Текст книги "Мара"
Автор книги: Руфь Уолкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
23
Боль залила тело Мары, проникая в каждую его клеточку. Рассудком она понимала, что могло быть и хуже, что гораздо хуже было бы не чувствовать совсем ничего. Ее мозг отказывался верить в случившееся и всячески старался вновь повергнуть ее в состояние беспамятства.
Потом сквозь боль прорвался звук. Голоса, сливавшиеся в единое целое так, что невозможно было разобрать ни одного слова. Журчащие звуки – словно в соседней комнате тек кран. А порой ей казалось, что кто-то стонет.
Мара попыталась открыть глаза, но веки будто налились свинцом. Боже, неужели она ослепла? Ужас пронзил ее душу; она попыталась говорить, но поняла, что не в силах открыть рот.
– Мара… – послышался незнакомый мужской голос. – Вы слышите меня, Мара? Вы в больнице, а я ваш врач, доктор Тоуп. С вами случилось несчастье, но мы сделаем все, чтобы вас вылечить. Я дам вам обезболивающее, но прежде всего я хочу сказать вам, что ваша жизнь уже вне опасности. Вы понимаете меня?
Мара не знала, что ей сделать. Кивнуть? Но как она могла кивнуть, если голова отказывалась слушаться?
– Если понимаете, пошевелите пальцами, – произнес голос, и Мара постаралась выполнить это теперь столь сложное для нее действие. Видимо, оно у нее все-таки получилось, потому что она услышала: – Ну вот, умная девочка. Теперь вы заснете, а потом я отвечу на все ваши вопросы.
Мара хотела было возразить, что она никакая не девочка, а взрослая самостоятельная женщина, но на это у нее просто не хватило бы сил. Ей почудилось прикосновение иглы, но так ли это было на самом деле, она не знала. Боль начала понемногу стихать, мысли сделались туманными и вскоре исчезли совсем.
Должно быть, она проспала очень долго. Ее внутренние часы подсказывали ей, что сон длился целый день. Боль вернулась, пронзительная и невыносимая, но теперь Мара ее уже меньше боялась. Этот человек, доктор… он сказал нечто очень важное. Он сказал, что ее жизнь вне опасности. Значит ли это, что она вскоре вновь будет целой и невредимой?
Мара открыла глаза. У ее кровати стояла женщина в белом халате и белой накрахмаленной шапочке и что-то писала в маленькую книжечку.
– Сестра… – пробормотала Мара.
Женщина посмотрела на нее, улыбаясь:
– Как вы себя чувствуете?
– Плохо… Насколько это… опасно?
Женщина отвела взгляд:
– Скоро сюда придет доктор Тоуп. Он ответит на все ваши вопросы. А пока скажите, не хочется ли вам пить?
Мара и впрямь испытывала сильную жажду: рот совершенно пересох.
– Да, – пробормотала она, и медсестра поднесла ей стакан воды и вставила в рот соломинку. Неужели она парализована? Мара попробовала пошевелиться, но ничего не получилось.
– Тише-тише… сейчас будет лучше, – сказала женщина. – Доктор выберет какое-нибудь обезболивающее.
Через несколько минут вошел худенький мужчина невысокого роста:
– А, да вы уже возвращаетесь к нормальной жизни! Вы, оказывается, знамениты? Тут пресса просто атаковала меня разными вопросами о вашем здоровье. А ваши друзья… если бы вы только видели, сколько людей сидит в коридоре, ждет, когда вас снова можно повидать. Но в любом случае вам еще рано принимать гостей. Может быть, через день или…
– Я серьезно пострадала? – перебила его Мара.
– Вы вне опасности. Но вам необходимо еще серьезно лечиться. Думаю, с вопросами надо подождать до тех пор, пока вам станет лучше, и…
– Я хочу все знать сейчас!
Он развел руками.
– Ну хорошо. Я скажу вам. Ваши левые рука и нога сломаны, так же как и ключица. Смещена косточка на левой щеке… она треснула в нескольких местах. К тому же у вас сотрясение мозга. Есть еще ссадины, царапины и все такое… Все было бы гораздо серьезнее, если бы не…
– Лобо, – подсказала Мара, – мы с ним вместе выступаем.
– Да, он сделал все, чтобы смягчить удар. – И, видимо, догадываясь, каким будет следующий вопрос, доктор добавил: – Ваш приятель отделался несколькими синяками.
