Текст книги "Чужие браки"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Вики подняла голову. Марсель отметила про себя, что во время беременности у Вики появился второй подбородок, который не исчез и до сих пор.
– Я так устаю с тремя, – сказала Вики. – Элис часто просыпается ночью и всегда почему-то тогда, когда малышка только что уснула. Так и бегаю туда-сюда из комнаты в комнату, успокаивая их по очереди. Потом всю ночь сижу с Хелен кормлю ее, и мне кажется что мы с ней единственные люди на всем земном шаре, которые в этот момент не спят. Только в эти минуты я и могу насладиться тишиной.
– Я еще помню, как это бывает, – сказала Марсель.
– Но Гордон так помогает мне. Намного больше, чем с двумя старшими.
Марсель ясно представила себе, как, придя домой, Гордон старается загладить вину за то, что делал в другом месте, помогая Вики с ребенком. Она почувствовала, как в душе поднимается негодование на Гордона и на Нину Корт.
– Это хорошо, – автоматически ответила она Вики, видя в этот момент перед собой блестящую в лучах зимнего солнца красную машину и два лица, отшатнувшихся друг от друга.
В тот же вечер, только немного позже, Вики смотрела телевизор, сидя на своем любимом стуле, поджав ноги и сжимая в руках чашку горячего молока. Только мысль, что она может разлить молоко, удерживала ее от того, чтобы не задремать. Вики очень устала, но не было смысла ложиться до того, как она в последний раз накормит Хелен. Малышка лежала на диване в своей корзинке. Вики отпила глоток молока, и образовавшаяся на нем пенка осталась на ее верхней губе. Слизывая ее, Вики вспомнила свое детство, как она сидела рядом с матерью в ночной рубашке, а та слушала радио. Детское чувство безопасности как будто вернулось к ней, наполнив душу теплом и нежностью, которые распространялись теперь на Гордона и их детей.
В кухне Гордон убирался после обеда – готового блюда из цыпленка с кари, которое он не очень-то любил. Кухонный стол был весь в яичной скорлупе, оставшейся от ужина детей. Раковина заляпана вылитой в нее заваркой. Рядом в блюдечке с мыльной водой отмокали вилки и ложки, а в растворе для стерилизации плавали соски и бутылочки Хелен.
Гордон часто убирался на кухне. Вики небрежно относилась к домашнему хозяйству, он же любил чистоту и порядок. Вот уже много лет оба они заботились о том, чтобы эта разница во вкусах не портила им жизнь.
Убираясь, Гордон думал о Нине. Он вспоминал, устраивая себе как бы своеобразный тест, форму ее пальцев и ногтей, то, как растут вверх со лба ее волосы, звук ее голоса. Детали вспоминались без труда, и каждая из них казалась Гордону гораздо важнее всего остального, что составляло его жизнь. Теперь он точно знал, что любит Нину.
Когда Гордон остался доволен состоянием кухни, он пошел поискать Вики. Увидев мужа, та зевнула, затем лениво улыбнулась и вытянула руки, согнув пальцы, так что Гордон вспомнил о кошке.
– Вики? – Гордон мучился необходимостью скрывать от жены правду, тогда как ему хотелось все рассказать, выпалить единым духом, привести Вики в такое же смущение, в котором находился он сам.
– М-м-м, – невнятно пробормотала Вики.
«Я влюбился в Нину. Я хочу жить с ней. Я не могу не быть рядом с ней каждую секунду. Как мне объяснить тебе это?»
– Ты видела сегодня Марсель? – спросил он вместо этого.
«Она встретила нас на переезде. Я знаю, что она видела и что, следовательно, все знает».
– Да, – ответила Вики. Она была у Дженис – приехала забрать детей как раз, когда я сидела там. А что?
Итак, Марсель ничего не рассказала. Пока не рассказала.
– Да в общем, ничего, – сказал Гордон. – Просто что-то давно мы не виделись с Уикхемами. Я проезжал мимо Марсель на машине сегодня утром, вот и вспомнил.
Гордону показалось, что комната вздрогнула. Вздрогнули специально подобранные в цвет занавески и покрывала, книги, фотографии на стенах, чуть потершиеся за долгие годы службы обои – словом, все, что накопилось в этих стенах за годы их совместной жизни, вздрогнуло от его бессовестной лжи.
