Текст книги "Любовница Волка (ЛП)"
Автор книги: Саманта Маклеод
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
– Ну, это был адский способ родить ребенка, – сказала я, пробежав пальцами по волосам.
Каролина рассмеялась.
– Да. Я просто хотела бы придумать какой-нибудь способ объяснить это моей маме. Она убьет меня, если узнает, что я в этой долбаной Монтане.
Аделина громко отрыгнула, и мы обе улыбнулись.
– Едва ли это первая вещь в моей жизни, которая пошла не по плану, – сказала Каролина, пожимая плечами и поправляя свою руку под крошечным телом Аделины. – Мне так жаль, что я больше ничем не могу помочь. Мне бы хотелось знать больше о Нидхёгге. Жаль, что я ничего не могу сделать.
Я открыла было рот, чтобы сказать: «Не беспокойся об этом», но потом покачала головой.
– Честно говоря, я не знаю, поможет ли что-нибудь в этой ситуации.
– И все же… – щеки Каролина вспыхнули. – Слушай, насчет ноября. Мне действительно очень жаль. Я никогда не должна была этого делать… Я имею в виду, что должна была быть с тобой откровенна. С самого начала.
Черный кофе Дианы неприятно забурлил у меня в животе, и я покачала головой.
– Все нормально. Я могу понять. Я имею в виду, что ты вряд ли могла бы сказать мне, что ищешь сына скандинавского Бога.
Она снова улыбнулась.
– Все-таки, это неправильно. Прости.
У меня пересохло в горле. Все это звучало неловко, как если бы ты сказал кому-то, кого не ожидаешь увидеть его снова.
– Все в порядке, – сказала я, сглотнув. – Все хорошо.
Аделина чмокнула, хмыкнула и заерзала, а Каролина подвинулась, чтобы снова натянуть халат на грудь. Она одарила меня извиняющейся улыбкой и положила Аделину себе на плечо.
– Знаешь, у меня не так уж много… ну, друзей, – тихо сказала она. – Но после всего, что случилось в ноябре и вчера, я хотела бы считать тебя своей подругой. Если ты, хм, не возражаешь.
Мои плечи немного расслабились
– Послушай, если мы все это переживем, то в центре Бозмена есть отличный винный бар. Я тебя приглашаю.
Она усмехнулась.
– Хороший план.
***
Дороги были чисты и пустынны, поэтому я решила, что приеду в Мамонт, по крайней мере, на тридцать минут раньше Зака и Колина. Сейчас был мертвый сезон, и весь город будет закрыт, но если мне немного повезет, я смогу купить топографическую карту в туристическом центре. Мне не помешает раздобыть несколько карт, даже если то, что я ищу, почти гарантированно не окажется ни на одной из них.
Но через сорок пять минут туристический центр оказался закрыт, а потрепанный «Камаро» Зака стоял у подножия Мамонтовых горячих источников. Я остановилась рядом с ним и увидела Колина на пассажирском сиденье. Тоже странно. Оба с улыбкой выскочили из машины. Они были одеты в зимнюю одежду.
Мое сердце подпрыгнуло, и я попыталась убедить себя, что зимние штаны не обязательно что-то значат. Зак носил шерстяную шапку шесть месяцев в году, в помещении и на улице. А Колин ходил на работу в длинных штанах, потому что перед тем, как отправиться в лабораторию, катался на лыжах в горах Бриджер.
– Эй, Леди-Босс! – прокричал Зак.
Я приподняла бровь, глядя на его грязный «Камаро».
– У тебя там мои лыжи? – переспросила я.
– Черт возьми, да, – ответил Зак. – В этом ржавом малыше у нас лыжи на всех.
Я покачала головой и ущипнула себя за переносицу.
– Нет, – ответила я. – Нет. Нет. Нет. О чем, черт возьми, ты говоришь?
Зак подошел ко мне и обнял за плечи.
– Леди-Босс, послушайте меня, – сказал он. – Мы с Колином все обговорили, и мы не можем с чистой совестью позволить женщине, которая подписывает наши чеки, отправиться в пустыню Йеллоустона в январе, одной.
Я замотала головой.
– Я же сказала… Нет. Вы даже не представляете, с чем имеете дело. Я имею в виду, что едва ли сама знаю, с чем имею дело.
Зак широко улыбнулся мне.
