Текст книги "В тупике"

Автор книги: Сабир Азери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Очевидно… – пробормотал Махмуд. На сердце стало совсем тревожно, совсем смутно от этих неприятных речей. «Нет, тут что-то не так, – подумал он. – Но что именно?»

Слова профессора Касумзаде только еще больше усилили его смятение.

– Я же говорю, что таких людей, как Микаил-муаллим, надо всячески оберегать… А с ним недавно произошел трагический случай, Махмуд.

– Что же такое могло случиться?

– Его сын на машине сбил человека.

– И он, этот человек… он что – умер? – У Махмуда испуганно расширились глаза.

– Да нет, легкая травма. Кажется, перелом ноги. Но ты же знаешь, что такое перелом для современной медицины. Сущий пустяк! Или я не прав, Махмуд?

Махмуд только молча сглотнул слюну – его так и подмывало теперь спросить, кто же он, этот человек? Какое отношение все это имеет к нему, Махмуду?

– Знаешь, наш Малик… Сын нашего уважаемого академика. – Махмуду показалось, что между этими словами и теми, что последовали дальше, пролегли ровно сутки. – Он сбил на машине… твоего отца..

– Моего отца?!

Махмуд рванулся и побежал. Профессор Касумзаде побежал следом, сделал два-три шага за ними и академик Муршудов, но потом остановился, нажал кнопку звонка своей двери.

Махмуд ворвался к себе, увидел плачущих мать и сестру, распахнул дверь в соседнюю комнату.

– Отец!

Весь перебинтованный Кафар открыл глаза и улыбнулся.

– Что с тобой, отец? Как ты себя чувствуешь? – Махмуд опустился на колени, осторожно провел рукой по лицу, по ногам отца, почувствовал под одеялом гипс.

– Не бойся… теперь хорошо, – с трудом прошептал Кафар.

Махмуд обнял отцовы ноги и заплакал. Кафар бессильной рукой погладил сына по голове.

– Ну-ну, не плачь, – сказал он, – ничего страшного.

Профессор Касумзаде вошел вслед за Махмудом и, стоя на пороге, поздоровался с Кафаром.

– Это действительно так, – включился он в разговор. – Уже все выяснилось, особой опасности нет.

Махмуд встал с колен.

– Познакомься, отец. Это руководитель моей дипломной работы профессор Касумзаде. Заведующий кафедрой. Он услышал о том, что у нас тут случилось, вот и пришел тебя проведать.

Кафар напряженно улыбнулся, снова с трудом поднял веки и посмотрел на профессора:

– Большое спасибо, – прошептал он.

– Благослови вас аллах, – вмешалась в разговор Фарида, – вы причинили себе такое беспокойство!

– Ну какое там беспокойство, сестра! Это мой долг. Человек должен приходить на помощь ближнему. Не тревожьтесь, сестра, скоро ваш муж встанет на ноги. Если уж человека взялся лечить профессор Муршудов…

Фарида вспыхнула:

– Как Муршудов?! Он что, этот профессор – родственник тем подлым Муршудовым?

Профессор Касумзаде понял, что допустил оплошность, и поспешил исправить свою ошибку.

– Нет, нет, они только однофамильцы. – И тут же сменил тему. – А вашим сыном я очень доволен. Умница, работящий, молодец. Вы знаете, что я собираюсь оставить его в аспирантуре? Но аспирантура – полдела, главное – что будет с ним потом Так вот, академик Муршудов обещает устроить Махмуда преподавателем в наш институт… На этот раз Фарида промолчала, услышав фамилию Муршудова. Касумзаде тем временем повернулся к Чимназ.

– Ну, а эту красавицу, как я понимаю, зовут Чимназ, да? Махмуд говорил мне о сестре. Бог даст, поможем и ей поступить в этом году в институт. Наш Мур… Словом, один очень уважаемый, очень авторитетный товарищ готов взяться за это дело… А если возьмется – точно быть девочке в институте!

Фарида лишь вздохнула, промолчав и на этот раз, и посмотрела на дочь.

Глаза Чимназ заблестели каким-то странным лихорадочным блеском. Она сама почувствовала это и постаралась спрятать глаза от матери. Опустив голову, быстро прошла на веранду, умылась там, причесалась и, убедившись, что все в порядке, подала профессору Касумзаде чай.

– Одну минутку, я сейчас, – пробормотал профессор.

