Текст книги "Забирая дыхание"

Автор книги: Сабина Тислер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Роза всегда считала, что хорошо знает людей, но даже она попала впросак с этим робким карабинером.

Разочарованная и обиженная, она медленно шла домой. Она чувствовала себя бессильной и слабой, ее бьющая через край энергия и прямая, гордая походка исчезли. При взгляде на ее сгорбленную спину и печально опущенные плечи можно было подумать, что она на десять лет старше, чем есть на самом деле.

Нери появился в обеденный перерыв.

– Роза, мне очень жаль, что я вчера вечером не пришел. Но это было просто невозможно. Я не смог тебя предупредить.

– Да, – резко ответила она, – ты не мог.

– Не мог, потому что… – Нери сглотнул. Ему было ужасно стыдно. – Приехала моя жена. Она была на пароме, который попал в аварию. Она хотела своим визитом сделать мне сюрприз.

Этого Роза не ожидала. Она была просто ошеломлена.

Этот негодяй, значит, обманул ее и оказался женатым!

– Как же тебе удалось так быстро, словно по волшебству, вытащить семью из шляпы? Я считала, что у тебя нет семьи.

– Я и сам не знаю, почему так тебе сказал. У меня это вырвалось, потому что ты показалась мне такой волнующей.

Она рассмеялась коротким, горьким смешком.

– Знаешь, Нери, исчезни отсюда!

– Роза, я так сожалею! Мне действительно очень жаль. Моя жена останется здесь только на выходные, а потом все снова будет хорошо, правда?

Роза встала перед ним, и ее глаза гневно блеснули:

– Уйди с глаз моих, Донато Нери, и никогда больше здесь не показывайся!

Нери сокрушенно посмотрел на нее, но ее взгляд остался твердым и холодным.

Тогда он повернулся и, не говоря ни слова, покинул квартиру Розы.

52

Минетти только приготовил себе кофе с молоком и обмакнул в чашку круассан, как зазвонил телефон. Это было совсем некстати. Хватит и того, что он все утро просидел на службе, потому что Нери по-прежнему занимался злосчастной аварией парома, но кофейный час – это было для Минетти святое. Поэтому он задумался, снять трубку или пусть телефон звонит дальше, но потом с тяжелым сердцем все же решил подойти к аппарату. В это нехристианское утреннее время, в двадцать минут десятого, могло произойти что-то важное, потому что друзья решались звонить ему только после одиннадцати утра.

В соответствии с этим он недовольно представился, нелюбезно рявкнул: «Пронто!»[76]76
  Слушаю! (итал.).


[Закрыть] – и вздрогнул, когда услышал, что звонят коллеги из уголовной полиции Германии. С того момента, как Нери вчера вечером рассказал ему о факсе из Берлина, он в глубине души уже боялся этого.

Комиссар Сузанна Кнауэр поздоровалась с ним и подключила переводчика, который значительно облегчил их беседу.

Минетти был благодарен ей за это. Он терпеть не мог объясняться с кем-то, кто не говорит по-итальянски.

– Вы получили мой факс? – дружелюбно начала Сузанна.

– Ну конечно. И должен сказать, что я с трудом верю, что ДНК убийцы в Берлине идентична с ДНК, которую мы нашли здесь, на острове.

– Это правда. Это очень странно, но все же это горячий след, по которому мы обязательно должны пойти.

– Конечно. – Минетти надеялся, что сеньора Кнауэр не услышала его тихого вздоха.

– Значит, человек, которого мы разыскиваем, был на Джилио или все еще находится там. Кроме того, он прислал нам открытку с острова. Это говорит о чудовищной и наглой заносчивости. Страха быть схваченным у него явно нет. И он также не страдает от недостатка самоуверенности.

– О! – Минетти невольно ухмыльнулся. Это было очень изящно сформулировано.

– Мы хотим попросить вас о помощи, комиссарио Минетти. Есть ли возможность установить, проводил ли приблизительно три недели назад какой-нибудь немец отпуск на Джилио?

– О Мадонна! – простонал Минетти. – Это очень, очень сложно. Когда мы получили ваш факс, то, разумеется, сразу же принялись за работу. Это означает, что мы перевернули небо и пекло. На острове тринадцать гостинец. Мы сразу же их проверили.

Он сам удивился, как легко слетела с его губ такая наглая ложь.

– Ну и что? – нетерпеливо спросила Сузанна.

