Текст книги "Мара"

Автор книги: Руфь Уолкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Ты танцуешь неплохо, только неприлично так высоко задирать юбку! – проворчала она.

Но Мара решила, что приложит все силы, чтобы завоевать и ее расположение. Потому что хотя Горас и считал, будто шоу-бизнес ведет он, это было не так. Мара сразу поняла: на самом деле главная здесь Берти. Ведь именно от нее получала девушка еду и одежду. Поэтому надо было обязательно войти к ней в доверие. К тому же, раз Мара решила жить среди гаджо, нужно научиться вести себя так, как они, и с кого же тогда брать пример, как не с Берти?

Рано утром на следующий день Мара прибежала в фургон к хозяевам, чтобы помочь приготовить завтрак. Потом она помыла посуду и, хотя ее никто об этом не просил, сбегала на протекавший за магазином ручей, принесла чистой воды, чтобы помочь Берти вымыть пол. Последнее потребовало от юной цыганки особенно большого терпения: она никак не могла взять в толк, на кой черт это нужно. Но с себя Мара грязь соскрести любила, а потому очень обрадовалась, когда Берти дала ей большой кусок коричневого мыла и велела спуститься к ручью вымыть голову.

Когда Мара вернулась с мокрыми волосами, все уже были заняты сборами в дорогу. И она поспешила помочь хозяйке привязать дверцы буфета и поставить на место стулья.

– Да, с такой помощницей, как ты, Роза, мне, видно, и впрямь станет намного легче, – одобрила ее поведение Берти. – А теперь пойдем-ка подберем тебе какую-нибудь одежду.

Прибыв на следующую стоянку, они поужинали, и Горас уселся с остальными мужчинами – среди которых был и индеец – играть в карты. Мара вымыла посуду, разлила им по кружкам кофе и села рядом на травку посмотреть.

Увидев карты, она с болью вспомнила о своей собственной гадальной колоде. Интересно, что с ней сталось? Никто бы из их табора не осмелился ею воспользоваться, ведь все принадлежавшие Маре вещи считались теперь оскверненными. Неужели они сожгли ее – вместе со всей одеждой?

Тут ее внимание привлек Горас. Вечерний воздух был довольно прохладен, а его лицо блестело от выступившего пота.

– Горас что, заболел? – спросила она у расположившейся рядом с ней на траве Берти.

– Да, он болен. Причем неизлечимо, – усмехнулась Берти. – Страсть к картам – вот как называется его недуг. Да, кстати, я чуть было не забыла. Я тут разбирала костюмы и случайно наткнулась на деревянную коробочку с картами. Горас уверяет, что подобрал их в канаве, там, где мы нашли тебя. Ты не знаешь, чьи они?

– Карты? – У Мары екнуло сердце.

– Да, забавные такие. В деревянной коробочке.

– Они мои… Когда те люди меня ограбили, – она многозначительно посмотрела на Берти, – они забрали все. А карты, наверное, выкинули.

– Ну что ж, раз они твои, я пойду схожу за ними.

Берти тяжело поднялась и пошла в фургон. Через несколько минут она вернулась с деревянной коробочкой в руке.

Мара с трудом сдержалась, чтобы не закричать от радости. Теперь у нее всегда будет кусок хлеба! Даже если эти люди вышвырнут ее, она сможет немало заработать, гадая на картах.

Берти внимательно смотрела на девушку. Нужно было что-то сказать.

– Их подарила мне одна подруга, – пробормотала Мара.

– Честно говоря, они какие-то чудные на вид…

Мара поспешно сунула коробочку в карман:

– Очень хочется спать. Где мне лечь сегодня?

Берти задумалась.

– Знаешь что, ложись-ка на переднем сиденье нашего фургона, – сказала она наконец. – Там все-таки побольше места, чем в остальных. Я постелю тебе помягче и дам два одеяла, чтобы ты не мерзла.

Мара поняла, что подобное обращение с ней – хороший знак, но особенно бурно благодарить хозяйку не стала. Она уже заметила, что здесь это не принято.

На следующее утро они лепили вместе с Берти сладкие шарики из воздушной кукурузы, и Мара предложила хозяйке погадать.

– Я умею. Подруга меня научила… – объяснила девушка.

