Текст книги "Слово арата"

Автор книги: Салчак Тока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– А кого вы потеряли?

– Да того самого, что в Усть-Элегесте сомневался, говорил: «Ай, сколько войска у Сумунака! Как же мы с ним справимся?» Чурмит-оол, родом из Чадана.

– Плохо! Может быть, он заблудился, – проговорил Кюрседи, – но все равно придется поторопиться. Надо действовать, пока бандиты не узнали о нашем приходе. – Он повернулся ко мне: – Вон там, гляди, на той горе – едва покажется полоска зари, пальнешь из карабина. Понял?

– Понял, понял.

Кюрседи пошел к своему стану. Вскоре на востоке появилось белое сияние. Прошумел летящий на место своей дневной спячки филин; проснулись степные птицы. «Ну, теперь пора», – решил я и грохнул из карабина. Услышав мой выстрел, товарищи кинулись к коням.

Первый двинулся Сергей со своим отрядом. Мы последовали за ними. Спустя полчаса прискакали гонцы и доложили, что передовой отряд захватил пленного.

– Где он? Приведите, – сказал Кюрседи.

Ребята скрылись. Потом привели бледного мужчину – неказистого, худенького, без шапки, в козьем полушубке, в рваных идиках.

– Кто вы такой? Что делаете у Сумунака? Командир или простой цирик? – Кюрседи обратился к пленному без крика и понукания, просто, но строго.

– Мое имя Тыртык-Кара из сумона Баян-Тала. Никто я у Сумунака. Они застращали меня, силой загнали в свою шайку. Я не хотел, они били кнутами. Что на мне греха нет – все знают. У меня в юрте маленькие дети. Помилуйте, начальники, – просил пленный.

– Разберемся, как с тобой быть. А пока есть к тебе вопрос.

– Слушаю.

– Сколько мятежников у Сумунака? Какое вооружение? Где он сам?

Пленный поклонился:

– Настоящих сообщников у Сумунака больше ста не будет, остальные триста-четыреста – простые араты. Их заставили, понимаете? Силой. Насчет оружия, думаю, карабинов с пятьдесят, остальные берданки и кремневики. Они узнали, что войско вашей милости подходит сюда, но ждут нападения только к вечеру.

Кюрседи спросил:

– Не знаешь ли ты, кто им дал знать, что мы идем?

– Это Чурмит-оол из Чадана, младший брат настоятеля монастыря. Он пришел из Хем-Белдира вместе с вашими цириками и все знает. Говорят, он-то и сказал все Сумунаку. Пошел разговор: «Партизаны к нам идут, они ваших жен и детей уведут к русским». Люди не знают, куда теперь бежать.

– Что за мерзавцы! – Кюрседи приказал увести пленного и подозвал цирика:

– Хорошенько наблюдайте за ним. Как знать, может быть, он шпион Сумунака.

После этого мы тронулись. Ехали довольно долго. Наконец подъехали к последнему гребню, скрывающему шатер Сумунака. Соскочили с коней и открыли огонь с нескольких сторон. Затрещала ружейная пальба.

Видно, бандиты крепко понадеялись на слова перебежчика и раньше вечера нас не ждали. Они выскакивали из юрт босые, в распахнутых шубах. Те, что находились подальше от места боя, пустились наутек к своим аалам, а главари бежали по направлению к Шеми, Чиргаку, Солчуру и Хандагайты.

Еще не кончилась стрельба, а несколько цириков во главе с Кюрседи окружили ставку Сумунака.

Вбежали в шатер. Там на широкой деревянной кровати храпел кто-то, закутанный в пять-шесть шелковых шуб. На полу валялись пустые фляги из-под араки, китайские кувшины, тут и там стояли тарелки с кусками жареной баранины. Сергей молча посмотрел на все это и покачал головой:

– Ну и вояки же они! Эта самозванцы умеют сражаться только с безоружными аратами…

– Да с аракой и кумысом, товарищ Сергей, – усмехнулся Кюрседи.

Опять покачав головой, Сергей ответил:

– И русские и тувинские баи умеют сражаться руками рабочих и крестьян, а сами способны только развратничать да пировать.

Кюрседи подошел к храпевшему человеку и рывком скинул с него ворох разноцветных шуб. Мы обалдели от изумления – это был сам Сумунак.