– Вы спасаете мир, – сказал он. – А мы пойдем с вами. Пойдет?
Зак и Колин следовали за моим «Субару» после отъезда из Мамонта. «Камаро» Зака дал задний ход, когда мы уезжали, и напугал целое стадо лосей. Час спустя, когда мы свернули с дороги и припарковались на холме, на который мы с Локи поднялись на рассвете, я все еще не представляла, какую историю я могла бы рассказать Заку и Колину.
К счастью, они не спрашивали. Зак и Колин просто схватили рюкзаки и пристегнули лыжи, двигаясь с плавной эффективностью людей, которые провели большую часть своей жизни на открытом воздухе. Мои пальцы возились с лыжными ремнями на холодном воздухе, и Колин провел свои первые пятнадцать минут, скользя по снегу, рассказывая мне, как именно мне нужно обновить свое снаряжение для беговых лыж.
К тому времени, когда Колин закончил читать мне лекцию о различных привязках для лыж в сельской местности, мы уже поднялись на вершину холма. Шоссе я уже не видела, перед нами простирались замерзшие равнины Йеллоустона, окаймленные вдалеке сосновым лесом. Холодный узел страха в животе протянул тонкие усики к позвоночнику, ногам и, наконец, к сердцу.
Зак откашлялся и громко сплюнул в снег.
– Ну, Леди-Босс, куда теперь?
Я улыбнулась, и страх в животе немного отступил.
– Одну секунду.
Закрыв глаза, я откинула голову назад и попыталась открыть себя, как сделала, когда Вали спросил, чувствую ли я это.
Вали… Зимнее солнце ласкало мое лицо, согревая, несмотря на холодный воздух. Я вспомнила его прикосновение, сладкий, дикий запах, его голодный рот, прижатый к моему.
Там. Я почувствовала в воздухе запах дыма и гари. И где-то в дыму скрывался намек на дикий запах Вали. Мое сердце заколотилось, когда я открыла глаза.
– Туда, – сказала я, указывая лыжной палкой.
– На север на северо-запад, – подсказал Колин. Он достал из нагрудного кармана компас и внимательно изучил его.
Зак и Колин встали в лыжню позади меня, и долгое время мы ничего не говорили, пока шли по снегу. Это был идеальный день для катания на беговых лыжах. Небо было ясным, а температура держалась чуть ниже нуля. Здесь было достаточно тепло, чтобы чувствовать себя комфортно, если продолжать двигаться, но достаточно холодно, чтобы снег оставался скользким и быстрым.
Огромное стадо буйволов неторопливо пересекало дальний конец долины, используя свои массивные плечи, чтобы очистить снег от замерзшей травы. Я снова втянула воздух. Над шеренгой звериного запаха буйвола стоял густой запах гари от монстра, которого я выслеживала.
– Нам придется обойти их, – сказала я, глядя на стадо буйволов. Они выглядели намного больше здесь, так далеко от безопасности моей машины. Я старалась не думать о том, как легко было бы одному из их острых рогов разорвать куртку и кожу.
Колин еще раз взглянул на компас.
– Все еще на северо-северо-запад? – спросил он.
Я кивнула.
– По-моему, это где-то в лесу. За буйволами.
Зак резко отсалютовал мне.
– Вас понял, Леди-Босс. Десять-четыре и вокруг буйволов.
– И что это вообще значит? – спросила я, когда Зак оттолкнулся, скользя по снегу со странной грацией для такого крепкого мужчины.
Колин ухмыльнулся мне.
– Я не понимаю, что он говорит, по крайней мере, в половине случаев.
Затем он скользнул, следуя по следу Зака и оставив меня качать головой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Мы больше не разговаривали, пока не миновали стадо буйволов и не оказались на опушке леса.
– Ладно, ребята, – выдохнула я и остановилась под деревьями. – Давайте совершим небольшую передышку. – Мои ноги дрожали, и я чувствовала головокружение после того, как подошла так близко к стаду буйволов, хотя я никогда бы не признаюсь в этом Заку и Колину.
– Хороший план, Леди-Босс, – сказал Зак.
Он снял рюкзак и достал оттуда что-то похожее на кусок швейцарского сыра, завернутый в фольгу. Вытащил сушеную колбасу, откусил от обоих кусков и протянул их Колину.