Мара вздохнула бы облегченно, если бы не боль в груди.
– Как долго я не смогу работать? – спросила она.
– Ну, об этом еще слишком рано говорить. Я сейчас попрошу сестру Кумминс дать вам успокоительное. Если вы хотите есть, то вам можно выпить немного бульона или молока.
Мара хотела было сказать ему, что единственное, чего ей хочется, – это знать правду, но поняла, что расспрашивать Тоупа бесполезно. Она закрыла глаза и позже, с трудом проглотив две желтые таблетки, уснула вновь.
В тот день врачи разрешили впустить к Маре одного посетителя. Неудивительно, что им стал именно мистер Сэм. Он стоял возле кровати своей лучшей артистки, и морщины на его лице были еще более заметны, чем обычно. Глядя ему в глаза, Мара поняла, что ее травмы и в самом деле очень серьезны.
– Зато ты, Мара, все-таки побила рекорд Лилиан Лейцель, – сказал мистер Сэм.
Мара почувствовала нечто похожее на шок. А ведь она забыла об этом… и о Джоко тоже забыла. Ей казалось, что еще мгновение – и она умрет от горя, а потому она быстро спросила:
– Сколько раз?
– Двести сорок два.
Мара закрыла глаза. По щеке ее стекла непрошеная слеза, и мистер Сэм нагнулся, чтобы ее вытереть. Это был столь необычный для него жест, что Мара вновь открыла глаза.
– Как Викки? – спросила она.
– Прекрасно, уверяю тебя. Кланки перевезла ее в гостиницу, чтобы их оставили в покое журналисты.
Мара понимающе кивнула:
– Я не хочу, чтобы она видела меня в гипсе и всю перебинтованную. Вам сказали, что у меня сломаны рука и нога?
– Да, я знаю. Но не беспокойся ни о чем. Главное, чтобы ты скорее поправлялась.
– А Джоко… его?..
– Мы обо всем позаботились. Я связался с его семьей в Англии, и они попросили разрешения перевезти тело на родину и похоронить в фамильном склепе.
– Как странно! Совсем как Джейма. Их обоих признали родственники лишь после смерти, – горько прошептала она.
– Ты не должна ни в чем себя винить, девочка моя. Джоко был болен. Он знал, что ему недолго осталось жить. Мне кажется, он убил себя, потому что боялся боли.
– Он был болен?!
– Да, Мара. У него был рак.
– Рак? Что вы такое говорите?
– Рак позвоночника. Неизлечимая болезнь. И в последнее время он чувствовал себя все хуже и хуже.
– Но он мне ничего не говорил…
– Он был слишком горд, ты же знаешь. Я сам узнал об этом случайно. – Он вновь склонился над ней и взял за руку. – Послушай, ты пережила ужасное потрясение. Не добавляй к своим мукам еще и чувство вины. Он все равно бы это сделал, он, видно, специально купил тот пистолет. История с акциями только подтолкнула его…
Мара никак не могла в это поверить, и все же, похоже, мистер Сэм прав. Как же она раньше об этом не подумала? Ей вспоминалось, как Джоко исхудал и постарел за последние месяцы. Значит, он покончил с собой, потому что боялся боли?
– О плате за лечение не беспокойся, – говорил мистер Сэм. – Цирк возьмет все на себя. В конце концов, я виноват, что…
– Я взрослая женщина, – перебила она его. – Я накупила много-много акций, потому что пожадничала. И вы здесь ни при чем и не должны себя винить.
– А ты не должна себя винить в том, что втравила в это дело Джоко. Он и без тебя обожал азартные игры.
Мара понимала, что он прав. Но почему она все равно чувствует себя так, точно убила лучшего друга? Она закрыла глаза, делая вид, что засыпает, и мистер Сэм ушел.
А вечером пришла Кланки. Она взяла Мару за руку и старалась говорить очень спокойно, но по ее красным глазам Мара поняла, что подруга плакала.
– Я уже давно пришла, но мистер Сэм хотел с тобой поговорить, а они сказали, что к тебе может войти только один человек. За Викки присматривает старшая дочка Мартини. От всех тебе привет. Там, в холле, очень много народу, но доктор не разрешает их впустить.
Она оглядела комнату, заставленную букетами цветов:
– Я буду приходить каждый день, рассказывать тебе о Викки.
– А я постараюсь как можно скорее вернуться к работе. Бланши я, наверное, еще долго не смогу делать, но надеюсь придумать какой-нибудь номер на арене.
