Текст книги "Тут дьявол с Богом борется…"

Автор книги: Руслан Бурбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Византия как политическая целостность очень быстро потеряла территорию Западной Римской империи, но как целостность культурная она сохранила там свое влияние до IX в. Переломной датой можно считать и 843 г., и 867 г., а правильнее – эпоху между этими годами. И вот почему…

Захватившие Италию и Испанию готы и сменившие их лангобарды были ариане, а местное население – волохи (название латиноязычных европейцев) – православными! Хотя как этносы они ничего общего не имели с греками, но церковь как культурный комплекс удерживала их в составе византийского суперэтноса. Влившиеся в эту систему франки и англосаксы также приняли православие от Римского престола, чем обеспечили ему победу над арианством. И вот, несмотря на то что ни до Галлии, ни до Британии не могли дотянуться щупальца византийской дипломатии, обаяние культуры фазы расцвета превращало Западную Европу в провинцию, столицей которой был Константинополь. Пусть за два века акматической фазы этногенеза Византия пропустила через свою укрепленную границу по Дунаю тысячи славян, заселивших опустошенный ими Балканский полуостров, пусть несториане и монофизиты подчинились арабам, пусть сумасшедший император с отрезанным носом возвращается на престол при помощи враждебных болгар – городские стены стоят, монахи обучают прихожан молитвам перед иконами, а Юстиниан II снова теряет власть, но на этот раз вместе с жизнью. Доблесть, искусство и справедливость при каждом потрясении торжествуют. Но вдруг зашатались и они. Нет, не от удара извне, а от неожиданных претензий императора. Лев III Исавр, только что героически разгромивший арабский флот (717 г.), в 726 г. поднял руку на святыню искусства – иконы! Это была ломка этнической психики и того стереотипа поведения, который поддерживал культурную традицию – сердце византийского этноса. Опираясь на малоазийскую солдатчину, императоры-исаврийцы попытались отнять у своего народа то, ради чего этот народ жил и страдал, воевал и молился. Они сделали жизнь своих подданных оскорбительно-бессмысленной, а те отказали им в уважении и любви.

И тогда очарование византийской культуры исчезло. Западные области, имевшие своих королей, остались верны православию в виде арианства, тем самым теряя связь с Константинополем, ставшим из столицы христианского мира главным городом малоазийского царства – Византии, пределы которой были ограничены теми крепостями, где стояли гарнизоны, верные своим стратигам. Так начался надлом византийского этногенеза, индикатором которого была история культуры, искусства и религии. Иконоборчество было по существу идеологическим оформлением монархической революции. Не случайно папа Григорий II (715–731) расценивал политику Льва III как стремление сочетать в себе императора и священника, что было прямым нарушением восточнохристианского мироощущения. Ведь император в отношении церкви был только прихожанином Софийского собора, и голос его отражают лишь его личное мнение, которое само подлежало проверке собором. Лев III это понимал и искал опоры в каноне. В 726 г. иконоборчество провозглашено императорской политикой, в 730 г. осуждается иконопочитание, а в 754 г., уже при Константине V, в Халкидоне состоялся иконоборческий собор. Но это было собрание подхалимов, а не Вселенский собор, в котором должны были принять участие и клир и миряне. Народ Византийской империи высказался вполне определенно. Монахи, женщины, интеллектуалы, моряки – все любили и ценили образ Божий на иконах, лик, а не личину, т. е. прозрение, а не портрет. Историк Зонара называл Константина V "не христианином, не эллином, не евреем, кем он и являлся, но совокупностью всяческого нечестия". Этот факт насторожил Николая. Некоторое время иконоборцы держались бодро и даже одерживали победы над арабами и болгарами, используя этническую инерцию патриотизма и средства, накопленные до них. Но в IX в. пошли неудачи: в 806 г. Харун ар-Рашид опустошил Малую Азию, в 811 г. болгары разбили византийскую армию и убили императора Никифира, а в 813 г. подошли к стенам Константинополя. В 810 г. Византия утратила Венецию и Далмацию и потеряла авторитет на Западе, где в 800 г. Карл Франкский восстановил Западную Римскую империю, но иконоборческие споры, шедшие с 726 по 843 г., коснулись и Запада. А так как Рим находился в пределах Византийской империи, то его паства делила судьбу церковной культуры Востока, в том числе иконоборческие споры.

