Текст книги "Гном, убей немца! (СИ)"
Автор книги: Руслан Агишев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Второй шахтер, который постарше, нахмурился.
– Доктор, а что теперь делать-то? Может какие-нибудь порошки или пилюли для головы выпишите? – мужчина тяжело вздохнул. – Скажите, что нужно? Я могу директора шахты попросить, чтобы он в Москву позвонил. Он любую таблетку сможет достать.
– Пилюли, конечно, хорошо, товарищ, но в вашем случае они не понадобятся, – доктор задумчиво покачал головой. – Понимаете, головной мозг – это малоизведанная часть человеческого тела. Честно говоря, человек мало что знает о том, как у нас все функционирует здесь, – он выразительно постучал по голове пальцем. – Память, в свою очередь, ещё более таинственная субстанция. Она может вернуться через два дня, через месяц или год, а может вообще, никогда не вернуться.
– Что?
– Вашего сына, товарищ, мы выпишем сегодня же. Будем надеяться, что знакомая остановка дома вернет ему память.
Глава 3
Зов
* * *
п. Красный Яр
Дом Фёдора Архипова
Дом у Архиповых пусть и не хоромы на пятнадцать комнат как при старом режиме, но ещё крепкая изба-пятистенка с небольшим участком земли и крохотной банькой. У других и такого не было. В его бригаде добрая половина семейных в общем шахтёрском бараке ютилась. Уж какой год их обещали расселить, как передовиков производства, а воз, как говорится, и ныне там.
– Федь, все будет хорошо. Не вини себя, – Прасковья ласково при обняла мужа, сидевшего за столом и тяжело вздыхавшего. – Слава Богу, все обошлось, и с Сашей все хорошо.
Фёдор с благодарностью посмотрел на жену и обнял в ответ. Как же ему с ней повезло, мелькнула в его голове мысль.
Он смотрел на него и любоваться. Статная казачка, сам за ней на Кубань в станицу ездил. Русая коса до пояса, сейчас аккуратно спрятанная под платком. После трёх родов фигура как у молодухи: грудь торчком, платье оттягивает, широкие бедра, талия.
А характер, вообще, золото, не сводил с неё взгляда Фёдор. Слово поперёк никогда не скажет, все у неё в руках спорится, ладится. Пару раз, правда, его сковородкой огрела, когда он выпимши пришёл и начал права качать. Но то другое, в семье ведь всякое бывает…
– Федь, опять ты на меня так смотришь… – улыбнулась женщина.
– Как? – улыбнулся и тот.
– Как, как? Как кот при виде сметаны.
– А может того? – он игриво подмигнул и легонько ущипнул её чуть пониже спины, и тут же получил по загривку.
– Дурак, ты Федька! – хихикнула она и покраснела, как девка на выданье при виде того самого мужского органа. – Скоро дети из школы вернутся, а потом в больницу пойдем Саньку забирать.
Муж огорченно крякнул, и снова уткнулся в кружку с уже остывшим чаем.
– Так что с Санькой делать будем?
Сына-то они сегодня заберут, а дальше как быть? Он же почти ничего не помнит. Хорошо хоть портки сам одевает и ремень застегивает. А то есть тут в посёлке Борька-дурачок, который нередко про брюки забывает и так голышом по улицам бегает. В свои тридцать лет.
– Чего-чего, а ничего! – Прасковья качнула головой. – Как всегда жили, так и будем жить. Доктор же сказал, что ему нужно в семью поскорее, чтобы все вспомнить. Помнишь, как он заплакал, когда я принесла в больницу его любимый куриный супчик? Забыл про все это?
– Да, так и говорил этот Айболит, – поджал губы Фёдор.
– Будем так себя вести, словно ничего и не случилось. И детям скажем, чтобы ничего лишнего не говорили. Даст Бог, Саша все и вспомнит.
Они еще некоторое время разговаривали, обсуждали, как и что будут делать с этой напастью у старшего сына. Но в какой-то момент жена по-особому легонько коснулась плеча мужа, а тот тут же схватил её в охапку и понёс на полати.
– Ай! – взвизгнула она от неожиданности, правда, и не думая вырывается, а наоборот, крепко обняла мужа за шею. – Федька, ты чего? Сказала же, что дети скоро из школы придут… Ой!
