Текст книги "Забирая дыхание"

Автор книги: Сабина Тислер

Наступила осень. Сузанна не хотела этого признавать, но не далее как вчера она еще полчаса сидела на балконе и читала. А уже сегодня ураган бушевал на улицах города, срывал листья и принес с собой дождь.

Погода вполне подходила к настроению Сузанны. Расследование трех случаев убийства в Берлине стояло на месте, и даже связь с мертвецами на острове Джилио не дала никаких новых результатов. Убийцу, который действовал без разбора, который выбирал жертвы абсолютно случайно, вряд ли можно было остановить. И даже в гомосексуальной среде ничего выяснить не удалось, ведь Бастиан Герсфельд не проявлял подобных наклонностей. По крайней мере, в этом были убеждены его родители.

В это утро она пришла на работу раньше обычного. Мелани молча намазала «Нутеллу» на бутерброд, схватила сумку-мешок и умчалась в школу. Сузанна, после того как привела кухню в порядок и проветрила квартиру, отправилась в бюро. Обычно она начинала работу только в десять, но в бюро могла лучше использовать свое время, чем дома.

Почта пришла в четверть десятого. Она сразу же узнала письмо. Тот же конверт, тот же короткий адрес.

Дрожащими руками она открыла конверт. Опять набор букв, как в первый раз, и это привело ее в ярость. Это же чистейшей воды трудотерапия, словно полиции больше нечем заняться! А еще в маленьком пластиковом пакетике, похожем на защитную оболочку для почтовых марок, была прядь волос.

«Еще один анализ ДНК. Он играет с нами! Чувствует себя неуязвимым. Кажется себе великим».

Впрочем, могло быть и так, что он присылал чужие образцы ДНК. Хотя понимал, что полиция сравнит анализы. Значит, еще одно мероприятие по трудотерапии.

Третьей возможностью было то, что он хотел, чтобы его воспринимали всерьез, и посредством своей ДНК пытался убедить полицию не склоняться к мысли связать его письмо с каким-нибудь случайным любителем погреться в лучах чужой славы.

Ее привело в недоумение то, что образцы волос были черными. Однако как на месте убийства Йохена Умлауфа, так и там, где погиб Манфред Штеезен, они нашли несколько светлых волосков. Возможно, он покрасил волосы и уже был черноволосым, когда убил Бастиана Герсфельда. Вот еще одна игра.

– Бен! – пронзительно закричала она.

И только не услышав ответа, она вспомнила, что Бен, во-первых, в это время никогда не появляется в бюро, а во-вторых, что он сегодня взял отгул.

– О боже! – воскликнула она, вскочила на ноги, сорвала со спинки стула сумочку, бросила туда конверт, выскочила из бюро и захлопнула за собой дверь.

На стоянке перед комиссариатом Сузанне пришлось сделать пару маневров, что дополнительно привело ее в бешенство, и наконец она на полном ходу помчалась к квартире Бена. Несмотря на утренние пробки, ей понадобилось на это всего лишь двадцать минут.

Бен жил в квартале постройки семидесятых годов, что она считала ужасным. Там были помещения от двух до пяти комнат. Стандартные квартиры, окна из пластика, одинаковые балконы, заурядные ванные комнаты и дешевые встроенные кухни.

Очевидно, Бен заметил ее потрясение, когда однажды пригласил ее на спагетти, потому что столовая была на ремонте.

– Н-да, – сказал он. – Наверное, не высший класс – жить здесь. И моя квартира тоже не дворец, но зато из окна открывается вид на город и я даже могу наблюдать закат солнца. Цена на отопление держится в пределах разумного, соседи редко бывают дома, лифт работает, а на лестничной клетке необычайно мало граффити. Что еще надо?

– Тут ты прав, – поспешила согласиться с ним Сузанна. – Я об этом как-то не подумала.

Большим плюсом квартиры Бена было то, что на стоянке перед домом всегда были свободные места. Причем все равно, – когда сюда заехать – в пять часов вечера или в три ночи. В то время как у себя Сузанна иногда полчаса курсировала по параллельным улицам, пока наконец находила место на стоянке, хотя уже потеряла надежду и собиралась поставить машину возле Фолькспарка и ехать домой на такси.

