Текст книги "В тупике"
Автор книги: Сабир Азери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Кафара словно окатило жаром.
– Вовсе я не хочу толчеи, – улыбнулся он ей в ответ и взял Фариду за руку.
Фарида потянулась к нему через стол, но, когда Кафар привстал и наклонил голову для поцелуя, она вдруг резко отпрянула.
– Нельзя быть таким нетерпеливым.
На Фариде сегодня – по погоде – было теплое шерстяное платье. Оно плотно обтягивало ее фигуру – казалось, что широкие бедра Фариды вот-вот разорвут ткань. Кафар долго не мог оторвать от нее глаз, потом перевел взгляд на ее ставшие еще более притягательными, еще более мягкими губы. Фарида улыбнулась.
Взгляд ее был таким говорящим, что Кафар снова не выдержал, встал из за стола и с такой силой поцеловал ее, что Фарида вскрикнула. С трудом вырвавшись из его рук, она воскликнула, махая руками:
– Да ты же совсем как дикарь! – и неизвестно, чего больше было в этом ее восклицании – обиды или наслаждения. – Ну ничего, я тебе отплачу за все. Будь готов к сражению!
– Я готов, – рассмеялся он.
Истинный смысл этих слов Кафар почувствовал гораздо позже, когда они лежали в его кровати. Так захотела сама Фарида, и, как выяснилось позже, в это она тоже вкладывала определенный смысл.
– На этот раз я приду к тебе в гости, – с угрозой сказала она после ужина.
…Он ждал ее, лежа в постели. В комнате было темно, и только когда Фарида легла рядом с ним, Кафар понял, что она совершенно голая.
Обняв Кафара за шею, она вдруг с такой силой прижала его к своей груди, что у Кафара перехватило дыхание. Задыхаясь, Кафар забился в этих объятиях и, с трудом высвободив лицо, чтобы глотнуть воздуха, с минуту лежал, оглоушенный, как человек, долго пробывший под водой.
– Ты же чуть не задушила меня, – наконец смог выдавить он.
– А ты как думал! – торжествующе захохотала Фарида. – Я ведь тебя предупредила!
– Да разве ж так можно…
– Почему же нельзя? Теперь будешь знать, какая я. Ненавижу дохлых мужчин.
Кафар осторожно спросил:
– А меня ты к каким относишь?
– Тебя?.. Поначалу ты тоже был дохлый… – А теперь?
– Теперь? Понемногу оживаешь. Скажи спасибо пне.
Тут Кафар с такой силой сжал ее в объятиях, что она вскрикнула:
– Ой, мамочки!
Теперь захохотал Кафар, и Фарида вроде бы обиделась.
– Слушай, да ты настоящий медведь!
И когда он захотел, теперь уже ласково, обнять ее за талию – Фарида не отстранилась.
…Они молчали, охваченные истомой. На миг Фариде почудилось даже, что ей снится все это – так остры, так сладостны были забытые, казалось бы навсегда, ощущения.
Обессилел и Кафар. Правда, и прошлой ночью, когда Фарида уснула, он чувствовал себя истомленным, но в тот раз усталость его быстро прошла. А теперь он чувствовал опустошенным всего себя – безвольны были его мышцы, кости стали легки, как ветошь. На какое-то мгновение это даже испугало его – а вдруг он теперь останется таким навсегда?
Фарида теперь казалась ему далекой, чужой. Отчего-то пришла на ум Гюльназ, и так вдруг захотелось увидеть ее, что если бы можно было – он прямо сейчас отправился бы в деревню…
– О чем ты думаешь?
Он вздрогнул от ее вопроса, пробормотал:
– Так, ни о чем…
– Зачем обманываешь?
– С чего ты взяла, что обманываю?
– Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думал?
– Ну, скажи.
– Но с одним условием.
– С каким еще условием?
– Если угадаю, что у тебя на сердце, – запираться не станешь. Ладно?
Кафару вдруг стало не по себе.
– Так ты еще и колдунья? – попытался пошутить он.
Фарида прошептала грустно:
– Чтобы это знать – не надо быть колдуньей…
– Ну ладно, говори, что ты там угадала.
– Мужчины, переспав с чужой женщиной, всегда вспоминают женщин, которых любят…
Эти слова так обожгли Кафара, что он почувствовал, как язык его прирастает к гортани. Он чуть-чуть отодвинулся к стене.
– Ну, допустим, что ты права. А женщины? О чем, по-твоему, думают в такие минуты женщины? Они кого вспоминают?
