Текст книги "Слово арата"

Автор книги: Салчак Тока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Кенен высказывал мои мысли. Я думал о том же. Что сказать ему? Я отвечал скорее самому себе:

– Все это не просто, совсем не просто. Таких, как Дармажаа, Элбек-оол или Дондук, приходится временно использовать. Понимаешь, они грамотные люди… Сначала надо опрокинуть самых главных врагов: феодалов, крупных лам, реакционных чиновников. А с этими Дондуками потом справиться будет не так уж трудно. Как говорится, всему свое время…

По-прежнему сжимая в руках винтовку, Кенен слушал, но я видел, что не очень-то убедил его. Ну, а я? Верил ли я сам тому, что говорил? Хотел верить, хотел…

– Вот у тебя три врага, но ни один пока тебе не угрожает. И все же надо всех обезвредить. А сил мало. Значит, расправляйся с ними поодиночке. Сначала свали самого вредного, а остальных пока не трогай. И сделай так, чтобы они не мешали тебе бороться, а может быть, даже и помогали тебе. Так, мне кажется, и рассудил Центральный Комитет… Те, о ком ты говорил, конечно же, чужие народу люди. Так что с них нельзя спускать глаз. Они не глупцы, и они стараются скрывать свое настоящее лицо. Но это не удастся им. А если они будут заступаться за наших главных противников… Ну что же – для них же будет хуже.

– Да-а… Хитрое дело! – вздохнул Кенен. – Надо следить.

– Поступай, Кенен, как совесть тебе подскажет. Только не горячись. Обстановку ты понимаешь правильно…

– Ну как, таргалары, заждались меня? – Сундуй внес чайник и поставил его на низенький столик. – Эй, Былдый-оол, – крикнул он, – неси!

Длинный, как жердь, арат внес вареное мясо, от которого валил пар.

Нас не надо было упрашивать. Мы дружно навалились на баранину. Сундуй уселся у порога с метровым чубуком в руке, ожидая, не потребуют ли гости араки.

Я пригласил его поесть с нами. Сундуй стал было отказываться, но все же плеснул себе немного чаю, отрезал кусочек мяса. Во всем его облике было что-то униженное – и в том, как он кланялся, обращаясь к нам, и в том, как робко примостился у входа в юрту, и в том, что только для приличия принял участие в нашем ужине, хотя был, очевидно, голоден не меньше нас. И это – секретарь хошунного комитета! Как же въелось в людей старое – раболепие, угодничество, лесть…

– Хотелось бы узнать, тарга, как будет проводиться чистка? – Сундуй стоял у двери, хрустя пальцами.

– Проходите поближе, садитесь с нами!

Сундуй замотал головой.

– Я сейчас уйду – вы отдыхайте.

Уговаривать его было бесполезно. Одним своим появлением Элбек-оол нагнал на секретаря такого страху, что он до сих пор не пришел в себя. Кенен усмехнулся. Должно быть, мы подумали об одном и том же.

– Ну, как хотите, товарищ Сундуй. Надо будет нам поспешить. Время горячее – араты собирают урожай. Так что давайте с самого утра и начнем. Сначала соберем членов партии Чаданского сумона. Они все рядом. А после выедем в другие сумоны. Не возражаете?

– С Чадана начинать даже лучше, – он засмеялся и сразу стал тем простым парнем, который встретил нас по приезде. – Именно здесь у нас самые разношерстные люди.

– Что значит «разношерстные»?

– Ну… такие, которых чистить надо. А в других сумонах их поменьше.

– Тогда, пожалуй, кроме членов партии, надо нам еще пригласить надежных бедняков и батраков. Как вы думаете?

– Чаа! – согласился Сундуй. – Тогда я пойду посыльных отправлю, чтобы всех предупредили.

Глава 10

Горячая схватка

…Проснулся я, едва взошло солнце. Легкий иней быстро сбегал с листьев и травы сверкающими каплями. Галки орали как сумасшедшие.

Не спеша я вышел на берег Чадана. С наслаждением хлебнул свежего прохладного воздуха, умылся прозрачной водой.

Хорошо!

– Экин! – послышалось сзади.

Обернулся. С коня слез как будто знакомый человек в стеганом халате из синей далембы, в старой войлочной шляпе. Подошел ко мне, поглаживая маленькие усы.

– Дорогой Ензук! Откуда появился?

Схватил его, обнял.

