Текст книги "Мара"

Автор книги: Руфь Уолкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Не исключено, что кто-нибудь из моих предков по женской линии сходил с ума по цыгану. Я – продукт девяти поколений английского дворянства. Но никто в цирке не поверит в то, что я английский лорд, так же как и в то, что ты цыганская принцесса. Но в этом-то вся и прелесть! Объяснения насчет того, что ты не настоящая цыганская принцесса, пойдут на пользу твоей популярности, когда ты станешь звездой. Ты будешь говорить, что все было выдумано журналистами, а на самом деле ты из знатной итальянской семьи. Это привлечет к тебе огромное внимание, как, например, скандал прославил Фэтти Арбакл.

– Кто это? – спросила Мара и была обижена его неудержимым смехом.

Джоко вытер слезы, выступившие на глазах, и сказал:

– Прости. Но только не вздумай меняться со временем! Кто еще сможет меня так рассмешить? Ну, нам пора возвращаться. Мистер Сэм будет малость удивлен.

Не понимая, чем именно будет удивлен мистер Сэм, Мара, однако, была слишком раздражена, чтобы опять что-то спрашивать. Одну вещь она тем не менее усвоила очень прочно: быть гаджооказалось намного труднее, чем она думала. Иногда они словно разговаривали на каком-то другом языке, который она никак не могла воспринять. Одни и те же слова имели совершенно разный смысл. Может, эти люди и думают по-разному? Правила поведения менялись в зависимости от того, с кем Мара общалась. Как же ей научиться наконец понимать их?

– Поскольку ты вечно не знаешь, который час, я решил преподнести тебе скромный подарок, – произнес Джоко интригующим тоном и положил перед ней бархатную коробочку. Мара осторожно открыла ее, будто боясь, что оттуда что-нибудь выпрыгнет. Когда же она увидела внутри золотые часики, она издала возглас восторга.

– Но я не умею определять время!

– Я научу тебя. Мог ли я представить, когда учил латинские глаголы, что мне придется объяснять цыганской девушке, как определять время? Сколько тебе лет, Мара? Но я хочу услышать на этот раз правду.

– Семнадцать… ну, мне будет семнадцать.

– Шестнадцать, значит… Я думал, больше. Если кто-нибудь спросит, намекни, что тебе уже далеко за восемнадцать. Тебе же нетрудно это сделать?

Мара вспылила:

– Джоко, ты очень хороший друг, очень много для меня делаешь, но мне не нравится, когда надо мной смеются!

– Я снова прошу прощения. Это одно из моих дурных качеств: унижать людей перед тем, как они могут унизить меня. Я обещаю тебе больше не делать этого. По рукам?

– По рукам, – произнесла Мара, хотя понятия не имела, что означают эти слова.

– Итак, мы снова друзья. – Он посмотрел на свои часы. – Нам действительно пора. Когда будешь выходить, не оглядывайся. Это плохая примета.

Хотя его предостережение не имело для нее никакого смысла, она все же решила последовать совету Джоко. Мара убрала часы в сумочку, восхищенная камешками, обрамлявшими циферблат. Конечно, это были не настоящие бриллианты, но для нее это не имело никакого значения.

– Я навсегда сохраню эти часы, – сказала она Джоко.

– Ну, это не последний подарок, который ты получаешь от мужчины, – ответил Джоко, и в его голосе ей послышалась грусть.

Мара чмокнула его в щечку.

– Но этот будет моим самым любимым!

Через три дня Мара рассказала Кланки о своем контракте. Хотя другие девушки не могли их слышать, Мара испытывала чувство беспокойства. Но в конце концов, об этом ведь все равно все узнают, когда они приедут в Сент-Луис и она выступит с сольным номером. К тому же ей очень хотелось, чтобы первой об этом узнала Кланки.

Кланки радостно захлопала в ладоши и расцеловала Мару.

– Я догадывалась об этом, – сказала она. – Я видела, как вы с Джоко шли к Голубому фургону, и поняла, что мистер Сэм предложил тебе сольный номер. Я ждала, когда ты мне об этом скажешь, но сегодня решила сама спросить. Но тут этот случай с Лео Муэллером – и у меня все вылетело из головы!

