Текст книги "Великая Российская трагедия. В 2-х т."

Автор книги: Руслан Хасбулатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 66 страниц)

Государство как реформатор

Выход на арену “твердой руки, наводящей порядок", “кладущей конец безвластию", “сильного человека" поначалу вызвал всеобщий вздох облегчения и симпатию не просто потому, что общество якобы “устало" от драки за власть, от хаоса и все больше страдало от отсутствия безопасности. Но еще и потому, что оно не могло представить, да и не хотело, никакого другого порядка, кроме порядка, установленного государством.

Если государство опять станет сильным и сумеет навести порядок, общество, так и быть, простит ему, что оно разводит партии, играет с ним в демократию, со всеми этими думами, двухпалатными парламентами и предвыборной канителью, что его ведущие члены погрязли в казнокрадстве и воровстве, бездарно ведут дела, больше заботятся о своих личных интересах. Русская модернизация, сердцем которой является государство, начавшее и проводящее ее, и русская традиция государственности, олицетворяемая одним человеком, преемственна и в том смысле, что она на протяжении веков снова и снова сталкивается с одними и теми же неразрешенными дилеммами и снова и снова предлагает тупиковые решения.

Помимо основной дилеммы модели “полуазиатского" развития, когда попытки создать государственным путем независимое общество всегда кончаются тем, что на месте свободного общества возникает “тотальное государство, – мы снова (в который раз!) сталкиваемся здесь со старыми проблемами. Например, с тем, что судьба демократических реформ зависит от одного единственного человека, чье возможное исчезновение преподносится как катастрофа, способная привести к крушению всего государства-режима. И чье присутствие также преподносится единственной гарантией того, что будет “демократия" и “рыночная экономика". И этот же человек опять-таки якобы выступает единственным фактором, препятствующим тому, чтобы государство распалось, или без него оно станет якобы развиваться в тоталитарном направлении. (как будто не он вогнал страну в тоталитаризм!) После трехсот (а то и пятисот) лет перипетий царского самодержавия и сталинского тоталитарного государства критически настроенные интеллигенты, либералы и демократы и сегодня по-прежнему уповают на “сильное государство" и “сильного правителя". Юрий Карякин, недавно уважаемый демократ, в интервью, данном им через несколько дней после сентябрьско-октябрьского государственного переворота, совершенного ельцинистами, заявил, что является убежденным приверженцем “сильного государства", “крепкой руки". По его мнению, в России якобы это единственно возможный фундамент для законности и демократии. Направляясь на очередное, на этот раз “победное" заседание Президентского Совета, он следующим образом рассуждает о прекрасном единении “интеллигенции и народа": Вот если Президент сумеет стать партией порядка и хотя бы ликвидировать с такой армией, которой нечего делать, этих бандитов, что стреляют в людей из окон, с крыш, ввести военное патрулирование, чтобы на улицах можно было спокойно ходить, если он предстанет психологически твердым представителем порядка, то это хорошо". [8]8
  Русская мысль", 1993, N 3999, с.12.


[Закрыть]

Или вот другой известный демократ, В.Селюнин, на вопрос, где гарантия, что государство Ельцина пойдет в направлении именно “парламентской демократии", не моргнув глазом, отвечает: Гарантия – Ельцин. “Такая опасность всегда существует. И тут стопроцентной гарантии никто не даст. Но Президент не тот человек"... [9]9
  Там же, с.13.


[Закрыть]

Госпожа де Сталь, разговаривая с Александром I, говорят, сказала, что гарантия будущей российской конституции – это доброта самого императора". Возможно, она не знала, что Сперанский, один из тех, кто готовил проект конституции уже сослан в Сибирь...

Вот и весь интеллект этих “интеллектуалов": “приказать армии стрелять", “Президент – не тот человек". Гора родила мышь! Выдохлись интеллектуалы– "демократы". Нет идей, мыслей. Но зато Власти – ох как хочется – и вечной. Они – уже на позиции тех, кто веками подавлял демократическую мысль: “Вешать, стрелять, сажать, жечь. Все – за царя, за “вождя народа". Видите, как быстро переродились эти интеллигенты-демократы в фашиствующих идеологов неототалитарного режима. Как только сами стали частью Системы, частью Власти – хотя и крайне непрестижной, незаконной, украденной.

Но как бы ни “слилось" это новое государство с личностью правителя, вряд ли можно отождествлять его “хороший характер" с “хорошим характером" государства, оставшегося без противовеса власти, без общественного противовеса. Вряд ли возможна демократия там, где только от самоограничения государства – от его разумного эгоизма, от осознания собственных интересов – зависит, насколько далеко зайдет оно в поглощении общества. Кто-то ведь должен контролировать этот самый процесс самоограничения – другая ветвь власти – законодательная.