Кланки кивнула и принялась рассказывать Маре о том, сколько у Викки появилось новых друзей среди гостиничного персонала.
Как только Кланки ушла, сестра внесла еще два букета цветов.
– Боюсь, в вашей палате скоро совсем не останется места, – весело сказала она. – Вот, держите, – она протянула Маре пачку открыток. – Там к вам рвется огромное количество гостей, но доктор Тоуп непреклонен: только родственники и самые близкие друзья. А еще он просто на ушах стоит от журналистов! Вы уже прочли открытки?
– Нет, я лучше потом. Скажите, а когда мне разбинтуют лицо?
Сестра сделала вид, что не слышит вопроса. Она хлопотала, подливая свежую воду в цветы, поправляя Маре подушки и одеяло, спрашивала, какой букет лучше поставить на тумбочку у кровати. «Она не хочет мне врать и сказать правду тоже не хочет», – подумала Мара.
Правду ей на следующий день сказал доктор:
– Ваши травмы очень серьезны. Вы упали на левый бок, переломав кости руки и ноги. Кости, конечно, срастутся, но я боюсь, как бы не начался сепсис. Будьте готовы к тому, что вам придется еще очень долго пробыть в больнице. Что касается вашего лица… то оно несколько изменится. Но не бойтесь, в наши дни пластическая хирургия творит чудеса…
Он остановился, ожидая, какой будет реакция, но Мара молчала, и он продолжил:
– Вы сильная, здоровая молодая женщина. С помощью трости вы, безусловно, сможете ходить. Со временем – при условии правильного лечения – вы станете почти такой же, как и прежде. Вы не будете выглядеть калекой. Но я должен сказать вам прямо: нет никакой надежды на то, что вы сможете продолжать работать в цирке. Я говорю это вам откровенно потому, что вы мне кажетесь человеком, для которого горькая правда лучше, чем сладкая ложь. Ведь так?
С Марой не случилось истерики, она не расплакалась, но и на этот вопрос она не ответила. Она лежала неподвижно, точно мертвая, углубившись в свои мрачные мысли. Ее отчаяние было столь велико, что она уже начала сожалеть, что Лобо спас ей жизнь.
Ночью, долгой ночью, когда она лежала одна в темной палате, ей стало казаться, что она умерла и попала в ад.
Никогда больше она не выйдет на арену, никогда не услышит аплодисменты зрителей, никогда не пошлет им с плеча Лобо воздушный поцелуй… ни один журналист не придет к ней больше за интервью… Вновь стать никем – да, это и впрямь значило попасть в ад.
И все же самое ужасное то, что она разрушила жизнь собственной дочери: теперь Викки придется провести детство, а может быть, и всю жизнь в нищете. Как могла она в свое время так легко лишить Викки того, что принадлежит ей по праву?
А что, если доктор ошибся? Что, если травмы все же не настолько опасны, а лицо ее не так уж сильно пострадало? Она многое переборола в жизни, переборет и это…
Но через три дня, когда с ее лица сняли бинты, Мара поняла, что, к несчастью, врачи оказались правы. Из зеркала на нее смотрело… нет, вовсе не уродливое, но совершенно чужое лицо. А шрам, слишком глубокий, чтобы когда-либо зажить, пересекал его от лба до подбородка. «Нет, это не я!» – с ужасом подумала Мара.
Пришел доктор, вновь завел с ней разговор о пластической хирургии, о том, какие чудеса может совершать медицина, о замечательной операции, сделанной Фанни Хурст, о которой писали в газетах. Еще он говорил о том, что пока человек жив, жизнь не кончена, нужно бороться… Мара слушала его и не возражала. Она понимала, что это всего лишь слова врача, пытающегося утешить пациентку.
Оставшись одна, она о многом передумала. Она размышляла о будущем, в котором у нее уже не будет ни уважения, ни славы, и будет, наверное, совсем мало денег. Она представляла себя одной из тех несчастных циркачек, которые слишком любили цирк, чтобы уйти оттуда после тяжелой травмы, и соглашались на любую работу: разносить сладости, продавать билеты… Их не любили артисты – эти люди каждый раз напоминали им, что и они не вечны, и с ними может случиться то же самое.
Но что же делать с Викки? Какую жизнь она, Мара, безграмотная, не знающая и не умеющая ничего, кроме своей гимнастики и танцев, может предложить единственной дочери? Какое сможет дать ей образование?