– Приведите в чувство пьяного, – приказал Кюрседи.

Один из цириков поднес ведро, стоявшее у входа в шатер, и обдал водой нашего «хана». «Хан» вскочил, затрясся и заревел, как будто его посадили на раскаленные угли.

На него надели шубу, связали, приставили часового. Остальные ушли из юрты. Пленные сложили свое оружие перед походным бараком, где они недавно получали благословение и давали присягу на верность ханам-самозванцам, и отошли в сторону.

Среди пленных сумунаковцев Кюрседи увидел Ензука.

– С этим поговорим особо, – сурово кинул он.

Кюрседи и Сергей с несколькими командирами пошли совещаться в отдельную юрту.

– Иди, Тывыкы, приведи того дядьку. Мы с ним поговорим… – Кюрседи рассмеялся.

Я побежал к Ензуку, стоявшему за юртой и во все горло рявкнул:

– Эй, старик, начальники приказали явиться. Живее!

Мой старик нехотя двинулся. Я за ним.

Войдя в командирскую юрту, Ензук весело поздоровался:

– Здравствуйте, здравствуйте, начальники!

– Здравствуй, здравствуй! – Кюрседи крепко пожал Ензуку руки. – За то, что хорошо выполнил задание партии, большое тебе спасибо, от всего сердца спасибо. А кроме того, прими в подарок вот это ружье.

– Раз поручение дано партией, какое бы оно ни было, я всегда выполню его, жизни не пожалею, а выполню, – ответил Ензук.

– Так! Садись сюда, поговорим подробно. Выкладывай все, что видел, все, что узнал. А ты, Тывыкы, иди пока.

Я вышел.

Так в 1924 году было разрушено главное логово сумунакских мятежников на Хемчике. Вскоре остатки повстанцев были разбиты под Овюром и Чалаты. Сумунака и его ближайших сообщников на основании революционного закона расстреляли – за то, что они подняли мятеж и хотели воскресить старые порядки, за все мучения, которые пришлось вынести бедным аратам.

Простых людей, подпавших под влияние Сумунака, отпустили домой, поговорив с ними по душам. Что касается Буяна-Бадыргы, то он, узнав, что Сумунак разбит, стал заметать следы своего участия в мятеже. Ему удалось себя обелить с помощью обмана: дескать, я чуть не попал в руки к разбойникам, мне пришлось от них скрываться в лесу, не останавливаясь в аале. Манлай-оол с Чурит-оолом спрятались и выжидая время, также избегли кары. Помогли им в этом сообщники Буяна-Бадыргы, сидевшие в креслах саитов.

Глава 4

Празднество

– Говорят, сейчас начнется великий надым. Ты на него пойдешь, Тывыкы? – спросил Кок, поблескивая глазами.

– Сначала скажи, что такое надым ^[68]. Это песня такая, что ли? Словами будут петь или просто свистеть?

– Да это же народный праздник! В честь того, что мятежников победили.

– Конечно, пойду! Пойдем вместе, а? – предложил я товарищу.

Мой друг согласился.

День был необычайно душный: от песка, как от кузнечного горна, струился нестерпимый жар.

Начиная от Тонмас-Суга окрестности Хем-Белдира поросли юртами, палатками и открытыми стойбищами. Люди собрались на праздник со всей Тувы – кто на коне, а кто и пешком. Можно себе представить, как много пыли поднялось в воздух: кусты караганника на пустырях и деревья – все стало землисто-серым.

Люди вокруг угощали друг друга аракой, где-то забили овцу. Борцы лежали на свежих подстилках из лозняка, поверх связок из арканов – отдыхали перед схваткой.

Мы пошли дальше и вскоре добрались до площадки перед коричневым домом. Там был сделан навес, обшитый сверху узорами из красной материи. Под навесом большой стол. Позади него, на возвышении – разноцветные циновки и коврики. На переднем крае стола в пестрых китайских кувшинах налиты хмельные напитки – в каждом кувшине ведра этак по два. На мелких блюдах нарезан сыр, обвалянный в масле, творог и другие яства. Зрители сидели на земле большим кругом, перед ними на скатертях лежали кучи жареного мяса.

Выбрав себе место, мы уселись.

Неожиданно наши соседи вскочили. Мы тоже поднялись и стали смотреть в ту сторону, откуда с величественным спокойствием, тихо раскачиваясь, приближались к нам люди в роскошных золотых одеждах.