– А вы, ребята, не захватили с собой нож для этого? – спросила я, приподняв бровь.
– А зачем нам для этого нож? – спросил Зак с полным ртом салями.
Я покачала головой и оставила еще одну тщетную попытку цивилизовать своих аспирантов. Когда Колин протянул мне кусок сыра, я откусила от него.
– Не волнуйтесь, профессор, – сказал Колин. – То, что происходит в глубинке, остается в глубинке.
Усмехнувшись, я почувствовала прилив благодарности, такой внезапный, неожиданный и яростный, что на глаза навернулись слезы.
– Спасибо, – сказала я, слова застряли в горле. – Я рада, что вы здесь.
Колин пожал плечами. Зак громко рыгнул.
– Пошли дальше, – сказала я, застегивая молнию на куртке. Под деревьями стало еще холоднее.
Зак нахмурился.
– А разве человек-волк не собирается нас встретить? Или что-то в этом роде?
Я вздохнула.
– Ладно, во-первых, у него есть имя. Вали, а не человек-волк. А во-вторых, он больше не волк.
– А Вали собирается нас встретить? – мягко спросил Колин. – Чтобы объяснить, почему волки покидают Йеллоустон?
Я посмотрела в сторону леса. Он казался темным, будто деревья каким-то образом поглощали яркий солнечный свет, падающий на долину. Запах гари стал еще сильнее, я чувствовала его даже с открытыми глазами.
– Вы чувствуете этот запах? – спросила я, игнорируя вопрос Колина.
Зак и Колин переглянулись. Они молчали достаточно долго, чтобы я забеспокоилась, что они оба решили, что их научный руководитель полностью и абсолютно потеряла свой гребаный разум. Затем Колин кивнул и поднял руку.
– Он идет оттуда, – сказал он, указывая на деревья. – И он становится все сильнее. Мы ведь следуем за ним, не так ли?
В груди у меня все сжалось.
– Я следую за ним, – сказала я. – Вам это не нужно. Я не знаю точно, что это такое, но, вероятно, серьезно опасное. И нет, Вали к нам не придет. Я иду к нему.
Зак усмехнулся.
– Эй, Леди-Босс, не беспокойтесь об этом. Мы тебя уже поняли. И про человека-волка тоже. – Он подмигнул, поднимая рюкзак со снега и забрасывая его на плечи.
***
Для леса не заняло много времени стать инородным. Деревья становились все выше, лес все дремучее, тяжело проходимым. В Йеллоустоне дождей почти не бывает, а вулканическая почва в этой части Монтаны тонка и бедна питательными веществами. Это не та экосистема, которая может поддерживать густую растительность. Но эти деревья…
– Это не похоже на сосны, – сказала я, прижимая руку в рукавице к темному стволу огромного дерева.
Мы снова остановились, чтобы обойти вал сломанных деревьев, из-за чего пришлось снять лыжи, перелезть через широченные стволы деревьев, каких я никогда не видела в Монтане, а затем сбить снег с ботинок, чтобы снова надеть лыжи. Это было медленное, холодное, утомительное путешествие. Икры сводило судорогой, а руки дрожали от усилий поднять лыжи. Даже плечи болели оттого, что я перелезала через поваленные бревна.
– Нет, это не сосны, – сказал Колин. Его голос был мягким и тихим в темноте леса.
Зак перелез через ствол дерева и встал рядом с нами.
– Это кажется странным, – сказал он. – Проверим кое-что.
Он расстегнул молнию на кармане и вытащил маленький компас. Я наклонилась к нему, чтобы посмотреть. Красная стрелка компаса дергалась и дико вращалась, делая полный круг в его руке. Она на мгновение остановилась между западом и югом, подпрыгнула и снова завертелась. Колин присвистнул.
– Вам лучше вернуться, – сказала я. – Вы оба должны вернуться. Сейчас.
Зак покачал головой.
– Вы что, шутите? Это самое крутое дерьмо, в котором я когда-либо оказывался. Колин, ты что-нибудь понял из этого?
Колин кивнул.
– Думается, что-то не так с этим местом.
Я стряхнула с подошвы лыжного ботинка комок снега и заколебалась. Нога зависла в воздухе, пока я смотрела, как Колин и Зак смотрят на все еще вращающуюся стрелку компаса. У меня заныло в груди. Я разрывалась между желанием сказать им, чтобы они убирались прочь как можно быстрее, или снова разрыдаться, как когда я благодарила их за то, что они зашли так далеко.