И сейчас она остановилась перед домом и принялась беспрерывно звонить ему в дверь.

Прошла вечность, пока Бен недовольно отозвался через переговорное устройство:

– Да?

– Это я, Сузанна. Ты можешь меня впустить?

– Сейчас? Ты с ума сошла? Во-первых, у меня выходной, во-вторых, я еще сплю!

– Я знаю. И все же… Пожалуйста, Бен, это очень важно!

– Ты можешь прийти через полчаса?

– Нет. Ты думаешь, я буду полчаса сидеть в машине только потому, что тебе требуется столько времени, чтобы натянуть джинсы? Бен, мне до лампочки, убрана твоя квартира или нет. Мне также не нужен кофе. Но я должна с тобой поговорить!

– О чем? – простонал Бен.

– Мы что, будем вести дискуссию через домофон? Проклятье! – Сузанна постепенно приходила в ярость. – Сейчас же открой! Не заставляй меня стоять на улице!

Бен нажал на кнопку, и Сузанна влетела в дом.

На Бене, когда он открыл дверь, были джинсы и футболка. «Ну вот, – подумала Сузанна, – он все же успел надеть штаны. Так к чему было все это возмущение?» Однако лицо Бена было белым как мел, и Сузанна подумала, что он, наверное, полночи не спал.

– Привет, Бен. Извини, что врываюсь к тебе в выходной день, но мы опять получили письмо и нужна твоя помощь. Уже сегодня. А не завтра.

Она бросила куртку на стул, стоявший возле гардероба, и, не дожидаясь ответа, пошла в гостиную.

– Хочешь кофе? – заикаясь, сказал Бен, нервно проводя рукой по волосам.

– С удовольствием.

Сузанна уселась на кушетку и была настолько занята тем, чтобы, не повредив и не помяв, вытащить письмо из сумки, что в первый момент даже не заметила особу, которая стояла в открытой двери спальни.

И только услышав очень знакомый, но непривычно тихий голос, произнесший: «Хай, мама!», Сузанна подскочила, словно ее ужалил тарантул, и ошеломленно уставилась на дочь, которая босиком, одетая в одну лишь просторную мужскую рубашку, стояла всего в метре от нее. И хотя Мелани вроде бы небрежно опиралась на дверь, выглядела она намного скованнее, чем обычно. Ее волосы были такими же растрепанными, как и волосы Бена, и так же, как и он, она время от времени смущенно убирала их с лица. Еще никогда дочь не казалась Сузанне такой ранимой, такой юной и испуганной, как в этот момент.

И еще никогда она сама не чувствовала себя такой беззащитной и испуганной.

– Ага, значит, вот как, – сказала она наконец, и Мелани кивнула. – Значит, мы можем прекратить игру в прятки.

– Гм…

– Ты прогуливаешь школу или как я должна это понимать?

– Ты ошибаешься. Все сегодня отправились на какую-то идиотскую экскурсию, что-то похожее надень походов. А мне это не нужно. Кроме того, это дело добровольное.

Сузанне вдруг стало плохо, и она была благодарна Бену, который зашел в комнату с кофейником в руке.

– Ты можешь сделать мне одолжение и одеться? – сказала она.

Мелани едва заметно кивнула и исчезла в спальне.

Бен молча налил кофе.

– Сколько тебе лет? – Сузанна раздраженно посмотрела на Бена. Ее неуверенность уже исчезла.

– Тридцать один.

– А Мелани – семнадцать.

– Почти восемнадцать.

– Хорошо, почти восемнадцать. Если бы ты в расследованиях был таким чертовски щепетильным и аккуратным!

Сражение началось, и Бен моментально нанес ответный удар:

– Я считаю, что ты не должна валить все в одну кучу. При расследовании ты ведь не смешиваешь дела друг с другом.

– О’кей, будем говорить начистоту. Моя дочь на четырнадцать лет моложе тебя. Ты считаешь, что это нормально?

– Поначалу я тоже думал, что это будет проблемой. Но все оказалось не так. Наоборот, кое в чем Мелли намного опережает меня.

– Например?

– Ты обязательно хочешь знать подробности?

– Нет. – Сузанна застонала. – Иначе мне будет еще хуже, чем уже есть.