Русская интеллигенция уже верила и надеялась на правителей– реформаторов и кровавых диктаторов – от Петра I до Александра II, от Ленина до Сталина и от Хрущева до Горбачева – каждый раз веря в государство (в “сильное", но стоящее “за правое дело") и возлагая на него надежды, витиевато выражая при этом свои чувства. И в них же, в этих личностях (от антихриста Петра до антихриста Сталина, от беса Ленина до беса Горбачева), она видела средоточее мирового зла в периоды разочарований, утраты иллюзий, когда государство ослабевало или распадалось. Тогда она “сатанизировала" политических деятелей.

Перемена строя в союзно-российском варианте

Известно, что рождение новых государств, новых обществ происходит сложно, через преодоление сложнейших противоречий, иногда с откатами, антиреформами.

Тем более, как справедливо пишет Томаш Краус, если при этом пытаются повернуть вспять колесо истории. В России и в других странах – наследницах СССР идет процесс, не имеющий исторического прецедента. На шестой части Земли неделимую бюрократическую государственную собственность и связанную с ней структуру власти переводят или пытаются перевести на фундамент частной собственности. Разрушенная и развалившаяся система государственного социализма накопила за последние десятилетия огромные материальные и духовные ресурсы, которые ныне “перераспределяются". А точнее присваиваются центральными и местными бюрократическими аппаратами, политическими, экономическими, военными и правоохранительно-административными элитами на республиканском, национально-этническом, региональном и других уровнях. [10]10
  Дюла Свак, Золтан Биро, Акош Силади, Ласло Чаба, Тамаш Краус. Ельцинщина. Будапешт, 1993.


[Закрыть]

И хотя этот процесс, называемый “переменой строя", в определенной степени вкладывается в рамки “неолиберальной" перестройки мировой экономики, развернувшейся в 70-е годы и продолжающейся в наши дни, все же именно внутреннее расстройство, “неуправляемость" старого режима, оказавшегося неспособным к модернизации, даже по сравнению с современным Китаем, определяет огромное значение внешнего влияния. [11]11
  Томаш Краус. О Ельцинизме, Ельцинщина, с.75.


[Закрыть]

Перестройка также была продуктом и выражением этого “внутреннего расстройства", и это так или иначе понимали все руководящие деятели этого времени. Уже Андропов в начале 80-х гг. осознал, что в мире произошли столь значительные перемены в экономической, социальныой и культурной сферах, а также в психологии масс, что в СССР дела смогут в главном идти по-старому лишь в том случае, если все изменится. Горбачев шагнул еще дальше: он уже знал, что если все изменится, то вести “дела" по-старому будет невозможно.

По своей первоначальной идеологии перестройка была такой “революцией", конечная цель которой определена, по Горбачеву, как превращение бюрократического и экономически неэффективного государственно-социалистического способа производства в “демократический и самоуправленческий социализм", путь к которому ведется через многосекторную “социалистическую рыночную смешанную экономику". Стало обычным полагать, что основное противоречие исторических результатов деятельности Горбачева состояло в том, что, с одной стороны, на первом этапе перестройки в Советском Союзе установилась невиданная прежде политическая свобода (гласность). Но с другой стороны, правящая элита не установила никакой аутентичной связи с обществом. В результате этого провозглашенные экономические проекты и планы социальных преобразований либо остались кабинетными “секретами" интеллигенции и мудростями, похороненными в журналах, либо превратились в идеологию самооправдания руководителей и разных групп правящей элиты.

По мнению Томаша Крауса, метаморфозы Ельцина сами по себе показывают как хамелеонскую природу элиты, так и различные этапы советской перемены строя, а также возникавшие в ходе ее альтернативы. В 1988 г. Ельцин, старорежимный провинциальный аппаратчик, выступает в качестве неолевого лениниста, неокоммуниста, критикующего перестройку “слева". Весной 1989 г. в роли пропагандиста “ленинского социалистического самоуправления и борьбы с бюрократическими привилегиями" он агитирует за гуманный социализм, означающий ликвидацию всех видов социального неравенства (“нельзя оправдать никакое расслоение общества по имущественному признаку") и призывает к “борьбе за социальную и нравственную справедливость". [12]12
  “Московская правда", 21 марта 1989 г.