Он уже уложил её на полати, и начал медленно и с нежностью целовать её шею. Осторожно, словно перед ним было невероятной ценности сокровище, касался кожи одними кончиками губ, а она тихо млела.
– Ой… Ах, Федька… Ой, Феденька… Коханый мой… Еще, еще, вот здесь…
Её тихий шепот в один момент сменился его рыком, и они сплелись в один клубок. В сторону слетело одеяло, упав с податей на пол. Там же оказалась женская юбка и мужские брюки
– Феденька, миленький, еще, любимый, еще, не останавливайся, быстрее…
В полумраке хаты блестели белоснежные женские бедра, ритмично ходил смуглое мужское туловище, и слышалось тяжелое сдавленное дыхание вперемешку со сладостными стонами.
* * *
п. Красный Яр
Дом Фёдора Архипова
То, что я теперь Санька Архипов, человеческий детёныш, а никакой не гном Сани сын Гимли из клана Истинного Слово, стало уже давно ясно. Сразу такое принять не просто, но я старался. Ведь, понимал, что должен. Раз Подгорный Боги забросили меня сюда, значит, такова их воля. А кто я такой, чтобы противиться их воле?
– Да, такова воля Подгорных Богов…
Тяжелая жизнь в подземельях научила гномов быть фаталистами. Мы верили, что все уже предначертано и жизненный путь каждого из нас уже давно начертан священными рунами в скрижалях Подгорных Богов. Поэтому я знал, что нужно просто жить и ждать знака.
– Все это не просто так, не просто так.
Тогда я не знал, что все это правда, и Подгорные Боги, действительно, все рассчитали. Я оказался здесь не просто так, а чтобы отомстить исконному врагу своего мира – проклятому орочьему отродью. И не знал этого вплоть до того момента, когда в газете не увидел страшный знак Тхулку, бога тьмы и первородного хаоса, которому поклонялись орки. Это была изломанная четырёхконечная свастика, похожая на мерзкого распластавшегося осьминога.
Но все это будет потом, а пока я просто жил.
– … Совсем чудный мир. Кто бы раньше про такое сказал, ни в жить бы не поверил.
Я был в этом мире уже третьи сутки, но до сих пор не уставал удивляться местным диковинам. Конечно, я пытался скрывать это, но не всегда это удавалось сделать. Иногда это было просто выше моих сил.
– … Как сама собой движется?
Помнится, первый раз я не сдержался, когда увидел самобеглую повозку. Зная, что в этом мире нет магии, я просто замер рядом с ней и натуральным образом «пожирал» её глазами.
– А где лошадь? Может там спрятаны карлики или маленькие ослики?
Хотел посмотреть, сунулся внутрь, но на меня тут же наорали. Мол, куда под капот лезешь и еще леща после дали.
Вторая раз я даже подпрыгнул на месте. У шахты было своё лётное поле, где часто самолёты с почтой то садились, то взлетели. Вот такой самолёт я впервые и увидел – разом обомлел.
– … Ой! Смотри, смотри, это же железная птица! – увидев, как прямо рядом с нами начала заходить на посадку здоровенная «птица» из железа, я стал кричать и тыкать в неё пальцем. – Железная птица! Железная птица!
– Санька, ты чего? – шедший рядом, Пашка, мой младший брат, от неожиданности едва бидон с молоком не уронил. – Совсем оглашенный! Какая это еще железная птица, это же самолёт! Обычный кукурузник, почту поди везёт в шахтоуправления. Чего ты всё орешь, на нас уже люди смотрят…
Я же, взбудораженный, продолжал следить за посадкой самолёта. И едва тот сел, как я уже несся на летное поле сломя голову.
– Ух ты!!! Са-мо-лет, – слово «самолет» я произносил с совершенным восхищением. – Считай, почти весь из железа. Что же за мастер его сделал? Может сами Подгорные Боги⁈
Вне себя от счастья я гладил идеально ровные крылья самолёта, пытался поцарапать его гвоздём, даже пробовал укусить (бес толку, только язык прикусил). Восхищался мастерством кузнеца, что подгонял железные листы самолётного брюха. Честное слово, счёт времени потерял.
Очнулся лишь тогда, когда брат начал меня за рукав дергать.
– Ну, Сань, пошли домой! Мамка заругает, что так долго молоко несем. Она кашу собиралась готовить. Пошли быстрей!