– А что с ним случилось? – резко спросила Мара.

– Ты разве не слышала? Об этом весь цирк говорит. Еще говорят, что мистера Сэма хватил удар – ведь Лео ведущий артист.

– Что с Лео? – перебила ее Мара.

– Его взяли полицейские во время обеда в одном из городских ресторанов. Кто-то позвонил в полицию и настучал на него. У него в карманах обнаружили гашиш. Я слышала, что трем полицейским пришлось звать подмогу, чтобы надеть на него наручники. Он кричал, что кто-то из наших заложил его. Никто в это, конечно, не верит, за исключением Даниэль Дюбуа. Безусловно, никто Лео не любил, но чтобы донести на него?

«Джоко мог», – подумала Мара. Джоко, у которого был на него зуб и который мыслил как цыган. Не потому ли он был так спокоен, когда она рассказала об угрозах Лео?

Она помотала головой, отгоняя подозрения. Джоко не мог так поступить. Нет, это дело не Джоко и не ее. Надо выбросить все это из головы.

Мара начала наносить грим. Взглянув на себя в зеркало, она обнаружила, что улыбается. Она почувствовала себя свободной от страха – впервые с тех пор, как познакомилась с Лео.

14

Незадолго до дебюта Мары в Сент-Луисе Джоко дал ей медный браслет и сказал, чтобы она надела его на левое запястье и выступала с ним.

– Пусть публика думает, что он скрывает шрам от веревки. Трюк заключается в том, чтобы зрители поняли, как сложно дается тебе кажущаяся легкость.

– Но он будет натирать, – возразила Мара.

– Когда я падаю на задницу, мне тоже больно. Ты видела, сколько раз канатоходцы срываются с каната, чтобы, стиснув зубы, снова и снова взбираться на него? Все это и зовется цирком! Как публика узнает, что номер чрезвычайно сложен, если ты будешь исполнять его с легкостью? Я получаю побои при каждом своем выходе на арену. Печально! Маленького клоуна колошматят здоровенные детины. Но я все равно продолжаю выходить на арену. Это – цирк. Если ты убедишь публику, что бланши причиняют тебе боль и ты страдаешь, она простит тебе то, что у других гимнасток номера сложнее, моя дорогая.

Слова Джоко заставили Мару задуматься. Мару не надо было убеждать, что она во многом уступает другим гимнасткам. Но, может быть, она все-таки способна показать публике кое-что стоящее?

На следующее утро в столовой Мара попросила у Куки, толстого циркового повара, кусочек сырой печенки. На его лице не отразилось ни капельки удивления, и Мара подумала, что после стольких лет, проведенных в цирке, он уже ничему не удивляется.

Она переоделась в белый атласный костюм для выступления, загримировалась и, убедившись, что никто не обращает на нее внимания, осторожно достала кусочек печенки и засунула его под браслет.

– Ты потрясающе выглядишь! – восхищенно приветствовала ее Кланки. – Старушка Мэй вложила все свое умение в твой костюм.

Мара выглядела в нем повзрослевшей. Когда она в первый раз примеряла его, то была поражена своим сходством с той самой первой гимнасткой, которая вселила в ее душу мечту о цирке. Еще секунда – и из ее глаз брызнули слезы, Маре даже пришлось отвернуться от костюмерши, чтобы та не поняла их превратно.

– Спасибо тебе за все, Кланки, – произнесла Мара. Эти слова она выговорила как-то нескладно – она ведь не привыкла кого-то благодарить. – Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь – только скажи…

– У меня есть все, – весело ответила Кланки. – Мы с Джонни встречаемся сегодня после вечернего представления. Он хочет что-то сказать мне. Говорит, что очень важное. – Она неожиданно обняла Мару и прошептала ей на ухо: – Я думаю, он подарит мне кольцо. Господи, как же я счастлива, Мара!

Мара с сомнением посмотрела на нее. Может, Джонни хочет взять Кланки с собой в цирк Лэски? Может, Джоко ошибался насчет Джонни? В конце концов, это не ее дело, она лишь надеется, что сегодня Кланки действительно получит кольцо.