На Западе иконоборчество было слабее, чем на Востоке. Его представители – Клавдий, епископ туринский, и Агобард, епископ лионский, оба испанцы, враги иудаизма и поклонники творений бл. Августина. Против них стояли за иконопочитание папы и короли, а также народные массы. В VIII в. эти споры шли довольно вяло, но в IX в. оживились, и, даже когда предмет спора исчез с восстановлением иконопочитания, активность западных людей нашла выход в церковном расколе 867 г. и взаимных анафемах папы Николая 1 и патриарха Фотия. Тут вполне отчетливо сказалась разница "возрастов" греков и "франков". Противники византийских иконоборцев оказались в трудном положении. Им нужно было организовать для лиц, готовящихся в прелаты, получение теологического образования и изучение греческого и еврейского языков, а посылать своих юношей в Константинополь не хотелось. Поэтому молодых людей, готовящихся к духовной карьере, отправляли в Кордову и Севилью, где еврейские раввины, находясь под покровительством арабских халифов, преподавали желающим языки и философию. Разумеется, учителя не привлекали учеников к иудаизму, тем более к талмудическому, однако они вселяли в своих слушателей скепсис к основным догматам христианства: учению о троичности Божества и о Божестве Христовом. Те, возвращаясь домой, продолжали поддерживать дружеские связи с евреями, жившими в Южной Франции и Италии и обладавшими богатствами, достаточными для того, чтобы занимать почетное место в обществе. Вместе с тем евреи были достаточно образованны и переводили арабских авторов для своих христианских друзей. На базе этнокультурных контактов и религиозного индифферентизма возникло и распространилось мнение, что все три веры равноправны, а критерием истинности суждения является разум, т. е. обоснование тезиса на уровне науки своего времени. Это суждение легло в основу схоластики от Иоанна Скота Эригены до Абеляра и позднее. Иными словами, образовалась этнокультурная химера, другими словами сочетание трех компонентов на суперэтническом уровне.

А на Востоке в то время шел обратный процесс. Лишнее было выброшено, а кристаллизованное в горении минувшей борьбы распространилось. Лишним был рационализм иконоборцев, а кристаллами – ортодоксия и искусство, сохранившее значение средства общения мира дольнего с миром горним. Гонимые в столице, иконопочитатели бежали на окраины: в Херсонес, Далмацию и на Дунай. Там они распространили православие среди хазар и славян, подготовив эти этносы к будущему крещению. Они проложили торную дорогу Кириллу и Мефодию, завершившим обращение славян и части хазар в IX в. Но на Западе, где шел процесс роста пассионарности и подъема местных этносов, они не имели успеха. За 300 лет, с VIII по IX в., оба христианских мироощущения разошлись настолько, что греки и "латины" перестали видеть друг в друге единоверцев, ибо на седьмом Вселенском соборе Восток обрел покой, а Запад стал метаться в поисках решения. И вот почему…

Переход от "римского мира" (Pax Romana) к "христианскому миру" (Chretiente) имеет разрыв в 500 лет (с IV по IX в.). Выяснилось, что эта лакуна в этнической истории заполнена этническими контактами на западе и расцветом Византии на востоке бывшей Римской империи. С этого времени "западнохристианский" и " восточнохристианский" суперэтносы не объединялись никогда. Но уже с XI в., т. е. с фактического раскола, обаятельные соблазны древности стали проникать в Европу крайне извилистыми путями. И шло это западным христианам чаще во вред.

Синхронность этногенезов Ближнего Востока и Восточной Европы в I–IV вв., очевидно, стала причиной некоторого параллелизма в явлениях духовной жизни новорожденных этносов. В восточной части Римской империи в III в. соперничали две религии: христианство и митраизм, обе равно далекие от первоначального эллинского культа богов Олимпа. Митраизм потерял позиции ведущего мировоззрения только с гибелью Юлиана Отступника. Победу одержало арианское исповедание христианства.

История Восточной Европы известна значительно хуже, но аналогичная ситуация наблюдается и там. Готы, воевавшие весь III в. с иллирийскими императорами-митраистами, приняли в 360 г. арианское исповедание христианства, господствовавшее тогда в Римской империи. Видимо, арианство бытовало в Восточной Европе до Х в., потому что в тексте Начальной летописи Символ веры содержит арианский догмат подобосущия, а не единосущия.