Вики вздохнула.
– Я знаю, нам давно пора собрать друзей у нас дома. Но, честно говоря, у меня нет сил. Может, сделаем это после Рождества?
Гордон положил руку на плечо Вики. Плечо было полным, и он чувствовал через одежду, как впивалась в кожу бретелька лифчика для кормящих матерей. Он так хорошо знал ее. Он понимал, что жена его бьется как рыба об лед, а он наблюдает за всем этим как бы со стороны. Они уже не вместе. Они уже не излучают больше общей энергии, как это было раньше.
– Ни о чем таком не беспокойся, – сказал Гордон. – Мы устроим что-нибудь, только если ты сама захочешь.
Вики опять потянулась. Ей была приятна забота мужа.
– Хорошо. Вернее, если мы оба захотим. Это не Хелен проснулась? Пожалуйста, посмотри.
Гордон склонился над корзиной. Глаза малышки были открыты. Они казались очень темными и глубокими и глядели сейчас прямо в глаза Гордону.
– Да, проснулась. Дать ее тебе?
Вместо ответа, Вики молча начала расстегивать пуговицы на блузке. Гордон увидел ее белье, из которого появилась оплетенная сеточкой голубых вен переполненная молоком грудь. Под грудью виднелась складка кожи на животе. В чашке лифчика лежала бумажная прокладка, от которой пахло свернувшимся молоком. Гордон вспомнил нежное, покрытое веснушками тело Нины и трогательно выпирающие косточки.
Он бережно поднял ребенка из корзины, поддерживая рукой ставшую уже довольно тяжелой головку. Прижав розовую щечку к своей щеке, Гордон почувствовал, как внутри нарастает жгучая боль, и ему захотелось закричать. Он вдохнул в себя запах волос дочки, и боль сделалась совершенно непереносимой.
Вики протянула руки, и Гордон с облегчением отдал ей девочку.
Вечером, накануне того дня, когда была назначена репетиция рождественской пьесы в костюмах, Марсель и Нина встретились в доме Уикхемов. Женщины не виделись друг с другом с той самой встречи на переезде. Нина принесла с собой маски животных, над которыми работала последние несколько дней у себя в мастерской. Она намучилась с ними, чувствуя себя во время работы так, как будто эти маски должны были стать своеобразным выкупом за все случившееся.
В столовой Нина, по очереди вынимая каждую маску из бумажного пакета, раскладывала их для просмотра и одобрения Марсель. Они были простыми и легкими. Скорее стилизованные представления людей о животных, чем попытки создать реалистическую картину. Марсель сразу поняла, насколько эффективнее должен воздействовать на зрителей такой стиль.
– Вышло просто замечательно, – сказала она, беря одну из масок овечек, чтобы рассмотреть поближе. Марсель приблизила маску к лицу и взглянула на Нину через овальные дырочки для глаз. Затем она опустила маску, и теперь две женщины смотрели прямо друг на друга.
– Вы уверены, что это – именно то, что вам нужно? – спросила Нина.
– Да, конечно, они просто замечательны. Я никогда не сделала бы ничего подобного.
Марсель бережно завернула маски в бумагу и отложила в сторону. По всей комнате были развешаны на плечиках костюмы, снабженные каждый бумажной этикеткой и готовые для репетиции.
На секунду воцарилась тишина.
Марсель не знала, что сказать. Наверное, надо придумать что-нибудь предостерегающее, что-нибудь такое, что пошло бы на пользу Вики. Ничего не приходило в голову. Марсель смотрела на Нину, которая крутила вокруг пальца обручальное кольцо. Оно было ей теперь велико. И Марсель вдруг почувствовала, что ей жалко Нину точно так же, как и Вики Рэнсом.
Нина тоже ждала. Она знала Марсель недостаточно хорошо, но Нине хотелось бы ей довериться. Может быть, сказать ей сейчас: «Не судите нас слишком строго и поспешно. Не надо думать, что это только то, что вы видели на переезде – самый банальный адюльтер».