– И они вспоминают мужчин, которых любят.
– Вот оно что… – Он не знал, как ему быть: то ли обратить все в шутку, то ли притвориться рассерженным. Но она опередила его.
– Хочешь, я даже скажу, о ком ты сейчас мечтаешь? Ты мечтаешь о Гюльназ.
На этот раз Кафар струхнул не на шутку. – О ком, о ком?
– О Гюльназ.
– А это еще кто такая? – как можно безразличнее спросил Кафар. «Что она, в самом деле, колдунья, что ли?» – судорожно думал он.
– Ну, так как, угадала?
– А ты о ком думаешь? – Кафар нервничал и прекрасно понимал, что Фарида знает, почему он так нервничает – не зря же она сейчас так спокойна. И это ее спокойствие совсем вывело его из равновесия. – Могу я тоже поинтересоваться, о ком ты думаешь?
– Нет, ты ответь сначала, угадала я? Молчишь? Ну, значит, угадала. Значит, со мной ты тушишь свой огонь, а любишь другую, так, да?
Она вскочила с кровати и кинулась к выключателю. Кафар зажмурил глаза, но даже так, из-под прикрытых век, он видел ее полные бедра, белые груди с похожими на спелые ягоды малины пятнышками сосков.
Она выбежала куда-то, но тут же вернулась снова. Кафар все еще лежал с закрытыми глазами.
– На, читай, – сказала она и стала у изголовья. Кафар открыл глаза и увидел, что в руках у Фариды какое-то письмо. Он нерешительно протянул руку, но Фарида резким движением разорвала вдруг конверт пополам, сложила обрывки и, рванула их еще раз, еще. А потом потушила свет и снова легла рядом.
– Не прочитаешь! – сказала она торжествующе. Кафар почувствовал в темноте, что обрывки письма касаются его лица. – Все, кончилась сказка о Гюльназ! Кончилась раз и навсегда.
– Мы любим друг друга. И родители наши знают об этом. Этим летом мы должны были обручиться.
– А я? – Фарида села в кровати. – Что ж я, просто игрушка для тебя?
– Ты… Я… Но я же ничего тебе не обещал…
– А чего же ты тогда заваливаешься со мной спать?
– Но ведь ты же сама… Тебе ведь самой хотелось… было приятно… вот я и…
– Вот ты и спал со мной, чтобы огонь свой потушить, да? А что дальше со мной будет – ты об этом подумал? Я что, тебя заставляла с собой спать? Ну скажи, скажи. Разве не ты, как кот, крался каждую ночь ко мне в комнату, облизывал меня, словно я медом намазана? Разве не ты, весь дрожа, шептал мне заплетающимся языком: «Фарида, дорогая моя»? Или это был кто-то другой? Что ж, и слова эти я тоже насильно заставляла тебя говорить? Или ты что – принимал меня за уличную девку? Думал, одна, мол, без мужа, с виду красивая. Поживу с ней в свое удовольствие студенческие годы – пусть она меня кормит, обстирывает, а я потом уеду к своей любимой и женюсь на ней. Так ты думал? А подумал ты о том, что затронул мое сердце? Ранил его!..
– Сердце твое давно ранено. Джабар его ранил… Фарида надолго затихла, даже плакать перестала.
Вытерла слезы и повернулась к Кафару.
Он лежал с открытыми глазами. В душе его уже не оставалось и следа от еще недавно сжигавшей страсти, словно рядом лежала не красавица Фарида, а высохший кусок дерева.
Встав с постели, Фарида накинула на себя предусмотрительно захваченный халат, медленно, словно в полусне, начала застегивать на нем пуговицы. Он смотрел на нее, а сам снова и снова вспоминал Гюльназ. «Как же я мог? – проклинал он себя. – Чем теперь все это кончится?»
А Фарида все никак не могла справиться с застежкой. В сердцах она рванула халат так, что одна из пуговиц оторвалась, упала со звонким щелчком, завертелась на полу. А когда угас и этот звук, в комнате повисла томительная тишина. Слышно было лишь их возбужденное дыхание.
Фарида снова зажгла свет, как-то робко пристроилась на краю кровати.
– Ты мне, наверное, не поверишь, но никто не смог так захватить мое сердце, как ты, – сказала она.
Кафар иронически усмехнулся:
– Ну да! А Джабар? Ведь он был твоим мужем, у вас даже ребенок есть…
– Правильно, он был моим мужем. Но разве с ним я жила по-человечески?
– Ты что, не любила его?