– Вообще-то я во всю эту ерунду не верю, – сказала Берти. – Но интереса ради…

И Мара достала заветную коробочку и высыпала на стол колоду. Что-то еще выпало вместе с картами. О, да ведь это же серебряная цепочка – подарок матери! Но как она сюда попала? Неужели дедушка положил ее в коробку? Нет, не может быть. Ну разумеется, он не стал бы этого делать – наверняка это София. Милая, хорошая София! Она-то знала, как Мара дорожит этим сокровищем…

На глаза ее навернулись невольные слезы, губы задрожали. Но чтобы Берти этого не заметила, Мара нарочно выронила несколько карт и полезла под стол их доставать. Взяв себя в руки, она протянула колоду Берти, чтобы та сама ее перетасовала, загадав про себя желание, и разделила на три части.

Мара разложила карты крестом. Она понимала, что ничего плохого не случится, если она ошибется в гадании, но ей самой страшно хотелось узнать будущее Берти.

Увидев джокера, весело играющего на флейте, Мара не могла сдержать улыбку: настолько он похож был на Гораса. Но на рубашке следующей карты была изображена лучезарная колесница, и Мара сразу посерьезнела. Перевернув ее, она увидела, что это десять бубен.

– Ну? – поинтересовалась Берти. – Что там?

– Я вижу деньги. Много денег.

– Их нужно отдавать или получать? А, Роза? Что там еще?

– Карты показывают удачу, – быстро тараторила Мара. – Многие люди купят эликсир. Будет много денег. Но нужно заботиться о здоровье. Не стоять на холодном ветру.

Берти скептически слушала ее, но не прерывала. И Мара радостно продолжала:

– Вот будущее. Завтра, послезавтра все будет хорошо. Много денег. Потом все может стать хуже. Но потом опять будет хорошо.

– Ты молодец, – задумчиво сказала Берти. – Жаль, что мы не сможем использовать твой талант для шоу.

– Почему? Я согласна гадать.

– Потому что мы в библейском поясе. Тут живут одни фанатичные христиане. Нас за твое гаданье просто вышвырнут из города.

«Ерунда, – подумала Мара. – Цыгане повсюду гадают – и здесь, в Кентукки, и в Огайо, и вообще где угодно». Она хотела было спросить у Берти, что такое «библейский пояс», но вовремя опомнилась: Берти может заподозрить неладное. Мара решила запомнить это название и завтра потихоньку спросить у Гораса.

И Мара спрятала карты в деревянную коробочку. Вместе с серебряной цепочкой.

6

Мара лежала, спрятавшись, в поле овса. Стояла середина марта, ростки были еще совсем не высоки, и нужно было быть осторожной. Мара затаилась, не подымая головы и аккуратно подоткнув под себя юбку, чтобы ее не задрало, не дай Бог, порывом ветра и этого не заметила бы Берти. Все утро Мара покорно помогала ей по дому – стирала белье, развешивала его, мыла полы в фургонах – но теперь ее терпению пришел конец, и она решила немного побыть одна.

Мара вспомнила прошедшие девять месяцев. С ней обращались здесь в общем очень хорошо, но с другой стороны, она принадлежала сама себе не больше, чем когда жила в таборе. Не то чтобы она была ленивой, нет. Просто чистоплюйство Берти ее раздражало. Мара не могла понять, зачем нужно каждый день мыть полы, скрести после каждой готовки кастрюли и сковородки, пока они вновь не начинали сверкать как зеркало, зачем каждое утро просушивать постельное белье.

Но даже и со всем этим можно было бы смириться. В конце концов, общение с Горасом и Берти пошло ей на пользу: Мара столько узнала о гаджо, говорила теперь по-английски почти совсем чисто. Но просить у Гораса каждый цент казалось ей унизительным. Вот вчера, например, к ним приходил старьевщик, и Мара уже почти уговорила Гораса купить ей золотые сережки с красными камушками, как вдруг из фургона вышла Берти и велела старьевщику убираться. Если бы Маре платили жалованье, она могла бы покупать себе все что хочет. А так она даже бутылку лимонада не могла себе позволить.

