Текст книги "Чужие браки"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Диван был жестким и твид тер ей плечи.
– Пошли в постель, – прошептала Ханна.
Спальня была маленькой, на стенах были розоватые шторы, а на полу – бежевый ковер. Рядом с кроватью стоял туалетный столик с зеркалом, отражавшим сейчас их полуобнаженные силуэты. На столике ничего не было, если не считать всякой ерунды, которую Майкл, видимо, выгрузил из карманов: ключи, мелочь, бумажник. Предметы эти стерли в нескольких местах толстый слой пыли, покрывавший столик.
Неожиданно на Ханну накатила волна сочувствия. Она разрешила Майклу целовать себя, пытаясь сосредоточиться на собственном возбуждении, пока наконец предательская жалость не уступила место порыву страсти.
Они раздели друг друга и опустились на постель, которую Майкл, готовясь к визиту Ханны, убрал сегодня, что он делал последнее время далеко не каждый день.
Ханне нравилось то, что делал с ней Майкл, нравилось его стройное мускулистое тело. Майкл был прекрасным любовником, несмотря на то, что время от времени он накидывался на нее чересчур яростно, как будто забыв, что существует на свете и более спокойный ритм. Ханна стонала и извивалась под ним. Было так приятно отдаться во власть того, что происходит между ними, и забыть о неприятностях, ждущих за дверью.
Потом Ханна легла на бок, повернувшись к Майклу, который перекатился на спину. Она нежно провела пальцем по груди и животу Майкла.
– Это было здорово, – Ханна улыбалась.
Вместо ответа, Майкл, тяжело дыша, спросил:
– Ты скажешь что-нибудь Дарси?
Ханна вздохнула. Она не собиралась обсуждать это. Она предпочла бы сейчас выпить еще вина и принять ванную, перед тем как ехать домой.
– А ты хотел бы?
Майкл пожал плечами.
– Я плохо представляю себе, что это изменит.
– А что может измениться?
Майкл резко повернул к ней голову. Этим вопросом Ханна разозлила его.
– Меня, черт возьми, выгнали из дома! Мне пришлось оставить жену и детей и поселиться в этой конуре из-за тебя. И мне кажется, я имею право знать, что ты собираешься сказать по поводу всего этого своему мужу, если ты вообще собираешься что-то ему говорить. Я люблю тебя, черт побери! Дарси о чем-нибудь догадывается?
– Нет, – осторожно произнесла Ханна. – Хотя он, наверное, знает о том, что вы с Марсель решили пожить отдельно. Он очень вам сочувствует. Мы не очень долго обсуждали все это, у Дарси сейчас навалом своих проблем. – Не было смысла даже пытаться объяснить Майклу, в каком лихорадочном состоянии жил Дарси все эти дни.
– Ты предпочитаешь, чтобы он узнал это от кого-то еще?
– А что, Марсель может рассказать ему?
– Нет, не думаю, – Майкл хорошо знал свою жену. Пожалуй, Марсель позаботится о том, чтобы никто, даже Дженис, ее лучшая подруга, не догадался о настоящей причине их разрыва. Она были слишком гордой, слишком любила порядок во всем, чтобы рассказывать кому-то о таких вещах.
– Тогда говори уж начистоту, – все так же мягко произнесла Ханна. – Ты ведь практически предупреждаешь меня, что если я сама не расскажу о нас с тобой Дарси, то это сделаешь ты?
Майкл чувствовал, что Ханна специально доводит разговор до такой точки, когда их разговор в любую минуту может превратиться в ссору.
– Я этого не говорил, и это вовсе не то, чего я хочу.
Теперь они не смотрели друг на друга, их разделяли затянувшаяся тишина и шесть дюймов холодного пространства между ними. Майкл заговорил первым. Он старался, чтобы его слова звучали как можно убедительнее.
– Ведь мы оба с тобой знаем Графтон, не так ли? Сколько времени мы еще продержимся, прежде чем кто-нибудь случайно увидит нас вместе и пустит сплетню?
– Да, ты прав – мы оба знаем, где живем.
