Текст книги "Чужие браки"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Она вспоминала вечеринку по случаю выборов, когда Майклу пришлось сопровождать в больницу Дарси Клегга после сердечного приступа, а она сидела вот так же за столом в кухне Дженис, собираясь с силами, чтобы уехать домой одной. Почему это возвращается к ней вновь и вновь? Майкл и Ханна, грязь и трава на каблуках ее туфель, собственный шок и отчаяние. Теперь, по сравнению с тем, что произошло сегодня вечером, все это ровным счетом ничего не значило.
– Хоть бы только все было хорошо с Уильямом, – шептала она. – Мы все изменимся, мы все станем другими после того, что открылось нам сегодня.
Марсель молитвенно сложила холодные ладони, благодаря Бога за то, что с ее собственными детьми ничего не случилось. А еще она думала о Майкле, как уже давно этого не делала – думала о том, что он врач, и что, когда кто-нибудь попадает в беду, он может не просто охать и ахать вместе с остальными, а действительно оказать помощь. И на смену пустоте, поселившейся внутри в последнее время пришло вдруг новое, абсолютно незнакомое чувство – восхищение мужем.
Вики села напротив Марсель и положила руку на ее сложенные на груди ладони.
– Что мы можем сделать? – спросила ее Марсель.
– Я думаю, только молиться.
Они так и просидели остаток ночи в тишине, прислушиваясь к доносящимся извне звукам наступавшего утра.
С рассветом вернулся Майкл. По его лицу они сразу поняли, что хороших новостей он не привез. Марсель встала и подошла к мужу, чувствуя себя неловко и не зная, как обращаться с ним после той ужасной ночи, которую он провел в больнице.
Безо всяких предисловий Майкл сказал:
– Внутреннее кровоизлияние. Сгусток крови под костями черепа. Нужна операция, чтобы удалить его. Если его состояние не ухудшится, операцию назначат на завтра.
– Он очень плох? – спросила Вики.
– Его шансы – пятьдесят на пятьдесят.
В комнате воцарилась тяжелая, давящая тишина. Никто не смел пошевелиться. Майкл присел к столу, закрыл глаза и стал потирать пальцами переносицу.
– Бедный маленький Уильям, – прошептала Вики.
– А как Эндрю и Дженис?
– Остались ждать в приемном покое. Красные больничные стулья, кофе в пластиковых стаканчиках – сколько раз я видел, как родители сидят и ждут, с надеждой поднимают голову и смотрят тебе в глаза, когда ты появляешься на пороге, как будто ты – сам Господь Бог, а не какой-нибудь заштатный хирург… – его голос задрожал.
Марсель закончила за него:
– Но все равно ты делаешь все, что только можешь.
– Было так ужасно смотреть, как они сидят там, – произнес Майкл, не отнимая ладоней от лица.
Марсель обошла стол и встала за стулом мужа. Он протянул руки и взял ее за запястье.
– Мне надо идти домой, к Гордону, – сказала Вики.
Майкл отпустил руки Марсель, они отпрянули друг от друга, как будто испуганные вмешательством Вики, о присутствии которой успели уже забыть, но эта минута забытья еще долго казалась им обоим тоненьким лучиком бледного света надежды.
Майкл проводил Вики домой по тропинке, по которой, казалось, уже много дней назад, ушел от них Гордон с детьми. Когда он вернулся, Марсель уже лежала в постели. Майкл быстро разделся, беспорядочно раскидав одежду, и скользнул под одеяло. Дейзи лежала между родителями, ровно и глубоко дыша. Оба повернулись к дочери, наблюдая за чертами любимого личика и сознавая, какой хрупкой, ранимой была их дочурка, как нуждалась она в их защите. И тут же защемило сердце, когда они представили себе малыша Эндрю и Дженис, неподвижно лежащего на больничной койке.
Было уже совсем светло.
Уильяма Фроста оперировали на следующее утро. Ближе к вечеру приехала Дженис и сообщила, что состояние мальчика стабильное, хотя он все еще не пришел в сознание. Под глазами Дженис были темные круги. Тоби немедленно кинулся к матери и ткнулся лицом в ее грудь. Дженис пыталась приободрить мальчика, все время повторяя, что это был всего-навсего несчастный случай, и Тоби ни в чем не виноват.