Колин встретился со мной взглядом.
– Думаю, мы должны продолжать двигаться. Туда, верно? – спросил Колин, указывая лыжной палкой.
Я кивнула, во рту пересохло. Теперь запах был настолько силен, что я почти видела его, как темную дымку, парящую над заснеженной землей, змеящуюся между массивными деревьями. Встряхнувшись, я щелкнула ботинком по лыжному ремню. К этому времени я уже могла идти по следу с завязанными глазами.
– Кажется, мы уже близко, – сказала я.
Я протолкнула лыжи в узкую щель между двумя соснами, такими высокими, что их кроны терялись в сгущающейся темноте. За этими соснами начинался луг. Последние лучи дневного света уже исчезали с неба над деревьями, оставляя розовые полосы на облаках. На лугу лежал тонкий снег, и в воздухе витал еще один запах – слабый сернистый привкус геотермальных источников.
На другой стороне луга была пещера.
Мое сердце колотилось в горле, когда я обернулась, задаваясь вопросом, что я могла бы сказать Заку и Колину, чтобы объяснить эту надвигающуюся темную пасть. Зак протиснулся между деревьями и остановился рядом со мной.
– Привет, дорогие, – сказал он, – горячие источники!
Конечно. Теперь я заметила пар, поднимающийся в воздухе подобно белым призракам на фоне темноты деревьев, окружавших поляну. По меньшей мере, дюжина маленьких прозрачных голубых озер мягко мерцали на лугу. Я услышала шорох лыж по снегу, когда Колин скользнул рядом со мной.
– Хм, – сказал Колин, принюхиваясь. – Я его потерял.
Зак почесал в затылке.
– Да, и я тоже. А вы, Леди-Босс?
Я смотрела мимо них на вход в пещеру. Темнота внутри входа казалась почти осязаемой, словно тяжелое нефтяное пятно, готовое вот-вот разлиться по лугу.
– Вот же, – сказала я грубым шепотом, мой голос куда-то пропал.
Колин и Зак повернулись к пещере.
– Где, после леса? – спросил Колин, поднял лыжную палку и ткнул ею в пещеру.
– Вы что, не видите ее? – прошептала я.
Колин нахмурился под вязаной шерстяной шапочкой.
– А что вы видите?
Я судорожно сглотнула.
– Пещеру, – прошипела я. – Чертову гигантскую пещеру!
От одного взгляда на темный вход у меня по коже побежали мурашки, но я боялась отвернуться. Как будто что-то могло вырваться из этой чернильной пустоты в тот момент, когда я отвернусь.
– Пещеру? – эхом отозвался Колин. – Я не вижу никакой пещеры.
– Все, что я вижу, это чертовы деревья, – сказал Зак.
Медленная дрожь пробежала по всему моему позвоночнику. Я хотела отослать их раньше, но заколебалась. Теперь у меня не было выбора, этот вход в пещеру должен был быть только для меня.
– Тогда думаю, что дальше вы со мной не пойдете, – сказала я, прочищая горло, чтобы скрыть дрожь в голосе.
– Эй, я не хотел, чтобы у вас сложилось неверное впечатление, – сказал Зак. – Я имею в виду, что здесь больше проклятых деревьев, но это не проблема. Черт возьми, я обожаю кататься на лыжах по этому жуткому лесу!
– Знаю, – сказала я, улыбаясь, не глядя на него. – Но я не думаю, что вы можете пойти дальше. Думаю, эта следующая часть как раз для меня.
Колин пожал плечами.
– Ну, мы, конечно, можем попытаться.
– Конечно. Конечно, можете, – сказала я.
Я сняла рюкзак с плеч и положила его на лыжи, вздохнув с облегчением. На секунду мне показалось, что все мое тело плывет. Я сняла лыжи и прислонила их к дереву, втиснув между ними рюкзак. Между опаловыми, дымящимися лужами было не так уж много снега, и я серьезно сомневалась, что лыжи будут очень полезны против дракона. Зак и Колин наблюдали за мной. В угасающем свете их глаза казались широко раскрытыми.
Расправив плечи, я повернулась лицом к пещере. Все выглядело точно так же, как в моем сне в канун Рождества, когда я видела Вали в последний раз.