– На собрание, конечно, приехал. А ты, Тывыкы? Тоже на собрание?

– Меня послали к вам. Ну, как живешь, Ензук?

– Сносно. Гораздо лучше стало. С прежним и не сравнить… Но почему все-таки лучшие пастбища, пашни, луга и власть до сих пор у бывших нойонов и чиновников? Почему? Скажи мне, Тывыкы, почему так? Ты же учился. Почему?

– Всего три месяца, как я вернулся. И сам еще не могу понять, что у нас происходит. Ты, брат, человек опытный. Тебе лучше знать.

Ензук горестно вздохнул.

– Что тут скажешь! Эх, если бы чистка помогла выгнать феодалов из партии. Заменить их надо настоящими аратами. Только тогда будет толк. Ты же, Тывыкы, знаешь Буян-Бадыргы. А Ондар Хувулгон, Езутту-сайгырыкчи – один лучше другого. Кто только не пролез к нам в партию!

– Вот об этом во весь голос и скажи на собрании!

– Все, что накопилось, выложу. Ничего, браток, разберемся, где волки, а где овцы. Можешь быть уверен.

…Вокруг Чадана как будто не так много аалов. Место открытое – степь, видно далеко, все юрты пересчитать можно. А собралось-то, собралось! Сундуй на вороном коне подъезжал то к одним, то к другим.

– Товарищи! Братья! Давайте все на берег, начинать будем!

Под высокими тополями, прямо на траве, расселись в круг, будто на хуреш пришли – состязания борцов поглядеть. Разговаривали, покуривали. Все вроде бы как обычно. А приглядеться – не так, как всегда. Впереди сидели одетые во что попало бедняки, и только за их спинами, где-то далеко-далеко разместились «герои дня»: баи, чиновники, ламы. Они сегодня не лезли вперед, на привычные почетные места. Притихли, притаились. И оделись поплоше. Совсем ручные стали, не то что были в первые годы после революции…

Вместе с Элбек-оолом и Кененом я вышел на круг. Элбек-оол нес бумаги, в которых надо делать отметки о чистке. Кенен держал винтовку.

– Бугуде, экин! – поздоровался я со всеми.

Многие встали, хором ответили:

– Экий!

– Считаю общее собрание членов партийной ячейки Чаданского сумона открытым.

Партийные и беспартийные закричали:

– Чаа! Очень приятно!

– Мы будем с вами, товарищи, обсуждать вопрос о партийной чистке. Наша задача – оставить в революционных рядах достойных людей. Поскольку партия наша называется аратской, значит, в ней и должны быть настоящие араты. Бывшим эксплуататорам в партии нет места. Все понятно? Вот и весь мой доклад…

Не знаю, что было бы дальше, если б не Ензук. Он не стал терять времени, откашлялся и заговорил, будто всю жизнь только и выступал на собраниях:

– Со своей стороны я скажу, что чистка – очень правильное дело и очень важный вопрос! Я так понимаю. Возьмем, например, меня. Я бедный арат из Шанчы. Вступил в партию в двадцать третьем году. Ну, я в свою партию вступал, в свою, аратскую. Ясно? А зачем в нее Буян-Бадыргы пошел? Кто скажет? Почему Буян-Бадыргы, как и я, тоже член революционной партии. Пришло время исправить этот недосмотр! – Ензук рубанул кулаком воздух. – Ну, пока хватит. Пойдет чистка – посмотрю. Если нужно будет, еще кое-что скажу.

– Верно! – зашумели вокруг.

Напрасно я думал, что сидящие в задних рядах будут помалкивать. Чуть только стих шум после речи Ензука, как оттуда донеслось:

– У меня тоже есть несколько слов. Можно ли, мой повелитель?

Слух резануло это старорежимное обращение. Я глазам не поверил: с земли поднимался… Буян-Бадыргы! Это он попросил слова.

– Не надо! Убирайся! Слушать его еще! – зашумели араты. Буян-Бадыргы согнулся, глядел исподлобья, ждал.

– А может быть, разрешим выступить? Как думаете, товарищи? – спросил я.

Люди закричали еще громче. Как они сразу почувствовали свою силу! Давно ли я был на собрании классовой борьбы в Шагонаре? Разве сравнишь вот с этими чаданцами ту покорную толпу, которую расшевелили только наглые молодцы Донгурака, резавшие косы?

– Ну, так будем его слушать? – спросил я.