Но как еще могла объяснить она то, что происходит между ней и Гордоном, подруге его жены? Рассказать ей о своем желании? О желании Гордона? О том счастье, которое дарят они друг другу, находясь вместе?
Нина вдруг отчетливо поняла, что ей нечего сказать Марсель в оправдание себя и Гордона. Ей нечего ждать от Марсель, кроме неприязни и недоверия.
Обе женщины начинали чувствовать себя неловко. Наконец, Марсель нарушила молчание.
– Спасибо, что помогли мне, – сказала она. – Наверное, пришлось потратить кучу времени.
Теперь они уже не могли заговорить о том, что обе знали. Момент прошел. Марсель злилась на себя и на Нину, поставившую ее перед этой дилеммой.
– Да нет, не так уж много, – соврала Нина. – Я рада, что смогла быть чем-то полезной.
Марсель никому ничего не расскажет. Теперь Нина была в этом уверена. «Мы должны быть осторожней впредь», – подумала она, чувствуя неожиданное облегчение и благодарность.
В столовую заглянул Майкл Уикхем. Было уже восемь вечера, но он был в костюме, как будто только что вернулся из больницы. Нине показалось, что он раздраженно поморщился, увидев двух женщин, копошащихся среди масок и костюмов. Однако Майкл довольно вежливо предложил ей выпить.
– Да, оставайтесь, выпейте с нами, – эхом откликнулась Марсель. – Хотя я чувствую, что выпивки явно недостаточно – за все, что вы сделали, я должна предложить вам по меньшей мере обед.
– Кстати, есть что-нибудь на обед? – сухо поинтересовался Майкл.
– Да, через полчаса все будет готово.
Гордон обещал Нине позвонить сегодня вечером. Вики собиралась выйти из дому часа на два, когда дети уснут.
– Я не могу остаться даже выпить, но все равно спасибо, – быстро сказала она. – Может, надо сделать что-нибудь еще?
Но помощь Марсель больше не требовалась. Нина попрощалась и поехала домой.
– Марсель что-нибудь сказала? – спросил Гордон. Он сидел на краю двуспальной кровати, глядя в незашторенное окно на черное небо. На полу у него под ногами валялись игрушки и детская одежда.
– Нет, – ответила Нина.
Это был один из их грустных и довольно бессмысленных телефонных разговоров. Иногда они забывали о разделяющем их расстоянии и разговаривали так, как будто касались при этом друг друга, но сегодня все, что они говорили, ни в малейшей степени не передавало того, что оба чувствовали. Они оба не понимали, зачем вообще ведут этот разговор, бросая в пространство ничего не значащие реплики.
– Когда я увижу тебя? – спросила Нина, накручивая на палец телефонный шнур.
– Я не знаю. Пока не знаю. На этой неделе вряд ли получится. И Эндрю ворчал вчера по поводу моих частых исчезновений.
Нина удивилась про себя, почему это Гордон должен отчитываться перед Эндрю, но вслух сказала:
– Это так сложно? Ну, тогда извини.
– Тебе не за что извиняться, – с усилием произнес Гордон, явно желая перевести разговор на другую тему. – Я люблю тебя.
– Я знаю, – бесстрастно ответила Нина.
Было ясно, что тон их разговора уже не изменится, что ни один из них не может предложить другому ничего в утешение. Гордон представил себе, что произошло бы, если бы он оставил дом и детей и поехал прямо к ней.
– Я еще позвоню тебе, – пообещал он.
– Да, позвони пожалуйста.
Нина повесила трубку, желая первой прекратить разговор.
Наступил вечер рождественского представления.
Нина не хотела идти, но когда подошло время, неожиданно для самой себя оказалась вместе с другими людьми, желающими посмотреть на представление на лужайке перед собором. «В конце концов, – сказала она себе, – ведь нельзя же вечно прятаться в доме».
Помещение капитула было полно народу. Нина медленно прошла вдоль рядов в поисках свободного места. Проходя, она кивала знакомым, которых замечала среди зрителей. Наконец, она нашла свободное место, довольно далеко от всех, кого знала, и села, сложив руки на коленях.