Услышав про кашу на молоке, я тут же оторвался от самолёта. Ведь, еда в этом мире были еще одной невероятной диковиной, который я мог часами восхищаться.
– … Паш, а конфеты сегодня будут? – вспомнив очень сладкие маленькие штучки, я тут же причмокнул, рот наполнился слюной. – Такие маленькие – Гусиные лапки?
– Вот ты какой быстрый! Ха-ха! – хохотнул Пашка, округлив глаза. – Ты губы-то закатай, Санька! Мамка конфеты только на праздники на стол ставит. Вчерась тебя выписали, вот она по три конфетки на брата и дала.
Я огорченно шмыгнул носом, поняв, что полюбившейся сладости сегодня больше не будет.
– Паш, а Паш, а ты мороженное пробовал? – по дороге домой я продолжал «пытать» брата по поводу других вкусностей, о которых слышал. – Помнишь, рассказывали?
– Я же тебе говорил, что пробовал! – отмахнулся от меня Пашка, явно уже злясь. Похоже, мои вопросы его достали. – Ванильное и шоколадное!
– Ва-ниль-ное, шо-ко-лад-ное, – я смаковал каждый слог этих незнакомых слов. – Вкусные, наверное…
– Вкусные, вкусные, не сомневайся. Если попробуешь один раз, то больше никогда этот вкус не забудешь… Слушай, Санек, спросить хотел, – Пашка вдруг повернулся ко мне. – А ты чего тогда в больнице заплакал, когда мамка тебе суп принесла?
Я нахохлился, ничего не ответив.
– Забыл что ли?
Я отвернулся и пошел быстрее. Сразу же пропало все желание разговаривать.
Конечно же, я помнил тот момент. Это суп в больнице мне вдруг напомнил вкус той самой похлебки, что один раз в год готовила моя мама. Весь наш род тогда собирался, чтобы поблагодарить Подгорных Богов за нашу жизнь, и жизнь наших близких. Очень большой праздник для Подгорного народа.
Только я ложку с супом положил в рот, как на меня тут же накатило. Сами собой лить слезы начали, захотелось обнять своих родных. Очень тяжко было.
Вот так первые дни и проходили.
* * *
п. Красный Яр
Дом Фёдора Архипова
К третьему дню я уже порядком освоился в своём новом доме. Вопросов стало гораздо меньше, об одном мне стало ясно и понятно, о другом сам догадывался.
Стал помогать по дому и огороду, мать все никак нарадоваться не могла. Гномье упорство и упрямство помогали доводить до конца все домашние задания. Там, где оба моих брата капризничали или старались улизнуть на улицу, я «впрягался» в работу без всяких слов.
Когда же я смастерил из подручных средств насос и провёл трубы для полива огорода, мать, и вовсе, при всех расцеловала. Теперь нужно было не на себе тяжеленные ведра с колодца таскать, а пользоваться насосом. Просто и легко.
Завтра я должен был вернуться в школу. Братья о ней все уже рассказали: и про книги-учебники, и про тетрадки, и про палочки-чертилки, и про одноклассником и все школьные дела.
Словом, я так вжился в человеческую личину, что уже начал забывать свою гномью суть. Однако сегодня за обедом случилось то, что напомнило об этом и полностью изменило мою жизнь.
– … Мальчики, ваш папка уже сел полдничать, и вы давайте за стол. – Прасковья, моя мама в этом мире, вышла во двор и махнула нам с братьями рукой. – Только прежде руки мыть!
Вскоре все наше семейство уже сидело за столом. Отец был во главе стола, мать – рядом с ним по правую руку, я, как старший сын, – по левую руку. Мои братья рядом со мной. Иерархия, сразу видно.
– Ну, мать, чем сегодня мужиков будешь кормить?
– Щи, а потом бульба с огурчиками…
Прасковья быстро поставила перед каждым по миске со щами, в центр стола – большое блюдо с нарезанной краюхой хлеба. Самый младший, Петька принёс деревянные ложки; первую отдал батька, вторую – матери, остальные своим братьям.
– Как, удались щи? – Прасковья замерла, глядя на мужа.
Тот одобрительно прогудел, и она тут же расцвела.
– Ошень вкушно, матушка! – забывшись, я прошамкал с забитым ртом. – Ошень вкусно, прямо ел бы и ел.
– Матушка? – удивилась мама такому обращению.
– Ошень вкушно, мама! – сразу же исправился я и широко улыбнулся. Мол, это вам все послышалось.