Кто-то крикнул:

– Ладно! Пусть брешет. Послушаем в последний раз.

Само смирение, Буян-Бадыргы заговорил:

– Я много думал о своем прошлом. Решив порвать со всем, что было, я и вступил в аратскую партию. Я подчинялся ее уставу, я работал не жалея сил… Партийную чистку надо проводить. Обязательно надо! Но я прошу народ и комиссию учесть мое положение…

Буян-Бадыргы вытер рукавом халата лоб, потоптался-потоптался и наконец сел.

Должно быть, с минуту никто не нарушал молчания. И вдруг все араты закричали, потрясая кулаками. Сколько же гнева и ненависти выплеснулось на сиятельного князя!

– Ты забыл, как обгладывал людей, будто кости? А теперь прощения просишь?

– Вон его!

– Да что с ним возиться? – закричал Ензук. – Но в списке есть его фамилия, придется обсудить. А так просто – оторвать бы ему голову да собакам бросить. Жаль, закон не позволяет!

– Давайте чистить!

– Правильно! Буяна-Бадыргы и вычистим первого!

Нойон сидел, опустив голову. Как, наверное, хотелось ему сейчас исчезнуть, раствориться, лишь бы не видеть этих распаленных людей, не слышать их яростно-презрительных восклицаний… Ничего, совсем ничего не осталось в нем от былого величия. Напялил на себя поношенный чесучовый халат грязно-белого цвета, перехваченный зеленым засаленным кушаком, китайскую ветхую шапку-довурзак…

– Пройдите сюда, – сказал я, – чтобы все вас видели.

Буян-Бадыргы тяжело поднялся, шагнул в середину круга, устало сел возле нас.

Стоит ли много говорить о нем, ведь каждый знает этого феодала из феодалов, этого главаря хемчикского восстания, этого ненавистного нойона. Правы люди – вычеркнуть, и все! Не-ет, нельзя так. Пусть народ своей властью решит его судьбу.

– Ваше имя? – спросил я.

Он растерялся. Заикаясь, произнес:

– Буян… Буян-Бадыргы зовут меня…

– Возраст?

– Аай? Не понял. Глуховат, глуховат я, – и, сложив пальцы трубочкой, поднес их к уху.

Будто не заметив его маленькой хитрости, рассчитанной на то, чтобы справиться с замешательством, я переспросил:

– Возраст? Возраст ваш?

– По старому тувинскому исчислению – сорок два. Родился в год кролика.

– Когда вступили в партию?

Кто-то насмешливо крикнул:

– Вернее, когда пролез в партию?

Глаза нойона недобро сверкнули, но он подавил свою ярость.

– Я был одним из основателей Тувинской аратской партии. – И снова залебезил: – Дорогие мои граждане! Поняв цели и задачи партии, я добровольно вступил в нее, чтобы быть полезным народу и помогать ему.

Буян-Бадыргы молитвенно поклонился сначала комиссии, потом всем собравшимся. Руки у него дрожали, и он старался втянуть их в рукава халата.

– Ваше социальное происхождение?

– Что это значит, тарга? – снова прикинулся простаком «светлейший».

По тому, как недовольно загудел круг, стало ясно, что нойон просчитался. Все поняли его нехитрую уловку.

Отовсюду посыпались насмешливые вопросы:

– Кто был беднее твоего отца?

– Может, у тебя и чина никакого не было?

– Откуда этому нищему арату знать свое происхождение?

Рад был бы Буян-Бадыргы ответить по-другому, но менять взятый тон было уже поздно. Он с притворным сокрушением произнес:

– Оо, теперь-то я понял, таргалары, о чем вы спрашиваете! Сразу-то я не сообразил… Мой отец сначала был бедняком. И уж только потом он кое-что приобрел… своими руками. Ну и я, благодаря отцу, обзавелся скотом. Отец мне немного оставил…

«Что он несет? – подумал я. – И кто поверит такой чепухе?»

А нойон всхлипнул, вытер рукавом глаза и высморкался.

Буян-Бадыргы играл перед комиссией, но актером он оказался никудышным – переиграл.

– Ясно! – Я решил кончать спектакль. – Кем был ваш отец и кто вы такой, народ знает. Знает по рубцам на спинах от ваших плетей… Какие будут предложения?

– У меня есть несколько слов! – раздался громкий бас.