Никейское исповедание было распространено среди прибрежных готов (тетракситов), алан, горцев Дагестана и западных хазар. К Х в. христианство было для народов Западной Евразии не новшеством, а одной из привычных форм мировоззрения. Но среди славян, обитавших рядом с фрако-иллирийцами, наблюдается мировоззрение, столь же далекое от эллинского или скандинавского политеизма, как и от христианства, – один из вариантов древнего митраизма.

Славянские в то время имели две категории божеств. Одни божества олицетворяли природу, вторые – души предков. Однако эти категории божеств не боролись друг с другом; они как бы существовали параллельно. Боролись другие: Белбог и Чернобог, в которых нетрудно увидеть аналогов тибетских божеств религии бон – восточного варианта митраизма. Однако вплоть до17 века наряду с описанным пантеоном еще на Руси сохранился культура почитания Рода, Рожаниц и Щура, хотя представление об их роли уже тогда почти стерлось.

В I в. эволюция мировоззрений шла одинаково, но приводила к разным результатам. В Риме христианство одолело митраизм, у славян митраизм восторжествовал, а христианство ютилось по окраинам ареала, но в жестокий период надлома в IX в. начало снова распространяться в Восточной Европе, хотя и не сразу, ибо у него появился новый враг – Перкунас, или Перун.

Древние христиане привыкли иметь дело с языческими богами, которые с появлением Христовой проповеди превратились в злых и коварных демонов. Так, весьма почитаемый эллинами Аполлон в Апокалипсисе выступает как "дух бездны", аналог еврейского Абаддонна (Апокалипсис IX, II). Поэтому, столкнувшись с Перуном, христиане быстро определили его место в космосе. Как в Египте в конце IV в. был уничтожен Серапис, а в Элладе – Зевс Олимпийский, так надлежало покончить с их северным аналогом – Перуном, требовавшим к тому же кровавых жертв, желательно людей.

Однако языческие боги не считались надмировыми существами, т. е. не были аналогичны христианской Троице, мусульманскому Аллаху и даже древнеперсидскому Ормузду. Нет, считалось, что это живые организмы, но более могущественные, нежели люди, иначе устроенные, но соизмеримые с другими организмами, населяющими Землю. Они просто на порядок совершеннее людей, как люди совершеннее муравьев. Эта концепция была принята христианством уже в конце II в., причем к числу существ этого порядка был причислен Сатана.

Узнав об этом отец Николай очень удивился однако, он еще больше поразился, когда вник в суть взаимоотношения Бога и Сатаны в Ветхом и Новом заветах, ибо они там полностью противоположны. Ветхозаветная концепция была ближе к обывательским воззрениям поздней античности и потому была принята за основу с добавлением апокрифа "Откровение Еноха", датируемого 165 г. до н. э. и содержащего учение о дьяволе как ангеле, восставшем и низвергнутом с небес. Эта отнюдь не христианская концепция была принята без критики, так как в ней осуждалось непослушание Закону, которое иудеи считают главным грехом.

Смена религии и для одного человека – грандиозная ломка психики, но она неизмеримо больше, когда речь идет о целом народе (этносе) с устоявшимися традициями культуры и быта. И тем не менее смена языческих культов мировыми религиями повсеместна, хотя детали этого процесса различны. На Руси процесс христианизации был особенно длительным, потому что проповедь никейского православия встречала сопротивление не столько местных славянских представлений о духах леса, воды, дома и об упырях – неупокоенных душах мертвых, сколько соседних религиозных доктрин, претендующих на преобладающее место в мировой культуре. Это соперничество проявлялось не только в религиозных диспутах и соревновании в учености и подвижничестве, но и в прямых военных столкновениях, ибо в человеке дух тесно сплетен с плотью.

В первом тысячелетии н. э. христианская вера была проповедана по всем странам – от Атлантики до Тихого океана. Но семена религии, павшие на разную землю, взрастали неодинаково, как и было сказано в притче о сеятеле (Лука 8, 5-15): упавшие около дороги были растоптаны, некоторые расклеваны птицами, упавшие на камень засохли, попавшие в тернии были задушены сорняками, лишь некоторые принесли плод сторичный.