Дальше все молчали, слышался только стук ложек о тарелки, и довольное чавканье.
– Уф, хорошо! – наконец, поглаживая живот, Фёдор отвалился от стола. – Петька, а ну-ка, сгоняй в сени и принеси мою сумку.
Младший тут же сорвался с места и скрылся в дверях. Через мгновение он уже вернулся с сумкой в руках.
– Вот, батя.
– Так… Санька, подь сюды!
Я тоже не стал медлить, и сразу же подошёл к отцу, гадая, чтобы это могло быть.
– Мы тут с мужиками поговорили, и решили, что ты в шахте не сдрейфил, не стал к мамке под юбку проситься. Ты теперь настоящий рудокоп. Поэтому мужики попросили передать тебе нашу шахтёрскую лампу…
В руках у меня оказалась массивная шахтерская лампа с отполированной бронзовой решеткой и толстым стеклом. Такие лампы светило долго и довольно ярко, оттого и использовались в шахтах. Дорогая вещь, которую была не так просто достать.
– И вот еще…
Отец снова засунул руку в сумку и достал оттуда странного вида кирку, в которой я тут же узнал священное орудие из моего мира. Именно эта кирка уничтожила орочью волну и перенесла меня сюда.
– Твоя кирка, сынок. Держи, и больше не бросай. Настоящий шахтер всегда заботится о своём инструменте. Запомни, от твоего снаряжения зависит твоя жизнь.
С трудом сдерживая дрожь в теле, я схватился за рукоять кирки.
– Ой!
Мое тело вдруг скрутило судорогой, ноги подогнуло. Думал, прямо сейчас на глазах у родных и грохнусь в обморок.
– Сынок, ты чего? – обеспокоенно вскинула голову мама.
– Все хорошо, мам, – я другой рукой быстро вцепился в край стола. – Просто голова немного закружилась. Все уже хорошо.
Я сел на место, переводя дыхание. Кирку положил рядом так, что бы рукоятью она касалась моего бедра.
Все вокруг успокоились и обед продолжился. Мои братья шустро убрали пустые тарелки, а Прасковья уже ставила на стол большое блюдо с вареной картошкой, рядом миску с малосолеными огурчиками, распространявшими вокруг изумительный пряный аромат.
Отец взял картофелем первым, осторожно очистил её, надкусил, сразу же загрустил крохотный огурчиком, и одобрительно гугукнул. Одобрил, значит. Следом к картошке потянулись и остальные.
– Огурчики, Прасковья, хороши, – Фёдор с улыбкой качнул головой. – Ядреные, хрустящие, да под водочку…
– Вечером, Федь, вечером, – то же улыбнулась она.
Я же сейчас больше делал вид, что ел, чем ел на самом деле. Мял в руках маленькую картофелину и медленно покусывал огурец. Мысли же мои крутились вокруг Священного орудия – кирки предков. Правы были слухи, что любой гном взявший её в руки тут же ощущает Зов земли, когда-то заставивший первого предка спуститься в пещеры, в забой и начать рубить руду. Зов помогал «чуять» жилу, её ход, состав руды.
– Санька, чего примолк-то? – отец повернулся ко мне. – Чай, после больничных харчей соскучился по материной стряпне?
– Точно, бать. Просто вкуснотища.
Прямо объелся, живот как барабан стал.
– Ну-ну.
Он вернулся к еде, и хорошо, а то на меня накатили воспоминания о прошлой жизни. Я со всей силы вцепился в столешницу, чтобы меня не качало.
Подгорные Боги, как же мне не хватало моей прошлой жизни. Перед глазами возникли лицо родных – матери, отца, брата, друзей. Я почувствовал вязкую тишину глубокого забоя, ощутил влагу в воздухе, в нос ударил резкий запах грибов.
Жутко захотелось оказаться там, размахнуться и со всей силы ударить по камню. Кирка, «чувствуя» мое желание, начала мелко подрагивать, выбивая по скамейке дробь. Пришлось её слегка прижать рукой, чтобы она так сильно не вибрировала.
– Сань, хлебца дай, – толкнул меня локтем в бок младший, Петька. – Сам не дотянусь.
– На…
Я почти не соображал, что делаю. Все мое внимание было там, где был мой настоящий дом.
