Текст книги "Золотое дно. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Бесстрашный был человек.

– А есть еще в Америке гидрокомбинезон с электроподогревом, фирма «Вестингауз»…

– Вот бы дяде Ване!.. – стонал Сергей.

(Не хватает нескольких страниц.)

Когда-то в юности Валера приехал в Сибирь, стоя во весь рост на крыше вагона, раскинув руки и крича от восторга – из молодечества, а не потому, что места в вагоне не нашлось или денег на билет. Железная крыша дергалась, ныряла под ногами, как бы порываясь ускользнуть вперед. И точно так же сегодня земля бегала под Туровским. Только нынче не радость гремела в душе, а клубился страх, давила растерянность, и причин тому было много.

И когда на стройке появилась Марина, он подумал, что теперь она будет для него как тот сладостный ветер на крыше вагона, но сам же все испортил…

Он подошел к ней после смены и, сверкая смоляными глазами, привычно угрюмо-таинственный, стал говорить, что на стройке хорошей девушке надо непременно иметь защитника, друга, здесь много случайного народа, есть даже бывшие сидельцы из тюрем. Девушка, округлив и вытянув губки, испуганно слушала бригадира соседней бригады, которого видела в первый раз, и все спрашивала:

– А вот правда ли, у Льва Николаеивча после погружения в недры Зинтата случилась амнезия? Он, говорят, многих не узнает…

На что Валерий раздраженно ответил, что Хрустов по натуре такой, любит красиво говорить и тут же забывает, что сказал. Марина удивленно поморгала, что-то пошептала про себя и вслух заключила, что она никогда так не думала, потому что… тут Марина покраснела. Не могла же она рассказать, что в восьмом классе была влюблена в Хрустова… И когда он уходил в армию, сидела на ветле и махала ему белым платочком, только он решил, наверное, что это сорока трепещет на дереве…

Злясь на себя, что позволил несправедливость по отношению к Лёве, Валерий немедленно стал говорить, что сам любит Левку, они друзья, вместе перекрывали Зинтат… В ответ Марина все с тем же смятенным видом пробормотала, что была бы рада, если бы он, Валерий Ильич, ее заново поднакомил с Хрустовым… В этом случае у нее на стройке было бы два хороших товарища…

А Туровский, кивая и подтягивая губы к носу, уже понимал: он сражен чистотой и наивностью этой девочки, она ему безумно нравится. И будет ужасно, если она не полюбит его… это будет трагедия…

Ему нужна была верная, любимая подруга, потому что в последнее время он словно потерял себя, – и к рабочим вернулся, и все никак не мог смириться с этим, извертелся на пупе, как брякнул, глядя на него, Борис, и ведь Борис был прав. А тут еще Васильев как бы мимоходом пожелал вернуть его в начальники штаба. В самом деле, обстоятельный Туровский там был на месте, но удобно ли этак метаться? Ведь обхохочут.

Хрустов несколько раз при нем процитировал Грибоедова:

– Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.

Всё так. Да и чем плох Помешалов, который сидит сейчас в штабе? Нет, гордый Валера обратно не пойдет. И еще такая подлая мысль: если пойдет, и если шаткий Васильев с Титовым погубят стройку, ответственность падет и на Туровского. А в котловане он занят маленьким конкретным делом.

Может быть, с Мариной посоветоватться? Но, появившись после смены второй раз в бригаде Хрустова, он увидел, какими сияющими глазами она следит за Левой, омрачился и ушел к себе, в соседний блок…

А тут еще неприятная новость – Васька-вампир написал очередную кляузу в парторганизацию на начальника стройки Васильева. Что тот катается по стройке с молодыми женщинами, пьет с рабочими, присвоил себе идею главного инженера Титова о защитной косе. Валерия пригласили в партбюро на обсуждение этого письма, хотя он еще не был членом КПСС, только собирался вступать. Видимо, Александр Михайлович посоветовал парторгу Таштыпову.

Причем, самого Васильева почему-то не позвали. Или он не пришел по причине занятости?

Кабинет Таштыпова располагается на первом этаже, окнами к стоянке машин Управления, и Валерий заметил, что Титов, Таштыпов и Понькин несколько раз опасливо посматривали за окно (меж мохнатых лягушек льда есть и чистые полоски), когда там подруливала «Волга», но каждый раз это оказывался не Васильев. Титов глянул на часы, насупился, как бы давая всем понять, что далее ждать нет возможности, тяжело поднялся и хрипло начал: (Приписка сбоку красным фломастером: Какие суки!!! – Л.Х.)