Детям накрыли ужин все за тем же столом в саду. По молчаливому соглашению никто не занял то место, где вчера сидел Уильям Фрост, как будто бы он мог неожиданно появиться, материализоваться из воздуха.
Несмотря на разницу в возрасте, дети стали как бы ближе друг другу, их связывали теперь общие тревоги, общее сознание своей причастности к происшедшей трагедии. Они ели молча, галантно передавая друг другу соль и кетчуп, сознательно демонстрируя хорошие манеры, зная, что родители наблюдают за ними.
Дженис прилегла поспать на часок, остальные же действительно наблюдали через окно кухни за рядом детских головок одна меньше другой – от Тоби до Элис. Родители ощущали сегодня, как никогда, бремя ответственности за детей, которое одновременно объединяло и разделяло их, как бы связывая висящими в воздухе нитями, невидимыми глазу. Еще все они сознавали, что сидели позавчера в саду, пили и смеялись в тот момент, когда Уильям уже свалился со скалы, и общее чувство вины тоже заставляло их сплотиться.
Марсель вытирала тарелки – все терла и терла их кухонным полотенцем.
– Когда он придет в сознание, с ним все будет в порядке?
– Я не знаю, – ответил Майкл. – Думаю, что они и сами не знают. Все может быть, это будет ясно только, когда он очнется.
Марсель продолжала возиться с посудой, глядя через окно на сидящих в саду детей.
– Это наша вина?
«Что ж, такой вопрос очень характерен для Марсель, – подумал Майкл. – Она всегда готова были винить во всем себя». Но он думал так без раздражения, просто констатируя факт.
– Ничего уже не исправишь – есть в этом чья-то вина или нет. – Эти слова произнес Гордон.
Вики, кормившая Хелен, подняла глаза. Девочка сидела в детском стульчике, который крепился специальным приспособлением к кухонному столу. Вики обратила внимание на то, что Гордон, которого уже не было в саду, когда ушли старшие дети, отождествляет себя тем не менее с остальными, тоже чувствует себя причастным к трагедии. Вики улыбнулась мужу, в очередной раз сознавая, как сильно она любит его.
– Гордон прав, – сказала она Марсель.
Они услышали шаги у себя над головой – проснулась Дженис. На этот раз не надо было выражать словами того, что они чувствовали – сострадание и дружеское участие.
Дженис опять поехала в больницу ждать вместе с Эндрю новостей о состоянии сына.
Прошло еще два долгих дня и две ночи, отпуск заканчивался, а состояние Уильяма Фроста оставалось неизменным.
Семьи погрузили свои пожитки в машины и отправились в Графтон. Эндрю и Дженис договорились, что будут по очереди приезжать дежурить у постели Уильяма, чтобы, когда мальчик очнется, кто-нибудь из них обязательно был рядом.
Наступил сентябрь. Листья каштанов в Епископском саду начинали понемногу желтеть. Утром по полям вокруг Графтона стелился туман, звон колоколов как бы стоял неподвижно в сыром осеннем воздухе. Улицы Графтона понемногу пустели – поток туристов сокращался, в деловых кругах города после летних отпусков наметилось некоторое оживление.
Все с нетерпением ждали новостей от Фростов. Когда они встречались друг с другом, то обычно тихо сидели парами вокруг стола, как бы под впечатлением всех одновременно происшествий этого года. Уильям все еще был в коме.
Стелла жила с Ниной на Аллее Декана, хотя и готовилась к отъезду за границу. Все переговоры с Джимми были на удивление подчеркнуто официальными, словно они были едва знакомыми людьми.
Сама Нина чувствовала себя неспокойно. Она закончила один заказ и никак не могла найти следующий. Она опять стала совершать долгие прогулки, иногда задавая себе вопрос, не пытается ли она просто таким образом избавиться от мучивших ее вопросов о будущем, на которые никак не могла найти ответа. Компания Стеллы была приятна ей лишь отчасти. Иногда Нине хотелось снова быть одной, как будто это помогло бы ей обрести ясность мыслей.