Притча имела в виду отдельных людей, т. е. организменный уровень, но на популяционном уровне она столь же оправданна. Если на место персон, переживающих возрасты – детство, зрелость и старость, мы поставить этносы, проходящие фазы этногенеза – рост, акматическую фазу с "перегревами" пассионарности, надлом, инерционную фазу и переход к гомеостазу, то картина принципиально не изменится. Надо лишь учесть динамичность географической среды, смены климатических условий и взрывы этногенеза с последующим затуханием пассионарного напряжения. В момент взрыва, образно говоря, дорога меняет направление, тернии усыхают, на камнях появляется гумусный слой и условия для прорастания семян становятся иными.

Вот поэтому и разделились исповедания веры, причем разделение вело либо к полному обособлению – ислам, либо к нарушениям догматики – ереси, либо к церковным расколам. Причины этих явлений надо искать не в религии, а в людях, ее принявших, и в чередовании поколений, меняющихся до полной неузнаваемости. Но все эти естественные изменения сами по себе нейтральны, т. е. они не являются ни добром, ни злом.

В IX-Х вв. подавляющее большинство людей было дуалистами в том смысле, что они не сомневались в наличии творящего бога и разрушающего дьявола. Спор был лишь о том, что есть благо: жизнь в страдании или самоуничтожение?

В средние века люди были не трусливы. Смерть как факт была явлением слишком привычным, чтобы ради спасения отказаться от радости победы, или снести оскорбление, или пожертвовать своими взглядами и принципами. Ведь на войну ходили добровольно, потому и победы одерживали. Поэтому перспектива избавиться от страданий жизни, но путем безвозвратной потери ее радостей манила немногих. Для того, чтобы перейти в секту или общину манихеев, не было императивного стимула, но поскольку в нее переходили не этносы целиком, а отдельные люди, живущие в той же географической среде, в той же социально-экономической формации и не выигрывающие от такого перехода ничего, кроме возможности попасть на костер, то следует признать, что смена вектора деятельности с плюса на минус была результатом свободной воли человека. А коль скоро так, то сделавший выбор нес моральную и юридическую ответственность за свой поступок, т. е. становился не просто иноверцем, но преступником. Люди это понимали и тем не менее шли на все, зная, что пощады не будет.

И вот ведь что интересно: несмотря на то что кризис монизма был в IX в. актуален буквально повсюду, еретические движения, охватывавшие широкие слои населения, возникали только на границах суперотносов, новообразовавшихся или реликтовых. И, сложившись, они как бы расширяли трещины между плитами, если применить образ, заимствованный из геологии, после чего культуры разделенных этносов развивались каждая по-своему. А заполнение "трещин" (павликианство, богумильство, альбигойство в христианских странах, карматство, исмаилизм в странах мусульманских), несмотря на множество различий, имело общие черты, роднившие эти течения. Восточным аналогом перечисленных вероучений были уйгурское манихейство и тантрический буддизм.

А вот северные народы – славяне и монголы – не были затронуты этим феноменом потому, что их мировоззрение было бесхитростно дуалистично. Они видели в мире борьбу Белбога с Чернобогом, понимая под делами последнего не кровопролития во время войн, без которых они не мыслили существования, а предательство доверившегося и ложь, точь-в-точь как в митраизме.

И пожалуй, они были ближе всех прочих к древнему христианству. Именно поэтому так легко приняли его поляки из Рима, русские – из Константинополя, а соседи монголов (кераиты, найманы, онгуты и др.) – из Багдада, где помещалась резиденция несторианского патриарха.

После осознания этого в душу отца Николая закралась мысль: Странный все-таки мир придумал и воплотил тот кого именуют Богом! И какова Суть Того, кто позволяет во Имя Себя проливали океаны человеческой крови… Поразмыслив над данной тематикой, Николай решил штудировать ислам. Как ни как – самая последняя концепция трактования кто есть кто в божественном промысле. Как бы там ни было, Коран неуспели изказить при переводах, как сие произошло с Библией и ее компиляциями. И вот что он уяснил:

Казалось бы, принцип ислама – строгий монизм – исключал все возможности дуалистических толкований этики и тем более метафизики. Однако и здесь был найден выход – непослушание, с включением одной детали, которая представляется крайне значительной. По Корану, Иблис был создан как светлый ангел, но когда Аллах сотворил Адама, он приказал всем ангелам поклониться ему. Иблис отказался, ответив: "Я лучше его. Ты создал меня из огня, а его создал из глины" (Коран. М., 1963. 7, II).