– … Пацаны, а может завтра порыбалим? – вдруг предложил отец, оглядывая сыновей. – Как раз воскресенье будет. Махнем на зорьке на старый пруд. Мишка со второй бригады рассказывал, что там на прошлой неделе здоровенный лещей ловил. С ладонь и даже поболе, – показал ладонь, а она у него была как лопата. У моих братьев сразу же глаза загорелись. Ведь, вытащить такого леща – мечта всех окрестных пацанов. – Ну, пацанва?
– Ура, рыбалить пойдем! – в один голос заорали младшие братья. Петька даже вскочил с места и приплясывать начал. – На леща, на леща!
Только я сидел как на похоронах. Бледный, с горящими глазами и смотрел куда-то вдаль.
– Санька, а ты как? Твоя удочку в сенях уже пылью покрылась, – со смешком посмотрел на меня отец. – Помнишь, как ты в прошлом году там целого карпа вытащил, а потом в пруд свалился? Мать тебя еще потом за порванные портки ругала, а?
Я повернулся к нему, не понимая, чего он там такое несёт. Какая рыбалка? Какие лещи, карпы? Его «звала» Земля!
Родовой Зов становился все сильнее и сильнее, и сопротивляться ему не было никаких сил. Священная Кирка уже потеплела, ощущая со мной единение.
Я тяжело вздохнул и в полной тишине попросил:
– Бать, я снова в забой хочу, на глубину. Возьми, бать, очень хочу.
– Ну ни ху… – Фёдор выругался было, но не договорил, проглотил остальное. – Санька, ты чего, совсем башкой ушибленный? Только же из больнички?
– Саша⁈ – возмущенно вскрикнула Прасковья. – Какая еще шахта? Чуть не учился там. Не пущу…
Она встала, уперла руки в бока с таким непреклонным выражением лица, что стало совершенно ясно – точно, не пустит, лучше дома закроет.
– Подожди, мать, не кричи, – хлопнул по столу рукой отец. – Тут разобраться нужно. Ну-ка, Санька, рассказывай все как есть. В забое ты уже был, на глубину спускался. Сам знаешь, что шахта не каждого принимает. Ну?
Я не спрятал глаза в пол, как раньше. Смотрел прямо на отца.
– Я хочу быть рудокопом, как и ты батя, – сказал я твердо, уверенно. – Я знаю, что этот не просто и опасно, но этот моя судьба, моя жизнь.
– Гм, – мужчина явно растерялся, не зная что-то ответить. – Вот и сказал…
– Федя, даже не думай! – тихо с угрозой сказала женщина. – Не пущу сына! Чуть не угробил, совсем его в могилу свести хочешь?
– Ты чего, дура, такое говоришь? – потемнел лицом Фёдор. – Сын повзрослел, а ты его до седых мудов у юбки будешь держать? Значит, так, Санька, решил стать шахтером, значит, станешь.
Глава 4
Не просто «иду к успеху», а лечу…
* * *
п. Красный Яр
Надо ли говорить, что спуститься в шахту у меня не удалось ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра.
Мать с отцом после того обеда так сильно разругались, что уже второй день не разговаривали. Когда за столом собирались, ели молча и зло зыркали друг на друга.
Вдобавок, в шахте, словно специально, подъёмник «встал», пришлось с самого Киева бригаду ремонтников вызывать. Вот уже третий день возились, все никак починить не могли. Словом, все было против меня.
Я же все эти дни всё никак себе места найти не мог. Днем ещё куда ни шло. Терпел, с головой влезая в домашние заботы. Дом после меня блестяще так, словно его только-только построили. Полы, потолок и стены скребком отскоблил до свежего дерева – просто любо дорого смотреть. Прибил, подкрутил все, что только можно было прибить и подкрутить.
Огород у дома, вообще, стал образцово-показательным для всего посёлка Красный Яр. Как это ни смешно, но к ним со всего посёлка люди зачистили, чтобы на участок полюбоваться и на мою работу посмотреть. Когда я грядки по нитке равнял и сорняки новичком выкапывал, то у забора целая толпа из соседей собиралась. То и дело слышались восхищенные ахи и вздохи:
– Какой молодец!
– Трудяга, а мой-то подлец, целыми ночами по девкам бегает, а потом весь день отсыпается…
– Видишь, Гришка, как Санька матери помогает? А ты, поганец, палец о палец не ударишь! Пороть тебя гаденыша нужно, чтобы неделю сидеть не смог…
– Прямо загляденье, а не участок! Все грядки ровненькие, ни одного сорняка!
