Текст книги "Чужие браки"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
Поднявшись, Стелла слегка задела рукой руку Джимми, в которой тот держал бокал, и несколько капель пролилось на пол. Джимми почувствовал, что тоже начинает злиться. Алкоголь к тому же усиливал его раздражение.
Интересно, пахнет ли от него еще духами Люси? Джимми все еще был полон ею. После того, как они выпили немного в баре, Люси, обвив его своими красивыми длинными ногами, со всем пылом молодости целиком отдалась сексу. Вернувшись домой, Джимми сначала чувствовал себя немного виноватым, но охватившее его сейчас негодование изменило его настроение. Он вовсе не собирается любоваться на злющую физиономию Стеллы, готовой в любой момент разразиться обвинениями. В конце концов, дом каждого мужчины должен выглядеть определенным образом, а Стелла не создала ему такой дом. В такие моменты Джимми ненавидел жену. Ведь от нее зависело сделать так, чтобы жизнь стала намного проще для них обоих, но нет, в ней всегда была какая-то несгибаемая решимость, не позволявшая Стелле идти по пути наименьшего сопротивления. Свободной рукой Джимми вцепился в плечо Стеллы.
– Что с тобой происходит? – прошипел он. – Я всего-навсего поехал выпить пару рюмок.
Стелла взглянула ему прямо в глаза.
Глаза Джимми покраснели, щеки горели, плохо выбритые волоски на щеках стояли дыбом, но он далеко еще не был пьян. В голове ее пронеслись расплывчатые, но от этого не менее ужасные образы. Она представила себе, что дала Джимми пощечину, а он дал ей сдачи, сначала один раз, потом другой, потом начал без разбора осыпать ее ударами. Стелла вздрогнула. Она была крупнее Джимми, но он, будучи мужчиной, был, естественно сильнее. А те сцены, которые предстали сейчас перед ее мысленным взором, не все были фантазией, некоторые – воспоминаниями.
Осторожно, почти мягко, Стелла сняла с плеча руку Джимми и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.
Наверху, в спальне, Стелла медленно разделась, тщательно сложив вещи, развесила их в старом огромном гардеробе, который они с Джимми все никак не могли собраться поменять на более современную модель, вроде тех, что стояли в спальне у остальных графтонских пар. Она легка в постель, повернулась на бок и стала ждать.
Джимми поднялся вслед за ней наверх. Стелла слышала, как он плещется в ванной, затем Джимми зашел в спальню и стал раздеваться. О столик звякнула мелочь, которую он извлек из карманов. Лежа лицом к стенке, Стелла вспоминала другие вечера, которые обычно следовали за подобными сценами. «Если он захочет меня, думала она, значит не был сегодня ни с кем. А если не захочет, то все ясно без слов».
Джимми залез под одеяло и повернулся спиной к жене, устраиваясь поудобнее перед тем, как заснуть.
На следующий день Стелла позвонила Нине Корт. Она чувствовала себя как лабораторное животное, которое обследовало все выходы из клетки и убедилось, что они наглухо заперты, кроме одного, которое оно никогда не пробовало раньше. Вслушиваясь в гудки, Стелла представляла себе Нину в студии, которой она никогда не видела. Должно быть, там все очень чисто и много света.
– Нина, это Стелла. Может, встретимся. Я бы хотела поговорить. Я думала, что давно уже забыла, как это делается, но во время нашей прогулки, кажется, вспомнила. Я получила огромное удовольствие от нашей прогулки.
На том конце провода несколько секунд молчали.
– Мне тоже очень понравилась наша прогулка, – голос Нины звучал тепло и дружелюбно. Я рада, что ты позвонила. Заходи ко мне. Когда? Ну, например, можешь сегодня вечером? Я приготовлю ужин.
– Спасибо. Я обязательно приду.