Мара не спала всю ночь – даже таблетка снотворного не помогала, – а утром попросила сестру позвонить в Бостон мистеру Эрлу Сен-Клеру и попросить его как можно скорее приехать к ней побеседовать о судьбе его внучки.
Мистер Сен-Клер приехал через два дня. Он был все тот же, что и при первой их встрече, – высокий, стройный, элегантный, красивый. Лишь седые волосы выдавали его возраст.
Он подошел к кровати невестки.
– Мне очень жаль, что с вами случилось такое несчастье, – сказал он довольно холодно. – Надеюсь, вы уже на пути к выздоровлению?
– На следующей неделе меня начнут лечить, – сказала она вежливо. – Но летать я уже никогда не смогу.
– Летать? Ах да, вы имеете в виду свою работу.
Он сказал это с некоторым пренебрежением, и Мара чуть не вспылила.
– Да, мистер Сен-Клер, уверяю вас, я дорожу своей профессией не меньше, чем вы вашей адвокатской практикой, – сказала она.
– Я понимаю… Так для чего вы хотели меня видеть?
– Вас еще волнует судьба Викки?
Что-то изменилось в выражении его лица, но перемена была столь незаметной, что только хитрый цыганский глаз мог это уловить. Мара не знала, что выражает лицо Сен-Клера, но поняла, что судьба внучки его безусловно волнует. Да и чему тут было удивляться? Такие люди, как Эрл Сен-Клер, не меняют своих решений.
– Разумеется, – ответил он спокойно, – она же Сен-Клер. Конечно, мы желаем для девочки только всего лучшего.
– И я, как и вы, желаю только добра моей… дочери Джейма. И я думаю, несправедливо было бы с моей стороны оставить ее у себя, в то время как у меня совсем нет денег.
– У вас нет сбережений?
– Я погорела на биржевом рынке, мистер Сен-Клер. У меня ничего не осталось. В цирк я теперь вернуться не смогу. И только поэтому я начинаю подумывать о том, чтобы…
– Подумывать? Вы что, еще не приняли решения? – в его голосе звучала издевка.
– Нет. Вначале я должна быть уверена, что ей будет у вас хорошо. Обещаете ли вы, что дадите Викки хорошее образование?
– Разумеется. Она будет учиться в одной из лучших школ страны. А поскольку эта школа расположена в округе Вестчестер, Викки сможет каждый вечер возвращаться домой.
– И вы сделаете Викки своей наследницей?
– Других у меня нет.
– Ну а… вы будете ее любить? Она у меня очень ласковая.
– Я сделаю все, чтобы обеспечить ей счастливое детство.
Мара внезапно испугалась. Правильно ли она поступает? Он так и не пообещал, что будет любить внучку. Но, с другой стороны, ведь у Джейма есть еще и мать… она не сможет остаться равнодушной к такой прелестной девочке. Да и, в конце концов, какую любовь может предложить Викки сама Мара, когда ее сердце пусто?
Эрл Сен-Клер, должно быть, почувствовал ее сомнения.
– Вы сами попросили меня приехать сюда, – напомнил он Маре. – Наверное, в глубине души вы понимаете, что для Виктории будет лучше, если она останется у нас. Я обещаю, что сделаю все, чтобы она выросла счастливой, воспитанной, образованной девушкой. Вы ведь не сможете ничего этого для нее сделать.
«Конечно, нет», – подумала Мара, а вслух сказала:
– Ну что же, кажется, мы все обсудили.
– Нет, еще не все. Вы со своей стороны тоже должны обещать мне кое-что. Я не хочу рвать сердце ребенку и не хочу, чтобы страдала моя жена. Если однажды вы придете и скажете, что передумали и решили забрать Викторию, жену это убьет. Я хочу, чтобы вы подписали бумагу, в которой отказываетесь от вашей дочери. В обмен на это… – его ноздри раздулись, – я положу на ваше имя в банк деньги под проценты, и вы сможете безбедно прожить остаток жизни.
Мара закрыла глаза, чтобы не видеть холодного выражения лица Сен-Клера. Никогда в жизни больше не увидеть Викки? Но это невозможно! Она-то предполагала, что будет часто навещать свою девочку, присылать ей гостинцы… И что подумает сама Викки? Как она отнесется к тому, что мать от нее отказалась? Нет, лучше бы Мара умерла тогда, сорвавшись вниз с каната!..