Он спустился во двор, достал из багажника машины какую-то корзину и вернулся обратно; Фарида, Чимназ и Махмуд в некотором изумлении наблюдали, как профессор ставит корзину в углу веранды.

– Это, так сказать, братский подарок. Я тут по базару немного прошелся… – Он повернулся к Чимназ, по лицу которой скользнула улыбка. – А теперь, красавица, я с удовольствием выпью твоего чаю. Если ты, конечно, не имеешь ничего против!

– Как вы могли такое подумать! – Не поднимая глаз, она сняла со стола старую скатерть, постлала свежую.

Профессор Касумзаде поднес стакан к губам.

– Пах-пах-пах, какой аромат! Ты его с чабрецом заваривала, верно, красавица?

– Да, – густо покраснела Чимназ.

– Обожаю чабрец. Давно мечтаю и дома с чабрецом пить, да все никак найти не могу.

Тут неожиданно для всех подал голос из задней комнаты Кафар:

– Дайте профессору чабреца с собой. Мать мне прислала недавно, так что, наверно, у нас еще есть.

– Да, у нас есть, – подтвердила Фарида.

– Ну вот и подари профессору, если он без чабреца жить не может. – Кафар устало умолк.

– Да нет, нет, что вы, я пошутил – Профессор залпом допил свой чай. – Спасибо тебе, дочка, замечательный чай.

И снова рассыпался в благодарностях, когда Фарида поставила перед ним на стол целлофановый пакет с чабрецом.

Когда красноречие профессора иссякло, наступило молчание. Никто не знал, чем поддержать разговор. Профессор Касумзаде еще раз похвалил чай Чимназ, а потом и ее самое:

– Наша Чимназ, похоже, будет очень домовитой. Чимназ, застеснявшись, схватила со стола стакан, из которого пил профессор, и сбежала на кухню – якобы мыть посуду.

Мало-помалу от всех этих благодарностей, этих похвал дочке Фарида растаяла; она с осуждением подумала о недоброжелательстве Кафара; в какой-то момент она даже забыла о трагедии, случившейся сегодня, и уже мысленно браниться начала. Он, Кафар, ленив еще с рождения – вместо того, чтобы зарабатывать деньги, как другие мужчины, занимается черт знает чем… Сам профессор Касумзаде, такой уважаемый, такой всемогущий человек, выбился из сил, расхваливая его дочку – а он и ухом не ведет… А между прочим, профессор вряд ли станет расхваливать Чимназ просто так. Может, присматривает невесту для сына? Или для какого-нибудь очень близкого родственника? Пусть присматривается, пусть! Разве может их Чимназ кому-нибудь не приглянуться? Вон она какая, как цветочек… А хорошо бы, если б профессор старался для своего сына…

И додумавшись до этого, Фарида сама принялась нахваливать дочку.

– Да-да, профессор, вы правы. Чимназ у нас такая работящая, такая работящая – на все руки мастерица. А знали бы вы, какие обеды она готовит. Так приготовит, что ешь, и наесться никак не можешь! Вот как я ее воспитала!..

– Честь вам и хвала, сестра, очень мудро поступили, очень мудро. Да сейчас домовитую девушку найти труднее, чем в Каспии лосося поймать!

Чем дальше, тем больше в Фариде крепла радостная уверенность в том, что она не ошиблась, что у профессора своя цель… Радовался и профессор – беседа потекла совсем в ином, чем вначале, направлении… Махмуд послушал, послушал, не выдержал и ушел к сестре на кухню, сделал вид, что занят там чем-то неотложным… Чимназ стояла подле раковины с посудой, делая вид, что моет ее, но зря текла вода: Чимназ застыла с блюдцем в руке и прислушивалась к разговору… Кафар же, стиснув зубы, наоборот – отвернулся к степе, лишь бы только не слышать елейного голоса профессора. А тот продолжал заливаться:

– Не могу я понять, о чем только думают матери таких девушек? Неужели же они не понимают, что не сегодня завтра их дочери придется жить в другом доме, нести заботы о семье, а кому-то, может, выпадет на долю заботиться еще и о свекре со свекровью? – Профессор пристально посмотрел на Фариду, и Фарида окончательно уверилась, что не ошиблась в своем предположении.

