Текст книги "Гном, убей немца! (СИ)"
Автор книги: Руслан Агишев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Глава 6
Это мой дом
* * *
п. Красный Яр
Церковь Рождества пресвятой Богородицы
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы была единственной действующей церковью в округе, куда по большим праздникам собирались сотни верующих со всей области. Остальные церкви к этому времени уже давно либо стояли закрытыми с заколоченными дверьми и окнами, либо отданы под склад или кинотеатр. Ее бы тоже обязательно закрыли и отдали под хозяйственные нужды местного завода или шахтоуправления, если бы не отец Серафим.
Казалось бы, что мог сделать обычный священнослужитель против настоящей государственной машины, методично и целенаправленно преследующей Церковь? У государства в распоряжении целый арсенал средств принуждения и сотни тысяч силовиков всех мастей, а батюшка один одинешенек. Только рассуждать так мог лишь тот, кто близко не знал отца Серафима.
Священник был весьма примечательной фигурой, об которую в свое время «обломали зубы» очень серьезные в области люди – начальник областного управления внутренних дел полковник Романов и второй секретарь обкома по делам религии товарищ Киселев. Его даже несколько раз задерживали, давали несколько суток ареста, но после звонка из Москвы немедленно отпускали и приносили, правда, сквозь зубы извинения.
Дело было в том, что батюшка Серафим подвизался служить в местном храме лишь последние двадцать два года. До этого же носил имя Константина Ерофеева и был заслуженным революционером, награжденным аж тремя орденами Красного Знамени. К тому же всю Гражданскую войну прошел бок о бок с самим маршалом Буденным, который лично вручил ему именной наган и свою собственную шашку. Еще поговаривали, что Ерофеев в восемнадцатом году участвовал в первой обороне Царицына от казачьей армии генерала Краснова и был лично знаком, сами знаете с кем.
Словом, местные и областные власти скрепя зубами отстали от упрямого священника и дали согласие на проведение службы в церкви. Похоже, ждали, что со временем вопрос сам собой решиться: или батюшка Богу душу отдаст, или народ в церковь дорогу забудет.
Да только случилось все совсем наоборот. Прослышав про стойкость батюшки и притеснения от власти, к отцу Серафиму потянулись люди. Одни шли за надеждой, другие – за советом, третьи – за помощью. Его проповеди считали особенно душевными, а беседы с ним – исцеляющими. Прихожан не смущала даже его грубоватая манера и солдатский юмор.
Вот и сейчас под самый вечер к нему зашла одна пара за помощью или может за советом.
– … Благослови, батюшка Серафим, – перед ним склонилась для крестного знамени женщина в платке.
– Благословляю, Прасковья, – перекрестил ее священник, а после строго посмотрел на ее мужа, который стоял в сторонке, хмурной. – Федор? И ты здесь? Вот уж кого-кого, а тебя точно не ждал. Чего пришли? Уж точно не помолиться.
Федор в ответ скрипнул зубами, отвернулся и схватился за дверную ручку, но Прасковья его остановила.
– Феденька, мы же с тобой все решили…
Тот тяжело вздохнул и обреченно кивнул. Мол, хорошо, остаюсь.
– Батюшка Серафим, мы ведь о нашем старшеньком, о Санечке, пришли поговорить, – женщина с мольбой уставилась на священника. – Совсем другой стал после того случая. Сначала никого не узнавал, а потом совсем дикий стал. Разговаривает мало, все смотрит и слушает, а еще в шахту, как оглашенный рвется. Не знаем, что и думать. Уж не падучая ли или еще что хуже…
Она всхлипнула, схватившись за платочек. Снова тяжело вздохнул за ее плечом муж.
– Что это за мокрое дело, Прасковья? – строго проговорил отец Серафим, показывая на платок. – Ты в дом Господа нашего пришла, а не на посиделки со своими товарками. Тут молиться нужно. Давай прежде вместе помолимся, а потом и подумаем, что и как. А ты, Федор, коли все молитвы забыл, стой молчком.