– Красота-то какая! Ну, Санька, ну молодец…
Хуже всего было ночью, когда Зов предков накрывал особенно сильно. Вот тогда меня и начинало по-настоящему корежить – до судорог в теле, до зубовного скрежета.
– … Не могу больше, совсем никаких сил нет, – шептал я, кусая до крови свою же руку, чтобы не заорать от жуткой тоски. – Подгорные Боги, чего же так тошно-то?
В ту ночь, когда меня «накрыло» особенно сильно, я едва с печи не свалился. Ворочался, лягался, брыкался во сне, и чуть не грохнулся с верхотуры.
– Санька, дурной, хватит лягаться, – сквозь сон пробормотал младший брат, Петька. – Весь бок в синяках…
На следующее утро, когда на завтрак все собрались, случилось нечто, что «двинуло» мою жизнь дальше.
– … Все, хватит! – Фёдор, сидя за столом, со всей силы ударил по столу кулаком. Так грохнуло, что все за столом вздрогнули, а Прасковья, вдобавок, ещё и побледнела. – Хватит всех этих глупостей! Прасковья, что мы как враги, волком друг на друга глядим? Хватит, может?
– Федя, он же чуть не заги…
– Прасковья, ты посмотри на него! – отец ткнул в меня пальцем. – Загубим же парня! Гляди, как высох, одни мослы остались! Сохнет же!
Выглядел я, и правда, не очень хорошо. За эти три дня моих метаний я натуральным образом сбросил два или три кило, отчего рубаха и штаны на мне не «сидели», а висели, как на вешалке. Кожа от постоянного нахождения на улице потемнела, задушена. На ладонях появились твёрдые как камни мозоли. Волосы выгорели до белого цвета.
– Мужик в доме растет, а ты его все норовишь под юбку загнать. И так уже на улице смеются, что пацан не по девкам бегает, а дома с веником носится или раком с мотыгой в огороде стоит.
У матери лицо то краснело, то бледнело. Кусала нижнюю губу, чтобы не заплакать.
– Опять его хочешь в больничку отправить? – продолжал «давить» Фёдор. – Ты, Проша, пойми, что нельзя так с ним. Душа у него просит, понимаешь? Шахтер растет, как я, как мой батька! У меня ведь дед точно также тосковал, как по болезни обезножил и перестал в шахте работать. Говорил, что родной забой ночами ему снится, не отпускает.
Мать все же не выдержала и глухо расплакалась, уткнувшись в полотенце.
– Санька, снится тебе забой? – отец вдруг повернулся к нему.
А что он мог ответить? Только правду. Конечно же, снится каждую ночь, да еще днем преследуют видения.
– Да, бать, снится, – я кивнул.
– Вот, видишь⁈ Снится ему! – торжествующе воскликнул отец. – Проша, ну что ты расплакалась?
Он подошёл и обнял ее за плечи, а она тут же уткнулась ему в грудь лицом.
– Чего тут плакать-то? Тут радоваться нужно! Пацан настоящее дело в жизни нашел, точно знает, чем заниматься хочет. Посмотри кругом, сколько пацанов мечутся, как гавно в проруби, а найти себя не могут. А наш вот…
Постепенно всхлипы затихали, пока, наконец, окончательно не затихли.
– Ладно, – мать подняла голову и серьезно посмотрела на отца. – Ладно, Фёдор, пусть идет.
Услышав, как его величают полным именем «Фёдор», отец вмиг присмирел. Знал, что в такие моменты мать была абсолютно серьезна, и с ней никак не стоило шутить.
Присмирели и мы все.
– Пусть Саша пойдет с тобой на этот раз, но ты будешь следить за ним в оба глаза. Понял меня?
Отец с готовностью кивнул.
– И не дай Бог, что-нибудь с сыном случится…
Повисла нехорошая пауза, заставившая нас всех напрячься еще сильнее.
– Если такое произойдет, то я тогда уйду от тебя, и детей заберу. К матери уйду…
* * *
Шахта N 17 «Сталинский забой»
Мотор затарахтел, наполняя воздух грохотом и вонью солярки. Лампа над головой, закрытая защитным кожухом, несколько раз мигнула, а потом, наконец, засветилась ровным красным цветом.