И таким же елейным голосом ответила ему:

– Если бы все матери думали об этом заранее – теперешние семьи не разваливались бы от малейшего дуновения, как карточные домики. Матери во всем виноваты, матери…

– Ах, как вы правильно изволили это заметить, сестра. Не зря ведь говорят: выбирая девушку, посмотри, какая у нее мать.

– Да, да, это и впрямь так. Только что поделаешь, если некоторым девицам, которые и вовсе ничего не умеют, везет, а нашей Чимназ словно черная кошка дорогу перебежала… Мне, знаете, уже все родственники, все знакомые уши прожужжали – отдавай да отдавай ее замуж. Нет-нет, я ничего такого особенного не имею в виду, ни о чем не беспокоюсь, но я всегда говорю: даже и не приставайте – не выдам ее, пока институт не окончит.

– И прекрасно мыслите, как настоящая мать. Девушке в наше время высшее образование еще нужнее, чем парню.

– Да что же делать, если именно тут кошка и перебежала девочке дорогу? Уж как она в прошлом году намучилась! Экзамены сдавала, оценки получила хорошие, и вот тебе, пожалуйста, осталась в конце концов ни с чем.

– Ну, на этот счет не беспокойтесь. Бог даст, теперь и этот вопрос у вас решится.

– Не знаю, не знаю… Я уже больше никому и ничему не верю. Многие так – сначала обещают, а как подходит время экзаменов, – глядишь, никого рядом и нет.

Теперь уже Фарида пристально посмотрела на профессора. Касумзаде понял значение этого взгляда и веско сказал:

– Нельзя всех одним аршином мерить, сестра. Если я говорю – значит, на что-то рассчитываю. Вот увидите, все будет просто замечательно.

– Если б аллах услышал ваши слова! – Фарида вдруг прислушалась к чему-то. – Ох, извините, я сейчас. – И выбежала на кухню.

Все это время, пока они с хозяйкой обменивались любезностями, профессора Касумзаде беспокоила мысль о том, почему не участвует в их разговоре Махмуд – как ушел на кухню, так больше и не появился… А он бы очень не помешал сейчас, Махмуд. Сам профессор не решался заговорить с парнем, боялся, что если они опять вернутся к происшествию с Кафаром, настроение у семейства резко переменится. Самого этого… Кафара бояться, кажется, – не стоит, он, похоже, человек скромный. Тут, по всему судя, жена командует. А у нее мы слабую струнку уже нащупали… Да, не обижайся на меня, Кафаркиши, за то, что я о тебе так думаю. Смотри, сколько полезного ты сделал, сломав всего лишь одну ногу: дочка в институт поступит, сын – в аспирантуру и молниеносно защитится, ну, а жена при этом еще и Муршудовых оберет как следует. Да, но почему все-таки прячется Махмуд? Что случилось?

Тишина вокруг начала не на шутку беспокоить профессора. Он встал, прошелся из угла в угол, заглянул в заднюю комнату, где лежал Кафар. Услышав звук чьих-то шагов, Кафар повернулся к двери и – посмотрел на профессора с такой злобой, что тот совсем растерялся и забормотал:

– Доброе утро, Кафар-киши, братец.

То ли от боли, то ли от гнева лицо Кафара исказила гримаса.

– Хорошо ли ты спал?

Кафар опять ничего не ответил профессору, больше того, снова отвернулся к стене.

– Извини, что потревожил, я вижу, ты хочешь спать… Спи, отдыхай, дорогой, не буду тебе больше мешать. – И профессор Касумзаде осторожно прикрыл за собой дверь.

– Куда ж вы, профессор? – С ложкой в руке выглянула из кухни Фарида. – Вот-вот обед будет готов…

– Нет-нет, благодарю вас, я не голоден. У меня еще одно важное дело. Если не возражаете, я пойду, а потом, попозже, загляну к вам еще раз.

Фарида крикнула Махмуду, чтобы он проводил гостя. Махмуд спустился вместе с профессором во двор и долго не возвращался. А когда вернулся, мать ни о чем не стала его расспрашивать, потому что пришел он таким расстроенным, что даже не заглянул к отцу.

Кафар проснулся среди ночи. Голова по-прежнему гудела, но все это можно было терпеть; сильнее всего донимал зуд в больной ноге – он был просто нестерпимым. Кафар царапнул ногу поверх гипса, но зуд от этого, казалось, становился только сильнее.