Дом Нины Корт вызвал у Стеллы удивление. Нина провела ее по всем комнатам, и они прошли в студию, где взгляду Стеллы открылись белые стены и мебель, явно антикварная, которая произвела впечатление даже на Стеллу, как ни мало разбиралась она в подобных вещах. Стелле понравилось обилие света и воздуха в комнате, а также то, что все вещи, которые здесь находились, были куплены человеком, который был уверен, что именно эти вещи необходимы именно в этой комнате. Затем их расставили четко по своим местам, без всяких компромиссов с действительностью. Здесь не было ничего кустарного, никакого ширпотреба, и весь стиль этой комнаты заставлял жилища графтонцев, даже Уилтон-Манор, казаться обставленными надуманно и безнадежно провинциально.
Женщины спустились в гостиную на первый этаж. Нина разлила вино и протянула Стелле ее бокал.
– Ты богатая? – спросила Стелла. – Должно быть, богатая, если смогла позволить себе такой дом и все это. Жутко бестактный вопрос, правда? Видишь, я же предупреждала, что абсолютно разучилась общаться.
– Богатым был мой муж, – сказала Нина. – А я практически не подозревала об этом, пока он не умер.
Стелла почувствовала что-то похожее на зависть.
Нина была свободной, независимой, и к тому же богатой. Могла делать все, что захочет, и быть такой, какой хочет. «Неудивительно, – подумала Стелла, – что Гордон увлекся ею. Ведь сам Гордон, также как и Стелла, был типичным графтонцем, не больше и не меньше».
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказала Нина.
– Надеюсь, что нет. Эти мысли не делают мне чести.
– Мне не легче, а тяжелее оттого, что я имею все это. Ведь не так приятно иметь все это одной. Иметь все, но не иметь его. Вначале, сразу после его смерти, мне хотелось, чтобы все кругом отражало мое внутреннее состояние. Я продала дома в Лондоне и за городом, машины, отдала на хранение коллекцию Ричарда. Я считала, что должна жестоко расправиться со всем, что он мне оставил, потому что он оставил меня так жестоко. Вот и сюда я приехала только потому, что он никогда не был здесь. Графтон – это мое, только мое прошлое, не имеющее ничего общего с нашей жизнью с Ричардом. И когда я только что приехала сюда, я так завидовала всем вам. Ведь вы все были по двое.
– А, уж мы-то парами, это точно. А ты действительно угадала, о чем я думала. Правда, я не копала так глубоко. А тебе по-прежнему также грустно?
Нина откинулась на спинку стула. Очень не хотелось отвечать на этот вопрос, но никак нельзя было не ответить.
– Иногда. А иногда нет. Иногда, когда горе отступает, я вдруг начинаю чувствовать себя виноватой, как будто я обязана постоянно поддерживать в себе скорбь. А то вдруг чувствуешь себя такой счастливой, как будто раньше и представления не имела о том, что такое счастье. Так я чувствовала себя с Гордоном. И с тобой во время нашей прогулки. И с Барни Клеггом, когда он приехал, чтобы заняться моим садом.
– С Барни Клеггом?
– А почему бы и нет, – стала оправдываться Нина, но тут обе они рассмеялись. Казалось, они уже переступили барьер простого знакомства и становятся настоящими друзьями и союзниками.
– А ты? – спросила Нина.
Стелла пожала плечами.
– Ты же говорила, что хочешь пообщаться. Что, давно забыла, как это делается? Именно так, как мы делаем это сейчас. Ты хотела поговорить о Гордоне?
– Нет, только не о Гордоне.
– Тогда, наверное, о Джимми?
Стелла внимательно изучала свой бокал. Неожиданно она постучала по нему ногтем. Звук был чистым и мелодичным.
– Ты все еще завидуешь нам? – спросила Стелла. – Теперь, когда ты лучше узнала нас.
– Ты хочешь сказать после того, что я узнала о Вики и Дарси, и после того, что было между мной и Гордоном?
Нине не хотелось углубляться в обсуждение этой темы, не хотелось высказывать вслух свое впечатление, что привычный жизненный уклад графтонских парочек находится в настолько неустойчивом равновесии, что еще один порыв страсти наверняка необратимо нарушит привычный ход вещей и разобьет вдребезги устоявшиеся отношения.