– Нет, не любила. С тех пор, как узнала тебя, так и поняла, что его никогда не любила. Просто нравился мне, вот и все. – В голосе Фариды зазвучала неподдельная печаль, и Кафару подумалось, что таким печальным голосом не обманывают. И все же не удержался от того, чтобы снова не ужалить Фариду:
– Скажи еще, что он тебя насильно похитил… Фарида хоть и услышала иронию в его словах, ответила все с той же печалью:
– Да нет, он меня не похищал. Добровольно за него пошла. Нравился мне – высокий, как ты, только красивее. Вот мне и показалось, что я его полюбила. А уж потом, после свадьбы, и поняла, что не любила. Просто нравился он мне… Все наше несчастье в том, что мы часто любовь с простым желанием путаем. Что бы он ни делал, даже, прости… его поцелуи, его ласки – все в последнее время выводило меня из себя. Ты же меня… Ты же… – Фарида всхлипнула и выбежала в свою комнату.
Кафар чувствовал, как сохнет от волнения горло. Да, ему жаль ее по-человечески, но вообще-то – при чем тут он? Господи, что он натворил, зачем поддался слабости? И что теперь делать? Жениться на женщине с ребенком? Вот этого ему только и не хватало… Хотя она-то, бедняжка, в чем виновата? А вина Гюльназ в чем? Нет, так ей, Фариде, и надо – она не должна была подпускать его к себе.
Он сжал голову руками и тихо застонал. «Если только она вздумает поднять шум – я пропал. Буду опозорен и перед Гюльназ, и перед матерью, и перед братьями, сестрами, перед всеми знакомыми, родственниками… Нет, завтра же перееду отсюда! Только куда? Да мало ли квартир в Баку?.. А не найду свободной квартиры – останусь пока в общежитии… Ведь сейчас в общежитии места должны быть… Нет места – у друзей пока поночую…»
Мало-помалу Кафар успокоился. Даже достал из книги фотографию Гюльназ и поставил ее на стол. На часах было начало шестого, но спать ему совершенно не хотелось. Пытаясь оживить прошлое, он пристально вглядывался в лицо Гюльназ, шептал ее имя, но как ни старался, перед глазами по-прежнему стояла Фарида, ее белая грудь, ее полные, мягкие губы. Тогда он накинулся на учебники, схватил первую попавшуюся под руку книгу, открыл ее, но уже через минуту отложил в сторону. Наконец он потушил свет, замотался в одеяло и крепко зажмурил глаза.
В конце концов он все же заснул. А когда проснулся, за окном уже было по-дневному светло. По-прежнему шел снег, и от этого снега день казался еще светлее, как будто вышло наконец из-за туч весеннее солнце. Но солнце даже и не думало появляться…
И тут до слуха его донесся какой-то странный, надрывный кашель. – Кафар насторожился, напряг слух. Нет, ему это не послышалось – кто-то и в самом деле так надсадно кашлял, словно человека выворачивало наизнанку.
Кафар торопливо оделся, вышел на веранду и увидел обессилено склонившуюся в углу Фариду. Он вдруг вспомнил, что не в первый уже раз слышит этот кашель; до сих пор он как-то не придавал этому значения, думал, что Фарида простудилась. А теперь сердце у него ушло в пятки. «Неужели забеременела?» – подумал он и со страхом посмотрел на ее живот. Халат, как все вещи Фариды, плотно облегал ее тело, отчего живот сейчас казался заметнее, выпуклей. Но Фарида выпрямилась, и живот ее снова стал таким, как обычно. Кафар облегченно вздохнул. «Нет, наверно, все же простудилась. Может, даже сегодня ночью. Разгоряченная, прямо из постели, ходила по дому в чем мать родила… Еще бы не простудиться…»
Он так ей и сказал, когда Фарида отправилась умываться на кухню. Лицо ее было совсем бледно, она еле держалась на ногах.
Фарида посмотрела на него с сердитым удивлением.
– Ты что, ослеп, что ли? Разве не видишь что простуда вовсе тут ни при чем?
– Да посмотри на себя – ты ведь заболела! Хочешь, я сбегаю позвонить, вызову «скорую помощь»?
– Господи, да не больна я, не больна!
– Как же не больна, когда…
– Ты что, и впрямь не понимаешь, отчего меня тошнит?
