Текст книги "Гном, убей немца! (СИ)"
Автор книги: Руслан Агишев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15
Когда прилетела птица Обломинго
* * *
Шахта № 17 «Сталинский забой»
В поселке все осталось по-прежнему. После отъезда семьи Архиповых небо не рухнуло, земля не остановилась. Шахта действовала, шахтёры трудились, каждый день выдававая «на-гора» рекордные тонны. В область, а потом и в Москву регулярно уходили победные реляции об очередном побитом рекорде, о новых повышенных обязательствах. Благодаря заместителю народного комиссара угольной промышленности Колосову-старшему в советских газетах с завидной регулярностью появлялись статьи о новых трудовых подвигах шахтеров шахты № 17 «Сталинский забой», ее молодом, но уже талантливым руководителе Антоне Семеновиче Колосове.
Однако при всей благодушной картинке нехорошие звоночки все же были, но на них старались не обращать внимание. А зачем? Чтобы потом оказаться крайним? Крайним при новом начальнике шахты никто не хотел быть, зная его подлую душонку. Оттого все и копилось.
Звоночки же звенели, день ото дня становясь все чаще и чаще, все звонче и звонче. Будь наверху кто-нибудь поопытнее, давно бы уже учуял эту гниль, этот запашок падали, и принял соответствующие меры. По крайней мере такой руководитель «попридержал бы коней» – перестал то и дело повышать плановые показатели, снизил интенсивность добычи угля. Только где взять такого начальника?
– … Глеб Егорыч, опять правый фрикцион у подъемника греется, – с этим вопросом механик раз в два дня точно подходил к главному инженеру шахты. – Смотреть надо, а то до греха доведем. После того обвала, похоже, чего-то погнуло…
– Ты меня уже замучил со своим фрикционом! Каждый раз приходишь и бубнишь прямо под ухом – фрикцион, фрикцион, фрикцион, фрикцион! Сколько уже можно? – скоро инженер уже огрызаться начал, когда только видел механика. – Чего там смотреть вздумал⁈ Подъемник прикрыть хочешь⁈ Добыча же встанет, весь плен к чертям полетит! Кто тогда отвечать будет? Лучше масла большей лей! Сколько нужно, столько и лей, тогда точно греться не будет.
Механику деваться некуда – он так и делал. На обслуживание подъемного механизма теперь ходил не с масленкой, а с десятилитровой канистрой. Лил и крестился при этом.
Нехорошие звоночки также звенели в самой шахте, но и их то же на тормозах спускали в погоне за новыми тоннами добытого угля.
– … Бригадир, жила снова вильнула. А куда, черт ее знает, – пожилой шахтер развел руками. Еще вчера богатая углем жила вдруг прервалась, в выработке остались лишь крохи, о которых серьезно и говорить стыдно. – На день – два хватит, а потом будем, как медведи в берлоге, сосать лапу будем! Чего делать-то?
– Чего скулить? Ищите, хорошенько ищите, где жила снова появится. Мне вас учить⁈ Ставок, должностей набрали, а работать кто будет? Пушкин?
– Тогда разведывательные штреки бить придется, если искать… А с планом как? Выработка же рухнет.
– Совсем с ума сошел⁈ Я тебе дам выработка рухнет…
Естественно, в шахтерских бригадах пытались что-то сделать, чтобы не падала добыча. Экономили на одном, на втором, на третьем, «выжимая последние соки» из оборудования. Здесь закручивали покрепче, там, наоборот, ослабляли посильнее. В одном месте закрывали глаза на проблемы, в другом случае открывали.
– … Антоха, куда так часто крепеж бьешь? Реже бей, – плюгавенький мужичок из бригады крепежников недовольно бурчал под руку товарища, который крепил толстыми железными скобами деревянные опоры.
– Ну, дык, по правилам же так, – тот застыл с молотком в руках. – Всегда с таким шагом били.
– Ты башкой-то подумай! На складе больше скоб немае. Последний ящик вчера выдали. Как скобы закончатся, где еще возьмем?
– И что? – напарник, парень особо недалекий, недоуменно почесал затылок.
– А то, что мы тогда план не выполним, и останемся без премии! Тебе премия нужна? Деньги нужны?