Бен помолчал, потом сказал:

– Мне очень жаль, что ты узнала все таким образом. Мы хотели сами тебе рассказать. Правда, мы еще не решили, когда и как, но точно не так.

– Как деликатно! – Сузанна никак не могла избавиться от саркастического тона. Это и ее сбивало с толку, но она ничего не могла изменить. – И как давно это началось?

– Почти пять месяцев назад. Мелли ждала перед комиссариатом, чтобы забрать тебя с работы. – Бен ухмыльнулся. – Но у тебя были какие-то дела, ты задерживалась, и я сказал об этом Мелли. А потом мы пошли пить кофе. Это вышло случайно. Я видел ее несколько раз, но никогда не думал, что с ней можно так чудесно поговорить. Вот так все и произошло.

– Значит, это я виновата во всем?

– Значит, да.

Бен засмеялся, и Сузанна почувствовала, что тоже расслабилась.

Мелани, полностью одетая, вошла в комнату, налила себе кофе и подсела к ним.

– Я бы с удовольствием сказала: «Мне очень жаль, мама!» – но не получится, потому что я ни о чем не жалею. Потому что так, как сейчас, – это классно!

– Может быть. Но мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть к этой мысли. Если я вообще когда-нибудь привыкну к тому, что моя дочь и мой коллега… О боже!

Мелани села рядом с матерью и обняла ее. Нежный жест, которого Сузанна уже месяцы или, может быть, годы не знала, но которого ей ужасно не хватало. Поэтому она тоже обняла дочь. Ей с трудом удавалось сдерживать слезы, выступившие на глазах.

Бен какое-то время молчал, потом осторожно спросил:

– А что случилось? Почему ты приехала?

Сузанна освободилась из объятий дочери, шмыгнула носом и указала на конверт.

– Принцесса снова написала нам. Опять в форме загадки. Тут нужен ты. Пожалуйста, это нужно расшифровать как можно быстрее!

Бен посмотрел на Мелани.

– Я не умею. Я и в прошлый раз не разгадал эту загадку. Но зато это прекрасно делает твоя дочь.

Мелани кивнула:

– Покажи.

Потрясенная Сузанна отдала ей письмо. Мелани взяла его и села за письменный стол Бена. Ей не понадобилось и десяти минут, чтобы расшифровать текст:

«Я не сообщил о своем возвращении. Приношу многочисленные извинения. Как-то невежливое моей стороны. Однако вы, конечно, уже и сами это заметили. Прилагаю маленький и очень личный подарок».

Сузанна и Бен посмотрели друг на друга.

– «Маленький и очень личный подарок» – это прядь волос. В этот раз в черном цвете. Хоть что-то для лаборатории. Однако он становится каким-то ручным. Глядишь, однажды пригласит нас на кофе.

– Я считаю его невыносимо высокомерным, – пробормотал Бен, внимательно разглядывая прядь волос в пластиковом пакетике. – Так и хочется ему врезать! А если бы он спросил за что, то получил бы еще.

Сузанна невольно улыбнулась и встала.

– Значит, это будет продолжаться. Думаю, мы должны быть готовы ко всему. Я сейчас поеду в бюро. Мы увидимся завтра в девять утра в комнате для переговоров.

Бен поднялся.

– Нет, я тоже приеду на работу. Через час я буду там.

Сузанна кивнула:

– Хорошо. Да, кстати, Мелли, спасибо за расшифровку. При первой же возможности ты должна объяснить мне, как это делается.

Сузанна взяла сумку, куртку и направилась к двери. Ей очень хотелось сказать что-нибудь еще, и она в нерешительности остановилась. Мелани и Бен ожидающе смотрели на нее. В конце концов она пробормотала: «Пока!» – повернулась и вышла из квартиры.

В машине она задумалась над тем, какие чувства на самом деле бушуют у нее в душе, потому что настоящей злости по отношению ни к Мелани, ни к Бену она не испытывала. А потом ей стало стыдно. Она сама себе показалась мещанкой, которая ревновала дочь к ее другу.

Два человека, которые были ей ближе всего как в личной жизни, так и в работе, вдруг оказались в тесной связи друг с другом.

Она больше не была ни центром мироздания, ни начальником.