Майкл и Марсель сидели впереди, между ними крутился Джонатан. Марсель явно волновалась за Дейзи. С другой стороны от нее сидела Стелла Роуз. С отчужденным выражением лица она разглядывала окна. Джимми Роуз был католиком и очень редко соглашался сопровождать жену в «большой сарай», как он непочтительно называл собор. Через несколько рядов от них сидели Фросты с Тоби, облачившимся по такому случаю в черный пиджак. По традиции они поедут к Уикхемам выпить после представления. Дженис знала почти всех в зале и не успевала кивать головой проходящим.
Нина увидела, как вошло семейство Клеггов. Ханна была в норковом жакете по колено, с которым удивительно удачно контрастировали ее белокурые волосы. Ханна держала за руку Лауру, а Дарси вел Фредди. На малышах были двубортные синие курточки с вельветовыми воротничками. За отцом шли Кэтти и Люси, собирая дань бросаемых тайно или явно восхищенных взглядов. За близняшками шел крупный светловолосый юноша, которого Нина никогда раньше не видела. Когда молодой человек повернулся в профиль, пробираясь между рядами, она уловила черты фамильного сходства с Дарси.
Нина перевела взгляд со спутников Дарси на другой ряд. Когда она увидела Гордона, ее охватила ставшая уже привычной в таких случаях внезапная дрожь. Две старшие девочки сидели между ним и Вики. Вики сидела в конце ряда с белым свертком в руках. Волосы ее были коротко подстрижены и обильно побрызганы лаком. Все четверо смотрели прямо перед собой – образцовая семья, спокойно ожидающая начала представления.
Двери капитула справа от Нины отворились, и парами вошли хористы в белоснежных стихарях.
Они запели, и в зале воцарилась тишина.
– Однажды в городе царя Давида, – тянул хор.
Уильям Фрост пел соло. Его прекрасный голос, чистый и сильный, поднимался под своды здания. Через те же двери вошли двое детишек, изображавших Иосифа и Марию. На Марии было голубое одеяние, которое Нина видела недавно висящим на стуле в гостиной Марсель. Лицо девочки было перекошено от страха и волнения. Рядом с ней шел мальчик, одетый в серое, с маской ослика, которую сделала Нина, на голове.
Нина, Стелла Роуз, все графтонские парочки сидели под величественными сводами капитула, следя за сюжетом рождественской пьесы. Перед ними проходили пастухи в серых робах и короли в шикарных одеждах, подносящие подарки младенцу Христу, поющие и произносящие тщательно заученные уроки из Евангелия. Святое семейство, ангелы в белых одеждах и животные в масках склонились над колыбелькой. Дейзи Уикхем и Уильям Фрост вместе со школьным хором пели хорал, и серьезные лица детишек, казалось, отражали непознаваемое таинство Рождества Христова.
Пьеса была простой и великой одновременно.
Нина была тронута, она чувствовала, что то же самое испытывают люди, сидящие вокруг, ощущала себя единым целым со всем залом, к ней вновь вернулось ощущение покоя и защищенности, которое она не испытывала с тех пор, как девочкой присутствовала в этом же соборе на подобных празднествах.
Почти в самом конце представления Хелен начала плакать. Вики попыталась успокоить девочку, и Нина увидела лицо Гордона в тот момент, когда он наклонился к жене. Оно было другим, совсем незнакомым – словно это было лицо любого из сидящих в зале мужей и отцов, а не мужчины, который был ее любовником.
Вики с малышкой на руках выскользнула из капитула. Ее проводили понимающими улыбками. Щеки Вики горели, но голова была высоко поднята.
Зал встал, чтобы спеть последний хорал вместе с хором. Знакомые слова и музыка вновь заставили Нину почувствовать себя ребенком, стоящим рядом с родителями на том же самом месте и поющим тот же самый хорал. И, как будто воспринимая мир упрощенным, несовершенным сознанием ребенка, Нина вдруг остро пожалела, что некому прийти на смену той девочке, которой была она когда-то, что у нее нет своего ребенка, который встал бы на ее место.