– Товарищи, мы собрались в своем кругу… чтобы обсудить сигналы с места. Поскольку они касаются и меня, я решил высказать недвусмысленное свое мнение, хотя в письмах меня хвалят, а товарища Васильева ругают. У нас уже было одно письмо, товарищ Таштыпов в курсе, мы не стали его показывать – я занимался этим лично сам. И вот еще одно сочинение… Мне неловко его читать, особенно те строчки, где упоминаюсь я, товарищи Понькин с Таштыповым, но в интересах дела… – И Титов, вновь оглядываясь на окно, не очень громко зачитал письмо В.А.Черепкова.

«Интересно, – подумал ВАлерий. – Откуда тракторист мог узнать про соавторство и прочие дела высшего руководства стройки? И вообще, странная смелость. Наверное, поощренный сверху активист».

– Мое мнение, – как бы сконфуженно пробормотал Титов. – Товарища Васильева надо уберечь от этих наветов, защитить. Мало ли что, все мы люди. Иногда и сильные не выдерживают… иногда и титаны запивали… шли к женщине, венцу создания, образно говоря… чтобы набраться сил и уверенности… Не будем ханжами, товарищи.

Наступила тишина. По улице с ревом проходили тяжелые машины, неподалеку со звоном заколачивали бетонную сваю, люди на стройке делали дело, а тут собрались, чтобы обсудить глупую кляузу, и надо ее обсудить – есть постановление партии, не позволяющее отмахнуться даже от анонимок.

Вдруг Ивкин, директор бетонного завода, маленький, лысый, в очках, зло засмеялся и вскочил:

– Это черт знает что, – воскликнул он тонким, резким голосом. – Вы что?!

– Я чё? – мрачно отшутился Титов. – Я ничё!

– Нет вы – чё!

Игорь Михайлович смотрел на него уже без улыбки, на впалом виске дергалась голубая жилка. Он пальцем оттянул от шеи галстук.

– Человека решили затравить?.. – трудно прошептал он. – Васильев ради всех нас… а вы… Валерий, что же молчите? Или снова – хвост поджамши, к барскому столу?

– Я?! – растерялся и покраснел Туровский. – Почему?.. Я тоже уважаю… – и трусливо добавил. – Да и все тут уважают…

– Валерий Ильич прав! – Титов показал на Туровского мощной рукой. И с преувеличенной миной недоумения повернулся к парторгу. – Таких намеков лично я не понимаю. Я, может, больше всех тут люблю товарища Васильева. Но мы должны как-то отреагировать на письмо рабочего! Или нет?

Таштыпов хмуро наклонил голову, не ответил.

– Комсомолец, о нем в газетах писали, романтик, образно говоря. Видимо, заблуждается. Не понял выдающейся роли товарища Васильева, а наши скромные заслуги чрезмерно выпячивает… Надо разъяснить товарищу. Чтобы никаких слухов, даже если Альберт Алексеевич и не имел отношения поначалу к насыпной косе. – Титов озабоченно обернулся к Туровскому. – Как вы думаете, надо разъяснить?

Валерий, все еще с горящим лицом, послушено кивнул. Ах, встать бы да уйти… но что-то выше его сил двигало им сейчас.

– И вы предаете его? – жалобно прошептал Ивкин. И пошел к двери. – Я… я больше не желаю участвовать в этой… этой гадости…

Все смотрели ему вслед, а потом в окно – как он на улице нахлобучивает шапку, как его машина не заводится, как, наконец, выстрелила дымом и уехала. Оставшиеся в кабинете молчали.

У Валерия в глазах помутилось. Он сам не заметил, как тоже поднялся.

– Извините, мне надо в бригаду… у нас серьезное поручение… – И заметив насмешливую улыбку Титова, торопливо добавил. – Я согласен с Александром Михайловичем… письмо глупое…

– Но там есть и правда? – спросил старик Бирюков из «Шахтстроя».

– Правда правде рознь, – внушительно оборвал начавшийся было диалог Титов. – Альберт Алексеевич, хоть и не имеет большого опыта гидростроителя, помог мне своими чисто человеческими советами. А что люди говорят… пусть останется на их совести. Предлагаю дело закрыть… Я уже раскаиваюсь, что зачитал это дрянное письмишко! – И принялся сердито рвать листок.

Таштыпов испуганно протянул руку:

– Александр Михайлович!.. нельзя!

