Текст книги "Мара"

Автор книги: Руфь Уолкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Завернув все это в узел, она спрятала вещи под раскладушку и легла в ожидании под одеяло. Хорошо, что в автобусе было сейчас прохладно, а то уж больно жарко лежать в одежде… Наконец вновь появилась Чармано с фонарем в руках и склонилась над ней. Мара старалась дышать как можно глубже, так, словно спала под действием зелья. Тетка довольно ухмыльнулась.

– Ну, кто из нас оказался хитрее? – прошипела она.

Едва Чармано ушла, Мара скинула одеяло. Но встать она еще не решалась. Она лежала, размышляя о том, чтоей предстояло совершить. Когда они с Йоло сбегут из табора, их объявят марамай, неприкасаемыми. Для своих семей они перестанут существовать – равно как и для всех остальных цыганских таборов. Для нее это не слишком большая жертва, она всегда была изгоем, но как переживет это Йоло? Он, любимый сын своего отца, родившийся, когда Ласло уже сравнялось пятьдесят, он, который должен однажды получить часть прекрасного наследства? А что, если она неправильно поняла его взгляды, что, если ей послышалось, будто он любит ее? Но ведь он же ее поцеловал!

Тело Мары наполнялось жаром, когда она вспоминала об этом поцелуе. Это произошло на конюшне за дальним полем, где Яддо держал лошадей на продажу. Йоло тихонько проскользнул туда вслед за Марой и неожиданно поцеловал ее. Его губы были так горячи! В конюшне царил полумрак; сердце девушки бешено забилось, казалось, еще чуть-чуть – и оно выскочит из груди. Она дышала так часто, что сама испугалась: вдруг он подумает, что она больна? Но его дыхание стало не менее тяжелым. Он прижал ее к себе, и она почувствовала прикосновение его мужского органа.

У нее закружилась голова, точно у пьяной, горячее, мучительное ощущение закралось между бедрами. Он ласкал ее груди, затем проскользнул под юбку… ей казалось, что она теряет сознание. Он прошептал, что хочет ее, что они должны быть вместе, что наплевать на все. Она упала на сено и, конечно же, отдалась бы ему прямо там, на конюшне, не раздайся вдруг где-то совсем близко чьи-то голоса. Йоло тихонько выругался и скрылся, а она все никак не могла прийти в себя и подняться.

Ну разве не глупо было сомневаться в Йоло после этого? Конечно же, он сделает для нее все, если она ему отдастся. Мара не раз слышала от других женщин, как понравиться мужчинам, как сделать их счастливыми. Теперь она убедилась, что именно это и нужно Йоло, и она сумеет сделать так, чтобы никогда ему не надоесть.

Мара притаилась, услышав доносившиеся через заколоченное окно голоса. Говорили довольно громко, и девушка легко узнала Тондо, старшего из ее дядьев, и Ласло.

– Счастливчик ты, Ласло, – говорил дядя. Он был коренастый, маленького роста; Мара всегда стеснялась его – он вечно окидывал ее горячим взглядом, когда никто на них не смотрел. – Мужчина может никогда не стареть: была бы теплая молодка, чтобы греть по ночам старые косточки. – И хитро добавил: – Правда, она может и в могилу свести раньше времени.

– Нет, молоденькая курочка только освежит меня, я уверен! – расхохотался в ответ Ласло.

– Скажи спасибо всем нам, что она до сих пор чиста. Знаешь, сколько мужчин по ней вздыхали?

– Да знаю, зачем ты мне это говоришь? Чармано, старая лиса, твердит мне то же самое. Вы просто хотите содрать с меня выкуп побольше. Но не забывайте, Мара – полукровка! Не будь я так неприхотлив, я никогда бы не женился на отродье гаджо.

– Видишь ли, никто не знает, может, ее отец тоже цыган. Просто у нас редко бывают рыжие волосы. А потом, кто поручится, что в твоей семье нет ни капельки крови гаджо? Кажется, я слышал какие-то сплетни – будто у твоей бабушки было что-то с английским лудильщиком, а?