Стоя за кулисами в ожидании своего выхода, Мара рассматривала публику. Несмотря на то что сегодня обещали дождь, зал был заполнен до отказа.

Сквозь звуки музыки пробивался людской гул. Маре показалось, что сегодня было шумнее обычного. На дешевых местах возникла небольшая потасовка, и несколько «мальчиков мистера Сэма», которые следили за порядком во время представлений, быстро утихомирили разбушевавшихся зрителей.

Аплодисменты, которыми было встречено появление на арене кордебалета, быстро увяли, и восторг Мары сменился беспокойством.

Джоко в смешном костюме прошелся по арене, несколько раз кувыркнулся, затем отвесил низкий поклон и бросил шляпу к ногам Мары. Интересно, этим он желал ей удачи или предупреждал, что публика настроена неблагожелательно?

Одно только утешало Мару: раз сегодня собралась деревенщина, никто из важных персон или из прессы присутствовать не будет.

Но и тут она ошиблась. Она уже ожидала сигнала оркестра к своему выходу, как вдруг один из клоунов подошел к ней и сказал:

– Врежь им как следует, принцесса.

Голос был очень знакомым. Она пригляделась и узнала Вуди Штерна, журналиста, с которым разговаривала в ресторане. На лицо его был наложен черный грим с белыми обводками вокруг глаз. По такому гриму различали «гостевых клоунов». Это было необходимо для того, чтобы с ними обходились на арене помягче и не слишком их дубасили.

Однако Джоко рассказывал, что не все клоуны выполняли это правило. Был один печальный случай, когда толстого губернатора Индианы, участвовавшего в представлении, избили так, что у бедняги потемнело в глазах. После этого он всем рассказывал, что уж и не чаял выбраться живым с арены.

Мара разволновалась. Что, если она провалит сегодня свое выступление? Какую статью напишет о ней Штерн?

Наконец Конрад Баркер объявил ее номер, и Мара выбежала на левую арену вместе с пятью братьями-акробатами. На центральной арене работала наездница Даниэль Дюбуа.

Пока Мара поднималась по канату под купол, она жутко волновалась, что провалит свой номер. Сделав несколько акробатических трюков, Мара посмотрела вниз и поймала взгляд мистера Сэма, который стоял рядом с кулисами. По выражению его лица было видно, что он недоволен.

Мара собрала все свои силы, решив показать, на что она способна.

На основной арене Даниэль Дюбуа вытворяла чудеса на великолепном арабском скакуне, и внимание всех зрителей было приковано к ней. Мара пыталась восторженно улыбаться, как учил ее Джоко, но и это не срабатывало. В какой-то момент Мара впала в панику: она не сможет привлечь внимание зрителей!

И вот Конрад объявил серию ее бланшей, назвав их смертельным трюком.

Мара зацепилась одной рукой за ремешок на трапеции и начала вращение, пронзаемая болью во всем теле. Зрелище было потрясающе захватывающим, но публика, внимательно наблюдая, никак не реагировала. В отчаянии Мара увеличила скорость вращения, хотя плечо болело так, что, казалось, сустав сейчас не выдержит.

И вдруг чей-то голос в тишине стал считать: девять… десять… одиннадцать…

К нему присоединился еще один: двенадцать… тринадцать… четырнадцать…

И вот уже несколько голосов помогают Маре. Она еще увеличила скорость, и одной рукой незаметно распустила в полете волосы. Когда взметнулось это рыжее пламя, она услышала вздох восторга снизу и поняла, что наконец-то завладела вниманием зрителей.

Толпа продолжала счет: семнадцать… восемнадцать… двадцать… Мара успокоилась, упоенная этим успехом, и уже не думала о том, что будет после выступления. На двадцать пятом бланше она решила остановиться, почувствовав, что кусок печенки уже протерся и браслет нестерпимо больно вжался ей в запястье. Она видела, как кровь струится с ее руки, но, сжав зубы, сделала еще один бланш, зная, что теперь ее двадцать минут уж точно истекли.