– Дык, ага, – с готовностью закивал головой напарник, тут же принявшись разглядывать свои худые сапоги. – Хочу сапоги со скрипом купить, на танцы ходить.
– Вот, и реже скобы забивай! Пусть шаг на пару метром шире будет. Растянем весь ящик до конца месяца, тогда всем хорошо будет – и нам, и начальству. Понял, дубина?
Новый начальник шахты тоже «давал жару». Добыча в последний месяц и так была на пределе, била все мыслимые и немыслимые рекорды по области, а он задирал показатели все выше и выше. Ему было мало грамот, мало наград, мало газетных статей о нем и его успехов. Приписывал, короче. Пары тысяч тонн на бумаге добавит, и сразу рост появляется.
– … Антон Семенович, не много ли? – его зам, Митин, опасливо втягивал шею в плечи всякий раз, когда готовил отчет о выполнении планов добычи угля. – Многовато ведь двадцать процентов. Как бы наружу не вышло…
– Опять вякаешь? – как и всегда во время таких разговоров молодой начальник начинал злиться. – Я сказал править показатели, значит, правь! Сейчас добыча так прет, что можно и на пятьдесят процентов повышать! Лишнего точно не будет, понял?
– А если проверка, Антон Семенович? – Митина жутко пугали любые приписки. Если при прежнем начальник они старались не наглеть – накинут процентов семь-восемь к плану, и хватит. Сейчас же об этом можно было только мечтать. Колосов, похоже, привез с собой не только новые порядки, но и московскую наглость. вообще, ничего не боялся. Похоже, был уверен, что при любом раскладе «папахен» прикроет. – Заметят ведь. Тоннаж на выходе на станции сравнят с нашими бумагами, и все, пиши попало.
– Ты, душонка чернильная, рот заткни! Никто ничего не заметит! О нас через день в газетах пишут! Портреты с доски почета не сходят! Пиши, как я сказал! Набавляй показатели на двадцать процентов! Живо!
Но так долго не могло продолжаться. Ошибки, недочеты, просчеты, приписки постепенно накапливались и накапливались, пока, наконец, не вылились в ЭТО!
* * *
Шахта № 17 «Сталинский забой»
То, что все посыпалось окончательно, стало ясно в середине недели, 11 июня.
В начале дня на стол начальника шахты легли сводные данные о добыче угля за последнюю рабочую неделю, а отдельным листочком – сведения о числе инцидентов, то есть ЧП по-простому. К сожалению, цифры там и там впечатляли: в одном случае снижение объемов добычи угля в среднем на 30 процентов в день, а в отдельные дни и на все 50 процентов, в другом случае – наоборот, рост числа опасных инцидентов на 60 процентов. И это были не просто ужасные цифры для общей статистики, это была полноценная катастрофа!
– … Ты чего принес? – молодой начальник, едва вчитавшись в сведения, сразу же отодвинул от себя бумаги, словно они были испачканы в чем-то мерзком. После поднял взгляд на своего заместителя, мнущегося у стола. Причем смотрел так, как на главного виновника. – Я спрашиваю, ты, б…ь, чего такое принес?
Колосов смотрел на цифры и никак не мог их «уложить» в своей голове. Жутчайший диссонанс получался. Ещё несколько дней назад в этом же самом кабинете на этом же самом столе он видел бумагу с совершенно другими цифрами, где «трубили фанфары и били литавры». Сегодня же была прямо противоположная ситуация – резкие падения объёмов добычи угля, и рост числа чрезвычайных происшествий.
– Ты, лысый хрен, совсем тупой? – Митин на эти оскорбления даже не думал реагировать. Просто стоял, молчал, и отчаянно потел. – Ты понимаешь, что это такое?
Начальник поднял документы и с силой кинул их в лицо своему заместителю. Тот только испуганно вздрогнул, и с расширившимися глазами следил, как листки разлетались по углам кабинета.
– Это же все! Понимаешь, все!
Конечно же, Митин все понимал, но что он мог сделать? Ведь, именно об этом он и предупреждал нового начальника последние недели. Не раз и не два говорил, что очень опасно постоянно задирать плановые показатели добычи, нельзя постоянно подгонять бригадиров, нельзя по максимуму эксплуатировать оборудование. Предупреждал, что не доведет это все до добра. Вот и не довело.