– Чушь, – поспешил ответить Ласло. – Мы, Разамоны, аккуратны в том, что касается гаджо. И если бы эта девчонка не умела так хорошо гадать, я бы ни за что на ней не женился.

– Ты хочешь сказать, что у тебя не текут слюнки при виде грудей, поднимающих ее рубашку? – с издевкой спросил Тондо. – А ты уверен, что такой старик, как ты, найдет подход к молоденькой жене? Может, лучше купить ее для твоего сына? Я видел, как он пьяный дрыхнет на конюшне. Молодая жена, пожалуй, отвлекла бы его от выпивки.

– Придет время, и я женю его. Пусть хорошая, чистая девушка родит ему сыновей. Человек моего возраста может рисковать, но юноша должен быть осторожен. Хотя, конечно, я не буду против, если Мара родит мне еще одного сына. Она здоровая на вид, хотя, на мой вкус, уж больно тоща.

– На твой вкус! Дай тебе волю, ты бы уложил с собой в постель корову! Признайся лучше, скольким мужчинам ты подкинул в гнездо кукушонка?

– Не твоего ума дело! Если я обнаружу, что девчонку уже подпортили, твоя семья ответит по суду…

Голоса смолкли. Видимо, они ушли. Мару трясло от ярости. Нет, после того, что сказал о ней Ласло, она ни за что не выйдет за него замуж! Даже если ее силой притащат на свадьбу, она в первую же ночь перережет ему глотку!

Она подождала, пока табор стихнет. Значит, Йоло на конюшне, спит пьяный. Наверняка он напился с горя от мысли, что его отец овладеет Марой следующей ночью. Что же, тем лучше. Тем легче будет уговорить его бежать с ней. Она сделает его счастливым, он никогда не пожалеет о том, что бросил семью. О, как это чудесно любить и быть любимой, навсегда покончить с одиночеством!

Мара тряхнула головой. Несмотря на все предосторожности, она чуть было не уснула. К счастью, еще не начало светать, и в таборе все спали. Тишину нарушали только лай собаки да шум колес на далеком шоссе. Мара осторожно слезла с раскладушки. София перевернулась во сне на другой бок и пробормотала что-то, но не проснулась. Вытащив из-под раскладушки свой узелок, Мара выскользнула из автобуса.

Ночь была безлунной, лишь от дороги исходил тусклый свет. На секунду прислушалась Мара к отдаленным звукам города и сразу поспешила в конюшню. Она шла наугад, так как почти ничего не было видно, но, услышав тихое ржание лошадей, поняла, что уже близка к цели. Вопрос в том, там ли еще Йоло – вдруг он уже вернулся в свой фургон?

Говорят, бабка подарила ему на восемнадцатилетие автофургон – еще почти совсем новый. Старуха обожала внука, он был ее личным шофером, возил ее взад-вперед по Чикаго по ее улицам, а она гадала по руке. Но фургон был его собственный, а потому, если они с Марой решат бежать, то вполне могут именно на нем и уехать. Мара с радостью согласилась бы в нем жить. Говорили, будто Йоло спит на настоящем пуховом матрасе – тоже подарке бабушки.

Впереди виднелась серая, освещенная тусклым светом конюшня. Дверь была приоткрыта. Прежде чем войти, девушка оставила у входа свой узелок – на случай, если придется срочно сматываться. Послышался резкий запах животных. Благодаря слабо просачивающемуся сквозь разбитое окно свету можно было различить стойла и мотавших мордами лошадей.

В первом же свободном стойле ее нога коснулась чего-то мягкого.

– Йоло, это ты? – прошептала она.

– Кто здесь? – спросил испуганный Йоло.

– Это я, Мара.

– Мара? – Он присел, зевая. – Что ты здесь делаешь?

– Ты сказал, что хочешь меня. Все уснули – ну, вот я и пришла.

Он понял. Его дыхание тут же сделалось тяжелым. Поднявшись, он привлек девушку к себе и, сжав в объятиях, уложил на душистое сено. Его руки мгновенно нашли ее грудь. Тесно прижавшись к ней, он ласкал мокрыми губами ее лицо.

Мара чувствовала, как кровь приливает к ее губам, груди и нежной плоти между бедрами. Йоло задрал ей юбку, и сердце девушки бешено заколотилось.