Вдвоем с женщиной они прошли к большой иконе Богородицы и начали молиться. В полной тишине послышался глубокий мужской голос, в который вплетался нежный женский голос. Зазвучали слова молитвы, и Прасковье показалось, что печальный лик Богородицы чуть просветлел. А может быть, это так упал свет от свечи…
– Итак, – священник усадил их за стол и подвинул к каждому по чашке с давно уже остывшим настоем со зверобоем. – Говорите, что-то с отроком случилось неладное?
Муж с женой быстро переглянулись и, словно нехотя, кивнули.
– Слышал я про то. Люди в церкву ходят, мне рассказывают.
Отец Серафим сделал паузу, пригубив отвара. Поморщился, поставив чашку на место.
– Крепок, зараза, а отвыкнуть не могу. Как с Гражданской привык к настою со зверобоем, так и не могу отвыкнуть…
Женщина снова начала всхлипывать, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
– Прасковья, я что сказал⁈ Вот же бабская натура, говоришь им, говоришь, а все без толку, – строго прикрикнул на нее священник, заставляя женщину испуганно вздрогнуть и вытянуться. Командирский голос – это не просто так. Не зря про него говорили, что в Гражданскую целым полком командовал. – Что пришли сюда – это хорошо. Про Господа нельзя забывать, а то человек совсем опоскудится. А вот то, что ваши головы всякие дурные мысли про сына лезут, это очень плохо. Скажу так…
Он обвел тяжелым взглядом семейную пару, те аж стали ниже ростом.
– Выбросьте все эти глупости из головы! Все эти мысли от лукавого! Ясно? Ничего с вашим сыном плохого не случилось. Сильно ударился головой, с кем не бывает. Время пройдет, и все придет в норму. Господь милостив. А теперь идти с Богом.
Прасковья с облегчением выдохнула. Непонятно чего она там себе напридумывала, но после слов священника ей явно стало легче. Явно повеселел и Федор, хотя старался этого не показывать. Тоже переживал.
– Спрячь это! – недовольно буркнул отец Серафим, отмахиваясь от свернутых в комочек купюр в руке женщины. – Идите уже, идите!
Дверь за ними закрылась, и он вернулся к иконе Богородицы. Медленно перекрестился, и застыл в раздумьях. Прасковью с мужем-то он успокоил, но у него у самого на душе было неспокойно.
– Видел я этого мальца, говорил с ним…Странный он какой-то… Хм, смотришь ему в глаза, а там, как стена.
Конечно же, ничего из этого родителям мальчонки не нужно было знать. Прежде он сам должен был со всем этим разобраться, решил отец Серафим.
– Еще с ним поговорю.
Федькиного сынка отец Серафим и раньше видел. Первый раз, когда Прасковья в тайне от мужа его крестила. Громогласный был малец, орал так, что стены церкви тряслись. Вторая раз его видел на Пасху, когда он с остальными сорванцами за яйцами прибегал. Ничего тогда странного, необычного в нем не было – пацан, как пацан.
Сейчас же он его не узнавал. Санька оказался совсем не похож на других детей, что частенько забегали к священнику в храм. Те были детьми – бесхитростными, простыми, как пять копеек. Посмотришь им в глаза, и сразу же все становится ясно. Санька же выглядел совсем другим – закрытым, недоверчивым и… чужим, словно потерявшийся волчонок.
– Ничего, ничего, даст Господь, все сладится…
Отец Серафим еще раз перекрестился и начал негромко читать молитву, как это делал уже много-много раз в последние годы. Едва прозвучали первые слова, как в его душе «разлилось» привычное спокойствие. Беспокоившие его мысли стали исчезать, оставляя после себя пустоту.
* * *
п. Красный Яр
Дом Федора Архипова
В доме давно уже погас свет. В большой комнате громко храпел отец, тихо посапывала мать. В огороженном закутке стояли детские кровати. Пашка с Петькой уже десятый сон видели. Первый, как и всегда, скомкал одеяло кучкой, а второй сбросил его на пол, разметав по кровати руки и ноги.
Я же никак не мог уснуть. Уставившись в темный потолок немигающими глазами, улыбался. Кажется, впервые за время, проведенное в этом мире, я не чувствовал себя здесь чужим. Боль от потери родных, которая не давала мне спать спокойно, наконец, отступила, забралась куда-то в глубину него и притихла.