– Нет, не совсем так, – пробормотала я себе под нос. Я стояла чуть ближе к входу и чуть правее.
Я сделала несколько шагов вправо.
– Должно быть примерно так, – прошептала я, заставляя себя оторвать взгляд от покрытой паром земли и вернуться к выходу из пещеры.
Темнота у входа в пещеру зашевелилась. Она слегка вздрогнула, а потом замерла. Будто дышала. Будто ждала меня.
– Леди-Босс? – голос Зака звучал странно и как-то очень далеко.
Я обернулась, мое сердце бешено колотилось в груди. Я покинула луг и была уже у входа в пещеру. Зак и Колин стояли в добрых двадцати ярдах от меня, под деревьями, рядом с моими лыжами и рюкзаком. Они казались очень далекими, почти в другом мире.
Мой желудок сжался, а кожу покалывало от долгой, медленной дрожи. Краем глаза я заметила, что темнота у входа в пещеру сдвинулась и заколыхалась.
– Колин и Зак, – позвала я, прижав ладони ко рту, чтобы лучше слышать свой голос. – Не ждите меня здесь! Берите вещи и возвращайтесь домой.
Оба они одновременно покачали головами. Наглые мелкие говнюки, подумала я.
– Нет, – ответил Колин. Его голос странно отозвался эхом на поляне. – Мы будем ждать вас.
Зак рванул вперед на своих лыжах, и Колин последовал за ним. Казалось, им потребовалось очень много времени, чтобы пересечь небольшой луг. Даже когда они стояли почти рядом со мной, Колин и Зак все еще выглядели странно далекими и искаженными. Будто они были по одну сторону зеркала, а я – по другую.
– Вам, э-э, что-нибудь нужно? – спросил Зак. Он выглядел неуверенным.
За четыре года я ни разу не видела, чтобы Зак выглядел неуверенным в чем-то. Нерешительное, загнанное в клетку выражение лица Зака пугало меня даже больше, чем колеблющаяся, клубящаяся темнота позади меня, больше, чем вращающаяся стрелка компаса или странные деревья, которые не вписывались в экосистему, или низкий, едкий запах гари в воздухе.
Я покачала головой. Руки дрожали, и я попыталась спрятать их за спину.
– Я в полном порядке.
– Вам нужна лыжная палка? – спросил Колин. Это прозвучало как шутка, но его лицо было бледным, а губы плотно сжаты.
– Медвежий спрей? – предложил Зак.
Я закрыла глаза, вспоминая огромный синий меч, который Вали вытащил из-за спины и с диким шипением описал дугу, прежде чем войти в пещеру. Я представила себе, как размахиваю одной из своих тонких белых лыжных палок в холодном сумраке, и не смогла сдержать смех. Колин и Зак выглядели еще более обеспокоенными и еще более далекими, когда я обернулась.
– Не думаю, что это такая пещера, – сказала я. – Я сейчас войду. Пожалуйста, не ждите меня.
Я отвернулась от их бледных лиц и шагнула в темноту.
***
В кармане у меня лежал маленький фонарь на батарейках. Я пошарила в темноте несколько секунд, прежде чем нашла фонарь и натянула его на лоб. На короткое мгновение после того, как я включила его, лампа вспыхнула, и я почти смогла разглядеть свои лыжные ботинки. Затем он быстро потускнел, и я уже не могла видеть даже своих рук. Я сняла с головы фонарь и осмотрела его, но увидела лишь тусклое оранжевое мерцание в глубине лампы. Затем темнота окутала руки, и это мерцание исчезло.
Черт. Я сунула бесполезный фонарь обратно в карман и начала медленно продвигаться вперед, подняв руки, чтобы ни во что не врезаться. Земля под ногами была гладкой и твердой, почти как бетон, и она плавно спускалась по склону.
– Эй? – прошептала я. Мой голос дрожал и эхом раздался в темноте, усиливаясь до тех пор, пока не стало казаться, что он доносится отовсюду.
Эй? Эй? Эй?
У меня по коже поползли мурашки от оглушительного грохота собственного голоса. Вот вам и вся скрытность.