– Кто это? Ты лучше знаешь, приглядись к ним, товарищ, – шепнул я моему другу, подталкивая его локтем.

– Вот этот горбоносый, в шелковом синем халате, с длинной косой – это салчакский князь Идам-Сюрюн, одним словом, наш нойон; за ним идут князья-нойоны: Буян-Бадыргы, Дала-Сюрюн, а там их бывшие управители в чине сайгырыкчи: Барыма-Базыр, Содунам-Балчир.

– Вот теперь познакомился, теперь вижу. Но скажи, пожалуйста, без них что – нельзя было обойтись? – зло сказал я.

Кок совершенно спокойно ответил:

– Пока что без них нельзя. Ведь среди нас мало людей, знающих буквы и умеющих писать, а вот эти, – он протянул руку туда, где блестели золотые наряды, – многому обучены.

С объяснением товарища пришлось согласиться. Пришедшие, по тогдашнему обычаю, разделились на две половины: представители рода Оюнов и Салчаков уселись вверху, а приехавшие с Хемчика расположились внизу. Так же разделились и борцы.

Поднялся Идам-Сюрюн. Помолчал. Степенно огляделся. Прочистив горло трехкратным кашлем, открыл праздник:

– Объявляю: празднество начинается. Оммаани патнихом! В самом начале выступят борцы. После этого будут бега.

Идам-Сюрюн еще раз посмотрел по сторонам, махнул направо и налево рукой, как будто окропил народ святой аракой, и опустился на сиденье. В то время люди не знали, когда и почему хлопают в ладоши. Все молчали, только некоторые, обрадованные предстоящим зрелищем, прыгали на месте и что-то кричали. Тем временем с левого края вышли четыре человека в блестящих шелковых шубах и шапках-товурзаках. С правой стороны тоже появились четыре человека в такой же одежде. Это были покупатели или, как сейчас говорят, секунданты.

На площадку вышел, приплясывая, мужчина с косой, уложенной на затылке в виде короны. Увидав своего подопечного, секундант изо всех сил крикнул, чтобы слышали все до одного:

– Прославленный силач хошуна Баян-Хан-ула ^[69] Манлай-оол! Введите его противника.

С противоположной стороны другой секундант сообщил еще более зычно и торжественно:

– Прославленный силач Тоджинского хошуна Чадамба!

Через несколько мгновений глаза всех зрителей устремились на стройного, высокого парня. За ним на арену выбежало еще семь силачей.

Борцы расставили руки, как расправляют крылья собравшиеся лететь орлы. Подражая парящим орлам, они протанцевали от своих стоянок до навеса с угощениями и снова отступили назад. Потом стали друг против друга четырьмя парами.

– Манлай-оол, силач хошуна Баян-Хан-ула! Смотри не подкачай! – закричал секундант в багровом халате и звонко шлепнул своего силача по спине.

Тем временем второй секундант, в синем халате, пропел:

– А это прославленный силач Тоджинского хошуна Чадамба, ломающий руками целые кирпичи зеленого чая.

Борцы заняли исходную стойку, наклонились и, не моргая, исподлобья взглянули друг на друга. Вот они уже сцепились, как два петуха.

Манлай-оол мигом схватил Чадамбу за руки и рванул. Но Чадамба вывернулся и попробовал схватить противника за ногу. Манлай-оол чуть не опрокинул его. Борцы долго ходили по арене, сцепившись вытянутыми руками. Каждый изучал силу своего противника и перебирал в голове всевозможные приемы борьбы. Приблизились также секунданты, подбадривали силачей острыми шутками-прибаутками.

Зрители тоже стали входить во вкус. Доставали из-за пазух деревянные пиалы, зачерпывали из расставленных на земле посудин отборную араку, утирали губы и, повеселев, гудели всё заметнее и бойчее.

– Эх ты, парень, чего крутишься все на одном и том же месте вокруг бедняги тоджинца, подсекай и вали! – закричал кто-то из нижнего ряда.

– Хо-хо! Что еще думать с этой толстой барбой, набитой всякой всячиной? Вали его, вали! – понеслись крики из верхних рядов.