– Можно! – с упрямой улыбкой промычал Титов. – У нас есть куда более важные дела, верно, Валерий Ильич? А письмо… – Он высыпал клочки бумаги в пепельницу и чиркнул спичкой. – Раз, два, три! И нет письма!

Надо бы в эту минуту и уйти Валерию, но старик Бирюков вновь обратился к нему:

– Туровский, скажи… так неправда насчет косы?

Валерий решился ответить по правде. И земля поплыла под ногами.

– Он ответственность хотел разделить… ведь пробка возникла…

– А насчет ответственности, – неожиданно прервал его Титов, продолжая странно улыбаться, – мне лично никакая помощь не нужна. Дружок у меня есть, в цирке работает, рассказывал: там толкнуть в спину – означает помочь кувыркнуться, подставить ножку – помочь сделать кульбит… а вот попробовать обнять, задержать в движении – значит, убить… Здесь тоже цирк. Мне защитники не нужны! Обнимать меня не надо! Как-нибудь сами обойдемся…

При этих уже откровенно злых словах многие и вовсе смутились. Зачем же тогда собирали бюро? Таштыпов рисовал на бумаге треугольнички. Понькин пошел за двери трусливо покурить – еще, не дай бог, в обморок упадет. Но дверь открылась раньше, чем он ее толкнул, – вошли румяные со свежего морозного ветра Васильев с секретарем обкома Семикобылой. В полной тишине они внимательно огляделись.

– Заседают! Молодцы! – кивнул Васильев. – А у нас тут, товарищи, предложение. Насчет того же щита. Чтобы после ледохода не ломать его ломами, чтобы не впустую две тысячи кубов… поставим его на салазки или на этакие колесики… а железные лапы по бокам, конечно, заварим. А как беда минует, отрежем сваркой лапки… и откатим щит ласково, под руки, как пьяную сваху со свадьбы… – Он достал записную книжку, потер пальцем обложку, снимая грязь. – Я тут прикинул. Он нам потом пригодится – в стену здания ГЭС вмуруем, кривизна в левом крыле будет точно такая, как у него. И дело, и экономия! Ничего? Шурупим? – Васильев шел вдоль стола, пожимая всем руки, за ним – Григорий Иванович. – Особый привет Александру Михайловичу…

Титов, скривившись, как от зубной боли, вскочил.

– Медведь меня разорви – я же заказал Ленинград!..

(Не хватает нескольких страниц. Приписка на полях: А может быть, все равно я идеализирую Валерку?! Может, и не мучился он совестью, потому что… (Недописано.)

Туровский прыгнул в автобус, покатил в котлован.

Хрустов сегодня вел сварку, Леха и Борис (он погибнет позже) принимали бетон на соседнем пятачке, Марина и Татьяна стояли в стороне. Девицы были в рабочих ватниках, но у них на головах красовались – у Татьяны щегольская меховая кепочка (и где купила? Небось, заграничного производства!), а у Марины – шерстяная шапочка в три цветных слоя: красный, зеленый, белый. Но это они сейчас будут вибраторами-граблями помогать парням. Алексей Бойцов отсутствовал.

Поймав растерянный взгляд Валерия, Хрустов понял его по-своему:

– Наш Пушкин в редакцию приглашен, пишут приветствие – на Первое мая ожидается приезд то ли генерального секретаря, то ли еще кого. – Поднял палец, как Маланин. – Это хорошо. Можно что-то выцыганить для стройки, верно, старичок?

Толком не слушая его, Туровский растерянно взялся за пуговку на груди левиного полушубка.

– Хруст, можно я с Мариной переговорю? Минут пять.

– Конечно. Марина, – зычным голосом окликнул девушку Лев. – Поговорите с Валерием… он хороший человек.

Марина удивлено глянула на своего кумира.

– Вы разрешаете? – спросила тонюсеньким голоском.

– Да. Даже приказываю. Потом нагоните в работе. Идите.

– Правда, что ли? – пугалась Марина, глядя то на него, то на Валерия.

Татьяна усмехнулась и толкнула ее к Туровскому.

– Топай! – Она была бы рада, конечно, если бы Марина вообще тут не мешалась под ногами, сверкая глазищами в строну Хрустова. – Даже можешь совсем в его бригаду перейти.

Хрустов услышал, щелкнул пальцами.

– Кстати, идея! Отдаю, как полонянку в рабство. А ты мне, Валера, пару парней…

– Почему пару? – Туровский все-таки был серьезный человек. – Одного на одну.

– Нет, – басил Хрустов, то опуская щиток на глаза, то вскидывая. – Такая красивая девушка. Можешь дать парней некрасивых.

