Текст книги "Мы встретились в декабре (ЛП)"

Автор книги: Рози Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Мой телефон снова пищит.

Ты жива?

Это Алекс. Я отвечаю сразу:

Оставила ее в палате, полной стариков, печатаю я. И я боюсь, что потеряю ее. У меня почти нет семьи.

С ней все будет в порядке. Его сообщение доходит быстро. Ты сделана из довольно крепкого материала. Ты всегда говорила, что это происходит от твоей бабушки Бет. Что они сказали?

Они дали ей какое-то лекарство, и врач будет там завтра.

Ты будешь там?

А должна?

Определенно. Приходи в приемные часы – я поискал, они начинаются в десять. Врачи не будут проводить обход до этого времени, так что ты сможешь просто сказать им, что хочешь присутствовать при разговоре. Попроси свою бабушку сказать, что она хочет, чтобы ты была там.

Я вздыхаю с облегчением. Приятно, когда рядом есть кто-то, кто знает, о чем говорит, и мне приходит в голову, что у Алекса такие добрые, успокаивающие манеры, что из него, должно быть, получится действительно хороший медбрат.

Обязательно, пишу я. А затем добавлю, спасибо – я правда ценю это. Xxx

Для этого и нужны друзья, – отвечает он. Секундой позже появляется еще одно сообщение. Это всего лишь один x.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Джесс

3 октября, Борнмут

На следующее утро в половине восьмого меня будит телефонный звонок. Должно быть, я заснула на кровати в свободной комнате прямо в одежде – я все еще накрыта одеялом, моя голова неловко лежит на бархатной подушке. Я хватаю свой мобильный и отвечаю прежде, чем успеваю понять, кто звонит.

– Джесс, – задыхаясь, произносит Софи. – Извини, что звоню тебе так рано, но у меня весь день постоянные совещания, и я хотела узнать, что там происходит с бабушкой Бет.

Софи тоже знает бабулю почти всю свою жизнь.

– Узнаю больше, как только попаду в больницу.

– Напиши мне, – настойчиво просит она. – Я буду держать Джеймса в курсе. Он приедет?

Я чувствую, как мое лицо хмурится:

– Куда приедет?

– В Борнмут. Тебе не кажется, что было бы неплохо, если бы он был рядом для моральной поддержки?

– Не знаю, – я приподнимаю одеяло и свешиваю ноги с кровати, ощущая под босыми ногами мягкий коврик, который раньше был в спальне моего детства. – Вчера вечером он сказал что-то насчет того, чтобы приехать, но я чувствую, что это просто будет еще одна проблема, с которой придется иметь дело. Плюс, ты же знаешь, семейные дела – это сложно, – говорю я, запинаясь.

– А Джеймс – твой парень. Если бы что-то подобное случилось, Рич был бы рядом со мной.

– Ага, но вы с Ричем живете вместе. Вы – настоящая пара.

Софи говорит очень медленно и четко, как будто она разговаривает с кем-то, кому трудно понять самые базовые вещи:

– Да, и подобные вещи – это то, что вас сближает. Держу пари, Джеймс захотел бы приехать и составить тебе компанию.

– И познакомиться с мамой?

Софи издает звук, нечто среднее между стоном и фырканьем:

– Ммм, да, ну, в этом есть обратная сторона медали.

– Вот именно, – я протираю глаза, чтобы прогнать сон, и моя челюсть хрустит, когда огромный зевок вырывается изо рта.

– Ну, когда-нибудь ему придется с ней встретиться, – резонно замечает Софи. – Нет лучшего времени, чем сейчас, и все такое.

– Посмотрим, – говорю я уклончиво, и мы прощаемся и вешаем трубку.

Позже тем же утром, сидя у кровати бабушки и ожидая, пока врач сделает обход, я получаю сообщение от Джеймса.

Поговорил с Софи на работе. Я собираюсь приехать завтра. Никаких возражений.

Я печатаю: Нет, пожалуйста, не нужно, затем смотрю на мгновение смотрю на слова. Я несправедлива? Он хочет быть рядом, чтобы поддержать меня. Именно в этом и должны заключаться отношения, не так ли? Я удаляю слова и смотрю на мигающий курсор.

Чертова Софи. Я знаю, она думает, что поступает правильно, но… я раздраженно вздыхаю. Просто… сейчас неподходящее время. Я слышу, как она бодро говорит: «Никогда не бывает подходящего времени, Джесс», и я чувствую себя немного зверской. Я все еще смотрю на телефон, обдумывая свой ответ Джеймсу, когда появляется доктор.