Она оказалась в стороне и снова осталась одна.

Начался дождь. Сначала легкий, затем все сильнее и сильнее. Сузанна остановилась перед комиссариатом, положила голову на руль и задумалась, правильно ли она поступает.

Через десять минут ливень прекратился. Так и не найдя ответа на этот вопрос, она вышла из машины и побежала в бюро.

 
Когда мне было шестнадцать лет, я тихо сказала: я хочу,
Я хочу быть большой, хочу побеждать,
Хочу быть радостной, никогда не врать,
Когда мне было шестнадцать, я тихо сказала: я хочу.
Хочу все – или ничего.
 
 
Для меня должен идти дождь из красных роз,
Мне должны повстречаться все чудеса,
Мир должен преобразиться
И оставить свои, заботы для себя.
 

Все это время он держал себя в руках, но когда в маленькой часовне зазвучала записанная на магнитофон песня Хильдегарт Кнеф – громко и в первоклассном качестве, он больше не смог сдерживать слезы. Он сидел в первом ряду и громко рыдал. Плотина была прорвана, и ему было все равно, что подумают друзья и знакомые. Да и, собственно, все знали, как сильно он любил мать.

Светлый дубовый гроб был украшен зеленым плющом и красными розами, огромное количество венков и цветов покрывали пол церкви.

«Мы всегда будем любить тебя», – было написано золотыми буквами на шелковой ленте его букета, а ниже изящным шрифтом – «Матиас и Александер».

Алекс на похороны не пришел. Место рядом с Матиасом было свободно, и от этого ему было больно. Наверное, каждому бросилось в глаза, что внук не пришел на похороны бабушки. На пустом деревянном стуле лежала одинокая красная роза, которую теперь никто не бросит на гроб.

«Я с ним поговорю! – поклялся Матиас. – Что позволяет себе этот парень?!»

Наискосок от него сидела Тильда, и время от времени он почти физически ощущал ее горящий взгляд на своем плече. Очевидно, она хотела ему что-то сказать, но у него не было никакого желания с ней разговаривать. Не сегодня. Не в такой день, когда на него и так все обрушилось.

Может быть, она разозлилась, что он не пригласил на похороны всю свору фон Дорнвальдов лично. Матиас разослал безымянные уведомления о похоронах, чтобы для него было неожиданностью, кто приедет на похороны в Берлин, а кто – нет. Общество, собравшееся по поводу траура, оказалось более чем достаточным, и это его устраивало.

Перед гробом стоял портрет Генриетты размером шестьдесят на сорок сантиметров. На момент съемки ей исполнилось пятьдесят лет, но выглядела она как необычайно красивая женщина лет сорока.

Матиас не мог на нее насмотреться.

 
Но все же все было прекрасно, но все же все было прекрасно,
И мне хочется все пережить еще раз.
Но при этом я точно знаю, при этом я точно знаю.
Что такое может быть всего лишь один раз.
 

Когда священник стал говорить о необычайном человеке – Генриетте фон Штайнфельд, которую никто и никогда из присутствующих в этой часовне не забудет, он даже не прислушивался. Он смотрел на нее, пытаясь понять, что потерял.

Ее, свою богиню.

После траурной церемонии он почувствовал огромное облегчение. Правда, слезы все еще катились по его лицу, но так было нужно. Он страдал, он был в трауре, он не мог справиться со своей болью. Ни один человек в мире не мог бы вынести подобной огромной потери. Никто не был несчастнее его, никто так не нуждался в сочувствии, как он, и весь мир должен был не только заметить это, но и подобающим образом принять к сведению.

Он первым последовал за гробом и, как только траурная процессия вышла из церкви, сразу же надел темные очки.

– Я могу с тобой поговорить? – тихо спросила Тильда, после того как священник попрощался с ними.

– Да, – недовольно ответил Матиас. – В чем дело?

– В Алексе.

– Да, ну и что? Ты не знаешь, почему он не пришел?

– Он работает, Матиас. Он попытался взять отгул, но ему не дали. Его не отпустили. Ты же знаешь, как это бывает.

Матиас кивнул.

– Не получается у него ничего в «Раутманнсе», Матиас. Ты знаешь это заведение только как клиент и не имеешь ни малейшего понятия, что там происходит на самом деле. Это сущий ад. Хуже, чем в гостинице. И Алексу там очень плохо.