Очень мягко Нина добавила:
– Ведь ты сама сказала мне как-то, что никто из нас не может взглянуть на чужой брак изнутри. Я не знаю, как живут Вики и Гордон, Дарси и Ханна, ты и Джимми. Я вижу только то, что лежит на поверхности. Когда я увидела вас всех впервые, мне показалось, что все в вашей жизни гладко и безоблачно.
Стелла изобразила в воздухе жест, обозначающий замкнутое пространство.
– У тебя было когда-нибудь такое чувство, что тебе некуда деться? – спросила она.
– Да, было. Но на самом деле всегда есть, куда деться. Если только ты твердо решил это про себя.
Стелла медленно допила вино, по-прежнему восхищенно разглядывая свой бокал, красивые резные ручки кресла, да и всю комнату, в которой они сидели.
– Как ты думаешь, мы могли бы быть друзьями? – после долгой паузы спросила Стелла.
– Наверное, да. Думаю, что да.
В среду Барни Клегг, как и обещал, пришел к Нине с двумя резиновыми шлангами, насосом и сумкой с инструментами. Весело посвистывая, он направился через кухню прямо в сад.
– Сейчас все приладим, уважаемая леди, – пошутил он. – Хорошенький у вас садик.
Нина молча смотрела, как, засучив рукава куртки, Барни принялся за работу. Она не сразу поняла, что он хочет сделать еще один кран на улице.
– Ничего, если я на полчасика перекрою воду? – спросил Барни. – Люблю это дело. Если больше ни на что в этой жизни не сгожусь, всегда могу стать сантехником.
– Думаю, до этого не дойдет, – улыбнулась Нина.
Она начинала верить, что Барни Клегг одинаково талантлив во всем, за что берется.
Барни целиком ушел в работу. Нина, накинув свой красный жакет, вышла посмотреть, как он прокладывает трубы под окном.
– Я выйду на полчасика, Барни, – сказала она. – Куплю продукты для ланча.
Барни сидел на корточках. Обернувшись, он вытер грязь со щеки.
– Я думал, мы сходим куда-нибудь вместе, – сказал он. – В кафе или куда захотите, если, конечно, вас заинтересует мое предложение.
– Заинтересует, – Нина глядела на юношу сверху вниз. – Пожалуй, заинтересует. Но все равно мне надо пройтись по магазинам. Я скоро вернусь.
Закрыв за собой входную дверь, Нина на секунду задержалась на верхней ступеньке. Приятно было подставить лицо весеннему солнышку. Выкрашенные черной краской перила под ее руками успели уже слегка нагреться. Лужайка была полна народу, в основном первыми туристами нового сезона. Все скамейки на той стороне лужайки, где сидела когда-то Стелла, доедая свой ланч, были заняты.
Гордон первым заметил Нину. Первое, что он подумал, это что она изменилась. Затем Гордон понял, что ему показалось так потому, что выражение лица Нины было совсем другим – он никогда не видел у нее такого.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал Гордон, подходя к Нине. – Ты выглядишь счастливой.
– Да? – Нина была слегка напугана его неожиданным появлением. Она уже начала забывать его, думала о том, что было между ними, все реже и реже.
– Я хотел повидать тебя, – сказал Гордон.
– Правда? – Нина изобразила удивление. – Кто бы мог подумать. Прошло уже столько времени.
– Что ж, ты имеешь право сердиться, – мрачно произнес Гордон. – Ничего не изменилось. Мне по-прежнему нечего тебе предложить, не больше чем тогда, на Рождество. Но я хотел видеть тебя, я хотел…
– Посмотреть, как я пережила наш разрыв? Спасибо, хорошо. А ты думал: я не переживу?
Говоря все это, Нина злилась сама на себя, на эти невольные проявления гнева, который она уже, в общем-то, перестала испытывать.
– Пожалуйста, Нина, давай зайдем к тебе и поговорим.
– Нет. Там Барни Клегг Он пришел сделать кое-что у меня в саду.
– Барни Клегг?
В тоне Гордона звучали те же нотки, что и у Стеллы Роуз, когда она задала тот же вопрос – удивление, смешанное с недоверием.
Нина улыбнулась, и Гордон снова заметил, что лицо ее стало совсем другим.