Однажды мрачным осенним днем, идя через лужайку перед собором, Нина замедлила шаг и стала разглядывать западный фронтон. Теперь уже всю стену освободили от лесов, и статуи высились рядами одна над другой до самых башенок наверху. Нина простояла так довольно долго, восхищаясь работой средневековых каменщиков и успехами современных реставраторов. Затем она повернулась и, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, вошла в собор. Она давно уже не была в соборе, но запах ладана, эхо шагов, приглушенные голоса – все казалось ей таким же знакомым, как звуки и запахи собственного дома. Она прошла в неф и опустилась на одно из деревянных сидений и сидела так, сложив руки на коленях и с благоговением глядя на высокий алтарь.
Она не собиралась оставаться на вечернюю молитву, но, просидев несколько минут, не заметила, что впереди нее занимают места несколько человек. Заиграл орган, и хористки и священники начали занимать свои места. Зазвучало мелодичное сопрано солиста.
И только тогда Нина заметила мужчину, преклонившего колени недалеко от ее места. Он поднялся и сел, вслушиваясь в пение хористов. Это был Гордон Рэнсом. Он был в деловом костюме, на соседнем сидении стоял его дипломат.
Нина сидела, вставала и преклоняла колени вместе с остальными молящимися. Окруженная стенами собора, она чувствовала себя сейчас безмятежно счастливой, как это уже было с ней однажды в самом начале их отношений с Гордоном.
Служба закончилась, и органист заиграл что-то произвольное. Гордон встал со своего места, подошел и сел рядом с Ниной. Только сейчас она поняла, что они давно уже одни в соборе.
– Я видел, как ты вошла, – сказал Гордон. – Ты выглядела грустной.
Гордон не сказал, что рыжие волосы Нины напоминали кровавое пятно вокруг бледного лица, и что ему тут же захотелось подойти к ней.
Нина улыбнулась.
– Нет, мне не было грустно. Просто, наверное, задумалась. Я и не знала, что ты ходишь к вечерне.
– Я был на заседании Совета. – Рука Гордона лежала на дипломате. – А потом понял, что подошло уже время вечерни. Хотел поблагодарить небеса.
– За что?
– А ты не слышала? Уильям Фрост пришел в сознание. Уже несколько дней назад появились признаки улучшения, а сегодня утром он открыл наконец глаза. Дженис была с ним. Он пожелал ей доброго утра и спросил, где Эндрю.
По-прежнему звучал орган. Нина вспомнила рождественскую пьесу и маленького Уильяма с чертами Эндрю и выражением лица Дженис, поющего в хоре. Хорал, запах Рождества, здание капитула – все это напомнило ей тогда собственное детство. И тут же перед мысленным взором Нины встала Вики, державшая белый сверток с ребенком.
Она непроизвольно потянулась к руке Гордона. Тот взял ее холодную кисть и сжал между своими ладонями.
– Как это прекрасно, – сказала Нина. – Просто замечательно. Это значит, что теперь он пойдет на поправку?
– Эндрю не мог со мной долго разговаривать, поэтому я не совсем в курсе дела. Но думаю, теперь его шансы возросли.
Нина кивнула. Ей было легко на сердце, руки Гордона приятно грели кожу ладони.
– Я так рада за них! Это лучшая новость, которую мне сообщили за последнее время!
Нина вспомнила, что Гордон молился. Ей тоже захотелось опуститься на колени и вознести к небесам свою неуклюжую, косноязычную благодарность за Уильяма и за решение собственных проблем, которое пришло к ней вдруг неожиданно, и теперь ей даже странно было подумать о том, что еще недавно они казались ей неразрешимыми.
– Ты идешь куда-нибудь сейчас? – Лицо Гордона было так близко, что Нине видны были отблески неяркого света в его зрачках.
– Нет.
– Думаю, нам стоит зайти куда-нибудь выпить.
Нина подумала о доме, о Стелле, о том странном треугольнике, который являли собой они трое, потом представила себе бар на площади.
– Лучше не выпить, а прогуляться.
– Да. Так пошли?