Минетти окунул круассан в кофе и громко, с наслаждением, отхлебнул из чашки. Ему было все равно, услышит ли это его коллега, – в конце концов, он не просил ее звонить в это время. За эту короткую паузу Минетти принял решение рассказать о золотой скрепке. Таким образом поиски – по крайней мере теоретически – можно было бы немного сузить, потому что на острове было много немцев, которые проводили здесь отпуск летом. И Минетти не хотел, чтобы эта синьора Кнауэр заявилась сюда и подняла еще больше пыли.

– Мы, кстати, на месте преступления, то есть на месте, с которого сорвались и разбились насмерть оба парня, нашли золотую скрепку для денежных купюр. С инициалами M&S. Это о чем-нибудь вам говорит?

– Нет. Но знать это хорошо.

– Впрочем, это еще не доказательство. Скрепка может принадлежать кому угодно. У нас ежедневно сотни туристов, приезжающих на один день. В зависимости от времени года. И все совершают прогулки по скалам.

– Понимаю.

– В гостинице не зарегистрировался никто, к кому могли бы подходить эти инициалы. Но это, конечно, ни о чем не говорит. Человек, которого вы разыскиваете, мог записаться под любой фамилией.

На другом конце провода пару минут было тихо. Минетти знал: сейчас он занимается тем, что вдребезги разбивает надежды своей коллеги. Однако его это не смущало.

И он продолжил:

– Конечно, тут масса частных квартир. Но, между нами говоря, на острове Джилио живут бедные люди, и здесь никто не сдает квартиры официально. Все это проходит мимо налоговой инспекции. Это значит, что здесь вы не найдете никого, кто дал бы вам честный ответ. И даже если такое случится, то это точно так же, как в гостиницах: фамилии могут не соответствовать действительности.

Минетти услышал, как переводчик негромко рассмеялся.

– И это говорите вы, карабинер?

– А что я должен сделать? Обвинить жителей острова в уклонении от уплаты налогов? Нет. Здешние люди – мои друзья, и существуют вещи, о которых знают, но не говорят. Кроме того, это дело Guardiadi finanza[77]77
  Финансовая гвардия (служба контроля за финансами в Италии) (итал.).


[Закрыть]. Мы, карабинеры, занимаемся другими преступлениями.

Машинально он выпрямил спину и несколько секунд сидел прямо.

– Да быть такого не может, – пробормотала Сузанна Кнауэр, и Минетти сделал серьезное лицо. Пусть даже она не могла его видеть.

– Или же этот человек пробыл здесь, на острове, всего лишь один день, – добавил Минетти. Постепенно разговор начал забавлять его, потому что немка явно не имела ни малейшего понятия, как на Джилио тикают часы. Его настроение становилось все лучше. – Может быть, ваш убийца рано утром приехал на пароме, а вечером уплыл обратно? Тогда в любом случае он остается анонимом, потому что на билетах фамилии не печатают.

– Да быть такого не может, что у вас нет возможности составить для меня список немецких туристов, которые в то время находились на Джилио! – Любезный тон исчез из голоса Сузанны.

– Так оно и есть, синьора! Здесь не полицейское государство, а маленький, романтичный тосканский остров. Каждый может приходить и уходить, как ему нравится, не предъявляя паспорт. Попытайтесь выяснить, сколько итальянцев такого-то числа находились на Октоберфесте в Мюнхене. И вы тоже не добьетесь успеха.

Уже много лет Минетти мечтал о том, чтобы приехать на Октоберфест, но до сих пор у него это не получалось. Хотя почти все его коллеги уже побывали там и были в полном восторге.

Сузанна Кнауэр помолчала и наконец сказала:

– Да, вы правы, простите мое нетерпение, но в настоящий момент Джилио является нашей единственной зацепкой.

Ее голос звучал униженно, и это понравилось Минетти намного больше.

– Но объясните, фрау комиссар, почему вы уверены, что убийца, которого вы ищите, вообще немец?

– Он уже совершил два убийства в Берлине, поэтому это предположение очень близко к реальности.

– Возможно. Но он также может быть албанцем, французом, китайцем или русским. И тогда вообще не ясно, откуда начинать поиски.

– Вы считаете разумным, если я или мои коллеги приедут на Джилио?

– Скорее нет, хотя я с удовольствием познакомился бы с вами, синьора, потому что у вас очень приятный голос, – польстил ей Минетти. – Я думаю, тут вы ничем не поможете. То, что мы можем сделать, мы и так делаем. К тому же мы здесь, на месте, ориентируемся в обстановке намного лучше вас.