– Давай лучше прогуляемся, – предложила Нина.
Она взяла Гордона под руку, и они направились через лужайку к восточному входу собора.
Внутри, в левой части нефа, колонны все еще были в лесах, обтянутых полиэтиленом, но все равно было слышно, как гремят инструменты и переговариваются рабочие. В середине зала группа японцев, внимательно прислушивалась к тому, что рассказывал гид.
Гордон и Нина прошли на противоположную сторону, мимо каменных надгробных плит с латунными табличками, под которыми покоились средневековые рыцари и епископы.
– Помнишь, как мы пришли сюда в первый раз? – спросил Гордон. – Когда я показывал тебе собор?
– Я помню.
Они прошли мимо хоров и алтаря в часовню. Оконные стекла в этой части собора были когда-то разбиты и восстановлены уже после Реформации в виде витражей, в которых преобладали ярко-красный и черный цвета. Нина и Гордон, стоя плечом к плечу, любовались на витражи.
Нина думала о том, как непрочны и в то же время важны те нити, которые связывают ее с этим местом, с остальными жителями Графтона и их семьями, и в то же время с вечностью и бесконечностью.
Она поняла вдруг, что все они живут по какой-то твердо установленной схеме, которую не всегда можно разглядеть и еще реже понять, но тем не менее она, безусловно, существует, и от этой мысли становится легче жить.
Она подумала вдруг о Вики и Дарси, о том, что именно нужно им было друг от друга, и еще о том, что Гордон то ли ничего об этом не знает, то ли не хочет знать, потом о Стелле и Джимми и об остальных супружеских парах, чьи союзы оказались на поверку очень непрочны, и обо всех желаниях, чувствах, разочарованиях, которыми полон был Графтон, да и весь мир.
Мысль о непрочности связей между людьми расстроила Нину, и она вновь ощутила всю тяжесть потери Ричарда и возникшую внутри пустоту, и в то же время Нина почувствовала свою собственную силу и поняла, что справится со всем, что ее ждет, выживет.
Гордон отвернулся от окна.
– Пойдем дальше? – спросил он.
– Да, пойдем.
Они двинулись к противоположной части нефа, тем самым замыкая круг и возвращаясь туда, откуда начали.
После полумрака собора солнечный свет снаружи показался еще более ярким, чем был на самом деле. Гордон проводил Нину через лужайку до дверей ее дома.
– Как проходят реставрационные работы? – поинтересовалась она.
– Медленно, гораздо медленнее, чем надо, но тем не менее продвигаются. За этими лесами творятся чудеса. Но и стоят эти чудеса недешево. Они тщательно просчитаны и запланированы, но все равно захватывает дух, когда любуешься на все это.
В голосе Гордона, когда он говорил о работе, звучал такой неподдельный энтузиазм, что Нина не могла им не восхититься.
– У тебя все в порядке? – спросил Гордон.
– Да, – Нина выпустила его руку. – Надеюсь, что и у тебя тоже.
Больше они не коснулись друг друга. Гордон улыбнулся, кивнул Нине, затем, обернувшись, побрел прочь.
В саду Барни уже почти закончил работу. Бухта с аккуратно намотанным на нее шлангом лежала около нового крана.
– Помочь занести сумки? – крикнул Барни.
– Спасибо, но я не добралась в результате до магазина.
– Тогда смотрите.
Барни повернул кран и оттуда брызнула вода. Нина захлопала в ладоши, а Барни шутливо поклонился. Барни надел на конец шланга распылитель, и в воздухе запрыгали капли, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Капельки падали на листья растений. В воздухе остро запахло влажной землей.
– Барни, большое спасибо.
– Мне это доставило удовольствие. Пойдемте отметим это дело.
– Да, я просто обязана угостить вас.
Барни приблизился, так что тень его упала на лицо Нины. Он казался огромным и очень молодым. С серьезным лицом Барни наклонился и поцеловал Нину в губы. «И что же дальше», – подумала она.
– Барни…
– Ты ведь не сердишься, правда?
– Нет. Это было очень приятно. Неожиданно, но приятно.
