Текст книги "Великая Российская трагедия. В 2-х т."

Автор книги: Руслан Хасбулатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 66 страниц)

Спецслужбы и российская политика

О возрастании влияния иностранных спецслужб в определении российской политики, внутренних и внешних ее элементов написано много. Уже сразу после августовского путча 1991 года утверждалось в некоторых публикациях, что якобы ЦРУ имело информацию и через “одного сенатора” довело сведения о готовящемся путче до Ельцина. Недавно газеты опять поведали об этом якобы имевшем место факте. Полагаю, что Ельцин, спустя два года после этого печально знаменитого путча готовится осуществить государственный переворот, знало не только ЦРУ, но и каждая российская домохозяйка, если она читала газеты, смотрела телевидение и слушала радио. Общество неоднократно предупреждалось об этой угрозе Председателем Парламента. В том числе и в беседах с американскими сенаторами, убеждавших их в необходимости отказаться от своего намерения поддержать государственный переворот, который в долгосрочной перспективе не может быть выгодным для интересов США.

Однако в таких утверждениях, сообщаемых прессой, много сочинительства. К примеру, Алексей Агуреев, со ссылкой на американского журналиста Сеймура Херша, пишет: “Когда “гром грянул” и Горбачев был изолирован у себя на даче в Форосе, американцы уже знали, что совладать с путчистами может только Ельцин. Благодаря развитой системе технической разведки американцам удалось зафиксировать и расшифровать секретные переговоры Крючкова и Язова со своими подчиненными. Они были в курсе и того факта, что большинство их командиров гарнизонов на местах отказывались отвечать на телефонные звонки из Москвы. Таким образом, обстановка прояснялась. Стало видно, что путчисты не пользуются поддержкой в войсках и что многие военные предпочитают занять выжидательную позицию.

Президент Буш, как только он был поставлен об этом в известность, распорядился немедленно предоставить секретные разведывательные данные в распоряжение Ельцина, и тот уже, основываясь на анализе этих данных, мог принимать решения.

Помимо этого, американский специалист по связи находился в российском “Белом доме” и помог установить надежные линии связи. Используя их, Ельцин смог связаться с командирами многих частей и убедить их не поддерживать путчистов. Примечательно, что, пойдя на этот шаг, сам Буш с технической точки зрения пошел на нарушение подписанного за 4 дня до этого закона, согласно которому в случае предоставления иностранному государству информации, подобно перехваченной секретным переговорам, президент США должен был проинформировать об этом конгресс”. [32]32
  Приложение к “Комсомольской правде”, 3-6 июня, 1994 г.


[Закрыть]

Можно успокоить Буша – никакой информации Ельцин от него не получал. О настроениях в армии, которая терзалась “разоблачениями Собчака” по тбилисским событиям (“тбилисский синдром”) и других “демократов”, мы знали лучше, чем все западное разведывательное сообщество. Никаких новых “линий связи” нам в “Белом доме” никто не оборудовал – в этом не было никакой необходимости. Здание Российского Парламента было оборудовано самыми совершенными видами связи – не хуже, чем в Кремле. И ничего, я думаю, заранее Ельцин не знал. Поскольку был растерян, находился в прострации, когда я увидел его в 7 часов утра, – раньше, чем кто-либо другой.

Август 1991 года

Когда утром рано 19 августа 1991 года я заскочил к нему на дачу, застал его обрюзгшим, растерянным...

Первое, что я посоветовал: немедленно позвоните высшим военным чинам, – узнайте, какова их позиция. Спросил: “Как, по-вашему, кто бы мог поддержать Конституцию?”

Ельцин ответил: “Грачев!”.

“Звоните! Звоните Кравчуку, Назарбаеву. Учтите, нам надо выступить за точное соблюдение Конституции, потребовать возвращения в Кремль Горбачева”.

Ельцин скривился.

“Требуя возвращения Горбачева к исполнению своих обязанностей, мы сможем получить поддержку мирового общественного мнения. Оставьте свои личные предвзятости, если не хотите потерпеть поражение”.

“Да, пожалуй, вы правы”... Через 10 минут Ельцин разговаривал с Грачевым. И “линии связи”, которые якобы наладил специалист из ЦРУ, работали исправно – здесь не нужен был “иностранный специалист”. И контролировались они Крючковым. А мы разговаривали все эти дни по этим “линиям связи” и обрекли на поражение их “хозяина” – Крючкова. И никаких “специалистов из ЦРУ” не надо было иметь, чтобы поднять трубку телефона и назвать город, страну, лицо, с которым Ельцин или я могли бы переговорить. Что мы и делали непрерывно в те дни.