Я шла довольно долго. Достаточно долго, чтобы понять, что я голодна и хочу пить, вдобавок к холоду и боли. Достаточно долго, чтобы пожалеть, что оставила рюкзак с лыжами. Медленно я осознала, что вижу бледную вспышку своих пальцев перед собой. Еще несколько шагов, и я увидела свои белые лыжные штаны и темную твердую землю подо мной. Еще несколько шагов…
Мое дыхание перехватило в горле. Гул флуоресцентных ламп, гудки и чириканье медицинского оборудования ворвались в холодный воздух пещеры. Мои ноздри наполнились резким стерильным запахом хлорки. За моей спиной нарастал гул голосов. Три медсестры в одинаковых светло-голубых халатах появились из темноты и прошмыгнули мимо меня, исчезнув в нескольких шагах справа.
– Какого хрена? – прошептала я.
Я узнала этих медсестер; они работали в отделении интенсивной терапии новорожденных Чикагской детской больницы. И они работали в тот день…
Я моргнула и медленно повернулась, ожидая увидеть темноту пещеры позади себя. Нет. Передо мной была пустая белая стена и массивная доска объявлений, увешанная отчетами, бланками и расписаниями. И огромные, бесстрастные белые часы. Отсчитывающие секунды.
– Время смерти, – произнес мужской голос.
Я снова обернулась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я видела саму себя.
Я была одета в бледно-зеленый больничный халат, и мои растрепанные, сальные волосы свисали на спину. Плечи были сгорблены, а голова опущена, когда я сидела в темном деревянном кресле-каталке больницы, рядом с пустым инкубатором. Барри Ричардсон присел передо мной на корточки, положив руку мне на плечо, подавшись вперед.
Я не плакала.
Этот момент я помнила, я не плакала. Не тогда. Не тогда, когда доктор Паттерсон своим мягким, извиняющимся голосом объявил время смерти. Я не плакала тем утром, всего несколько часов назад, поскольку он объяснял, почему они должны были убрать системы жизнеобеспечения. Поскольку он сказал: «Ноль шансов выжить».
Мой желудок яростно сжался, а зрение затуманилось. Мое дыхание вырывалось большими глотками, разрывая стерильный больничный воздух, и я упала на колени.
– Боже, нет, – прошептала я, крепко зажмурившись.
Машины больницы шипели, щелкали и пищали. Я открыла глаза, и перед глазами поплыл бело-голубой узор больничного линолеума.
– Я очень сожалею о вашей потере, – сказал доктор Паттерсон тем же ровным, размеренным голосом. Я вспомнила, как гадала, учился ли он этому в Медицинской школе – идеальный тон для выражения соболезнования.
Голос Барри оборвался в неровном рыдании. Я уставилась на него во все глаза. Слезы текли по его лицу, оставляя темные мокрые пятна на белой Оксфордской рубашке. Эту часть я не помнила. Я совсем забыла о его слезах.
Я глубоко вздохнула и заставила себя посмотреть на сгорбленную фигуру в кресле-каталке. На саму себя.
Карен в кресле не шевелилась. Она никак не отреагировала на слова доктора Паттерсона. Мередит лежала у нее на коленях, Карен обхватила ее дрожащими руками. Маленькое неподвижное тело было завернуто в розовые и голубые полосы больничного одеяла. Я качала ее у себя на груди все утро, пока аппараты, поддерживающие ее жизнь, медленно, один за другим выключались. В ее крошечных ручках и в лентах вокруг лодыжек все еще торчали иголки. Но она уже начала холодеть. Я вспомнила, как быстро остыло ее маленькое тельце.
Карен Ричардсон не плакала, женщина, сидевшая в кресле-каталке, та, что все еще была замужем за Барри, которая только что стала матерью, а потом вдруг, к своему ужасу, так и не стала матерью.
А я рыдала, сидя на полу пещеры и наблюдая за собой. Наблюдая за своей дочерью.
Доктор Паттерсон потянулся к Карен, сидящей в кресле, его руки пересекли пространство между вращающимся офисным креслом и ее сгорбленными плечами.
– Нет, – услышала я свой собственный сдавленный и хриплый голос. – Не забирайте ее!
Барри опустился на колени рядом со мной и прижался лбом к моему лбу.
– Карен, – сказал он. – Она уже ушла.
Женщина в кресле-каталке издала низкий животный звук, похожий на глубокий вой. А потом… раздалось сдавленное, мучительное рыдание и слово «нет».
Нет. Нет. Нет.
