения отличались крайней нервозностью, навис надо мною сейчас, как страшная грозовая туча. При виде узкого длинного ножа, который он откуда-то извлек, у меня сразу пересохло во рту.

– Та-ак… Что тут у нас?..

Я скривился и сморщился еще до того, как он начал разрезать повязку у меня вокруг груди.

– Что, по-прежнему болит?

– Да, – прохрипел я.

– Ну я так и думал. Такие вещи всегда болят сильнее на третий день. Но ты же ведь не станешь принимать снадобье из дохлых ящериц, растворенных в моче?

– На третий день… – Я не верил своим ушам.

– Ну да. Тебя принесли сюда в четвертый день Стервятника. Так ведь, Лилия? А сегодня седьмой день Дождя.

Он распрямился и сунул пальцы в тряпичный мешочек, болтавшийся у него на груди, потом снова склонился надо мной и дунул в сложенные чашей ладони.

Глаза мои, нос и горло чем-то запорошило. Глаза защипало, и они заслезились. Я чихнул.

– Ты что делаешь?! – возмутился я. – Что это такое было?

– Яутли.

– Яутли?! Но ведь его же дают…

– Да, его дают священным жертвам на праздниках Созревания Плодов и Пришествия Богов перед тем, как бросить их заживо в огонь. Разумеется, это яутли. Нам же надо как-то ослабить боль. А теперь веди себя спокойно – я буду взывать к богу.

Его порошок ослабил боль ненамного. Он работал руками, распевая гимн Кецалькоатлю, покровителю всех лекарей и знахарей. Я стиснул зубы, заметив при этом, что, оказывается, потерял их несколько, и извивался на циновке от боли, пальцами буквально разорвав ее края.

Тогда Лилия подошла и нежно, но уверенно сжала мою руку. От удивления я даже не отдернул ее.

– Он идет на поправку, – объявил лекарь. – Я пустил ему кровь, а через денек пусть попарится в горячей баньке с травкой, которую я дам, опухлость с лица спадет. Из дому и со двора пусть не выходит. Я приготовлю для него «змеиное жало», на случай если откроется кашель, на грудь сделаете припарки. А от желудка поставите клизму. – Он посмотрел на меня: – Тебе повезло, что ты выжил. – Он взглянул на дверь: – Идет дождь? Нет? Вот и отлично. А теперь я бы чего-нибудь поел, уж больно голоден!

– Я не понимаю, чем ты недоволен, – возмущалась Лилия. – Ведь я же привела к тебе настоящего лекаря, а не какого-то там колдуна-шарлатана, который стал бы швыряться кукурузными зернами и брехать про твою судьбу.

– Да, но он хоть больно не сделал бы, – огрызнулся я.

– Но уж точно бы и не помог!

От доски меня давно отвязали. В выметенном сухом дворе мне постелили циновку возле самой стены, помогли добраться до нее и уложили. Я наблюдал, как Лилия суетится вокруг меня.

– Да он самый лучший лекарь из всех, что я знаю. Набрался опыта в военных походах…

– Да? И чем он там занимался? Приканчивал раненых?

Она огорченно развела руками:

– И зачем я только забрала тебя домой?! Он же выходил тебя, а ты… ты неблагодарный невежа! Ты обязан ему жизнью!

– Жизнью я обязан тебе, – сказал я. – Только мне непонятно, почему ты спасла меня.

Она о чем-то задумалась, словно пыталась прийти к какому-то решению. Она смотрела куда-то поверх моей головы и рассеянно теребила тесемочку на блузке.

– Лилия, что ты делала на рынке? На поле для мяча ты сидела рядом с сыном Туманного Проворным, но ушла раньше. Я проследовал за ним на рынок, но потерял его из виду, поэтому решил найти или хотя бы разузнать что-нибудь о тебе. Возле вашего семейного товара на меня напал Туманный, а теперь вот выясняется, что ты все же была там. С какой целью? И кем тебе приходятся эти двое, Туманный с Проворным? – Такая долгая речь оказалась для меня слишком утомительной, и последние два слова я произнес с болезненным хрипом.

Последовала долгая тишина, которую нарушил слабый треск лопнувшей тесемки.