Фарида спала у окна на диване и, как всегда, всхрапывала во сне. Кафар негромко окликнул, жену, но она, конечно же, не проснулась.

Кафар вспомнил те далекие годы, когда они еще не были женаты, когда он был квартирантом у Фариды.

…Он обошел тогда вдоль и поперек все улицы в Баку, входил в сотни дворов и застенчиво спрашивал: «У вас никто не берет квартирантов?», пока не попал на Нагорную.

Был здесь маленький дворик, посреди которого росло старое тутовое дерево. Ствол дерева покосился, и ветви его тянулись к лестнице дома, стоящего напротив, словно дерево хотело подняться вверх по ступеням и войти внутрь через окно.

Какая-то полная женщина, со смуглым и очень красивым лицом, гладила белье на столе, что стоял под этим самым деревом. Не увидев во дворе никого, кроме нее, Кафар смутился еще больше, застенчиво потупился и поздоровался. От неожиданности, от звука чужого голоса женщина даже вздрогнула, чуть не выронив утюг, и вместо того, чтобы ответить на приветствие, сказала сердито:

– Ну что тебе? Чего хочешь? Кафар спросил еле слышно:

– Простите, сестра, у вас во дворе никто не берет квартирантов?

Смуглая женщина (а это и была Фарида) оглядела Кафара с головы до ног – он хоть и не поднимал глаз, но чувствовал, как пристально разглядывает она его. Был конец августа, самые жаркие дни в Баку, город был похож на раскаленную жаровню, зной заливал и этот маленький дворик; правда, в тени тутового дерева было немного прохладнее, но все равно, дышать было нечем и в этой тени. Асфальт так раскалился, что Кафар чувствовал его жар даже сквозь подошву. Тень только укрыла дворик, асфальт был еще мягким от жары, и Кафару казалось, что его ноги мало-помалу увязают в нем.

А молодая женщина по-прежнему молчала, смущая его своим пристальным взглядом. «А ведь симпатичный парень, черт бы его побрал, – думала она про себя. – Худой, правда, но, судя по всему, жилистый… А застенчивый – прямо чище девушки. Сдать, что ли, ему комнату?!»

Кафар, так и не дождавшись, когда она заговорит, пробормотал наконец:

– Значит, никто? Тогда извините.

Он повернулся, чтобы покинуть этот дворик, но женщина вдруг остановила его:

– Эй, куда же ты? Разве не ты сказал, что ищешь квартиру?

– «Ищешь» – не то слово, у меня уже мозоль от расспросов на языке, ноги отваливаются. Куда ни зайдешь, везде одно и то же говорят: берем девушек… А до начала занятий всего четыре дня осталось… Прямо уже и не знаю, что делать…

– Ты что – студент?

– Да, сестра, уже студент.

– А из каких краев?

– Из Гянджебасара.

– В первый раз слышу. Ну, и кто у тебя там – мать-отец, братья-сестры, да?

– Отца нет, только мама.

– А братьев-сестер много?

– Много. – Кафар улыбнулся. – Нас восемь человек.

– Молодцы… И что они, часто в Баку ездят?

– Да нет…

– И правильно делают. Что тут, в Баку, хорошего? Смотреть не на что.

– Никуда не ездят. Разве только раз в два-три года сестру навестят…

– Сестру? А сестра где?..

– Сестра? Сестра в Сумгаите живет, замужем. И брат еще один – в Гобустане инженером на карьере работает. Раньше и его иногда навещали…

– Раньше навещали, а теперь что ж?

– Теперь нет… У жены его характер тяжелый, не любит она гостей.

– Что ж ей, бедной, делать, видно, довели вы ее!

– Никому мы не надоедаем! – Кафар обиделся и повернулся, чтобы уйти, но Фарида придержала его за руку.

– Ишь ты, какой обидчивый. Выходит, ты еще и гордец? Что-то ты мне все больше нравишься. Ну, и что будет, если я тебя возьму квартирантом?

– Вы? – Кафар снова поднял голову, но на этот раз взгляда не отводил – молодая женщина смотрела на него совершенно серьезно.

– Я. У меня две комнаты, одну тебе сдам. Но с условием.

– На любые условия согласен.

– Значит, так: предупреждаю тебя заранее, чтобы к тебе никто не ходил. Ясно? А то знаю я вас, деревенских: стоит одному хоть чуть-чуть зацепиться – как тут же все и стекаются. И не подумают даже, что ему, несчастному, самому спать негде. И чтобы никаких друзей-товарищей сюда не водил! Ясно?