– Теперь весь месячный, да и квартальный вместе с ним, план летит к черту! Митин, б…ь⁈ А мы уже отрапортовали, твою мать! Митин⁈ Мне уже из Москвы звонили, приглашал ТУДА на награждение! Сука, ты совсем ничего не понимаешь⁈
Колосов подскочил к заместителю и с выпученными глазами стал его трясти, слюнями прямо в лицо брызгать. Того как тростинку на сильном ветру шатало – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
– Мы же отрапортовали… Черт, и в обком уже доложили, что в этом месяце будут ещё более рекордные объемы добычи антрацита. И в Москву в Наркомат написали о пересмотре плановых показателей…
Это была самая настоящая ловушка, из которой просто не было выхода. Самое страшное при этом то, что он сам себя туда загнал. Ведь, именно он, Колосов, радостно рапортовал, что с каждым новым месяцем шахта будет давать на триста, а то и пятьсот тонн антрацита больше. В каждом номере областной газеты он трубил, что шахтеры трудятся по-стахановски, берут все новые и новые повышенные обязательства. И теперь из этой ловушки уже не выйти, так как наверху уверены в успехах шахты номер семнадцать. И если сказать об обратном, то нужно будет признаться во всех махинациях.
– Почему… Черт побери, почему? Все же было хорошо, все шло, как надо…
Колосов растерялся. От его былой уверенности, все знающего лоска, не осталось ничего – все пошло лоскутами.
– Митин, б…ь, что происходит?
А тот продолжал молчать, как рыба, хотя ему и было что сказать.
Заместитель мог, например, рассказать о многочисленных своих докладных, где он предупреждал обо всем этом. Или мог напомнить про ту нехорошую историю с семьёй Архиповых, которые, собственно, и открыли местное месторождение антрацита. Ведь, после этого все и «закрутилось» на шахте. Резко выросла добыча руды, от шахтеров массово стали приходить рацпредложения, повысилось качество работы, ни единого случая ЧП не было. В добавок, шахтеры стали поговаривать (глупости, конечно), что Архипов-сын, это который Санька, настоящий колдун. Мол, в шахте через толщу камня может видеть, больше любого шахтера про разную руду знает, чует опасности. Правда это или неправда сейчас, уже не важно.
Только какой сейчас все это имело смысл? У начальника особенно, такого, подчинённый все равно дурак, а часто и главный претендент на роль козла отпущения. Вот Митин сейчас и думал, как бы ему и не стать этим самым козлом отпущения для московского «золотого мальчика». Ему-то скорее всего за приписки и срыв план по добыче угля ничего не будет, папа для родного сына постарается и договорится. А вот остальное начальство запросто может пострадать, ибо виновный обязательно должен быть.
– Че глаза лупишь, Митин? Че стоишь, как столб⁈ – начальник схватил заместителя за рукав и потащил его, как куклу, к двери. – Иди, б…ь, в шахту! Вали в шахту, и заставь этих чертей работать, как следует! Слышишь⁈
Мужичок весь вспотел: с лысину пот течет, рубашка на спине мокрая, хоть выжимай. На начальника смотрит с нескрываемым страхом.
– Живо! Пошел вон!
Едва Митин оказался за дверью, как тут же прижался к стене. Пытался отдышаться, а то сердце так билось, что того и гляди из груди выскочит.
– Пал Сергеич, тут отче… – бухгалтер, показавшаяся в дверях своего кабинета, только рот раскрыла, как он на нее шикнул.
Чуть отдышался, и сразу побежал в свой кабинет. Про приказ своего начальника он и думать не думал. Ведь, прекрасно видел, что тот совсем не адекватен и не понимает, что делает.
– Молодой, да ранний, – сквозь стиснутые зубы пробормотал он, плотно закрывая дверь своего кабинета и тщательно проворачивая ключ. На этот раз провернул три раза, а не два, как обычно. – Жизни еще не знает. Его прижало, а он уже и потек…
Митин, конечно, хорохорился, храбрился, но все равно чувствовал, что «дело пахнет керосином» и нужно срочно что-то предпринять, чтобы не стать крайним во всей этой истории.