Когда пьеса окончилась, Нина продолжала сидеть на месте, пока практически все присутствующие не покинули зал. Гордон прошел мимо с Эндрю и Дженис, не заметив ее. Клегги помахали Нине, а высокий молодой человек, который был, должно быть, сыном Дарси, кивнул, как будто был уверен, что хорошо знает ее. Когда Нина решила, что все ушли достаточно далеко, она тоже прошла через двери капитула и спустилась по ступенькам нефа. Нина посмотрела вверх на так хорошо знакомые готические арки, опиравшиеся на колонны. Именно отсюда начал тогда Гордон экскурсию по собору.
Нине не хотелось выходить через западные двери, так как она знала, что графтонские парочки наверняка соберутся на лужайке около елки, чтобы начать рождественский праздник. Если кто-то станет искать ее, пусть думают что она вышла с северной стороны.
Нина присела в тени нефа. Органист играл знакомую мелодию. Наверху, на галерее, горел свет.
Нина задумалась, не стоит ли ей помолиться, но не нашла слов, чтобы поведать Господу о своих грехах.
Через некоторое время один из служителей подошел и остановился около Нины. Это был очень высокий молодой человек, и сутана была ему коротковата.
– Боюсь, что собор уже закрывается, – произнес он, Нина оглянулась. Вокруг действительно никого уже не было.
– Я иду домой, – сказала она, улыбаясь юноше.
8
В канун Рождества Уилтон-Манор, резиденция Клеггов, был освещен, как крупный теплоход, стоящий на якоре среди моря припаркованных машин.
Майкл и Марсель Уикхем прошли расстояние от машины до дома молча, но, как только отворилась дверь, натянули на лица улыбки и, оживленные, вошли в дом.
Марсель сразу бросилась в глаза рыжая шевелюра Джимми Роуза. Близняшки Дарси были обе в обтягивающих легенсах, рядом с ними стоял Гордон Рэнсом, вежливо слушая Ханну Клегг, что-то шептавшую ему. На Ханне было облегающее платье из золотой парчи, скрывавшее только то, что никак нельзя было обнажить.
Марсель взяла с подноса, который проносили мимо, бокал шампанского и немедленно осушила почти половину. Вырвавшись наконец из дома, Марсель рада была возможности выпить и поболтать со знакомыми. Как будто бы от выпитого давление внутри ее головы уравнялось, наконец, с наружным давлением – Марсель вдруг почувствовала, как буквально врывается в нее гомон вечеринки – она слышала музыку, голоса, звуки приветствий. Настроение начинало подниматься.
– Марсель, Майкл, наконец-то, – рука Дарси Клегга обняла ее за плечи.
– Счастливого Рождества, Дарси!
– Вы уже запаслись выпивкой? Нет, это не выпивка, это только половина выпивки. Позволь мне долить тебе.
Шампанское заструилось в бокал Марсель. Майкл оставил ее. Она видела Дженис, чету Келли и еще дюжину знакомых, столпившихся в холле у елки и сидящих в гостиной. Марсель позволила увлечь себя навстречу поцелуям, приветствиям, сплетням, крепко сжимая в руках стакан.
Гордон увидел, как она вошла. И тут же невольно поискал глазами Нину. На ней было черное простое платье, и в нем она выглядела еще более худой, чем обычно. Глаза их на секунду встретились, затем оба отвели взгляд.
Дом сиял. Повсюду горели камины и были развешаны гирлянды из еловых веток, светились разноцветные фонарики. За приготовлениями следила Ханна и ее приемные дети, потому что Дарси был, как никогда, занят работой. Младшим Клеггам разрешено было встретить первых гостей, но сейчас дети уже спали наверху, повесив у кроваток чулки со своими именами, взрослые же дети Дарси, все трое – явно были украшением вечера.
Люси, Кэтти и Барни пригласили компанию своих сверстников, и эти юноши и девушки, пестро и разнообразно одетые, выделялись ярким пятном на довольно спокойном фоне вечеринки. Они все время просили диск-жокея играть никому незнакомые современные хиты, вместо милых сердцу мелодий шестидесятых и семидесятых, под которые обычно отплясывала компания, да и танцевала молодежь по-другому – в кругу, а не парами, нелепо размахивая руками.
Родители Графтона, оставившие своих родителей сидеть с внуками, вдруг обнаружили, что между ними и их детьми существует еще одно поколение младших.