[Закрыть]

В следующем, 1990 году Ельцин становится реформенным коммунистом в амплуа апостола демократии и сторонника рыночной экономики, чтобы позже предстать перед нами законченным буржуазным демократом, который отрекся сначала от государственного социализма, реформировать который оказалось невозможно, а после августовского путча 1991 г. и от социализма вообще. Наконец, в 1993 г. он появляется в образе “диктатора" , “Спасителя Отечества", действующего во имя “Порядка" и “Капитализма".

Однако если рассмотреть все это более конкретно, то выяснится, что на всех этапах своего “развития" Ельцин представлял и определенную преемственность. Мы хорошо помним, как в 1989 году он оправдывал сделанный им поворот неприятием государственно-бюрократической, административно-командной системы и концепцией самоуправленческого социализма, создавая тем самым представление о себе как о выходце из народа, который способен во имя народа сыграть роль “Спасителя Отечества" в борьбе с обладателями привилегий. В этом образе нетрудно разглядеть как ленинские и сталинские традиции, так и черты героя русской сказки, “доброго царя", наказывающего бюрократов, притесняющих народ.

В 1989 г. на I Съезде народных депутатов СССР как Горбачев, так и Ельцин выступали за общественную собственность трудовых коллективов, политическая основа которой была выражена в лозунге “Вся власть Советам". Они отвергли все проявления социального неравенства.

Нелишне вспомнить, как на ХIХ Всесоюзной партийной конференции Ельцин, в ранге союзного министра, настойчиво добивался прощения и примирения с товарищами по коммунистическому движению. Как слезно просил “подлиной политической реабилитации все же при жизни...", призывал делегатов “овладевать правилами политической дискуссии, терпеть мнение оппонентов, как это делал В.И.Ленин, не навешивать сразу ярлыки и считать еретиками". Но уже тогда веры ему не было среди “своих" – они ведь друг друга знали очень хорошо. И было это совсем недавно – в 1989 году. Чтобы убедить “товарищей" простить его – Ельцин заявил свою идейно-политическую позицию: “мы гордимся социализмом и гордимся тем, что сделано", но и это не произвело тогда никакого впечатления.

Вполне допускаю, что в основе последующей расправы Ельцина со своей партией находились не какие-то убеждения в том, что она “не нужна", что она вредна и т.д., а более прозаические мотивы – мотивы мести, личной мести, вендетта. Бытует мнение, что если бы в тот период в силу каких-то обстоятельств Ельцина избрали бы Генеральным секретарем ЦК КПСС, то он и до сегодняшнего дня сдувал бы все пылинки с этой партии.

Лишь в январе 1990 г. Ельцин в первый раз публично выразил сомнение относительно “научно-профессиональной основы" самой перестройки, концептуальной продуманности всего перестроечного процесса. Скрывалось ли за этим прозрением изменение во вглядах советников Ельцина, или сменились сами советники – это уже не столь важно.

В дальнейшем преображение Ельцина и процесс перемены строя развиваются как бы по венгерскому сценарию, – пишет исследователь, – реформенный коммунизм превращается сначала в реформенный социализм, потом в реформу, позже в “рыночную экономику", а после подавления Ельциным и Хасбулатовым августовского путча 1991 г. – в воинствующий антикоммунизм. [13]13
  Томаш Краус. О Ельцинизме, с.76. .


[Закрыть]

В центр антикоммунизма Ельцин теперь уже демонстративно ставит капитализм, прежде всего – бездумную денационализацию, при которой фетишизация частной собственности превращается у него в маниакальную идею. Напрасно я указывал, что “обвальная приватизация" не создает конкурентную экономику; надо предусмотреть еще многое, в частности, создание рыночной инфраструктуры, – где там?! Ельцина занесло как русского купца. Далее, именно в частной собственности он усматривает гарантию прав человека и расширения демократии. Конечно, это примитивно – видеть в частной собственности гарантию демократии – тысячи лет существовала частная собственность, ничем не ограниченная, даже на людей (рабов), но не было свободы и демократии. Но что поделаешь – так уж трактуют в России демократию и частную собственность! Иногда – по купечески. Особенно, если могущественные международные силы заинтересованы в такого рода “ошибках".

Надо иметь в виду то обстоятельство, что в процессе разрушения СССР каждая республика определялась как носитель самостоятельной национальной рыночной экономики под знаком “святой троицы" – “нации, рынка и демократии".