Доктор помогает нам всем почувствовать себя лучше. Я не осознавала, что, по сути, затаила дыхание, но когда она объясняет, что у бабули поднялось кровяное давление, и они дают ей таблетки, чтобы держать его под контролем, но собираются наблюдать за ней в течение нескольких дней, я чувствую, как мои плечи опускаются от облегчения. Однако пройдет несколько дней, прежде чем ее отпустят обратно домой. Она не очень этому рада.

– Держу пари, что Морин украдет мое любимое кресло у окна в гостиной, – сердито говорит она.

– Должны быть и другие места, мам, – говорит моя мама, открывая несколько карточек с пожеланиями выздоровления и кладя их на прикроватный столик. Я замечаю, что она их не читает. Позже я возьму каждую из них и зачитаю сообщения бабушке, которая любит следить за подобными вещами.

Мы с мамой идем в кафе в больнице, чтобы пообедать. Часы посещений довольно свободные, но ожидается, что в обеденное время нас будет немного. Больница находится слишком далеко от города, чтобы туда стоило ехать, поэтому вместо этого мы сидим и едим бутерброды с ветчиной и пьем черный чай, настоянный на танине, и наблюдаем, как другие родственники делают то же самое.

Тебе бы здесь понравилось, пишу я Алексу. Это рай для людей.

Именно за это я люблю свою работу, отвечает он пять минут спустя. Надеюсь, все хорошо. Она комфортно провела ночь?

Реально хорошо, отвечаю я. На самом деле, она уже начала флиртовать с медбратом, шучу я, думая о медбрате прошлой ночи.

Ох да, со мной это происходит постоянно.

Держу пари, так и есть, я печатаю, не задумываясь. Затем слегка краснею, потому что мысль об Алексе в его рабочей одежде и о том, что он может оказаться у моей постели, всплывает у меня в голове, и хотя никто больше не знает, о чем я думаю, я чувствую себя… Боже, что я делаю?

– Пишешь Джеймсу? – спрашивает мама, с интересом глядя на меня.

Я разрываюсь между попытками объяснить ей ситуацию с Алексом и заставить ее хоть на секунду поверить, что мы просто друзья, или сказать маленькую невинную ложь. Я решаю остановиться на простом варианте и говорю, что это Джеймс.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Джесс

4 октября, Борнмут

На следующий день бабуля явно чувствует себя лучше, потому что она попросила меня принести ее любимую красную помаду и расческу.

Она надевает вязаную крючком ночную рубашку, приводит в порядок волосы и красит губы, так что теперь, она гораздо больше похожа на себя. Мы говорим о других пациентах в ее палате, когда я слышу маму. Она в коридоре, разговаривает с симпатичным медбратом – она издает звенящий смех, в котором я узнаю ее в режиме флирта.

– Что ж, вот это сюрприз, – говорит она, возвращаясь в маленькую палату, на мгновение задерживаясь в дверях, как будто ожидая аплодисментов. Она слегка взмахивает руками, когда Джеймс, выглядящий слегка смущенным, заходит в палату следом за ней.

– Итак, я нашла этого молодого человека в коридоре и он искал тебя, – она одобрительно приподнимает бровь и широко улыбается. – Джесс, ты не говорила мне, какой он красавчик. Джеймс, это моя мама, Бет.

Я встаю, и мама, очевидно, не обращая внимания на то, что мы в больничной палате, а не в фойе театра после падения занавеса, одаривает всю комнату своей широчайшей улыбкой. Она всегда оживляется, когда рядом находится привлекательный мужчина.

– Привет, – говорит Джеймс, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в висок. У него слегка округляются глаза, как будто он ожидал не совсем такого общения с мамой. Обычно никто этого не ожидает. Она указывает на стул по другую сторону кровати бабушки Бет, позвякивая браслетами.

– Джеймс, присядь, пожалуйста. Ты, должно быть, устал после утренней работы, а потом проделал весь этот путь. Пробки были ужасными?

– Все не так уж плохо.

– Привет, Джеймс, – говорит бабушка Бет. Она разглаживает белую хлопковую простыню у себя на коленях и мгновение смотрит на меня. Этот взгляд говорит: «Что ж, об этом ты умолчала».

– Я подумал, что мне лучше приехать и посмотреть, не могу ли я чем-нибудь помочь, – говорит Джеймс. Он все еще в костюме, верхняя пуговица на рубашке расстегнута, галстук снят. На самом деле он выглядит довольно неплохо. Я замечаю, что внучка женщины напротив смотрит на него, и чувствую небольшой прилив гордости за то, что у меня есть такой красивый парень в костюме, целая жизнь в Лондоне и все такое прочее. Я ловлю его взгляд, и он быстро улыбается мне, прежде чем повернуться к бабушке Бет. – Итак, как вы себя чувствуете? Мне жаль, что мы встречаемся при таких обстоятельствах.