Кафар сглотнул слюну и отвел глаза в сторону. «Господи, пожалей меня, – взмолился он. – Ну сделай так, чтобы не была она беременной. Сделай что-нибудь! Лишь бы не была беременной!» Фарида прекрасно понимала, о чем он думает, почему так горестно скривился, и потому сказала, усмехнувшись:
– Поздравляю тебя, у нас будет ребенок.
– Зачем ты так шутишь? – Лицо Кафара исказила такая гримаса, что Фарида сначала даже перепугалась; но тут же подавила испуг и весело сказала, с удовольствием выговаривая каждое слово:
– С чего бы мне шутить, если я уже на третьем месяце.
– Но ведь ты же говорила, что тебе сделали какой-то укол, что теперь у тебя детей не может быть. – В отчаянии он схватился за голову.
Фарида громко расхохоталась:
– Слушай, да ты что, и в самом деле такая темная деревенщина? Да если б даже и были такие уколы – что я, с ума, что ли, сошла, чтобы в моем-то возрасте лишать себя материнства?!
– Значит, ты специально хитрила, морочила мне голову – только бы в твоих сетях запутался, да?
– Был бы у тебя ум, была бы воля – никто бы тебя не запутал. Я его, видите ли, в сетях запутала! Ты лучше вспомни, о чем мы с тобой каждую ночь говорили, когда ты лип ко мне, словно я сахарная, когда ты хихикал от радости! Помнишь, что я тебе в эти минуты говорила? Забыл? Ну, так я тебе сейчас все напомню. Когда ты по ночам, вот здесь, лепетал мне: «Фарида, милая, я так скучаю днем в университете без тебя, что сердце готово разорваться…» – разве не говорила я тебе тогда: «Не спеши, не жадничай, я твоя…» А ты закатывал глаза и спрашивал: «Навсегда?» И когда я отвечала: «Да, да, конечно, навсегда», – ты так облизывал меня всю от радости, что, казалось, счастливее тебя и не сыскать человека… Быстро же ты все это позабыл. Правильно я рассказываю или нет? Ну и что же, ты хочешь теперь сказать, что не понимал значения всех этих слов? Ну конечно, откуда тебе их понимать? Ты же, бедняжка, всю жизнь у себя в деревне только и видел красоток, провонявших скотом и навозом, а тут вдруг попал в объятия такого ангела, как я! Я понимаю: разве можно тут не потерять голову от счастья; разве тут можно что-то еще соображать!.. Ты и не соображал… Если б я тогда спросила у тебя: отдашь за меня жизнь? – тут же заревел бы, – что готов умереть прямо сию минуту… Или я опять что-то не так тебе говорю? Ну ладно, хватит. Нечего так хлопать глазами, готовься – скоро будешь отцом…
Пока Фарида говорила, Кафару страстно хотелось ударить ее.
Он сморщился, как от слез, и простонал:
– Фарида, родная моя, милая…
– Ладно, ладно, нечего причитать! Что ты, как нищий! Если так и дальше пойдет – будешь мне противен, как и Джабар.
Кафар был в отчаянии, он готов был сейчас кинуться перед ней на колени, чтобы умолять: можешь считать меня бабой, можешь считать дураком, хоть последним нищим, но только избавь от этой напасти… Может, он и сказал бы все это, но понял, увидев насмешку в глазах Фариды, что лишний раз без толку унизит себя…
– Может, избавимся от него? Я прошу тебя, Фарида…
– Да я скорее не от ребенка, скорее от тебя избавлюсь, ясно тебе? Да и с какой стати я буду «избавляться» – мама моя уже обо всем знает…
– Что? Твоя мать уже знает?
– Да, знает. Но то, что она знает – это еще полбеды. А вот не дай тебе бог дожить до того дня, когда дойдет до брата моего, до Балаги… – Фарида даже побледнела. – Он и тебя, и меня на, куски изрежет.
– Ну, и что же нам теперь делать? – спросил Кафар, запинаясь.
– А что делать? Нам теперь только одно остается…
– Ну что, говори.
– Жениться.
– Что-о?!
– Жениться.
– Ну, конечно, только этого еще и не хватало! Кафар хотел достойно ответить ей, но не было у него слов, которые не унизили бы его самого, успокоили бы сердце, и он не нашел ничего лучшего, как кинуться в свою комнату и запереться.
Фарида подошла к его двери и обидно рассмеялась:
– Ты что думаешь, что меня и защитить некому? Да если я захочу – завтра же будешь ползать передо мной. – Она рванула дверь. – Слышишь, сам за мной бегать будешь, умолять, чтобы пошла в загс.