Некоторые из присутствующих подошли к ним попрощаться.

– Тильда, мы не могли бы обсудить это в другой раз? Я сегодня проводил мать в последний путь, и, видит Бог, сейчас у меня совсем другое в голове. Кроме того, у меня, как видишь, нет ни возможности поговорить с тобой, ни времени. Я позвоню в ближайшие дни, о’кей?

– Нет, не о’кей! – прошипела Тильда. – Я считаю, что это очень срочно. Алекс угробит себя там, ему нужно немедленно уходить, но он не решается уволиться.

– Почему?

– Из-за тебя, черт возьми! Ты устроил его на работу, и он думает, что должен тебе что-то доказать. Он будет чувствовать себя неудачником, если бросит эту работу, ты это понимаешь? Но он уже не может. Его там унижают, он больше не выдержит. Если кто-то и может ему помочь, то это ты!

– Как только у меня будет время, я с ним поговорю.

У Тильды от возмущения отнялась речь. У нее так много наболело, ей хотелось рассказать Матиасу обо всем, что она услышала от Алекса. Их сын был в клетке со львами, и его медленно и с наслаждением разрывали на кусочки. А у Матиаса не было времени! Как всегда!

Она молча смотрела на него. В ее взгляде отчаяние сменялось яростью.

– Я позвоню тебе, – добавил Матиас.

Тильда повернулась и не попрощавшись ушла.

В доме выдержать было невозможно, Матиас едва не сошел с ума. Он слышал, как мать ходит по гостиной, слышал радио, которое целый день играло в кухне. Он слышал ее шаги на лестнице и звон посуды, ему даже казалось, что до него доносится запах жареного лука. Какую бы еду Генриетта ни готовила, она всегда начинала с того, что поджаривала лук.

Пару раз он сбегал по лестнице вниз, потому что был уверен, что она позвала его.

В спальне еще чувствовался запах ее ночного крема, а в ванной все выглядело так, будто она в любой момент войдет сюда и будет чистить зубы.

При этом ее не было здесь уже несколько недель.

Ее присутствие становилось просто невыносимым.

Он начал паковать ящики для переезда. Искал вещи, которые могли понадобиться ему в Монтебеники. Немного посуды, полотенца, пылесос и моющие средства, постельное белье, косметика для ванны, книги, которые он собирался прочитать еще несколько месяцев или даже лет тому назад. Две настольные лампы, свечи и подсвечники, будильник и несколько фотографий, которые он всегда любил, но которые уже никогда не увидит его мать. Он ходил по дому и время от времени укладывал в ящик какую-нибудь мелочь.

Затем он упаковал два чемодана с одеждой, которую не хотел оставлять в Германии. Для новой жизни, которая должна была помочь ему забыть свою богиню.

А потом он позвонил Джанни.

– Я приеду завтра вечером, – сказал он. – Скорее всего, около восьми часов. Давай встретимся в моей квартире.

Джанни согласился.

Этого оказалось достаточно. Больше Матиасу ничего не было нужно, чтобы пережить остаток дня и ночь до отъезда.

В пол-одиннадцатого вечера Матиас зашел в ресторан «Раутманнс».

– Buonasera[91]91
  Добрый вечер (итал.).


[Закрыть], Карло, – подчеркнуто любезно приветствовал он официанта. – Come va?[92]92
  Как дела? (итал.).


[Закрыть]

– Tutto bene, grazie[93]93
  Все хорошо, спасибо (итал.).


[Закрыть].

Матиас уселся за стол, довольно долго читал меню и наконец заказал ужин из четырех блюд и бутылку «Бароло».

– Мой сын еще работает? – спросил он, диктуя Карло свои пожелания.

Карло кивнул:

– Si, si[94]94
  Да, да (итал.).


[Закрыть].

– И как долго еще?

– До конца рабочего дня. До полуночи или позже. Как получится.

– А когда он сегодня начал работать?

Карло пожал плечами и взглянул на потолок, словно раздумывая.

– Я не знаю. Но когда я пришел в двенадцать, он уже был здесь.