– Не так уж плохо, – говорит она. Определенно она выглядит гораздо лучше. Мама тоже выглядит бодрой. У меня, с другой стороны, не было ни секунды, чтобы причесаться, я не накрашена и в той же кофте, которая была на мне последние три дня, потому что я забыла взять с собой что-нибудь, кроме пижамы, трусиков и зубной щетки.

Полчаса спустя, когда Джеймс покидает палату, чтобы сходить за какими-то мелочами в магазин (с миссией, которую явно придумала мама, просто чтобы она могла вынести свой вердикт), я сижу на краю кровати бабушки, кусаю ноготь большого пальца и слушаю, как они вдвоем разговаривают.

– Он очень милый, – говорит мама, выглядя такой довольной собой, как будто сама выбрала мне Джеймса. Она достает из сумки маленькое зеркальце и наносит еще немного помады цвета фуксии, затем взбивает волосы.

– Очаровательный, – соглашается бабуля. – И такой добрый и предусмотрительный. Мило с его стороны, что он пошел в магазин, не так ли, Джесс, дорогая?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, не совсем понимая, почему их похвалы Джеймсу заставляют меня чувствовать себя неловко. В конце концов, я выхожу в коридор, чтобы сходить в туалет и посмотреть, смогу ли застать его, когда он вернется. Но кто-то занял туалет, и мне приходится ждать, стоять и читать плакаты национальной системы здравоохранения о мытье рук и правилах ухода за пациентами, пока я, в конце концов, не вхожу.

Когда я смотрю на себя в зеркало, то понимаю, что выгляжу еще хуже, чем думала. Я смачиваю руки водой и расчесываю ими волосы, переворачивая голову вверх тормашками и встряхивая ими, чтобы они выглядели менее жидкими. Проблема с новыми сушилками для рук «Дайсон» в том, что вы не можете засунуть под них голову и привести волосы в порядок. Я довольствуюсь тем, что умываю лицо и вытираю его зеленым больничным бумажным полотенцем и протираю зубы, которые кажутся отвратительными, другим полотенцем. Когда я возвращаюсь, слышу смех мамы еще до того, как вижу ее, поэтому неудивительно обнаружить, что Джеймс там, стоит в изножье кровати бабули, держа в руках бутылку ячменной воды с лимоном и несколько бутербродов из больничного магазина.

– Ох, и я принес это вам, – говорит Джеймс. Он вручает маме коробку шоколадных конфет, а бабушке книжку с кроссвордами. Как, черт возьми, он догадался, что она их любит, за такой короткий промежуток времени? Должно быть, это удачная догадка. Мама вне себя от восторга, а бабуля хлопает в ладоши.

– Слава богу. Мне уже до смерти наскучило здесь торчать, – она хихикает, а он достает ручку из кармана пиджака.

– Он все продумал, Джесс, – бабушка Бет улыбается мне. – Ты сделала правильный выбор.

Он мил с моей матерью, он очарователен с моей бабушкой. Даже сварливая дежурная медсестра нашла для него дополнительный стул, так что никому не приходится садиться на край кровати. Он пользуется огромным успехом у обоих поколений. По сути, он идеальный парень. Так почему же, спрашиваю я себя, когда тайком переворачиваю свой телефон, чтобы проверить наличие сообщений, я смотрю, вышел ли Алекс на связь?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Джесс

5 октября, Борнмут

Я тут подумал, напечатал Алекс, что нам с тобой стоит отправиться на еще одну ознакомительную прогулку, когда ты вернешься.

Мы сидим на диване у мамы следующим утром. Мы спали на маленькой кровати в комнате для гостей, тесно прижавшись друг к другу, как сардины в банке, и теперь я измучена и мечтаю о своей собственной кровати. Джеймс потягивает кофе из кружки и читает местную газету, его длинные ноги плотно сжаты в крошечном пространстве. Он выглядит так, словно кто-то попытался уместить великана в кукольный домик. Наблюдаю за ним мгновение, краем глаза. Он думает, что я отвечаю на рабочие электронные письма. Я и отвечаю на рабочие электронные письма. Просто случайно просматриваю сообщение от Алекса и пытаюсь понять: почему, когда у меня есть красивый, подходящий мне, добрый и так далее, и тому подобное парень, сидящий здесь, в доме моей мамы, меня больше воодушевляет перспектива прогуляться по Лондону под октябрьским моросящим дождем, чем находиться здесь.