Горас платил деньги всем, кроме нее. «Дела плохи. Наши расходы покрывают доходы», – говорил он ей, точно извиняясь. Она слышала это уже сотни раз – надоело! Мара знала, что это вранье. Она подглядела однажды, как Горас с Берти подсчитывают денежки после вечернего представления: они оставляли себе гораздо больше, чем платили другим.

К тому же если бы не Мара и ее танцы, у Гораса уже давным-давно перестали бы покупать эликсир. Почему же у нее до сих пор нет жалованья? Это несправедливо! Берти загрузила ее работой настолько, что у Мары даже нет времени, чтобы посидеть помечтать. Сегодня ей удалось вырваться только потому, что Берти отвлек своим появлением какой-то старый приятель Гораса.

Мара развешивала на веревке белье, как вдруг к ней подошел незнакомец.

– Я разыскиваю Гораса Перкинса, – сказал он, снимая панаму и вытирая ладонью пот со лба. Он был одет в льняной полосатый костюм – такие носили все богатые фермеры в округе, – но ботинки и галстук выдавали в нем городского жителя. – Я видел афишу на парикмахерской и решил, что Горас должен быть где-то здесь поблизости.

– Он вон там, – Мара показала рукой на фургон.

– Очень признателен вам, мисс, – сказал он, но ушел почему-то не сразу. – Неужели вы запоздалое дитя Гораса?

– Нет, я работаю у него и у Берти.

– Что ж, вы очень милая молодая леди. – Он широко улыбнулся. – Вы раньше тоже работали в цирке?

– В цирке?

– Ну да. Вы достаточно хороши собой, чтобы выступать.

От этих слов у Мары перехватило дыхание.

– А вы сами из цирка? – спросила она.

– Я антрепренер Брадфорд-цирка. К вашим услугам.

– Антерпенер? А что это значит?

– Ант-ре-пре-нер. Это самый главный человек в цирке. – Он был, кажется, несколько удивлен ее вопросом.

– А также самый главный виртуоз-мошенник! – рассмеялся неожиданно появившийся Горас. – Как дела, Чарли?

Приятели обнялись, хохоча и похлопывая друг друга по плечу. Мара же сгорала от любопытства.

– Но что антрепренер делает в цирке? – не выдержала она.

– Ну, я приезжаю в город на несколько дней раньше, чем труппа, чтобы удостовериться, что все готово к нашим гастролям, даю рекламу в местные газеты и, если надо, интервью. Я плачу за что надо денежки и нанимаю мальчишек расклеивать афиши, – он подмигнул Горасу. – Словом, я самый главный человек в цирке.

Горас засмеялся, и они оба пустились в воспоминания о прошлом – разных историй о том, как цирковые артисты надули полицию или местные власти. «Ну совсем как цыгане», – с удивлением подумала Мара.

Заметив интерес, с которым девушка слушает их рассказы, Чарли сказал:

– Слушай, крошка, а у меня ведь есть для тебя подарок. Я вез его домой своей крошке, но у нее уже есть сотни таких. – Он снова подмигнул Горасу. – Если бы ты была чуток постарше или, наоборот, чуток помоложе, я бы попросил тебя чмокнуть меня в щеку… – Он достал из сумки рулон аккуратно свернутой бумаги.

Мара взяла его с некоторым сомнением: а вдруг это какой-нибудь розыгрыш? Но когда она развернула подарок, у нее опять перехватило дыхание. Это была афиша – красочная цирковая афиша. Несколько акробатов выполняли на арене сложные номера. Как жаль, что Мара не умеет читать и не может разобрать, что на ней написано!

Внимательно рассмотрев афишу, Мара аккуратно свернула ее и сунула под мышку. Мужчины пошли в фургон, а она побежала спрятать подарок, совершенно позабыв о мокром белье. Берти, как заметила Мара, встретила гостя довольно прохладно. Не то чтобы она разговаривала с ним грубо – нет, но, сварив мужчинам кофе, она ушла готовить ленч и в беседе участвовать не стала.

Мара даже обрадовалась, когда Берти попросила ее почистить овощи для супа. За последние несколько месяцев девушка настолько преуспела в языке гаджо, что теперь понимала почти все, о чем разговаривали, мужчины. Она была так поглощена их беседой, что застыла с ножом в руке, и Берти пришлось на нее прикрикнуть.

Чарли заметил сердитый взгляд хозяйки и обратился к Маре:

– Ты, милая, так и не сказала мне, чем занимаешься.