Им пришлось вытаскивать ее из моих рук. Когда Барри удержал меня, я ударила его. Моя рука метнулась вперед, следуя за Мередит, и врезалась в лицо мужа так сильно, что я сбила с него очки, и они упали на пол.
Круглая черепаховая оправа скользила по холодному линолеуму, остановившись прямо перед моими грязными коленями, когда медсестра, наконец, оттащила холодное маленькое тело Мередит от кричащей, истеричной женщины в кресле-каталке, женщины, которой они скоро дадут сильное успокоительное. Я попыталась отвернуться, когда медсестра прошла мимо меня, но я все видела. Я видела, как на полу поблескивают очень дорогие очки моего бывшего мужа. Я видела, как доктор Паттерсон шепотом попросил у медсестры успокоительное.
И я увидела прекрасное маленькое личико моей дочери. Ее темные ресницы. Ее рассыпавшиеся пушистые волосы.
Моя Мередит.
Я рухнула на пол пещеры, дрожа и подтягивая колени к груди.
– Уходи! – услышала я свое рычание.
Мои глаза крепко зажмурились, а щека прижалась к холодной грязи пола пещеры. Эту часть я тоже помнила.
– Карен, пожалуйста, – сказал Барри. Его голос дрожал. Он опустился передо мной на колени, вспомнила я. Он опустился передо мной на колени и раскрыл объятия. – Пожалуйста.
Я услышала, как кресло-каталка заскрежетала по полу, когда женщина, которая была мной, отстранилась от своего мужа.
– Нет, – ответила она. Ее голос был почти визгливым. – Не прикасайся ко мне! Просто уходи!
Я открыла глаза достаточно широко, чтобы увидеть, как плечи Барри вздрогнули, а голова упала на грудь. Мое сердце пронзила острая, пустая боль. Мы могли бы найти некоторое утешение друг в друге, поняла я. Какая же ты идиотка, Карен Макдональд.
Какая же ты огромная, гребаная идиотка.
Голоса затихли, запах дезинфицирующих средств и детской присыпки постепенно сменился тяжелым запахом горелого в пещере. Больничная палата медленно исчезла, и я осталась одна в огромной давящей темноте, свернувшись калачиком на холодном полу пещеры. Я впихнула кулак в рот, чтобы заставить замолчать мои всхлипы.
***
В конце концов слезы высохли, и мои окоченевшие ноги начали ныть. Я оттолкнулась от земли и потерла ладонями глаза.
– И что теперь? – прошептала я в темноту. Голос вернулся ко мне эхом.
И что теперь? И что теперь? И что теперь?
Я встала и попыталась вернуть себе немного тепла, прежде чем поднять руки и медленно повернуться в темноте. Я ничего не почувствовала. Воздух в пещере был совершенно неподвижен. Во рту у меня появился горький привкус, и я с трудом сглотнула.
В пещере невозможно было судить о времени. Я продвигалась вперед шаркающим шагом, медленно ступая по гладкому наклонному полу, глубоко дыша и стараясь ни о чем не думать. Наверное, я шла уже минут пять. Или пятнадцать. Или пятьдесят.
Постепенно темнота, окутавшая меня, начала рассеиваться. И снова я поняла, что вижу свои пальцы – десять бледных точек, плавающих перед глазами. Мой желудок сжался. Я замерла, чувствуя, как в ушах пульсирует бешеный стук сердца. Что, черт возьми, я увижу на этот раз?
Но я уже знала.
Я и так это знала.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Первое, что я увидела, был пузырек с таблетками. Пустой пузырек из-под таблеток.
Мне следовало выбросить этот пузырек в мусорное ведро. Это было одно из моих многочисленных сожалений в первые дни пребывания в больнице. Мне следовало выбросить пузырек в розовый мусорный бак ванной комнаты вместе с ватными шариками и скомканными бумажными салфетками или закопать его под кофейной гущей в мусорном ведре на кухне.
Но я его не выбросила. Я оставила его на раковине в ванной. Я даже не стала менять колпачок.
– Карен? – Голос Барри разнесся по всему дому.
Он не должен был быть сейчас дома. Он должен был вести свой урок, двухчасовой семинар для старших классов по Чосеру. Это было утро среды в конце марта, и доктор Барри Ричардсон должен был вести свой урок Чосера еще по крайней мере часа полтора.