Они встали, и когда выходили из собора, Гордон взял Нину под руку. Они медленно пошли, глядя прямо перед собой, как будто только что обвенчавшаяся пара.
Гордон выехал из Графтона по дороге, которая вела в сторону Уилтона. Он остановил машину, и они отправились по дорожке, ведущей через поле в лес. Они шли мимо кустов ежевики, тополей и сосен. Гордон отвечал на вопросы Нины по поводу летнего отдыха, Вики, детей, следующей стадии реставрационных работ.
Когда они дошли наконец до ряда древних дубов на вершине небольшого холма, разговор их затух как-то сам собой. Опавшие листья под ногами заглушали звук их шагов, кроны деревьев над головой полны были птичьего гомона. Они молча шли в полумраке леса среди огромных деревьев, вспоминая собор.
Они прошли рощу насквозь и замерли неподвижно, как бы сомневаясь, стоит ли выходить из-под спасительной сени деревьев. Лес шумел за их спиной – птицы, ветер, шелест ветвей. Они смотрели в направлении Уилтон-Манор, хотя сам дом не виден был за холмами.
– Ты виделась с Дарси или Ханной? – спросил Гордон.
– В последнее время нет. Я вообще мало с кем вижусь. Кроме Стеллы, конечно.
– Мне очень жаль, – после паузы произнес Гордон.
– Что я ни с кем не вижусь?
– Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду.
– Да, – согласилась Нина. Она немного постояла, отвернувшись и сожалея о том, что затеяла эту прогулку, хотя Нина не раз проигрывала подобные сцены в своем воображении, теперь она не знала, что сказать, и понимала, что оба они чувствуют себя неловко в обществе друг друга.
– Мне хотелось извиниться перед тобой за то, как я вел себя, но не за то, что случилось. Почему ты не смотришь на меня?
Нина повернулась к Гордону. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Гордон сделал несколько шагов и обнял Нину. Они стояли щека к щеке, прислушиваясь к дыханию друг друга. Губы их так и не коснулись друг друга. Нина смотрела мимо Гордона, куда-то вдаль, туда, где скрывался за холмами Уилтон-Манор.
– Я не могу придумать никакого другого исхода наших отношений, – сказал Гордон. – Но мне очень хотелось бы, чтобы все было по-другому, я думаю об этом вновь и вновь, как будто желания могут что-то изменить.
Слова Гордона не были попыткой оправдаться или извиниться – он просто говорил то, что чувствовал. Нина поняла, что Гордон очень давно хотел поговорить с ней об этом, и чувство неловкости исчезло.
– Мне тоже хотелось бы, чтобы все было по-другому, – мягко сказала она. – Хотя, как ты правильно заметил, от наших желаний ничего не зависит.
Гордон крепче прижал ее к себе, перебирая пальцами распущенные рыжие волосы. Нина закрыла на секунду глаза, потом подняла веки и стала смотреть на висящие низко над горизонтом грязно-серые тучи.
– Как ты живешь? – спросил Гордон.
– Я не знаю. По крайней мере наверняка. Но я начинаю всерьез задумываться о том, что пора покинуть Графтон и перебраться обратно в Лондон. Я живу здесь уже почти год. У меня такое чувство, что этот период моей жизни пора уже заканчивать.
– Так вот что это было – период? С того самого момента, когда ты переехала сюда, и все, что случилось после этого?
– Значит ли это, что ты считаешь, что все что произошло, произошло из-за моего приезда?
Гордон вновь крепко прижал ее к себе.
– Нет. Но ты была как бы катализатором. Думаю, что когда люди женаты подолгу, как мы, когда год за годом рождаются и растут наши дети, а круг друзей остается постоянным, мы позволяем себе считать, что эти вещи неизменны. Проходит время, и пусть мы не способны уже испытывать сильные радости, но и боли мы тоже не чувствуем. Потом случается что-то или появляется кто-то, вроде тебя, и баланс боли и радостей нарушается. Все, что казалось простым и ясным, больше не кажется таким, становится расплывчатым, зыбким, ненадежным.
– Может быть, ты и прав, – сказала Нина. – Может быть. А что же будет дальше?