Сузанна не ответила. Она явно не знала, что сказать, и Минетти остался очень доволен собой. Он помешивал кофе и ждал.

– Хорошо. Тогда я попрошу вас, коммисарио, не упускать это дело из виду и информировать меня о мельчайших деталях, – сказала она после короткой паузы.

– Это само собой разумеется, с удовольствием!

– Большое спасибо за помощь.

– Grazie a lei e una buona giornata![78]78
  Спасибо и хорошего дня! (итал.).


[Закрыть] – Минетти положил трубку.

Он откинулся на спинку стула, с наслаждением потянулся и остался очень доволен собой и тем, как без проблем утихомирил бурю.

Все шло хорошо. По крайней мере на Джилио. Он взял папку, написал сверху «Берлино/Джилио» и засунул ее поглубже в ящик стола.

53

Гальгано, август 2009 года

Это был его последний день в Италии, прекрасный сияющий летний день в разгар лета, с темно-синим небом и прекрасной видимостью до самого горизонта, и Матиас почувствовал, как его охватывает тоска.

Позавчера неожиданно позвонила Тильда. Он знал, что она звонит только в случае крайней необходимости, и страшно перепугался, когда увидел на дисплее ее номер.

– Не беспокойся, – по-деловому начала она, – я звоню не потому, что твоей матери стало хуже, а наоборот. – Она в буквальном смысле слова набирала разбег. – Матиас, твоя мать снова говорит! Немного, но все же… И она непрерывно спрашивает о своей принцессе!

Матиасу хотелось рыдать от счастья. Она пришла в себя! И к ней вернулась память! Ему нужно возвращаться домой. Непременно! Она звала его. Он был ее принцессой, и он хотел как можно быстрее вернуться к ней, быть рядом с ней.

В первый момент он едва мог говорить. У него перехватило горло.

– Я приеду так быстро, как только смогу, – сказал он. – Через два-три дня я буду на месте!

Тильда не стала комментировать его «поспешное» возвращение.

– Прекрасно, это определенно будет лучше для нее. Но я хотела тебе сказать, что сейчас твоя мать находится в приюте для тяжелобольных. Из отделения реабилитации ее выписали. В конце концов, нельзя же оставаться там вечно, это совершенно нормальное развитие событий.

– В приюте? Как? В каком приюте?

– В «Приюте сестер милосердия». Мне кажется, там все в порядке, он показался мне очень неплохим. Да у меня и времени не было просмотреть еще двадцать шесть.

– А почему ты мне сразу не позвонила?

– Я пыталась дважды, но не было соединения. Может, ты как раз находился в местах, где нет связи. Поэтому я была вынуждена принять решение. Она всего пару дней там.

– А как ты это все урегулировала?

– Я поехала туда и подписала договор, а потом ее туда перевезли. Счет ты получишь. Может, он уже лежит в твоем почтовом ящике.

– Спасибо, Тильда. А когда мне можно будет приехать к ней?

– В любое время. В любое время суток, когда захочешь.

Тильда положила трубку, и Матиас не стал сдерживать слезы.

Он должен был ехать домой, и он хотел домой, но предстоящая разлука с Джанни ужасно угнетала его.

В двенадцать часов Матиас забрал Джанни из Сиены. Он хотел съездить с ним на последнюю прекрасную экскурсию, ему хотелось чего-то, что надолго осталось бы в памяти.

Джанни, как и договорились, ждал перед дверью своего дома. Они поехали по автостраде в направлении Гроссето и вскоре свернули на Сан Гальгано. Джанни сказал, что в Тоскане нет ничего, что могло бы сравниться с Сан Гальгано.

Уже сама дорога до аббатства, обрамленная кипарисами, была уникальна. Матиас слушал, как хрустит гравий под тонкими кожаными подошвами его мокасин, и понимал, что он не идет, а шествует. Прекрасное ощущение, потому что его раскованную и одновременно возвышенную походку, без сомнения, заметят и окружающие. И не в последнюю очередь Джанни, который им восхищался и которому он три дня назад разрешил обращаться к себе «Матиас» вместо «дотторе». Естественно, «дотторе» ему чрезвычайно нравилось, но для укрепления доверия и поддержания дружбы было важно, чтобы к нему обращались по имени.

Матиас видел фотографии аббатства Сан Гальгано и ожидал чего-то великого, однако когда он очутился в огромном, высоком церковном нефе без крыши, то был просто потрясен. Он никак не мог насмотреться и запрокидывал голову, стараясь прочувствовать необычайную атмосферу высоких церковных стен с готическими окнами, а над ними – неожиданно потрясающую даль сине-стального цвета.

