Текст книги "Великая Российская трагедия. В 2-х т."

Автор книги: Руслан Хасбулатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 66 страниц)

Филатов

Филатов целый год был секретарем Президиума Верховного Совета. Показывал неплохую работоспособность, видимо, сказывался его многолетний опыт – в течение 15 лет работал секретарем парткома в научно– исследовательском институте, хотя ученым и не являлся. Был одним из лидеров “демократов”, старался разобраться в том гигантском бумажном потоке, который “вливался” в Парламент и “выливался” из него. Вел себя скромно, не старался быть заметным. Подчеркивал лояльность ко мне, как к первому заместителю Председателя, а затем и Председателю Верховного Совета. По способностям, интеллекту – типичный “середнячок”.

Круто изменился, став моим первым заместителем, появилось чванство, какие-то претензии, забросил работу. Проявлял повышенный интерес к фирмам, банкам, коммерческим делам. Стал организовывать склоки, группки. С огромным трудом пришлось его буквально “выдавить” из Верховного Совета.

Шумейко

Шумейко я знал плохо. Рекомендовала его Екатерина Лахова. Я подробно расспросил Сергея Красавченко. Он рассказал, что Шумейко был директором какого-то небольшого предприятия в Краснодаре. Полгода назад ему пришлось почему-то уйти оттуда. Он попросился на постоянную работу в его Комитет по экономической реформе. Звезд с неба не хватает, производственик он посредственный, но скромный, исполнительный. Проблем создавать не будет. Можно рекомендовать. Работал Шумейко в Верховном Совете неплохо, у меня к нему претензий не было. Чем-то он понравился Ельцину, и тот уговорил Шумейко перейти на работу в Правительство.

Яров

Наибольшую пользу, пожалуй, Верховному Совету принес Яров.

Его я очень не хотел терять – это был сильный работник, порядочный. Он исключительно серьезно помог мне благополучно завершить работу по Федеративному Договору, помог реализовать идеи по организации деятельности Межпарламентской ассамблеи в Таврическом дворце в Петербурге.

Яров быстро наладил связи Верховного Совета с советами в республиках, областях, краях, округах. Это с ним мы начали практику ежеквартальных Совещаний с председателями советов всех уровней. С ним было интересно работать: никакого нытья (что свойственно было Рябову), никакого зазнайства или интриг, точность, исполнительность, рассудительнось.

Черномырдин, после своего избрания премьером, осуществлял такой нажим – и сам, и через Президента, что невозможно было отказать. Конечно, можно было бы отказать при одном условии: если бы сам Яров не захотел уйти в Правительство. Но он после долгих колебаний согласился с предложением Черномырдина. Потеря Ярова была серьезной потерей, в отличие от других. Мне сразу стало довольно тяжело.

Рябов

Рябов – к сожалению, это моя самая большая ошибка. Бывший завхоз сельского сельхозтехникума. Юридические знания – из заочного юридического института. И сразу – депутат, председатель Комитета по законодательству, Председатель Палаты. Надо было остановить продвижение.

Но ... сыграли свою роль два фактора. Весь предыдущий период Рябов был твердым сторонником укрепления парламентаризма. Критиковал радикализм пропрезидентских кругов, высказывал здравые, рассудочные идеи. Это как-то компенсировало общую интеллектуальную недостаточность. И другое – многие высказывались в том смысле, что надо бы в руководстве иметь юриста. А у нас почти все юристы “перебежали” в систему исполнительной власти – в Кремль или на Старую площадь. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что на VI-VII Съездах Рябов удачно выступал, энергично поддержал позицию Верховного Совета в конфликтах с исполнительной властью. Поэтому депутаты охотно его избрали заместителем.