Улыбаясь и посылая воздушные поцелуи зрителям, она спустилась на арену. Публика ревела, приветствуя мужественную гимнастку, которая, несмотря на боль и кровь, продолжала свое выступление. Обессиленная, но необычайно счастливая, Мара убежала за кулисы, где тут же наткнулась на мистера Сэма.

– Посмотри на время! Ты работала больше двадцати минут, – сказал он, но Маре почудилось, что его голос звучит мягче обычного. – Сходи к доктору Макколлу, чтобы он обработал тебе руку.

По дороге в раздевалку Мара вытащила из-под браслета остатки печенки и выбросила в мусорную корзину. «Конечно, не каждый раз, – подумала она, – но по особым случаям…»

Джоко ждал ее на выходе.

– Трюк, да? Ну что ж, сработало… Но такие штуки не всегда проходят.

– Как ты… Что ты имеешь в виду?

– Куки – мой старый друг, так что не волнуйся, но впредь будь осторожнее.

– О'кей, – успокоилась она.

– Как насчет того, чтобы сходить перекусить? Я знаю здесь неподалеку прелестный ресторанчик…

На следующий день статья Вуди Штерна была опубликована в «Сент-Луис геральд». Кланки купила для Мары экземпляр, но Мара сказала, что уже читала. Разве она могла признаться, что не умеет читать? Из восторженных слов Кланки Мара поняла, что статья хвалебная, но только вечером Джоко достал газету из кармана пиджака и прочел ей статью полностью.

– «Вчера, во время представления в Брадфорд-цирке родилась звезда. Ее зовут Мара, она настоящая принцесса, дочь человека, известного как король цыган. Эта маленькая рыжеволосая стройная девушка с фигурой кинозвезды покорила публику, выступая с израненной рукой…»

Когда Джоко закончил читать, Мара с недоверием спросила:

– Там действительно так написано?

– Конечно. Эта статья сделает тебя звездой еще до того, как ты достигнешь совершеннолетия.

Мара просияла, но улыбка на ее лице продержалась недолго.

– Никто из кордебалета ничего не сказал мне после выступления. А мистер Сэм даже сделал выговор за то, что я проработала дольше положенного. Я, конечно, думаю, что неплохо выступила, но…

– Неплохо?! – не веря своим ушам, вскричал Джоко. – Ты даже не представляешь, что спасла своим выступлением все представление! Ты разве не видела, как была настроена толпа? Вчера в городе произошел конфликт между профсоюзами и работодателями. И это настроение было привнесено в цирк. И потасовку хотели устроить именно здесь. Они считали, что цирк – самое подходящее для этого место. – Он на минуту замолчал. – К счастью, твое выступление разрядило обстановку, ты привлекла внимание. А статья Вуди была перепечатана еще в нескольких газетах. Сейчас надо ловить момент. И это уже работа Джима Бориса. Он у нас отвечает за паблисити. Ему, правда, надо дать хорошего пинка, чтобы он начал двигаться, но это предоставь сделать мне. Я задам ему такую взбучку, что надолго запомнит.

Джоко поспешил на арену, а Мара подумала о том, что у нее немного друзей, но те, которые есть, действительно настоящие, и тут же испытала неловкость. Что она-то сделала для Джоко и Кланки?

Для Кланки, например? Вчера за завтраком глаза девушки были красными, будто от слез, а на пальцах ее Мара не увидела никакого кольца. Как прошла ее встреча с Джонни? Он сказал ей, наконец, что уходит из цирка?

Мара поймала Кланки после дневного представления.

– С тобой все в порядке?

– Да, конечно. У меня немного болит голова, а так все в порядке.

– Джонни обидел тебя? – осторожно спросила Мара.

– Как сказать? Он просто не сделал мне предложения. Он, оказывается, решил жениться на одной из Клински, у них, видишь ли, общий номер! Папа был прав. Он действительно ублюдок!

– Хочешь я поговорю с ним? – предложила Мара. – Я могу сделать так, что он навсегда забудет о существовании женского пола!