Так выделился Иблис из числа повинующихся Аллаху, стал невидим, обретает разные образы и отвращает людей от религии. Его нельзя смешивать или путать с многочисленными нечистыми духами природы и душами грешников. Все эти ифриты, гуль, албасты и пр. считались существами дальнего, т. е. земного, мира, тогда как Иблис встал в оппозицию Аллаху, соблазнил Адама и Еву и практически независим от Аллаха. Тут опять встает вечный вопрос: если Аллах всемогущ, то почему он терпит деятельность Иблиса? Более того, будет становиться все хуже до дня Страшного суда, когда победит неверие и появится Даджжаль – аналог апокалипсического Антихриста. Даджжаль будет глумиться над верой, хулить Аллаха и хвалить Шайтана, но конец его злодеяниям положит пророк Иса, т. е. Иисус Христос, который сойдет с неба (Второе пришествие), после чего через сорок лет придет "Великий день" – Светопреставление. Мир как таковой исчезнет, а тем самым не останется места для Шайтана, который превратится в Ничто, то самое, которое было описано выше как антагонист творческого начала – Личности, именуемой Богом. Значит, и здесь под покровом монизма таится принцип биполярности мира.

Принято считать, что в догматике ислама "отсутствует оригинальность", поскольку эта догматика сложилась под влиянием других монотеистических религий. Однако примитивное восприятие этого бесспорного положения ведет к профанации, а тем самым к уклонению от истины. Так, Р.Р.Мавлютов писал, что Аллах "во многом похож на иудаистского Яхве и на христианского Бога-отца", хотя "догмат триединства Бога решительно отвергается мусульманами".

"Так что же здесь общего?" – задумался отец Николай. А потом понял. Уж если и искать аналогии, то следует помнить роль Иблиса, сотворенного из огня, в изгнании из рая Адама и Евы. Его аналогом в Книге Бытия является херувим с "пламенным мечом", охраняющий вход в Эдем (Бытие 3, 24). Но этот ангел выполнял волю Яхве. Затем именно Яхве говорил с Моисеем на горе Синай из горящего куста (Исход 3, 2–5), вел иудеев из Египта в образе огненного столпа (Исход 13, 21), а при выдаче десяти заповедей являлся в огне (Исход 19, 18). Если это сопоставить с "казнями" ни в чем не повинных египтян, особенно новорожденных первенцев, с обманом девушек, у которых подруги взяли золотые украшения на праздник и убежали, не вернув их, и истреблением жителей Палестины, включая детей, то все это больше походит на облик Иблиса, нежели Аллаха. И тут отец Николай понял, что Мухаммед был человеком потрясающей интуиции: он распознал в Иблисе огненного демона и лишь уровень науки VII в. не позволил ему заметить, что огненным демоном был и Яхве! Но им никак не мог стать Аллах, аналог Бога-отца св. Троицы.

Когда Николай в первые осознал этот факт, ему стало просто страшно жить! Возникал ведь вполне закономерный вопрос: Кому поклоняется, раздираемое противоречиями и ересями ХРИСТИАНСТВО? Ведь в его основе лежит иудаизм! Даже Библия состоит из него на 80 %. Пришлось штудировать иудаизм… И вот что узнал:

Ветхозаветная религия – культ Яхве как божества, связанного с иудейским этносом, – развивалась, а затем деградировала до рубежа новой эры, после чего иудеи создали талмудизм, фактически самостоятельную философию. Но в реликтовых формах Пятикнижие и Псалтырь стали широко известны, чему весьма способствовали литературные "достоинства" книг "Ветхого завета". И именно с книжниками и фарисеями спорил Иисус Христос в храме в Галилее, потому что "иудеи искали убить Его" (Иоанн 7, II.) Причина ненависти была элементарна: Иисус говорил то, чего самовлюбленный обыватель не знал, причем обыватель не может допустить, что кто-либо смеет знать то, чего не знает считающий себя потомком Авраама (Иоанн 8, 39) и, более того – сыном Бога (Иоанн, 8, 41). Все евреи считали себя "сыновьями божьими", подразумевая только своего этнического бога, а не богов иных этносов – те пусть разбираются сами. В ответ на это "Иисус сказал им: Если бы Бог был отец ваш, то вы любили бы меня, потому что Я от Бога исшел и пришел, ибо Я не сам от себя пришел, но Он послал Меня… Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи" (Иоанн 8, 42–44).

