Текст книги "Гном, убей немца! (СИ)"
Автор книги: Руслан Агишев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9
Новые способности
* * *
г. Киев
Первые числа июня. Летнее солнце заливает улицы города ярким светом, нестерпимой жарой. Мужчины с солидными портфелями и папками под мышкой сняли пиджаки, молодые парни щеголяли загорелыми руками в теннисками. Развивались ситцевые платья у девушек, показывая щиколотки стройных ножек.
Одни люди спасаются от жары мороженным. Огромная очередь тянется к девушке с тележкой, из которой она то и дело достает эскимо. Другие стоят у аппаратов с газированной водой, выискивая в карманах и кошельках мелочь.
Несмотря на жару, много людей толпилось в зоопарке. У клеток с животными то и дело раздавался взрыв хохота, детишки в матросках и смешных шапочках с улыбкой тыкали в кривляющуюся макаку.
– … Какой большой! А уши, уши! Пашка, да смотри ты! У него хобот как бревно! Пашка, ты где⁈ Смотри, смотри! Он посмотрел на меня⁈ Ура!
Я уже битый час стоял у вольера со слоном и никак не мог насмотреться. Восторг был таким, что не передать! Ведь, ничего более диковинного я, вообще, никогда не видел!
Увидев первый раз слона, просто пошевелиться не мог. Это же настоящая живая гора! Ноги – каменные столбы, уши – огромные крылья-опахала, бивни – страшные пики, а хобот – громадная змея! Казалось, Подгорные Боги решили пошутить, и собрали живое существо из того, что попалось под руку. К большим стволам деревьев приделали большущую бочку, на которую посадили бочку поменьше с длинными клыками, зубами. Спереди прицепили змею. Вот и вышло новое животное!
Дальше было еще больше необычных диковинок, о которых я не просто не слышал, а даже в голове представить не мог! Жираф – несуразная косуля с неимоверно длинной шеей и крошечными глупыми рожками! Зебра – полосатая лошадь, которой кто-то нарисовал полоски! Горилла – человек, которого одели в мохнатую шубу и заставили кривляться!
Когда уставал смеяться, то принимался за сладости. В одной руке у меня был стакан со сладкой водой, в другой – мороженное. Делал глоток из стакана сладкой газированной воды, и пузырьки начинали щекотать мне горло. Кусал эскимо, и сладость заполняла весь рот.
… Кажется, впервые за всю свою жизнь, я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Именно так! Чувствовал себя не веселым, не радостным, не довольным, не успешным или каким-то еще, а именно счастливым! Это невероятное ощущение полноты своей жизни
А что? Разве не так? Разве когда-то раньше я был по-настоящему счастлив? Вот, что хорошего в своей жизни я видел? К сожалению, ответ будет прост и не затейлив – ни-че-го!
Клан Истинного слова, хоть и славился трудом своих мастеров, был беден. Почти все, что зарабатывали на торговле, забирали себе старшие кланы, оставшиеся крохи делили. Одежду носили, донашивали, чинили и снова донашивали, что продолжалось десятилетиями. Штаны и рубаха из жёсткой холстины, на которую без слез не взглянешь. Кто холщовые вещи носил, никогда об этом не забудет. Кожа от грубой ткани так натиралась, что слезы из глаз пробивались от боли.
Про обувь и говорить нечего было. Кожа дорогая, её только за монеты покупают. Поэтому и носили на ногах тяжёлые торбаза на деревянной подошве. Ноги в такой обуви уже к обеду страшно болели, ко второму дню появлялись огромные мозоли, на которые даже смотреть было больно.
С едой тоже было все непросто. Ели репу, грибы и земляные яблоки, мясо и хлеб видели только по большим праздникам. О сладком гномам, вообще, можно было только мечтать. Мед привозили с поверхности, и за него тоже просили настоящее серебро.
А здесь и сейчас…
– Саня, еще по эскимо? – откуда-то из-за моей спины раздался голос отца. Невероятно довольный поездкой, он был готов целый ящик мороженого купить. В белом льняном костюме, он едва не светился от радости. Для него, работяги, такой выезд то же за счастье. – Скажи только, я куплю.
– Федя, ты чего? – мама, как и всегда, беспокоилась. – Он ведь уже четвертое ест, а если заворот кишок будет?