Но как быстро все изменилось, как только Рябов стал моим заместителем! Первый “сигнал” я получил сразу же после прерывания командировки из Алма– Аты: 20 марта Ельцин попытался осуществить переворот. Вернувшись в Москву, я узнал, что в этих условиях Рябов настаивал на том, чтобы его заграничный вояж с группой депутатов, состоялся. Подумаешь, какой-то там переворот, я ведь запланировал поездку в Лондон! Изумлению моему не было предела. Дальше – больше: склоки, интриги, попытки затеять публичные скандалы со мной, с Ворониным. Позорное поведение на “Конституционном Совещании”, когда вместе с другими “захлопывал” своего Председателя. Он поставил перед собой задачу (точнее, перед ним была поставлена эта задача) – расколоть Верховный Совет. Эта задача, конечно же, ему, как и другим, была “не по зубам”. Он был накануне позорного изгнания. Помог путч – в первый же день заседания Рябов сложил свои полномочия, и уже через два часа был подписан Указ Ельцина о его назначении председателем... избирательной Комиссии в новый Парламент! Как мне говорили, действовал “Мост”, еще какие-то финансовые группы. Те же, что и с Филатовым. Я все думаю: откуда такая злобная ненависть у этих людей к человеку, который стоял у истоков их политической деятельности, мощно продвинул их к высоким государственным постам? Откуда?!

И вот Рябов, Филатов, Шумейко, Яров, – все “навалились” на бедного Магомедова. Я уже не говорю о целой ораве чиновников, которые были “брошены” (как на “Белый дом”!) в бой, чтобы “остановить!”, “не допустить!” Ну что, ему, “старому джигиту”, оставалось делать? Он, конечно же, уговорил Комиссию в Хасав-Юрте.

Комиссия, как мне рассказывали, отчаянно сопротивлялась, но в конечном счете, сдалась, – силы были слишком неравными. Регистрацию аннулировали.

...Выборы прошли, открытые ельцинисты – проиграли, скрытые, коллабораторы, так или иначе проскользнули в “Новый Парламент”. Многие выиграли, потому что осудили расстрел Парламента и обещали, во-первых, добиться нашего освобождения из “Лефортово”, во-вторых, создания Комиссии для расследования сентябрьско-октябрьского переворота. Избиратель им поверил...

Выборы... Они шли еще на улицах древних Афин и Рима, Спарты и Карфагена, тысячелетия тому назад. И тогда тоже кипели страсти. И у соперников дело доходило, как пишут историки, до смертельной схватки. И тогда был уже парламент, избираемый народом. Но правители не объявляли ему войну, не расстреливали – даже из стрел или камнеметательных орудий...

Для Аристотеля, Сократа, Эпикура, Александра Македонского, Посидония, Саллюстия, Юлия Цезаря, Платона и прочих знаменитых личностей ушедших тысячелетий, современная им эпоха виделась так же, как, скажем, сегодня, в конце 20 столетия мы рассматриваем мировую историю: то есть в прошедших веках они видели и знали историю знаменитых государств, историю войн, завоеваний, унизительных поражений, историю расцвета одних стран и народов и кризис и падение других, выдающихся достижений культур, чему они были свидетелями в своих непрерывных походах и т.д.

Выводить все оперирумемые сегодня нами понятия, всю историю даже только из 2-х тысячелетий – это уже искусственное обеднение. А если к тому, – как это делают некоторые – вообще пытаться “все выводить из себя” – очевидная интеллектуальная несостоятельность таких деятелей просто шокирует, но они-то этим бравируют, вот беда. Французские просветители сделали прорыв в гуманитарную науку в целом, не говоря уже о науке политической, благодаря усвоению ими политических учений Аристотеля, Платона, Сократа; прорыв в начала этики – благодаря Эпикуру. Немецкие философы изучили самым тщательным образом философию греческих и римских мыслителей, прежде чем сделали соответствующий прорыв в сфере философской науки. Французские и британские экономисты и юристы полностью позаимствовали классические категории отношений собственности, разработанные греческими и римскими экономистами и юристами. Монтескье, Вольтер, Руссо, Ламетри, Мирабо – при всем их величии, всего лишь современные толкователи Аристотеля, Платона, Сократа, Сенеки, Эпикура, Саллюстия, Цицерона и других знаменитостей Греции и Рима. При всех их противоречиях во взглядах, все эти известные авторы исходили из неких общих постулатов государственного устройства, этики поведения государственного деятеля, понятий чести и совести, понятия добродетели, обязательств политика перед своими избирателями. И стандарты эти тогда предъявлялись весьма высокие.