– Дом-м, – тихо прошептал я глубоко вдыхая ставшие уже привычными запахами домашнего уюта, забота и родительской любви. – Я дома…
Дом для гнома в его мире был не просто пустым словом или сооружением из камня внутри горы. Это было не столько материальное, сколько священное, мистическое осознание своей принадлежности к чему-то огромному. Напоминая пчел и муравьев, образующих единый организм, гномьи кланы являлись одной большой семьей, каждый член которой был готов пожертвовать собой ради общего блага. Именно поэтому самым страшным наказанием для них было изгнание из клана, что почти всегда означало смерть. Изгнанный, словно по мановению волшебной палочки терял всякое желание есть, пить, двигаться, и медленно угасал.
Новый мир, поначалу напугавший меня невиданными механизмами, чуждыми мне вещами, теперь открылся совсем с другой стороны. Здесь тоже жили одной большой семьей, которая называлась необычным именем «Союз».
Всем управлял великий старейшина, и его имя – Сталин – говорило, что он происходил из почетного Стального рода. Услышав это имя правителя впервые, я сразу же проникся особым благоговением. Ведь, только великий правитель смеет его носить, заявляя тем самым о своей «стальной» породе. Все великие короли Подгорного народа почитали за честь прозываться именами «Железнобокий», «Стальной», так как железо есть священный металл, благословенный самими Подгорными Богами.
– Стальной…
Повторяя имя правителя на все лады, я представлял себе человека неимоверной силы, способного голыми руками крошить камень, как глину, мять металл. Его голос должен был быть подобного грому, чтобы все, кто его слышал, замирали от благоговения.
– Из стали…
я был уверен, что правитель похож на те статуи великих воином и королей, что были высечены в священной пещере. Едва я закрывал глаза, как перед ним вставали массивные фигуры гномов, облаченные в тяжелую броню. У них были широкие плечи, сильные руки, сжимавшие огромные топоры, молоты или секиры. Головы защищал глухой шлем с прорезью для глаз. Разве может выглядеть иначе великий правитель?
Я продолжал ворочаться на кровати, снова и снова вспоминая эти несколько дней. Моя мысль скакала с одного на другое, а ум все никак не мог успокоиться.
– Они приняли меня… Я не чужой, не один…
Меня приняли за своего! Признали равным себе! Для любого гнома не слава, не популярность, а именно признание его заслуг, уважение к ним было основой всего.
– Мне даже хлопали…
В моих ушах до сих пор гремел, казавшийся бесконечным, гром аплодисментов. Я улыбнулся еще шире, хотя и так уже едва не светился.
– Хвалили, поздравляли…
Обычай чествования заслуг – сильно заидеологизированный, часто пафосный, особенно торжественный, принятый в Союзе, оказался невероятно близким. Я сразу же вспомнил красочные яркие праздники, собиравшие тысячи гномов разных кланов вместе в его родно мире. Здесь веселились, прославляли Подгорных Богов, и чествовали тех гномов, кто оказался наиболее достоин. Знаменитые кузнецы, из рук и молота которых выходили потрясающие вещи, к своим именам получали от старейшин почетные приставки. Особо искусного ювелира могли назвать Золоторукий, опытного доспешного мастера – Берегущий жизни. Каждому из таких мастеров дружно кричали здравницу, а его имя выбивали на особых памятных каменных стелах. И я всегда с трепетом вчитывался в выбитые в камне имена, представляя с замиранием сердца здесь и свое имя.
– Признали мастером, а не сопливым мальчишкой…
Чествование его заслуг началось в большом зале среди множества восторженных людей, а закончилось в школе. Здесь то же прошло большое собрание. На линейку были выстроены все классы от мала до велика, все учителя, а также пришел кое-кто из родителей. Говорили торжественные речи, важно кивали головами. Мне жали руку взрослые, дарили самые разные подарки. На меня с нескрываемой завистью смотрели сверстники, бросали томные взгляды девчонки. Все этого буквально «кричало», что меня ценят, уважают.