– Пусто, Проша! Ничего плохого не случится. Помнишь, как Пашка пять штук подряд съел? – мужчина махнул рукой. – Так, в зоопарке все поглядели, а теперь куда пойдем? Может на карусели, кататься? Там ведь еще веселее будет…
Я в этот момент чуть эскимо не выронил. Что за карусели такие? Разве может быть еще веселее, чем в зоопарке? Я ведь тут так смеялся, что чуть живот не надорвал.
– Кто хочет на карусели? – улыбаясь, спросил отец.
– Я! Я, хочу! И я тоже! Нет, я больше хочу на карусели! – тут же взорвались восторженными голосами дети, запрыгав от радости вокруг отца. – Ура, мы идем на карусели! Ура!
Слово «карусели» в этот самый момент мне показалось самым чудесным словом из всех, которые я когда-то слышал. Мои братья – Пашка с Петькой – так прыгали, так смеялись от радости, что не было никаких сомнений, что карусели – это самое прекрасное место на свете.
Точно! Так и оказалось – парк с каруселями оказался самым чудесным место из тех, где я когда-либо был!
– Подгорные Боги, это же великое чудо! – вырвалось у меня, когда я оказался перед входом в парк и увидел высоченный разноцветный механизм, на котором с радостным визжанием катались детки.
– … Да, горки – это чудо! – тут же поддакнул Пашка, брат, стоявший рядом. – Санька, пошли скорее, чего застыл, как статуй⁈
Воздух наполняли смех и хохот, крики и визги! Над головой летали разноцветные воздушные шары, на ветру хлопали флажки! Праздник,, бесконечный праздник!
– Санька, Пашка, Петька, чего стоите⁈ Папка уже билеты на колесо обозрения взял! Побежали! – мама замахала руками, подзывая их к себе. – Не боитесь?
Я, как и братья, тут же взвизгнул – мол, не боимся. Хотя, конечно, обманывал. Страх нет-нет, да и перехватывал мое дыхание, когда я смотрел, как высоко в небе «плывут» кабинки с людьми. А вдруг все это упадет⁈
– Санька, пошли…
Громко клацнула железом дверь и мы оказались внутри небольшой кабинки с сиденьями, как в шахтном подъемнике. Где-то внизу зарычал мотор и кабинка начала подниматься. Тут же раздался женский визг, а потом и взрыв хохота. Веселилась компания в соседях.
– Смотрите, смотрите, какие все маленькие! – Пашка, казалось, совсем ничего не боялся. Высунулся из окошка и смеялся. – Эй, а это я!
Я же боялся пошелохнуться. Цеплялся за ручку с такой силой, что побледнели пальцы. Все-таки было страшно, очень страшно.
– Сыночек, ней бойся, – почувствовал мамину руку на плече, и сразу же успокоился. – Ты же в шахте был, а там высота еще больше.
Из кабинки я вылетел как пробка из бутылки. Выглядел ужас – лицо все в пятнах, волосы торчком, глаза бешеные, того и гляди выскочат из глазниц.
– Это же чудо, – шептал я, не сводя глаз с громадного колеса. – Настоящее чудо!
– Ну, у всех портки сухие? Га-га-га! – рядом расхохотался отец, обнимая жену за плечи.– Пашка, Петька, Санька, понравилось?
– У-у-у-у-у! – дружно заревели мальчишки. – Понравилось, понравилось! Бать, еще хотим! Еще! Пошли на «Ветерок»! На «Ветерок» хотим!
Меня все еще потряхивало от возбуждения, но я тоже кивнул. А как же иначе? Как можно такое упустить⁈ Ведь, ничего такого я даже никогда в глаза не видел!
– Идем…
Карусель «Ветерок» напоминала собой огромную ромашку, вокруг которой тянулись множество лепестков-сидений. Когда ромашка раскручивалась, то ее лепестки с сидениями поднимались в воздух и начинали быстро-быстро вращаться по кругу.
– Садись, Санька, не робей! – отец самолично застегнул на мне ремень и хлопнул по плечу. – Тут и сопливые детки катаются.
– Не робею, батя…
Соврал, если честно. Пусть меня и переполнял восторг, но страха тоже хватало. Даже не знаю, чего сейчас во мне было больше – одного или второго? О таких развлечениях я никогда до этого ни слыхом не слыхивал. Во двое, конечно, стояли качели, но как это можно было сравнивать? Там просто качаешься, а тут вдобавок еще и орешь то ли от страха, то ли от восторга.