Майкл и Дарси стояли плечом к плечу, наблюдая за молодежью. Майкл отказался от шампанского, отдав предпочтение виски. Стараясь заглушить шум голосов, он сказал Дарси:
– Ты когда-нибудь думал, что постареешь? Мы, дети шестидесятых, привыкли жить так, как будто у каждого дома припрятана склянка с эликсиром молодости, и все будет вечно идти так, как сейчас. Тем труднее сознавать теперь, что все прошло, все растрачено или унаследовано вот этими молодчиками, – Майкл показал стаканом в сторону танцующих, выплеснув при этом немного виски, так как был уже не вполне трезв.
Дарси пожал плечами.
– Никогда не думал, – сказал он, – что врачи тоже увлекаются всеми этими глупостями, которые проповедуют хиппи. Я был ребенком пятидесятых, мне больше всего на свете хотелось иметь то, чего не было v моего отца. Так что взрослел я не очень быстро.
Дарси выглядел озабоченным. В разговоре с Майклом Уикхемом участвовала лишь часть его сознания. За весь вечер он забыл о своих тревогах всего лишь раз, захваченный всеобщим весельем, но затем заботы вновь наползли на него, как змеи, притаившиеся среди камней.
Майкл удивленно взглянул на него, впервые заметив, что сегодня Дарси не стремится с обычным в таких случаях рвением играть роль гостеприимного хозяина. Он казался усталым, а его загорелое лицо приобрело землисто-серый оттенок. «Уж не болен ли он?» – подумал Майкл.
– Ну что ты, Дарси, ты всегда был примером для всех нас. Уж тебя-то никто не упрекнет в приверженности пережиткам идеализма хиппи. К тому же тебе есть что показать тем, кто быстро повзрослел – Уилтон-Манор, несколько машин, жены и дети. Твой дом – настоящий эпицентр жизни Графтона.
Дарси не попался на эту удочку. Отвернувшись от танцующих, он сказал:
– Давай налью тебе еще выпить. Большую часть этой порции ты разлил.
Джимми Роуз не ощущал с такой силой, как Майкл, минусов среднего возраста. У него не было детей, чтобы дышать ему в спину, а жена, слава богу, прекрасно понимала, что на вечеринках не стоит ходить за ним по пятам. Сегодня Джимми имел полную свободу наслаждаться видом обтянутых лайкрой бедер Люси Клегг и любоваться цветными ленточками, которые она вплела в волосы. Джимми млел в предвкушении очередной интрижки.
Близнецы увлекли его танцевать, взяв под руки с обеих сторон. Они, улыбаясь, делали не вполне понятные ему движения пальцами и виляли в такт музыке изящными бедрами. Никто из этих бестолковых юнцов, кривляющихся рядом, кажется, не претендовал ни на одну из девушек. Джимми обвил рукой талию Люси и несколько секунд танцевал, прижавшись щекой к ее щеке. От девушки пахло молодостью и свежестью.
Завершив свою первую атаку, Джимми понимающе улыбнулся Люси и взял с проносимого мимо подноса бокал шампанского. Джимми пил довольно много, и единственное действие, которое обычно оказывал на него алкоголь, заключалось в том, что увеличивалась способность Джимми нарываться на неприятности.
Чуть позже он заметил в другом конце комнаты для танцев Марсель Уикхем. Она стояла одна. Джимми оставил сестер Клегг и их друзей, пританцовывая, двигался вдоль толпы, пока не оказался рядом с Марсель.
– Потанцуешь со мной? – спросил Джимми.
– Да, – не изменив сердитого выражения лица, она протянула ему руки. Марсель и Джимми являли собой довольно странное зрелище, старомодно вальсируя среди прыгающей молодежи. На ней было длинное платье из темно-зеленой тафты, прилипавшее к ногам. Голова Марсель безжизненно упала на плечо Джимми. У духов ее был тяжелый и терпкий аромат. Совсем не так пахло от Люси. А жаркое тепло кожи Марсель еще усиливало запах.
– А ты вообще хочешь танцевать? – спросил Джимми.
– Не очень, – призналась Марсель.
– Тогда пойдем лучше посидим где-нибудь.