– Я свой…
Оказавшись вечером дома, я попал в руки моей новой семьи. Здесь меня то же ждал праздник. Прямо на улице был накрыт большой праздничный стол, за котором сидели родные, соседи. Все нарядные, веселые. Смотрели на меня так, что «появлялись крылья за плечами». Меня крепко обняла мама, целую в лохматую макушку. Обнял отец, похлопав по спине. Уважительно, как взрослому, пожали руку соседи.
– Я дома…
Все, страх одиночества и потери окончательно меня покинули. Я больше не один. Я часть огромного сильного клана.
– Я – Санька из рода Архиповых из клана Большевиков, кажется, или Коммунистов…
Пусть я еще не во всем здесь разобрался и многое мне не понятно и вызывает самое искреннее недоумение, но, главное, я нашел себя. И я обязательно во все разузнаю про этот мир, про новый дом, про мой клан и его правителя.
* * *
п. Красный Яр
Красноярская общеобразовательная школа № 2
В библиотеке всегда было тихо. Летом запросто можно было услышать, как жужжат мухи в коридоре, зимой – как скрипят деревянные половицы в актовом зале.
Ольга Семеновна Журова, бессменный библиотекарь вот уже второй десяток лет, с особым вниманием следила за тишиной. «Библиотека – это храм знаний, а не проходная в коммуналке», – с укором повторяла она всякий раз, когда в читальном зале повышал голос кто-то из учеников. – «Еще один звук, и пулей вылетите из библиотеки». И никаких сомнений не было – вылетишь, да еще с запретом на посещение библиотеки на целую неделю. Страшное наказание: учебников мало, нужные только в библиотеке, а без них всю неделю будешь получать в школе пары, а дома – ремнем по заднице.
Вот и сегодня Журова, строгая полная тетя в мешковатом коричневом костюме и круглых очках, «была на своем посту». В руках держала неизменный томик Пушкина, при этом строго разглядывая немногих учеников за партами читального зала. Те, когда чувствовал ее взгляд, тут же съёживались, делаясь ниже, незаметнее. Начинали усиленно вглядываться в книгу перед собой, с особенным прилежанием перелистывать страницы учебников. Словом, шалопаи, все до одного, и за ними нужен был глаз до глаз, чтобы не испортили книги.
– Хм, – повернув голову в сторону окна, где стояли две парты, она удивленно дернула головой и застыла. Казалось, сломалась. – Так и сидит, как статуя, не шелохнется.
Там у окна на одной из парт сидел ученик, склонившись над здоровенной энциклопедией. Тот самый Архипов, который, как все недавно узнали, открыл огромное месторождение антрацитовой руды.
– Странно, – задумчиво пробормотала она.
Никогда бы не подумала, что Архипов, откровенный троечник и хулиган, сможет добиться чего-то путного. Он же прогремел на всю область, оказавшись причастным к такому событию. Случайность, конечно же. Чего его за это награждать? Вот шахтеров наградить – это правильно.
– Очень странно, – протянула библиотекарь, сузив глаза.
Ей вдруг очень захотелось узнать, чего там такое вот уже битый час ищет этот необычный мальчишка. Слишком сильно тот выделялся среди остальных учеников, сейчас сидевших в читальном зале. По тем все сразу было видно невооруженным взглядом. Например, этому, белобрысому, было скучно, того и гляди сейчас заснет и головой уткнется прямо в учебник. Сидевшему за ним ученику то же было не интересно читать книгу, похоже, из под палки делал. Девочка в центре – отличница, и в этом не было никаких сомнений. Об этом говорило и ее внимательный взгляд, и собранный вид, и аккуратный почерк в тетрадке.
– Так…
Журова медленно поднялась, заставляя учеников (но не этого мальчишку) вздрогнуть, и пошла вдоль парт. При этом усиленно делала вид, что просто прогуливается, засиделась.
Как оказалось, очень удачно она встала. Архипов как раз закрыл энциклопедию и понес ее к книжным стеллажам, чтобы положить этот том и взять новый. Женщине оставалось лишь чуть задержаться у парты мальчишки и быстро заглянуть в его открытую тетрадь.