Его руки скользили между ее бедрами; он дышал так часто и громко, что Мара боялась, как бы сюда не сбежался весь табор. На мгновение Йоло оторвался от ее тела, сдернул с нее рубашку, юбку, нижнее белье, скинул свою одежду и вновь опустился к ней.

Он ласкал языком ее губы, груди; Мара ворошила ему волосы. Ей хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, ей нужно было испытать наконец то таинственное, о чем до сих пор приходилось только слышать. Те слова, что он шептал ей на ухо, лишь еще сильнее разжигали огонь в ее груди. От Йоло пахло вином, но девушку это нисколько не смущало. Она позабыла обо всем на свете, всецело отдавшись захватившей ее страсти, издавая лишь невнятные, тихие звуки.

Его язык проскользнул между ее бедрами, наслаждаясь горячей влагой. Затем он взял ее за руки и промычал:

– Сделай мне приятно…

Он застонал, когда ее губы коснулись его плоти – такой бархатно-нежной и в то же время такой твердой. Грубо раздвинув ее бедра, он пробормотал, что хочет посмотреть на нее – она покорно опустилась на сено. Послышался запах серы, вспыхнула спичка, и Мара задрожала от возбуждения, увидев, как он пожирает взглядом ее обнаженное тело. В его глазах горела звериная страсть, лицо покраснело так, словно он задержал дыхание. Он облизнул губы, его глаза сверкнули.

Спичка потухла, и он, рыча, упал на сено рядом с Марой, распростер ее под собой… Внезапная острая боль пронзила ее, и она невольно закричала. Йоло выругался и зажал ей рот ладонью, сам проникая в нее все глубже и глубже. И вот боль исчезла, сменившись новыми, доселе неизведанными ощущениями, дикими и прекрасными. Мара закрыла глаза, весь мир перестал для нее существовать.

Она невольно старалась прижаться к нему.

– Дай, дай я сам – о, ты сводишь меня с ума, – прохрипел он.

Но она не хотела, чтобы только он управлял ее ощущениями. Она хотела получить то, в чем сама так нуждалась, хотела, чтобы он до конца наполнил ее тело радостью, а потому двигался так, и не иначе – в соответствии со сложными прихотями ее женской природы. Боясь, что он кончит первым и не даст ей истинного удовлетворения, она сжала его ягодицы и рывком приподнялась чуть вверх, теперь целиком открывшись ему. Когда удовлетворение наконец наступило, безумное удовольствие сковало ее тело столь сильно, что она невольно вцепилась пальцами в сильные мускулистые плечи Йоло.

Еще мгновение – и Йоло закричал, а извергшееся семя наполнило Мару. Она лежала тихонько, медленно-медленно возвращаясь с небес на землю. Ах вот, значит, что такое любовь мужчины и женщины! Да, лучшего Мара и ожидать не могла, и все же она чувствовала себя опустошенной и разбитой. Может быть, из-за того, что она в короткий миг потеряла главное свое сокровище, единственное, чем только и дорожила в ней ее семья? А может быть, дело было в другом – в том смутном ощущении, что она лишилась чего-то очень важного – она и сама толком не знала, чего?

Но так или иначе, нужно было поторапливаться.

– Я уже собрала вещи… – прошептала она. – Мне не придется возвращаться в автобус. Если мы сейчас же сбежим, то уже завтра утром будем в Колумбусе. Ох, Йоло, я обещаю сделать тебя счастливым! Ты никогда не пожалеешь, что оставил семью!

Йоло ничего не ответил. Он лежал неподвижно, и только тогда, когда послышался храп, Мара поняла, что он заснул. Ока выползла из-под него и с силой потрясла за плечо, но он только повернулся на бок, пробормотав:

– Пошла вон…

Изумленная, она застыла в растерянности. Как получилось, что он заснул так быстро? Неужели он был настолько пьян? Не может быть. Ей не раз приходилось слышать, что пьяный мужчина не может взять женщину.