Из задних рядов пробирался высокий человек в красном халате с шелковым кушаком. Через плечо у него была перекинута красная ламская накидка – оргумчу.

Я пригляделся. Это был лама высшего ранга – камбы – и к тому же настоятель монастыря. Вот он протолкался поближе. Руки уверено перебирали четки. Стало видно его чуть припухшее лицо, желтые от нюхательного табака ноздри. Ирикпин!

Буян-Бадыргы при виде ламы заметно приободрился.

– Их сиятельство – неописуемо благородный человек! – простер руки к нойону Ирикпин, следуя древней традиции: «великого возвеличь, а низкого и оскорблением не унизить». – Не счесть его благодеяний! Разве не давал он аратам коней, когда они просили у него? Разве отказывал бедняку в корове на подои? Разве не приходили к нему за ружьями, когда наступала пора охоты? – Лама почтительно поклонился Буян-Бадыргы. – А кто не знает его великих заслуг перед революцией? А кто посмеет усомниться в его знаниях? Как он пишет! Будто узоры выводит. Оммаани патнихом!.. И такого благородного человека исключать из партии?! – В голосе Ирикпина зазвучало непритворное негодование. – Исключать только за то, что он имел больше других скота и до революции служил народу так, как только возможно было служить в то время?.. Я бы лично не поддержал предложение об исключении…

Сзади нестройно откликнулись:

– Совершенно справедливо!

– Камбы хорошо сказал!

Араты молчали. Неужели лама своим красноречием затуманил им мозги? Ничего не поделаешь – привыкли слушаться и повиноваться. Я стал лихорадочно придумывать, что сказать, чтобы всколыхнуть людей.

Но тревожился я зря. Народ не обманешь!

– Ну, таргалары, может, мне дадите слово? – Загорелый пастух, подпоясанный волосяным арканом, с уздечкой в руке, широко шагнул вперед. Заговорил волнуясь, тяжело выворачивая каждое слово: – Ишь ты! Отец – бедняк, скота немного имел… Кому сказки рассказываешь? Если послушать нойона и камбы, зачем тогда и чистка нужна? А? Нахально врет Буян-Бадыргы. Нахально! А кто Хеймер-оола до смерти избил? У кого с аратами, с пастухами один разговор – плеть? Кто силой отбирал последнее у батраков? Кто разбогател от незаконных поборов? – Он перевел дух и снова заворочал жернова слов: – Я на него день и ночь гну спину. Сюда пришел прямо из его табуна. А в табуне голов больше, чем народу здесь… С самого детства у него служу. Ни в чем не разбирался раньше, думал, судьба у меня такая… Хотел уйти после революции, да остался по глупости. Вижу – опять его верх, опять он главный… Теперь вот только понял, что к чему. Камбы его защищает? А кто другой будет защищать? Ирикпин – лучший друг. А оба – злодеи. Гнать надо этого подлого врага. Гнать!

Взмахнув уздечкой, пастух отошел в сторону.

– Ыы-ы, – раздался голос Кенена. – Правду говорит Чавырык. Ни в коем случае нельзя оставлять такого человека в партии!

Я потянул его за полу халата.

– Помолчи пока. Ты член комиссии. Не торопись. Пусть другие говорят. А то скажут еще, что мы заранее решили, не посчитались с мнением народа.

– Как тут усидишь! Была бы возможность, сам с ним прямо тут разделался бы!.. Ладно, подожду.

Снова поднялся Ензук.

Загибая пальцы, он перечислял «благодеяния» нойона. Просто перечислял. Как Буян-Бадыргы купил себе высокий чин за пушнину, серебро и скот, отобранные у аратов хемчикских хошунов, как избивал и пытал людей лишь за то, что не вовремя вносили налоги. Да что – пытал! Закапывал живьем в землю, вешал на деревьях…

– Быстро же ты «забыл» все это. А вот мы, араты, помним твои «заслуги». Вот и пришло время получить с тебя долги.

Теперь можно было не волноваться. Пусть все самые красноречивые ламы хошуна, даже всей Тувы, хором стали бы защищать нойона, никого это не тронет.

К Буян-Бадыргы почти вплотную подошел Шилаа. Насмешливо поздоровался с ним:

– Экин, тарга!

Отступил на шаг.