– Ого-го! – вырвалось у нее при виде записей, оставленных детским, немного корявым почерком. – Какой серьезный мальчик…
Прищурив глаза, чтобы лучше видеть, она стала читать:
– … Советский Союз есть социалистическое государство рабочих и крестьян… Донбасс… Москва… Сталин…
Она удивленно покачала головой. Больно уж странными у этого мальца выходили поиски. К примеру, зачем сидеть в читальном зале библиотеки и искать ответы на банальные вопросы – что такое Советский Союз, кто такой Сталин и др.?
Уже хотела было уйти, как ей на глаза попали еще более странные записи.
– Какие еще гномы? Кто это? Что это за мистика?
Корявым мальчишечьим подчерком были написаны и другие «похоже» слова – эльфы, подгорный народ, орки.
– Это же все сказки! Чего ж для этого рыскать в энциклопедии? Нужно будет сейчас сказать, чтобы времени не тратил.
– Архипов? Александр, подойти сюда, – библиотекарь повернулась к книжным полкам, возле которых стоял ученик. – Ты чего ищешь-то? Скажи, вместе поищем.
Тот замер с раскрытой книгой в руке. Некоторое время смотрел на нее так, словно не понимал, кто он и где находится. Наконец, вздохнув, спросил:
– Хочу знать, кто самый главный?
Женщина аж опешила от такого вопроса.
– Что? Как это, кто самый главный? – растерялась она. – Где самый главный?
– Кто у нас самый главный? – Архипов упрямо повторил свой вопрос, добавив в него слово два слова – «у нас».
– Ну, если просто, не вдаваясь в подробности, то Советское государство возглавляет Иосиф Виссарионович Сталин. Ты что забыл об этом? Вот его портрет.
Не поворачиваясь, она показала на стену за спиной. Именно там висел портрет Сталина – фото строго человека с черными усами.
– Он самый главный?
В голосе у парня было такое удивление, словно он увидел что-то совершенно невероятное. Журову тут же пот пробил, и она резко обернулась, чтобы самой посмотреть на портрет. Не дай Бог, что-то с ним случилось. Ведь, посадят же, как Анну Ивановну, учительницу начальных классов, у которой один малыш случайно пририсовал к портрету рожки…
– Вот портрет Иосифа Виссарионовича Сталина, великий вождь и учитель, который ведет весь советский народ к светлому будущему, – все с портретом было в порядке, поэтому и говорила она с явным облегчением.
– И он точно самый главный? Он король? – не унимался мальчишка, продолжая задавать странные вопросы. И это становилось уже не смешно, а даже тревожно. – Или есть кто-то главнее?
– Все, хватит! – «обрезала» она, прикрикнув на Архипова. – Будешь еще вести такие разговоры, я попрошу директора вызвать в школу твоих родителей. Понял?
Глава 7
Трагедия
* * *
п. Красный Яр
Дом Федора Архипова
Федор встал рано – давно уже сложившаяся привычка. Хоть смена и начиналась около семи утра, но нужно было еще приготовиться – неторопливо привести себя в порядок, спокойно позавтракать, собрать тормозок с припасами в шахту. Именно так его еще отец приучил собираться на работу. Мол, суетливый шахтер – плохой шахтер, невнимательный, рассеянный, а это на глубине смерти подобно.
– … Федя, садись за стол, поснедай, – Прасковья уже накрыла на стол. Двигалась по избе тихо, плавно, стараясь лишний раз не шуметь, чтобы не разбудить детей. – Новое полотенце не забудь в сумку положить, а то снова со старым, грязным пойдешь. Сергеина Ленка мне уже высказала. Мол, совсем за мужем не следишь, а она-то каждый день ему новый вышитый рушник в рюкзак кладет… Балаболка… Возьми, не забудь, понял?
Федор степенно «работал» ложкой, хлебая щи. Время от времени кивал на ее слова, особо не вслушиваясь в их смысл. Эти разговоры, в которых Прасковья о чем-то рассказывала, а он большей частью молча слушал, давно уже стали привычным ритуалом, без которого было сложно представить утро.