Но как она ни пыталась разбудить Йоло, ничего не выходило. Он дрых, уткнувшись лицом в сено, и ни на что не реагировал: Мара и шептала ему на ухо ласковые слова, и трясла его, и щекотала. Поняв, что все бесполезно, она решила возвратиться в автобус. Уже начинало светать; еще совсем немного, и женщины поднимутся, разожгут костры, покормят детей и примутся готовить кушанья к свадьбе.

Медлить было нельзя; люди могут заметить, что ее волосы влажны от пота, губы распухли от поцелуев, а от тела исходит аромат любви.

Стараясь преодолеть горькое разочарование, Мара поспешно оделась. Все пропало. Она отдала свое единственное сокровище, свою девственность – и чего ради? Теперь все равно слишком поздно. Даже если Йоло скоро проснется и придет за ней, будет ли у них время, чтобы убежать?

Подхватив узелок, она проскользнула через спящий табор к автобусу. К счастью, на пути ей никто не встретился. Скинув одежду, она кое-как помылась водой из стоявшего под столом ведра. Несмотря на глубокое разочарование, окончательной надежды Мара еще не теряла. Утром, когда тетя придет будить ее, она прикинется больной. Сделать это будет нетрудно, уже сейчас она чувствовала себя отвратительно.

Она скажется захворавшей, лишь бы они не заставили ее позавтракать! А то наверняка опять чего-нибудь подсыплют ей в еду. Когда Ласло с дружками придет похищать ее, она будет сидеть смирно – не станет сопротивляться. Пусть он тогда разозлится и потребует назад свои денежки. Пускай они все набросятся на нее, наплевать – ей не привыкать к жестокому обращению – всю жизнь ее обижали из-за того, что она полукровка.

Мара спрятала узел с одеждой под раскладушку и, с головой накрывшись одеялом, повернулась лицом к стене. Дикая усталость взяла свое, и девушка уснула тревожным сном. Разбудил ее стук распахнувшейся двери. Послышался гогот множества голосов. «Что им всем здесь нужно?» – подумала Мара сквозь сон. Она разомкнула ресницы: десятки цыганских глаз уставились на нее так, словно за ночь у нее выросла вторая голова.

Прежде чем Мара успела что-либо сообразить, тетка уже тащила ее с раскладушки.

– Шлюха!! Грязная шлюха!! – вопила Чармано.

– Кто он?! – ревел дед. Яддо схватил девушку за волосы и проволок к двери. Швырнув ее на пол, он поставил ногу ей на грудь. Его лицо перекосилось от злобы, раскраснелось от прилившей крови, губы же были синие, как у покойника. Привстав на колени, Мара закрыла руками грудь. На нее во все глаза смотрели любопытные родственники.

Дед уже занес над нею кулак, но тут подоспела двоюродная бабушка.

– С чего вы взяли, что это была Мара?! – закричала София. – Анна вполне могла ошибиться!

– Это была Мара! – завизжала Анна. Ее глаза горели торжествующей злобой. – Я вышла ночью по нужде и увидела, как она крадется через табор. Я проследила за ней! Она пошла в конюшню. Я слышала, как она разговаривала там с кем-то, потом они стонали, катались по сену. А затем она побежала назад к автобусу.

– Луна не светила сегодня ночью, может, это была совсем не Мара? – сказал Яддо. – Если ты наврала…

– Мы легко можем проверить, была она с мужчиной или нет, – вмешалась мать Ласло. Это была высокая полная старуха с грубыми чертами лица и белыми как лунь волосами. Хотя еще только брезжил рассвет, она уже успела полностью одеться – в длинную черную юбку и кофту; волосы ее были зачесаны так высоко, что голова напоминала неочищенную луковицу.

Чармано довольно кивнула:

– Правильно! А я помогу, а то ведь она сильная как дикая кошка…

И прежде чем Мара успела сообразить, что они задумали, несколько женщин набросились на нее. Они потащили девушку в заднюю часть автобуса. Она сопротивлялась, как могла, но их было слишком много. И вот они положили ее на стол, и, пока остальные крепко держали ее за руки и за ноги, мать Ласло и Чармано внимательно осмотрели ее.