– Иди сюда, – прошептал он. – Давай сядем, и ты расскажешь мне о Сан Гальгано.

Джанни, когда узнал, куда они поедут, много прочел об этом месте.

– В тысяча двести восемнадцатом году была построена la chiesa[79]79
  Церковь (итал.).


[Закрыть]. Французскими цистерцианцами. Сюда уединился святой Гальгано, он любил быть один. Hocapito[80]80
  Он понимать (искаженный итал.).


[Закрыть], la guerra[81]81
  Война (итал.).


[Закрыть] есть бессмысленная. Он не хотел больше никогда сражаться в битва.

Матиас внимательно слушал, и вид у него был такой, словно перед его мысленным взором проходят события прошлого.

Очень осторожно, очень нежно и словно бы случайно он положил руку на колено Джанни.

Джанни вздрогнул. Он не знал, что делать: ему казалось, что его покровитель и друг рассердится, если он вдруг отодвинется и рука Матиаса соскользнет с его колена. Поэтому он решил не обращать ни на что внимания, воспринять это как нормальный дружеский жест и продолжать рассказ.

– Гальгано поклялся отдать свою жизнь Богу. Чтобы показать, что он делает это всерьез, он хотел разбить свой меч о скалы, но меч вонзился в скалу. По самую рукоятку. – Рука Матиаса на его ноге продвинулась чуть повыше. – Ты можешь это видеть в церкви Монте-Сиепи, – выдохнул Джанни дрожащим голосом.

Его бросило в пот.

– Да, мы можем, – прошептал Матиас.

Он закрыл глаза и скрестил руки на груди.

Джанни почувствовал такое облегчение, что еле сдержался, чтобы громко не вздохнуть.

Он молчал, предоставив Матиасу возможность насладиться этим тихим моментом. Так продолжалось несколько минут. Потом они встали и пошли в часовню.

Матиас держался, как обычно, непринужденно. Словно ничего не произошло, как будто никогда не было этого прикосновения. После детального осмотра аббатства они совершили длительную пешеходную прогулку, а потом отправились ужинать в Монтичиано.

За день до этого Матиас пригласил Джанни в свои апартаменты и объяснил, что он должен сделать там до октября, когда Матиас вернется. Речь шла о том, чтобы покрасить ванную, принять заказанную мебель, раздобыть гардины, скатерти, покрывала, ковры и прочие аксессуары, которые в Италии найти трудно. Предполагались длительные поиски, поездки из одного города в другой, а для этого требовалось огромное количество времени. Матиас хотел, чтобы в его квартире через два месяца все было прекрасно.

Джанни, который знал его предпочтения, сразу понял, в чем заключается задача, и с удовольствием взялся за ее решение, надеясь произвести на Матиаса впечатление своей креативностью.

От этого обсуждения у Матиаса осталось приятное ощущение. Джанни был достаточно тонко чувствующим человеком, и он угадает его вкусы. И это было еще не все. Матиас был уверен, что Джанни оставит в этой квартире кусочек своей души, и он будет чувствовать это с каждым вдохом.

В этот вечер он хотел поговорить не только о квартире. Джанни должен был почувствовать себя не наемным служащим, а другом.

– Зачем тебе ехать в Германию?

– Из-за матери, из-за сына и из-за работы. Но прежде всего – из-за матери. Она очень больна и сейчас находится в приюте. Я ей нужен. Ты же это понимаешь?

Если итальянец мог хоть к чему-то отнестись с пониманием, так это к заботе о матери.

– И когда ты едешь? – спросил Джанни и выпил немного вина.

– Завтра утром. Думаю, около восьми. Я хочу добраться побыстрее, и если мне повезет и движение будет не очень интенсивное, то через двенадцать часов я буду дома. Когда-нибудь ты поедешь со мной, Джанни. И я покажу тебе Берлин.

Джанни улыбнулся.

– Va bene.

Матиас посмотрел ему в глаза.

– Мне не хочется уезжать, больше всего мне хотелось бы остаться здесь.

– Si, si[82]82
  Да, да (итал.).


[Закрыть]… но Берлино есть интересный. Sicuro[83]83
  Конечно, безусловно (итал.).


[Закрыть]. Здесь есть скучно.

– С тобой никогда не скучно.

Джанни покраснел. Он почувствовал растерянность и не знал, что сказать.

Матиас взял его за руку.

– Ты стал мне настоящим другом, Джанни. Я очень рад, что мы познакомились.