– … Как у Саньки дела в школе? – отодвинув от себя опустевшую тарелку, он подвинул ближе чашку с травяным чаем. Положил туда ложку меда, стал медленно помешивать, задумчиво глядя на жену. – Чай, уже скоро середина мая.
Прасковья тут же с тревогой посмотрела в огороженный закуток, где спали дети.
– Учится, – вздохнула она. – Я вчера с его учительницей разговаривала, с Анной Николаевной. Вроде все хорошо, говорит, старается. Только, мол, очень серьезный, нелюдимый. Еще, говорит, книжки стал запоем читать.
Она снова вздохнула, на что он поморщился.
– Чего вздыхаешь? Пацан за учебу взялся, книги читает, а не по чужим садам лазает. К шахтерскому делу большой интерес имеет. Уже вон даже наградой отметили, – кивнул на стену, где на самом видно месте висели грамоты в аккуратных рамочках. Там же на небольшой полочке лежала коробка с именными часами. – Все хорошо, Проша. Тебе в церкви сказали, что нечего тревожиться. Не успеешь оглянуться, как Санька уже по девкам будет бегать. Помнишь, как мы с тобой ночью у старого колодца…
Тихо хихикнув, Прасковья ткнула мужа локтем в бок.
– Охальник, нашел чего вспомнить. Чай допивай, и собирайся. Скоро уже Петр за тобой зайдет.
Мужчина кивнул. Действительно, пора, а то засиделся, заболтался.
Поднялся, еще раз проверил сумку с одеждой, что с вечера собрал. Тормозок с припасами уже был там, Прасковья положила, пока он ел.
– Пойду, – он повесил сумку на плечо. – Пока покурю, а там, глядишь, и Петруха явится.
– Пошли, провожу, – она встала за его плечом.
И это тоже был давно уже сложившийся ритуал – они вместе выходили из дома, и она стояла у крыльца, пока его фигура не исчезнет из виду.
Тихо скрипнула дверь, когда ее толкнул Федор. В сенях было темно, поэтому он и не сразу разглядел, что там на скамейке кто-то сидел.
– Итить твою мать! – вздрогнул он, чуть не подпрыгнув. – Санька? Ты здесь какого лешего делаешь?
Оказалось, в сенях, прикорнув к косяку, спал его старший сын. И что особенно удивительно, Санька был в той самой шахтерской одежде. Рядом на скамейке лежала его кирка (заботливо очищенная от угольной пыли), небольшая сумка, из которой выглядывал шахтерский фонарь.
– Мать, ты погляди на него⁈ Не иначе, в шахту вместе со мной собрался, – и сказал таким тоном, что не понятно, то ли Федор злится на сына, то ли, наоборот, гордится им.
– Ой, Санечка⁈ – всплеснула руками Прасковья. – Родненький, всю ночь что ли здесь просидел? Санечка…
Тот от шума проснулся. Открыл глаза, огляделся. Быстро повесил на плечо сумку, взял свою кирку и встал со скамейки.
– Сегодня, бать, с тобой пойду, – негромко произнес он таким тоном, словно не спрашивал, а просто ставил в известность.
И весь вид его говорил о том, что он обязательно пойдет и ничто его не остановит.
Федор бросил растерянный взгляд на жену:
– Проша, ну пусть снова сходит. Видишь, душа же просит…
Женщина, закусив губу, чтобы не закричать, махнула на них рукой. Резко развернулась и вышла из сеней, громко хлопнув дверью.
– Что ж, пошли, Санька, буду тебя учить, значит, – Федор оглядел сына с гордостью. – Пошли, пусть все на Архиповых посмотрят.
* * *
Шахта № 17 «Сталинский забой»
Я еще вчера это почувствовал. Прямо перед сном, когда все уже начали укладываться.
Набегавшись за день, младшие братья уже дружно сопели, а я все никак не мог уснуть. То и дело ворочался с бока на бок, вздыхать, почесывался. Парк раз даже вставал и выходил в сени попить воды.
Поначалу решил, что это снова от сладкого. Я же здесь сладкоежкой стал, и не мог удержаться, если на столе было что-то из сладкого. А как иначе, если за всю свою жизнь только один или два раза и удалось сладость попробовать. Здесь же несколько раз «сорвался» и так объелся меда, что потом почти сутки лежал и стонал. Вот и сейчас подумал, что со мной нечто подобное приключилось.