Подъёмник дернулся, и медленно заскользил вниз. Перед глазами замелькали металлические балки перекрытий основных уровней, спутанные пучки проводов. Лязгал, хрустел металл.
Спуск на глубину начался.
– … Ну ты брат, и упертый! Петрович сказал, что есть даже перестал, так в забой хотел вернуться, – коренастый мужик, назвавшийся в прошлый раз дядей Сергеем, вдруг хлопнул меня по плечу. Наклонился ко мне – его чёрное от угольной пыли лицо с белыми зубами – оказалось прямо перед мною. Смеялся. – Уважаю, с характером, с нашим шахтёрском характером! Держи, Санька, краба.
Протянул руку, и я ее пожал.
– Так держать. Глядишь, через пару лет с батькой в забой пойдешь. Вместе уголь рубить будете.
Добродушно подмигнув мне, он отвернулся к остальным. Дальше что-то обсуждать стали. До меня доносились отдельные слова, да и то многие из них я толком не понимал.
– … Петрович, как там у нас с планом? Укладываемся, а то первомай на носу, – дядя Сергей наклонился к моему отцу. – Сам знаешь, что там начнется, если план не выполним.
– Нормально, Серёга, идем ноздря в ноздрю. В ту неделю хорошо отработали, такой темп взяли, что теперь только держись…
– А может на Стахановский рекорд замахнемся? – послышался голос ударника Петрухи, здоровенного парня. Силы неимоверной (запросто жонглировал двухпудовыми гирями), оттого и с отбойным молотком работал. – К первомаю-то, а Петрович?
– Рекорд не дадим, а пять, может шесть, норм, запросто. Жила хорошая, плотная…
– Лишь бы не ушла только, а то вильнет, и поминай, как звали.
– Сплюнь!
Только мне до всех этих разговоров не было никакого дела. Я стоял у самой стены подъёмника, крепко цепляясь в ручку. Лишний раз пошевелиться боялся, так меня «накрыло».
– Подгорные Боги, я иду, – шептал я еле слышно. – Я дома…
Вскоре металл под ноги вздрогнул, и подъёмник начал тормозить. Похоже, их затянувшийся спуск почти закончился.
– Ну, братцы, с Богом, – проговорил кто-то из шахтёров, когда с грохотом ржавая дверь-решетка открылась. – Началось…
Кто матерясь, кто кряхтя, люди начали выходить. Я чуть задержался, чтобы никто не заметил, что дрожу.
– Я дома…
Впереди уже затихли шаги, а я все стоял у самой стены штрека. Ладони положил на выступающую породу, молча вдыхал особый запах глубины, где смешались оттенки сырости, земли, каменного угля.
– Хор-рошо, – тихо прорычал-промурлыкал от невероятного ощущения тишины – глубокой, плотной, тяжёлой.
Дом, это мой дом. Не поверхность, где все время шум, гам, а глубина, земля и скала.
Я медленно опустился и спиной провалился к стене. Закрыл глаза и стал глубоко и медленно дышать. Вдох – выдох, вдох – выдох, вдох – выдох, чтобы почувствовать дыхание горы.
– Да… Есть… Чувствую…
Отец в том мире всегда говорил, что горы – живые, так как они плоть от плоти Подгорных Богов. И горы так же, как и все живое на земле, дышит. Нужно лишь уметь слушать, а я умею это делать, не то что человеки.
– Ну, вот опять шумят.
Из штрека, куда уже давно ушли шахтеры, послышался звук шагов. Похоже, кто-то шёл за ним.
– Санька, вот ты где! – сначала из темноты донесся обрадованный голос Петрухи, потом свет его фонаря, и, наконец, сам он. – Чего здесь сидишь, сомлел что ли? Ну-ка, покажись!
Здоровяк меня одной рукой поднял, поставил на ноги, и внимательно осмотрел. Стряхнул пыль с брезентовой робы.
– Все хорошо, – отмахнулся я.
– Ну, раз хорошо, тогда пошли. Шевели булками, – Петруха меня легонько подтолкнул. – Петрович попросил тебе тут все показать, рассказать, что и как устроено.
Я с готовностью кивнул. Хотя, честно говоря, лучше бы сейчас побродил здесь в одиночестве. Общение с горой требовало тишины и спокойствия, а мне этого в этом мире очень сильно не хватало.