Горас ответил за нее:

– О, Роза у нас прекрасно танцует…

– Тебе давно пора закончить развешивать белье, Роза, – прервала мужа Берти. И Маре ничего не оставалось, как повиноваться. Она развешивала последнюю простыню, когда гость вышел из фургона.

Мара поблагодарила его за афишу, и он, кивнув, сказал:

– Если ты и впрямь танцуешь так хорошо, как расписал мне Горас, ты могла бы выступать в цирке. – Он огляделся по сторонам и сунул ей в ладонь визитную карточку: – Вот, держи. Мы сейчас стоим на зимних квартирах в Орландо, во Флориде. Если ты захочешь сменить работу, приезжай и спроси мистера Сэма. Дашь ему вот эту карточку и скажешь, что тебя прислал Чарли Скур.

Мара с интересом посмотрела на визитку. Нарисованные на ней закорючки букв были для девушки полнейшей загадкой, но виду она не подала.

– В этом цирке… уже, наверное, есть танцовщицы? – спросила она, сунув карточку в карман.

– Есть, но они приходят и уходят. Как раз сейчас мистер Сэм набирает труппу на следующий сезон; хорошие танцовщицы нужны всегда, и плата там приличная. Сколько ты получаешь здесь?

– Еду и ночлег. Если мне нужно что-то купить, я прошу у Гораса деньги. Правда, он дает их мне не всегда.

– Горас человек неплохой, да вот только любит азартные игры, – заметил Чарли.

Он надел панаму и пошел к машине. Мара проводила его долгим взглядом. Она обдумывала его слова. Неужели Горас проигрывает все деньги в те ночи, когда не ночует дома? И именно поэтому не платит ей жалованье?

…Лежа в траве, Мара размышляла над предложением Чарли. Нет, ей не надо было долго сомневаться, уходить отсюда или не уходить. Она давно поняла, что если хочет осуществить свою мечту стать воздушной гимнасткой, то нужно пойти куда-то учиться. Но это казалось ей совершенно нереальным до той минуты, как Чарли дал ей свою визитку. Теперь ей есть куда идти, но не так все просто. Ведь нужны деньги. Абсолютно бесполезно просить их у Берти, да и Горас вряд ли даст. Может, взять без спроса? Ведь это не будет воровством, Мара не почувствует ни малейшего угрызения совести… но почему-то ей уже сейчас было стыдно: ей казалось, что Берти и Горас нуждаются в ней, да и она будет по ним скучать.

Проснувшись на следующее утро очень рано – все еще спали, – Мара прокралась в фургон к Берти и Горасу. Она осторожно открыла ящик, где Берти хранила свои сережки, и взяла оттуда на ощупь несколько банкнот. Было темно, и Мара не видела, сколько там денег, но решила, что на билет до Флориды должно хватить. Если окажется мало, она попробует добраться на попутных. Одежду Мара уже сложила в небольшую холщовую сумку, найденную в одном из фургонов. Вещей у нее было немного: перешитые для нее Берти блузки, юбки, два ситцевых платья да подаренная Чарли Скуром афиша. Впрочем, когда Мара пришла сюда, у нее не было и этого.

К тому же это одежда гаджо. Никто не заподозрит теперь, что она цыганка, – по крайней мере, Мара очень на это надеялась. За последние несколько месяцев она окончательно избавилась от акцента. У нее всегда были способности к подражанию, и она старательно имитировала все интонации Гораса и Берти.

Она уже шла по дороге, выходившей на шоссе, как вдруг кто-то окликнул ее. Мара обернулась и увидела Гораса. Одетый в старый халат, с всклокоченными после сна волосами, он был очень бледен.

– Ты покидаешь нас, Роза, – проговорил он с грустью.

– Я так устала без конца колесить по дорогам, – соврала она. – Я хочу найти работу, чтобы осесть.

– Но почему ты решила уйти среди ночи?

– Я не люблю прощаться. – Мара ляпнула первое, что пришло ей в голову, но тут же поняла, что сказала правду.

– Может, ты все-таки вернешься и поговоришь с Берти? Если тебя что-то беспокоит, мы могли бы это уладить.

– Меня ничто не беспокоит, – поспешила ответить Мара. – Я просто хочу перемен.