– Туманный? – прошептала она. – Что-то я не понимаю. Ты ведь дрался с каким-то жрецом.

– Он вырядился жрецом. Они с Проворным оба были там. И ты была. Но с какой целью?

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Она прищурила глаза – уж не знаю, от гнева ли, от беспокойства или от недоумения.

– А тебе нужно знать только это? – невозмутимо спросила она.

– Нет. На самом деле мне интересно совсем другое…

Что я делал сейчас в этом доме – вот что на самом деле занимало меня, но я пока не имел возможности это спросить.

Лилия рассердилась, даже раскраснелась.

– Да как ты смеешь задавать мне подобные вопросы в моем собственном доме?! Да знаешь ли ты, что я для тебя сделала?! Я уговорила стражников не бросать тебя в сточную канаву! Я расплатилась с владельцем товара, который ты испортил. Я отправила к себе домой посыльного за Верным и парой носильщиков, чтобы те забрали тебя. Я ухаживала за тобой трое суток и пригласила лучшего лекаря. И какую благодарность я получаю взамен? Кто ты вообще такой, чтобы соваться в мои дела?! Зачем таскался за мной по пятам, выслеживал?

Она начала расхаживать по двору, потом, догадавшись о чем-то, остановилась, склонилась надо мной и угрожающе прошипела мне в самое лицо:

– Ну-ка скажи, зачем ты выслеживал меня! Говори сейчас же, иначе я вышвырну тебя на улицу!

Я отодвинулся к стене, словно скорпион, ищущий лазейку, но мне мешала боль – она напомнила мне, что я все еще беспомощен.

– Я хотел кое-что сообщить тебе, – проговорил я слабым голосом.

– Что сообщить?

– Это скорее для твоего сына… Или для Туманного с его парнем. Только…

– Ты же знаешь, моего сына здесь нет, – холодно заявила она, распрямившись и отходя в сторону. – Я же тебе еще во время нашей первой встречи сказала, что он уехал.

– Я не поверил в это. Я думал, они с Туманным и Проворным до сих пор как-то связаны. Считал, ты помогаешь им доставлять друг другу весточки. Иначе зачем ты тогда сидела на трибунах рядом с Проворным?

– Ничего подобного! – возмутилась она. – Ничего такого в помине не было! И кто это только тебе сказал, что у нас какие-то… – Она вдруг смутилась и умолкла.

Я молча ждал, наблюдая за тем, как взволнованно и возбужденно она дышит. Больше вопросов задавать я не отваживался – мне не хотелось, чтобы меня вышвырнули на улицу.

Наконец низким грудным голосом она произнесла:

– Мой сын – азартный игрок, и это не секрет. Он проиграл Туманному огромное количество нашего семейного добра, и мы все равно еще остаемся в долгах. Долги нужно отдавать, ты это понимаешь? Иначе придет конец и нашей репутации, и нашему семейному делу. – Стиснув зубы, она продолжала: – Вот почему я ходила на встречу с Проворным – отдать очередную долю. Но с отцом его я не виделась, и про сына своего я сказала тебе правду. Я даже съем землю, чтобы ты поверил!

С этими словами она опустилась рядом со мной на колени, коснулась пальцами земли и поднесла их к губам.

Я напустил на себя равнодушный вид, чтобы скрыть недоверие, – ведь я ни на минуту не сомневался, что она лжет.

– А что ты хотел сообщить?

– Сообщить? – рассеянно переспросил я.

– Ну что ты хотел передать для моего сына?

Я пребывал в нерешительности. То, что я собирался сказать, в общем-то не имело значения. Ведь на выловленном в канале мертвом теле нашли мое имя, поэтому для Лилии достаточно было всего лишь сообщить своему сыну или его сообщникам, где я нахожусь.

Впрочем, я не исключал, что она не выдала бы меня. Зачем тогда она спасла меня на рынке, притащила к себе в дом и выхаживала несколько дней? И я решил, что лучше всего просто все ей рассказать.