Пытался терпеть в надежде, что мне вот-вот полегчает, но не тут-то было. Это странное чувство лишь нарастало, с каждым мгновением становясь все сильнее, ярче.
И только во время очередного подъёма, когда я сидел в сенях и пил холодную воду из ведра, меня осенило. Ведь когда-то в далеком-далеком детстве уже испытывал это чувство или нечто очень на него похожее. Тогда на меня накатывались точно такая же беспричинная тоска, тревога, не дававшие толком не ходить, не сидеть, не есть. По словам обрадовавшегося отца, никакая это было не боль или болезнь, а самое настоящее гномье чутье – предчувствие близкой опасности.
Поэтому в ту ночь я почти не спал, гадая что же должно произойти. И единственное, что мне пришло в голову – это трагедия в шахте. О чем-то другом вряд ли чутье стало бы предупреждать. Словом, решив идти с отцом, я сразу же собрался и сел в сенях, где под утро меня и нашли.
– … Скоро случится что-то нехорошее, – беззвучно шевелил я губами, когда наш подъёмник медленно спускался в шахту. Специально встал в полоборота к остальным, чтобы никто не видел тревогу на моем лице.
Но спокойно похандрить мне не дали. В какой-то момент треснули по плечу, и развернули к остальным.
– Санька, чего хмурной такой? Смотрю, ты прямо по полной в шахтерскую жизнь впрягся, – рядом со мной оказался улыбающийся Петруха, что-то, как всегда, с хрустом жующий. – На велосипед что ли копишь? Или сразу на мопед?
С трудом скорчив на лице улыбку, я кивнул. Мол, да, коплю, а на что, сам пока толком не понимаю.
– Вот это дело! – довольно прогудел парень. – Только не велик, а сразу мопед бери! Мопед – это вещь. Плеснул чутка бензина, и куда хочешь езжай: хочешь на рыбалку, хочешь за грибами, а хочешь, то и к в соседнее село к девчонкам…
Подмигнув с хитрой улыбкой мартовского кота, Петруха тут же заржал.
– Все, ша! – громко крикнул бригадир, когда подъёмник гулко ударился о нижнюю балку. – Хватит зубоскалить, пора.
Улыбки тут же пропали с лиц шахтеров. Затихли разговоры. Началась новая смена с ее малоприятными заботами.
– Санька, держись рядом со мной, но под ногами не мешайся, – ушедший вперед, отец махнул мне рукой. – Как будет свободное время, то буду тебе показывать, что здесь и как устроено. Нас сейчас как раз на новую территорию перебросили. Будем соседям помогать, а то у них что-то с выработкой совсем пло…
Он что-то еще негромко продолжал говорить, но я его уже не слушал. Сейчас меня больше заботило другое, а именно мое обострившееся чутье. Оно накатывало волнами, становясь то совсем невыносимым, то, наоборот, – едва различимым.
Я не знал, что и делать. Думал, что здесь, внизу, все сразу же станет ясно. Оказалось же, что никакой ясности и не прибавилось.
– … Нька! Санька! – вдруг донеслось до меня. Похоже, задумавшись, я отстал от отца, и сейчас он искал меня. – Где тебя снова носит? Сказал же, чтобы рядом был. Вот, смотри, это наша «чугунка».
У них под ногами тянулись железные рельсы, уже изрядно покрытые ржавчиной. Где-то вдали гремела вагонетка, на которой вывозили пустую породу и, собственно, сам уголь.
– Сейчас еще немного пройдем, и будет наш участок. Пошли, не отставай! И под ноги смотри! Здесь сейчас еще четыре бригады работает, обязательно что– то забудут…
Машинально кивнув, я побрел за ним.
– Видишь провода тянутся? – по углам штрека, и правда, змеились пучки проводов. – Это подается электричество для главного инструмента шахтера – электроотбойного молотка. КНШ-3 называется, по-нашему, просто отбойник. Раньше они на сжатом воздухе были, тяжелые страсть. Сейчас лучше…
За работой, разговорами рабочая смена подошла к половине, к обеду, то есть. На время в шахте все затихло, и стало непривычно тихо. Усталые люди потянулись к своим местам.