– Ханна, вот только это я и имел в виду…
Ханна закусила губу. Ей вдруг с такой силой захотелось защитить, оградить мужа от неприятностей, что этот порыв несказанно удивил ее. «Ведь в конце концов мы друг друга стоим», – подумала она.
– Я устала от своего мужа, но не могу решиться уйти от него. Мать же не может бросить грудного ребенка.
Ханна попыталась сконцентрировать все внимание на том, что она сейчас скажет Майклу.
– Я не могу сейчас говорить об этом с Дарси, как ты не понимаешь? Что я скажу ему? «Ты потерял почти все, чем жил, тебя, возможно, посадят в тюрьму, на всех этих чертовых вечеринках о тебе говорят, как о самом крупном воре и мошеннике со времен Максвелла. И, ах, да, кстати, я тоже ухожу от тебя»? Я не знаю, чего ты ждешь от меня, Майкл, но правда в том, что я вовсе не просила тебя в меня влюбляться.
Свет, освещавший комнату, постепенно угасал, лучи, проникавшие сквозь полосатые занавески, казались какими-то тяжелыми, как будто вот-вот не смогут удержаться в воздухе и упадут под тяжестью собственного веса. Снаружи доносились голоса медсестер, откуда-то издали слышался скрип тележки мороженщика. Грусть, подобно радиации, проникала в их плоть и кровь.
– Я знаю, – сказал наконец Майкл.
Они непроизвольно протянули руки друг другу. Так они и лежали, отодвинувшись друг от друга, держась за руки и прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи.
Наконец Ханна подняла свободную левую руку и посмотрела на часы.
– Я должна идти, – пробормотала она.
Майкл немедленно отпустил ее теплую ладонь. Она выскользнула из-под пледа и, стоя на коленях на кровати, помассировала пальцами грудь.
– Я позвоню тебе, – пообещала Ханна. В неярком свете уходящего дня выражение лица ее показалось Майклу одновременно нежным и серьезным.
– Буду ждать, – ответил он.
Он лежал и смотрел, как одевается Ханна, думая о том, что данные только что обещания были не больше чем попыткой спасти достоинство друг друга. Майкл был рад, что они не поссорились.
Поцеловав Майкла, Ханна выскользнула за дверь. Майкл обмотал вокруг пояса полотенце и подошел к окну на кухне. Он увидел, как Ханна пересекла парк, быстро шагая на высоких каблуках. Майкл стоял у окна, пока не скрылась за поворотом ее машина. Потом, даже не потрудившись одеться, он стал слоняться по пустым комнатам, стараясь обходить осколки жизней чужих людей, как будто эти пятна на ковре и дыры в обоях действительно были препятствием на его пути.
Вновь наступило воскресенье. Майкл, как было условлено у них с Марсель, заехал домой, чтобы взять детей на день. Подъехав к воротам, Майкл увидел Джонатана, гоняющего мяч в саду перед домом.
– Привет, па!
– Привет, Джон, – Майкл привлек мальчика к себе и потрепал его по волосам. – Ну, как прошла неделя?
– Все о'кей. Дейзи ждет внутри.
Марсель открыла дверь. Майкл заметил, что на ней новая юбка, сшитая из какого-то мягкого материала цвета корицы, которая очень ей шла. Она слегка отступила, впуская Майкла.
– Дейзи еще в ванной.
Они смотрели друг на друга так, как будто виделись впервые в жизни.
– Как ты поживаешь? – спросил Майкл.
Марсель пожала плечами.
– А как ты думаешь?
Дейзи сбежала вниз по лестнице. Они вышли во двор, Майкл усадил детей в машину и, выезжая со двора заметил, что входная дверь захлопнулась только сейчас.
Когда они свернули на дорогу, Дейзи спросила:
– Ну, и какие же у нас планы на сегодня?
– Я ничего не придумывал заранее. А чего хотелось бы вам?
– Ну, папа! – в голосе Дейзи звучал протест, но больше никто ничего не сказал по этому поводу. В наступившей тишине Майкл взглянул в зеркало заднего вида и увидел бледные личики детишек, которые сидели, глядя в разные стороны на однообразный пейзаж за окнами машины, который явно не мог заинтересовать всерьез детей их возраста. Он не знал, что говорить и что делать, и прекрасно понимал, что они предпочли бы провести это воскресенье дома с матерью.