Марина вдруг задышала носом, обиделась.

– Вы что меня, как… а вот никуда не пойду! Пусть Таня идет!

– И пойду, – согласилась мигом Татьяна. – Валерочка, возьмешь меня?

– Можно, – отвечал Туровский, продолжая глядеть на Марину.

– Ну уж нет, – проворчал Хрустов. – Не устраивайте базара. Иди, Марина. А вы, Таня, принесите мне анкерных прутьев.

– Они тяжелые.

– Тогда воды попить парням.

– Я боюсь по лесенкам лазить. Да еще с водой в бидоне.

– А на сердце моем стоять не страшно? На адском пламени… – И мигом, не дожидаясь от Тани явно язвительного ответа, который напрашивался, судя по ее усмешке, опустил щиток и включил звезду сварки.

Марина постояла, жалобно глядя на героя, затем кивнула своим мыслям и последовала за Валерием. Он первый, она за ним, молча спустились по длинным лестницам с бетонного небоскреба на грешную землю. Валерий закурил и стоял, кусая губы. Марина исподлобья, как ребенок на взрослого, смотрела на него.

– Что вы хотели сказать? – спросила она.

– Марина… я… – Туровский нагнулся, слепил из снега шарик и сжал его, чтобы через руку остудить душу. – Марина. Я ничего не хочу говорить про наших общих друзей… они очень хорошие… но я не о дружбе… Станьте моей женой.

– Женой?.. – удивилась Марина и отступила на шаг, как будто для того, чтобы лучше разглядеть Туровского. В яркой желтой японской куртке, в мохнатой шапке-ушанке, он сам сейчас был похож на мальчишку. – Но я же Леве обещала.

– А он тебе обещал?

Марина, насупившись, молчала.

– Ну, хорошо. Вы подумайте, – столь же сумрачно буркнул Валерий. – Но я понял – без вас мне… Это как молния… это как голос откуда-то с небес…

Марина безмолвствовала. Валерий криво усмехнулся и зашагал прочь. Она его не окликнула.

Надо было, наконец, навестить свою бригаду. Сам он собирался выйти в ночь, но побыть среди своих, особенно новичков, нужно. Поднявшись, увидел и здесь вездесущего Хрустова, тот собирается надеть оранжевую каску, лежавшую на газете – каску Туровского.

– Положи на место! – зло зашипел Валерий.

Хрустов, не понимая, открыв рот, смотрел на Туровского. А когда до него дошло, он аккуратно поставил каску на место, и Валерию показалось, что в этой аккуратности крылось великое издевательство над ним, Туровским.

– Я хотел только примерить, – ответил гость. – Таких новых я еще не видел.

– Какая разница! Функционально они все одинаковые, – процедил Валерий сквозь зубы. – Если каждый будет брать чужую каску…

– Если каждый будет будет утаскивать вибраторы… краны и экскаваторы, – быстро проговорил Хрустов, уходя, бледнея от злости и неловкости за Туровского. – Прошу прощения!

– Если ты думаешь, что ты бригадир… – не мог уняться Валерий, – мы тебя живо сменим… за все твои штучки… твои костыли…

«Зачем, зачем я на него кричу?!»

Хрустов уковылял в свой блок, а Туровский долго не мог прийти в себя. Сердце бешено ходило в груди. «Ну, не делают так. И бедной девочке в лоб среди дня, среди людей… предлагать замужество… Ты дурак. Надо было с ней мягко. Порасспросить о школе, семье. Конфеты подарить. Нет, я на стройке стал груб, как сапог. Сам себя не узнаю. А ведь когда-то любил музыку, играл на мандолине, на гармошке… даже стихи сочинял… Вот что интересно для девочки. А ты сам все испортил. Или ей порассказали про Аню и Олю? А если не рассказали, то теперь точно расскажут. Если, к тому же, она возьмет да поведает подругам, зачем ее приглашал на разговор знаменитый Туровский. Ну и ладно! Катись моя жизнь к черту!..»

Напиться бы, да нельзя. В эту недобрую минуту к нему и подступили с блаженной улыбкой журналист Владик и комсорг Маланин.

– На собрание пойдем?

– Какое еще собрание?! – закричал Туровский. – Все заседаем, заседаем… когда работать?

– Так… к первому мая… тезисы ЦК изучать…

– Какие еще?.. – начал было Валерий и прикусил язык. – А. Конечно. – И презирая себя, стыдясь, поплелся за ними в кафе. Нет-нет, он просто посидит, выключив уши. Не пойти нельзя.