Кстати, тогда, рано утром 19 августа, Ельцин переговорил с Назарбаевым. Очень коротко и сухо. Остался недоволен. А Кравчука не нашли. Днем выяснилось, почему “не нашли”. Он выступил фактически в поддержку ГКЧП. Как потом подтвердил сам Кравчук, его до смерти напугал прибывший в Киев Варенников.

Не случайно я в докладе экстренно собравшемуся Верховному Совету 22 августа подверг резкой критике этих двух лидеров.

Конечно, в тех событиях какая-то информация от ЦРУ к Ельцину поступала. Еще в своей статье, посвященной годовщине августовского переворота, в начале августа 1992 года, я писал, что один из помощников Президента на ходу разъяснял мне, что получена “информация также из американского посольства – ночью, с 20 на 21 августа, последует штурм и взятие “Белого дома”.

А потому... Ельцин спокойно готовился удрать в это самое иностранное посольство.

Машина была готова. Мне тоже предложили “место”. Я отказался, вышел из гаража, поднялся на лифте и через кабинет Ельцина последовал к себе. Но предварительно я сказал, что “жизнь Президента надо спасать. Но у меня здесь 200 парламентариев. И я должен быть вместе с ними”.

Да, еще один момент. Ни с какими воинскими командирами Ельцин тогда не говорил. Только с Грачевым – и то один раз. Вели разговоры с генералами: я , Скоков, Кобец, Баранников. Больше никто.

Все это я написал еще в августе 1992 года, помня об ответственности перед Историей. Разумеется, я не писал “всего”, с точки зрения Истории не имеющего особого значения. Так же, как не пишу “всего” и сейчас. Не вижу надобности кого-то унизить, описывая поведение слабовольных людей в часы исторических трагедий, развязать которые они всемерно помогают, но участвовать в них достойно не могут. И говорю я всего лишь о некоторых конкретных фактах.

Так что никаких “специалистов ЦРУ” в “Белом доме” в августе 1991 года не было, во всяком случае, легальных, действующих с нашего согласия. Думаю, что этих “специалистов” было множество в сентябре-октябре 1993 года. И на этот раз они, конечно же, действовали с полного согласия Ельцина и его ближайших помощничков по этим делам. Напомню, что со времени, когда в Кремле я привел к присяге первого Президента России, контроль над “Белым домом” полностью перешел ко мне. Да, собственно, я его контролировал и ранее как первый заместитель Ельцина. И никто не возражал – никаких интриг, склок я не допускал, никаких “команд”, соперничающих с “командой” Ельцина не создавал. Исходил из того, что все мы – служим народам России, работаем на улучшение условий его жизни, на Демократию. Поэтому все, что происходило в парламентском здании во время августовского путча, мне становилось известно раньше, чем Ельцину или кому-либо другому. Да и не только в парламентском здании – но и то, что происходило тогда в Кремле.

...Прибыл я тогда из Архангельского в парламентское здание в 10 часов 20 минут, после написания нашего Обращения к гражданам Российской Федерации. Это обращение писал я, подписали мы трое – Ельцин, Силаев и я. Приехав в здание Верховного Совета, я быстро провел заседание Президиума. Приняли ряд решений, в том числе о срочном созыве специальной сессии Верховного Совета в связи с государственным переворотом, отработали план наших действий, собрали всех депутатов; определили, что делать и как делать. И быстро начали действовать. Ельцин со свитой приехал часов в двенадцать – начале первого, когда уже полным ходом сооружали баррикады... Вскоре мы уговорили его выступить... на танке. И все это подсказали не “американские специалисты”.

Тактика спецслужб после августа 1991 года

Однако это не значит, что спецслужбы не причастны к государственному перевороту, осуществленному Ельциным в сентябре-октябре 1993 года, ни к его внутренней и внешней политике. Многие решения Запада в сфере экономической и политической, связанные с характером взаимодействия и сотрудничества с Россией, основывались на видении этих отношений спецслужбами.