В возбуждении он стоял у двери, ожидая, что будет дальше. Он услышал, как Фарида одевается. Потом хлопнула входная дверь. Ушла. Еще некоторое время Кафар выжидал – не вернется ли. Но Фарида все не возвращалась, и он осторожно открыл дверь, выглянул во двор – Фариды там не было Тогда он начал поспешно одеваться – бежать, бежать из этого дома… Нет, не из дома – бежать вообще из Баку. Только вот куда? И как же университет? Ах, да пропади он пропадом, этот университет. Лишь бы спастись, лишь бы избавиться от этой стервы… А что, если Фарида приедет за ним и в село?
До ночи блуждал он по городским улицам, задавая себе этот вопрос. Как сразу переменилась вся его жизнь, в один миг!.. Поднялся ветер, сек по лицу, по глазам острыми, как песок, снежинками. В конце концов, так ничего и не придумав, усталый, выбившийся из сил, он вернулся назад – ему верилось, что он все же как-нибудь сумеет уговорить Фариду. Но увидеться с ней так и не удалось – то ли ее до сих пор не было дома, то ли не захотела ему открывать.
Проснулся он от громкого стука в стекло. Ничего не соображая, Кафар сел на постели. Было еще очень рано. В окне ему видна была громадная, похожая на подсолнух, кепка, а под ней – пара маленьких, злых глаз, лицо, заросшее густой черной щетиной. Все это принадлежало мужчине лет тридцати – тридцати пяти, и мужчина этот кричал ему:
– Ну ты, чего глазами хлопаешь, как баран! Открывай давай, да побыстрей!
Кафар поспешно натянул брюки, рубашку, подошел к двери и тут остановился в нерешительности – мало ли кто это мог быть…
– Вам кого? – осторожно спросил он.
– Да открывай, открывай, это мой брат! – послышался из дома голос Фариды.
– Твой брат? – лицо Кафара вытянулось. – Что его в такую рань принесло?
А усатый по ту сторону двери снова заревел:
– Ты что там, как труп! А ну, шевелись, черт побери, от холода совсем уже дыхание перехватило!
Дрожащими руками Кафар открыл дверь. Усатый с ходу отпихнул его в сторону, прошел в комнату, снял свою похожую на подсолнух кепку и сбил с нее снег; потом задергался, как гусь, стряхивая снег с пальто, оббил о косяк сапоги; пол теперь был весь в снегу; снег тут же таял, растекался по полу лужами. Кафар и вышедшая из своей комнаты Фарида молча смотрели на эти лужи.
Усатый смерил долгим взглядом снизу вверх сначала сестру, потом уставился на Кафара и спросил сквозь зубы:
– Так ты и есть Кафар? Кафар пробормотал, запинаясь:
– Д-да, э-это я…
– Гм… Значит, Кафар – это ты. Отлично. Видя, что в лице у Кафара не осталось ни кровинки, Фарида решила прийти ему на помощь.
– Познакомься, Кафар, – улыбнулась она через силу, – это мой брат Балага.
Балага тем временем, не спуская с Кафара глаз, прохаживался по комнате. Хоть и маленькими были его глазки – взгляд их был таким острым, что казалось, будто они сверлят Кафара насквозь; он даже ощутил какое-то жжение в спине. Кафар все пытался поймать этот взгляд, поймать его выражение, но глаза Балаги так бегали, что ему это никак не удавалось. Вдруг Балага подскочил к Кафару и грубо схватил его за подбородок. Кафар вздрогнул; он хотел было вырваться, но не смог даже сдвинуться с места.
– Послушай, ты, чушка деревенская, – Балага несколько раз сильно встряхнул его за подбородок – Ты мне скажи – любишь ты мою сестру или так, решил поизмываться над ней?
– Да что я такого сделал? – с трудом прошептал Кафар.
Но тот сдавил его лицо еще сильнее.
– Ты что, глухой? Я тебя спрашиваю: любишь ты мою сестру или решил поиздеваться над ней? Ну, кого спрашиваю! – Балага отпустил его подбородок.
– Да, – прошептал еле слышно Кафар, – да…
– Что значит «да», послушай! Что ты хочешь сказать этим самым «да»? Издеваешься? Клянусь твоей жизнью – я тебя во имя чести так искромсаю, что самый большой кусок будет не больше твоего уха! – Для наглядности он схватил Кафара за ухо и больно вывернул его. – И ушки-то у тебя, как назло, такие маленькие! – Балага вытащил из-за голенища нож. – Ну, теперь-то хоть все ясно тебе?! Но тут между ними встала Фарида.