– Карен?
В его голосе послышались отчаянные нотки., легкий приступ паники. Я медленно обернулась и увидела, что оставила дверь открытой.
Мне следовало закрыть дверь на задний двор.
Я этого не сделала.
Что-то грохнуло позади меня, и я обернулась. Барри уронил портфель с новеньким ноутбуком «Макбук», и тот разбился об пол. Ну, конечно. Когда я вернулась потом домой из больницы, экран его компьютера был треснут. Он всегда был так осторожен со своими вещами. Я так и не узнала, как он разбил экран своего драгоценного ноутбука.
– Карен! – закричал он.
Я последовала за ним, помня, что он сейчас обнаружит.
***
Я не хотела умирать в закрытом помещении.
Несмотря на то, что это был холодный, унылый день, такой серый весенний день, когда слово «лето» звучало как жестокая шутка, мне не хотелось умирать в помещении. Итак, я приняла таблетки и оставила пузырек на раковине. Я открыла дверь на задний двор и не закрыла ее.
И я вышла наружу, чтобы умереть.
Вот она я, мое тело, распростертое на бледно-зеленой траве под яблоней, выглядело странно маленьким в пасмурном свете. Я даже не заметила, что упала лицом вперед. Мое лицо было все в грязи, когда Барри притянул меня к себе. Глаза мои были открыты, из уголка рта вытекала тонкая струйка белой пены.
Барри порылся в кармане и достал телефон. Но он уже начал говорить. Говорить со мной.
– О боже, Карен, нет, – сказал он тихим и вкрадчивым голосом, похожим на молитву. – Карен, пожалуйста, не надо. Пожалуйста.
Барри обнял меня за плечи и стал покачивать, как ребенка, вытаскивая при этом из кармана телефон. Его руки дрожали, когда он проводил пальцем по экрану.
– Мне нужна скорая помощь, – сказал он. – Немедленно. Моя жена…
Его голос сорвался, и он начал всхлипывать. Его лицо прижалось к моим волосам, а грудь вздымалась так сильно, что сотрясала мое неподвижное тело.
Жгучие слезы снова наполнили мои глаза, и я поднесла руку ко рту. Глядя, как мой муж всхлипывает в мои волосы, обхватив меня руками, я почувствовала, как что-то холодное и твердое, что-то глубоко в моей груди, начинает вырываться.
Я очень долго злилась на Барри Ричардсона. Дольше, чем мы были в разводе. Даже дольше, чем мы были женаты. Я любила Барри, и в то же время злилась на него, и это было не разделимо.
Но, стоя там, на твердом полу пещеры Нидхёгга, в тускло сером свете утра среды, когда я решила покончить с собой, я чувствовала, как гнев распадается, вытесняется из меня и уплывает прочь.
– Мне очень жаль, – прошептала я. – Барри, мне очень жаль.
Ответа не последовало. Не было слышно ни звука, кроме его отчаянных рыданий и тонкого эха женского голоса, доносившегося из его мобильного телефона.
– Алло? Сэр? Вы можете сказать мне, есть ли у нее пульс?
Скорая приехала быстро. Двое молодых людей и одна женщина быстро погрузили меня на носилки. Женщина повернулась к Барри и, взяв его за руку, повела обратно в дом. Я последовала за ним, немая и невидимая, с бьющимся в груди сердцем.
– Я знал, что она несчастна, – сказал Барри. Его голос звучал странно и отстраненно. – Я просто не понимал… не понимал…
– Сэр, у вас есть какие-нибудь предположения, что она могла принять? Вы знаете, как давно это было?
Барри покачал головой.
– Мы потеряли нашего ребенка. Нашу девочку. И она, она действительно боролась… – Он проковылял мимо меня, сквозь меня, в ванную.
– Вот, – сказал Барри. Он протянул пустой пузырек женщине, как подношение. – Это должно быть то…
Врач скорой взяла рацию и что-то быстро и отрывисто сказала, прежде чем снова повернуться к Барри.
– Хорошо, – сказала она. – Это нам очень поможет. Вы хотите приехать в больницу?
Доктор Барри Ричардсон, крупнейший в мире специалист по драконам в средневековой литературе, выглядел потерянным и сломленным. Его волосы торчали вбок, а очки сидели криво. Спереди на его пиджаке виднелась полоска черной грязи.