Можно говорить об ошибочности “ставки на Ельцина”, но нельзя отрицать, что эта ставка была сделана прежде всего спецслужбами Запада. И именно на Ельцина. И эту их позицию немедленно приняли лидеры Запада. Причем тактически это осуществлялось довольно своеобразно. В частности, в конце 1992 года – в первой половине 1993 года разведывательное сообщество Запада стремилось всемерно дискредитировать и разложить армию, МВД, органы безопасности, их оргструктуры, получить полную информацию в этих областях.

Комиссию Президиума Верховного Совета по расследованию обстоятельств августовского переворота возглавил по настоятельной рекомендации Филатова Лев Пономарев. Ничего конкретно не сделав, не ознакомив с результатами деятельности комиссии Верховный Совет, ни его руководство, Пономарев и Якунин, использовав все материалы комиссии Оболенского из Союзного Парламента, опубликовали эти материалы в США, когда находились там. Кстати, неведомыми путями оказались там. Лейтмотив публикаций – КГБ всесильно, представляет угрозу всему миру, армию надо “переделывать”, половину – разогнать, МВД – тоже. Мощная кампания, развернутая тогда против офицеров и генералов армии, внутренних войск и безопасности, направлялась близкими к Ельцину людьми – Бурбулисом, Полтораниным, Юшенковым, Шабадом, Задонским, поддерживалась Филатовым, Козыревым.

Тогда мне приходилось очень туго. Я сознавал, что и государство нуждается в защите. Чтобы государство могло эффективно защищать своих граждан, его нужно тоже защищать. Армия, МВД, спецслужбы – необходимый атрибут любого сильного и процветающего государства. Тогда мы буквально разгромили суперрадикалов-”демократов”, – точнее, этих авантюристов, играющих в демократию. И в бюджете предусмотрели необходимые средства и мощно прикрыли и армию, и МВД, и другие специнституты. Но мы ничего не могли сделать для предотвращения утечки стратегической информации. И вскоре западные службы чувствовали себя в штабах нашей армии, МВД и специнститутах, как у себя дома. Для них в нашей стране не осталось секретов.

Тем не менее, тактика западных спецслужб была изменена, и существенно. Особенно после того, как позиция министров обороны МВД и безопасности по поводу попытки переворота 20 марта показали, что они довольно крепко связаны с законодателем, который на деле помогает государству, не пытаясь заигрывать или вести какие-то интриги, в отличие от Кремля.

С этого периода “парламентское охвостье”, как бы по команде, прекратило атаки на эти институты государства, оставив “поле” для одного Виталия Уражцева. И когда стала раскручиваться спираль по делу “о коррупции в высших эшелонах власти”, затронув и армейский генералитет, а еще раньше “дачные дела”, я сильно встревожился. Понял, что здесь наверняка будут спекулировать на чувствительных струнах и попытаются дискредитировать Парламент перед генералитетом. Особенно когда Руцкой сообшил, что и Грачев, и Кобец – оба причастны к махинациям по Западной группе войск, а Филатов их прикрывает с президентской стороны.

Я не мог давать указаний ни вице-президенту, ни Генеральному прокурору. Тем не менее сказал, что сейчас не время для обвинений высших армейских чинов. А на сессии Верховного Совета публично выразил свою озабоченность негативными последствиями этих “дел”, широко рекламируемых СМИ. Падает доверие общества к Власти вообще, исполнительной, законодательной, судебно-правовой. Надо бы “снять” политический аспект этих “дел”, меньше шуметь о них в стенах Парламента. Как знать, – будь у генерала Кобеца уверенность в том, что его “не тронут” – он не стал бы искать по всем вооруженным силам страны десяток офицеров-”добровольцев”, готовых расстрелять Российский Парламент?

После 20 марта 1993 года особенно усилилась реализация другой тактики Кремля, – подсказанной в том числе “специалистами” Запада – “подкормить” верхушки армии, МВД, МБ; сформировать новое мощное подразделение, формально называемое Главным управлением охраны, а на самом деле выполняющее и функции политического сыска, ...карательные операции, и оперативную работу (то есть все функции былого КГБ). И еще более – за КГБ все-таки вправе была осуществлять надзорную деятельность прокуратура. Тогда же усилилась и тотальная слежка за Председателем Верховного Совета; укрепили “агентуру” в Верховном Совете; методы угроз, шантажа и прямого давления на депутатов стали превалировать над всеми иными. Мне неоднократно приходилось информировать общество об усилении репрессивных начал в функционировании политического режима, об элементах военно-полицейского государства, ускоренно насаждавшихся ельцинистами. Но все это, похоже, не обеспокоило общество. Все посчитали, что якобы идут какие-то “верхушечные споры”, что продолжают примитивно утверждать до сих пор некоторые называющие себя оппозиционными издания, а иногда – даже умные и наблюдательные люди. Бог им судья – если бы только свои вредные мыслишки оставляли в семейном кругу, а то ведь распространяют по стране.