– Да любит он меня, Балага, конечно, любит.
– А ты отойди, не то прирежу вас обоих! Что он, немой, что ли? Пускай сам отвечает.
Губы Кафара пересохли – как ни облизывал он их языком, ни сухость, ни жар их не исчезали, казалось, они сейчас вспыхнут настоящим огнем. Фарида, не на шутку встревоженная, подавала ему глазами какие-то знаки: соглашайся, мол, соглашайся. Кафар наконец собрался с силами.
– Да, люблю, – выдавил он.
– Тогда идите оба за мной.
– Куда?
– К черту! Чего еще тебе не ясно? Моя честь не допустит, чтобы родная сестра жила с любовником, чтобы завтра, когда она принесет в подоле щенка, надо мной смеялась вся округа: «Смотри-ка, Балага, тебя весь город знает, до сих пор ты всех обводил вокруг пальца, а теперь тебя самого обвели – твоя родная сестра неизвестно от кого родила!..» Клянусь вашими жизнями, если хоть один человек скажет мне это – изрежу на куски и вас, и себя. Теперь поняли, нет? И шевелитесь давайте живее! Одевайтесь – и идите за мной!
Когда уже собирались выходить, Балага остановил их.
– Паспорта возьмите.
– Зачем? – растерянно спросил Кафар.
– Чтоб ты мог полюбоваться на них. С чем еще, по-твоему, надо идти в загс?
– Куда?
– Слушай, ты что, опять надо мной издеваешься? Балага снова потянулся к голенищу сапога, и Кафар тут же кинулся в свою комнату.
Впереди пошел Балага, сзади Фарида, а Кафар, как под конвоем, между ними – так они и спустились во двор. Старая Сона сметала снег у своих дверей; увидев их, она поздоровалась, но никто не ответил ей. Больше всего задело старуху, что Кафар не только не поздоровался – даже не посмотрел в ее сторону…
В тот день Кафар впервые в жизни решил напиться. Правда, и тут ему не повезло – как он ни старался опьянеть, забыть обо всем, ничего не выходило, хмель не брал его.
Домой он вернулся затемно. Тут ждало его новое испытание. Нет, дома теперь все было спокойно – Фарида не сказала ему ни слова упрека, Балаги не было видно. Теперь он даже сам хотел, чтобы Фарида нарвалась на скандал, спросила бы его, где это он до таких пор болтался – он бы тогда сорвал на ней всю свою злость, выложил бы все, что у него накипело… Но Фарида, будто ничего не замечая, быстро встала, помогла ему снять пальто, отряхнула его от снега, повесила в шифоньер и, улыбаясь, сказала: «Господи, да ты же совсем замерз». – «Замерз и замерз, тебе-то какое дело», – пробурчал он в ответ. Фарида и это спустила ему, с улыбкой продолжала ухаживать за ним. Тогда он снова не выдержал. «С чего ты взяла, что замерз, – сказал он, куражась. – Я назло тебе сидел в ресторане и пил…» Фарида, все так же миролюбиво улыбаясь, согласно кивнула: «Ну и правильно. В такую погоду что еще делать – только и пить…» Говоря все это, она откинула белоснежную, аккуратно отглаженную скатерть – под ней, на столе, оказался загодя накрытый ужин: чихиртма из курицы, котлеты, рисовый суп. Суп был на курином бульоне, сверху посыпан сушеной мятой, и аромат его мог позвать к столу и мертвого. Кроме того, на столе оказалась ваза с ярко-красными яблоками, блюдо с зеленью. «Где в такую пору она смогла найти кинзу и зеленый лук?» – подивился Кафар. Казалось, что эта сочная зелень выросла не зимой, а весной и только что сорвана с грядки.
Гасанага сегодня тоже был дома, но почему-то из комнаты матери не выходил. Фарида позвала его, он не отозвался. Она привела его, держа за плечо, повернула лицом к Кафару.
– Ну, давайте поужинаем все вместе.
Кафар хотел сказать ей как можно грубее: «Не нужно мне твое угощение», но вдруг он заметил, как напряжен Гасанага, как он отчего-то насупился, как дрожат его губы, – и сдержался. Он даже подошел к мальчику, погладил его по голове. Но Гасанага резким движением оттолкнул его руку. Кафар смутился. Он даже хотел было уйти, но Фарида остановила его.
– С этого дня он, – Фарида показала на Кафара, – твой папа.