– Подгорные Боги, защитите, – прошептал я, со всей силы вцепившись в ручку кресла. – Защитите…
Мотор загудел, и лепестки с сиденьями плавно закружились по кругу. Сначала сиденье со мной двигалось медленно, с раскачкой, что мне даже понравилось.
– Еще чуть побыстрее.
Но постепенно скорость становилась все выше и выше. Лепестки поднимались, наклоняя сиденья, отчего со всех сторон стали раздаваться испуганные крики.
– Не-е, не-е, не так. Лучше помедленнее-е-е.
Куда там! Карусель только набирала обороты. Мотор рычал так, словно внутри него сидела стая злобных хищников. Люди уже не кричали, а визжали, как полоумные. Не отставал от всех и я, тоже заливаясь воплем.
– А-а-а-а-а-а! – кричал я до хрипа, когда «Ветерок» окончательно разогнался. – А-а-а-а-а! – орали братья со соседних сидений. – А-а-а-а-а! вопили остальные. – А-а-а-а-а!
Надо ли говорить, что после каруселей мы едва стояли на ногах. С ошалелыми глазами, с улыбками до ушей, мы говорили несвязно, одними междометиями:
– Видел? Я, о как сделал!
– А я прямо вверх! Ноги вверх тормашками…
– Ха, я даже руками сделал, как самолет…
– Вы все испугались, а я нет. Я даже не кричал.
– Врешь! Кричал…
Возбужденных, красных, нас «мирили» в кулинарии, куда всех тут же потащил отец. На небольшой столик выгрузил столько сладостей, что мы дружно издали победный вопль и мгновенно забыли о всех ссорах.
– Кому еще крем-соды? – с забитыми ртами мы радостно тянули руки вверх, а отец уже нес еще пару бутылок вкуснейшего лимонада. – Смотрите, что бы не слиплось…
Потом были еще пирожки с капустой и ливером, много-много чая, самые разные пирожные.
– … Все, братцы-кролики, пора назад, домой, – в какой-то момент отец махнул рукой, зовя нас к себе. – Скоро из поселка за нами машина придет. Давайте собирать вещи.
Печальные, мы громко заохали, завздыхали, но делать было нечего. Вскоре мы уже стояли у дороги с сумками, забитыми сувенирами для друзей и родственников и ждали машину. Дорога в поселок как раз начиналась отсюда, с большого железного моста.
– Понравилось? – наклонившись ко мне, отец заговорщически подмигнул.
– Ага, очень понравилось…
Я стоял и счастливо улыбался, не обращая ни на кого внимание. Мне было так хорошо, что и подумать страшно.
Внутри меня разливалась теплота, какое-то особое спокойствие. Не хотелось никуда бежать, а хотелось просто стоять и стоять рядом со своими родными и продолжать улыбаться.
– … Улыбается… – краем уха слушал я разговор родителей.
– Доволен, значит…Все теперь обязательно наладится, Федя. Вот увидишь, наладится. Санечка закончит школу, поступит в училище, потом, даст Бог, в университет…
– Ты чего, а шахта? Он же спит и видит, как станет шахтером, – возмутился отец. – Ты чего такого говоришь, Проша?
– Хватит уже! Он же еще ребенок! Чего вы его с собой тащите? Сами что ли не справите…
Я и дальше хотел послушать, ведь обо мне говорили, но тут мне что-то стало нехорошо. Меня даже чуть качнуло.
– Хм… Вроде не живот крутит…
Ничего не понимая, я огляделся по сторонам. Какая-то странная слабость накрыла, совсем не похожая на боль. Совсем не понятно, что это могло быть.
Чтобы не совсем не упасть, пришлось одной рукой вцепиться в мост, точнее в одну из его балок – здоровенный рельс, покрытый бесконечными чугунными заклепками.
– Санька, ты чего? – встревожился отец.
– Санечка, тебе плохо? – в мою сторону уже шла мать. – Я же говорила, что не нужно столько мороженного есть! А ты все – бу-бу-бу-бу! что теперь делать? В больницу ехать?
Я покачал головой, надеясь, что все это сейчас пройдет.
– Хорошо, хорошо… Почти, – ноги подкосились, и я сполз по железной балке на землю.