Тезис сформулирован предельно точно: Иисус счел иудейского Яхве дьяволом, которого он незадолго перед этим отогнал от себя в пустыне во время поста. Это был тот самый огненный демон, который говорил с Моисеем (Иоанн 9, 29), что утверждали сами книжники и фарисеи. Следовательно, христианин уже не мог выбирать между Великим и Новым заветами, между дьяволом и богом. Признавая Яхве богом, он переставал быть христианином, а после принятия формулы Троичности на Никейском соборе и сам вопрос отпадал, ибо Яхве одинок!!!

В Х в. оба восточных исповедания, православие и ислам, расходясь во многих принципах догматики и обряда, были единодушны в четком противопоставлении бога дьяволу и своих позитивных исповеданий – иудаизму. Сформулировать эту разницу просто: христиане и мусульмане молились одному и тому же богу, но по-разному, а иудеи – другому. Последнее исключало конфессиональные контакты с иудаизмом, оставляя лишь деловые отношения. Впрочем, это устраивало обе стороны.

И тут отец Николай постиг Великую Тайну – он понял, вся христианская догматическая проповедь, причем в различных ее вариациях, есть Ересь церковнослужащих людей, а вот учение Христа, от которого в библии остались лишь обрывочные фразы – есть Благо! Так же, он для себя ясно уяснил и то, что такие понятия как душа и дух совершенно очевидные – реальные "вещи". А раз дух и душа, дьявол и Бог, причем явно противостоящие друг другу, существуют, то значит и у одного и у другого существуют незримые воинства, которые бьются в непремиримой войне друг с другом! Тогда что есть демонизм? Ответ очевиден – воинство Сатаны! Тогда как с ним бороться? Для поиска ответа на вопрос: "Что есть демоны и как изгнать сих порождений мрака из человеческой души"? – отец Николай "выбил" из епископа Никодима деньги и организовал несколько исследовательских экспедиций. Он побывал в Тибете и Индии, где несколько месяцев общался с тамошними гурру и йогами, которые, что называется, на сто восемьдесят градусов поменяли его мировоззрение по этому вопросу. То, что раньше казалось ему смешным и забавным, теперь он считал реальной гадостью! Над чем он раньше глумился, теперь этому поклонялся и в это искренне уверовал. По возвращению в Россию, отец Николай стал самым титулованным экзорцистом церкви. В возрасте сорока пяти годов, он воистину уверовал и признал: Учение Христа – неоспоримая величена, ведущая к Жизни Вечной. Однако величина переиначенная, искаженная для нужд церквей всех толков и "цветов". Величина перевоплощенная в идолопоклоничество, которое не только уводит человека от сути понимания окружающего бытия, но которое напрямую заинтересовано в культивировании в сознании своих прихожан – невежества. А для чего? Для того что бы иметь власть над душами человеческими, которые покоятся в сердцах человеческих. Но раз за сей бесценный дар ведется извечная борьба между злом и добром, то на чьей тогда стороне воюют мирские владыки?

Часть 6.

ИЗГОНЯЮЩИЙ ДЬЯВОЛА.

Отец Николай вытер тыльной стороной ладони пот, водопадом струющийся по его широкому лбу. Ему было невыносимо жарко. Настя постоянно кричала, что замерзает, и ее отец отдал приказ «гувернантке», что бы та запалила котел. В доме стояла настоящая душегубка. Сколько бы Николай не объяснял «Мелочи», что устами его дочери говорит не ее разум, а вселившийся в нее демон и потому на самом деле ей не холодно, тот был непреклонен. Николаю ни чего другого не оставалось делать, как надевать свою рясу прямо на голое тело. Но и это не спасало священника от невыносимой жары царившей во всем доме.

Тяжело вздохнув, он приготовился к очередному ритуалу. Окинув взглядом затянутую в смирительную рубашку одержимую, он в очередной раз перекрестился. Смотреть на то, во что превратилось бедная девушка, было воистину ужасно. На кровати лежало изуродованное тело юной девы от былой красоты которой не осталось и следа. Теперь Настя напоминала ожившего мертвеца. Впалые глазницы, тусклый бессмысленный взгляд, худое тело, пряди черных волос слипшиеся и походили на змей. Казалось, что на голове девушки, сейчас копошится целая куча этих мерзких тварей. Николай приказал своим подручным выйти из комнаты и плотно прикрыть за собой двери.

"Боже всемилостивый, пошли своей рабе избавление. Не гоже так мучить свое чадо, даже если оно и было до этого воплощением порока".