– Папа? Ты что, все еще ребенком меня считаешь? Думаешь, я вообще ничего не соображаю? Я все прекрасно понимаю. Никакой он мне не папа, он твой любовник…
Фарида влепила сыну звонкую оплеуху. Гасанага заплакал, но даже не сдвинулся с места.
– Любовник, – выкрикнул он злобно. – Любовник!..
Фарида опять ударила его по щеке, но Гасанага, все так же не двигаясь с места, плакал и кричал, не останавливаясь:
– Любовник!.. Любовник!
Тогда Фарида пошла, принесла свой паспорт, раскрыла его перед Гасанагой.
– Вот, видишь? Смотри, смотри – с сегодняшнего дня он мой законный муж…
– Нет, – упрямо твердил Гасанага свое. Фарида его ударила, да так сильно, что мальчик упал. Кафар наклонился, чтобы поднять его, но тот сам тут же вскочил на ноги, извернулся и, влепив Кафару пощечину, бросился к двери.
– Гасанага, куда ты? – закричала Фарида. – Вернись!
Мальчишка, как был раздетый, кубарем скатился по ступенькам. Фарида кинулась за ним во двор, но было уже поздно – Гасанага несся сломя голову по улице.
– Вернись, оденься хотя бы! – крикнула ста, но Гасанага даже не обернулся. Долго простояла Фарида в надежде, что мальчик все же вернется. Он давно уже исчез из виду, мороз начал пробирать до костей, а она все стояла. Когда Фарида возвратилась в дом, у нее зуб на зуб не попадал; снег на волосах таял, стекая по щекам, казалось, Фарида плачет. И только немного погодя Кафар сообразил, что она и вправду плачет.
– Так и не вернула? – осторожно спросил он.
– Вернешь его, как же! Такой же упрямец, как и его отец… – Фарида горестно вздохнула и вытерла слезы.
…Гасанага, конечно, оказался у бабушки. Как ни упрашивала его Фарида, Кафар так и не поднялся вместе с ней в дом матери. Она ушла одна, но тут же и вернулась.
– Она не отпускает ребенка, – весело сообщила Фарида. – Ну и ладно, здесь ему даже лучше будет. И вообще – в такой снег, в такую метель из Чемберекенда[3]3
Чемберекснда – старый район Баку.
[Закрыть] сейчас в город трудно спускаться… Так что ему же будет лучше, если он пока останется здесь, верно?
Она хотела взять Кафара под руку, но он отстранился. К счастью, в этот момент показалось свободное такси. Кафар поднял руку, но Фарида снова прижалась к нему, заглядывая в лицо.
– В Баку такая погода не часто бывает, – сказала она, – давай лучше пешком пройдемся, а?
– Нет, холодно. К тому же я очень устал, да и к завтрашнему дню еще позаниматься надо…
Около них притормозило такси; вздохнув, Фарида забилась в угол машины, и до самого дома они не произнесли больше ни слова.
Еда на столе совсем остыла.
– Есть хочешь? – сухо спросила Фарида.
– Нет. Знобит меня что-то, пойду-ка я лучше лягу спать.
– Я тоже спать хочу. – Фарида пристально посмотрела на Кафара и улыбнулась. Но Кафар не принял ее заигрывания, отвел глаза в сторону. Кивнув ей на прощанье, пошел к себе.
Через окно на веранду он видел, как она исчезла в своей комнате, но вскоре опять вышла – в том самом халате в черный горошек. Верхние пуговицы халата были как всегда расстегнуты, и когда она убирала со стола, ему видно было, как колышатся в вырезе ее груди.
Кафар смотрел на нее и чувствовал, как знакомый жар охватывает все его тело; он не выдержал, отбросил одеяло в сторону; хотел было встать, спустил даже ноги, но пол был таким холодным, что ступни сразу начали мерзнуть. Подумав, он снова забрался под одеяло, отвернулся к стене, чтобы не видеть, что делается на веранде. Вот сейчас Фарида вышла из кухни… Прозвучали шаги в ее комнате… Теперь все тихо… Может, пойти к ней? Собственно, какое это теперь имеет значение – он может пойти, может не пойти – все же законный муж… Ладно, подождем, посмотрим, чем все это еще кончится… А чем кончится? Чем же оно еще должно кончиться, если через шесть месяцев на свет появится ребенок?.. А собственно, отчего бы ей самой не прийти сюда? А не придет – ну и черт с ней. И он к ней не пойдет, пусть остается одна… Еще пожалеет обо всем… Можно подумать, что он только о ней и мечтал…
Вдруг Кафар почувствовал какой-то приятный аромат. Что это, откуда? Такой аромат – можно совсем потерять голову. Самое странное, что им словно пропитана вся его постель… Ну да, конечно, это же аромат Фариды… Действительно можно голову потерять от этого запаха… Не зря же он иногда клялся ей: «Твой аромат прекраснее запаха всех цветов на свете. Я иногда чувствую его даже на лекциях».