– Неужели, думаешь, хоть кто-нибудь забыл, как больно бьет твоя кымчы? Какой тяжелый у тебя кулак? Как гнусны твои насмешки и оскорбления? – Он тыкал пальцем чуть не в самое лицо нойона. – Сколько человек довел ты до смерти? Сколько девушек обесчестил?.. С тобой не только в одной партии быть – по одной земле ходить противно!

– Дело ясное!

– Давайте кончать!

«Светлейший» то бледнел, то краснел.

– Можно спросить? – Сидевший впереди всех молоденький арат в рваных броднях настойчиво повторил: – Можно спросить? Мне бы по-малому…

Под громкий хохот я объявил перерыв.

Сундуй, Лопсанчап, Ензук и еще несколько человек отошли за караганник.

– С-сначала из партии выгоним гадину, а п-потом в тюрьму укатаем! – Лопсанчап поднял кулак, как дубину. Окажись рядом с ним Буян-Бадыргы – несдобровать бы ему.

– Мне кажется, – кашлянул Элбек-оол, – этот вопрос надо обсудить всесторонне. Покритиковать, предупредить… Ну, строго предупредить! Он человек образованный, может исправиться… Конечно, решает большинство. – И поспешно добавил: – Как большинство, так и я.

– Подпевала! – буркнул Ензук.

– Това-арищи! – всполошился Элбек-оол. – Я просто сказал первое, что в голову пришло. Нельзя же из-за этого навешивать на меня черт знает что! Что я – враг, что ли? Да я сам буду руками и ногами голосовать за его исключение!

И покосился в сторону: как бы не услышал Буян-Бадыргы.

Ензук рассмеялся:

– Чего сердишься, тарга? Я же не про тебя…

Сундуй, сидя на корточках, молча ковырял пальцем землю. Вид у него был растерянный.

Вот тебе и секретарь хошунного комитета!..

Перерыв лишь подогрел страсти. Долго мне не удавалось успокоить собрание.

Наконец я подвел итог:

– Выступавшие до меня высказали общее мнение: оставлять Буян-Бадыргы в партии – все равно что держать волка с овцами в одном загоне. Ничего к этому добавить не могу.

Спросил у «светлейшего»:

– Хотите что-нибудь сказать?

Он вяло встал, покосился исподлобья, сгорбился.

– Мне нечего говорить, мои повелители… Сколько бы я ни говорил самых высоких слов, никто не примет их во внимание… – Попробовал на всякий случаи польстить: – Таргалары Ензук, Шилаа, Лопсанчап – мои сверстники. Я работал вместе с ними… Они, конечно, много наговорили, но я не обижаюсь на этих товарищей… виноват, на таргаларов. Когда стреляют зверя – кровь бежит, когда рубят дрова – щепки летят… Если мне позволят, я выскажу последнюю просьбу: оставьте меня членом партии. Я перед всеми обязуюсь работать изо всех сил.

Сел в сторонке жалкий, съежившийся.

– Давайте голосовать, – сказал я. – Пусть вместе со мной поднимут руки те, кто за предложение изгнать из рядов Тувинской революционной партии наследственного феодала Буян-Бадыргы, злейшего врага аратских масс!

Разом поднялись руки, шапки, арканы, уздечки. Голосовал весь хошун.

– Гражданин Буян-Бадыргы, сдайте ваш партийный билет!

Нойон вытащил красную книжечку. Дрожащей рукой расписался по-монгольски в ведомости у потупившего глаза Элбек-оола.

Глава 11

Чистка продолжается

День за днем, день за днем…

Два месяца заседала комиссия, переезжая из сумона в сумон.

Два месяца – одно нескончаемое собрание.

Каждый член партии предстал перед народом. Каждый после того как были разоблачены все примазавшиеся к партии феодалы, реакционные чиновники, шаманы и ламы, держал перед своими товарищами, перед своей совестью строгий ответ.

Шла постоянная борьба за честных и преданных людей, настоящих патриотов и – вместе с тем – против врагов трудового народа.

…Вот в круг вышел арат Дандар-оол. Невысокого роста, в коротком черном халате, он не рискнул опуститься на предложенный ему стул, а сел рядом с ним, на землю, поджав под себя ноги: так привычнее. Рассказал о себе, не смущаясь многолюдьем. Скрывать ему нечего, вся биография уложилась в десять слов:

– До революции был батраком. А теперь у меня лошадь есть, корова, несколько овец и коз. Земли имею полгектара. В партии – с двадцать третьего года. Больше сказать нечего…

– Разрешите?! – выскочил какой-то молодой человек с уже округлившимся брюшком, с широкими скулами и глазами навыкате.