Джимми взял ее за руку и повел за собой. Марсель смотрела на его широкие плечи и рыжие волосы, растущие сзади на шее, напоминавшей ей холку бычка.
Джимми знал дом Клеггов как свой собственный. Он открыл дверь в крошечную комнату под лестницей. Это была то ли оружейная, то ли кладовая: здесь висели старые пальто и макинтоши, валялись рыболовные снасти, рюкзаки, старые стулья и разный спортивный инвентарь. Как и предполагал Джимми, в комнатке никого не было.
Марсель опустилась на стул, с глубоким вздохом откинув голову назад.
– Перебрала шампанского, – пояснила она, проглатывая одновременно смешок и икоту.
Джимми сел рядом с ней. Он повернул ее руку тыльной стороной вверх и приложил губы к выступающей на сгибе вене. Марсель казалось, что она смотрит на его склоненную голову с огромного расстояния.
– Расскажи мне все, – сказал он, не отрывая губ от руки Марсель.
– Нечего рассказывать.
Джимми поднял голову и обнял Марсель.
– Нет, есть. Я же вижу, что есть.
Джимми подался вперед, так что теперь губы его касались выступающей из-под темно-зеленого топа груди Марсель.
Марсель знала, что между грудями пролегает вертикальная морщинка. Она боялась, что пудра, которой она воспользовалась, может превратиться в серое грязное пятно, попав в эту складку. Неожиданно Марсель почувствовала себя смущенной и неопытной, неловкой и очень застеснялась несовершенств своего тела. Майкл не посчитал нужным сказать ей, что она хорошо выглядит, когда они отправлялись на вечеринку. Он вообще последнее время забывал сообщать ей об этом.
– Джимми, не надо, – сказала Марсель.
– Почему бы и нет? Разве тебе не приятно?
Сам Джимми чувствовал себя прекрасно. В этот момент он любил Марсель, хотя одновременно не переставал любить и Ханну, и Дженис. Джимми нравились все женщины с их такими разными фигурами, цветом лица и запахом, они напоминали ему блюда, расставленные на огромном столе, и то, что ему навряд ли удастся попробовать каждое, нисколько не умаляло аппетита Джимми.
– Да, – грустно сказала Марсель. – Это приятно, но только не сейчас.
– А когда? – ухмыльнулся Джимми. – Когда Майкл в больнице?
– Ты же знаешь, что я не это имела в виду, – возразила Марсель.
Джимми есть Джимми, это знали все женщины их компании. Марсель всегда достаточно мягко и с некоторой долей сожаления отвергала его притязания. Она не знала, что делали в таких случаях остальные, не спрашивала об этом даже Дженис, хотя, когда поблизости не было Стеллы, они частенько шутили по поводу поведения Джимми.
– Какая жалость! Ну что же, давай просто поболтаем. Расскажи старине Джимми о своих бедах.
На глаза Марсель неожиданно навернулись слезы.
– Ничего страшного, – заставила она себя произнести. Просто быт заел.
– Только это? – настаивал Джимми.
Кончиками пальцев он провел от запястья к ее локтю. Марсель смотрела на его движения как зачарованная, жалея, что выпила сегодня много шампанского. Выпивка всегда развязывала ей язык. Марсель колебалась, пытаясь изобрести какую-нибудь отговорку, но слова, казалось, сами вдруг полились из нее, как ни пыталась она сдержаться, как ни боялась разрушить раз и навсегда миф о счастливом замужестве.
– Нет, не только это, – говорила Марсель. – Гораздо больше. Или гораздо меньше, как посмотреть. Майкл… как будто бы куда-то уходит, отдаляется. Не в прямом смысле уходит, хотя, о, Боже, дома он бывает все меньше и меньше – больница, пациенты, всякие там комитеты волнуют его гораздо больше, чем мы. Но я имею в виду не только это. Майкл как бы ушел в себя, захлопнув дверь перед моим носом. Сначала я злилась, потом мне стало горько и обидно, почувствовала, что он наплевал на все мои надежды, на все мои желания, а я ведь по-прежнему его жена, мне хочется чувствовать себя любимой. Я просто не могу без этого.