– Наш сегодняшний ланч будет не последним, правда? Если, разумеется, ты захочешь…
«А почему бы и нет», – думала про себя Нина, – почему бы, в конце концов, и нет.
13
Вики кормила завтраком Мэри и Элис. Она была одета для работы – в кремовую блузку и темную юбку в складку, поэтому старалась двигаться осторожней, чтобы не забрызгаться молоком. Дети ели рисовую кашу из голубых мисочек, на каждой из которых было написано белыми буквами имя хозяйки. Хелен сидела с погремушкой в детском стульчике. Гордон спустился вниз в рубашке, чтобы поднять с пола почту, которую почтальон просунул под дверь.
Вики поставила перед мужем тарелку с завтраком. Он распечатывал один за другим конверты и, хмурясь, стопкой складывал находившиеся в них счета рядом со своей тарелкой. Радио было настроено на любимый канал Гордона. Передавали предвыборные новости. Девочки болтали между собой. Элис уже исполнилось пять, и она ходила вместе с сестрой в школу. Чайник закипел, и Вики сняла его прежде, чем раздался свисток. Она насыпала заварки в чайник.
Гордон наблюдал, как она это делает. Вики чувствовала, что мужу немного не по себе, но она только улыбнулась про себя и принялась намазывать медом тост для Элис.
Даже после всего, что последовало за рождением Хелен, Вики по-прежнему нравилось наблюдать, как ее семья сидит вместе за столом. Гордон опять был на своем месте, а имя Нины Корт больше не упоминалось в их доме. Даже Мэри, слава Богу, наконец-то перестала спрашивать, не придется ли папе опять уехать жить в другое место. Вики слышала, как один раз Гордон ответил дочери:
– Не волнуйся, дорогая, я не уеду больше никогда и никуда.
За это время Вики ни разу не попыталась заглянуть Гордону в глаза. Ей просто не было это нужно.
Вики сама не понимала, как ей удалось одержать победу в этой войне с Гордоном, ведь она всегда считала себя довольно слабой и беззащитной, но это было именно так.
Всего через несколько дней после того, как она выгнала Гордона, Вики почувствовала, что силы возвращаются к ней. Она кормила детей, укладывала их спать, поднимала и отправляла в школу, действуя четко и размеренно, сознавая, что главное в жизни находится внутри нее, а не зависит от жизненных обстоятельств.
Связь с Дарси также помогла Вики чувствовать себя сильной, особенно после того, как поняла, что именно ее материнские качества так привлекали Дарси, то есть именно та часть ее бытия, которая могла показаться такой неприглядной по сравнению со свободой Нины Корт, имевшей возможность заниматься только собой и своими чувствами.
Дарси сидел обычно там, где сейчас сидит Гордон, и ему она тоже делала чай, слушала его, а потом пускала в свою постель. Вики не испытывала и тени угрызений совести по поводу своей связи, как это случилось с ней однажды. Что было, то прошло, как и приключение Гордона. По крайней мере, Вики надеялась, что это так. Она смотрела теперь в прошлое с интересом, даже с любопытством, как будто все, что произошло, произошло не с ней, а с кем-нибудь другим.
Вики прекрасно понимала, что ей нравилось спать с Дарси Клеггом, потому что это было неожиданным вознаграждением за ее страдания, утешением в ее одиночестве. Она жадно ловила минуты наслаждения, и эта жадность напоминала ей о том, что она, черт возьми, еще жива, еще женщина, а не только мать и жена. Но какая-то главная часть ее самой осталась незатронутой их отношениями с Дарси.
Правда была в том, что связь с Дарси заставила Вики по-новому оценить Гордона. Вовсе не так уж приятно было изображать из себя любящую матушку Дарси Клегга. Если уж честно, инфантильность Дарси, неожиданно открывшаяся Вики под личиной самоуверенного дельца, была не только удивительна, но и содержала в себе что-то отталкивающее.
Так что конец их связи Вики встретила с облегчением.
Все то время, что Гордон жил отдельно от семьи, Вики сознавала, что рано или поздно разрешит ему вернуться. Она не отвечала на его телефонные звонки, в общем, для того, чтобы проучить Гордона, а когда решила, что он достаточно намучился, сразу же сдалась.