Марсель поднялась наверх с воскресной газетой в руках. Она нашла магнитофон Джонатана в его комнате и выбрала кассету с поздними квартетами Бетховена. Засунув кассету в магнитофон, Марсель взяла его с собой в ванную. Она сделала погромче, чтобы слышать музыку, несмотря на шум воды. Затем разделась и стала внимательно и беспристрастно изучать свое тело в зеркале. Она даже повернулась спиной и посмотрела через плечо, как выглядит сзади. Ей видны были ребра и позвонки, проступающие сквозь кожу. Марсель удовлетворенно кивнула. Ничего не обвисло, вены на ногах пока не были заметны.
– Не так плохо, – произнесла она вслух. – Есть еще на что посмотреть.
Затем она опустилась в ванную и растянулась в горячей воде, наслаждаясь теплом и покоем. Музыка и пар очищали голову. Марсель закрыла глаза и позволила себе забыться.
Марсель не могла вспомнить, когда она в последний раз делала то, что ей хочется. Воскресное утро всегда означало семейный завтрак, после которого Майкл обычно отправлялся играть в гольф. А после этого, придя домой, он любил съесть довольно обильный ланч. А сегодня Марсель ни для кого ничего не надо было готовить. Ей не надо никуда везти детей, разбирать их споры, плавать, играть в теннис, сидеть допоздна над домашним заданием, о котором не вспомнила вовремя. Ей вообще ничего не надо было делать.
Подумав так, Марсель вся внутренне сжалась, на секунду ей стало страшно. Но это тут же прошло.
Это уже второе воскресенье, которое она проведет абсолютно одна, и одиночество казалось ей желанным, почти благословенным. Прошлое воскресенье, пока дети были с Майклом, она провела в хозяйственных хлопотах. Вечером Марсель добралась до постели вся разбитая и, лежа одна, спрашивала себя, потому ли она надрывалась целый день, что хотела доказать себе, что она хорошая мать, или просто потому, что больше ничего не могла придумать.
Ответ пришел к ней совершенно неожиданно. Она не позволяла себе отдыхать, потому что ей казалось, что она этого не заслужила. «А почему собственно, – спрашивала себя Марсель, лежа под чистыми накрахмаленными простынями. – Потому что мой муж завел интрижку с одной из моих подруг? Потому что ты – мать, жена, учительница, а не женщина, достойная внимания? Кто, если не ты, заслуживает отдых от этого всего»?
Она злилась на себя, и злость эта разбередила незаживающую рану, которая отозвалась жгучей болью. Но, несмотря на это, Марсель почувствовала, что силы возвращаются к ней.
Всю неделю Марсель пестовала в себе это чувство. Она не скучала по Майклу, хотя и ощущала какую-то пустоту вокруг себя. Она не особенно беспокоилась о детях. Марсель видела, что дети ведут себя беспокойно, что им постоянно что-то надо от матери, но ведь их потребности могут возрастать вот так день за днем, пока не превысят ее возможностей, не захлестнут ее с головой. Она вполне хладнокровно решила, что не даст потопить себя во всем этом. Так лучше для нее, а в конечном счете, и для детей. Марсель нравился этот новый для нее образ мыслей.
Всю неделю Марсель думала большей частью о себе. Сначала у нее получалось довольно плохо, в голову лезли самые странные, почти бредовые идеи. Но потом стало получаться лучше, мысли эти стали доставлять ей удовольствие, почти что вызывали возбуждение. Однажды, уложив детей спать, Марсель приготовила себе ужин. Обычно она доедала остатки за детьми или вообще обходилась вечером без пищи. Но в тот вечер она потратила не меньше часа, возясь с кастрюльками и нарезая салат, и все это только для себя. Она накрыла на стол, достала бутылку вина и села, чтобы насладиться собственным обществом. Ощущение было странным. Было немного грустно, что после стольких лет супружества приходится ужинать вот так, одной. Но было во всем этом что-то удивительное и даже бодрящее, вселяющее уверенность в себе. Она доела ужин, выпила вина, причем довольно много, потому что позволила себе, не заходя в ванную, улечься сразу в постель.