Не успел опомнится, а надо мной уже хлопотала вся семья. Отец ставил на ноги, мать придерживала за руку, братья отряхивали его брюки от пыли.
– Стойте, стойте. Подождите, говорю, – я вяло отмахивался, чувствуя, как слабость и тошнота отступили, и стало значительно лучше. – Уже лучше стало.
Родители отпустили меня, продолжая с тревогой заглядывать в лицо.
– Все хорошо.
Удивительно, мне, и правда, стало гораздо лучше. Вернулись силы, исчезла ломота в костях. Даже дышалось лучше прежнего.
– Сань, ты чего? Сладкого что ли объелся? – видя, что со мной все хорошо, отец улыбнулся. – Или одно место слиплось? Предупреждал ведь.
– Федя! – укоризненно прикрикнула на него жена. – Санечка, может у тебя температура? Приедем домой сразу же малину с горячим чаем выпье…
И тут я снова схватился за железную балку моста, и меня опять скрутило. Боль нахлынула с такой силой, что даже дыхание в груди перехватило.
– Подгорные Боги, что же это такое? – прошептал я со стоном, поворачиваясь к мосту. – Болит-то как…
Отдернул руку, чтобы расстегнуть ворот рубашки, как боль тут же стала стихать.
– Это…
Я уже стал догадываться, что со мной происходило. В моем родном мире отец рассказывал, как некоторые гномы вдруг начинают «чувствовать душу металла». Коснувшись железки или даже находясь рядом с ней, они понимали, что это за железо, хорошее оно или нет, есть ли в нем примеси, старое оно или нет. Эту способность называли даром Подгорных Богов, и почитали таких гномов, как особых гостей на любом пиршестве. За столом им первым подавали кусок самого вкусного угощения, первым наливали свежее пиво или пьянящей медовухи. Главы кланов враждовали за таких мастеров, а нередко и войны развязывали. Вот такая это была способность.
– … Оно. Точно, оно, – меня пробил пот и натурально залихорадило. Ведь, это, и правда, благословение Богов. – Неужели…
Получалось, что не я болел, а мост. Что-то плохое было с мостом, а точнее с железом, из которого тот был сделан.
– Значит, мосту плохо.
Боль, когда я снова и снова касался железа, становилась сильнее.
– Отец? – я махнул рукой, подзывая отца. Тот быстро подошел. – Помнишь, что было в шахте, перед обвалом?
Лицо у мужчины в момент потемнело. Похоже, сразу же понял, что случилось что-то нехорошее.
– Сейчас я чувствую что-то похожее, когда хватаюсь за балку.
На глазах отца я положил ладонь на железо, и тут же закатил глаза, едва справляясь с тошнотой. Теперь он все увидел своими собственными глазами и должен был поверить моим словам.
– Отец, с мостом что-то не то. Слышишь? С мостом что-то происходит что-то плохое. Нельзя чтобы по нему ездили, никак нельзя.
Мужчина бросил несколько быстрых взглядов в сторону города, откуда вот-вот должна была приехать машина. Дорога к вечеру опустела, и никто здесь больше не ездил.
– Говоришь, с мостом беда, так? – задумчиво пробормотал он, проходя вдоль балок и поглядывая по сторонам. – Хм, а по виду так и не скажешь. Вроде все в порядке. Кажется, еще сто лет простоит.
Снова бросил взгляд на меня. Все еще сомневался.
– А вот и машина за нами едет, – отец приложил руку к голове на манер козырька, рассматривая, как пылит по дороге небольшой черный воронок. Через несколько минут он въедет на мост. – Черт! Ладно, Санька, твоя взяла! Стоя здесь! Все стойте здесь!
Грозно зыркнув в нашу сторону, отец рванул по мосту навстречу машине. Грохоча сапогами, пробежал мост, встал на той стороне и с силой замахал руками.
Машина приближалась и громко сигналила, требуя уступить дорогу. Из окошка выглядывал шофер и что-то кричал. Отец ему в ответ. Звенела ругань, которую тут же относил в сторону ветер.
– Тормози, твою ма…
– Ты что встал прямо на дороге, черт тебя де…
– Нельзя ехать, смотреть на…
– Пьяный что ли? Разуй глаза, вот он мост.