Аристотель об участии граждан в управлении государством [126]126
  Аристотель. Сочинения в 4-х томах. М., 1984. Том 4, Книга вторая.


[Закрыть]

Никакой теории разделения властей не было бы без Аристотеля. Не было бы уходящего в глубь столетий понимания природы государства, форм государства, определения этих форм – царизм-самодержавие, олигархия, аристократия, демократия. И не только это, но и многое другое, важное и актуальное для нас сегодня.

...Так как мы ставим своей задачей исследование человеческого общения в наиболее совершенной его форме, дающей людям полную возможность жить согласно их стремлениям, то надлежит рассмотреть и те из существующих государственных устройств, которыми, с одной стороны, пользуются некоторые государства, признаваемые благоустроенными, и которые, с другой стороны, проектировались некоторыми писателями и кажутся хорошими. Таким образом, мы будет в состоянии открыть, что можно усмотреть в них правильного и полезного, а вместе с тем доказать, что наше намерение отыскать такой государственный строй, который отличался бы от существующих, объясняется не желанием мудрствовать во что бы то ни стало, но тем, что эти существующие ныне устройства не удовлетворяют своему назначению.

Начать следует прежде всего с установления того принципа, который служит точкой отправления при настоящем рассуждении, а именно: неизбежно, чтобы все граждане принимали участие либо во всем касающемся жизни государства, либо ни в чем, либо в одних делах принимали участие, в других – нет. Чтобы граждане не принимали участия ни в чем, это, очевидно, невозможно, так как государство представляет собой некое общение, а следовательно, прежде всего является необходимость занимать сообща определенное место: ведь место, занимаемое одним государством, представляет собой определенное единство, а граждане являются общниками (koinonoi) одного государства. Но в каком объеме можно допустить для граждан приобщение к государственной жизни? И что лучше для стремящегося к наилучшему устройству государства: чтобы граждане имели сообща по возможности все или одно имели сообща, а другое – нет? [127]127
  Аристотель, с.403.


[Закрыть]

Ведь можно представить общность детей, жен, имущества, как это мы находим в “Государстве” Платона, где, по утверждению Сократа, и дети, и жены, и собственность должны быть общими. Какой порядок предпочтительнее: тот ли, который существует теперь, или же тот, который предписан в “Государстве”?..

Ясно, что государство при постоянно усиливающемся единстве перестанет быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а из семьи – отдельный человек: семья, как всякий согласится, отличается большим единством, нежели государство, а один человек – нежели семья. Таким образом, если бы кто-нибудь и оказался в состоянии осуществить это, то все же этого не следовало бы делать, так как он тогда уничтожил бы государство. Далее, в состав государства не только входят отдельные многочисленные люди, но они еще и различаются между собой по своим качествам (eidei), ведь элементы, образующие государство, не могут быть одинаковы... [128]128
  Аристотель, с.404.


[Закрыть]

...Как об этом ранее сказано в “Этике”, принцип взаимного воздаяния является спасительным для государств; этот принцип должен существовать в отношениях между свободными и равными, так как они не могут все властвовать одновременно, но либо по году, либо в каком-нибудь ином порядке, либо вообще периодически. Таким образом оказывается, что правят все, как если бы сапожники и плотники стали меняться своими ремеслами, и одни и те же ремесленники не оставались бы постоянно сапожниками и плотниками. Но так как... такой порядок оказывается более совершенным и в приложении к государственному общению, и, очевидно, было бы лучше, если бы правили, насколько это возможно осуществить во всех без исключения случаях: с одной стороны, все по природе своей равны, с другой – и справедливость требует, чтобы в управлении – есть ли управление нечто хорошее или плохое – все принимали участие. При таком порядке получается некоторое подобие того, что равные уступают поочереди свое место равным, как будто они подобны друг другу и помимо равенства во власти; одни властвуют, другие подчиняются, поочередно становясь как бы другими. При таком же порядке относительно должностей разные люди занимают не одни и те же должности.