Марсель лежала на казавшейся теперь, после ухода Майкла, огромной кровати, чувствуя внутри какую-то довольно приятную пустоту, и медленно погружалась в сон.
Дженис и Вики названивали так регулярно и зазывали ее к себе так настойчиво, что было ясно: они уже успели обсудить между собой ее новое положение. Марсель была благодарна подругам за заботу, ее радовала порой их компания, но в то же время приятно было сознавать, что и от них она не зависит и прекрасно может справиться одна.
Особенно рвалась поговорить Вики. Она сидела в кухне с чашкой кофе в руках, смотрела, как Хелен крутится в своем детском стульчике и вспоминала, что почувствовала, когда Гордон сообщил ей о своей измене. Она описывала, как убивала время, пока они жили врозь. Марсель слушала и кивала.
– Я обнаружила в себе такие черты, о которых и не догадывалась раньше, – говорила Вики. – Например, что я не так уж зависима от Гордона. Что я использовала детей, материнские заботы, чтобы оградиться от всего остального мира. Я обнаружила, что я, черт возьми, все еще женщина и могу вызывать желание.
Огонек, сверкнувший в глазах Вики при этих словах, не укрылся от Марсель, но она не стала требовать подробностей.
– В конце концов, даже хорошо, что все это случилось с нами. Теперь мы оба сильнее, и еще более счастливы вместе, – спокойно сказала Вики. – И не забывай, что у вас с Майклом может получиться так же.
– Хорошо, я не буду ныть, – пообещала Марсель.
Она ничего никому не рассказывала о Ханне и Майкле. И гордость, о которой подумал Майкл, была лишь отчасти причиной ее молчания. В основном же дело было в том, что Марсель теперь сконцентрировалась на своих чувствах и переживаниях, ее гораздо больше волновало то, что происходит с ней самой. Поэтому она позволяла себе по несколько дней не вспоминать о Майкле, а следовательно, и о Ханне, и с интересом обнаружила, что чувствует себя при этом гораздо спокойней и уютней.
Забота Дженис проявлялась в постоянном беспокойстве по поводу одиночества подруги.
– Тебе не скучно? – спрашивала она. – Ты в любой момент можешь приходить к нам. Или звонить. А как насчет выходных? Может, съездим куда-нибудь все вместе, с детьми? Мы с Эндрю были бы очень рады.
Но это было именно то, чего не хотелось сейчас Марсель. Она бормотала Дженис что-то невнятное о том, что по воскресеньям дети должны видеться с отцом. Упоминания о детях вызывали у Дженис новый поток красноречия.
– С ними все в порядке? – спрашивала она.
– Вроде бы, – отвечала Марсель. Ведут себя немного беспокойно, но в общем, неплохо переносят всю эту историю.
– Самое ужасное во всем этом то, что страдают дети, правда?
Вспоминая, как носится Дженис со своими мальчиками, Марсель думала, что для нее, пожалуй, в такой ситуации, действительно главным горем были бы страдания ее детей. Но сегодняшняя Марсель с ее новым образом мыслей тут же говорила себе, что дети в Сараево и в голодной Африке страдают гораздо сильнее. Джонатан и Дейзи в конце концов перенесут разрыв родителей, которые очень любят сына и дочь, но давно уже не уверены в том, что любят друг друга. Дженис она, конечно же, не высказывала подобных мыслей.
Сегодня, лежа в горячей ванне, Марсель вновь упражнялась в новом образе мыслей. Вода начала остывать, квартет Бетховена подходил к концу. Марсель лень было протянуть руку и перевернуть кассету. Тишина пустого дома доставляла ей неизъяснимое удовольствие. Подумав о том, что ее милые добрые Дженис и Эндрю проводят это воскресенье в каком-нибудь тесном пляжном домике среди орущих на разные голоса детей, Марсель сочувственно улыбнулась.