Когда Гордон, вернувшись домой, начал петь дифирамбы их образу жизни, которого ему так не хватало все это время, Вики сделала еще одно открытие: хотя внешне все выглядело так, будто Гордон заботится о ней, на самом деле все было наоборот: она опять частично выполняла материнские функции.
Ей казалось, что и Гордон тоже понимает это. Теперь он точно знал, что просто не выживет без нее и детей, а они волне могут прожить и без него, что и продемонстрировала Вики. Вики знала, что именно эти мысли заставляли Гордона выглядеть иногда таким испуганным.
Не то чтобы Нина была целиком и полностью довольна сложившейся ситуацией: нельзя было исключить возможность, что это Нина решила дать Гордону от ворот поворот, или же что он просто решил, что гораздо проще жить с женой, которую он знает, чем с любовницей, от которой еще не известно, чего ждать. Именно на этом месте Вики предпочитала прервать свои рассуждения, мысленно пожимая плечами. Как бы то ни было, муж ее был дома и вряд ли ему еще когда-нибудь захочется погулять.
Что Вики знала совершенно точно, так это расстановку сил, которая существовала теперь в их доме. Вики чувствовала себя сильной и спокойной. Если Гордон узнает о Дарси от Линды, Ханны, Джимми Роуза или Бог его знает от кого еще, Вики найдет способ с этими справиться. Вики выживет. Она чувствовала себя в полной безопасности и была как никогда уверена в себе.
Вики взглянула на часы, вмонтированные в плиту. Половина девятого. Через пять минут приедет Марсель. Сегодня ее очередь везти детей в школу, а она никогда не опаздывает. Гордон тоже посмотрел на часы, затем отодвинул в сторону завтрак и начал приводить в порядок девочек – вытирать их личики и разыскивать одежду.
Марсель уже стояла перед входной дверью.
Мэри побежала вниз, крича:
– Пора! Пора!
Женщины лишь обменялись на ходу приветствиями: Марсель надо было захватить еще пятерых детишек. Схема сегодняшнего дня четко вырисовывалась в голове Марсель, как некий тест на выносливость, который предстояло вынести, прежде чем снова погрузиться в сон.
Вики стояла на крылечке и махала рукой, пока машина не скрылась из виду. Она делала так каждое утро. Потом Вики вернулась в дом. В кухне Гордон успел вытащить Хелен из стульчика и поднести к окну, чтобы она полюбовалась на кисок в саду. Маленькие кулачки молотили воздух от удовольствия.
– Марсель выглядит усталой, – сказала Вики.
– Марсель никогда не отдыхает, пока в пределах ее досягаемости есть хоть что-то, что еще не доведено до совершенства. С ней должно быть очень тяжело жить.
– Не то что со мной, – сказала Вики.
Гордон взглянул на жену, в глазах его опять читалась тревога. Он пытался понять, говорит Вики в шутку или всерьез.
Вики только улыбнулась, начиная убирать со стола.
– Да, совсем не то, что с тобой, – согласился он.
– У нас есть время выпить еще по чашке чаю?
Гордон взглянул на часы. Женщина, которая присматривала за Хелен, пока Вики была на работе, еще не пришла, а как только она появится, можно будет вместе выйти из дому.
– Думаю, время есть.
Вики разлила чай. Заварка была холодной. Гордон прикидывал, кто же вымыл чашки – няня Хелен, Вики, когда пришла с работы, или он сам вчера вечером. Впрочем, это было не так уж важно. Сейчас они стояли в солнечном углу кухни и пили теплый чай, оба чувствуя, что отношения их постепенно наладились, наступило долгожданное перемирие.
Позже Гордон отвез Вики в терапевтический центр и смотрел, как она быстро удаляется, зажав под мышкой кожаный портфельчик с историями болезней. Вики по-прежнему носила короткую стрижку, которую выбрала сразу после рождения Хелен. Гордон вспомнил, как впервые увидел ее стриженой, придя от Нины. Жена казалась совсем другой, Гордон беспомощно уставился на нее, испытывая такое чувство, как будто Вики, а не Нина была ему чужой. Сейчас Гордон заметил, что какой-то молодой человек провожает Вики восхищенным взглядом. Гордон испытал неожиданное восхищение женой, ее силой, воспитанием, добротой, хорошим характером.