Борцы рванулись и заплясали один вокруг другого. После одного круга Чадамба схватил Манлай-оола за икры и поднял вверх. Но тяжел оказался толстый Манлай-оол. Чадамба его внезапно отпустил, и едва толстяк коснулся земли, снова схватил его за икры и так рванул, что Манлай-оол, взлетев в воздух, как мешок с ватой, упал на землю. Над местом, где происходило единоборство, взмыл к небу целый столб прокаленной зноем пыли; на некоторое время площадка затуманилась, как это бывает, когда на пыльную дорогу вдруг упадет с воза тяжелая кладь.

Силач-победитель заплясал вокруг поверженного, будто говорил: «Вот я какой здоровый, глядите все!» Изгибая свой стан и разводя руками, он протанцевал к навесу, забрал с одной из тарелок каких-то кушаний, отведал их, причмокивая губами, потом, как сеятель, стал своим угощением посыпать землю перед зрителями и приплясывать с еще большим воодушевлением.

– Ой, какая жара! Нога у меня поскользнулась, – жаловался Манлай-оол, подымаясь с земли.

Он встал и сокрушенно покачал головой, глядя то на угощения, то на место, где был побежден, словно думал: «Вот сейчас придут и выручат меня: может быть, еще раз выпустят бороться».

Но куда ему! Даже стройный и ловкий Чадамба вскоре был побежден.

Побежденными ушли отдыхать и остальные шестьдесят два борца, хотя все они были «прославленные» и легко ломали что-нибудь очень прочное. На арене остались восемь секундантов в разноцветных халатах и только два соперника. Только два сильнейших: табунщик богача Содунам-Балчира по имени Билчир-оол и лама Верхнего монастыря на Чадане по имени Чанман, прозванный Арзыланом. Каждый из них ухватился теперь за полы четырех секундантов, и все пляшут, как ошалелые.

Секунданты одной стороны возгласили:

– Выпускайте противника Билчир-оола. Силачу невмоготу спокойно сидеть!

Я смотрел на силача Билчир-оола: какой высокий, на затылке торчит косичка, вся в белых проталинках, кости на плечах выпирают из мускулистого тела, как будто выросли не по мерке. Трусики не очень завидные, на них даже нет отличительного знака, но взгляд у силача гордый и уверенный: «Вот я этого Чанмана, этого льва!»

Но если сравнить Билчир-оола с Чанманом Арзыланом, то похож он на двухлетку рядом с отяжелевшим волом. Такого жирного толстяка, как Чанман Арзылан, я никогда не видел. Жир на животе и на боках навис над бедрами. Так и есть: бурдюк с водой! Ноги – толстые колотушки, шея – точно у быка, даже головы не может поднять, глаза выпучил. Он тоже себе на уме, смотрит исподлобья на Билчир-оола, будто хочет сказать: «А ты что за суслик такой?»

Постояв, два силача пустились в пляс. Секунданты делают вид, что не могут устоять от воздушных вихрей, поднятых двумя сильнейшими борцами, и рассыпаются в разные стороны. Между тем силачи, обойдя в пляске арену, притихли, потоптались на месте и уставились друг на друга, будто высматривали место на теле противника, за которое надо прежде всего ухватиться. Силачи схватились. В общем шуме и гаме не разберешь, кто встает, кто садится. Куда падают борцы, туда, как во время прибоя на море, перекатывается волна зрителей. Секунданты волнуются, мечутся вслед за борцами, поучают и поощряют своих силачей, поругивают и подбадривают их. Силачи сделали один круг. Билчир-оол рванул, чтобы опрокинуть противника, но Чанман ухватился за его ногу, и оба рухнули. Зрители заспорили: «Этот упал, тот упал». Чуть не дошли до драки. Из толпы кричат: «Ничья!» Другие голоса гремят еще пронзительнее: «Пускай сначала! Сначала!» Секунданты бегут к судьям. После того как судьи вынесли приговор, секунданты откланялись и вразвалку подошли к силачам. Борцы вторично схватились. С разных сторон неслись возгласы:

– Правильно хватай, Билчир! Правильно хватай!

– Правильно хватай, Чанман! Правильно хватай!

По всему видно, что силачи сильно устали. Еще раз рванули, но ничего не получилось. Но вдруг Билчир-оол, ухватил Чанмана Арзылана за вздрагивающие икры, вскинул и повалил. Кто-то из толпы крикнул, словно произошло ужасное несчастье:

– Ай, беда! Ай, беда! Какое несчастье! Пропал Арзылан!