Мара не шутила. Хотя она еще никому никогда не угрожала, но постоять за себя и за друзей была готова. Она страшно удивилась, когда Кланки рассмеялась в ответ. И еще больше поразилась, когда Кланки, перестав смеяться, крепко обняла ее и сказала, что Мара – лучшая подруга на свете, а потом разрыдалась у нее на груди.

Мара не знала, что делать. Затем, поколебавшись, обняла Кланки покрепче и дала ей вволю выплакаться.

Следующие две недели Мара продолжала отрабатывать свой номер. И делала она это даже не для публики, а для себя. Была и еще одна причина: ей хотелось завоевать признание других артистов. Да, она привлекла внимание зрителей, но никто из всей труппы не похвалил ее.

Многое из того, о чем Мара мечтала, сбылось. Она не знала, что там такое Джоко сказал Джиму Борису, дал ли он ему хорошего пинка, но неожиданно ей стало поступать множество предложений об интервью, ее стали приглашать на радио, в «Биллборде» появилась заметка, где о ней говорилось как о восходящей звезде.

Все это было очень приятно, и она гордилась своим успехом. Многие журналисты перепечатали статью Вуди, в которой упоминалось о ее цыганском происхождении.

Никто в цирке, конечно же, не поверил в эту историю. Даже Кланки, поздравив Мару с успехом, сказала:

– Может, тебе перекрасить волосы в черный цвет? Ты ведь знаешь, все цыганки черные.

Только одно мешало Маре впасть в эйфорию: она до сих пор ни разу не получила центральную арену для выступления и никто не предложил ей отдельную комнату. Не то чтобы она на это рассчитывала – такие условия предоставлялись только известным артистам, – но уж очень ей этого хотелось! Зато благодаря контракту, руку к которому приложил Джоко, она получила столько денег, сколько ей никогда и не снилось. Мара даже подумывала над тем, не открыть ли ей счет в банке. И все же она банкам не доверяла. Как это так? Взять и положить деньги неизвестно куда? Поэтому она решила хранить их у мистера Сэма. Ему она тоже не очень-то доверяла, несмотря на его репутацию честнейшего человека, но он все же был надежнее, чем какой-нибудь банкир в Чикаго или Нью-Йорке. Кроме того, она же не могла подписать чек, а как тогда получать деньги?

Незадолго до окончания сезона в журнале, посвященном цирку, вышла статья, в которой Мара сравнивалась с Лилиан Лейцель. Не успела Мара об этом узнать, как посыльный принес ей конверт с приглашением от мэра Колумбуса посетить его элитарный клуб.

– Ну ты даешь, принцесса! – прокомментировал это Джоко, гордый как отец за дочь. – Выжми максимум из этой ситуации. Значит, так! Надень темно-синее платье, которое ты купила на прошлой неделе. Оно подчеркивает прекрасные формы твоего тела. Может, этот наряд и не совсем соответствует их аристократическому вкусу, но ты должна приковать внимание всех, кто там будет находиться. – Он оценивающе посмотрел на нее: – Еще извинись и, сославшись на жару, сними шляпу, чтобы все видели твои роскошные волосы. И будь загадочна и молчалива, как Пола Негри.

– Кто это такая? – подозрительно спросила Мара.

– Это кинозвезда, женщина-вамп. И, ради Бога, не спрашивай меня, что такое вамп!

Мара одевалась на обед к мэру с помощью Кланки. Она очень ценила советы подруги по поводу того, как лучше одеться и накраситься. Кланки застегнула на Маре платье и принялась за ее прическу.

– Вот теперь ты действительно выглядишь как принцесса, – сказала Кланки, когда умопомрачительная прическа была готова.

Мара улыбнулась, но как-то отрешенно – в голове у нее проносились последние наставления Джоко:

– Держи рот на замке. Говоришь ты ужасно, хотя уже и лучше многих в цирке. Впитывай все как губка. Сегодня ты, возможно, нахватаешься новых словечек. Если вдруг тебе надо будет что-то прочитать, например меню, можешь сослаться на плохое зрение и сказать, что очки оставила дома.