Гордон развернулся и поехал в город. На окнах красовались предвыборные плакаты. Графтон был центром избирательного округа. Кандидат, которого выставили на нынешние выбора консерваторы, был никому не известен, что касается лейбористов и либеральных демократов, то их представители были явно более заметными фигурами. Гордон всю жизнь голосовал за консерваторов, но сейчас его мучили опасения, что, видимо, судьба отвернулась от тори, и следующее правительство сформируют лейбористы.
Позавчера за ланчем Эндрю Фрост сказал по этому поводу:
– Если они проиграют на сей раз, экономическому спаду не будет конца. А что станет со строительными отраслями, страшно даже подумать.
Эндрю был членом комитета, выбравшего кандидата от консерваторов – какого-то адвоката из Лондона, так что Фростам неизбежно придется устраивать прием в честь выборов.
– Надеюсь, выборы пройдут все же так, что нам будет что праздновать, – мрачно пошутил Эндрю, передавая Гордону приглашение на прием.
Лавируя в потоке движения, Гордон думал сейчас совсем о другом. Он удивлялся, как быстро все те дни, что он провел, ночуя в офисе, а затем в отеле и вымаливая прощение у Вики, хотя ему неудержимо хотелось быть с Ниной, как быстро все эти дни стали казаться ему тяжелым сном. Вот и вчера, встретив Нину около ее дома, он чувствовал себя как во сне. Ему так хотелось коснуться Нины, когда они стояли бок о бок, глядя на витраж. Не имело никакого значения даже то, что это было невозможно, что оба они знали, что Гордон не посмеет дотронуться до Нины, от этого желание не становилось меньше. Реальность, которая заместила этот дивный сон – Вики, дом, дети – ничего не смогла изменить для него: Гордон по-прежнему любил Нину Корт.
Он прекрасно понимал, что, должно быть, давно сделался среди знакомых объектом жалости и сочувствия – бедняжкой Гордоном, которого выгнала жена, а затем, когда он немного пришел в чувство и одумался, ему милостиво позволили приползти обратно. Но и это не волновало Гордона. Он понимал, что проиграл в каком-то необъявленном состязании, что ему не хватило храбрости, решительности, и он повернул назад, вместо того, чтобы стремиться вперед, к Нине и всему, что за этим последует, и поэтому пренебрежительная жалость была именно тем чувством, которое он заслужил в свой адрес от окружающих. По-настоящему ужасным для Гордона было чувство, что он навеки потерял Нину, оказавшись человеком, который в решительную минуту предпочел плыть по течению, а не бороться с ним. И вот с этим-то чувством труднее всего было жить.
Гордон подъезжал к офису, почти не глядя на дорогу – не зря он ездил по ней каждый день уже в течение многих лет. Однако, заворачивая к подъезду, Гордон обратил внимание на машину, едущую навстречу. Он узнал машину. За рулем сидела Марсель Уикхем. Подняв руку, она с довольно равнодушным выражением лица приветственно помахала Гордону.
Майкл поехал дальше, в направлении Пендлберри. Сегодня ему не надо было спешить в больницу: вместе с другими хирургами он должен был присутствовать на конференции основателей фонда, который финансировал их больницу, но вопросы, касающиеся непосредственно Майкла Уикхема, будут обсуждать не раньше обеда. Майкл выехал пораньше, думая о том, что одна из дорог, по которой можно поехать в Пендлберри, проходит мимо Уилтона. С тех пор, как все они вернулись из Мерибела, он ни разу не видел Ханну. Сейчас, когда вдали показался стоящий на холме Уилтон-Манор, Майкл понял, что с самого начала, не отдавая себе в этом отчета, ехал повидать Ханну.