Это походило на страшный сон, это было настолько унизительно, что Мара впервые всерьез возжелала смерти. Когда обе женщины убедились в ее греховности, Чармано издала победоносный крик.

– Шлюха!! Шлюха!! – завопила она и уже вцепилась было девушке в лицо, но остальные женщины остановили ее. Не из сострадания к Маре, разумеется, а только потому, что наказать Мару должен был сам Яддо. И Чармано понеслась на улицу сообщить ему, что Мара опозорила его – так же, как когда-то опозорила и ее мать. Девушка хотела подняться и одеться, но женщины налетели на нее и потащили к Яддо.

Он схватил ее за волосы и швырнул на землю.

– Ты нечиста и поплатишься за это!! – проревел он. – Я проклинаю тебя за бесчестье, ты опозорила наш табор!

– Кто он?! – завопил Ласло, выступая вперед. – С ней можете делать что хотите, я же расправлюсь с этим ублюдком.

Мара закрыла лицо руками. Она ждала, что Йоло выйдет вперед и сознается, но он не издал ни звука. Его глаза смотрели на нее с жалостью, но он и виду не подал, что имеет к этому отношение. Только теперь Мара поняла, какая же она была дура. Она приняла похоть подростка за любовь мужчины.

Но она не выдала его. Даже когда дед схватил ремень и принялся отвешивать удары, требуя от нее имя совратителя, она молчала как запаянная.

Она ничего не понимала и не чувствовала, кроме боли от ударов ремня Яддо. Последней мыслью, пришедшей ей в голову перед потерей сознания, была мысль о том, что если она останется жива, то никогда больше не доверится мужчине.

3

Горас Перкинс брел по узкому пыльному шоссе. Утреннее солнце стояло уже довольно высоко, и день предвещал быть жарким, но под росшими вдоль дороги платанами еще царила приятная прохлада. Стояла середина июля – любимое время года Гораса, однако настроение у него было не из лучших. Слишком много неудач выпало на его долю за последние несколько месяцев.

В целом 1920 год стал несчастным для Гораса Б. Перкинса – владельца передвижного «Эликсир-шоу», распространявшего знаменитый целебный «Эликсир Краснокожего». С тех пор как они оставили Нашвилл, где провели последнюю зиму, вся их жизнь пошла кувырком. Пять принадлежавших им машин – личный старенький автомобиль Перкинса и четыре крытых фургона – без конца ломались, доставляя им немало хлопот.

Неприятности начались с того момента, как они покинули многолюдный квартал Нашвилла, где держали демонстрационный зал, и отправились колесить по Теннесси, Огайо и другим штатам. Сначала полетел автофургон с препаратами, но это было бы еще полбеды, да тут, как назло, встал фургон-клетка, в котором путешествовал Большой Бенни – огромный русский бурый медведь неопределенного возраста и неизвестного происхождения. Пришлось ждать семь дней, пока деревенский гараж получит из Лексингтона запчасти. Но самым большим ударом стала внезапная смерть старины Большого Бенни. Он умер в одну ночь, непонятно от чего, может, просто от преклонного возраста. Так они остались без живой рекламы.

Летняя жара, поначалу вполне умеренная, сделалась невыносимой, и приходилось очень часто делать остановки, во время которых Горас надеялся, впрочем, поправить свои финансовые проблемы. Его «Эликсир-шоу» осваивало в этом году новые территории, и маршрут ему был совершенно неизвестен. Выяснилось, что при каждой стоянке нужно давать на лапу представителям власти, чтобы получить у них то или иное разрешение.

Освоение неизведанных районов стало нелегким делом и по другим причинам. Год назад Горас сдуру нанял нового шофера. Тот оказался вором-карманником и охотно промышлял этим на стоянках, чем немало подпортил их довольно удачно начавшуюся поездку. Из-за водителя шоу потерпело провал в таких городках Огайо, как Кэритаун, Хайленд и Лизбург, где преступника поджидали полицейские с уже готовыми ордерами на арест. И возвращаться в центральный Огайо было теперь совершенно бессмысленно.

Черт подери!..