– Я сказал, нет проезда – мост развалится мо…
– Тебе в рыло да…
– Я тебе сам да…
И когда двое мужчин на той стороне уже были готовы бросить в драку, раздался протяжный громкий скрежет. Звук был неприятный, тяжелый, неестественный.
– Мать тво…
– Ёбан…
Отец и шофер, бледные как смерть, смотрели в сторону одной из опор. Здоровенная железная балка, одна из четырех точно таких же балок, державших ту часть моста, начала медленно заваливаться в сторону. Толстые железные клепки, на которых держались боковые «ребра», вылетали со свистом и падали где-то в речке.
Медленно, но неуклонно, вся эта многотонная конструкция проседала вниз. Дорожное полотно корежило, наружу лезли толстенные железные листы, с хрустом лопались мощные деревянные балки, не выдерживая нагрузки. Наконец, послышался жалобный стон, и мост рухнул вниз, в речку, поднимая в воздух тучу брызг.
Глава 10
Уважили
* * *
Дом Федора Архипова
В ту ночь после приезда из Киева в доме Архиповых очень долго горел свет. Через занавески просвечивали два силуэта, склонившиеся над пустым столом.
Уставшие от дороги и ярких впечатлений, дети уже давно спали. Родителям же было совсем не до сна. Случившееся сегодня у моста стало для них еще одним знаком, что с их старшим сыном происходило что-то странное, непонятное и… пугающее. Вот об этом они полночи и разговаривали, пытаясь понять хоть что-то.
– … Проша, ты чего?
Федор с удивлением следил за женой, которая вдруг вытащила из тумбы большой сверток и начала разворачивать ткань. На свет показались две большие иконы в резных деревянных окладах, три совсем маленькие иконки с едва различимыми ликами святых, пучок свечек и небольшой аптечный бутылек со святой водой. Все это Прасковья вытаскивала обычно по большим церковным праздникам, или когда случалось что-то не самое хорошее. И если сейчас до этого дело дошло, значит ей, и правда, было не по себе.
– Проша?
Женщина осторожно прошла к закутку, где спали дети, и стала там разбрызгивать воду из бутылька. Когда же он опустел, между бревен, как раз ближе к изголовью детских кроватей, засунула самую маленькую иконку с ликом Николая Угодника, к которой она относилась по-особому и почитала за чудодейственную. После этого она некоторое время там стояла и что-то тихо-тихо шептала. Молитву, скорее всего.
– Завтра нужно Санечку к отцу Серафиму отвести, – сев за стол, твердым голосом произнесла она. Причем тон был таким, что стало совершенно ясно – спорить с ней было совершенно бесполезно. – Пусть с ним переговорит. Батюшка еще в прошлый раз обещался с ним поговорить, вот и поговорит. Нам все спокойнее будет.
– Хорошо, сходим, – согласился Федор, понимая, что сейчас лучше с ней не спорить. – Со смены вернусь, и сходим, а сейчас давай спать. На дворе глубокая ночь, завтра не встанем.
Он пошел в их угол, начал раздеваться. Прасковья же снова прятала иконы, и лишь после этого пришла к нему.
– Я, Федя, и Богородицу у мальчиков поставила, под потолочную балку, – прошептала она, ложась рядом.
– Ну, раз одной мало…
Федор повернулся на другой бок и засопел. Через некоторое время присмирела и Прасковья, закутавшись в одеяло с головой. Всегда была мерзлячкой, не в пример мужу. Он, бывало, спит пузом светит, а она, как в шубу кутается, один нос и макушка торчит наружу.
– Хм, – Федор же никак не мог уснуть, хотя и делал вид, что спит. Вроде бы только что хотел спать, а сон все равно не шел ни в какую. – Да уж…
Неспроста ему не спалось. Федор ведь про вчерашнее не все жене рассказал. Кое-что утаил, чтобы она лишний раз не тревожилась.
Ворочался он с бока на бок, косясь в сторону жены. Та и «в ус не дула», спала как младенец. Вроде бы только что тревожилась, места себе не находила, руки заламывала, а сейчас спала глубоким сном. Женщины, они такие.