– Под ноги смотри, – Петруха кивнул на рельсы, тянувшиеся под ногами. – Здесь вагонетки с породой или углем едут. Их откатчики толкают. С отбойниками в руках – ударники, они породу рубят. Ещё крепильщики есть, которые штрек подпорками крепят… Мы, Санек, здесь не просто уголек рубим, а помогаем людям дома и квартиры топить. Это энергетический уголь… Ещё есть коксующий и самый ценный – антрацит. Это, брат, просто высота! Такой уголь в редкой шахте добывают, потому и ценен…
Я кивал, внимательно оглядываясь по сторонам. Удивительно, но все здесь оказалось устроено так, как и в моем мире. Отличий было не так много.
– Держись меня, Санька, а то заблудишься тут. Видишь, сколько тут ходов нарубили. Считай, на этом уровне уже седьмой год уголек рубят. Здесь не туда свернешь, вообще, никогда не выберешься.
Он показал на тёмное зево штрека, мимо которого они шли.
– Вон это выработанный штрек – чистый лабиринт.
Я опять кивнул, правда, в этот раз более заинтересованно. Что-то екнуло у меня в груди, когда мы проходили рядом с этим тоннелем. Вдобавок, кирка в руке вдруг довольно сильно потеплела. Верный знак, что где-то рядом проходила мощная жила.
– Пошли, пошли быстрее, – Петруха схватил меня за рукав. – Кстати, ты, Сань, больше не теряйся. На место придем, держись рядом, а то Петрович и так не в духе.
Я непонимающе вскинул голову. С чего это? Когда спускались, у отца вроде хорошее было настроение.
– Да, чертовщина какая-то, – мой провожатый огорченно скривился. – Только сегодня говорили, что пласт угля хороший, мощный, надолго хватит, а оказалось, что кошкины слезы. Черт, теперь не знай, как с планом быть…
– Так плохо?
– Если план не выполним, знаешь, что начнется? Нас, брат, как сидорову козу выдерут и не посмотрят на заслуги! Вот Петрович и бесится.
Кто такая сидорова коза, я, конечно, не знал, но догадывался, что ничего хорошего не будет. И сбылось, словно нарочно.
– Санька, стервец, где опять лазаешь⁈ – не успел я и рта раскрыть, как мне уже прилетел подзатыльник от отца. И следом второй, ещё больнее, чем первый. – Тебе мать что сказала? Чтобы от меня ни на шаг! А ты?
Я молча потирал ноющий затылок, всем своим видом показывая, что не хотел ничего плохого и все вышло случайно.
– Сел здесь и сиди, понял! – отец показал пальцем на небольшой кусок породы, выступивший из стены. – И без тебя здесь тошно. Черт…
А дела у бригады, и правда, были аховские. Петруха не соврал: пласт угля несмотря на все прогнозы геологов вдруг истончился до минимума, и его разработка потеряла всякий смысл. Теперь нужно было решать, куда бить штрек дальше, а это требовало времени. По науке нужно было сигнализировать руководству, чтобы те слали специалистов для оценки потенциальных запасов угля в другом месте. Словом, дело могло затянуться на неделю в лучшем случае. Если же хороший угольный пласт не обнаружат, то клади и целый месяц на разведку. Словом, про выполнение первомайского плана можно было забыть, а с ним и про нормальную зарплату с премиями, про свои портреты на доске почёта.
– … Петрович, ты же у нас голова, что делать будем? Может дотянем до конца месяца? – дядя Сергей сплюнул под ноги и с тоской поглядеть на брошенные отбойные молотки. – Пробьем ещё пару штреков параллельно нашему, выберем жилы полностью, а?
Отец не отвечал. Молча смотрел на ближайшую стену и шевелил губами, похоже, подсчитывая возможные запасы угля.
– Вряд ли, Серёга, вряд ли, – наконец, пробурчал он, качая головой. – Худая жила оказалась, будь она неладна. Не хватит нам для плана, даже если крошки будем подбирать.
– Херово…
– Вот тебе и Первомай… Эх, Саньку взял в забой, называется, хотел все показать. Слышь, Санек? Санька⁈ Са-нь-ка⁈
Но я уже был за поворотом. Внезапно «накрывший» меня Зов оказался настолько силен, что не было никаких сил сопротивляться. Как сомнамбула, я шёл к тому старому забою, куда меня тянуло с непреодолимой силой.