Значит, Тильда права. У Алекса снова был рабочий день продолжительностью от четырнадцати до шестнадцати часов, а эти свиньи даже не отпустили его на похороны бабушки.

Еще никогда ужин не казался Матиасу таким длинным, еще никогда каждый глоток не давался с таким трудом. Его рецепторы, отвечавшие за вкус, были отключены, и он не мог отличать рыбу от мяса.

Бутылку вина он уже давно выпил, но не хотел больше ничего заказывать. Через несколько часов ему надо уезжать. Он никак не мог дождаться, когда же снова увидит Джанни. Только мысль о нем могла улучшить его настроение в данный момент.

Постепенно ресторан пустел. Матиас выпил два эспрессо и съел три ricciarelli[95]95
  Ричарелло, сорт миндального печенья (итал.).


[Закрыть].

По крайней мере, он мог еще чувствовать вкус марципана и миндаля.

– Ты что, не можешь втолковать своему отцу-пидору, чтобы он не заявлялся сюда перед закрытием и не заказывал самое сложное меню? – заорал Маевски на всю кухню. – Как по мне, пусть приходит в восемь часов. Но нет же! Мы уже наводим порядок, и тут появляется эта царственная особа и всем приходится прыгать вокруг него!

Алекс вздрогнул. Он сказал «отцу-пидору»! Перед всеми. Этого он Маевски никогда не простит. Еще слово, и он даст ему в морду. Внутренне Алекс уже настроился на это.

Повара засмеялась.

На всякий случай Алекс еще раз просмотрел чеки, но там не было невыполненных заказов на овощи. Если не случится чего-то непредвиденного, то на сегодня он работу закончил. Алекс продолжал убирать рабочий стол, который и так уже был доведен почти до совершенства. Как на полу, так и на сверкающей хромом печке не было ни крошки, никаких пятен или брызг. Ему нужно было только заняться чугунными частями плиты.

И тут появился Маевски. С, бокалом пива в руке, пятым или шестым за вечер. И это была только репетиция.

– А ну, лежачий больной, – заорал Маевски, – бегом притащи сюда ящик морковки, ящик огурцов и приготовь их на завтра! Может, твой отец снова окажет нам честь, а он это определенно любит! – Он громогласно расхохотался, и снова несколько поваров засмеялись вместе с ним.

Алекс молчал, но уже готов был взорваться.

– Да ты не обращай внимания, лежачий! – орал Маевски. – В конце концов, пидор не тот, кто трахает, а тот, кого трахают!

Одни повара от восторга принялись лупить ложками и поварешками по столу, другие завопили: «Круто! Оближи меня жирно, я такого еще не видел!»

Но Маевски и этого было мало. Он пошарил в ящике с фруктами, которые были доставлены сюда для завтрака, нашел подгнившую дыню и изо всех сил швырнул ее в только что вымытую кафельную стенку над рабочим местом Алекса. Дыня разлетелась на куски, и перезрелая мякоть забрызгала кафель, плитку, печь, рабочий стол и пол.

– Ой! – Маевски изобразил испуг и прижал ладонь ко рту. – Твое грязное стойло чуть-чуть испачкалось. Как жаль! Придется помочь тебе навести чистоту!

С этими словами он вылил пиво на плиту Алекса, и оно расплылось между присохшим жиром и остатками дыни.

Лицо Алекса побагровело, но он ничего не сказал и начал заново отчищать свое рабочее место.

Маевски пришел в хорошее настроение и начал громко распевать песню, которую мурлыкал себе под нос весь длинный рабочий день, чем ужасно действовал на нервы всему остальному персоналу, которому категорически запрещалось петь или насвистывать:

 
В одной неведомой стране
В не очень давние времена
Была известна одна пчела,
О которой говорили все вокруг,
И эта пчелка, которую я имею в виду,
Зовется Майяяяяяяяяя,
Маленькая, нахальная, хитрая пчелка Майяяяяяя.
Майя летает по свету
И показывает нам то, что ей нравится.
Мы сегодня встретим нашу подружку – пчелку Майю,
Эту маленькую нахальную пчелку Майю.
Майя, все любят Майю,
Майя, Майя, Майя, Майя, Майяяяяааа…
 

Конечно, Алекс знал, что он здесь. Карло не мог не сообщить об этом, но сын не показывался. Матиас знал, что Алексу будет неприятно, если его отец появится на кухне, и, вероятно, он рассердится. Но Матиасу было уже все равно. Когда последние гости собрались покинуть ресторан, он встал и не спеша отправился на кухню.