– Жарко что ли…
Еще вечером, спрятавшись с сыном от жены, они поговорили «по душам». Федор тогда спросил, а что же тот еще такого необычного умеет. Санька ему и выложил такое, что до сих пор все волосы на теле шевелятся. Мол, под землей, в шахте то есть, он себя, как рыба в воде чувствует. Только руку к земле приложит и сразу же ему все ясно: где и как жила идет, когда пустая порода начнется, где нужно шахты рубить, а куда лучше не соваться. Вчера же у него новая способность открылась. Сказал, что стал металл «чувствовать». Вроде как сам еще толком не разобрался, но понять, крепкое ли железо или нет может.
– Ну ты, Санька, даешь стране угля…
Бормоча себе под нос, Федор тихо встал с постели. Решил покурить в сенях, все равно сна не было ни в одном глазу.
– Дела творятся… В землю на сто шагов видит, металл чует…
Размышляя, Федор выкурил первую цигарку. Машинально скрутил вторую, которую тоже выкурил. Ядреный дым скреб горло, горячил грудь, но ясности в мыслях ничуть не прибавлял.
– Санька…
Федор никогда не был особо верующим. Крест снял, как в комсомол вступил. Став партийным, попросил жену иконы с видного места убрать. Теперь же его мысли нет-нет да и обращались к богу. А как по-другому объяснить то, что с его сыном происходило? Очень уже все это было похоже на божье вмешательство, как раньше говорили старики.
– Вот и думай теперь…
Словом, внутри него «поселились» разброд и шатанья. Голова от мыслей даже пухнуть начала.
– Ладно, утро вечера мудренее… Жизнь покажет, что и как.
Посидел еще немного, и пошел досыпать, а то до рассвета осталось всего ничего.
Как показал следующий день, жизнь, и правда, показала, только совсем не то и не так.
* * *
Дом Федора Архипова
Ни свет ни заря, а Прасковья уже тарелками гремела. Вчера допоздна засиделись, не выспалась, оттого и настроения никакого.
– Тише ты, детей разбудишь, – шикнул на нее Федор. – Пусть поспят еще немного, умаялись вчера сильно.
На столе лежали вчерашние пироги с картошкой, холодная каша, то же осталась со вчера. Федор крупно нарезал сало, отчего по избе «поплыл» пряный щекочущий ноздри аромат. В глубокой плошке белела пара кусков сахара к чаю.
– … С собой еще головку сыра возьмешь, – Прасковья показал небольшой сверток. – Тетя Фрося делала. Не забудь ей потом с крыльцом помоги.
Села рядом с Федором, и стала смотреть как он ест. Всегда так было: поутру он ест, а она сидит рядышком и смотрит. Сама редко, когда завтракала. Говорила, что спросонья кусок в горло не лезет.
– Федь, скребется что ли кто-то? – Прасковья вдруг повернула голову в сторону двери.
– Нет, похоже, стучатся, – Федор отложил ложку в сторону и прислушался. – Точно, стучатся. Хм, кого там еще принесло? Петруха что ли уже пришел? Так он никогда не стучится.
В этот момент в сенях послышался звук шагов, скрипнули доски пола. Похоже, гостей было не один и не два человека.
И в самом деле, дверь открылась, и внутрь прошли мужики с его бригады. Впереди был бригадир, позади него шел Петруха с остальными. В избе сразу же стало тесно.
– Поздорову, хозяева, – негромко поздоровался бригадир. – Федор, Прасковья, разговор к вам есть от общества – от нас, от шахтеров то есть.
Прасковья от неожиданности и тревоги тихо ахнула, а Федор удивленно хмыкнул. Они никак такого не ожидали с самого утра.
– Давайте на улицу выйдем, чтобы пацанов не разбудить, – Федор махнул рукой. – Рано еще им вставать.
Мужики вышли, а за ними, недоуменно переглянувшись, прошли к двери и Федор с Прасковьей.
– Не знаю, Проша, – тихо прошептал он на ее невысказанный вопрос.
– Господи… – женщина быстро перекрестилась и шагнула через порог.
А на улице прямо перед домом их ждал еще один сюрприз. Вместо мужиков с шахтёрской бригады здесь собралась целая толпа. Человек с полсотни, среди которых были и мужчины, и женщины. В основном здесь были шахтеры с соседних бригад с женами, матерями. Это что же должно было случится, чтобы они собрались все вместе?
– Идут, идут, – «побежали» в толпе голоса. – Вона они… А он сам где? Где, не вижу… Спит еще, пацан ведь совсем…
Побледневшая Прасковья тут же вцепилась в руку мужа, и даже попыталась спрятаться за его спиной. Федор же широко расставил ноги, и с вызовом уставился в толпу. Он всегда был таким – упрямым, своенравным, не боявшимся ни черта, ни Бога.