Сильно встревожило меня сообщение о прибытии в Москву руководителей спецслужб западных стран накануне референдума 25 апреля 1993 года. Важно было узнать, – чтобы проверить свои догадки, – по какой “линии” они прибыли. Выясняю: не через Минобороны, говорят мне; не через МБ – утверждают другие; не через МБ – утверждают третьи; и, наконец, – через МВД Коржакова-Барсукова при участии Службы внешней разведки Евгения Примакова.

Внешняя разведка, которую серьезно ослабил Козырев (как будто сам Примаков для этого сделал мало!), порою даже выдавая российских разведчиков (на основе чего возникли даже “разборки” между Баранниковым и Козыревым, в то время как Примаков остался, разумеется, в стороне), стала усиливать свое внимание к внутренним делам. Одновременно МИД решил также явочным порядком формировать свои структуры разведки. Все это – совершенно неэффективно, непрофессионально, предполагает огромные расходы.

Беспокойство, тревога росли, и я несколько раз крепко отругал Степашина. Поручил Воронину как члену Совета безопасности создать серьезную парламентскую комиссию, разобраться со всеми этими ведомствами (кстати, еще и ФАПСи) и представить в Верховный Совет конкретные рекомендации для принятия нужных решений. К сожалению, нам не дали сделать эту очень нужную и полезную для общества, для государства работу. Результаты мы все видим. Они просто трагические. Здесь – одно из слагаемых победы черносотенцев и поражения Демократии в сентябре-октябре 1993 года.

Глава V. ТЕХНОЛОГИЯ ИСПОЛНЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА-II

Любой заговор нуждается в тщательной проработке множества вопросов по его исполнению. Лидеры заговора ставят задачу. Разработчики планируют, определяют силы, подходящее время, расчленяют общую операцию на отдельные элементы, затем опять сводят их воедино; дезинформируют противника, выясняют, знает ли он что-либо о заговоре и планах заговорщиков, подкупают людей из окружения лидеров противника и т.д. Как планировался заговор против Конституции? Как осуществлялся? Какие этапы были в этой подготовке и каков характер мероприятий? Рассмотрим некоторые из них. Они весьма любопытны...

Заговорщики готовятся...

Подготовка высшей исполнительной власти к реализации заговора против законодательной власти с помощью силы началась задолго до опубликования Указа № 1400. Первоначально, видимо, в качестве возможного варианта развития событий. Но уже с неудачи ОПУСа в марте 1993 года, постоянное желание Ельцина “разогнать Съезд, Верховный Совет” стало оформляться в конкретные очертания заговора, а затем и вариантов его исполнения.

Первоначально Ельцин утверждал, что он единолично готовил проект Указа. Разумеется, никто в это не поверил. Пресс-секретарь Ельцина заявил, что его готовили более 40 специалистов. В своей книге Ельцин кое-что раскрывает. Но все это – конструирование “бумаги”. А ведь шла большая работа по практической разработке заговора против Конституции. Кто планировал операцию в целом, разрабатывал ее отдельные звенья? Одно лицо – Козырев, участник заговора со времени принятия решения о перевороте, – это несомненно. Он должен был переговорить с целым рядом самых высоких должностных лиц Запада и получить их одобрение с самого начала “предприятия”. Без этого не было бы смысла вообще браться за “работу”. Его целенаправленная деятельность по обеспечению согласия западных лидеров началась уже в конце марта, вскоре после провала первой попытки осуществить государственный переворот – это 20 марта. Именно в этот период Козырев наиболее интенсивно встречался по нескольку раз с госсекретарем США, министрами иностранных дел Германии, Франции, Англии, главами правительств этих стран. Козырев ранее, чем другие заговорщики, был осведомлен о планах Кремля.

Далее в этот период руководство министерства обороны становится предметом особой опеки Кремля. Интенсивно обрабатываются заместители министра обороны, руководство генерального штаба. Случайна ли шутка одного выпившего заместителя министра обороны, когда сидя за столом, он вдруг хватает бутылку шампанского и громко “строчит” с возгласом: “По Верховному Совету – “та-та-та– та”, изображая пулеметную очередь. Но армия все-таки считалась не главным объектом подготовки путчистов – они хорошо помнили уроки августа 1991 года.