– Ясно…

– А не то…

Но что должно было последовать за этим «не то», выяснилось позже, уже после того, как Кафар посмотрел комнату. Комната была прекрасная, просторная, с высоким потолком, светлая – окно на веранду, аккуратная, с обстановкой: железная никелированная кровать, старый комод, стол, маленькая этажерка для книг, два стула.

По другую сторону была еще одна комната, тоже с окном на веранду, но Фарида не стала ее показывать. Сказала только: «Там мы спим, я и сын».

Комната Кафара имела выход прямо на лестницу. Это было удобно: можно ходить свободно, никого не тревожа…

Они договорились, что Кафар переедет к ней послезавтра, двадцать девятого августа, а пока перекантуется у брата в Гобустане.

И вот когда Кафар уже попрощался, Фарида и объяснила ему, что должно было последовать за этим ее «не то…»

– И запомни: чтобы все было, как договаривались, не то… Не то мой брат Балага на куски тебя изрубит!

Он пожалел о том, что перебрался к Фариде, в самую же первую ночь. И пожалел не из-за брата-драчуна, нет, совсем из-за другого.

Вернулся он в тот день с занятий усталый, утомленный.

В соседней комнате еще горел свет, слышались голоса Фариды и ее сына.

Кафар уснул почти сразу, но спать ему удалось недолго – разбудили голоса, по-прежнему доносившиеся из соседней комнаты; иногда там слышались какие-то крики. Окончательно проснувшись, Кафар посмотрел в окно – на веранде темно, свет у Фарады погашен. Но если там не было света, если там спали – что за голоса он слышал?

Сквозь стену между комнатами ему явственно слышался чей-то разговор, но как ни напрягался Кафар разобрать, о чем же там говорят, ему не удавалось. И вдруг он совершенно отчетливо услышал, как кто-то закричал: «Вон отсюда! Убирайся, негодяй!»

Похоже было, что кричит Фарида, но голос был каким-то сдавленным, хриплым. Неужели это действительно она? Но почему Фарида кричит? Что случилось? В дом забрался вор?

Дрожа всем телом, Кафар на цыпочках подкрался к стене и приложил к ней ухо. Странно – теперь не было слышно ни звука. Паническое возбуждение еще сильнее овладело им – неужели Фариду задушили?

Ноги еле держали его. Если это и вправду вор, что же теперь он, Кафар, должен делать? Ведь вор, наверное, вооружен! Скорее всего, наверняка вооружен – не полезет же человек в чужую квартиру с голыми руками! Кафар постоял еще немного, прислушиваясь, но так ничего и не услышав, решился – на цыпочках подошел к своей двери, осторожно приоткрыл ее и, уже выходя из комнаты, спохватился, что он в одном нижнем белье. Кафар вернулся назад и, надевая брюки, вспомнил, что вечером, когда ужинал, видел на столе большой нож. Он вышел на веранду и нашел этот нож. Стояла звездная ночь, ярко светил месяц; он подождал, пока глаза привыкнут к свету; сквозь окно луна освещала и комнату, где спала Фарида. Как ни страшно ему было заглядывать туда, он прижался лицом к стеклу и тут же, вздрогнув, отпрянул, потому что снова раздался сдавленный крик Фариды: «Почему ты не отстанешь от меня? Уберешься ты или нет?»

Кафар сжался, ожидая, что ответит тот, с кем разговаривает Фарида. Но ответа не последовало. Крепко сжимая нож, Кафар еще раз заглянул в комнату, обернулся из предосторожности. Пусто и по-ночному тихо было во дворе.

Дрожь понемногу отпускала Кафара, мало-помалу он взял себя в руки и, все так же поглядывая назад, тихонько позвал:

– Фарида-баджи,[2]2
  Баджи – сестра, уважительное обращение к женщине.


[Закрыть] а Фарида… – и отпрянул от двери, весь обратившись в слух, прижался к стене. Фарида молчала, не было слышно и звука чьих-нибудь шагов. А ведь если бы в комнате был кто-то посторонний – обязательно зашевелился бы… А что, если этот посторонний тоже затаился? Подождав, Кафар снова позвал тихонько:

– Фарида-баджи!