Уперев руки в бока, бойко затараторил:

– Собственно говоря, нет такого человека у нас, кто бы не знал Дандар-оола. Хороший арат. Я о другом. Хотя социальное положение у него и бедняцкое, но он же совершенно неграмотный! Теперь посмотрим существо дела. Партия – это передовые люди, так сказать. А какую пользу принесет партии такой отсталый человек, как Дандар-оол? Что он понимает в политике?

– Хоо! Не пойдет так, Санчай!

– Перегибаешь, сволочь!

Больше всех возмутился длинный, как жердь, Былдый-оол. Тот самый Былдый-оол, что в день нашего приезда в Чадан кормил нас ужином в «гостинице". Тихий Былдый-оол. Уж если этого парня проняло!.. Выходит, не напрасно тратили мы время и силы.

– Санчай городит чушь! – кипятился Балдый-оол. – Дандара не оставлять в партии? А кого тогда, значит, оставлять в партии? Кому будет польза, если, значит, бедняка исключить только за то, что он неграмотный? А сколько у нас грамотных? Значит, всех исключать? Да? Я, значит, предлагаю Дандар-оола оставить в партии, а самого Санчай-хаа без всяких выгнать!

Санчай… Санчай-хаа… Знакомое имя!

…Независимое Тувинское революционное государство образовалось 13-14 августа 1921 года. Это было на Первом Всетувинском съезде, который проходил в Суг-Бажи. Там же сформировали правительство, которое вскоре «перекочевало» в Хем-Белдир.

Имажап, Илам-Сюрюн и Далаа-Сюрюн расположились в самом большом доме – «Хурен-Бажине». Жалкий и смешной вид имел этот дворец, если вспомнить. В комнатах – ни столов, ни стульев. Министры и секретари восседали на полу. Всю переписку вели на монгольском языке. А писали на китайской бумаге кисточками, тушью. Добыть их было не так-то просто. Секретари шустро плели сверху вниз вязью слово за словом, прижимая доски-столы к бедру.

Как-то нас послали в монгольское Кандан-хуре за письменными принадлежностями – бумагой, кисточками, тушью. Этот самый Санчай был тогда с нами. За старшего. Уже тогда он имел чин хаа – адъютанта для особых поручений.

«Вон где встретиться пришлось, – подумал я. – Ну, этому-то в партии не быть. Пусть только очередь дойдет!»

Араты между тем громили Санчай-хаа. Уж и досталось ему!

Не утерпел и я.

– Былдый-оол правильно сказал: нельзя исключать из партии бедняка Дандара. Хорошо, конечно, быть грамотным. И работать много легче, и пользы от грамотного человека больше, спору нет. Но мы должны учитывать все обстоятельства – и социальное происхождение человека, и его преданность делу революции, партии, народу, и его личные качества. Если мы оставим в партии только грамотных, а неграмотных исключим, кто же останется? Останутся одни феодалы, чиновники и ламы, которые до революции имели возможность учиться. А трудящиеся араты окажутся вне партии, созданной ими и для них!

После голосования Дандар-оол важно, торжественно достал из-за пазухи партийный билет, показал соседям, приложил ко лбу, бережно спрятал красную книжечку, подмигнул сидевшим рядом аратам и рассмеялся.

Я от души поздравил его.

* * *

Отчитался!

– Я думаю, выполненную Токой работу признаем удовлетворительной и отчет утвердим. Как, товарищи? – Шагдыржап оглядел членов ЦК. И я, вслед за ним, повел глазами. Сандык, Даландай, Пюльчун… Все молчали.

– У меня замечание. Так, ничтожное.

– Давайте, товарищ Дондук.

Я насторожился.

– Язык у парня неплохо подвешен. Доложил как по-писаному. А на деле-то не все гладко… Я, когда проезжал Чадан, кое-что слышал, – хитровато ухмыльнулся Дондук.

Шагдыржап насторожился:

– А поточнее?

– Ну, если поточнее… Исключено из партии триста пятьдесят семь человек. Почти половина партийцев самого крупного хошуна. Перегнула комиссия. Среди исключенных есть люди, нужные революции. Сотпа-Хуурак, например, Айыыр-Санаа, Санчы-Мидип…

– Что скажешь, Тока? – Уголки губ Шагдыржапа дрогнули в улыбке.