– Так ему, подлецу! Молодец Билчир-оол! – неслись похвалы с другого конца.

Билчир-оол легко-легко отплясал свой победный танец, отряхнул прах с Чанмана ^[70] и быстро скрылся в толпе, как будто еще не верил случившемуся и опасался, что заставят переигрывать схватку. Поклонники победителя высоко подняли его и понесли к палатке бережно, как носят святого.

В палатке тоже заспорили. Каждый хвалил своих силачей. Высокопоставленные гости совсем забыли о том, что они члены правительства. Буян-Бадыргы и Содунам-Балчир по-настоящему сцепились. Другим пришлось их разнимать…

На следующий день были назначены бега на верхнем плато Хем-Белдира – в Оргу-Шольской степи. Уже давно привели сюда лучших из отборных коней всей Тувы. Суток десять их готовили, а теперь заплели хвосты, причесали гривы – можно запускать. Коней, которые побегут на дальние расстояния, поручили босым мальчишкам в коротких штанишках. На вид ребятам лет по восемь – десять. Они ликуют, заняв свои места на седлах.

– Готовы ли кони? Готовы ли кони? – выкрикивали распорядители, важно разъезжая по кругу.

Будто заржал целый табун – столько голосов отдались эхом в прибрежной роще Тонмас-Суга: «Готовы, готовы!» Взад и вперед бегали мальчишки, которым доверено первыми испытать быстроту и выносливость лошадиных ног и сердец. Рядом крутились взрослые, чему-то учили ребят, работая больше руками, чем языком.

Вскоре три всадника пустились вниз по реке и замахали руками. Увидев условный знак, мальчики на скакунах с лихим посвистом вереницей поскакали вслед. Прошло много времени, а между небом и землей, куда ни посмотришь, все пространство застлал желтовато-серый туман, поднявшийся к небу, – так стелется дым от большого пожара. В непроглядной дали послышались возгласы мальчиков: «Кууг-кууг!» Поняв, что пущенные кони уже возвращаются, с десяток всадников бросились им навстречу.

Впереди всех летел мальчик на темно-гнедом коне. Далеко за ним два-три коня, остальных еще не видно. Один из выехавших навстречу, поравнявшись с первым мальчуганом, повернул назад своего жеребца, подстегивая тяжелой плетью. И хотя его конь был совсем свежий, он никак не мог нагнать темно-гнедого скакуна.

Только когда ребенок подъехал к рубежу и осадил своего коня, нагнал его встречавший всадник и сунул подарок.

Это был хозяин скакуна Ужар-Мадыр из Элегеста. К нему со всех сторон съехались баи. «Ой-ой! Задавишь!» Куда там! Подлетали все новые, толкались, просили уступить бегуна, обещая за него пять отборных коней, а если мало, то еще в придачу добрую корову с двумя телятами.

– Зачем тебе, такому бедняку, беговой конь? Нет у тебя ни имени, ни звания. Нет у тебя ни добра, ни пожитков, – бормотал, раскачиваясь в седле, подвыпивший сайгырыкчи Тевер-оол.

Ужар-Мадыр посмотрел снизу на Тевер-оола. Потом погладил себя по лысине и не спеша, будто хотел напомнить: «Все-таки мой конь пришел первым», – ответил:

– Хоть у меня ни имени, ни звания нет, но я подданный моей народной республики. Не кичитесь, сайгырыкчи, Все равно не подниметесь выше народа…

– Невежда! – бай скрылся среди всадников.

Ужар-Мадыр крикнул ему вслед:

– Не выходи из рубежей, не выплывай из берегов!

Солнце уже садилось, когда мы, еле волоча ноги, возвращались домой.

– Ну, как прошел надым? Как ты находишь? – спросил Кок.

– Замечательно! И силачей видел, и на бега смотрел!

– Ну и сказал! Это всякий знает, а вот послушай, что я тебе скажу.

Мне было интересно, что он хочет сказать.

– Победивший силач – табунщик Билчир-оол. Хозяин обогнавшего коня – бедняк Ужар-Мадыр. Что ты об этом думаешь?

– Сильный побеждает, быстрый обгоняет – не так ли, товарищ? – сказал я, не задумываясь.