Когда вода остыла уже настолько, что Марсель начала замерзать, она вылезла из ванны и быстро вытерлась. Слегка поеживаясь, она нашла в стенном шкафу давно забытую бутылочку лосьона для тела и, налив его в сложенную чашечкой ладонь, стала растирать локти, колени, лодыжки. Она не стала мыть ванну, а отправилась прямо в спальню. На кровати поверх одеяла валялись воскресные газеты. Подушка все еще хранила очертания головы Марсель. Постель как бы приглашала ее лечь. Марсель скользнула под одеяло.
Лежа на чистых простынях, наслаждаясь теплом и покоем, Марсель вспомнила вдруг вот такое же воскресенье, проведенное в постели, когда она была еще не замужем. Она провела тогда целый день в кровати с одним студентом, которого едва знала, но он очень ей нравился. Не то чтобы ее аккуратная спальня напоминала его убогую комнатушку или ее постель – смятые простыни на холостяцкой кровати. Но какие-то чувства, ощущения были общими для двух этих воскресений, которые разделяли годы. Тот, далекий уик-энд был для Марсель как бы посвящением в радости секса. В понедельник утром она встала и пошла домой. Потом она несколько раз встречала этого парня, но не испытывала ни малейшего желания повторить их встречу, да он и сам не просил об этом. Наверное, оба они чувствовали, что все это было хорошо, пока длилось, но не стоит пытаться повторить.
Марсель уже давно не вспоминала этот эпизод. Как бы в унисон воспоминаниям, Марсель провела рукой по животу и бедрам.
Теперь ей вспоминалась сцена с Джимми Роузом в саду у Рэнсомов. То, как отказался от нее Джимми, добавило еще один повод чувствовать себя несчастной в и без того длинный список Марсель, но теперь она как бы мысленно рвала этот список, на смену несчастью и отчаянию приходила вполне здоровая женская злость. Она злилась на Джимми с его юрким языком и вкрадчивой манерой ухаживать, и в то же время ей было абсолютно на него наплевать. Она забыла и его, и темный, наполненный звуками и шорохами сад.
Марсель ощутила вдруг, что у нее все хорошо, хорошо и правильно, и она счастлива, как никогда. Поглаживая себя, она довольно быстро достигла оргазма, и это было приятно, как никогда. Она немного полежала неподвижно, ощущая приятную тяжесть во всем теле и прислушиваясь к неистовому биению сердца, потом повторила весь процесс, на этот раз громко и счастливо рассмеявшись в самом конце.
Примерно в начале первого ночи Марсель наконец заснула.
18
В нишах магазина «Ля Кутюр» по-прежнему висели коротенькие шелковые и хлопчатобумажные платья, но казалось, что солнечный свет, попадая на ткань, как бы тускнел, терял свой блеск. Когда подруги собрались сегодня утром в магазине, Стелле показалось, что все эти шикарные, чуть легкомысленные платья, принадлежат как бы к другой, прошлой их жизни, они стали почти что историческими костюмами. Стелла бродила вдоль стен, слегка касаясь пальцами бархатных топов и шелковых юбок.
– Примерь вон то, золотое, – посоветовала Ханна, сидя за своим письменным столом. – Оно тебе пойдет.
– У меня нет денег, – сказала Стелла. И уж во всяком случае она не собирается тратить то, что у нее есть, на покупку подобных нарядов. У нее были совсем другие планы.
– Ни у кого нет денег. К сожалению, – откликнулась Ханна.
Вики и Дженис сидели на одном из заваленных всякой всячиной диванов и пили кофе. Это был их последний свободный день – завтра у детей начинались каникулы. Покупателей в магазине не было, и ничто не мешало подругам наболтаться вволю.
Дженис огляделась вокруг.
– С осени дела снова пойдут в гору. Так, по крайней мере, говорит Эндрю. Скоро ставки упадут настолько, что все опять начнет приходить в движение, возрождаться.
– Что ж, может быть.
За окнами магазина прогуливались туристы, дома были украшены корзинами с цветами, на которые каждый год по традиции разорялся муниципалитет Графтона. Погода была ветреной, переменчивой, и почти все гуляющие были в светлых, пастельных тонов легких куртках поверх ярких летних нарядов.