Путчисты 91-го года, как известно, не пользовались доверием Запада, поскольку не согласовали с ним заранее своих планов. (В отличие от Ельцина, после августа 1991 года согласовывающего почти каждый свой шаг во внутренней и внешней политике с Западом). К тому же, августовцы выступили тогда против Горбачева —"козырной карты" Запада. Ельцин же в августе 1991 года... с подсказки Хасбулатова, выступил в поддержку Горбачева – и этим получил признание Запада.

... На нынешнем этапе изучения вряд ли можно точно определить, насколько Ельцин проник в сущность того исторического кризиса, который пока что не смел его самого. В отличие от Горбачева, ангажированные Ельциным и его командой телевидение и радио пытаются представить Бориса Николаевича как человека не слов, а дела. Он показывает себя “западником", который в то же время обладает всеми особеностями “исконно" русского человека. Хотя и первое, и второе – далеко не соответствуют истине.

На самом деле, все эти и “первое", и “второе" выступают для этого интригана как средство удержать случайно полученную Власть. Как он до этого изменил своей партии, взглядам этой партии, так он не задумываясь сменит любую политическую ориентацию режима, если эта смена взглядов даст опору для жизни его режима.

Для понимания общей картины, обстановки накануне переворота, совершенного Ельциным, надо знать и характер отношений мировых держав, их лидеров к происходящим в России сложнейшим событиям, процессам. Интересы Запада, их понимание событий западными лидерами, имели, безусловно, огромное значение в той поддержке, которую ельцинский режим получил. Обреченность авантюры без этой поддержки была очевидной. Западная поддержка спасла Ельцина от полного провала и в апрельском референдуме, когда СМИ раскрутили идеологическую и информационную войну против Парламента по пропагандистским моделям западных специалистов. Поэтому, с одной стороны, “дипломатия Козырева" неустанно, уже длительное время работала, выколачивая эту поддержку и пугая “наступлением красных под руководством Хасбулатова", с другой стороны, все разведывательные и прочие спецслужбы помогали ельцинистам в их антигосударственных планах.

Глава II. ИНТЕРЕСЫ МИРОВЫХ ДЕРЖАВ В ФОКУСЕ РОСИЙСКИХ РЕФОРМ

Российское сырье и стратегия мировых держав

Надо отметить, установление контроля над богатейшими ресурсами СССР всегда находилось в центре внимания мировых финансово-промышленных групп Запада. Развал Союза сделал эти гипотетические планы реальными. Они, так же как и установление контроля над экономикой других участников СНГ относятся к числу важнейших хозяйственных и политических задач и интересов Запада. Это возможно лишь при соответствующем вхождении бывшего советского региона в систему мировой экономики. Сама по себе организация стабильного контроля над межэтническими конфликтами и атомным арсеналом требует поддержки со стороны сильного русского руководства, однако по-настоящему грандиозная задача состоит в подключении государств – наследников СССР к мировой системе с учетом требований “нового мирового порядка”, формирующегося начиная с 70-х годов.

Устрашающие социальные последствия деиндустриализации России и ее поворота к мировой экономике также наводят на мысль о “разумности” использования поддержки сильного политического лидера. При современных предпосылках функционирования мировой системы такая осмотрительность вполне оправдана, поскольку приходится рассчитывать на длительный регресс в России и других государствах, возникших на территории СССР. “Иллюзия развития”, прекрасно показанная И.Валлерстайном и Джованни Арригги в связи с отношением отдельных социально-экономических регионов к мировой системе в целом, будет быстро осознана в России подобно тому, как в Восточной Европе уже осознана иллюзия “присоединения к Европе”. Вот что пишет об этом Арригги: “Богатство государств Центра аналогично хэрродовому олигархическому богатству. Оно не может стать всеобщим, поскольку основано на процессах эксплуатации и вытеснения, которые предполагают воспроизводство бедности среди подавляющего большинства населения мира.

Процессы вытеснения по крайней мере так же важны, как и процессы эксплуатации. Последнее выражение в том смысле, в каком мы его употребляем, означает, что относительная или абсолютная бедность в периферийных и полупериферийных государствах постоянно заставляет правительства этих государств, пусть даже и за грошовую плату, принимать участие в международном разделении труда, давая тем самым возможность правителям и “управляемым” государств Центра класть в карман прибыль. В свою очередь, процессы вытеснения основаны на том факте, что олигархическое богатство гоcударств Центра дает им возможность исключать правителей и “управляемых” периферийных и полупериферийных стран из круга потребителей ограниченных или иссякающих ресурсов.

Эти два процесса различны, но дополняют друг друга. Процессы эксплуатации дают странам Центра и их агентам средства для поддержания процессов вытеснения. А они, в свою очередь, порождают бедность, необходимую для того, чтобы заставить правителей и “управляемых” периферийных и полупериферийных стран принимать участие в международном разделении труда на условиях, благоприятных для стран Центра (делая возможной эксплуатацию)...