Полемика с Сократом

Из сказанного ясно, что государство не может быть по своей природе до такой степени единым, как того требуют некоторые; и то, что для государств выставляется, как высшее благо ведет к их уничтожению, хотя благо, присущее каждой вещи, служит к ее сохранению. Можно и другим способом доказать, что стремление сделать государство чрезмерно единым не является чем-то лучшим: семья – нечто более самодовлеющее, нежели отдельный человек, государство – нежели семья, а осуществляется государство в том случае, когда множество, объединенное государством в одно целое, будет самодовлеющим. И если более самодовлеющее состояние предпочтительнее, то и меньшая степень единства предпочтительнее, чем большая. [129]129
  Там же, с.405.


[Закрыть]

Но если даже согласиться с тем, что высшим благом общения оказывается его единство, доведенное до крайних пределов, все равно о таком единстве не будет свидетельствовать положение, когда все вместе будут говорить: “Это мое” и “Это не мое”, тогда как именно это Сократ считает признаком совершенного единства государства. На самом деле (выражение) “все” двусмысленно. Если (понимать выражение “все” в смысле) “каждый в отдельности”, тогда, пожалуй, то, осуществление чего желает видеть Сократ, будет достигнуто скорее; каждый, имея в виду одного и того же сына и одну и ту же женщину, будет говорить: “Это мой сын”, “Это моя жена”, и точно так же он будет рассуждать о собственности и о каждом предмете вообще. Но в действительности имеющие общих жен и детей уже не будут говорить “Это мое”, а каждый из них скажет: “Это наше”; точно так же и собственность все будут считать своей, а не принадлежащей каждому в отдельности. Таким образом, выражение “все” явно заключает в себе некоторое ложное заключение: такие слова, как “все”, “оба”, “чет”, “нечет”, вследствие их двусмысленности и в рассуждениях ведут к спорным умозаключениям. Поэтому если все будет говорить одинаково, то в одном смысле это хотя и хорошо, но неосуществимо, а в другом никоим образом не говорило бы о единомыслии.

Государство и собственность

...Вслед за тем надлежит рассмотреть вопрос о собственности. Как она должна быть организована у тех, кто стремится иметь наилучшее государственное устройство, – должна ли собственность быть общей или не общей? Этот вопрос можно, пожалуй, рассматривать и не в связи с законоположениями, касающимися детей и жен. Имею в виду следующее: если даже дети и жены, как это у всех принято теперь, должны принадлежать отдельным лицам, то будет ли лучше, если собственность и пользование ею будут общими... Например, чтобы земельные участки были в частном владении, пользование же плодами земли было бы общегосударственным, как это и наблюдается у некоторых варварских племен. Или, наоборот, пусть земля будет общей и обрабатывается сообща, плоды же ее пусть распределяются для частного пользования (говорят, таким образом сообща владеют землей некоторые из варваров). Или, наконец, и земельные участки, и получаемые с них плоды должны быть общими?

Если бы обработка земли поручалась особым людям, то все дело можно было поставить иначе и решить легче; но раз сами земледельцы трудятся для самих себя, то и решение вопросов, связанных с собственностью, представляет значительно большие затруднения. [130]130
  Аристотель, с.409.


[Закрыть]

Так как равенство в работе и в получаемых от нее результатах провести нельзя – наоборот, отношения здесь неравные, – то неизбежно вызывают нарекания те, кто много пожинает или много получает, хотя и мало трудится, у тех, кто меньше получает, а работает больше.