Так. Вот и в ее комнате погас свет… Открылась ее дверь… Погас свет и на веранде. О, а теперь открывается дверь его комнаты…
Послышался легкий звук шагов, шорох одежды. Он почувствовал тихое дуновение воздуха. Совсем тихое дуновение.
Фарида подняла одеяло, забралась под него и обняла Кафара за плечи. Она покрывала поцелуями его спину, шею, волосы и все шептала, шептала:
– Ты что, хочешь спать один? Хочешь спать отдельно от меня? – Фарида перевернула его на спину. – Чего-чего, а этого ты никогда не дождешься! С сегодняшнего дня ты – мой законный муж. За-кон-ный!
Она впилась в его губы долгим поцелуем, а оторвавшись, сказала так громко, что, казалось, можно было слышать и во дворе:
– С сегодняшнего дня ты – мой за-кон-ный муж! А я твоя за-кон-ная жена! Понятно? Эх ты, деревенщина ты неотесанная! Когда я была чужой – так ты сам каждую ночь, как голодный волк, забирался ко мне. А теперь, когда я твоя жена, что же ты глаза-то закрываешь? Теперь мы можем спать друг с другом, не боясь никого. Понял, деревенщина!
Фарида произносила свое «деревенщина» так ласково, словно говорила ему «дорогой». Кафар крепко обнял ее.
– Что ты делаешь, Кафар!
Он так вздрогнул от крика Фариды, от неожиданности, что даже задел сломанной ногой о стену; нога заныла, и он спросил сердито:
– Что ты кричишь, змея тебя ужалила, что ли?
– Ты что наделал, а?
– Не пойму, что я такого наделал? – Кафар даже привстал в постели, огляделся – вроде бы ничего особенного, если не считать гипсовых крошек на простыне. Ладонью он начал сгребать их.
– Зачем ты расковырял свой гипс? Ты что, как мышь какая!
Кафар спокойно оглядел раненую ногу – верхний слой гипса, расцарапанный его ногтями, искрошился, бинты под ним разорваны в клочья.
– Что ты кричишь! Я же тебе говорил – нога там, в гипсе, совсем запарилась.
– Ну, заныл! Не ной ты, ради бога, противно даже слушать. Просила ведь тебя потерпеть, а ты… – Она в сердцах махнула рукой. – Э, да что я с тобой разговариваю, как будто с мужчиной. Всю жизнь только и делаешь, что ноешь! Чуть голова заболела – сразу ныть…
– Нет, честное слово, это становится невыносимым. Да будь же ты человеком, Фарида, пожалей меня! Разреши профессору снять гипс, я хоть вздохну посвободнее…
– Ну да, разреши! Они, Муршудовы, только этого и ждут: как увидят, что у тебя все в порядке – тут же исчезнут, а дочку твою срежут на экзаменах, и сядет она тебе на шею. Этого ты хочешь? Спрячь ногу-то под одеяло, спрячь!
Все эти годы, что он жил с ней, Кафар никак не мог понять: почему он так боится Фариды?
Сколько раз уже говорил себе: хватит, сколько можно терпеть ее выходки, ее грубость, сколько можно быть таким мягкотелым; даже клялся, что если Фарида еще хоть раз вздумает крикнуть на него – он тоже закричит, а коли уж и тогда не угомонится – побьет ее, как собаку. Но стоило Фариде очередной раз по пустякам поднять крик, как он снова отмалчивался, уходил куда-нибудь, лишь бы не слышать и не видеть ее… И самое грубое, что сумел он сказать ей за все эти годы, были слова: «У меня от тебя голова болит», над которыми она тоже потешалась вволю. Началось это едва ли не в самые первые дни совместной жизни, в те дни, когда Фарида, по ее собственному выражению, еще не успела показать ему своего настоящего лица. Однажды, когда она устроила ему скандал из-за скатерти, облитой чаем, он спокойно и ласково сказал ей: «Фарида, родная моя, зачем мы будет трепать друг другу нервы из-за всякой ерунды? Давай помнить, что все несчастья происходят как раз из-за нервов…»