– Я руководствовался указаниями ЦК, что чистку надо проводить, исходя из личных качеств каждого члена партии. Да, процентов получается много. Но мы не проценты считали… Те, кого назвал министр Дондук, – феодалы. Они участвовали в восстании. Их исключения требовали сами араты.

Дондук развел руками: дескать, его дело было только высказать замечание. Что слышал, о том и сказал…

Отчет утвердили.

По-русски говоря, я чувствовал себя на седьмом небе. Это была первая серьезная политическая проверка для меня, трудный экзамен перед партией.

Теперь два-три дня я был полностью свободен. Делай что хочешь! Захватил снасти и – к реке. Поставил удочку на протоке Дониас-Суг, дышу свежим воздухом. Небо ясное. Только над верховьями Баян-Кола подозрительно темнели облака, но ведь не обязательно же ветер погонит их в мою сторону!

Однако, сидя на берегу, много рыбы не наловишь. Я побрел через тальники, поглядывая из-за кустов на заводи, быстринки, перекаты. На одном повороте спрятался за тал, выглянул: хариусы и ленки грелись на солнце, лениво перебирая плавниками. Осторожно забросил крючок повыше, потихоньку подвел. Он заблестел, заиграл на солнце. Самый крупный ленок кинулся к нему, остальные рассыпались в разные стороны, будто дорогу хану уступали. То ли промахнулся «хан», то ли передумал – ушел мой ленок под воду. Тут, видно, другие рыбины решили, что не стоит упускать хорошую добычу, устремились к моему крючку. Чувствую, схватила! Потянул – выбросил на берег и бегом к ней. Прыгает на земле, изгибая черную спинку, двухвершковый хариус. И то добыча!

Стоило только начать, и пошло! Я едва успевал вытаскивать. Штук десять хариусов добыл – больших, не то что первый! – и четырех ленков. И не видел, когда успели полнеба затянуть облака, весь Кызыл закрыли. Ветер погнал тучи пыли. Припустил дождь. Холодный! Со снегом… Я побежал от реки, чувствуя, что еще немного – и буду насквозь мокрый.

Седип-оол спал. Завалился на топчан прямо в сапогах, накрылся с головой пиджаком. Я сел на табуретку, оглядел нашу комнату. Ну и вид! Будто верблюд валялся. Пол неизвестно когда мыли. В углах паутина – словно рыбачьи сети сушатся. Стены пегие от облупившейся извести… И такое меня зло взяло. До чего же мы опустились! Разве так мы жили в Москве! Сдернул с Седип-оола его «одеяло», самого стащил с койки. Заорал:

– Какой ты кутвянец! Дрыхнешь среди бела дня! Кругом грязь!

Седип на меня с кулаками:

– Ты что, пьяный? Чего накинулся?

– Давай, давай! – наступал я на него. – Я еще не так с тобой поговорю!

Он от удивления рот разинул.

– Тащи ведро воды. Я какие-нибудь тряпки найду.

– Ты чего рассвирепел?

– Быстро! – заорал я.

Мы вместе вытащили из комнаты топчаны, перетрясли постели, убрали метлой тенета паутины, вымыли пол, расставили нашу «мебель».

– Ты смотри-ка! – расхохотался Седип. – И правда, лучше стало!

Только навели порядок – стук в дверь.

Вошла пожилая женщина.

– Ты, что ли, Тока? – строго спросила она.

– Я. Садитесь, угбай, – показал я на единственный табурет.

Женщина сначала села, положила руки на колени, а потом поздоровалась.

Мы знали ее оба. Это была Соян Докуй, курьер ЦК. Она была родом из богатой феодальной семьи, но ее прогнали из дому за то, что «льстилась к революции». Одна из немногих тувинских женщин, угбай Докуй, как все уважительно звали ее, была грамотна, в партию вступила в числе первых. Скромную должность курьера она совмещала с большой общественной работой, возглавляла женотдел ЦК.

Пришла Докуй, конечно, неспроста.

Оглядев нашу комнату, она рассмеялась:

– Недавно заходила к вам – до того безобразно было. Сами в порядок привели или кто помог?

«Ну, повезло! – подумал я. – Приди она чуть раньше – и досталось бы от нее на собрании партячейки!»

– Сами, сами! У нас всегда так, не только сегодня…

Теперь и мы хохотали вместе с нею.