Снова она не ответила, не произнесла ни слова, только захрипела вдруг так, словно ее и впрямь душили. Кафар постучался в дверь.

На этот раз он добился своего – разбуженная Фарида медленно, как лунатичка, шла к двери. На ней была светлая ночная сорочка с пуговицами на вороте; сейчас пуговицы были расстегнуты, лунный свет падал прямо на нее, и потому Кафару с его места ясно были видны полные белые груди Фариды, просвечивающие сквозь ткань темные пятна сосков.

– Кто там? – крикнула Фарида. – Эй, ты, кто это там? Гасанага, Гасанага! – и тут же поправилась, закричала еще громче: – Кафар, эй, Кафар!

Кафар тут же отозвался, но она, видно, не услышала его, стояла, пытаясь через дверь понять, что за человек таится по ту сторону. Кафар горячо зашептал ей:

– Не бойся, Фарида-баджи, это я, Кафар.

– Ты? – недоверчиво переспросила Фарида.

– Да, да, я. Не бойся.

– Зажги свет, выключатель рядом с дверью, справа.

Кафар протянул руку, и яркий свет лампочки залил веранду.

– Ну, и что с тобой случилось, что ты среди ночи разблеялся? – набросилась на него Фарида, накидывая халат. – «Баджи, баджи»!

Она только теперь вспомнила, что сорочка у нее распахнута на груди, и медленно, будто и не обращая на Кафара никакого внимания, принялась застегивать ворот. При этом ее движении полы халата разошлись, и взгляду Кафара открылись ее бедра – такие же полные и белые, как груди…

Не зная, куда девать глаза, Кафар сглотнул слюну и выдавил с трудом:

– Я… Мне… Вы очень меня напугали, Фарида-баджи.

– Вот это да! Слушай, кто кого напугал, я тебя или ты меня?

– Вы так меня напугали…

– Ну и ну! Каков гусь, а! Сначала посреди ночи ломится с ножом в руке к женщине, а потом на нее же все сваливает! И даже не провалится от стыда сквозь землю!

– Честное слово, отцом клянусь, я правду говорю! Совсем не за тем вас разбудил, о чем вы подумали…

– Интересно, а зачем же еще приходят среди ночи к одинокой женщине? А? Скажи на милость? Молчишь! А ведь, небось, и не подумал даже, что будет, если старая Сона увидит или Гасанага проснется! Да ведь после этого Балага и тебя, и меня на шашлык пустит. Подумал ты об этом своей пустой башкой? А?

Кафар наконец улучил момент, избавился от ножа, положил его на стол.

– Я спал уже, и вдруг меня будит крик… Слышу, ты с кем-то ругаешься… Гонишь кого-то: «Убирайся отсюда, подлец!» – так ты кричала… А потом, слышу, ты задыхаешься, хрипишь… Я сначала и не знал, что думать, а потом думаю, может, воры к ней забрались – душат, убивают…

Губы Фариды тронула улыбка; она опустилась на диван, прикрыла колени полами халата. Но улыбка тут же и сбежала с ее лица.

– Не придавай особенного значения, – тяжело вздохнула она. – Будешь теперь слышать вроде бы и драки, и крики… Не обращай внимания – это я во сне… Бывает… Ладно, иди, давай, спать, иди. – И тихо, словно сама с собой говорила, добавила: – Правильно сделал, что разбудил… Такой плохой сон снился…

Кафар вернулся в свою комнату, снова улегся в постель, но заснуть ему не удавалось очень долго…

Не могла уснуть и Фарида, все ворочалась с боку на бок; на Кафара она уже не сердилась, даже посмеялась про себя: «Черт бы этих мужиков побрал, надо же, с какой жадностью смотрел на меня». Она откинула одеяло, снова расстегнула пуговицы рубашки, сладко потянулась и легла ничком, прижимая подушку к груди. «Проклятый, весь сон разогнал!» Она снова повернулась на спину, огладила себя ладонями. Грудь горела, как в огне; она отбросила одеяло, но и это не принесло облегчения – жар охватил все ее тело. Она спустила ноги, прошлась, чтобы успокоиться, по комнате. Но жар, охвативший ее тело, становился все сильней. «Сукин ты сын! Откуда только ты свалился на мою голову!» Но потом вдруг задумалась: а с чего же она так злится-то на Кафара, за что его-то ругает? И сердце ее наполнилось такой мучительной, такой безысходной печалью, что сразу перехватило горло и, не в силах сдерживаться, она горько разрыдалась. Чтобы ни Гасанага, ни Кафар за стеной не слышали ее рыданий, Фарида, сотрясаясь от слез, снова бросилась на постель, зарылась лицом в подушку. «А все этот негодяй Джабар! Не захотел стать мужем, как полагается, вот и страдаю я теперь одна-одинешенька в расцвете лет», – подумала она и зарыдала еще сильнее…