Решаю, что, возможно, я просто слишком непостоянна. Но, я повертела телефон в руках, размышляя, мне правда нравятся наши прогулки. И Алекс заставляет меня смеяться. И важно иметь друзей-мужчин, когда ты в отношениях.

Я бы с удовольствием.

Наступает пауза, когда я вижу точки на экране, указывающие на то, что он что-то пишет, а затем они исчезают. Я жду мгновение, но ничего не приходит.

? – печатаю я, ожидая его ответа.

Просто, может, на этот раз нам не стоит приглашать кого-либо еще?

Мои внутренности непослушно шипят, как будто меня ударило током. Я не делаю ничего плохого, говорю я себе и чувствую, как уголки моих губ приподнимаются в тайной улыбке, когда я набираю ответ.

Определенно.

А потом кладу телефон на стол и поворачиваюсь к Джеймсу. Он откладывает газету и смотрит на меня своими огромными, мягкими карими глазами:

– Ты в порядке?

Я киваю.

– И ты справишься, – он делает паузу, бросая взгляд в сторону маминой спальни, где она все еще спит, – когда я уеду сегодня вечером?

– Определенно.

Как будто он позвал ее, мама появляется из спальни, закутанная в фиолетовый атласный халат. Она трет лицо и широко, преувеличенно зевает.

– Доброе утро, Джеймс, – говорит она. Она не видит моего лица, и я бросаю на нее взгляд – ноздри раздуваются, глаза широко раскрыты. Мама всегда была очень сосредоточена на мужчинах, и когда Джеймс рядом, я становлюсь низведена до роли второстепенного персонажа, играющего эпизодическую роль без говорящих реплик. – У нас есть что-нибудь на завтрак? – она открывает кухонный шкаф и снова закрывает его, издавая тихий разочарованный звук. Похоже, она забыла, что мы ее гости, и это она отвечает за питание.

– Я заметил, что на углу был гастроном, когда вчера вечером переставлял машину. Подумал, что заскочу туда и куплю нам что-нибудь из выпечки, – говорит Джеймс, разворачиваясь и вставая, возвышаясь надо мной, пока я сижу на низком, неудобном диване.

– Ох, ты просто ангел, – говорит мама, лучезарно улыбаясь ему. – Ну разве он не красавец-мужчина, Джесс?

– Ну конечно же, – отвечаю я невозмутимо. Джеймс бросает на меня взгляд. Он думает, что я слишком строга к ней. Я не так уж много рассказывала ему о том, как росла рядом с ней или, скорее, как росла в доме бабушки и дедушки, когда мамы постоянно не было рядом. Странно, что я так часто делюсь этим с Алексом, но думаю, что в прогулках есть что-то такое, что облегчает разговор о самых разных вещах. В любом случае, думаю, у него более реалистичный взгляд на то, какой была жизнь с моей матерью.

– Вернусь через пару минут, – говорит Джеймс, забирая ключи. – Я сам открою дверь.

– Он очень милый, – в пятидесятый раз говорит мама, наблюдая, как я ставлю чайник и вытираю кухонную поверхность со вчерашнего вечера. Она явно пришла со спектакля и приготовила чай и водку с апельсином (или две), и столешница покрыта липким слоем крошек и сока, который засох и превратился в грубый слой.

– Ага, – соглашаюсь я, оттирая особенно липкий кусочек.

– Тебе следует взять пример с Софи, – продолжает она.

– Мама, – предостерегающе начинаю я. Знаю к чему это приведет, потому что я слышу это с тех пор, как мне исполнилось восемь лет. Я обожаю Софи, но моя мать использовала ее как девушку-пример, сколько я себя помню. По-детски, я хочу сообщить ей, что Софи переживает своего рода кризис раннего возраста, потому что они с Ричем все еще не могут договориться о том, какой они хотят видеть свою свадьбу, поэтому они зашли в тупик. Но я ничего не говорю.

– Я же просто говорю, – говорит она, слегка надувшись, ее тон явно обиженный. – Ты вечно ищешь, на что бы обидеться. У Софи хорошая работа, хороший дом, она старается завести ребенка – ты же не становишься моложе, Джесс.

– Мне даже нет тридцати, – я пытаюсь говорить ровным тоном. Как она может так отличаться от бабули Бет?

– А он симпатичный молодой человек. Очень симпатичный, – мурлычет она так, что я чувствую себя немного неуютно.