Мара не ставила под сомнение советы Джоко. Слишком часто она убеждалась в его мудрости. И потом, они с Джоко очень хорошо понимали друг друга. Может, потому, что оба были изгоями? Да и как она могла не прислушиваться к советам Джоко? Ведь он был настоящий артист! Его постоянно приглашали другие цирки, зрители всегда встречали его появление оглушительными аплодисментами, даже артисты хохотали над его бесконечными шутками.

Хотя их связывала дружба, Мара все равно не переставала удивляться тому, как охотно он делится с ней своей славой. Она-то знала, что в глубине души Джоко был необычайно тщеславен. Но все две недели их гастролей он брал Мару на все свои интервью. Правда, Джоко уверял ее, что они рядом прекрасно смотрятся: он маленький и живой, она тихая и женственная, но оба из богатых, знатных семей, – и это подогревает интерес репортеров. И все же в глубине души она знала, что дело не в этом, и была Джоко очень благодарна. Она ведь так мечтала стать звездой первой величины!

Ей понадобилось два года, чтобы достичь вершины. И теперь, когда она думала, что добилась всего, о чем мечтала, Мара встретила Джейма Сен-Клера.

15

Джейм с пеленок знал, что такое быть сыном богатого и деспотичного отца. Обычно мальчика ни на секунду не оставляли одного, даже в стенах отцовского особняка в Вестчестере, а уж тем более не отпускали без присмотра за ворота. Но в тот день родители Джейма уехали в Бостон, и слуги сочли, что можно ослабить бдительность.

Вместо того чтобы следить за юным Сен-Клером, как им было наказано, они решили воспользоваться редкой возможностью продегустировать напитки из хозяйского погреба и устроить по этому поводу пирушку. Пока они упивались вином и свободой, пятилетний Джейм не спеша вышел за ворота, которые почему-то забыли запереть, и отправился ознакомиться с окрестностями.

Его нашли лишь поздно вечером. Он играл в мяч с ватагой ребятишек на школьном дворе в миле от дома. Дети жутко струхнули, когда увидели отца Джейма, а с ним шерифа и трех его помощников.

Эрл Сен-Клер даже не прикрикнул на сына, но зато в тот же день уволил всех слуг, несмотря на то что они работали в доме Сен-Клеров уже много лет. Среди них были те, кого Джейм особенно любил и кто тоже обожал этого пятилетнего ангелочка. Разлука с дорогими сердцу людьми стала для мальчика гораздо более тяжелым наказанием, нежели любая самая жестокая порка.

Джейм на всю жизнь запомнил урок, который ему в тот день преподал отец. Это, правда, никак не отразилось на его от природы пылком нраве, но зато с тех пор Джейм твердо усвоил правило: за все свои выходки и проказы нужно нести ответственность самому и не впутывать в это дело никого другого.

Он научился также быть чуточку похитрее. Поскольку слугам было велено ни на мгновение не оставлять его без присмотра – за исключением, разумеется, времени, когда он мылся, – юный Джейм приспособился их обманывать, вылезая в сад через окно в ванной.

В годы учебы, проведенные Джеймом в Шото и Гарварде, он сделался там всеобщим любимцем. Будучи сыном очень богатого человека, он обладал недюжинным умом и вдобавок – многие говорили, что это даже несправедливо, – всеми теми внешними данными, которые среди людей его поколения считались привлекательными: густые курчавые волосы цвета зрелой пшеницы, синие глаза, сводившие с ума женщин, классические черты лица – правильной формы нос, раздвоенный подбородок, ровные белые зубы, которые нельзя заказать ни у одного, даже самого дорогого протезиста…

Добавим к этому высокий рост, мускулистое тело, прекрасно смотревшееся как на балах, так и на теннисных кортах, обаятельную улыбку, открытое лицо, лучистые глаза – и перед нами предстанет портрет молодого Джейма Сен-Клера, прозванного товарищами «сердцеедом».