– А мы все по уму сделаем, как надо, – он сел за стол, положил в рот таблетку и быстро ее запил водой. На всякий случай, как всегда, говорил тем, кто интересовался его здоровьем. – Не будем ждать, когда на нас напишут, а сами напишем.
Доносами он и раньше «баловался». Дело ведь нехитрое, при том что очень нужное и полезное. Как иначе маленькому человеку правды добиться, всегда рассуждал он.
– Вот у меня и листочек нужный есть… А где чернила? Вот, чернила.
Приготовился, ненадолго задумался, поглядывая в потолок. Наконец, кивнул своим мыслям и начал писать, старательно делая наклон влево. Почерк менять Митин умел неплохо, в свое время специально этому учился.
– Так… Сообщаю, что начальник шахту № 17 «Сталинский забой» товарищ Колосов А. С. полностью развалил работу предприятия, тем самым поставив под угрозу выполнение планов по добыче угля. По его личному указанию были уволены опытные работники, а на их место взяты рабочие без необходимого опыта работы и квалификации. Колосов А. С. игнорировал многочисленные предупреждения о недостатках и небрежности в своей работе. Постоянно ставил личные интересы и потребности выше коллективных. Обыденностью в его работе стали оскорбления, открытая брань в адрес работников шахту, а также приписки. Прошу принять необходимые меры, чтобы предотвратить срыв выполнения государственного плана по добыче антрацита.
Поставив подпись «неравнодушный гражданин», Митин внимательно перечитал получившийся донос. Задумчиво посопел носом, снова и снова вчитываясь в отдельные, особенно важные места документа. В таком деле мелочей не было.
– Вот и славно получилось, – наконец, удовлетворенно хмыкнул он, когда его все устроило.
Митин, человек опытный. У него ведь еще были припасены и докладные записки о нарушениях на шахте, которые он давно уже оформил задним числом. В сейфе лежали, ждали нужного времени. Казалось, ко всему подготовился.
– Посмотрим, теперь, кто за все это ответит, – гаденько улыбнулся, глядя в сторону кабинета начальника.
Только нельзя было ко всему подготовится, что чуть позже жизнь и показала.
* * *
Шахта № 17 «Сталинский забой»
Вся эта история получила продолжение в конце недели, аккурат в субботу, когда только-только одна смена закончила работать, поднялась на поверхность, а к проходной в этот момент другая смена шла.
– … Серега⁈ Бардин, как там? – к бригаде, только что отработавшей рабочий день, подошел долговязый шахтер из пятой бригады. Со всеми поздоровался, угостил сигаретами. – Сколько нарубили?
Бригадир тяжело вздохнул и махнул рукой. Мол, даже не спрашивай.
– Паршивый день. Ничего толком не наработали, – прохрипел Бардин, глубоко затягиваясь сигаретой. – Жила, мать ее, как бешенная виляет. Рубим в одном месте, через час – уже в другом, еще через час – в третьем. Какая тут выработка? Слезы одни. Четверть нормы хорошо если закрыли.
Долговязый хмуро качнул головой.
– У нас такая же ебатория. Всю смену ишачили, как проклятые, а выход угля получился с гулькин нос. Нормировщик еще, сука, орать начал, что уголь с пустой породой мешаем. Что мы нарочно? Жила такая! Падла, сидит там цельными днями. Задницу отъел, что аэроплан. Пошел бы в забой и постоял за отбойником, по-другому бы заговорил!
– Да уж, при Саньке такого точно не было…
Как он тихо это не сказал, Петруха все равно услышал. Тут же вскинул голову.
– Вспомнили, значит, Саньку? – зло проговорил он, обводя взглядом и своих, и чужих, что стояли рядом и прислушивались к разговору. – Хороший, получается, был, нужный, полезный. Говорил, где и как уголь лучше рубить. А как помочь пацану, все зассали… И я, как последняя падла, зассал… Эх, сучь…
Резко смахнул с себя каску и со всей силы запулил ее в стену Проходной. Раздался сильный треск, каска разлетелась на части.