Он сел подальше от красного стола президиума и, наверное, впервые здесь закурил. На него удивленно покосились, но ничего не сказали. Он мучительно смотрел, как заходят под рифленый навес рабочие из бригады Хрустова, как идет степенно, похожий на Климова, но смешной из-за своей худобы и роста Никонов, как шмыгает носом и машет руками, словно отгоняя пчел, Леха-пропеллер, а вот и поэт Алексей Бойцов, мрачный, небритый, сел тоже в стороне ото всех. И у него неприятности? Может быть, заставляют чушь собачью сочинить?

Режь меня, режь его,

Но мы любим Брежнева!

А где их девушки? Ах, вон, там, в углу, возле титана с кружкой на цепи. Обе зачем-то нацепили черные солнцезащитные очки и выглядят, как мартышки.

Маланин глянул на палец, открыл собрание, заговорил о соревнующихся бригадах. Туровский смотрел тупо на его картофелеобразный нос, высокий узкий в висках лоб. И ненавидел его нос, ненавидел его лоб. Маланин никогда руками ничего не делал, со студенческой скамьи руководил, придумал себе этот прием – с пальцем. Со временем станет наверняка руководителем в партийных структурах.

Но есть же и вполне трудолюбивые люди. Вон сидит Толик Ворогов – худощавый, как осетрёнок, синеглазый, старый приятель Валерия, вместе когда-то шоферили… Это у него однажды на ЗИС-157 пробило конденсатор, и Толик бегал по тайге, ловил лягушек, совал в них провода, пытаясь использовать вместо конденсатора… слышал такой совет, да не понял, что его разыграли… Долго Толика звали ловцом лягух. Сейчас он заглядывает Туровскому в глаза, и Туровскому от этого еще горше. На недавнем собрании Толик не поддержал Климова, потому что почувствовал – Туровский против Климова. Наверное, потому, что от Валерия зависело, дадут ему, недавно женившемуся, гостинку или нет, а то ведь тяжело жить врозь с женой. Туровский кусал губы, сегодня он был бы счастлив, если бы Толик сказал что-нибудь поперек всех. Оглянулся – наконец, явились и лаборантки из стройлаборатории: Аня и Нина. Рыженькая Нина зыркнула глазами, засмеялась. Аня смотрит мимо, как-то искоса, как на египетских фресках…

Согласись, умные девочки. Им приносят в лабораторию серо-голубые керны, выбуренные из глубин плотины, девочки исследуют этот бетон – сдавливают, замораживают, размораживают, смотрят в микроскоп – не появились ли трещины. Однажды Аня попросила экзамен ей устроить – пили чай, и она подала Валерию тетрадочку с цифрами.

– Вот спроси!

– И спрошу. – И в шутку. – Чё такое – двести пятьдесят вэ восемь эмэрзэ сто?

– Выдерживает давление двести пятьдесят килограмм на квадратный сантиметр, восемь атмосфер, сто циклов замораживания и размораживания….

– А вот на сколько циклов замораживания и размораживания рассчитано твое сердце, Валера? – вдруг спросила Аня. «Какое она право имела так спрашивать? Я ей не давал повода думать, что влюблен. Да, симпатизировал и не более. Разве нельзя иногда с девушкй, с женщиной просто поговорить. Получается, нельзя. Все они воспринимают любое слово с одной мыслью – любит, не любит.

Марина не пришла на собрание, хотя наверняка комсомолка. Заболела? Спросить неудобно. Решат, что начальство гневается…»

Вокруг зашумели. Туровский поднял глаза. Вперед вытолкнули Черепкова, того самого Ваську-вампира, хлюста с узкими усиками. Маланин посмотрел на палец, привлекая внимание, и громко объявил:

– Товарищи, Черепков просит разрешения уехать на Север, он давно просится. Что скажете, товарищи комсомольцы?

– Там тоже строят ГЭС… – пояснил хмуро, отворачиваясь от всех, Черепков.

– Пускай катится! – первым отозвался Серега Никонов. – Колбасой. Ага.

– Гоните его! – поддержал Валеваха. – Позорит стройку.

Парни за столиками зашумели, застучали гнутыми алюминиевыми ложками и вилками. К Ваське-вампиру подошел Толик Ворогов, оглянулся на Туровского.

«Давай, давай, – с болью подумал Танаев. – Врежь ему».