– Что-то восстановится, а что-то нет. И у каждого появятся свои планы на будущее, свои перспективы.
– И для нас с тобой.
– Да, пожалуй, для нас с тобой даже в большей степени, чем для кого бы то ни было, из-за того, что могло произойти и не произошло.
Нина печально кивнула.
Гордон отпустил Нину и отступил на несколько шагов, поднимая ее волосы и собирая их в узел на затылке. Он почувствовал, что этим жестом как бы возвращает Нину самой себе, отрывая ее от себя.
Они еще несколько минут прислушивались к пению птиц, потом повернули обратно.
– Когда ты собираешься уехать? – спросил Гордон, понимая, что ему вовсе не хочется услышать ответ.
Нина шла быстро, засунув руки в карманы жакета.
– Я не знаю. Как только Стелла уедет в Америку, как только найду, где жить в Лондоне. Думаю, примерно через месяц, – Нина неопределенно повела плечами, и ее равнодушие немного обидело Гордона.
– Нам будет тебя не хватать.
– Разве что чуть-чуть. Зато восстановится утраченное равновесие.
Нина в упор взглянула на Гордона, затем взяла его под руку, и они опять пошли, глядя прямо перед собой, как выходили сегодня из собора.
– Теперь грустным выглядишь ты, – сказала она.
– А ты, похоже, счастлива, – с удивлением заметил Гордон.
– У меня все в порядке, – уверенно сказала Нина.
Она могла бы раскрыть ему свой секрет, но почему-то ей не хотелось этого делать. Нина вот уже несколько дней была уверена в том, что она беременна, а сегодня в соборе ей открылась еще одна простая и великая истина – ничего на свете не хотелось ей так, как иметь ребенка.
Ребенка Барни, нет – ее ребенка.
20
На Стелле было золотое платье и сережки, которые подарила ей Ханна.
Она внимательно изучала свое отражение в небольшом зеркале, висевшем в ее спальне в доме Нины, стараясь взглянуть на свое лицо как бы со стороны. Но черты лица были слишком знакомы и не поддавались попытке смотреть отстраненно. Стелла отступила немного назад, уже в который раз признаваясь себе, что было несколько абсурдно одеваться подобным образом для обеда втроем на кухне.
И загадочная улыбка, заигравшая на губах Стеллы при этой мысли, на секунду действительно преобразила ее лицо.
Стелла повернулась к зеркалу спиной. На кровати лежали почти собранные чемоданы, рядом лежало расписание авиарейсов с вложенным в него билетом до Портленда, штат Орегон. Сегодня был ее последний вечер в Графтоне – завтра Стелла улетала в Штаты к сестре. Она не знала, как долго прогостит там и куда отправится, когда иссякнет гостеприимство сестры. Но эта неуверенность скорее приятно возбуждала Стеллу, чем тревожила.
Нина настояла на том, что необходимо отмстить ее последний вечер в Англии.
– Кого мы пригласим? – спрашивали женщины друг друга.
Одну за другой они отвергли идеи по поводу графтонских парочек, хотя обе понимали, что с удовольствием пригласили бы Гордона, чтобы устроить настоящий ужин ля-труа – вряд ли уже доведется когда-нибудь встретиться. В конце концов они, посмеиваясь, остановились на кандидатуре Барни Клегга.
Стелла спустилась в кухню. Ей нравилось жить в огромном полупустом доме Нины, вызывавшем ощущение свободы и независимости. Пожив немного без Джимми, Стелла только яснее поняла, что никогда не вернется к мужу.
Нина готовила. Она тоже успела уже переодеться в черное бархатное платье, отделанное черным же кружевом. Увидев Стеллу, она восхищенно присвистнула.
– Выглядишь потрясающе.
Стелле так и не удалось разглядеть себя как следует, но она знала, что Нина говорит правду. Прежнее безжизненное выражение сошло наконец с ее лица, щеки возбужденно горели. Она повернулась, демонстрируя платье со всех сторон.
– Я рада, что Ханна заставила меня купить его. Хотя ходить в нем некуда.
– А вот и нет. Мы можем ходить куда угодно, и сегодняшний вечер только начало. Выпей вот это.