– Братцы⁈ Глянь-ка! – вдруг послышался громкий возглас. Один из шахтеров показывал пальцем в сторону здания конторы, где сидела бухгалтерия и начальство шахтоуправления. – Б…ь, воронки поехали!
Все мигом забыли про Петруху с его разбитой каской, и словно по команде развернулись в сторону конторы. У здания, и в самом деле, стояли три черных горбатых автомобиля, из которых выходили люди в форме.
– Мать вашу, чекисты, – кто-то вскрикнул в толпе, и это слово «побежало» дальше, с каждый разом звуча по-новому. – Чекисты, народ…
Толпа скучковалась, став плотнее. Лица шахтеров, и так далеко не радостные, стали непроницаемые, угрюмые. А как иначе? В вести о приезде сотрудников государственной безопасности ничего приятного не было. Ведь, теперь, как пить дать, жди неприятностей, которые могут любого из них коснуться. Как говориться, знаем, помним.
– Москвича, взяли, – раздался новый возглас, еще более ошарашенный, чем прежний. Ведь, все знали, что у нового начальника шахты в Москве были большие родственники, и ему все сходило с рук. – Это что же такое делается?
Даже от Проходной, что находилась примерно в ста – ста пятдесяти шагах от здания проходной было видно, что Колосов был морально совершенно раздавлен. Он не шел к машинам, а его почти несли. Всегда уверенный в себе, подтянутый молодой мужчина, сейчас буквально висел на двух крепких чекистах. Его шатало, словно пьяного.
– Да-а, дела-а… – задумчиво протянул кто-то в самой толпе. – Похоже, все совсем швах, если этого даже взяли. Что же теперь будет-то?
Угрюмая толпа застыла в ожидании, напряженно всматриваясь в сторону конторы. Все думали, что машины сейчас уедут, но двери снова открылись.
– Ни ху… себе! – послышался тот же самый голос, что в прошлый раз. – Митин⁈
Заместитель начальника шахты, которого тоже сопровождало двое сотрудников государственной безопасности, выглядел не лучше Колосова. Шел, правда, на своих ногах, но его истерические рыдания были слышны даже отсюда.
– Ну, зачем, я же все рассказал… Вот бумаги, все… Я же писал докладные, что мы не можем… Пожалуйста…
Громко хлопнула дверцы автомобилей, и три черных воронка быстро выехали с территории шахты.
– Пиз…ц! – громко произнес кто-то, словно ставя жирную точку на этом дне. – Поработали…
Глава 16
Немного о быте
* * *
п. Паркоммуна (поселок имени Парижской коммуны)
Дом Архиповых
Прасковья уже с самого утра была на ногах. Сначала проводила на работу мужа, Федор как раз первый день в смену вышел. Оба переживали, на новом месте всегда тяжело начинать. После одного за другим сыновей с постели подняла. Первым, как и всегда, солдатиком старший вскочил, быстро койку заправил, умылся. Следом за ним и младшие подтянулись. Накормила их, собрала и с Богом в школу отправила.
Сама на сегодня отгул на новой работе взяла. Через три дня, 22-го в воскресенье, родственники должны были приехать, чтобы посмотреть, как они на новом месте устроились. Вот Прасковья и хотела, как следует в доме и во дворе прибраться, чтобы перед гостями было не стыдно.
– … Ничего день длинный, – женщина поправила локон, выбившийся из-под платка. Потуже затянула пояс. Настраивалась, словом. – Сдюжим с божьей помощью, – с надеждой подняла глаза в сторону икон, примостившихся в красном углу. Здесь она не стала их прятать, повесила там, где и должны были висеть. – Сдюжим.
Начала с избы, с большой комнаты, где и будут принимать родственников. Нагрела воды, накрошила туда небольшой кусочек хозяйственного мыла, и все это как следует взболтала. Самое верное средство получается для мытья стен, потолка и пола. По доскам и бревнам пройдешь тряпкой как следует, сразу будет совсем другой вид.
– … У печки скоблить пол придется, – критичным взглядом она оглядела сделанное, заметив так и не отмывшуюся «тропинку» у печи. Сразу видно, где бывшие хозяева проводили больше всего времени – рядом со своей кормилицей и защитницей, русской печью. – А куда я скребок-то положила?