– На дворе две тысяча девятнадцатый год. Мне не нужно ловить мужчину в капкан, пока еще не стало слишком поздно. Я не останусь лежать на полке ненужных товаров, если все еще буду одинока, когда мне исполнится тридцать. И я только что устроилась на совершенно новую работу.

– Ну да, конечно, – говорит она, качая головой, как будто это я веду себя неразумно. – Просто говорю, что на твоем месте я бы надела колечко, пока не стало слишком поздно.

Она слегка покачивается и направляется в ванную, напевая «Бейонсе». А я стою с открытым ртом, кипя от злости.

Когда Джеймс заходит несколько мгновений спустя, я все еще прихожу в себя.

Он ставит бумажные пакеты с выпечкой на стол и поворачивается ко мне, улыбаясь своими прекрасными белыми зубами. Я подхожу и целую его, застигнув врасплох.

– За что это? – он берет меня за плечи и отступает на шаг, глядя на меня так, словно оценивает. Я смотрю на него в ответ. Думаю, он правда хороший мужчина.

– Просто так, – говорю я и обнимаю его, обхватывая руками его широкую спину и глядя на крыши, которые ведут к морю. С ним ощущаешь себя в безопасности – он солидный и как будто никуда не уйдет. Может, это и к лучшему, думаю я, искоса оглядывая мамину квартиру. Может, это то, к чему мне следует стремиться.

И тут звонит мамин телефон.

– Да. О, точно. Ага. Конечно, – ее лицо становится все белее и белее по мере того, как она разговаривает, пока на каждой скуле не остается только по два ярких пятна, и что-то в моем животе падает в пол, и я понимаю, что сжимаю обе руки в кулаки.

– Конечно. Да. Мы сейчас приедем.

– Мама? – я выдавливаю из себя это слово.

– Нам нужно вызвать такси до больницы.

– У меня есть машина, – говорит Джеймс, забирая ключи от своей машины.

– Конечно. Мне нужна моя сумочка, – говорит мама механически и сухо. – Джесс?

– Я готова.

Даже не хочу спрашивать, что случилось. Если я не спрошу, это не может стать моим кошмаром. Этого не может быть.

Бабуля лежит на кровати в отделении коронарной терапии (прим. отделение для лечения критических пациентов). Я вижу ее через окно. Она выглядит крошечной, лежа на кровати с проводами, идущими от ее рук. Когда медсестра заводит нас в палату, я поворачиваюсь, как будто хочу избежать всего этого, закрывая лицо руками. Но мама кладет руку мне на плечо и говорит:

– Пойдем, любимая, – я поворачиваюсь, и мы входим вместе.

В палате странно тихо. Не знаю, чего я ожидала: писка и работающих приборов, и всех тех звуков, о которых вы думаете, когда смотрите подобные вещи в «Несчастном случае» по телевизору, но только не этой странной, мертвой тишины. Мама садится на стул рядом с кроватью и смотрит на медбрата, как бы спрашивая разрешения подержать бабулю за руку. Медбрат, который что-то проверяет на аппарате, улыбается и коротко кивает. Он выглядит измученным:

– Она просто спит. Прошлой ночью мы провели операцию, чтобы разблокировать артерию и установить стент.

Я в ужасе смотрю на него:

– Операцию на сердце?

– Не так, как вы думаете, – мягко говорит он. – Мы проникли через руку и таким образом устранили закупорку. Через несколько дней с ней все будет в порядке, и она сможет вернуться домой, хотя потребуется реабилитация и некоторые изменения в образе жизни…

– Я присмотрю за тобой, не волнуйся, – говорит мама, сжимая руку бабушки Бет. Медбрат еще раз ободряюще улыбается и покидает нас.

Я наблюдаю, как он передвигается по палате, проверяя время на часах. Я стою с другой стороны кровати бабули Бет, поглаживая ее пальцы. Из ее руки выходит канюля, а из предплечья – провода. Напротив, на другой кровати, лежит еще одна женщина, наполовину проснувшаяся, и медбрат помогает ей подняться. Странно думать, что Алекс в таком же положение, делает это изо дня в день. Жаль, что здесь нет приемного покоя. Я хочу написать ему и спросить, что он знает обо всем этом. Я чувствую страх, бессилие и…

– Привет, – хрипит бабуля Бет.

– Боже мой, ты нас так напугала, – говорит мама.

Бабушка смотрит на меня из-под тяжелых век.

– Простите, – говорит она. Ее голос не громче шепота. – Не хотелось поднимать шум.