Горас хлопал глазами.

– Но ведь тебе понадобятся деньги, прежде чем ты отыщешь себе работу. Подожди, я принесу.

В кармане у Мары уже лежало несколько бумажек. Она начала было объяснять, что ей не нужны деньги, но Горас прервал ее:

– Считай, что я даю тебе взаймы.

Горас всегда называл вещи теми именами, которыми хотел. Вот и сейчас ему и в голову не пришло, что он должен заплатить ей за работу.

Через несколько минут Горас вернулся, и не один. Встретив недовольный взгляд Мары, он пробормотал миролюбиво:

– Я подумал, что ты ведь и с Берти тоже захочешь попрощаться.

– Почему это ты вдруг вздумала уходить, Роза? – вспылила Берти. Она пришла в халате и ночных тапочках, страшно рассерженная. – Ты могла бы хоть поблагодарить нас за все то, что мы для тебя сделали.

Мара хотела было возразить, но поняла вдруг, что Берти говорит ей это не со зла, – просто от обиды, а потому пролепетала:

– Вы были очень добры ко мне. Спасибо вам. Но ведь и я долго работала у вас только за еду.

– Если бы ты пришла ко мне и сказала, что уходишь, я бы отдала тебе все твое жалованье. Мы не платили тебе просто потому, что боялись, как бы ты не потратила деньги попусту.

Она протянула Маре несколько банкнот.

– Вот. Я вычла те деньги, которые ты уже прихватила по собственной инициативе, – сухо сказала Берти. – И еще минус еда, одежда и пять процентов за жилье. Я думаю, так будет честно.

Мара почувствовала себя ужасно виноватой. Это были ее деньги, каждый цент принадлежал ей по праву, но ей почему-то было безумно стыдно их брать. Она достала из кармана заветную деревянную коробочку и дрожащей рукой протянула Берти серебряную цепочку:

– Вот, возьмите. Вы можете носить это как браслет.

Берти и Горас обняли ее, расцеловали, но остаться завтракать Мара отказалась, сказав, что надеется успеть на машину с молоком до Атланты. Она пообещала, что будет осторожна, не станет зря тратить денег и не свяжется ни с какими бандитами.

Но когда Мара уже шла по дороге к шоссе, ее охватило чувство неловкости. Она должна была остаться у них, пока они не нашли ей замену…

Цепочки ей нисколько не было жаль – даже хорошо, что она с ней рассталась. Настала пора окончательно забыть о прошлом – о боли, обидах и унижении.

7

Мара приехала в Брадфорд-цирк солнечным мартовским утром. Чтобы сэкономить, она почти всю дорогу из Таллахасси проделала на попутных машинах. Мара чувствовала себя теперь безумно уставшей; ее платье стало мятым и грязным; она истратила уже добрую половину тех денег, что дала ей Берти. Но какое все это могло иметь значение в сравнении с той радостью, которая охватывала ее все сильнее и сильнее по мере того, как она приближалась к Брадфорд-цирку! И поэтому Мара улыбалась во весь рот и от души благодарила фермера и его жену, которые подвезли ее через весь Орландо прямо к Брадфорд-цирку на старом проржавевшем грузовике.

Они всю дорогу мучали ее бесконечными вопросами, и Мара вынуждена была даже сочинить на ходу историю своей жизни, объясняя, зачем ей, молоденькой девушке, добираться куда-то на попутной машине. В те времена подобный способ передвижения автостопом был, впрочем, довольно распространен на американских дорогах. Все чаще и чаще встречались на шоссе голосующие люди. И в числе их были не только ветераны, путешествовавшие по стране в поисках работы, но и женщины, и даже целые семьи.

– Так, значит, твоя мать умерла, и ты разыскиваешь отца? – спросил фермер.

– Да, сэр. Последнее, что я о нем слышала, так это то, что он работает в Брадфорд-цирке, – сказала Мара и гордо добавила: – Он у меня антрепренер, – это был типично цыганский прием: достаточно вставить в свой рассказ одну маленькую деталь – и он будет звучать вполне правдоподобно.

– Ну-ну. Надеюсь, ты найдешь его. Такой молоденькой девушке, как ты, не пристало жить одной.