Нина протянула Стелле бокал шампанского. Шурша платьем, Стелла подошла взглянуть через плечо Нины на содержимое блюдечек.
– Пахнет потрясающе. Барни будет счастлив.
– Барни всегда счастлив, – смеясь, сказала Нина.
Черное платье Нины было сильно декольтировано сзади, так что голой оставалась почти вся спина. Стелла смотрела на обнаженные плечи Нины, покрытые веснушками, и на тс места, где, сливаясь вместе, несколько веснушек превращались в пятнышко неправильной формы. Стелла протянула руку и погладила пальцем одно из таких пятнышек.
Нина успела уже привыкнуть к таким проявлениям интимности, и хотя она почти что жаждала одиночества, но одновременно понимала, что дом опустеет, станет холодным, когда Стелла уедет.
– Я буду скучать по тебе, – сказала она.
– Мне тоже будет тебя не хватать, – ответила Стелла.
Она подалась вперед и поцеловала Нину. Потом все так же сосредоточенно она стерла след губной помады, оставленный на лице Нины.
Позвонили в дверь.
– Наш мальчик, – ухмыльнулась Стелла и пошла открывать.
– О, Боже! – воскликнул Барни при виде чудесно преобразившейся Стеллы. На нем самом были джинсы и свитер, в руках он держал две бутылки шампанского. – Почему вы не предупредили меня?
– Не предупредили о чем? – притворяясь, что не понимает, лукаво сказала Нина, освобождая его от бутылок.
– Что надо было надеть отцовский фрак или что-нибудь в этом роде.
Женщины рассмеялись. У обеих был такой заговорщический вид, что Барни на секунду почувствовал себя лишним.
– Если бы мы захотели видеть праздничный костюм Дарси, мы бы пригласили его самого, – сказала Стелла.
– Я польщен тем, что остановились все-таки на мне.
– Это действительно должно тебе льстить, разве нет, Стелла? – Нина, улыбаясь, наполнила бокалы и подняла свой. – Счастливого пути, – пожелала она обоим. На следующей неделе Барни уезжал в Австралию.
Все чокнулись.
– Вы очень красивые, – просто сказал Барни, допив шампанское. – Обе.
Он слегка опасался их великолепия и атмосферы женского заговора, витающей в воздухе. У него было такое чувство, будто его взяли на время, чтобы изучить, а сейчас, закончив опыты, спокойно вернули своему поколению. Он бы чувствовал себя и вовсе неловко, если бы шампанское и запах вкусной пищи не поднимали ему настроение. Барни напомнил себе, что вскоре отправится навстречу новым приключениям, освободившись от тревожной атмосферы Уилтона. Он также вздыхал с облегчением, думая о том, что его роман с Ниной подходил к неизбежному и безболезненному концу. Он не хотел никому делать больно, но менее всего – себе самому.
Нина вновь наполнила бокалы. Они будут наслаждаться последним вечером, как наслаждались этим летом, проведенным друг с другом. У них был счастливый роман.
– Не пора ли приниматься за еду? – спросила Нина, жестом указывая на стол. Он был накрыт лучшей скатертью и украшен свечами в изящных подсвечниках. Барни отодвинул стул сначала для Нины, а потом и для Стеллы, и после этого уселся сам.
Когда шампанское подействовало и сняло напряжение Барни, вечер показался всем превосходным. Всем троим предстоял переезд, и это их объединяло, все трое хотели, чтобы прощание их было безболезненным. Нина и Стелла как бы приняли Барни в члены заговора. Они то льстили ему, то слегка поддразнивали, то пускались в дружеские откровения, так что вскоре Барни вполне освоился с отведенной ему ролью – почтительного рыцаря черной и золотой прекрасных дам.
Он довольно много выпил, и ему нравилось быть в центре участливого внимания двух этих женщин. К полуночи Барни уже был способен только сидеть на дальнем конце стола, очаровательно улыбаться, беспомощно моргать и время от времени – но очень редко – вставлять слово-другое в разговор.
Наконец Нина сказала.
– Барни, ты не можешь садиться за руль в таком состоянии. Оставь машину у меня. Я вызову тебе такси.