– … Санька⁈ Пошли, червяка заморим! – послышался крик отца, когда я только отошел. – Смотри, сколько всего мать положила. Конфеты…
При слове конфеты у меня тут же дрогнул шаг. Рот наполнился слюной, само собой начало поворачиваться туловище.
– Потом, – пробормотал я, упрямо шагая вперед. – Потом.
Сейчас, когда в штреках повисла тишина и слышались редкие звуки, чутье вновь дало о себе знать. В какой-то момент оно вдруг так усилилось, что в спину вступило.
– Что-то должно случиться… Но что?
Я бродил, пока окончательно не выбился из сил. Перед глазами все расплывалось, дрожали ноги, приходилось цепляться за выступающие из стен куски породы. Добравшись до какого-то закутка, я свалился. Идти уже больше не мог. Сил хватило лишь на то, чтобы подползти к стене и привалиться к ней.
– Что же мне так худо-то? Прямо ломает…
Голова буквально разрывалась от боли, вызывая слезы на глаза. Но едва он откинулся на стену, как вдруг все прекратилось. Ничего не понимая, я постарался, вообще, распластаться на стене, прижимаясь к ней все телом.
– Отпустило! Подгорные Боги, отпустило!
И в этот момент я «услышал» это!
– … Гора заговорила, – я задрожал, стало очень страшно. – Плохо, совсем плохо.
Немногие из шахтеров его клана могли похвастаться, что слышали голос горы. Все, кто только чудом сумели избежать неминуемой гибели при обвале, описывали это, как нечто особенное, что ни с чем не спутаешь.
– Это оно, оно… Голос горы.
Голос, и правда, звучал особенно грозно с нарастающим напряжением. В нем слышался то гром, то хруст, то скрип. Гора, словно предупреждала, что что вот-вот ее терпение закончится, она вздрогнет, расправится, и…
– Подгорные Боги, это же… Это же…
Что происходит, когда Голос горы не слышат, я прекрасно знал. Такое уже не раз случалось в моем мире, о чем были сложены печальные саги. Особенно запоминающимся был случай с кланом Золотой Секиры. Владельцы богатых месторождений золота, те гномы уверовали в свое могущество и решили построить самый прекрасный город из тех, что когда– либо видел этот мир. Больше десяти лет они вгрызались в священную гору Тишмау, где по преданию рождались боги. И в какой-то момент рудокопы услышали голос горы, но в своем самодовольстве не прислушались к нему. Когда же гора, наконец, «ответила», то клана Золотой Секиры просто не стало.
– Ой!
Забыв про слабость, я вскочил и со всей силы рванул к отцу. В темноте в кого-то врезался, перекувыркнулся, упал, встал и снова понесся. На повороте с головы слетел налобный фонарь и с треском ударился о стену.
– Отец⁈ Отец! Где ты?
На старом месте ни его, ни остальной бригады не было, и я в ужасе замер. Куда бежать? Где теперь они?
– Отец⁈
– Санька, ты что ли? – вдруг донеслось до меня из тоннеля, и на каменном потолке заиграли отблески фонарей. – Где ты там? Чего кричишь, сюда иди.
Я стартанул так, что камни из-под ботинок веером взлетели. На одном дыхании пронесся через переход и со всей силы влетел в объятья отца.
– Дурной, что ли? Чего носишься по штреку? Ноги, руки давно не ломал? – на меня тут же обрушился град вопросов от недовольного отца. – Выпороть бы тебя ремнем как следу…
Но договорить не успел. Я резко дернулся, вырываясь из его рук.
– Ах ты, пога…
– Отец! Стой! Беда! – рявкнул я, не хуже железнодорожного гудка. – Нужно быстрее уходить отсюда! Слышишь⁈ Скоро обвал будет! Бежать нужно!
Я набрал воздуха, чтобы закричал еще сильнее, как меня снова схватили за шкирку и встряхнули, как следует. У меня аж зубы клацнули, из прикушенного языка пошла кровь.