Я поведал ей обо всем, что произошло с самого первого дня, когда познакомился с ее сыном на празднике Поднятых Знамен. От этой долгой пространной речи у меня пересохло во рту и разболелась голова – столько всего пришлось припомнить, – но теперь я испытал странное чувство облегчения от того, что нашелся человек – хотя и не вполне внушающий мне доверие, – с которым я мог всем этим поделиться.

– Выходит, омовенный раб моего сына был колдуном? – задумчиво проговорила Лилия. – Я вот только не понимаю, где он его взял.

– Я тоже не понимаю. Я думал, что он мог получить его от Туманного, но тогда возникает вопрос: как раб попал к тому? – Я пристально наблюдал за нею, пока не разболелись глаза и не пришлось их зажмурить. – Что же все-таки связывало твоего сына и Туманного? Только азартные игры или что-то еще?

Она бросила на меня суровый, резкий взгляд:

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – поспешил сказать я, напуганный ее холодным тоном. – Я знаю только, что один из узников побывал в руках Сияющего Света, а другой – у Туманного и Проворного. И обращались с обоими пленниками одинаково, схожими способами истязали перед смертью, только вот не пойму зачем. И мое имя… При чем здесь оно?.. – Меня сразил новый приступ мучительной головной боли, перед глазами все помутилось.

Женщина поспешно поднялась.

– Тебе нужно отдохнуть.

– Да, но…

– А у меня есть дела, – закончила она непререкаемым тоном.

Она пошла прочь, и тут я кое-что припомнил.

– Лилия!

Она остановилась:

– Что?

Она смотрела на меня, сурово сдвинув брови и сосредоточенно поджав губы, словно пыталась предугадать, каковы будут мои следующие слова.

– Спасибо, что спасла мне жизнь, – произнес я.

В обязанности Лилии входило будить по утрам своего ленивого отца, не любившего просыпаться рано. Вскоре после того, как она ушла, старик появился во дворе, ковыляя под руку со слугой, с кислой миной на лице и тыквенной бутылью, полной вина.

– Ой, только не под деревом! Там сучок есть, он мне в спину тычет. Посади-ка меня лучше у стены, рядышком вон с тем рабом.

Когда слуга удалился, старик вытащил маисовую пробку из горлышка бутыли, приставил его ко рту и довольно зачмокал. Потом он повернулся ко мне, дыхнув винным перегаром.

– Так ты, выходит, еще здесь? Что ж, видать, приглянулся ты моей дочке. Значит, и мне надо быть с тобой полюбезнее. На-ка вот, выпей!

Он сунул мне бутыль, которую мне так и хотелось вырвать у него из рук и осушить разом до дна.

– Давай, не стесняйся! – торопил он. – Ты болен, а я старик – оба имеем право приложиться!

Я посмотрел на бутыль и облизнул пересохшие губы.

– А почему ты так много пьешь?

Он задумчиво отхлебнул, потом сказал:

– Ты собак держишь?

– Сам нет, а хозяин мой держит. Но отец держал, и брат старший. Почему ты спрашиваешь?

– А ты никогда не задумывался над тем, почему они все время лижут себе задницу?

Этот вопрос развеселил меня, но смех вызвал новый приступ болезненного кашля. Отерев слезы, я заметил, что старик неотрывно смотрит на меня своими затуманенными глазами.

– А потому лижут, что достать могут, – объяснил он как ни в чем не бывало. – Ну так как, теперь выпьешь или нет?

Грудь у меня ныла. Я решил, что таким образом подлечу ее, и тут же все встало на свои места.

Мои воспоминания об остатках того утра были затуманены болью и стариковым вином.

Когда пьешь, кажется, что время летит быстрее. Сам Добрый, вступив в тот возраст, когда пить разрешалось, предавался этому занятию с самозабвенной сосредоточенностью – такую мне прежде доводилось видеть на лицах совсем юных жрецов, разучивающих священные гимны.

Поначалу я еще помнил, как попал в этот дом и зачем разыскивал его дочь. Прежде чем меня совсем развезло, я попытался выудить что-нибудь из старика.

– Расскажи мне о своем внуке.

– А что рассказать?

– Азартной игрой он давно увлекается?

Старик нахмурился.

– Давно. Оно ведь, знаешь, как бывает: сначала они в детстве играют на бобы, а с них все и начинается. Но совсем серьезно все стало только последние пару лет.