Раньше Ханне удавалось за лето продать одну-другую вещь кому-нибудь из туристов, но в принципе ее основными клиентами были жители Графтона и пригородов, которых Ханна всех хорошо знала, и покупала кое-что специально для них, прикидывая, что больше подойдет той или иной женщине. Но этим летом постоянные клиентки не торопились ни за деловыми повседневными костюмами, ни за вечерними платьями. Вещи так и висели на своих местах, в нишах уже почти не было места для новых товаров.
Ханна прекрасно понимала, что происходит.
Некоторые женщины экономили, покупая теперь новые шляпки лишь тогда, когда старые приходили в полную негодность, так же, как их мужья ездили теперь в «мерседесах» трехлетней давности, а не в новых машинах, как они привыкли раньше.
Но большая часть покупателей, конечно же, не приходила из-за Дарси. Когда новости о его аресте только что появились в газетах, к ней зачастили желающие посмотреть на жену крупного мошенника и пошептаться потом по углам, но они ничего не покупали, и никто из них не приходил в магазин во второй раз. Ни у кого, вроде бы, не было особых причин перестать покупать у нее одежду только потому, что ее мужа обвиняют в воровстве и мошенничестве, но Ханна прекрасно понимала, что если бы перед ней стоял в свое время подобный выбор, она скорее всего поступила бы так же, как большинство ее покупателей.
Возможно, «Ля Кутюр» смог бы пережить один из этих спадов покупательского спроса, но не оба сразу Оборот за последние недели упал почти до нуля.
– Но не думаю, – продолжала Ханна начатый разговор, – что я смогу следить за обещанным тобой подъемом, сидя на этом же самом месте. Если, конечно, он вообще произойдет.
Ханна встала из-за стола и подошла к одной из ниш, где висело красное с белым платье, которому, видимо, так и не дождаться момента, когда к нему оденут в цвет модную шляпку блюдечком, сетчатую вуаль и пойдут на какую-нибудь свадебную церемонию наслаждаться шампанским и выслушивать скучные поздравления новобрачным. Ханна молча сняла платье со стены, и оно безжизненно повисло на ее руке.
– Все действительно так плохо? – участливо спросила Дженис.
Ханна подняла платье над головой и швырнула его в кипу другой одежды, наваленной на диване.
– Да, – просто ответила она.
– О, Ханна, – лицо Дженис вспыхнуло.
Стелла смотрела в окно на прохожих. Картина была вполне обыденной, но в последнее время Стелла частенько ловила себя на том, что смотрит на Графтон совершенно другими глазами, как бы желая запечатлеть его в своем сознании.
– И что же ты будешь делать? – спросила она Ханну.
– Делать?
Все подошли поближе к Ханне. У подруг было такое чувство, как будто они все еще находятся под защитой своих дружеских связей, как в каком-то лабиринте, в то время как все кругом рушится, привычные ритуалы меняются, и они остаются как бы беззащитными перед этими переменами.
Дженис была напугана, как это уже случилось с ней на барбекю у Рэнсомов. Она не могла точно определить свой страх, когда она пыталась облечь свои опасения в словесную формулировку, они, вроде бы, улетучивались, но лишь для того, чтобы притаиться в тайном уголке ее сознания угрожающим облачком тревоги и неуверенности. Ей захотелось скорее броситься домой к мужу и детям, посмотреть внимательно, не коснулась ли уже и их та эрозия, которую видела она вокруг себя. И в глубине души она надеялась, что Эндрю сумеет успокоить ее, когда она поделится с ним своими страхами.
– Я закрою магазин, – решительно произнесла Ханна.
– Но это ведь не просто магазин, – возразила Вики, – это дело рук твоих, твое детище.
Все согласно закивали.
– Все равно я не могу его оставить. У нас нет сейчас денег содержать его.
Было странно слышать от Ханны, которая всегда была женой богатого человека, подобные признания.
– И что же ты собираешься предпринять? – на этот раз вопрос задала Вики.