Скребок – большой самодельный тяжелый нож с деревянной рукоятью, нашелся во дворе. Наверное, дети вчера точить брали, решила женщина.
– Чего это он такой? – Прасковья с недоумением крутила в руках черный как смоль нож. Так на него смотрела, эдак смотрела, все понять не могла, почему он такой черный. Насколько она помнила, нож совсем еще недавно был изъеден ржавчиной и имел рыже-коричневый окрас. – Точно, почистили. Санька, наверное… Мастеровой, все у него в руках горит… Точно, вчера ведь весь вечер в своей кузне стучал. Он, значит, и почистил.
Подоткнула юбку, чтобы не елозить подолом по полу, встала на корточки и начала скоблить доски пола. Эта работа всегда была не самой приятной, нудной, требовала немалой силы. Чтобы отскоблить въевшуюся в дерево грязь, нужно было скрести, как следует. Обычно через пол часа работы уже спина отваливается, ноги так затекают, что едва встать можно. Бывало поработаешь, а потом с кряхтением встаешь. Словом, то еще занятие.
– Хм.
Женщина несколько раз легонько провела по доске, чтобы заточку проверить. Ведь, если скребок заточен плохо, то такая работа, вообще, настоящим мучением становится.
– Как это так? – к ее удивлению, даже после легкого нажатия, нож «шел» по дереву легко, словно по маслу. Из-под лезвия тянулась длинная витая стружка, обнажая светлое дерево. – Никогда такого не видела. Чуть нажала, и вся грязь слетела.
В самом деле было что-то странное. Никогда за свои сорок с лишним лет Прасковья такого не видела. Всегда скрести полы в избе было тяжелой и неприятной обязанностью, от которой в голос стонали девки и бабы. А тут такое…
– Господи, – испуганно прошептала она, развернувшись в сторону красного угла. – Иже еси на…
Чуть отдышавшись, она вздохнула, подобрала брошенной скребок и продолжила работу. Как оказалось, ничего здесь не поменялось – скребок, по-прежнему, очень легко, без всяких видимых усилий снимал с досок одну тоненькую стружку за другой, одну за другой. Вскоре пол у печи оказался таким, словно его только что положили – блестел самой настоящей белизной, чистотой.
– Ничего себе.
Рукой по дереву провела, ни единого заусенца не встретила. Раньше без такого заусенца ни одна доска не обходилась.
– А с гвоздями что?
Оказалось, она и головки гвоздей каким-то образом срезала. Присмотрелась, и правда, все железные головки в мусоре оказались. Вместе со стружкой смахнула, не заметила.
– Санечка, как же ты так его наточил-то? И деревяшку режет, и железный гвоздь…
Закончив с полами, Прасковья вышла во двор. С уборкой в доме быстро управилась, значит, время и на двор теперь оставалось. Спасибо, сыну, Санечке.
– Двор ребятишки после школы подметут. Пашка обещал, а я лучше палисадником займусь. Там все так заросло, что жуть…
Небольшой садик, чтобы раскинулся у дома за покосившейся изгородью, когда-то давал и смородину, и малину. Сейчас же без хозяйской руки окончательно зарос сорняками, трава была чуть ли не до пояса.
– Хм, тут только тяпкой, голыми руками не справишься, – женщина оценила тяжесть работы и пошла в сарай. – О, и тяпку Санечка поточил!
Лезвие у тяпки, что она вытащила из сарая, и правда, было иссини черного цвета, как у того самого скребка.
– Вот и славно. Значит, все мигом порублю.
Получилось даже лучше, чем она себе это представляла. Тяпка, казалось, совсем не замечала, ни молодую поросль кустарника, ни одеревенелые стебли сорняков. С одного удара моментом все резала. Раз, и пусто! Раз, и пусто! Раз, и пусто!
Не прошло и десяти минут, как палисадник приобрел совершенно иной вид. Освободилась завалинка дома, показался сруб колодца, о котором никто за все время и не вспомнил.
– Вот это я раздухарилась, даже камни порубила.
Среди срубленных веток и травы Прасковья не заметила много расколотых камней с идеально ровными сколами. Очень было похоже на то, что из специальным резаком резали.