– Федор, Прасковья, прежде примите нашу благодарность за то, что такого сына воспитали, – вперед вышел Сергей, бригадир Федора и его давний товарищ. – Настоящий шахтер, наша кровь, донбасская…
И все, как один, поклонились им. Прасковья от такого зрелища чуть чувств не лишилась. Пискнула, и вовсе спряталась за мужа. Федор держался, нахмурился только еще сильнее.
– Мы с просьбой к вам пришли. Просим…
Бригадир чуть замялся, но сразу же продолжил:
– Вашего позволения Саню в шахту пускать, хотя бы изредка. Чтобы, значит, он посматривал кругом за всем.
Произнес это и замолчал.
– Гм… – только и смог на это ответить изумленный Федор.
Ничего другого он и выдавить из себя не смог. Слишком удивительной оказалась просьба. Если бы кто-то еще неделю назад ему такое рассказал, он бы ни в жизнь не поверил. А тут это на глазах происходит, за родного сына чуть ли не целый поселок пришел просить.
– Нет, – из-за его спины вдруг раздался тихий голос жены. – Не пущу Санечку.
По толпе пошла волна.
– Не пущу, – еще тверже повторила Прасковья, выбираясь из-за спины мужа и вставая рядом с ним. – Слышите, не пущу.
Федор рядом просто развел руками, показывая, что умывает руки. Мол, жена все сказала, что нужно.
Толпа вновь зашевелилась, и из нее вышли несколько женщин – их соседки по поселку, мужья которых работали в другой бригаде.
– Прасковья, пожалуйста, отпусти его с нашими мужьями, – обе они, невысокие, в одинаковых сереньких платочках, с горестно опущенными уголками рта, стояли прямо перед ней, и плакали. Из толпы тем временем подходили еще женщины – молодые, старые, темные, белые, всякие. – Прасковья, Христом Богом молим, отпусти его.
– Он же ведун у тебя, – громко проговорила непонятно откуда взявшаяся здесь старуха с крючковатой клюкой в руке. – Коли под землю пойдет, то все живы останутся…
Тут одна из женщин, что подошла первой, вдруг рухнула на колени. Следом упала вторая, третья, четвертая. Не прошло и минуты, как у ног Прасковью все женщины на коленях стояли и с мольбой на нее смотрели.
– Ни ку… себе! – вырвалось у Федора от такого зрелища. Даже пяться назад, к дому начал.– Совсе охуе… что ли…
– Ой, бабоньки, вы чего? – совсем растерялась Прасковья, то же, как и муж, шагая назад. – Встаньте, встаньте, сейчас же встаньте.
Только никто и не думал вставать.
– Прасковья, если бы не он, то мой Мишка бы сейчас там в шахте лежал, – всхлипнула одна из женщин. – И могилки бы у него не было.
– И мой то же, – подала голос ее соседка.
– И мой…
– И мой…
– И…
Считай все, кто пришел, могли в тот день мужа, брат или отца потерять.
– Не бойся, Проша, не пропадет он, – снова подала голос та самая старуха. Голос у нее был скрипучий, а взгляд в самую душу заглядывал. – Отпусти яго. Ведуны завсегда сами своей дорогой идут. А будешь яго держать, только хуже сделаешь.
Прасковья стояла, как смерть бледная, не знала куда деваться. Снова в руку мужа как клещ вцепилась.
– Мы же все понимаем, – вперед снова шагнул бригадир. Мялся, виновато улыбался, видно было, что этот разговор не просто ему дается. – Только, Федор, Прасковья, слово свою твердое даю, что самолично буду за Санькой присматривать. В шахте будет мне заместо сына. По всем бумагам его оформим как моего ученика. Со школой я договорюсь, они не будут чинить препятствий. А через пол годика мы ему из школы бумагу об окончании выправим и сразу же в горнозаводское училище оформим. Самый молодой шахтер у нас будет.
Ошарашенные Прасковья и Федор молча хлопали глазами. Ни о чем подобном они даже не думали.