– Джанни убрал руку и смущенно улыбнулся.

– Я тоже felice[84]84
  Счастлив (итал.).


[Закрыть].

В этот момент к столику подошел официант и долил им вина, что немножко разрядило обстановку.

Матиасу было понятно, что ему предстоит пройти очень долгий путь, пока Джанни полностью раскроется перед ним. Но однажды он перестанет сопротивляться и полюбит его. Так, как Матиас уже сейчас любил этого юношу. Возможно, у него все же появится второй шанс и второй Деннис.

Около одиннадцати вечера Матиас отвез Джанни домой и расцеловал его в обе щеки.

– Ciao, amico[85]85
  Пока, друг (итал.).


[Закрыть], – сказал он. – Будем время от времени звонить друг другу.

– Va bene.

– Береги себя, Джанни, потому что я боюсь каждой капли дождя, как бы она тебя не убила.

Это была переделанная фраза из какого-то стихотворения, но Матиас уже не помнил, из какого именно. Да это было и неважно. Он решил, что эти слова прекрасно соответствуют моменту. Джанни запомнит его как поэтичного и тонко чувствующего человека.

Джанни улыбнулся:

– Buon viaggio. E grade per tutto![86]86
  Счастливого пути. Спасибо за все! (итал.).


[Закрыть]

Он вышел из машины, помахал рукой и исчез в доме.

54

Берлин, август 2009 года

Это был постоянно повторяющийся кошмар: в дверь звонили, он открывал, и перед ним возникала ухмыляющаяся рожа, которая, цедила сквозь зубы непонятные турецкие или арабские обрывки слов и одновременно вонзала ему в живот нож.

Каждый раз он просыпался мокрым от пота и с трудом поднимался, чтобы отправиться в туалет и хотя бы таким образом стряхнуть с себя ужасный кошмар.

Кошмары были словно вампиры: они боялись дневного света и сразу исчезали. Даже яркий свет в ванной комнате помогал.

И тут в дверь действительно позвонили.

Алекс вздрогнул и посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Это было не то время, которое выбрали бы Кемаль и Салих для своих карательных походов. Но что еще они могли от него хотеть? Лейла была в Турции, и можно было с уверенностью сказать, что она никогда сюда не вернется.

В дверь снова позвонили. Дольше и настойчивее.

Алекс застонал, как раненый зверь, добрался до двери и посмотрел в глазок.

Перед дверью стоял его отец.

«Господи!»

Алекс несколько дней не убирал на чердаке, не говоря уже о том, чтобы вымыть пол. Он уже целую вечность носил одну и ту же одежду, его жирные волосы прядями приклеились к голове, и, возможно, от него воняло, как от зверя.

Ему ничего не хотелось. Почему они не могут просто оставить его в покое?

Тем не менее он открыл дверь.

Матиас был не настолько хорошим артистом, чтобы скрыть, насколько его потряс вид сына. Перед ним стояла человеческая развалина. У Алекса был вид бездомного бродяги, и лишь то, что он все еще находился в своей квартире, обеспечивало ему хоть слабую, но защиту.

Глаза Алекса были красными и испещренными лопнувшими сосудиками, под ними залегли глубокие тени. Его кожа была мертвенно-бледной, руки вяло и бессильно свисали, и Матиас даже представить себе не мог, что эти руки еще совсем недавно таскали тяжелые чугунные сковородки.

Он протиснулся в дверь и попытался обнять сына, но тот отпрянул.

– Разве тебе не надо уходить? Или ты собираешься пойти на работу в таком виде?

Матиас готов был надавать себе пощечин. Вместо того чтобы спросить, как у Алекса дела, не болен ли он, не случилось ли чего, он сразу же продемонстрировал мещанский интерес и высказал скрытую критику.

– Мне никуда не нужно идти, – устало сказал Алекс. – У меня больше нет работы. Я уволился.

Матиас пришел в ужас:.

– И что теперь?

– Нет никакого «теперь». Вот так-то. Наверное, это нормально в чертовски плохое время и в дерьмовом обществе.

– Ты получаешь пособие по безработице?

– Нет. Я не могу его получать, потому что не подставился этим живодерам, головорезам и мошенникам и уволился сам. А такое в нашей стране наказуемо. Если работодатель несколько месяцев не платит зарплату, это нормально и никто не настучит ему по лбу. Но если ты увольняешься из чувства самозащиты, то тебе надает по голове еще и биржа труда. Будь у меня автомат, я пошел бы в это лживое, дерьмовое бюро по трудоустройству и стрелял бы в каждого, кто попался бы мне на глаза!