Он толкнул двустворчатые двери, похожие на двери в салуне, облокотился о стойку, на которой обычно готовые блюда ожидали, пока их заберут, но которая сейчас была пуста, и с улыбкой огляделся.

– Чудесного вечера! – громко сказал он.

Никто из мотавшихся здесь с озабоченным видом поваров не отреагировал на эти слова, и лишь самый молодой через некоторое время обратил на Матиаса внимание, вытер руки о полотенце, свисавшее из кармана брюк, и медленно подошел к нему. – Да?

– А разве господина Маевски нет?

– Есть, есть. Он сейчас придет.

– А Алекс?

– Он тоже.

– Хорошо, тогда я подожду минутку.

Повар пожал плечами и стал собирать свои вещи.

Пару секунд спустя Маевски уже стоял с двумя бокалами пива перед Матиасом. Он сунул один ему в руку и широко ухмыльнулся.

Какая радость! – воскликнул он так, что каждый мог бы понять, насколько неприятен шеф-повару визит клиента на кухню. – Что вас занесло в нашу святую обитель? Надеюсь, не жалоба?

– Нет-нет. Еда была хорошая. Очень хорошая.

– Ну и отлично. – Маевски поднял свой бокал. – Я рад после окончания работы выпить с постоянным гостем. На здоровье!

Матиасу совсем не хотелось после вина вливать в себя еще и теплое пиво, кроме того, он его терпеть не мог. Но он все же пригубил из своего бокала, в то время как Маевски одним глотком выпил сразу половину.

– Я слышал, вы путешествовали, – заметил Маевски без особого интереса.

– Да. Небольшой круиз. Я уже несколько дней в Берлине, но завтра утром снова уеду. В Италию.

– О, как прекрасно! В bella Italia![96]96
  Прекрасная Италия! (итал.).


[Закрыть] Я с большим удовольствием поехал бы с вами.

Матиас уже слышать не мог это идиотское «bella Italia». Почти везде можно было наткнуться на эти слова, словно издатели газет и журналов, фильмов и книг не могли придумать на тему Италии ничего более оригинального. Одновременно он представил, как едет на юг вместе с этим жирным Маевски, и от одной этой мысли содрогнулся.

– Вам что, холодно здесь, в кухне?

– Нет-нет, я просто немного устал. Это был тяжелый день. Вы, конечно, слышали о том, что я сегодня похоронил мать.

– Да-да, я припоминаю. Алекс что-то такое говорил.

– Почему нельзя было дать ему отгул? – спросил Матиас чуть резче, чем собирался. – Он очень любил свою бабушку и даже не смог попрощаться с ней.

– Боже мой! – Маевски поднял руки, словно защищаясь. – Так получилось. Парню малость не повезло. Дружба дружбой, а производственные планы – это производственные планы. И их не так-то просто изменить.

– Неужели вы не могли проявить гибкость?

Прежде чем Маевски успел ответить, как собирался, – так, чтобы Матиас заткнулся, – подошел Алекс и разрушил все его планы. Алекс был раскрасневшийся, вспотевший, и Матиас подумал: отчего это? Он что, злится или просто перетрудился? Похоже, и то и другое.

– Что тебе здесь надо? – наехал он на отца.

– Я говорю с твоим шефом. Это что, запрещено?

– О чем?

– О похоронах бабушки, на которые ты не смог прийти.

– Оставь это, отец! Пожалуйста, оставь это и занимайся собственным дерьмом!

– Я говорю с кем хочу, когда хочу и о чем хочу. Это понятно?

Алекс повернулся и вышел из кухни. В это время уже никого, кроме них двоих, в кухне не осталось, все закончили работу. И Матиас спросил себя, уйдет ли Алекс домой, не сказав ему больше не слова.

Карло зашел в кухню, увидел, что Маевски и Матиас еще стоят там, и хотел выйти, но Маевски указал ему на свой пустой бокал. Карло кивнул и пошел к бару.