– Эх ты! Не так-то просто. Это значит – взошло солнышко беднякам, а для богатеев солнце-то заходить начало. Понял? – весело засмеялся Кок.

В самом деле, прошедшие дни стали праздником победы бедняков, закалившихся в революционной борьбе.

Глава 5

В казарме

Указом правительства была образована Народно-революционная армия. Теперь мы были уже не посыльные стрелки, а народоармейцы. Из нескольких старых юрт перекочевали в одну новенькую казарму. Появились у нас железные кровати, чистая одежда. На строевых занятиях стали встречаться с бывшими солдатами-фронтовиками и партизанскими командирами. Кюрседи пригласил их помочь в учении молодым цирикам. Надо сказать, в учении, особенно в соблюдении воинских правил, нам приходилось трудновато.

Накануне первого занятия Кюрседи познакомил молодых цириков с инструктором Веденеем. Меня назначили переводчиком.

Командиры ушли. Мы остались одни. Все были очень оживлены, даже взволнованы. Стали наперебой обмениваться мнениями о происшедшем.

– Этот инструктор нам беды наделает, недаром сказано: военный порядок строгий! – чуть не плакал Шилаа.

Кок тоже был смущен:

– Посмотришь на сторожевых цириков у партизан, так они, бедняги, выбегают ни свет ни заря, вытягивают шеи, топчут ногами и размахивают руками, как птица, которая не в силах подняться в воздух. Их все время повертывают: то говорят «направо», то говорят «налево», то говорят «стой», то говорят «ложись» – беда настоящая. Если нас тоже так будут вертеть, не останусь ни одного дня.

– Не понимаю, зачем напрасно скулить, не разобравшись в учении. Ведь мы только завтра увидим, какое оно будет! – сердито крикнул Тостай, и парни затихли.

– Не завидя воды, нельзя снимать ботинок, а то обдерешь ноги, парни, – заметил я.

Утром к нам снова пришел Веденей. Поздоровался. Объяснил, как надо подходить для доклада, как отдавать честь.

– Теперь пусть каждый товарищ покажет свою постель. Переведи.

Я повторил приказание, вытянувшись, как положено, и перевел товарищам. Шилаа проворчал:

– Тю-тю! Вот началось, теперь нашему покою пришел конец!..

Веденей подошел к постели самого бойкого из нас – цирика Тостая, заправил ее как следует и сказал:

– Заправьте ваши постели.

Я перевел. Парни бросились все, как один, к своим постелям и принялись их заправлять.

– Теперь так. Вид у ваших постелей всегда должен быть такой. Сами видите. Все можно сделать хорошо, если захочешь. Посмотрите на пол, он у вас отчаянно грязный. Будете подметать и мыть по очереди, – сказал Веденей, извлек из кармана записную книжечку и, раскрыв ее, продолжал: – Сегодня займутся чисткой Шилаа и Кашпык. Вдвоем. Пусть принесут метлы. Переведи.

Я передал приказание. Шилаа холодно посмотрел на инструктора и незаметно сделал гримасу.

– Ну, идем, – скомандовал он Кашпыку. Тот послушно последовал за товарищем. Через некоторое время наши первые дежурные вскочили в казарму с вениками и принялись усердно подметать пол.

– Как можно так подметать! Ведь вся пыль сядет на постели. Сначала побрызгайте водой, а потом уж подметайте.

Когда все было убрано, Веденей опять заговорил:

– У ребят слишком длинные волосы, некоторые даже с косой. Военному человеку это не подходит. Если уж кто не хочет расставаться с косой, а хочет подражать девицам, пусть свою косу содержит в чистоте, но лучше всего начисто сбрить. Будет и опрятно, и красиво. Потом пойдете в баню.

Войдя во вкус, я переводил без запинки, как настоящий толмач. Я-то хорошо помнил, как лишился моей косички и как горевал, сходив первый раз в баню с кривым Ванькой.

Веденей ушел. Опять вылез Шилаа:

– Видите, я не ошибся. Этот нам покоя не даст. Не только заставил подтирать полы и застилать кровати, решил банным дымом все наше тело прокоптить.

Тостай рассвирепел:

– Долго ты будешь ворчать? Этого человека пригласила к нам народно-революционная партия, чтобы он помогал нам. Зачем же ты мешаешь? Не бросишь буянить – голову тебе оторву, собакам выкину!