…Фарида готовила обед, когда Кафар вернулся с занятий. Заслышав его шаги, она вышла из кухни, и они столкнулись на лестнице. На Фариде было новое ситцевое платье – белое в черный горошек, она только-только сшила его. Платье плотно обтягивало ее полноватую фигуру и очень шло ей – даже подруги на работе в один голос сказали об этом, а уж от них-то похвалы не очень дождешься. Да она и сама чувствовала, что платье удачное, – на улице все мужчины, даже совсем сопливые молокососы не могли оторвать от нее глаз… Сейчас Фариде удалось как-то так лихо повернуться на лестнице, что встрепенулась под ситцем ее туго обтянутая грудь. Кафар замер на мгновение, смутился, хотел молча прошмыгнуть к себе, но Фарида кокетливо остановила его:

– А что, в ваших краях здороваться при встрече не принято?

Кафар смутился еще больше.

– Д-добрый вечер, Фарида-баджи. Фарида расхохоталась.

– «Добрый вечер»! Да какой же сейчас вечер, когда еще день в разгаре!

– Извините, Фарида-баджи, добрый день.

Она в ответ тряхнула головой, преграждая путь к двери Кафаровой комнаты.

– Кажется, я тебя больше не пугаю по ночам?

– Нет, не пугаешь. – Кафар отвел глаза: его словно ожег странный блеск в глазах Фариды; он решительно обошел ее и сказал, уже стоя в дверях:

– А где у нас Гасанага? – Но Фарида не ответила.

Кафар сел за стол, разложил книжки и вдруг затосковал. Ему страшно хотелось поговорить с Фари-дой еще а чем-нибудь, все равно о чем. Переодевшись, он вышел на веранду.

– Почему же все-таки не видно Гасанаги?

– Да спит он. Нездоровится что-то, утром еле подняла, даже опоздала по его милости на работу. Ладно еще начальник цеха у нас человек хороший, всегда в таких случаях в положение входит.

Тут Фарида заметила, что Кафар снова исподтишка разглядывает ее, и опять повернулась перед ним так, чтобы пошла ходуном грудь.

– Как, по-твоему, идет мне новое платье? – спросила его Фарида.

Кафар опешил от этого неожиданного вопроса.

– Не понял…

– Я спрашиваю, идет мне платье, нет? – Фарида вдруг повернулась перед ним, да так резко, что Кафар почувствовал на лице приятную свежесть поднятого ею ветерка, а с этим ветерком – и аромат ее тела.

– Идет, – улыбнулся Кафар.

– Только правду говори!

– Не просто идет, а очень идет! Ты в этом платье на бабочку похожа.

– Что-о?! На что похожа? На бабочку? Да разве бабочки такие бывают? – Она махнула рукой где-то возле своих полных, но очень стройных бедер. – Ты только посмотри, какая я громадная!

– Во-первых, ты не такая уж и громадная. Во-вторых…

– Ну-ну, договаривай!

– А во-вторых, твоя полнота нисколько тебя не портит, потому что. – Тут Кафар покраснел.

– Потому что что?

– Потому что у тебя очень красивая фигура. Фарида посмотрела на него и, видно, сжалившись, заговорила совсем о другом.

– Ты, помнится, рассказывал, что у тебя сестра в Сумгаите живет?.. Сестра старше тебя?

– Нет, моложе.

– Моло-оже? А что ж так быстро вылупилась из скорлупки?

– Да ее умыкнули… А так – она всего на полтора года младше меня. Только я после школы еще и в армии служил…

– И что – вправду прямо так и умыкнули? Похитили?

– Ну… если девушку добром не отдают… или начинают парню всякие невозможные условия предъявлять, ну, там, выкуп большой, денег много требуют, вещей, – тогда не то что украдешь.

– Ты тоже свою любимую красть будешь?