Нельзя сказать, чтобы Джейм бегал за каждой юбкой. Но, с другой стороны, не мог же он отказываться от того, что так легко ему доставалось? В конце концов, ему нравились девушки, нравились их серебристые голоса и шелковистые тела, нравилось проводить с ними время, нравилось заниматься с ними любовью. И репутация пылкого обожателя женщин прочно укрепилась за Джеймом. Но мало кто знал, что хотя Джейм и успел переспать уже с кучей девчонок, за всю свою жизнь он еще ни разу не был по-настоящему влюблен. В любовь молодой Сен-Клер, впрочем, и не верил, считая, что ему эта напасть вообще не грозит.

Ну что еще можно было сказать о нем? Он был жизнерадостен, вполне доволен судьбой и о будущем задумывался редко. Казалось, оно предначертано ему с самого рождения. Когда он закончит Гарвард и станет адвокатом, отец возьмет его работать к себе в юридическую контору в Бостоне. Со временем Джейм женится на симпатичной, милой девушке из хорошей семьи, подарит отцу внуков – желательно мальчиков – и будет по возможности счастлив.

Ясно, что у Джейма было полно завистников. Ведь не так много на свете людей, которые могут похвастаться богатым наследством, блестящим происхождением, прекрасной внешностью и огромным количеством друзей. Главным завистником Джейма стал Мартин Ремингтон, сын члена Верховного суда. Они знали друг друга с детства, поскольку поместья их родителей располагались рядом, но никогда не дружили, несмотря на то что Мартин был старше Джейма всего лишь на год. Когда Джейм – по желанию отца – примкнул в Гарварде к тому же клубу, что и Мартин, молодой Ремингтон сделал все от него зависящее, чтобы изрядно подпортить Джейму первое появление в клубе. Мартин надеялся, что юный Сен-Клер разрыдается как дитя, встретив такой прием, но Джейм держался молодцом, принялся весело шутить и этим моментально завоевал всеобщее расположение.

Пройдя курс наук, Ремингтон остался в университете, чтобы сдать экзамен на степень бакалавра. Встречаясь с Джеймом в университетском дворе или библиотеке, он не упускал случая больно уколоть Джейма, задеть за живое. Причем делал это всегда с таким невозмутимым видом, словно и в мыслях ничего обидного не держал.

Одним из главных недостатков Джейма было то, что он обожал спорить по любому поводу. И каждый раз дело заканчивалось тем, что он заключал с кем-нибудь пари, но, надо отдать ему должное, обычно его выигрывал. Наиболее скандальной историей стал случай, когда Джейм залез ночью по увитой плющом университетской стене, и утром все увидели его на крыше в обнимку с двумя гипсовыми фигурами – мужской и женской. Таким образом молодому Сен-Клеру удалось выиграть очередное пари. После этого он, правда, буквально чудом не вылетел из университета.

В описываемое же нами время Джейм наслаждался последним годом учебы. В июле ему предстояла торжественная церемония окончания Гарварда, которая и стала поводом для пирушки, затеянной им вместе с друзьями в одном пивбаре. Джейм уже изрядно перебрал, но сегодня он мог себе это позволить, поскольку отец остался доволен его оценками. Он похвалил сына: правда, довольно сдержанно, но все же похвалил.

«Что ж, неплохие результаты, – сказал старший Сен-Клер. – Только смотри, не испорть всю картину к экзаменам».

В устах этого сдержанного, жесткого человека подобная похвала звучала как наивысший комплимент. Над этим и размышлял Джейм, потягивая в компании друзей крепкое темное пиво, как вдруг к их столику подвалил Мартин.

– Говорят, ты снова получил благодарность от декана? – со злобной завистью в голосе проговорил Мартин.

Джейм, одолевший к тому времени уже четыре кружки пива, криво усмехнулся:

– Проваливай!

Остальные расхохотались.

– Да-а-а, Мартин, – сказал один из парней, – трудно тебе будет угнаться…

Мартин вспыхнул.

– Ну, не всем же быть зубрилами, – процедил он сквозь зубы.

Кто-то мяукнул, и последовал новый взрыв хохота. Все отлично знали, что уж кто-кто, а Джейм-то почти не сидит за учебниками.

– Как ты собираешься это отметить? – спросил Мартин, не обращая внимания на смех парней. – В постели с очередной девицей из Радклиффа?