«Интересно, что бы сказал этот дед, если бы узнал, что я цыганка? – подумала Мара. Она вспомнила те обидные слова, которые частенько говорили в адрес ее табора гаджо. – Он, наверное, даже близко не подпустил бы меня к своему грузовику – небось, побоялся бы, что я на ходу отверну у машины колеса».

– Ну, вот мы и приехали, – сказал фермер и затормозил.

Мара, поблагодарив, выскочила и огляделась вокруг. Жаркое солнце Флориды мгновенно накинулось на ее непокрытую макушку, но Мара была слишком взволнована, чтобы обращать на это внимание. Она принюхалась к доносившимся запахам: кисло-сладкому запаху загона для зверей, знакомому запаху конюшни, аромату опилок… И на мгновение показалось Маре, что ей вновь семь лет и она впервые в жизни попала в цирк – в волшебную сказку…

Стук молотков вернул ее к действительности. Несколько молодых мужчин в серой рабочей одежде чинили прохудившуюся крышу конюшни. Один из них заметил Мару, вытер пот со лба и окинул девушку оценивающим взглядом.

– Где мне найти человека по имени мистер Сэм? – громко спросила у него Мара.

Рабочий молча показал ей рукой на вывеску и принялся заколачивать следующий гвоздь. Разобрать то, что было написано на вывеске, Мара никак не могла, и она просто пошла вперед сквозь длинные ряды старых выцветших палаток. Вскоре она оказалась на площадке, где стояло множество странных машин – фургоны и автобусы с заколоченными окнами, а также какой-то древний автомобиль, появившийся на свет, наверное, еще задолго до рождения Мары. У маленькой палатки Мара заметила женщину, но та скрылась прежде, чем Мара успела задать ей какой-либо вопрос.

Затем Мара пошла дальше и увидела три фургона без колес, стоявшие на бетонных плитах и как бы образовывавшие три стороны площадки. Один был выкрашен в ярко-красный цвет, другой – в серебристо-серый, третий – в голубой.

Мара присела на свою холщовую сумку передохнуть, как вдруг увидела высокого темноволосого мужчину. На вид ему было лет за тридцать. Кожа у него была смуглая, а нос орлиный, с горбинкой. Мужчина окинул Мару любопытным взглядом, но прошел бы мимо, если бы она не заговорила с ним первая.

– Извините, пожалуйста… где я могу найти мистера Сэма? – спросила она.

Его угольно-черные глаза пристально посмотрели на нее, на ее измятое платье, грязные стоптанные башмаки, холщовую сумку, и хотя его взгляд был довольно равнодушным, Мара уже начала жалеть, что заговорила с ним.

– А что тебе нужно от мистера Сэма? – спросил он.

– Работу.

– Какую именно?

Мара замялась. Ее так и подмывало спросить: а ты-то сам кто такой?

– Какая есть, – пробормотала она.

– У тебя есть какие-нибудь специальные навыки?

– Навыки?

– Ну, в смысле, что ты умеешь делать? – спросил он. – Ты же знаешь, наверное, что мы сейчас устраиваем представления для воскресной школы?

Мара хотела было спросить, что такое воскресная школа, но решила, что не стоит.

– Я умею танцевать, – ответила она.

– Ну что ж, в таком случае мистер Сэм, наверное, согласится с тобой поговорить. Он как раз набирает сейчас танцовщиц вращать бедрами в кордебалете. Ты, наверное, проходила мимо голубого фургона? Видела, что написано на вывеске?

– Я не читаю вывесок.

Мужчина усмехнулся.

– Идем, я провожу тебя, – сказал он.

– Спасибо. А то я спросила там у одного человека, где найти мистера Сэма, но он ничего не ответил.

– В цирке не любят чужих. Как давно ты дрыгаешь ногами?

– Дрыгаю ногами?

– Ну, в смысле, танцуешь?

– Всю жизнь. Но зарабатывать этим я начала только в прошлом году.

– По твоему виду не скажешь, что ты уже закончила школу, – заметил он и закурил. – Ты местная?

– Нет, я из других краев.

Он как-то странно посмотрел на нее и пробормотал:

– «Я из других краев, я родилась далеко, но колесо судьбы вертелось так жестоко, и вот я здесь…»

Мара похолодела от ужаса. Это же слова из старой цыганской песни! Неужели он догадался?