Главное – министерство внутренних дел. Поэтому идет интенсивное расширение возможностей осуществлять чуть ли не войсковые операции силами МВД. Создание крупных, не только боеспособных, но и прекрасно вооруженных внутренних войск, включая легкие и тяжелые БМП, вертолеты, десантное снаряжение, артиллерию, включая укрепление ОМОН, ОМСДОН и др.

Сюда передаются спецчасти, ранее входившие в структуру органов безопасности, их командиры получают многочисленные льготы. А Ерин, совершенно серенький человек, быстро становится влиятельным лицом в Кремле. Парламентский контроль ослаблен, как в армии, так и в МВД. И Степашин, и в еще большей степени Аслаханов – объекты насмешек в их руководстве. Лидерам же Парламента сложно их заменить – моя убежденность в никчемности и даже опасности нахождения Степашина и Аслаханова на постах председателей этих важнейших Комитетов встречает непонимание у парламентариев. Но зато другие, проельцинские депутаты, отлично это понимают и поднимают дикий гвалт всякий раз, как только я делаю намек, что этих двух руководителей надо бы заменить.

“Конституционное Совещание” – еще один живой пример подготовки к перевороту. Ведь его детище – новая Конституция. Как могла она быть принятой при “живом Парламенте”? Предполагалось, что если это “Совещание” подготовит приемлемый проект Конституции, силы подавления будут приведены в боевую готовность, Верховный Совет распущен, “Конституционное Совещание” “реорганизуется” в “учредительное собрание”, – оно далее принимает Конституцию. Это должно было произойти в середине июня. Почему? – Чтобы не растягивать время от “победного 25 апреля”.

Но два обстоятельства спутали планы. Во-первых, под сильным влиянием регионов не удалось добиться от “Конституционного Совещания” неограниченных полномочий для Ельцина в новом проекте Конституции. Поэтому он не захотел рисковать в июне: лучше сохранить то, что имеешь, чем стремиться к неопределенному статусу Президента по проекту Конституции его же “Конституционного Совещания”. Во-вторых, не только не удалось напугать, дезорганизовать или расколоть Верховный Совет, но произошло удивительное – он окреп после референдума 25 апреля; в-третьих, затянули решение вопроса с Баранниковым и Скоковым – людьми, более сложными, чем Ерин и Грачев, которые могли преподнести сюрпризы. Это заставило оттянуть планы по осуществлению заговора. И исходили разработчики антигосударственных планов из того, что не имеют права на риск, иначе, ясное дело, угодишь в тюрьму. – Это они, конечно же, знали хорошо.

После неудавшейся попытки переворота 20 марта, когда Ельцин чуть не лишился президентского поста и вице-президент Александр Руцкой мог занять его кресло, ельцинисты поняли: без поддержки министров обороны, внутренних дел и безопасности и без нейтрализации Генеральной прокуратуры успеха не добиться.

Так же как окончательно поняли и то, что бесконфликтное сосуществование высших органов власти-Президент-Правительство-Парламент выводит общество на экономические и социальные проблемы. Здесь – одни поражения. Здесь – сильны позиции Верховного Совета, имеющего еще с начала 1992 года свои программные разработки – в рамках Конституции – социально-ориентированного рыночного хозяйства. Поэтому для ельцинистов выход из создавшегося нелегкого положения был один: взвинчивать политическую напряженность, подвергая остракизму Верховный Совет, его Председателя и всех несогласных – председателя Конституционного суда, вице-президента, всех известных общественных деятелей, которые так или иначе критически осмысливали события.

Особое значение, как я говорил, при этом придавали министрам внутренних дел, безопасности, обороны. Здесь нажим усиливался, приобретая тотальный характер. Одни увольнялись, другие возвращались, сотням присваивались генеральские чины. В результате в российской армии сегодня больше генералов, чем их было в СССР. В МВД России сегодня больше генералов, чем их было в МВД СССР.

Все время между попыткой переворота 20 марта и 21 сентября 1993 года – трагическим “днем Х” – шла непрерывная подготовка силовых элементов государства к антиконституционному перевороту.

К сожалению, как я уже отмечал, в драматической обстановке IX Съезда народных депутатов президентской стороне удалось навязать референдум, от которого благоразумно отказались на VIII Съезде. Вынесли, как помните известные четыре вопроса.