– Ча, – поднялась Докуй. – Отдохнула немного, дальше пойду. Тарга Шагдыржап велел позвать тебя, Тока.

– Прямо сейчас?

– Сказал сейчас.

– Хорошо.

Вот тебе и два-три свободных дня! Отдых кончился.

Глава 12

Великий хурал

Шла подготовка к Восьмому Великому партийному хуралу. Съезда ждала вся Тува. Все знали, что хурал примет важные решения, которые на много лет вперед определят будущее, но далеко не все хотели, чтобы эти решения были приняты.

Я только что вернулся из Улуг-Хема. В этом хошуне было неспокойно. Донгурак явно не желал считаться с установками Центрального Комитета и, несмотря ни на что, продолжал гнуть свою линию. У меня снова были столкновения с ним. Своевольный он человек, Донгурак. Ему кажется, только он и понимает, что и как надо делать. Рубит сплеча. А выходит все во вред, как тогда с кежеге: сколько аратов оскорбились и озлобились после насильственной стрижки косичек! И во время чистки больше всего происшествий было в Улуг-Хеме. Может, я чего-то не понимаю, но как же часто Донгурак оказывается для партии вреднее Буян-Бадыргы.

Новое поручение Шагдыржапа показалось мне сначала сущим пустяком: подумаешь – встретить и разместить делегатов хурала, обеспечить питанием. Чем тут заниматься? Знал бы я, сколько это потребует хлопот! Началось с помещения. Отвели для делегатов самый большой дом – Хурен-Бажын. Пошел посмотреть – и за голову схватился. Комнаты не прибраны. Пусто, грязно, холодно. А к вечеру должны прибыть первые гости.

Собрал свою «комиссию» – курьера ЦК старушку Докуй и Ак-Кускуна (о нем разговор особый). Пришли втроем. Стали и рассуждаем. Коек, конечно, не достать. Об одеялах и простынях – и думать нечего.

– Давайте так, – предложила Докуй. – Убрать мы сейчас все уберем. А после уборки пол застелем соломой, а сверху можно положить кошму.

– Это не штука, – затеребил реденькую бородку Ак-Кускун. – Кошмой я обеспечу. Достану кошмы, сколько надо…

– Вот и замечательно! – обрадовался я.

– Кошму достану… Кошму достану… – бормотал Ак-Кускун, думая о чем-то другом. Вид у него был озабоченный.

– Это мы сделаем. Кошма будет, – продолжал шаманить советник кооперации. – Вы мне вот что скажите: пищу где готовить? Сколько людей кормить!.. Ни столовой, ни ресторана…

– Не беда, – успокоил я Ак-Кускуна. – Рядом с домом поставим юрту. Надо найти только самые большие тос-танма…

Советник вопросительно посмотрел.

– Ну, котлы большие. Тос-танма. Понимаете? В них можно и мясо варить, и чай. Один-два повара справятся.

Ак-Кускун проворчал:

– Ну кто же так делает? И мясо, и чай… А чашки, ложки?

– С собой каждый привезет. Предупредили всех. А если кто из делегатов сам захочет готовить – еще лучше. Выдадим муку, мясо, чай на руки.

– Ажырбас! – хлопнул в ладоши Ак-Кускун. – Ладно! Выкрутимся!

Он снова был полон энергии. Вот всегда такой: все ему чего-то не хватает, все чего-то ищет, о чем-то думает. А до дела дойдет – все у него в порядке, все предусмотрено, обо всем он давным-давно позаботился. Вот и сейчас брюзжал, ворчал. И мне казалось, плохо нам придется. А он сам же и успокоил: продукты заготовлены, котлы есть, поваров нашел. Выкрутимся!

Это его прозвали так – Ак-Кускун. Немногие знали настоящую его фамилию – Накозкин. Лет десять пробыл он советником и заведующим торговым отделом Центральной кооперации Тувы. Из Советского Союза приехал в 1921 году. Фактически он один наладил всю кооперативную торговлю. Знали его повсюду. А заниматься ему пришлось не только снабжением и торговлей. Человек образованный, энергичный, а главное – общительный, он как-то незаметно стал авторитетом. Финансы, промышленное производство, сельское хозяйство – по любой проблеме за советом и консультацией к Ак-Кускуну. Он не кичился этим. Не было для него больших и малых дел. Все нужно, все важно. И для всех, со всеми – одинаково прост.