Вообще нелегко жить вместе и принимать общее участие во всем, что касается человеческих взаимоотношений, а в данном случае особенно. Обратим внимание на компании совместно путешествующих, где почти большинство участников не сходятся между собой в обыденных мелочах и из– за них ссорятся друг с другом. И из прислуги у нас более всего бывает препирательств с тем, кем мы пользуемся для повседневных услуг. Такие и подобные им затруднения представляет общность собственности.

Немалые преимущества имеет поэтому тот способ пользования собственностью, освященный обычаями и упорядоченный правильными законами, который принят теперь: он совмещает в себе хорошие стороны обоих способов, которые я имею в виду, именно общей собственности и собственности частной. Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще – частной. Ведь когда забота о ней будет поделена между разными людьми, среди них исчезнут взаимные нарекания; наоборот, получится большая выгода, поскольку каждый будет с усердием относиться к тому, что ему принадлежит; благодаря же добродетели в использовании собственности получится согласно пословице “У друзей все общее”. И в настоящее время в некоторых государствах существуют начала такого порядка, указывающие на то, что он в основе своей не является невозможным; особенно в государствах хорошо организованных он отчасти осуществлен, отчасти мог бы быть проведен: имея частную собственность, человек в одних случаях дает пользоваться ею своим друзьям, а других – представляет ее в общее пользование. Так, например, в Лакедемоне каждый пользуется рабами другого, как своими собственными, точно так же конями и собаками, и в случае нужды в съестных припасах – продуктами на полях государства. Таким образом, очевидно, лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею – общим. Подготовить же к этому граждан – дело законодателя. Помимо всего прочего трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, но внедрено в нас самой природой. [131]131
  Аристотель, с.410.


[Закрыть]

Правда, эгоизм справедливо порицается, но он заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви; то же приложимо и к корыстолюбию; тому и другому чувству подвержены, так сказать, все люди. С другой стороны, как приятно оказывать услуги и помощь друзьям, знакомым или товарищам!

Это возможно, однако, лишь при условии существования частной собственности. Наоборот, у тех, кто стремится сделать государство чем-то слишком единым, этого не бывает, не говоря уже о том, что в таком случае, очевидно, уничтожается возможность проявления на деле двух добродетелей: целомудрия по отношению к женскому полу (ведь прекрасное дело – воздержание от чужой жены из целомудрия) и благородной щедрости, очевидно, не будет места, и никто не будет в состоянии проявить ее на деле, так как щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром.

Законодательство, собственность и нравственная испорченность

Рассмотренное нами законодательство может показаться благовидным и основанным на человеколюбии. Познакомившийся с ним радостно ухватится за него, думая, что при таком законодательстве наступит у всех достойная удивления любовь ко всем, в особенности когда кто-либо станет изобличать то зло, какое существует в современных государствах из-за отсутствия в них общности имущества: я имею в виду процессы по взысканию долгов, судебные дела по обвинению в лжесвидетельствах, лесть перед богатыми.

Но все это происходит не из-за отсутствия общности имущества, а вследствие нравственной испорченности людей, так как мы видим, что те, которые чем-либо владеют и пользуются сообща, ссорятся друг с другом гораздо более тех, которые имеют частную собственность; нам представляется, однако, что число тех, кто ведет тяжбы из-за совместного владения имуществом, невелико в сравнении с той массой людей, которые владеют частной собственностью. Сверх того, справедливость требует указать не только на то, какие отрицательные стороны исчезнут, если собственность будет общей, но и на то, какие положительные свойства будут при этом уничтожены; на наш взгляд, само существование окажется совершенно невозможным. [132]132
   Аристотель, с.411.


[Закрыть]

Коренную ошибку проекта Сократа должно усматривать в неправильности его основной предпосылки. Дело в том, что следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства. Если это единство зайдет слишком далеко, то и само государство будет уничтожено; если даже этого и не случится, все-таки государство на пути к своему уничтожению станет государством худшим, все равно как если бы кто симфонию заменил унисоном или ритм одним тактом.