Колоссальная пропагандистская машина исполнительной власти, проправительственные партии, теневые элементы бизнеса – все было брошено на то, чтобы одурманить человека, выколотить из него “да”, “да”, “нет”, “да”. В значительной степени пропагандистская задача, поставленная Кремлем, была выполнена: чуть больше половины пришедших на референдум людей, то есть одна четверть населения, одобрили социально-экономический курс Правительства.

Однако в главном авторы референдума проиграли: они не добились одобрения избирателем планов роспуска Съезда народных депутатов, Верховного Совета. Это означало, что народ хочет совместной работы Парламента, Президента и Правительства без попыток революционных методов типа “разогнать!”, “посадить!”

Референдум прошел 25 апреля, а спустя всего 5 дней, 1 Мая Москва омылась кровью граждан. На мирной Первомайской демонстрации спецвойска МВД жестоко избили демонстрантов: ветеранов войны, пенсионеров, женщин, детей, стариков, молодежь.

Помню этот день 1 Мая. Я находился на подмосковной даче в Архангельском, работал, писал. Мой первый заместитель Юрий Воронин дежурил в “Белом доме”. Часов в 12 дня резко зазвонил телефон правительственной связи – звонил Воронин. Он взволнованно сообщил, что спецвойска МВД жестоко избивают демонстрантов, среди которых были и депутаты. Я попросил его немедленно связаться с руководством Моссовета – Николаем Гончаром и мэром Москвы Юрием Лужковым, министром внутренних дел Виктором Ериным и потребовать от них принять экстренные меры для прекращения избиения граждан. Еще через некоторое время Юрий Воронин сообщил мне, что все указанные должностные лица пытаются уклониться от вмешательства, обвиняют во всем “агрессивное поведение” самих демонстрантов. В то же время у “Белого дома” стихийно собирается огромное количество людей – в том числе избитые. Они требуют от Парламента защиты граждан и наказания виновных. Мы договорились по телефону о том, что необходимо срочно образовать парламентскую комиссию для расследования этого трагического события. Включив телевизор, увидел жуткую картину – окровавленные лица людей, дерущихся с группами омоновцев демонстрантов, разорванные в клочья плакаты. Грузовики и спецмашины – все это напоминало побоище. Конечно, это событие не было случайным – оно как бы предупреждало общество: Президент “победил” на референдуме, теперь все позволено, берегитесь!.. Народ якобы одобрил его действия. Циничная ложь. Вот они – интерпретации, которые важнее результатов.

О том, что это была запланированная акция и за нее несут ответственность министр внутренних дел В.Ерин и мэр Москвы Юрий Лужков, сообщила Парламенту комиссия, которая, как я выше писал, была создана еще вечером 1 Мая во главе с депутатом Юдиным. Об этом я сказал и в своем телевизионном выступлении, спустя несколько дней. Люди по всей стране были возмущены избиением москвичей, и надо было их успокоить. Поэтому я заявил о том, что Верховный Совет не потерпит диктаторских замашек и твердо берет под защиту народ. Я сказал, что все должностные лица, все граждане в равной степени ответственны перед законом и Конституцией. Исключения здесь не может быть ни для кого. Времена компартбоссов прошли... Но как оказалось, эти времена все– таки не прошли...

Кстати, Юрий Лужков подал на меня в суд за это выступление. Хотя на заседании Верховного Совета, где ему было предоставлено слово, не смог опровергнуть факты, доказывающие его участие. Не опроверг он и сообщение прессы, цитировавшей его приказы избивать демонстрантов.

На этом заседании Верховного Совета был смещен с поста министра внутренних дел Виктор Ерин – в полном соответствии с Конституцией. Однако Ельцин отказался выполнить Постановление Парламента. Не освободив этого дискредитировавшего себя человека от должности, он продолжал взвинчивать обстановку.

Поэтому понятно и участие Ерина в заговоре против Конституции и жестокость, проявленная спецчастями МВД во время ельцинского путча 21 сентября-4 октября 1993 года.