Умерла? А что, это идея! Умереть – и ни о чем не жалеть, не видеть, как увядает твоя былая слава. Остаться легендой, такой, какая она сейчас, – да, это многое бы решило, это было бы достойным концом…
Мара открыла глаза:
– У меня есть идея получше. А что, если сказать всем, что я умерла после тяжелой травмы?
Сен-Клер удивленно посмотрел на нее:
– Вы так думаете?
– Предположим, меня перевозят в больницу в Бостон, чтобы я была поближе к родственникам мужа, но в дороге я умираю. Меня хоронят где-нибудь… Джейм говорил мне, что вы многое можете…
– А как же ваши друзья? – равнодушно спросил Сен-Клер.
– Я умру и для них. Они погорюют немного, но очень скоро забудут меня.
Он задумался. Маре казалось, что она видит, как в голове его идет сложный мыслительный процесс. Наконец он кивнул, и она поняла, что выиграла. Или проиграла? Но в одном она была уверена: если она умрет, легенда о Принцессе Маре будет жить. Женщина, погибшая на вершине славы… погибшая, поставив рекорд в память о лучшем друге… Она прожила красивую жизнь и умерла красиво… Маре уже мерещились заголовки газетных статей.
Эрл Сен-Клер ушел. Вернулась Кланки, и Мара поведала ей о том, что задумала. С подругой случилась такая истерика, что сестра примчалась и подала ей стакан воды. Когда Кланки наконец успокоилась и смогла говорить, она попыталась разубедить Мару:
– Это невозможно! Ничего не получится!
– Получится, если ты мне поможешь.
– И не подумаю! Я не хочу участвовать в такой чудовищной лжи!
– Если ты мне друг, помоги мне…
– Но как ты собираешься разыграть собственную смерть? – недоумевала Кланки. – Тебя же узнают, и тогда…
– Мистер Сен-Клер уладит все детали. А что касается того, что меня узнают… Разве я теперь хоть капельку похожа на Принцессу Мару?
– Ты не так уж плохо выглядишь, – попыталась утешить ее Кланки.
– Я знаю, что могло быть и хуже. В принципе я и ждала худшего.
– Да нет же, нет, ты хорошо выглядишь… только не так, как я привыкла.
– Я ненавижу свое новое лицо, Кланки, – горечь зазвучала в голосе Мары. Ей вдруг представилось ее беспросветное будущее. – Но я научусь жить с ним. У меня нет другого выбора.
– Для меня ты всегда будешь красавицей, – глаза Кланки наполнились слезами.
– Тогда помоги мне! Для Викки будет гораздо лучше жить с родителями Джейма. Они обязательно полюбят ее, я уверена.
– Ты права, – вздохнула Кланки. – Она даже самого черствого не оставит равнодушным.
– Значит, нужно сделать так, как говорю я. Не хочу, чтобы меня жалели, не хочу, чтобы в моем присутствии понижали голос… Я хочу начать новую жизнь.
– А меня ты возьмешь с собой в эту новую жизнь?
– О Боже, Кланки, конечно! У меня теперь вполне хватит денег для нас двоих. Мы можем купить маленький домик в… где бы тебе хотелось жить? Во Флориде, в Калифорнии, в центральных штатах?
– Я всегда любила Калифорнию, – тихо ответила Кланки.
– Значит, решено. Так и сделаем. Впоследствии я думаю приобрести какую-нибудь профессию…
– Я тоже буду работать, – сказала Кланки и задумалась. – А как же быть с Лобо, Мара? Что он будет без тебя делать? Он в последнее время на себя не похож. Наверное, винит себя, что не успел тебя поймать.
Маре стало стыдно, что она совсем забыла о Лобо.
– Мы возьмем его с собой! – решила она вдруг. – А почему бы и нет? Он может быть моим братом, а ты – моей сестрой.
Кланки внезапно расхохоталась:
– Хорошенькая получится компания! Великан, Принцесса и…
– Ее лучшая подруга! – закончила Мара.
Глаза Кланки вновь наполнились слезами:
– Я буду заботиться о тебе, Мара. Обещаю!
– Тогда давай строить планы! Позови сюда Лобо… думаю, медсестру можно уломать. А когда мы все решим, тотчас начнем готовиться к новой жизни. И первое, что я хочу в ней сделать…
– Что же?
– Я хочу научиться читать и писать.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