Ханна поняла, что на этот раз ее спрашивают не только о магазине. Она представила себе Дарси там в Уилтон-Манор, неестественно оживленного приготовлениями к предстоящему процессу или же, что тоже часто случалось с ним в последнее время, угрюмо молчащего в своем кресле. И еще она подумала о Майкле, об их совместном походе в модный салон на просмотр осенней коллекции. Все туалеты были длиной до щиколоток. Ханна же всегда предпочитала короткие юбки. Она почти не смотрела на одежду, которую демонстрировали манекенщицы, а поглядывала, вместо этого, украдкой на Майкла, но постепенно то отстраненное равнодушие, которое она испытывала к тому, что видела на подиуме, распространилось, как ни странно, и на него.
– О, конечно же, я останусь с Дарси, – ответила она на вопрос Вики. – Буду ждать, что бы ни последовало.
Она имела в виду процесс и возможное тюремное заключение.
Дженис кивнула. Вики думала о том, что Дарси действительно очень нужна будет поддержка жены. Она вспомнила его инфантильность, которую обнаружила во время их недолгой близости, как сначала ей было неловко от сознания его слабости, но со временем она начала вызывать в Вики нежность, хотя и с примесью некоторой брезгливости. Глаза ее встретились с глазами Ханны, в которых Вики увидела что-то похожее на вызов. Ханна была слабой и уязвимой, как любая женщина, несмотря на надетую на себя броню в виде шикарного черного делового костюма, но одновременно в ней чувствовалась решимость отчаявшегося человека.
– Я восхищаюсь тобой, – мягко сказала Вики. – Дарси очень повезло с женой.
Они еще несколько секунд пристально смотрели друг другу в глаза. Вики первой отвела взгляд. Ей хотелось бы обнять Ханну в знак поддержки и понимания, но что-то подсказывало, что лучше этого не делать.
Стелла вновь обернулась к окну и принялась разглядывать толпу.
– Да, – сказала Ханна. – Конечно, ему повезло. Ну и как, подходит мне роль маленькой героини?
Вопрос явно не требовал ответа, поэтому все молчали. Затем Ханна произнесла все тем же спокойным голосом.
– Я полагаю, надо что-то придумать со всей этой одеждой.
Она подошла к следующей нише и сняла еще одно платье, на этот раз золотисто-желтое с большими черными пуговицами, напоминающими чьи-то сияющие глаза. Ханна протянула его Вики.
– Давай, примерь его. Посмотри, как оно выглядит.
Вики удивленно переводила глаза с Ханны на платье.
– Надеть это? С моими-то бедрами?
– Не будь занудой. Надевай, тебе пойдет этот цвет.
Лицо Ханны просветлело. Она подошла к витрине и вернулась с ворохом одежды в руках.
– Давайте, переодевайтесь. Надо же и нам когда-то позабавиться. Смотри, Дженис, вот это как раз твой размер.
– Ханна, но оно оранжевое…
– Цвета ноготков. Мадам любит ноготки?
Стелла отвернулась от окна. Она тоже улыбалась.
– А мне тогда дай вон то золотое. И вон тот пестренький костюмчик. Я давно положила на него глаз.
Вики исчезла в примерочной и вышла оттуда в желтом платье. Склонив голову набок, Ханна оценивающе оглядела ее.
– Сюда нужны украшения. Большие серьги. Примерь вот эти. – Ханна открыла небольшую стеклянную витрину и вынула оттуда пригорошню бижутерии. – Следующий, – скомандовала она.
Вперед неуверенно вышла Дженис.
– Длинные перчатки, – тоном судьи произнесла Ханна. – Из черной замши. Возьми вон там. Стелла? Ну, разве я не говорила, что в золотом ты будешь бесподобна?
Теперь все они смеялись. Вики взяла бальное платье из цветной тафты и, приложив его к себе, крутилась перед остальными.
– Я всегда мечтала о таком.
– Теперь тебе выпал счастливый случай.
– Вики, эти сережки – настоящий шедевр.
– Ты не могла бы застегнуть мне молнию?
– Попробуй вот это к тому платью.
Они сновали туда-сюда из примерочной в зал, груда одежды на диванах росла. Они хихикали, как дети, добравшиеся до маминого гардероба, а Ханна подзадоривала их, открывая все новые шкафы и витрины и, подобно сказочной фее, извлекая оттуда наряды и украшения.