* * *
Правильно говорили старейшины: настоящий гном родится с молотом в одной руке и киркой в другой. Оттого его душа, как и заведено с древних времён, ищет свой истинный путь, мечется между стезей рудокопа или стезей коваля.
Вот и я так же. Сначала меня манила глубина земной тверди, рудное богатство. Теперь проснулась кузнечная тяга, и я снова «заболел». Древний Зов явил другой лик, позвав меня примерить на себя кузнечное ремесло.
Отец из того мира порадовался бы. Мол, сын ищет свою дорогу, выбирает лучший из даров, предложенных Подгорный Богами. Я и выбирал, часами не вылезая из кузни. Пытался понять, что же мое, чему посвятить свою жизнь.
– … Наш пострел везде поспел! – громко проговорил отец, когда мы собрались вечером за столом. Причем так сказал, что и не поймешь, доволен он или нет. – Вот, Саня, не можешь ты спокойно жить. Никак у тебя это не получается. Вон, погляди на братьев, сидят, как мыши под веником. Ты же…
Все тут же оторвались от тарелок. Мама, похоже, удивилась, а братья – встревожились. Решили, видимо, что мне сейчас за какую-то шалость «выдадут» по первое число.
– Я же тебя просил не шуметь, потише себя здесь вести, – вот сейчас в голове мужчины слышалась досада. Получается, был недоволен, а, значит, очень даже вероятно, что сегодня меня ждала порка. – Проша, представляешь, по улице уже слух пошел, что наш Санька заправский коваль. Мол, может и гнутую ось телеги поправить, и топор закалить, и даже самый плохонький нож выправить. Я-то думал, это все сказки, а, выходит, нет. Вон у дома аж три телеги стоят, ремонта ждут.
Все, словно по команде, повернули головы к окну, откуда, и правда, были видны те самые телеги. Хозяева оставили для ремонта, а сами домой пошли.
– Так, все лучше, чем под землю ходить, – меня вдруг поддержала мама. Нахмурилась, глядя на отца. Руки в бока уперла, как всегда, делала, когда что-то против сказать хотела. – Если у него к кузнечного делу талант, пусть занимается. Когда он под землю рвался, как хмельной, у меня сердце болело. А тут дома копошится, копейку лишнюю зарабатывает…
Под тяжёлым взглядом отца она подошла к иконам, пошуршала там рукой, что-то вытащила.
– Вот, почти сто рублей Санька за три дня заработал, – она шмякнула о стол мешочек, в котором зазвенели монетки. – Видишь? Это, получается, пол свиной туши купить можно.
Отец вскинул голову. Удивился, сомнений не было. Сто рублей, и впрямь, были немалыми средствами. Если же знать, что их заработал за три дня обычный школьник, то и вовсе глаза на лоб полезут.
– Хм.
Видно было, что отец растерялся и не знал, что и сказать. Он переводил взгляд с жены на сына, потом обратно. Зачем-то взял мешочек, развязал его и высыпал монетки на стол.
– Ну, Санька, ты и даешь, – наконец, выдал он с усмешкой. – Так скоро больше меня станешь в дом приносить. Что, так хорошо получается?
Я только открыл рот, как мать меня перебила:
– Федя, ты чего спрашиваешь? Он так нож выправил, наточил, что его коснуться теперь страшно. Как по маслу режет…
Недоверчиво хмыкнув, отец взял со стола кухонный нож. Обычный ножик из дрянного железа, которое никогда толком заточку не держало. Бывало бруском по нему пройдешься, а через минуту он снова тупой. Опять станешь точить, а потом и рукой махнешь.
– Значит, говоришь, Проша, что, как по маслу режет?
Коснулся куска хлеба, что лежал рядом с его тарелкой, и вмиг располовинил. Удивленно округлой глаза, заметив на столешнице глубокий след. Как так? Он же только нажал на нож, а тот чуть ли не насквозь столешницу проткнул.