Марсель перевела дыхание.
– Я не могу понять, в какой именно момент мы перестали быть партнерами и начали становиться врагами. Как будто мы теперь по разные стороны какой-то невидимой линии фронта. Сколько ни оглядываюсь назад, никак не могу понять, когда же это произошло, только знаю точно, что теперь это именно так. Мы начинаем ссориться, споры наши ничем не кончаются, потом в доме воцаряется тишина, иногда мы убийственно вежливы друг с другом, а затем опять споры, споры, споры.
Теперь Марсель рыдала, уже не стесняясь Джимми. Слезы горячими ручьями текли по ее лицу. Наверняка останутся следы.
– Ну-ну, – бормотал Джимми, – бедная старушка Map, бедняжка. Не плачь.
Он достал из кармана огромный белоснежный носовой платок и протянул его Марсель. Та высморкалась и вытерла губы, пытаясь унять рыдания.
– Например, сегодня вечером. Мы опаздывали, и я волновалась, а потом мое волнение сделало нас обоих злыми и раздражительными, и мы поссорились.
– Ты не любишь опаздывать, ты не любишь всего, что против правил, ты замечаешь при этом такие мелочи, которые никто, кроме тебя, не замечает. Ты постоянно стремишься к совершенству.
– Я? Да нет, не думаю. А вы со Стеллой? Вы счастливы друг с другом?
Глядя на Джимми сквозь пелену слез, Марсель вдруг увидела его совсем по-другому, как будто с него слетела маска, обнажив лисьи черты лица и лисью хитрость, светящуюся в глазах.
– О, мы со Звездочкой давно уже живем каждый по своей системе, – ответил он. – Так делают многие, кто живет в браке подолгу, разве я не прав?
Марсель вспомнилась высокомерная, полная чувства собственного достоинства сдержанность Стеллы во время вечеринок, на которых Джимми во всю флиртовал, перешептывался и целовался по углам с другими женщинами. Она вспомнила, что и сегодня Стелла была совсем рядом, когда Джимми танцевал с близняшками Дарси Клегга – отплясывала рядом с Эндрю Фростом. Роузам не оставалось ничего другого как иметь каждому свою систему.
– Майкл и я любили друг друга, – продолжала Марсель. – Я думала, это продлится вечно, оказалось, что нет. Теперь я ни за что не поверю, что Майкл любит меня.
– Может, все не так плохо, – сказал Джимми. – Я просто уверен в этом. Или ты думаешь, что унего есть кто-то еще?
– Нет, – покачала головой Марсель. – Кажется, он слишком холоден и для этого, весь заморожен изнутри.
– А у тебя есть кто-нибудь другой?
– Конечно, нет.
Секунду они сидели молча, прислушиваясь к музыке, доносящейся из комнаты для танцев. Вечеринка была в самом разгаре. Марсель постепенно приходила в себя и начинала сожалеть о том, что позволила себе расплакаться, пусть даже в пустой кладовке в присутствии одного лишь Джимми Роуза. Теперь она судорожно пыталась сообразить, что же такое надо сказать, чтобы ее откровение, казавшееся еще минуту назад самой важной вещью на свете, стало для Джимми событием малозначительным, которое не стоит лишний раз вспоминать, уделять ему внимание.
– Наверное, все дело в возрасте, – сказала она. – Небольшое охлаждение перед новой вспышкой взаимной симпатии.
– Наверное, – Джимми пожал плечами. Затем он сжал руку Марсель в кулак и положил ей на колено. Вид у Марсель был такой, как будто она готова вот-вот ударить кого-то.
Отчасти желая сгладить впечатление от своей истерики и отвлечь от себя внимание, отчасти – вознаградить хоть как-то Джимми за этот миг тепла и взаимопонимания, Марсель улыбнулась и сказала:
– Разумеется, эти проблемы не только у нас с Майклом.
Джимми вопросительно посмотрел ей прямо в глаза.
– Наверное, все проходят через это, только, конечно же, по-разному, – Марсель было приятно чувствовать себя частью целого, к тому же ей так хотелось поделиться тем, что она знала. – На днях я видела Гордона. Он был с Ниной Корт. Они вместе ехали в ее машине.