В Верховный Совет непрерывно приходили сведения о ширящемся Кремлевском заговоре. Ельцин стал навещать подмосковные воинские части, предупреждать их о наступлении “решительного часа”. Генеральские звезды сыпались направо и налево. Элитным частям повышали жалованье, улучшали питание. Стали проводить учения с использованием макета “Белого дома”. Когда, узнав об этом, группа депутатов выехала в расположение воинских частей, где происходили эти учения, их туда не пустили. Я позвонил Баранникову (он тогда был еще министром) тот успокоил, заверив, что ничего такого нет. Конечно же, он не стал говорить правду.

Уже в середине сентября, в воскресенье, часов в 11 вечера, вдруг по правительственной связи позвонил мой заместитель Валентин Агафонов, дежуривший в 1-й приемной. Сообщил, что получил сведения о введении в Москву крупных воинских частей МВД. Попросил срочно приехать в “Белый дом”. Приехал. Собрались: Воронин, Агафонов, Исправников...

Звоню Ерину. Дежурный отвечает “нет его”. Дозвонился до его заместителя – командующего внутренними войсками. Утверждает, что никакого ввода войск нет. Речь идет лишь о том, что какая-то преступная группа напала на турецкую фирму и похитила 2 млн.долларов, в связи с чем и предприняты меры по “локализации”. Воронин звонит председателю Центрального банка Геращенко, спрашивает, знает ли он о происшедшем, поскольку речь идет о хищении валюты. Банкир отвечает, что о таком факте не знает, но если бы такое произошло – знал бы. Выясняется (через Московскую городскую милицию) что такого факта вообще не было. Но даже если бы был, как это часто случается, войска МВД не используются, поскольку операции по поимке преступников в Москве находится в ведении Московского управления милиции. Оказалось: гостиница “Москва” была объектом, на котором отрабатывали штурм Парламентского дворца войсками МВД. Так что к штурму “Белого Дома” готовились загодя и основательно...

В этот период “кухонный кабинет” Ельцина включает в число заговорщиков Черномырдина. Ельцин превращает его из заложника в сообщника. Глухие намеки представителей спецслужб и прессы на непорядок в Газпроме, сделки с газом и нефтью в период пребывания Черномырдина на посту руководителя этого концерна тщательно проверяются. Дается указание собрать “компромат” на него. Операция “сеть” блестяще завершается —премьер в прямой зависимости от Кремля. Он фактически исчерпывает последние связи с Верховным Советом – панически боится и Парламента, и Ельцина. Именно тогда он отказывается быть инициатором очень серьезных разработок “Круглого стола” по достижению национального мира и согласия. Отказывается от участия в работе Всесоюзного экономического Совещания. А на одном “узком” Совещании в Кремле неожиданно для некоторых участников (не вовлеченных в заговор) прямо предлагает осуществить переворот. И, к удивлению присутствующих, говорит, что якобы брат Хасбулатова причастен к каким-то крупным аферам. Ельцин ликует, благодушно посмеивается, глядя на Черномырдина. “Если бы ты знал, о каких твоих аферах я знаю”, – как будто говорят его маленькие глазки. Однако, считает главный заговорщик, возможно, Черномырдин в ходе переворота может струсить или просто сгореть. Поэтому важно обеспечить “прикрытие”. Вывести вновь на авансцену Гайдара. В этом случае легче обеспечить и поддержку Запада. Тандем Козырев-Гайдар для Запада – это показатель “основательности” подготовки плана “новый порядок по-ельцински”. Так участником заговора становится Егор Гайдар. Координаторы разработки плана – Илюшин, Батурин, Илюшенко. Велик соблазн вовлечь Полторанина – но все знают: не выдержит, даст интервью, проболтается...

Армии, офицерства заговорщики боялись – не случайно появился приказ об изъятии табельного оружия у офицеров, а также у курсантов военных училищ и вузов и отправке его на склады. Это делало армию более контролируемой в случае внутреннего вооруженного конфликта и оставляло Парламент без вооруженной поддержки симпатизирующих ему офицерских кадров.

Снятие В.Баранникова с должности министра безопасности (кстати, под явно надуманным предлогом – недостатками в руководстве погранвойсками) и частичное переподчинение войск МБР, МВД министерству обороны, а спецгрупп “Альфа” и “Вымпел” – ГУО (президентской охране) привело еще летом 1993 г. ряд аналитиков к мнению, что Ельцин неслучайно пытается поставить МБР под свой личный контроль. Он хорошо, видимо, помнил о моем предупреждении, чтобы не разъезжал по воинским частям, требуя от них “личной поддержки” – это противоречит Конституции. Кстати, предупреждение было сделано в присутствии Валерия Зорькина.