– А разве мне нельзя остаться с тобой? – Протянув руку, Барни поймал проходившую мимо Нину. Нина остановилась, и Барни прижался лбом к черному бархату ее платья.
– Я самый счастливый пьяница на свете, – бормотал он. – Надеюсь, я доставляю не слишком много хлопот.
Нина потрепала его по волосам.
– Вовсе нет, – сказала она. – Но сегодня тебе лучше поехать домой. Я позвоню тебе.
Она едва успела вернуться на свое место, когда раздался громкий стук в дверь.
– Ба-бах! – передразнил звук Барни. Он встал, но держался на ногах весьма нетвердо.
Женщины переглянулись.
– Я открою, – сказала Нина.
Это был Джимми.
– Я хочу видеть Стеллу, – уверенно произнес он. – Попрощаться, или что там еще делают в таких случаях.
– Она тебя ждет?
Джимми выглядел как всегда: если он и выпил, то это трудно было определить на первый взгляд. Но Стелла достаточно порассказала Нине, чтобы неожиданный приход Джимми вызвал у нее определенные опасения.
– Ждет ли она меня? А ты что, ее горничная или как? Нет, она не ждет, что я приду сегодня, мне не назначено, но я хочу ее видеть. Она ведь здесь, не так ли?
Разговор шел уже на повышенных тонах. Нина отступила, пропуская Джимми в дом.
– Ну что ж, входи.
Джимми спустился вслед за ней в кухню.
Барни стоял с чашкой кофе в руках, облокотившись на буфет. Стелла тоже стояла. Свечи, горевшие на столе, отсвечивали в ее золотистом платье. Джимми удивленно смотрел на нее, на Барни, на пустые бокалы на столе, начиная понимать, что нарушил своим появлением спокойное течение вечера.
– Я не знал, что у вас вечеринка. Извините.
Никто ничего не ответил. Стелла смотрела на мужа, высоко подняв голову.
Джимми неожиданно резко качнуло в сторону жены. Движение напоминало выпад, вольный или невольный. Невозможно было точно догадаться о намерениях Джимми.
– Нет, Джимми! – закричала Нина, а Барни, стряхнув с себя пьяное оцепенение, кинулся на него и схватил за руки. Джимми стряхнул его, даже не обернувшись.
Стелла спокойно протянула руку и перехватила запястье Джимми, прежде чем он успел ее коснуться. Она оборонялась, но одновременно поддерживала Джимми, не давая ему упасть.
– Что происходит? – недоуменно бормотал Барни.
– Все в порядке, – ледяным тоном произнесла Стелла.
– Ты так считаешь? Теперь это так называется? – лицо Джимми перекосило на одну сторону, как будто его вот-вот хватит удар.
К удивлению Нины и Барни, которые все еще стояли, готовые в любой момент прийти Стелле на помощь, Стелла положила руку на плечо мужа. Она подвела Джимми к тому месту, где весь вечер сидел Барни и помогла усесться.
Во входную дверь опять постучали.
– Это – твое такси, – сказала Нина Барни.
– Я не оставлю вас здесь с ним, если он…
Джимми не обращал на Барни никакого внимания. Он сидел у стола, обхватив голову руками. Стелла стояла рядом.
– Пожелай нам спокойной ночи, Барни, – твердо сказала Нина.
К ее удивлению и облегчению, именно так Барни и поступил. На пороге, прежде чем подойти к машине, он пробормотал, обращаясь к Нине:
– Я позвоню тебе. Прежде чем уехать, понимаешь? Может, зайду, если… Я напился до чертиков, вот в чем беда. Но я буду скучать по тебе и… по всему этому, – закончил Барни, обводя рукой прихожую Нины и явно имея в виду весь дом.
– Я знаю, – мягко произнесла Нина.
– Вы справитесь с Джимми?
Нина пообещала, что все будет в порядке.
Барни неловко поцеловал ее.
– Ну что ж. Спасибо тебе… ну, ты сама знаешь, за все это. И за то, что ты – это ты. За это – больше всего.
– Тебе тоже спасибо. За все, и за то, о чем ты даже не догадываешься.