– Если добром не отдадут – да. – Кафар улыбнулся. – Но я постараюсь такую полюбить, чтобы все по-хорошему вышло.

Вдруг Фарида задала неожиданный вопрос:

– Ну, а если… а меня ты смог бы украсть, а, Кафар?

– Что?

– Не расслышал, что ли? Я спрашиваю – меня бы ты мог похитить? А?

– Нет. – Кафар опять залился краской и стоял, нервно облизывая губы.

– Почему? – спросила она, как-то уж слишком серьезно глядя на Кафара. Но тут же, не дожидаясь его ответа, поторопилась обернуть все в шутку. – А, ну да! Конечно, как бы ты украл такую громадную женщину? Я рядом с тобой – как верблюд против цыпленка. У тебя и сил-то на такую, как я, не хватит. Ну, скажи честно, хватит силы?

– На то, чтобы тебя украсть? Нет, не хватит, пожалуй.

– Я это и без тебя знала. – Как ни показалось ему это странным, настроение у Фариды заметно испортилось, дальше уже накрывала она на стол молча, не глядя на него.

На обед у нее была курица, судя по всему, не инкубаторская – кости белые-белые.

Фарида наполнила две тарелки, одну поставила перед Кафаром, другую – перед собой; он отодвинул свою.

– Спасибо, я не голоден.

– Ишь ты, не голоден! Можно подумать, вас там, в университете, вместо занятий пловом угощают! Или, может, там есть девушка, которая тебя подкармливает?

Кафар улыбнулся.

– Где они, такие девушки?

Фарида ела без особого аппетита, Кафар так и не притронулся к своей тарелке. Он пил чай, исподтишка наблюдая за Фаридой. Верхние пуговицы ее платья были расстегнуты, в вырезе виднелась ее пышная белая грудь.

– Ты купила это платье? – спросил он для того только, чтобы нарушить молчание.

Фарида удивленно посмотрела на него. – А что такое?

– Красивое очень.

– Сама сшила. Никогда готовых платьев не покупаю.

– Надо же, как ты хорошо умеешь шить! Настроение Фариды улучшилось.

– Зря я, что ли, на швейной фабрике работаю? Они там, на фабрике, тоже моей работой довольны.

Фарида, не доев, собрала со стола и налила себе чаю.

Кафар встал.

– Большое спасибо. Если ты позволишь, я пойду теперь позанимаюсь.

– Иди, – пожала плечами Фарида, – можно подумать, что его здесь насильно удерживают… Ну и недотрога же ты, – вдруг улыбнулась она, глядя на Кафара, – слова ему не скажи – тут же обижается. – Кафар тоже улыбнулся. – Ладно, давай договоримся: если по ночам буду храпеть, мешать тебе – буди, разрешаю. Жалко мне тебя только – не выспишься еще, а потом на лекциях ничего не поймешь…

– И ругаться не будешь, если разбужу?

– Нет, не буду. Только буди по-человечески, тихо, осторожно. Чтоб ни старая Сона, ни Гасанага не услыхали. Договорились?

– Договорились.

Они разошлись по своим комнатам. Кафар смотрел в книгу, а думал совсем о другом: «Интересно, что она теперь делает? Отдыхает или занята чем-то?» Кафар не удержался, подошел к двери, приоткрыл ее – Фарида все еще была на кухне. Занятия совсем не лезли в голову, но Кафар все же заставил себя вернуться за стол.

…Он оторвался от книг, когда на улице начало смеркаться. В комнате Фариды горел свет, проснувшийся Гасанага возился на веранде с игрушечной машиной – он гудел, свистел, кричал:

– Посторонись! Люди, отходите с дороги, а не то вас машина задавит!

Фарида прикрикнула на него:

– Да замолчишь ты или нет! Голова уже трещит от твоего крика.

Гасанага на минутку умолк, но потом снова загудел, засвистел, закричал: «Уходите с дороги! Разбегайтесь!»

Дверь во флигеле старой Соны была раскрыта настежь, а сама она поливала двор, чтобы хоть немного стало прохладней. Вечерний сумрак только-только еще начал приглушать зной, и вода тут же испарялась – от асфальта поднимался пар, и чувствовалось, что старая Сона задыхается от этого пара; лицо ее стало совсем морщинистым, свободной рукой она держалась за сердце Губы старухи шевелились – судя по всему, она ворчала, но голоса ее не было слышно.