Шилаа оглянулся по сторонам, вроде думал – ребята его поддержат, но, не встретив к себе сочувствия, спрятался за спинами товарищей.

– Верно, верно! Чего с ним разговаривать! Стукни его, Тостай! – благодушно посоветовал Кок, точа обломок косы, которым он собирался брить своих товарищей.

– Смотрите, ребята! Я уже приготовил мой страшный меч. Чью голову первому побрить? Ну-ка, подходи!

Я первый сел перед ним. Кок смочил мне волосы холодной водой, приставил наточенный обломок косы и пошел скоблить голову. Боль была невыносимая, но я терпел!

– Ну как? Остра ли моя бритвочка? – спросил Кок, подмигивая мне.

«Пусть он и других так же поскоблит, как меня. Не одному же мне принимать такие муки», – подумал я и, как мог весело, подтвердил:

– Нет-нет, совсем не больно, даже вовсе незаметно, бритвочка острая-острая!

В тот день мы сделались, можно сказать, совсем комолыми – бескосыми и безволосыми. Большинство добровольно согласились на это, но несколько человек воспротивились. Пришлось их побрить силой. И было ж тут смеху и шуток.

Когда мы утром встали, оказалось, что Веденей давно пришел.

Ребята кинулись к своим постелям, заправили их по всем правилам, наспех вымылись, оделись. Веденей вышел, сказав:

– Берите ружья, всем выйти во двор.

Парни ухватили ружья кто в руки, кто на плечи. Замелькали стволы и приклады, как рога у стада оленей. Веденей сказал:

– Сегодня мы начинаем строевые занятия. Прежде всего становитесь по росту. Смотрите все на меня. Самый высокий человек станет справа. На левом конце будет самый маленький.

Я перевел. Мои товарищи образовали вместо прямой линии неровный полукруг.

– Не так, не так! Вот я проведу прямую черту. Через нее не перешагивайте, одну ногу приставьте к другой, обе руки протяните вниз по швам, голов не опускайте.

Построились лучше, однако ровной линии все равно не получилось. Одни набивали табаком курительные трубки, другие одергивали на себе рубахи, некоторые сморкались.

Я смотрел на Веденея и видел, что он в большом затруднении. Лицо у него то краснело, то бледнело. Он вывел меня из строя.

– Хорошенько переведи, а то очень трудно. Когда я скажу «направо равняйсь!», надо выравнять строй так, чтобы видеть грудь четвертого человека. Когда я скажу «смирно», надо повернуть голову прямо на меня и стоять не шевелясь.

Я перевел.

Раздалась команда «направо равняйсь». Большая часть ребят выстроилась ровно, но несколько парней – Шилаа, Кашпык и другие – опять растерялись: «Где, куда, что он сказал?»

– Отставить!

Я не понял смысла последней команды. Веденей объяснил.

Несколько раз повторялась команда «направо равняйсь» и «смирно». В конце концов наш строй стал похож на туго натянутый аркан.

Дней пять-шесть Веденей бился, пока мы не научились шагать по-строевому. Уже не было у нас прежнего бесформенного вида. И нам уже нравилась строевая выправка. Чуть что – мы сами друг другу командовали. А если двоих ребят куда-либо посылали, один из них тут же кричал: «Раз, два!» Так и бежали парой по-строевому.

Проведя строевые занятия, мы начали изучать винтовку, револьвер и ручной пулемет, а в перерывах занимались политграмотой. Сначала было трудновато, однако спустя месяц мы уже прилично знали, что происходит во всем мире, в Советской России и в Тувинской Народной Республике.

Глава 6

Партия чудурук

Однажды после строевого учения мы пришли в нашу казарму, почистили винтовки и шашки, привели в порядок обмундирование. Дело шло к вечеру, но глаз у солнца был еще острый. Настоящие осенние холода не наступили.

В то время торговля находилась почти вся в руках частников, а кооперация и государственная торговля только-только зарождались. Мы не могли в этом разобраться, постоянно спорили, иногда чуть до кулаков не доходили. Так и в этот раз. Продолжая чистить свое оружие, Тостай сказал:

– Чего же тут непонятного, парни? Баи нарочно зажимают кооперацию, всю торговлю отдали купцам.