– А как в шахте немного освоится, то и на разряд сдаст. Там и зарплата другая, и другие премии. Мы такому жениху настоящую казачку найдем. Чернобровую, кровь с молоком, с характером, чтобы жилось как в сказке. Народ, найдем, ведь Саньке казачку?
Мгновение, и в толпе раздался чей-то звонкий голос:
– А чего искать-то⁈ Я вот казачка! Чернобровая, с косой и с характером! С таким характером, что первый муж от меня с воем сбежал!
Толпа напряглась и разродилась хохотом.
– Найдем, Сергей Иннокентьевич! Не сомневайся, найдем такую казачку! – подхватили люди.
Сразу же поднялся шум да гам. В одном месте вспоминали какую-то Ленку с большими глазищами, в другом месте говорили про Аньку с грудями с арбузы.
– … У нас вон в соседях Люська заневестилась! – громче всех закричала женщина в красно платке. – Настоящая казачка! Стройная, черная коса в пол, в руках все ладится!
– А лицом как? Красивишна али нет? – подал сиплый голос плюгавенький мужичок, размахивая рукой с самым серьезным видом. Казалось, сам жениться собирался и себе жену подыскивал. – А то вдруг кикимора? Нам ведь кикиморы-то не нужны, нам королевишны…
– Ах ты ирод! —та покраснела и бросилась на мужичка с кулаками. – Сам прыщ, взглянуть некуда, а все ему королевишну подавай! Я тебе сейчас задам…
Вскоре уже вся толпа хохотала, смотря, как ругаются эти двое. Улыбались и Прасковья с Федором.
– Вот тебе и утро, Проша, – хохотнул муж. – Проснуться не успели, а нашего Саньку уже и в училище определили, и невесту ему нашли. Еще немного постоим, дело к свадьбе пойдет, а там и до внуков недалеко. Как тебе внуки-то, баба Проша?
Услышав про «бабу Прошу», Прасковья возмущенно взвизгнула и сильно хлопнула его по руке.
– Я тебе устрою, баба Прошу, охальник! – треснула его еще раз. – Я тебе так все космы повыдергиваю.
– Все, все, Проша, – Федор виновато вскинул руки вверх. Мол, сдаюсь.
– То-то же… Федя, давай-ка, зови Сергея в дом, лучше там поговорим, в тишине, – женщина кивнула в сторону дома и скрылась за дверью.
Вскоре в дом зашли Федор с товарищем, а галдящая толпа осталась на улице.
– Хорошо, – веско обронила Прасковья, когда все они уселись за стол. – Я слова против не скажу, если Федор и сын свое согласие дадут. Только, Сергей…
Женщина надвинулась на стол, заглядывая бригадиру прямо в глаза.
– Если с Саней что-то там случится, то лучше на верх и не поднимайся.
Оба шахтера тут же переглянулись. Эти слова даже близко не звучали шуткой. Напротив, от них веяло чем-то жутким, страшным.
– Прокляну… Живым сгниешь.
Бригадир тяжело вздохнул, и кивнул. Мол, согласен.
– Раз, Прасковья дает добро, то и я не против, – пошевелился Федор. – Как Санька встанет, то буду с ним обо всем этом говорить. Не маленький уже, пусть сам решает, по какой ему дороге идти. Как решит, так и сделаем.
– Добро, – снова кивнул бригадир, вставая из-за стола. – Пойду людям скажу, и попрошу по домам расходится. А то в поселке могут и милицию вызвать…
Дверь за ним закрылась, а Федор с Прасковьей все еще сидели за столом.
– Проша, ты чего плачешь?
Та, и правда, то и дело вытирала слезинки в глазах.
– Не плачь, все будет хорошо. Я нашего Саньку хорошо знаю. Настоящий мужик растет. Кремень.
А она вместо того, чтобы успокоиться, всхлипывать начала. Еще сильнее стала слезы размазывать.
– Все будет хорошо с ним, Проша. Всей бригадой за Санькой смотреть будем. Слышишь, все бригадой будем за ним следить. Ни на минуту одного не оставим. Проша…
Вздохнув, мужчина крепко ее обнял. Она тут же спрятала голову у него на груди, и громко разрыдалась. Похоже, сказалось нервное напряжение, усталость от долгой поездки.
– Федя, Феденька, боюсь я, очень боюсь, что никогда больше нашего Санечку не увижу, – пробивался ее голос сквозь рыдания. – Страсть, как боюсь.