– Я всегда мечтала устроить здесь что-нибудь в этом роде, – счастливо улыбаясь, сказала Стелла. – Это как в детстве – вдруг оказаться ночью в магазине игрушек.
Они позировали перед огромными зеркалами, забыв о ветреном непогожем дне за окнами.
– О, Господи, да мы все – настоящие фотомодели, – сказала Вики.
– Вы – мои манекенщицы, – объявила Ханна.
Самый приятный способ расстаться с магазином – устроить из этого веселую игру. Ханна почувствовала вдруг необъяснимую нежность ко всем этим женщинам, представших сейчас совсем другими, не такими, какими она уже много лет знала их всех – более хрупкими и в то же время более яркими, привлекательными, и все благодаря ее непроданной одежде.
Стелла медленно вальсировала, отливая золотом.
– Я хочу, чтобы ты купила это платье, – сказала ей Ханна. – Я отдам его тебе за свою цену. А вот это, смотри! – Ханна отколола от черной бархатной подушечки золотистые сережки с горным хрусталем. – А серьги к нему можешь взять бесплатно.
Стелла обняла Ханну за плечи голой рукой.
– Ты отличный продавец. Я сдаюсь. Беру и платье и сережки и начинаю новую жизнь, чтобы всему этому соответствовать.
– А почему бы и нет?
– А почему бы, черт возьми, и нет? – бормотала покорно Стелла, но Ханна уже не слушала ее.
– Подождите секунду, – она достала еще несколько бархатных подушечек. – Вот это для Дженис и Вики. Каждой по подарку к летним каникулам.
Это тоже были сережки – одна пара изображала маленькие ракушки, другая – морских звезд.
Рэнсомы и Фросты сняли на часть лета соседние дома на берегу моря. Клегги останутся в Уилтоне, вместо того, чтобы, как обычно делали, отправиться в Грецию. Дарси пришлось сдать паспорт в полицию.
Женщины улыбались своим отражениями в зеркалах. На этот раз Вики обняла все-таки Ханну.
– Мне так хотелось бы, – сказала она, – чтобы вы с Дарси тоже могли отправиться куда-нибудь на лето. И чтобы все было, как прежде.
– Я знаю, – ответила Ханна, понимая, что Вики говорит чистую правду и одновременно как бы извиняется перед ней.
Неожиданно годы их дружбы, все эти вечеринки, совместные летние уик-энды, поездки на лыжные курорты, показались всем четверым самым дорогим, что только было в их жизни. И все это ускользало теперь куда-то. А они-то считали, что все эти вещи незыблемы, неизменны, как и сами супружеские пары, и не ценили всего этого, пока не заметили, что могут лишиться этих маленьких радостей, что процесс уже начался – процесс разложения отношений.
Все опять сделались вдруг серьезными и перестали хорошо чувствовать себя в надетых несколько минут назад экзотических нарядах. Дженис медленно снимала длинные перчатки.
– Мне так жаль, Ханна, – сказала она. – Если бы я только могла…
Она сделала жест перчаткой, означавший полное бессилие перед судьбой.
– Ведь Эндрю и так выплатил половину залога, – сказала Ханна. – Разве мы вправе ожидать чего-то еще?
Ханне очень не хотелось сейчас расплакаться, но она уже чувствовала, как начинает щипать в носу. Она вспомнила вдруг завтрак у Дженис, когда она сморозила какую-то глупость и довела до слез Нину Корт, и как Нина сидела у стола и плакала. Ведь и ее слезы означали какие-то никому неведомые потери и необходимость скрывать их ото всех.
Зазвонил звонок, и открылась входная дверь. Все обернулись и увидели Дарси. Среди женщин он выглядел огромным и… каким-то неопрятным. Волосы его были длиннее, чем обычно, а одежда выглядела так, как будто он надел все это, не думая о том подходят ли отдельные детали гардероба друг другу.
– Я помешал? – спросил он.
– Вовсе нет. Заходи и смотри, – ответила Ханна. – И что ты думаешь?
Дарси присвистнул. Он ходил от одной женщины к другой, касаясь рукой то голого плеча, то обтянутого шелком или бархатом бедра. Вики он осмотрел точно так же, как и остальных.