– Какие странные стихи, – пробормотала она. – Выих сочинили?

– О нет. Это старая цыганская песня.

– Цыганская…

– Ну да. – Мужчина потушил сигарету, и Мара поднялась. Он проводил ее до голубого фургона без колес.

– Вот, – сказал он. – Здесь, в Голубом фургоне, ты и найдешь мистера Сэма. – Он окинул девушку долгим взглядом. – Только мой тебе совет: объясни ему быстренько, что тебе нужно, и замолкни, потупив глазки. Он терпеть не может болтливых женщин.

И мужчина скрылся, Мара не успела даже поблагодарить его. День стоял очень теплый, но Мару почему-то всю трясло, точно от холода.

Она поднялась на бетонную платформу и постучала в дверь фургона.

– Кто там? – проревел мужской голос.

И хотя он не пригласил Мару войти, она приоткрыла дверь и заглянула внутрь. В фургоне царила приятная прохлада. На потолке тускло горела электрическая лампочка. На одном из столов стояла здоровенная пишущая машинка, на другом – электроплитка, кофейник и поднос со сладкими булочками. На стенах висело множество деревянных шкафчиков; полки были заставлены книгами и папками.

– Может, ты кончишь глазеть и объяснишь, что тебе нужно? – проговорил раздраженный голос. Только теперь Мара заметила, что в комнате есть еще один письменный стол, и за ним сидит мужчина.

Он был жилистый, с тонкими запястьями и продолговатым угрюмым лицом. Его волосы с проседью были тщательно зачесаны назад – видимо, чтобы скрыть круглую лысину. Льняным полосатым пиджаком, белыми брюками и галстуком он напомнил Маре фермера из Цинциннати, с которым ее кумпанияимела дело каждый год.

– Мне нужна работа, – сказала Мара с как можно большим достоинством. – Я танцовщица. Я могу вращать бедрами.

Она хотела добавить что-нибудь еще, может, приврать немного, но вспомнила совет смуглого мужчины. Мистер Сэм окинул ее насмешливым взглядом, и Маре стало стыдно за свое грязное мятое платье и нечесаные волосы. Господи, почему она хотя бы не умылась перед тем, как идти сюда!

– На вид ты, конечно, здоровая, но уж больно худая. Публика любит, чтобы девицы в кордебалете были пополнее. Танцуешь ты хоть хорошо?

– Да, очень хорошо, – твердо сказала Мара.

– Ну ладно, посмотрим.

Он встал и налил себе кружку кофе. У Мары слюнки потекли при виде сладких булочек.

– Хочешь есть? – спросил мистер Сэм.

– Да, сэр.

– Угощайся.

Мара хотела было поблагодарить его, но он вновь погрузился в изучение бумаг. Она налила себе кофе, добавила побольше сливок, положила три кусочка сахара и выбрала самую большую булку. С едой она управилась стоя, ведь мистер Сэм не предложил ей сесть. Пока он был занят своими бумагами, Мара тихонько положила в карман еще одну булочку.

Он поднял голову, заметив, что Мара поставила пустую кружку.

– Пойди поговори с Руби. Ее ты найдешь в костюмерной. Скажи, что я велел ей тебя посмотреть. Сама понимаешь, ты должна ей понравиться… Я не лезу в ее дела.

Рыжеволосая девчонка ушла, но мистер Сэм вернулся к работе не сразу. Он понял, что совершил ошибку. Он прекрасно знал, что нормальные танцовщицы не ходят в таком задрипанном виде. Эти бабенки очень следят за своей внешностью. А тут девочка-подросток, да еще такая голодранка – с ней жди беды.

Да, он сглупил, посылая ее к Руби просто потому, что пожалел. Он заметил, как жадно она уплетала булочку и как стянула еще одну. Но это же не причина, чтобы брать ее на работу! Сотни людей сейчас голодают, и он не в состоянии прокормить их всех. У него и так куча нахлебников, а тут еще правительство ввело такие бешеные налоги, что он вообще плохо себе представляет, как жить дальше.

Он часто размышлял над тем, что сказал бы его отец «о сухом законе» и о предоставлении женщинам права голосовать. Старику тоже порой приходилось тяжело, но он многому научил сына и оставил ему в наследство цирк.