– Когда он свел знакомство с Туманным? – предположил я.

Он смерил взглядом бутыль, прежде чем неохотно протянуть ее мне.

– Очень может быть.

– Ты хоть понимаешь, куда я клоню? – спросил я, отхлебнув. – Может, их связывает не только игра?

Его морщинистое лицо помрачнело.

– С чего ты это взял? – задумчиво спросил он.

– Ну вот взять хотя бы того раба, которого он принес в жертву, – объяснил я, с усилием выговаривая слова и жалея, что оба уже порядком набрались. – Я же видел, что было с этим парнем. Его пытали – били, жгли, кололи. Уж на кого-кого, а на омовенного раба он никак не походил. Я вообще сомневаюсь, что кто-нибудь дал бы за него мешочек какао-бобов – не то что пожаловал его в жертву богам. Но вот интересно: он ведь был такой не один. – И я пустился в подробное повествование о моем похищении, и о мертвом теле, выуженном из канала, и о замысловатом послании, оказавшемся при нем. Бутыль я поставил между нами и заметил, что старик ни разу не потянулся к ней за время моего рассказа. Он кивал в такт моим словам и, когда я закончил, сразу же заговорил.

– Значит, раб Сияющего Света и тот мертвец, к которому, как ты считаешь, имеет отношение Туманный, побывали в одних руках? – заключил он. – Но с чего ты это взял? Ты думаешь, мой внук решил расплатиться с долгами, отдав этого раба?

– Тогда все равно непонятно, почему его пытали. И откуда с самого начала взялись эти двое?

– И непонятно, чего от них хотели мучители, – прибавил старик. – И очень интересно, кто и зачем использовал твое полное имя. Как мой внук мог узнать его? Я просто ума не приложу. Вот про Туманного ничего не могу сказать. – Он задумчиво поглаживал горлышко бутыли. – Ты про все это у Лилии спрашивал?

– Мне показалось, она не хотела это обсуждать. Даже рассердилась.

– Меня это не удивляет. – Он жадно посмотрел на бутыль и вдруг присосался к ней. – Ты пойми: я с этим Туманным совсем не знаком! – проговорил он в промежутке между глотками. – Ни разу с ним не виделся. Знаю только, что Сияющий Свет вечно путается со всякой швалью. Пытали, говоришь? Ну что ж, очень похоже на правду. Они с моим внуком запросто могли такое сотворить.

– Как это? – недоуменно спросил я, наблюдая за тем, как он пьет.

– Потому-то дочка и расстроилась, – с горечью прибавил старик, оторвав наконец бутыль ото рта. – Мало того, мужа потеряла, но если еще сына предадут казни за насилие, то это уж будет слишком!

– Сияющий Свет и Туманный! Неужели они заодно?! – недоверчиво проговорил я.

– А почему бы и нет? Туманный имеет над ним власть, и дело не просто в деньгах. Я же говорил тебе, как он убеждал Сияющего Света перевезти куда-то все наше имущество. Все оно теперь перекочевало на склад Туманного. Еще раз повторяю: я никогда не встречался с ним, но, похоже, это такой же дрянной человечишка, как и мой внук. Помнишь, я рассказывал, что пьянство еще не самый главный его порок? – Он картинно помахал бутылью у меня перед носом. – И дело не только в этих азартных играх. У него всегда была жестокая жилка. Я как-то раз застукал его – он посадил в мешок собаку и индейку, должно быть, хотел посмотреть, выберется ли кто из них оттуда живой. Может, они устроили это кощунственное жертвоприношение, чтобы просто потешиться?

– И Лилии это известно?

– Ну, она же хорошо знает своего сына. Но говорить ей об этом неприятно, поэтому ты уж не обижайся. – Он взял бутыль и опрокинул последние капли вина себе в рот. – Если выяснится, что ее сын увлекался мальчиками вместо девочек, его ждет казнь, а нас позор. – Он повернулся ко мне и прибавил с невеселой усмешкой: – Вообще-то моей дочери о нашем разговоре лучше не сообщать. Она может убить тебя собственными руками – только бы ты молчал!