Берти, жена Гораса, столько раз предупреждала мужа, что у их водителя чересчур хитрая физиономия. Господь свидетель, Горас всегда старался, чтобы шоу было делом честным. В конце концов, эликсир действительно оказывал иногда тот эффект, который они рекламировали. Хотя, конечно, во многом его успех был обусловлен высоким содержанием в нем спирта, что в условиях «сухого закона» было для многих как нельзя более кстати. Но теперь возникли серьезные проблемы, в основном из-за того, что опять нужно было набирать труппу.

Последняя приличная артистка, пышущая жизнью, безмерно сексуальная Бонни Бэнкс, сбежала недавно с их механиком, которого тоже теперь очень не хватало. Единственным его недостатком был звериный аппетит, но с работой он справлялся прекрасно: умудрялся держать машины в таком состоянии, что они почти не ломались, да и роль лирического героя в представлении удавалась ему отнюдь не плохо.

Теперь же в их спектакле осталось только три акта – шоу с волшебным фонарем, боевые пляски краснокожего индейца и лирические песни в исполнении Берти.

С возрастом голос Берти не становился лучше, и иногда он срывался даже на не очень высоких нотах в песнях «Когда моя малышка глядит на меня» и «Кто ел „наполеоны“ с Жозефиной, когда был на войне сам Бонапарт?».

Правда, самому Горасу, несмотря на постоянные гонения и запреты властей, еще удавалось пока разыгрывать роль целителя, который несет людям свой волшебный, излечивающий от всех болезней эликсир.

Он никогда сам себя врачом не называл, хотя и представлялся народу как доктор Перкинс, но в последнее время почувствовал, что волей-неволей ему придется сменить «профессию». Много лет подряд колесили они с Берти по дорогам и зарабатывали весьма неплохие деньжата, но люди становились все образованнее, они смотрели теперь кино и слушали радио, и его прежние шоу уже не проходили так хорошо, как раньше. На самом последнем представлении присутствовало меньше трех десятков зрителей – и только семь из них купили эликсир.

Поэтому-то им просто позарез была нужна новая программа! Шоу с волшебным фонарем, песни и танцы Краснокожего, индейские или египетские пляски какой-нибудь смуглой девчонки – вот чем можно было заманить зрителей. Иначе они уже не соглашались слушать его бредни о волшебном всеисцеляющем эликсире.

Эликсир, как ни странно, действительно неплохо помогал от запоров и расстройства желудка. На вкус это была потрясающая гадость – впрочем, возможно, именно в этом состояла его лечебная сила. Будучи весьма крепким зельем – Горас старался, чтобы в нем было не менее двадцати двух градусов алкоголя, – эликсир стал почему-то особенно популярным среди непьющих жен фермеров. Так у Гораса появилось немало покупателей в центральном Огайо и западной Пенсильвании, и все было бы отлично, если бы не этот подонок водитель.

А теперь еще смоталась Бонни Бэнкс… Голос у нее, правда, не отличался особенной красотой, но она была хороша собой и великолепно подходила на роль героини в шоу. В добавление ко всем неприятностям Краснокожий – именно он варил эликсир – заявил, что ему нужны новые травы. А достать их можно было только у подножия холмов в Кентукки – путешествие, которое они едва ли смогут сейчас себе позволить.

Горас был высоким плотным мужчиной с темно-карими глазами, которые его жена называла бездонными, когда пребывала в хорошем настроении, и коровьими, пребывая в плохом. Его густые усы уже посеребрила седина, а внушительного размера брюшко Горас носил с самодовольством богатого банкира. Глядя на его сизо-красный нос, люди частенько думали, что он сильно закладывает за воротник, но это было не так: стаканчик пива или вина – максимум, что он мог себе позволить. У него были пристрастия, но другие: например, он был не прочь перекинуться в картишки или поиграть в кости.

Горас прогуливался, сбивая тростью головки лабазника и тигровых лилий и получая от этого неизъяснимое удовольствие. Когда он, Горас Перкинс, выступал с монологами в цирке «Колесон Брос», у него никогда не было проблем с деньгами. Но потом он совершил роковую ошибку – сбежал с Берти. Вскоре выяснилось, что она замужем за одним из владельцев знаменитого цирка, и с тех пор ему не хотели давать работу ни на одной приличной арене.