Успех “двойной борьбы” содержит в себе и собственные пределы. Дело в том, что успешная борьба против вытеснения ведет к более интенсивной и многообразной эксплуатации полупериферийных стран государствами Центра и тем самым увеличивает возможности Центра в вытеснении этих стран из наиболее выгодно компенсируемых видов деятельности, а также в исключении их из использования небогатых ресурсов. С другой стороны, успешная борьба против эксплуатации ведет к самовытеснению с богатых рынков и самоудалению от источников динамичной инновации”.

Полупериферийная Россия будет влиять в сторону снижения стоимости рабочей силы на мировом рынке в результате появления на нем “свободной” русской рабочей силы. Для капитала в этом состоит, быть может, наиболее выгодное следствие распада СССР, которое, однако, может нанести необыкновенный ущерб рабочей силе Центра. Наблюдающаяся ныне в России гиперинфляция (до 30% в месяц), которую можно легко объяснить “Глупостью русских дилетантов”, [14]14
  Н. Валлерстайн, Д. Арриги. Иллюзия развития.


[Закрыть] не только подталкивает процесс динамизации обеднения, не только обостряет социальные конфликты, но и, соединившись с уродливой приватизацией, ускоряет размывание традиционной промышленной культуры, основанной на отрицании частной собственности. На мировом рынке русская промышленность, естественно, не может стать конкурентоспособной, поскольку условия конкуренции и структура накопления всегда определялись за пределами России (или СССР). Прежняя изоляция России была вызвана не каким-либо добровольным идеологическим решением, как раз наоборот, стремление “опереться на собственные силы”, изоляция, “самовытеснение” были идеологическим рефлексом в ответ на сложившуюся историческую ситуацию.

С этой точки зрения “народная приватизация”, раздача “ваучеров” по 10 тысяч рублей довела до абсурда дилетантизм в области экономической политики. Жорес Медведев остроумно описал это явление как один из важнейших стимуляторов политического кризиса. Дело в том, что ваучерная приватизация, совпав по времени с либерализацией цен, полностью потеряла свое значение, поскольку не только не привела к возникновению в России “нового среднего класса собственников”, но и дискредитировала саму приватизацию, усилив всеобщее недовольство. Не лучше были и основы других форм приватизации. Таким образом, не состоялся переход от примитивного торгово-меркантильного капитализма к “прогрессивно-творческому” производственному капитализму, который только и мог бы улучшить состояние экономики. Медведев, однако, не показал с необходимой определенностью, что для России этот последний путь существует лишь в учении “утопического кризиса в России”. Между прочим, за 10 тысяч рублей ныне можно купить два кило очень хорошего винограда. Эта сумма составляет четвертую часть средней пенсии.

В то время как международные финансовые организации (МВФ, Мировой банк и т.д.), а также лидеры “семерки” после 1989 г. регулярно посылали в Россию своих экспертов, чтобы на основании якобы положительного чилийского, боливийского и польского опытов испробовать свой неолиберальный рецепт – “шоковую терапию”, – получаемая информация все яснее свидетельствовала о том, что поддерживаемый и отчасти финансируемый (отсрочка долговых платежей, программы помощи и т.д.) Западом экономический эксперимент привел к таким результатам, которые получили со стороны некоторых критиков название политики “шока без терапии”. Выяснилось, что эта политика не может продолжаться в рамках данной политической структуры. Вот почему жертвы реформ в текущей пропаганде превратились в их “решительных противников”, а Парламент, который некогда был главной опорой Ельцина, на всем протяжении 1993 года стал учреждением, позорящим “исконно русские достоинства” и опять-таки противником реформ, что уже прокладывает прямую дорогу к расстрелу Парламента 4 октября 1993 года. “Народный парламентаризм” (непосредственное участие народных масс в политике) отступил перед политическими и экономическими нуждами снова утверждающейся бюрократической централизации, проводником которой становился Ельцин. Гласность мертва. Но почему? – задает вопрос Томаш Краус[15]15
  “Новое русское слово”, 8 октября 1993 г., с.10.


[Закрыть].

Да прежде всего потому, что диктаторам всегда во все эпохи мешала правда. Правда познается посредством свободного слова – в газетах, радио, телевидении, демонстрациях и свободных дискуссиях. Но все это мешает “вождям”, “правителям” – так “долой их”! Так ельцинский режим поступил.