– Боже мой, перестань говорить такое!

– Почему? Ведь это правда! – Алекс тяжело упал на матрац и сделал приглашающий жест рукой. – Садись, если хочешь и если найдешь место. Выпить я не могу тебе предложить, холодильник пустой, и я пью воду из водопровода.

– И давно ты уже не ел?

– Да дня три уже, наверное. А может, и четыре.

Для Матиаса подобная ситуация, от которой волосы вставали дыбом, была слишком тяжелой, и он никак не мог сообразить, что же сейчас можно сделать.

Он убрал грязное белье со стула и сел.

– Как же нам быть? – спросил он тихо.

Руки Алекса дрожали так, что ему с трудом удалось скрутить сигарету. Потом он заплакал.

Матиас на время оставил сына в покое, а когда слезы Алекса иссякли, и он лихорадочно принялся затягиваться сигаретой, сказал:

– Знаешь, давай хоть на какое-то время уедем вместе. Я купил в Италии очень приличную квартиру, ты можешь жить там, сколько захочешь. Один, со мной, да хоть с друзьями, все равно! Лишь бы ты достойно вышел из этой ситуации.

– Да пошел ты в задницу со своей идиотской Италией! – заорал Алекс.

Матиас вздрогнул.

– Почему? Что ты имеешь против?

– Да пошел ты в задницу со своей идиотской Италией! – снова закричал Алекс высоким фальцетом. Его лицо было уже не бледным, а пунцовым, и он трясся всем телом от злости. Тем не менее у него был жалкий и вызывающий сочувствие вид. – Я не хочу ехать в Италию, неужели до тебя это не доходит? Там я с ума сойду! Я не знаю языка, а там телевидение только на итальянском языке, в кино идут итальянские фильмы, я никого там не знаю, и там все говорят только на этом проклятом итальянском языке! Так что я там буду делать?

«Точно, что он там будет делать? – подумал Матиас. – Алекс не сможет целыми днями лежать в шезлонге и наслаждаться прекрасными видами. Все, что ему нужно, – это приличная работа, регулярный распорядок дня, деньги в портмоне и продукты в холодильнике. Потому что в глубине души он любит свой дом».

– А что ты думаешь по поводу того, если я закажу две пиццы?

– Как хочешь. Может, они вместе с пиццей принесут еще и пиво.

Матиас позвонил. Служба доставки пиццы пообещала, что заказ прибудет меньше чем за полчаса.

– А ты вообще хочешь снова работать? Или, может быть, ты хотел бы какое-то время отдохнуть?

– Отдохнуть? Отдохнуть?! – злобно откликнулся Алекс. – Ты вот это называешь отдыхом? Я бы назвал это прозябанием! Чем меньше я буду торчать здесь, тем лучше!

– О’кей, значит, ты хочешь работать?

– Конечно я хочу работать!

– Я мог бы попытаться найти для тебя кое-что в ресторане «Раутманнс». Ты знаешь, я довольно хорошо знаю шеф-повара и уверен, что он пойдет мне навстречу.

– Да мне все равно. Попытайся.

Матиас был потрясен. Он ожидал, что предложение, исходившее от него, будет немедленно отклонено, но Алекс повел себя мягко и послушно, словно воздушный шарик, из которого постепенно улетучивается воздух.

– Этот ресторан, как мне кажется, вполне порядочный. Я не могу себе представить, что там такая же обстановка и такие же отношения, как в гостинице. Я довольно часто бывал у них, там все выглядит очень-очень прилично.

– Снаружи всегда все выглядит прилично, и обычно ты попадаешь на кухню уже после окончания работы. Тогда там, конечно, царит спокойствие. Но мы могли бы еще раз попробовать. В конце концов, хуже не будет. Кстати, я уже снял со своего счета все, что можно было. В ближайшее время мне отключат электричество и телефон.

Матиас не желал этого слышать. Больше всего ему хотелось немедленно вернуться в Италию, чтобы не видеть того, что творится здесь. Но ему нужно было еще попасть в бюро, кое-что выяснить, возможно, получить пару заказов и, если удастся, даже продать кое-какую недвижимость, прежде чем снова уехать.

В Берлине оставаться было невозможно. Как только человек попадал сюда хотя бы на пару часов, его тут же с головой накрывала бедность, словно вонючая волна из клоаки, и он ничего уже больше не хотел.

А мир был так прекрасен, и жизнь была слишком коротка, чтобы закрывать на все глаза!