Долгое время он зарабатывал на жизнь тем, что изображал на ярмарке здоровенную бабу. Именно в тот период своего творчества он и познакомился в баре «Мемфис» с Краснокожим. Индеец показал ему как-то бутылочку с зельем, приготовленным по старинному рецепту их племени, – снадобьем, которое, он клялся, может вылечить абсолютно любого от абсолютно любой болезни. Гораса замучила в то время какая-то гадкая сыпь, он решил испробовать волшебную силу эликсира на себе и залпом опрокинул стаканчик этой гадости. Когда на следующее утро Перкинс обнаружил, что хворь как рукой сняло, он понял, что напал на золотую жилу. Он радовался не только тому, что сможет теперь добывать себе пропитание – его сердце восторженно колотилось при мысли, что он наконец-то утрет нос этим самодовольным молокососам, которые еще пешком под стол ходили, когда он уже выступал на арене.

И Горас тотчас же отправился на поиски индейца. Тот дрых, вдребезги пьяный, но Горас разбудил его, и они быстро договорились. Краснокожий – другого имени у него не было – будет готовить для Перкинса эликсир. Кроме того, он нарядится в национальный костюм, нацепит бусы и будет исполнять индейские песни. Об остальном он, Горас, позаботится сам, но обещает сделать индейца чертовски богатым.

Уговорить Берти ему удалось с трудом: она ни в какую не хотела покидать насиженное гнездышко. Перкинсу пришлось дать ей кучу самых разных обещаний – так, он побожился, что завяжет с азартными играми, – пока Берти наконец согласилась. Они купили два подержанных автофургона, кое-какой необходимый реквизит и отправились на свой первый заработок.

Дела пошли сразу. Не то чтобы они тотчас бешено разбогатели – нет, но им вполне удавалось кое-как сводить концы с концами и жить той жизнью, которая вполне устраивала и Гораса, и Берти.

Долгое время Горас пытался выведать у Краснокожего рецепт эликсира, но индеец оставался непреклонным. А сегодня утром Горас начал винить во всех бедах жену. Какого черта она прилипла к нему и не оставит его наконец одного?

«Сам виноват, – ответила ему Берти. – Ты совершенно не разбираешься в людях. Зачем ты нанял эту прохвостку Бонни? Помнишь, я с самого начала предупреждала тебя, кто она такая. И вот смотри, что вышло».

В глубине души он сознавал, что жена права, но от этого еще сильнее бесился. Теперь же Горас сожалел, что обозвал жену жирной коровой. Конечно, она теперь на добрые тридцать фунтов note 1Note1
  1 фунт = 0,45 кг.


[Закрыть]тяжелее, чем была, когда они сбежали, но на корову она все же не похожа. Коровы мирные и дружелюбные, а Берти язвительнее, чем дюжина самых ядовитых змей.

Но в любом случае нужно поскорее помириться с ней. Будет ужасно, если она перестанет с ним разговаривать или, еще хуже, откажется слушать его.

Горас уселся на лежавшее на обочине дороги бревно и достал из кармана сигару. Отрезав кончик перочинным ножом, он вытер его слюной, чиркнул спичкой по подошве ботинка и закурил.

Его запасы гавайских сигар подходили к концу, и теперь он экономил. Он сидел, размышляя, и стряхивал пепел на землю. Вдруг до его слуха донеслись звуки, напоминавшие детский плач. О Господи, откуда на грязной дороге, вдали от всякого населенного пункта, взяться младенцу?

Но всхлипывания послышались вновь, и Горас насторожился. Всю свою жизнь он предпочитал оставаться в стороне от чужих проблем, но был при этом от природы чрезвычайно любопытен. А посему он аккуратно обрезал сигару, сунул остаток в карман, поднялся и оглянулся вокруг.

Плач доносился из-за высоких колючих кустарников. Горас раздвинул ветви и оказался у края канавы, с обеих сторон которой разросся боярышник. Сперва он ничего необычного не заметил, но, присмотревшись повнимательнее, различил, что за кустами что-то розовеет.

«О Боже! – подумал он. – Боже мой, это же обнаженное тело».