– В прошлый раз… – негромко начал Толик, – это… неправильно я сказал. Климов не бил Ваську. – И голос его зазвенел. Угадал он мысли Валерия или сам решился? – Били мы! И за дело! Да, он шоферов выручал, но только за деньги или водку. В паспорт ему штамп залепить! Мол, это – вампир, и отпустить.

Черепков неслышно огрызался, пощипывая усики, он был невысокий, узкоплечий, вислоухий, в модной синей куртке с десятком «молний».

– Пусть Хрустов скажет! – попросил Володя Маланин.

Хрустов вскочил и уставив указательный палец на Черепкова, пробасил:

– Этого молодого человека надо оставить на ГЭС! Пока не исправится, не показывать людям, не выпускать на белый свет!

– А здесь тебе что – не белый свет? – передернуло от злобы Черепкова. – Тебе что тут – колония?! Ишь, климовские дружки!

– Верно! Держать его! – вскинулся Серега. – Мы ему тут покажем…

– Пусть боится!

– Ишь, в тундру захотел, – стал объяснять Борис. – Люто, люто. Там грязюка метровая… там он по десятке будет рвать…

– Воспитание – великое дело, – внушительно заключил Хрустов, погдядывая на Таню. – Молодежь учить надо. Чтобы росла достойная смена.

– Чья бы корова мычала… – обиделся Черепков, не ожидавший такого поворота. – Я… я Александру Михалычу буду жаловаться! Меня сам главный инженер отпустит! Он вам хвосты прижмет! Блатяги! Позвоните ему, позвоните!..

«Что такое? – насторожился Туровский. – Неужели?! Ну, конечно. Ну, Титов, ну, Титов! А я-то думал – откуда жучку столько известно?..»

И Туровский, решив прояснить вопрос до конца, бесстрашно перекрыл шум своим жестким голосом:

– Черепков! Это он посоветовал написать письмо?

– Какое письмо?.. – растерялся Васька-вампир. – Не знаю я ни про какие письма, а ежели вы письма чужие вскрываете, то очень это некрасиво и судом советским карается, а мы за правду стоим и за правду на все готовы… – Он уже не мог остановиться, видимо, понял, что все – против него, и Титов не поможет, Титов далеко. Брызгая слюной, он закричал в сторону Валерия. – А еще руководитель! Некрасиво! Разглашательство!.. – и вдруг обернулся, позвал. – Людка! Люда! Сюда!

К нему вышла подавальщица Люда в белом халатике, милая, курносенькая, губки бантиком.

– Говори! – набросился на нее Черепков. – Скажи им!

В наступившей тишине Люда объявила:

– Если вы будете мучить Васеньку… я завтра же уволюсь, уеду в Туруханск и буду там его ждать.

Поднялся шум. Маланин, пытаясь утихомирить собрание, кричал Люде, что она не имеет права оставлять фронт общепита, что и так на стройке не хватает девушек. Люда картинно замкнула ротик. Васька-вампир что-то шептал ей, зло ухмыляясь.

– Это мне нравится! – объявил, визжа от радости и подпрыгивая с фотоаппраратом на стуле, журналист Владик. – Раньше это называлось шантаж… Или нельзя? – Он вопросительно глянул на Туровского. – Понято! Явно нетипично!

Маланин бросил Ваське-вампиру:

– Это ты ее подговорил?

– Вы не смеете мне тыкать!

– В комсомоле все на «ты», – растерялся Маланин.

– Я из другой организации. Вы – комсорг УОСа! Отпустите нас!

Маланин развел руками, обернулся к Туровскому. Валерий, морщась от головной боли, поднялся:

– Давайте решим голосованием. Как большинство решит, так и будет. Я тоже – один из рабочих, в штабе работать больше не собираюсь. Так что я не начальство, Черепков.

– Тогда чего же тут всех учишь?! – Черепков ненавидящими глазами вперился в Туровского. – Людей не жалко! «Пусть уезжает, пусть не уезжает…» Да что Люда? – Он злобно забормотал. – Вот недавно… уехала одна… красивая, говорят, была, умная…

– Олечка Снегирек, – кивнул, кусая ногти, Маланин. – Но мы ее тоже любили.

– В том-то и дело, – ухмылялся Черепков, глядя на посеревшего Туровского.

– А можно, я напишу – на отстающую стройку уехала? – воскликнул, радостно улыбаясь, Владик Успенский. – А? Нет? Понято, понято!..

– Флакончики дарили, ручки целовали… – продолжал Черепков. «Вот негодяй! – неслось в голове Валерия. – Ну, бей, бей до конца!» – Особенно начальнички обихаживали. Я бы с детства ремнем влупил детям – осторожнее с улыбочками начальничков! С их всякими красивыми словами.