Николай с грустью вспомнил свой последний разговор с епископом и в сердцах сплюнул на мраморный пол.

– Надобно бить тревогу Никодим. Я ни чем не могу помочь этой несчастной. Надо сообщить обо всем Архиепископу. Должны же быть настоящие экзорцисты по демонологии в рядах Православиия!

– Они и есть. Это ты Николай. И не говори мне, что это не так. Ведь ты сам мне рассказывал, как после каждой твоей службы, этой девушке становиться лучше.

– Да, Никодим. Но, лучше, не значит выздоровление. Она приходит в себя на день другой, после чего демон, что захватил ее разум и отравляет ее бессмертную душу, овладевает ее сознанием с новой силой. Я не могу его изгнать.

– Значит так угодно Господу нашему. Значит ее отец, да и сама она, согрешили настолько, что даже Богу противен их грех. Это кара небесная и в том что ты не можешь побороть одного из слуг сатаны, в том нет твоей вины. Кому как не мне знать о том что ты самый достойный священнослужитель во всей нашей Епархии и что для выздоровления Насти ты делаешь все, что только в силах человеческих. А на счет Архиепископа? – Никодим почесал за своим правым ухом и закончил. – Так ведь разве ж там ей помогут? Уж поверь мне на слово, что это не так. Светлейшего окружают одни лизоблюды и толку от них, "как с козла молоко". А ведь эта девушка приносит нам приличный доход. Ее папаша еще та мразь, причем при его огромном капитале ему ведь все равно кому платить за лечение дочери. Мы ведь его не обманываем. Он испробовал все возможные варианты. Одержимую осматривали и лечили самые просветленные светские умы. И каков же результат? Ноль! А ты ей помогаешь. После твоих служб ей становиться легче, так чем же ты не доволен?

Николай еще раз посмотрел на неестественно худое лицо и тяжело вздохнул. Что ж, пора приступать. Он зажег три больших восковых свечи в изголовье одержимой и поправил тяжелый золотой крест, свисавший с его толстой шеи.

– Господу помолимся. Господи помилуй! Боже богов и Господи господей, хозяину и господину всем тварям и созданиям, существующим на земле и на небе и под землей… -

Глаза Насти резко открылись, и ее тело стало трястись мелкой дрожью.

– …Заклинаю именем Твоим, именем сына твоего Иисуса Христа. Крестом животворящим и Духом святым, лукавого начальника сопротивного востания и самодетеля. Заклинаю тебя низверженного во тьму глубины возношения ради…-

В голосе отца Николая все четче стали проступать стальные нотки. Когда же он увидел, как привязанное к постели шелковыми лентами тело двадцатилетней девушки зависло на несколько сантиметров от поверхности кровати, священник заговорил еще тверже:

– …Заклинаю тебя и всю твою ниспадшую силу последовавшую за тобой; заклинаю тебя в душе нечистый Богом Саваофом и всем воинством Ангелов Божих, Бога Вседержителя, изыди и разлучись от рабы Божей Насти, во крещении Надежды.

После этих слов, лоб измученной девушки, покрылся капельками пота. Ее лицо перекосила ужасающая и нечеловеческая маска.

– Что, опять пришел меня изгонять толстый святоша? Ты слаб для меня поп. – голос исходивший из уст девушки не мог принадлежать ей. Он вообще не мог принадлежать ни одному человеку, так как это был голос мрака. После каждого брошенного им слова, по коже отца Николая пробегали волны мурашек.

– Я буду пользоваться телом этой молоденькой шлюхи столько, сколько пожелаю, и ни тебе меня изгонять слизняк!

Между тем Николай продолжал читать животворящую молитву, стараясь пропускать слова демона мимо своего сознания. Это в первые разы он от страха падал в обморок. Теперь же, по прошествии почти месяца, он привык к своему страху, но полностью совладеть с ним, все-таки так и не мог. Иногда от пережитого его в прямом смысле этих слов просто "выворачивало на изнанку".

– Заклинаю тебя Богом словом все создавший, Иисусом Христом Сыном Божьим рожденным в непорочестве, видимую и невидемую тварь создавшим по образу и подобию своему, человеком создавшего законом, способный род свой продолжить и ангельскую частицу сохранившим; водою согрешения с выше потопившим; землю Содомов и Гоморров огнем страшным испепелившим; жезлом море разделившим и людей ногами не мокрыми проведший…-