Шутить на эту тему Джейм был не расположен. Он встречался со многими девчонками и, если они соглашались, ложился с ними в постель, но обсуждать это не любил.

– Быть может, на этот раз я поищу подружку где-нибудь в другом месте, – только и ответил он.

– В каком, интересно? Может, у. тебя есть на примете какая-нибудь кинозвезда? – Мартин вдруг заметил висевшую над стойкой бара цирковую афишу и показал на нее пальцем: – Или еще что-нибудь более экзотическое, вроде вон той красотки-гимнастки по имени Принцесса Мара? Говорят, один артист чуть не покончил жизнь самоубийством, когда она его отвергла. Я прочел об этом в одной газете, в разделе светских сплетен…

– Ах вот что ты читаешь в последнее время! – устало проговорил Джейм. – Неудивительно, что у тебя не клеится с учебой.

– Так ты уходишь от разговора? – Глаза Мартина злорадно сверкнули. – Это значит, что ты сдаешься? Ты неспособен покорить эту циркачку?

– Да зачем она ему? – вмешался Оззи Герман, сосед по комнате и приятель Джейма. – Может, она не в его вкусе?

– Ну, нашего донжуана, сердцееда и прочая это не должно смущать. Так как, Джейм? А то я тут слышал, что тебе некого будет пригласить на танцы…

Джейм ясно видел злобу в глазах Мартина, но сам-то не очень на него злился, зная, отчего Мартин бесится. Удивительно, но почему-то именно Мартина девушки не любили. Хотя он был достаточно смазливым, женщины, видимо, чувствовали, что в глубине души он их презирает. Но какова бы ни была причина, по которой женщины его отвергали, самым неприятным для Мартина было то, что все знали о его поражениях. Он мог рассчитывать лишь на благосклонность официанток или продавщиц из универмага, готовых на все ради парней из Лиги Плюща…

– Что ты мелешь? – спокойно сказал Оззи. – Всем известно, что Джейму ничего не стоит вскружить голову любой девчонке.

– Вот именно, – добавил Томми Лидер. – И вообще – заткнись. Спишь со своей официанткой из «Стив Паласа» – ну и спи. Кстати, хороша она в постели?

Мартин сделал вид, что не слышит его, и гнул свое:

– Ну так как, Джейм? Принимаешь мой вызов? Спорим, что не приведешь ее танцевать к нам на весенний вечер? Слабо, а?

И Джейм, покончивший уже с пятой кружкой пива, упрямо качнул головой:

– Приведу!

В тот вечер он вернулся к себе очень поздно и тут же вспомнил о пари, заключенном с Мартином. Прежде всего, решил он, нужно добыть всю возможную информацию об этой Принцессе Маре. Если верить афише, она и впрямь хороша собой. А раз мужчины готовы покончить из-за нее жизнь самоубийством, значит, эта красотка наверняка своенравна, а возможно, даже и капризна. Но какая она все-таки?

К счастью, Джейм знал, где можно получить всю исчерпывающую информацию. Один из его однокашников по Шото работал по окончании Принстона в газете – продолжал семейную традицию. Хотя стояла уже глубокая ночь, Джейм решил не откладывая ему позвонить и, сняв трубку, дал телефонистке номер своего приятеля в Бостоне.

– Рад слышать тебя, сукин ты сын, – сказал сонный Тод прежде, чем Джеймс успел извиниться за столь поздний звонок. Тод был на два года старше Джейма, но они были очень дружны, и – хотя редко виделись – знали, что всегда могут положиться друг на друга.

– Не окажешь ли ты мне одну услугу? – спросил Джейм.

– Какую именно?

– Я тут поспорил с Мартином Ремингтоном…

– О Боже, опять? Неужели тебе еще не надоело? И какого черта он к тебе прилип, этот стервец? – перебил его Тод.

– Ты хочешь меня выслушать или нет?

– Да, хочу.

– Я поспорил с ним, что приду на весенние танцы с девушкой. То есть с одной определенной девушкой…

– Так в чем же проблема? Или ты разучился обхаживать женщин? А, малыш?