Валерию показалось, что все сейчас смотрят только на него, что все поняли прозрачный намек Черепкова, но, может быть, именно то, что подобные намеки исходят от Черепкова, и спасло Туровского. А в нем самом вдруг жаркая ненависть к Черепкову исчезла. Ведь тракторист в чем-то и прав.

К счастью, в это время над Зинтатом громыхнул взрыв – взрывы, как уже сообщалось в нашей летописи, производились во время обеденного перерыва. Молодые люди быстро перекусили и побежали по рабочим местам.

Туровский завернул в общежитие, сел бриться. Ему показалось, он сегодня некрасив, потому что небрит. Но и побрившись, он не мог спокойно смотреть на свою скуластую физиономию.

Но он должен, должен хотя бы еще раз увидеть Марину. Решил дождаться конца смены и встретить возле женского общежития. Однако удобно ли? Станут судачить… да что теперь! Лег на кровать и закрыл глаза.

Очнулся – на часах восемь. Ах, она уже дома. Быстро надел куртку, шапку. «Может вина у хрустовцев попросить? Нет!» Вышел на улицу и зашагал по темно-синему снегу.

В бараках светились окна. А вот и женское общежитие. Маленький вестибюль с афишами и объявлениями по стенам. Дежурная, пожилая женщина в пальто и пуховом платке, читает за столиком книгу, она узнала бывшего начальника штаба, кивнула. Для маскировки цели своего посещения Туровский почитал афиши:

«У нас в гостях певица Сенчина!»

«Вечер 9-бальных танцев».

Диспут: «Мыслим ли Муслим?» (Был такой популярный певец Муслим Магомаев – Л.Х.)

Туровский скривил губы, прошел в скудно освещенный коридор, остановился в нерешительности. Он не знал номера комнаты, в которой живут Таня и Марина, а спросить у дежурной счел невозможным. Медленно побрел мимо закрытых дверей. Пахло жареной картошкой, одеколоном, слышалась музыка.

Дошел до конца коридора, постоял у торцового окна и вдруг услышал совсем рядом смех Татьяны – звонкий, чуть вульгарный, пацаночий. Вот в этой комнате. Значит, и Марина там.

Не в силах устоять против странного и постыдного желания заглянуть хоть в щелочку, хоть в замочный створ, стараясь не шаркнуть подошвами, приблизился к двери с номером три. За порогом тренькала гитара. Валерий оглянулся – никого – чуть присел и заглянул в замочную скважину. Ключа в ней не было, и он увидел в полусумраке комнаты стол, настольную лампу и Таню, игравшую на гитаре. Спиной к двери сидела грузная девица, кажется, Машка Узбекова, а справа, прижав ладошки к горлу, сверкала глазами Марина. Перед ней лежала книжка. Татьяна пела:

– Расцвели уж давно-о хризантэмы в саду… но любовь всё живет в моем сердце ба-альном!.. – и снова визгливо смеялась.

Туровский стоял, согнувшись у двери, и не решался постучать.

Таня что-то спросила, Марина тихо что-то ответила.

– Напрасно!.. – пропела-проговорила Таня. – Напра-асно старуха ждет сына домой! Он вполне хороший парень. Грамотный. И не пьет.

Валерию стало жарко – говорили, конечно же, о нем. Но почему «напрасно»? Значит, Марине он не нравится?

Оттолкнулся от двери, выпрямился, с горечью глотнул темный коридорный воздух, который пахнул селедкой, пудрой и жареной картошкой, и быстро зашагал прочь. Он еще не знал, что очень скоро на рабочем участке к нему подойдет заплаканная Марина и пожалуется:

– Валерий Ильич, мне Лева сказал… сказал… что я для него пустое место… что я еще ничего не видела, не страдала… а он ценит людей только пострадавших… Вы тоже цените только пострадавших?

(Приписка сбоку:Ты молиться бы на меня должен, Утконос!!! А ты…)

Туровский обнимет девушку, как старший товарищ, и вдруг поцелует в соленые очи, зашепчет:

– Милая, я тебя искал по всей России…

– Правда? – спросит Марина, вскидывая на него дивные глаза. – Это правда?

– Да.

– А где ты бывал, где ты искал?

– В Светограде… в Красноярске… в Новосибиске…

– А ты по по железной дороге ездил?

– Конечно.

– А я тебя видела! Такой же смуглый вот, только усики тут… – Марина провела над пухлыми, вытянутыми дудочкой губами. – У тебя усики были?