А теперь у Сэма есть свой собственный сын. Сможет ли он сохранить цирк и передать его Майклу? Может быть, да, а может, и нет. Прошли те времена, когда цирк был королем искусств и когда других развлечений, кроме него, вообще не существовало.

В этом году они открывали сезон в конце апреля – немного позднее, чем обычно – пятидневными гастролями в Атланте. Если бы сезон-21 стал удачным и они разжились бы деньгами, можно было бы купить новые снаряды для гимнастов, костюмы и все такое прочее. Неплохо бы приобрести и электрическую лампу в пять киловатт – он давно к ней приценивался. А то сколько же можно пользоваться газовым освещением? Мистер Сэм допил свой кофе и принялся за работу.

Мара бродила целый час в поисках костюмерной и наконец решила спросить у рабочего, но не у того, у кого спрашивала в первый раз, а у другого. Этот, к счастью, оказался более дружелюбным и показал ей на маленький белый домик в пятистах ярдах note 2Note2
  1 ярд = 0,9 м.


[Закрыть]от Голубого фургона.

Руби оказалась здоровой высокой мужеподобной женщиной средних лет, удивительно мускулистой. Она смерила Мару недоверчивым взглядом. Девушка явно не слишком ей приглянулась.

– Сколько тебе лет? – спросила Руби.

– Восемнадцать, – соврала Мара.

Женщина фыркнула:

– Не заливай! Тебе не больше пятнадцати, максимум шестнадцать. Ну ладно, коли уж мистер Сэм просит, я тебя посмотрю. Но учти, брать тебя или не брать, решаю здесь только я.

Не дожидаясь ответа, она кивком велела Маре следовать за ней и, не говоря ни слова и не оглядываясь, отвела ее в один из больших шатров. Там уже было несколько человек, в том числе две девушки. Они были одеты в черные трико и выделывали на серых матах кульбиты. Никто не обратил на пришедших ни малейшего внимания.

– О'кей, давай посмотрим, как ты танцуешь танец живота, – сказала Руби.

Мара растерялась. Что это за танец такой?

– Я не знаю, что такое танец живота, – испуганно пролепетала она.

У Руби вытянулось лицо:

– О Боже, почему мне так везет на идиоток? – Она ритмично и плавно покачала бедрами. – Вот, это называется «танец живота». А как ты думала, это зовется?

Мара решила, что сделать такую штуку совсем нетрудно, и точь-в-точь повторила за женщиной все движения.

– О'кей, теперь покажи, что ты еще умеешь делать.

Мара исполнила ей два своих самых любимых танца. Руби стояла в раздумье.

– Знаешь, может, я, конечно, совершаю большую ошибку, но я согласна взять тебя на работу, – сказала она наконец.

Мара с трудом сдерживала радость, слушая, как Руби объясняет ей, что у них в цирке нельзя опаздывать на репетиции, нужно всегда содержать в чистоте тело и в порядке костюмы.

– И чтобы никаких парней, – добавила Руби. – Когда сезон закончится, можешь делать все, что тебе вздумается. Но девушкам, которые работают у меня, я не разрешаю заводить шуры-муры ни с горожанами, ни с парнями из цирка. Мне наплевать, за деньги или по любви – нельзя, и все. Через час после каждого вечернего представления я совершаю обход, и ты, конечно, можешь за это время заглянуть в чужую палатку, а потом уже лечь спать, но учти, я тебе этого делать не советую. Если я приду и увижу, что у тебя еще горит свет или – того хуже – тебя нет на месте, я в два счета выставлю тебя из цирка. И никакие уговоры не помогут. Я не собираюсь здесь перевоспитывать уличных девок. Понятно тебе?

– Понятно. Но я не уличная девка, – сказала Мара, глядя снизу вверх на Руби.

– Не будь такой обидчивой. Если ты не уличная, то тем лучше для тебя. Пойдем, я познакомлю тебя с остальными девчонками. Вам придется жить бок о бок несколько месяцев, и я хочу, чтобы вы подружились. Я не выношу ссор и драк.

И Мара познакомилась с остальными девушками из танцевальной группы. Они показались ей вовсе никакими не уличными, как пыталась представить их Руби. Но только одна, загорелая веселая брюнетка, действительно приглянулась Маре.