Машина медленно подъехала к дому по аллее, обсаженной деревьями, на которых пробивалась уже первая весенняя листва. Майкл внимательно оглядел дом. Казалось, дом состоял из одних окон с идеально отполированными стеклами и белоснежными переплетениями, за которыми висели непроницаемые тяжелые шторы, не позволяющие заглянуть внутрь. Денег на Уилтон-Манор было затрачено немало. «Что же, Дарси Клегг мог себе это позволить, – подумал Майкл. – Почему бы Ханне и не наслаждаться прелестями обеспеченной жизни, если это ей нравится?»
С одной стороны дома был припаркован «рейнджровер» и «БМВ» Ханны, но «мазерати» Дарси нигде не было видно. Майкл был готов к тому, что наткнется на Дарси. Он приготовился к тому, что выпьет с Дарси чашку кофе, откажется в столь ранний час от предложенной выпивки, затем они вяло побеседует о предстоящих выборах, о проблемах финансирования здравоохранения, и Майкл поедет на конференцию. Но сейчас Майклу приятно было обнаружить, что всего этого не будет, так как Дарси, видимо, уехал куда-то по своим делам. Он также не увидел ни одной машины из тех, которыми пользовались взрослые дети Дарси. «Фиата» горничной тоже не было видно.
Выйдя из машины, Майкл обогнул дом, глядя на нарциссы, растущие на клумбах вдоль стены, и слушая, как щебечут птицы на деревьях по другую сторону садовой дорожки. Майкл взглянул на окно, из которого вывалился на Рождество друг Барни. Стекло, само собой разумеется, давно уже заменили. Затем он пересек задний двор. Гаражи, устроенные в бывшей конюшне, тоже были пусты. Майкл постучал в заднюю дверь, помедлив несколько секунд и не дождавшись ответа, он вошел внутрь.
– Ханна? – позвал Майкл.
Молчание. Но ему показалось, что где-то наверху играет радио. Он опять позвал Ханну. Отделанный черно-белым мрамором коридор вел в кухню.
В конце коридора показалась Ханна с огромным кухонным ножом в руке. Застыв, она молча вглядывалась в полумрак коридора.
– Ханна, это всего-навсего я, – сказал Майкл.
– Майкл? О, Боже, как же ты напугал меня.
– Извини. Я стучал, звал, ты не слышала.
– Я думала, это грабитель.
Майкл подошел к Ханне и взял нож из ее рук, которые до сих пор еще дрожали.
– И этим ты собиралась расправиться с грабителем?
– Да, а как же! Надо защищать свое гнездышко. Больше мне ничего не пришло в голову.
Майкл нежно обнял Ханну, чувствуя себя виноватым, что так перепугал ее и одновременно уже в который раз восхищаясь мужеством этой женщины, хотя на сей раз оно и выглядело несколько абсурдно.
– А что, по-твоему, надо было делать? – спросила Ханна.
– Позвонить в полицию и включить сигнализацию.
– Как-то не сообразила, – пожала плечами Ханна, – и хорошо, ведь это был всего-навсего ты. Кстати, а что ты здесь делаешь?
Майкл отпустил Ханну и отошел на шаг назад, чтобы как следует рассмотреть ее.
– Просто проезжал мимо, – ответил он на вопрос Ханны.
– Неправда. Мимо этого чертова места никогда никто не проезжает.
– Что ж, значит, мне просто захотелось тебя увидеть. Не на обеде или вечеринке у кого-нибудь в гостях, а просто тебя одну.
– Лучше бы ты сначала позвонил. Я простужена и выгляжу как настоящее пугало.
Мысль о том, что Ханне хотелось бы лучше выглядеть ради него, наполнила Майкла неизъяснимым восторгом. Он увидел, что глаза ее действительно были красными, а нос и губы распухли. На лице не было косметики, а распущенные волосы явно пора было вымыть. Две-три прядки забились за воротник халата. На груди было несколько пятен, которые Ханна пыталась прикрыть руками, демонстрируя при этом ногти, на которых облупился лак. Ханна была босиком, и Майкл отметил про себя, что ногтям на ногах пришлось не лучше – про них тоже забыли последнее время. Майкл нашел все эти проявления ее усталой небрежности довольно трогательными.