Барни забрался в машину. Он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Нину, но она уже исчезла в доме.
Нина ждала в прихожей, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в кухне. Слышны были только приглушенные голоса – и больше ничего. Секунду поколебавшись, она поднялась к себе в спальню.
– Я никогда не видел тебя в этом платье, – сказал Джимми. Длинный подол платья почти что лежал у его ног. Стелла напоминала ему сейчас средневековую даму. Но он понимал, что изменения произошли не только в одежде Стеллы, но в основном – в ее лице. Теперь это было лицо свободной женщины. Она выскользнула из их тесного кокона, расправив пару чудесных крыльев. А Джимми остался в прошлом, не в силах оторваться от земли, обреченный на одиночество.
– Когда ты уезжаешь?
Стелла сказала ему, и они обсудили подробности ее маршрута и планы, касавшиеся первых дней пребывания в Америке. Обоим было понятно, что их светская беседа – всего лишь маневр, что на самом деле они должны говорить сейчас совсем о другом.
– Ты объявил о продаже дома?
Джимми кивнул.
– Агенты не особенно меня обнадежили. Сейчас небольшой спрос на дома с тремя спальнями на окраине города в плохом состоянии, можешь мне поверить.
– Но надо попытаться, правда?
Половина нелюбимого дома принадлежала Стелле. Это всегда было как бы призраком ее независимости, хотя атмосфера в доме говорила о другом.
– Ты действительно так считаешь?
Черты лица Джимми вдруг обострились, исчезло выражение лисьей хитрости. Губы его искривило жалкое подобие улыбки, перешедшей в какую-то странную гримасу. Джимми выглядел смущенным и растерянным, почти испуганным.
– Не уезжай, – жалобно произнес он.
Стелла молчала. Джимми начал говорить быстрее, глотая и невнятно произнося слова.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я отдал бы сейчас все на свете, чтобы ты вернулась домой. Мы ведь можем все изменить, если оба этого захотим. Я знаю, что был тебе плохим мужем, но если я что-то обещаю… О, Боже, я даже не знаю что, ну, попробовать делать все так, как этого хочется тебе, чтобы это ни было, и, может быть, все наладится, как ты дума ешь? Ведь мы можем, по крайней мере, попытаться, вместо того, чтобы дать нашей совместной жизни вот так превратиться в ничто. Посмотри, что с нами уже стало.
Джимми привычным жестом взъерошил волосы на голове.
Стелла дотронулась до его руки.
– Перестань, – попросила она.
– Перестать что?
– Говорить все это. Я не могу вернуться, Джим. И не хочу. Я хочу делать то, что я делаю.
Джимми удивленно посмотрел на Стеллу, и она поняла вдруг, что даже эта последняя сцена была такой же игрой, как и все остальное – игрой для одного зрителя. Он был уверен, что она вернется, он даже не думал всерьез о том, что она действительно его бросит. И все-таки Стелла испытывала к нему какую-то странную, необъяснимую жалость.
– А ты жестокая, – медленно произнес Джимми.
Стелла не пыталась оспорить обвинение.
– Да, если меня к этому вынуждают.
Джимми тыльной стороной ладони вытер рот и теперь смотрел, как зачарованный, на пятнышко слюны на смуглой коже руки.
– Так ты согласна со мной, не так ли?
Стелла ничего не сказала, желая пощадить его, насколько это возможно. Они сидели бок о бок, и уже врозь, прислушиваясь к казавшемуся физически ощутимым шелесту секунд.
Наконец Джимми встал.
– Я позвоню Джейн, если появятся какие-нибудь новости насчет дома.
Джейн звали сестру Стеллы, к которой она ехала в Орегон.
– Спасибо, – кивнула Стелла.
Он подождал еще несколько секунд, но Стелла молчала. Она сидела у стола, низко опустив голову и слушая, как Джимми поднялся к входной двери и вышел на улицу. Стелла боялась, что даже сейчас еще может передумать и захотеть все вернуть.
Стелла просидела в кухне довольно долго, пока голые плечи не начали замерзать, по телу прошла дрожь. Тогда она поднялась наверх и постучалась в дверь спальни Нины.