– Смотрите, мой дорогой друг, – вернулся Маевски к теме похорон, поскольку у него было достаточно времени, чтобы продумать свою речь. – У меня сегодня возникла большая проблема. В этом заведении и в этом стаде свиней, собственно, каждый день возникает проблема. И если я говорю «стадо свиней», значит, я имею в виду стадо свиней, и, к сожалению, я не могу исключить из него вашего сына. Но сегодня здесь все просто кипело! Пять из одиннадцати поваров в настоящее время отсутствуют по причине болезни, ученики начали работу только четыре недели назад и пока не имеют ни о чем ни малейшего понятия, поставка лосося для вечернего меню не состоялась – этот жирный мешок вообще на приехал, вдобавок в этом аду появился дополнительный заказ. Шестьдесят человек, группа туристов из Тель-Авива, все хотят питаться a la carte, и, конечно, еда должна быть кошерной. Для всех все блюда должны быть поданы одновременно, хотя как минимум у сорока из них есть особые пожелания, и начинается: «Ах, пожалуйста, можно сделать мне крокеты вместо жареной картошки? А вместо брокколи смешанный салат? Рыбное филе, пожалуйста, без соуса, и, пожалуйста, запеките его в духовке с сыром». И так далее, и так далее… Сплошные особые пожелания. Такая группа – это суперкатастрофа! И черта с два я дам отгул одному из поваров только для того, чтобы он мог бросить горсть земли вслед своей бабушке. Нет, мой дорогой, этот номер не пройдет!

Матиасу высокомерный тон шеф-повара показался невыносимым и наглым, хотя сам Маевски, конечно, этого не замечал.

И поскольку у Матиаса не было ни малейшего желания и далее беседовать с этим пролетарием, он лишь кивнул, на большее у него не хватило сил.

Карло принес еще пива, которое Маевски моментально схватил и жадно отпил из бокала.

Карло удалился.

В ресторане было тихо. Очевидно, все повара ушли, и Алекс, наверное, ушел тоже.

Маевски был полностью сосредоточен на поглощении пива – глоток за глотком, без перерыва вливая его в себя, чтобы достичь уровня алкоголя, при котором он мог расслабиться.

В необычайно тихой и безлюдной кухне было нечто таинственное и призрачное.

– Ну что ж, я должен попрощаться с вами, – сказал Матиас и отставил в сторону свой бокал, где осталась половина пива. – Завтра утром я собираюсь уехать. Если движение будет не слишком интенсивным и я не попаду в пробку перед Флоренцией, то вечером уже окажусь в Тоскане и буду сидеть с вашим коллегой в итальянской остерии.

Маевски сидел, уставившись в свой бокал.

– Приятного путешествия.

Матиас удивился, заметив, что глаза Маевски за несколько минут налились кровью, словно он пропьянствовал всю ночь. Значит, ему не надо прилагать особых усилий, чтобы достичь уровня, который позволяет забыть, что он – безнадежный неудачник, жизнь которого потерпела крушение.

– Доброй ночи, – сказал Матиас и вышел из ресторана через зал.

Карло тоже нигде не было видно.

Холодный ночной воздух пошел ему на пользу. Он пару раз глубоко вздохнул и направился к своей машине. Жаль. Матиас надеялся, что до отъезда ему удастся спокойно поговорить с Алексом, но этого, увы, не произошло.

Он попытается дозвониться к нему – в конце концов, им ведь не надо будет читать друг другу романы по телефону. Может, Алекс расскажет ему, каким представляет свое будущее. Если он вообще представляет, что это будущее у него будет.

Дойдя до машины, Матиас на секунду задумался, не вызвать ли такси. После бутылки вина и половины бокала противного теплого пива он рисковал попасть под проверку полиции, и тогда о свидании с Джанни можно будет забыть.

Риск был очень большим.

Его сердце дико колотилось, потому что до того, как он познакомился с Джанни, таких мыслей у него не возникало.

«Я нужен Джанни, – подумал он, – я его принцесса. Я забочусь о нем, я его лучший друг. Счастливым он может быть только со мной. Он не сможет жить без меня, и я не хочу его разочаровать».

Он вставил ключ в замок зажигания и поехал.

Было ноль часов тридцать четыре минуты.