– Да, – врал счастливый Туровскимй. – Если хочешь, я снова отращу.

– Отрасти, – попросила наивная девушка. Ей, видимо, подумалось, что, если он отрастит усы и если он действительно тот, которого она однажды видела в вагоне окна, то она ему не изменяла и никогда Хрустова не любила…

Ишь, Левка-турецкий султан, и что они к нему льнут?.. А пускай льнут. Валерию больше никто не нужен.

Скоро они с Мариной поженятся… а как дальше будут жить – Туровский не загадывал. Главное пережить эту весну, эту страшную воду…

ЗАМЕТКА ИЗ ГАЗЕТЫ «СВЕТ САЯН»:

ТАК ДЕРЖАТЬ!

КОЛЛЕКТИВ ГИДРОСТРОИТЕЛЕЙ ПРОДЕЛАЛ БОЛЬШУЮ РАБОТУ ПО СОЗДАНИЮ И ОТЛАДКЕ УНИКАЛЬНОГО В НАШЕЙ СТРАНЕ БЕТОННОГО ЗАВОДА ЦИКЛИЧНОГО ДЕЙСТВИЯ. РУКОВОДИТ ЕГО КОЛЛЕКТИВОМ И.М.ИВКИН.

– ЗДЕШНИЙ БЕТОННЫЙ НЕ ИДЕТ НИ В КАКОЕ СРАВНЕНИЕ СО СВЕТОГРАДСКИМ, – ГОВОРИТ ИГОРЬ МИХАЙЛОВИЧ. – ТАМ ИМЕЛОСЬ ВСЕГО 6 БЕТОНОСМЕСИТЕЛЕЙ МОЩНОСТЬЮ 1200 ЛИТРОВ КАЖДЫЙ. ЗДЕСЬ ИХ 16, А ЕМКОСТЬ КАЖДОГО 2400 ЛИТРОВ. СТРОЙКЕ НУЖЕН БЕТОН, ОСОБЕННО В НЫНЕШНИХ УСЛОВИЯХ, ПРИ ВЫСОКИХ ВЗЯТЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ… И МЫ ЕГО ДАЕМ!

50 ТЫСЯЧ КУБОМЕТРОВ БЕТОНА – ТАКОВА СЕГОДНЯ МЕСЯЧНАЯ ПОТРЕБЛЯЕМОСТЬ ТОЛЬКО УОС Ю.С.Г. ЭТО НЕ СЧИТАЯ СТРОИТЕЛЬСТВА ЖИЛЬЯ, ПРОМЫШЛЕННОЙ БАЗЫ… СКОРО НА ЗАВОДЕ БУДЕТ ВВЕДЕНА В СТРОЙ ТРЕТЬЯ СЕКЦИЯ, ОСНОВАННАЯ НА РАДИОЭЛЕКТРОННОЙ СХЕМЕ.

– ЗДЕСЬ БОЛЬШАЯ ЗАСЛУГА ЛЕНИНГРАДСКИХ ПРОЕКТИРОВЩИКОВ И НАЛАДЧИКОВ, – УЛЫБАЕТСЯ И.М.ИВКИН. – НО И НАШИ ЛЮДИ НЕ ПОДКАЧАЛИ – ЭЛЕКТРИКИ, ОПЕРАТОРЫ… СКОРО СТРОЙКА БУДЕТ ПОЛУЧАТЬ БЕТОН ДЕСЯТИ МАРОК!

ВИТАЛИЙ УБИЕННЫХ

(Отсутствуют судя по нумерации 22 страницы – Р.С.)

И с этого дня повадилась Таня ходить в кино после работы. В клубе не так холодно, как на улице, и никто не пристает.

Однажды она вернулась после двухсерийного фильма в двенадцатом часу ночи – а в общежитии девушки еще не спят, пьют чай, за столом вместе с Людой-хакаской и Людой-курносой сидит шикарная молодая женщина в желтой с красными цветами шали, в расстегнутой, полосатой, как зебра, синтетической шубе, в сапогах на платформе. Улыбнулась крашеными губами, намалеванными глазами шально сверкнула.

– И где же ты, сеструха, шарашишься? Уж думали, спать не придешь…

– Верка!.. – обомлела Таня и бросилась обнимать всю холодную сестру. – Веруня… – И заплакала, зубы застучали от непереносимой обиды за себя, она тискала сестру и прятала лицо у нее на груди.

– Что ты, что ты?.. – испуганно шептала Вера. – Я его найду! Где он? Мне сам Васильев поможет!