Горас похолодел от ужаса. Меньше всего на свете ему хотелось оказаться замешанным в убийстве. Но, с другой стороны, не может же покойник плакать?

И он недолго думая раздвинул кусты боярышника. Перед ним действительно было распростерто тело, притом женское, и притом абсолютно голое. Женщина лежала на спине, раскинув ноги; чудовищные синяки и кровоподтеки явно свидетельствовали о том, что ее жестоко избили.

Длинные огненно-рыжие волосы женщины полностью закрывали лицо, но тело ее – несмотря на следы побоев – представляло собой одну из прекраснейших женских фигур, которые когда-либо видел Горас. А он, что ни говори, считал себя знатоком в этом вопросе.

Сперва он подумал, что она все-таки мертвая. Но тут женщина слегка пошевелилась, и в душу Гораса закралось чувство стыда. Ясно было, что ее изнасиловали, и сделал это, естественно, мужчина. А Горас ведь тоже мужчина. Он, правда, ни одну женщину в жизни не брал силой, но все же… он тоже мужчина.

Но сейчас было не до ложной скромности. Девушка – а это была очень молодая девушка – вновь издала плаксивый звук, тот самый, что с самого начала привлек внимание Гораса, и он спрыгнул к ней в канаву. Не удержавшись, Горас шлепнулся на грязное дно, но тотчас поднялся, стряхнул песок и глину и склонился над девушкой.

Первое, что пришло ему в голову, – это скинуть пиджак и набросить на нее, чтобы прикрыть наготу. Он так и сделал. Девушка открыла глаза и испуганно вскрикнула.

– Не бойтесь, милая, – поспешил объяснить Горас. – Я не причиню вам зла. Я отнесу вас к себе домой, и моя жена Берти о вас позаботится.

Девушка замерла. Она откинула рукой волосы, и Горас увидел ее глаза – огромные, зеленые, блестящие, с крошечными черными крапинками – точь-в-точь как у той кошки, которую одно время подкармливала Берти.

Прежде, чем он успел сказать что-нибудь еще, девушка попятилась назад, словно рак. Он думал, она будет признательна ему за его заботу, но как бы не так. Она оскалила зубы, глаза ее горели злобой, и Горас невольно отступил на несколько шагов.

Девушка пробурчала нечто на неизвестном Горасу языке. Однако он догадался, что она посылает его куда подальше. Он попытался было возразить, объяснить, что у него самые лучшие намерения, но тут она подобрала с земли камень и швырнула в него.

Камень попал ему в шею, Горас даже вскрикнул от боли.

– Нет, так не годится, – сказал он. – Я желаю вам только добра. Не знаю, что с вами произошло, но я не имею к этому никакого отношения. Я просто прогуливался здесь и услышал ваш плач. Я всеми уважаемый бизнесмен. Нате-ка, посмотрите, вот моя визитка.

Горас протянул ей свою визитную карточку. Девушка посмотрела сначала на визитку, потом на Гораса, да так, словно он чокнутый. Горас не выдержал и расхохотался. Можно себе представить, что сказала бы Берти, если бы застала его с визитной карточкой в руках в канаве наедине с молодой обнаженной женщиной!

Неожиданно девушка приподнялась и взяла у него визитку. Она внимательно изучила ее с обеих сторон и швырнула на землю. Она смотрела на Гораса прямо, не моргая, и этот взгляд заставил его смутиться.

– Как вас зовут, мисс? – спросил он.

Девушка молчала. Она закуталась в его пиджак и сидела на земле, пристально глядя в глаза Горасу. Но когда он сказал, что пойдет, пожалуй, приведет свою жену, она, к величайшему его удивлению, кивнула головой.

Горас не без труда выбрался из канавы и оглянулся. Девушка все еще смотрела на него, и на лице ее не было и тени благодарности. Горас направился домой, размышляя над тем, застанет ли девушку здесь, когда вернется с Берти, но тут он внезапно наткнулся на некий спрятанный в траву предмет. Он наклонился и подобрал маленькую деревянную коробочку. Нужно было поторапливаться, поэтому он просто сунул ее в карман брюк и поспешил к Жене.