В разговор вмешался Шилаа:

– Не все ли равно, в чьих руках торговля? Кооперативный товар чистый, и частный товар тоже не поганый.

Кок принялся объяснять:

– Вот в чем дело, послушай. Богачи – как хищники на дороге, только и ждут, где попадается выгода. Чуть что заметят – и готово, не промахнутся, сразу проглотят.

Кашпык возразил:

– Да что ты, какая может быть выгода от торговли?

– Говоришь, выгоды нет? Глупая черепаха! Высшие чиновники, такие, как Идам-Сюрюн и Буян-Бадыргы, пробрались в правительство. Теперь они взяли в руки и торговлю, и кооперацию, и всю казну. Теперь они, как мангусты, посасывают сладкую влагу. И ты этого не понимаешь, глупец?! – угрожающе спросил Тостай и боднул Кашпыка стволом ружья.

В это время в окне мелькнул человек с винтовкой.

– Кто это, ребята? – спросил я.

– Как кто? Небось это Синий Данзын. Видишь, как взвалил на спину винтовку, а сабля-то, сабля, как жердь, навьюченная на вола! О, парни! Посмотрите! Ну его совсем! Даже руки и ноги держать не умеет! – покатился со смеху Кок.

Я спросил у Тостая:

– Что это за человек? Часовой?

– Ну и дурак же ты, Тывыкы! Выдумал: часовой! Он мнит себя высшим начальником правительства. Это голова партии чудурук ^[71]. Говори потише.

– Если он такой начальник, то зачем понавесил на себя столько оружия, стал как шаман с бубном и побрякушками? Куда это годится?

– Видно, задается, что получил такое высокое звание. А чего вы меня допрашиваете попусту?

Опасаясь, что Тостай не ответит, я вкрадчиво сказал:

– У меня только один самый последний вопрос, больше не буду спрашивать.

– Ладно. Если последний – давай, – кивнул Тостай, усаживаясь поудобнее.

Я снова спросил:

– Что за партия чудурук? Над кем он будет начальником, товарищ Тостай?

– Э, длинная история, – проворчал Тостай. – Это было в прошлом году осенью. В нашу партию протиснулись баи; защищая свои права, они, как могли, зажимали бедных аратов. Тут кто-то нашептал некоторым людям, вроде Данзына: «Идите против баев, начинайте их критиковать, а то припугните даже оружием, покажите, что сила бедных людей крепка».

Рассказчик некоторое время молчал, набивая трубку, потом глубоко затянулся и снова продолжал:

– И вот говорят, что несколько десятков человек объединились и назвали себя партией чудурук, которая должна опрокинуть баев.

– Ну, а дальше? – спросил я с нетерпением.

– Не мешай говорить, парень! – остановили меня ребята.

– Дальше? Эти «партийцы» не только не устрашили баев, как раз наоборот.,. Обвесились оружием. Бродяжничают.

Один из цириков перебил:

– А ведь это не шуточный, а политический, очень важный вопрос.

– Данзын и его партия чудурук – вернее, шайка, а не партия – сошла с революционного пути. Эти люди стали настоящими разбойниками, они забивают народный скот, насилуют девушек – словом, эта партия настоящая помеха на пути простых аратов.

Я спросил:

– Почему же баи пользуются ими? И если они стали негодяями, почему их не разгонят?

– Э, опять скажу: глупый ты, Тывыкы. Не так-то просто их разогнать. У них и оружие есть, да и поддержку они кое-какую себе обеспечили. Теперь они сгруппировались в Улуг-Алаке на Элегесте, на той стороне реки – в Чаргы-Бары и в Тыттыг-Арыге, режут у людей скот и грабят проезжих. Понял? Баи пользуются ими очень ловко.

Один из цириков, покачивая головой, заметил:

– И все-таки надо бы эту самую партию просто скинуть.

– Вот баи и проповедуют, – продолжал Тостай. – «Видите, эти бедные твари собираются полностью взять власть в свои руки. Большая часть чудуруковцев – бедняки, не правда ли? Сами видите, как они могут хозяйничать, если станут у власти. Ведь они ни к чему не пригодны, разве только стрелять собак, гоняться за девчонками, расхищать народную собственность». Вот и получилось, что партия чудурук и думать забыла о защите прав бедных аратов. Как раз наоборот, эти «партийцы» мешают укреплению народной власти.