– Так, неси-ка тот кусок вяленой баранины, что в прошлом году нам дали, – похоже, отца это только раззадорило. Он внимательно разглядывал лезвие ножа, то и дело пытался
С чердака тут же сняли кусок твёрдого, как железо, вяленного мяса, завернутого в серую тряпицу
Ещё зимой их угостили, да никто есть не стал. Мясо жесткое, вкус не очень. С тех пор кусок так и лежал на чердаке, став ещё крепче. По-хорошему, по нему нужно молотком бить, а не ножом резать.
– На нём сейчас твою работу испытаем.
Снова едва коснулся, как кусок тут же распался на две половинки. Причем срез был ровный-ровный, аж глаз радуется
– Твою мать! – само собой вырвалось у отца от увиденного.
– Федя, ты чего при детях-то? – с укоризной посмотрела на него мама.
– Да, я не нарочно, – виновато буркнул он, не сводя взгляда с ножа. – Так… Саня, давай-ка, в свою кузню иди и мой инструмент к завтра закали. Посмотрю, как в шахте дело пойдет. Можешь завтра со мной пойти. Испытаем в деле. Как ты?
Я, конечно же, кивнул. Как от такого отказаться? Можно и с металлом душу отвести, и на глубине побывать.
– Вот и славно, – одобрительно качнуть головой отец. – Заодно все здесь и посмотришь. Ты ведь на этой шахте ещё не был, так? Пропуск тебе выпишу.
Мать в углу что-то было пробормотала, но под недовольным взглядом отца затихла.
– Я тогда пойду в кузню? – я в нетерпение вскочил из-за стола. От желания заняться любимым делом, едва не приплясывал на месте.
– Иди, иди, – махнула рукой мама. – Только до самого поздна там не стучи, а то и нам, и соседям завтра рано утром на работу.
Но я уже этого не слышал, так как был у двери. Из сеней, перепрыгивая через несколько ступенек сразу, рванул через двор к сараю.
– Мое…
Рот сам собой расплылся в улыбке. Руки потянулись к инструментам, чтобы скорее почувствовать их приятную тяжесть. Пальцами с силой обхватил рукоять небольшого молота, поднял и резко ударил им по наковальне.
– Дз-з-з-зынь, – «повис» в воздухе протяжный звук. – Дз-з-з-зынь!
В горне ещё теплился огонь. Осталось лишь подбросить угля и как следует поработать мехами, чтобы пламя привычно заревело.
– Хор-р-рошо.
Тихо прорычал я, наслаждаясь охватившей меня эйфорией. Многократно усилившееся ощущение радости было сродни тем чувствам, что накатывали в шахте. Они были словно одного порядка, заставляя трепетать от счастья и глупо улыбаться.
– Начнем…
Взял топор, с утра ждущий своей очереди. Обух был сплющен, по нему тянулась крупная трещина. Похоже, топором что-то рубили или забивали.
Провёл пальцами по трещине, по уродливым буграми на железе. Металл, и правда, «болел», «просил» о помощи. Он ещё мог послужить, его нужно было лишь немного «полечить».
– Полечим, – положил его на угли, и потянул за ручку на мехах.
… Так и с остальным железом было. Все оно ощущалось живым, податливым, говорящим. Мне оставалось лишь внимательно. слушать, что я, собственно, и делал.
Я брал клещами разогретую железку, любовался её алыми переливами, потом несколько раз легонько бил молотом. Тонкий звон, раздававшийся после каждого удара, казался чудесной музыкой, которую хотелось слушать вечно. Затем стучал сильнее, ещё сильнее, заставляя металл меняться.
И в какой-то момент я опускал молот, чувствуя, что обычное рядовое железо превратилось в священный адамантий. Тогда на меня накатывала едва уловимая усталость и лёгкая грусть. Я снова сделал это, снова привёл сюда частичку своего мира – адамантий, металл Богов.
* * *
Случившееся на шахте № 17 «Красный Яр» просто физически не могло не остаться без последствий. Резкое снижение объемов добычи в шахте и отсутствие внятных объяснений от руководства стали красной тряпкой для сначала для партийных органов Ворошиловоградской области, а затем и для хозяйственных органов в Москве. В соответствующие органы разного уровня последовали сообщения от «неравнодушных» граждан, писавших о злостных нарушениях трудовой и хозяйственной дисциплины на шахте № 17 «Сталинский забой».
