Текст книги "Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году"
Автор книги: Рольф-Дитер Мюллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Касательно Украины он напомнил слова Пилсудского о «балканизации Центральной Европы». «В агитаторах, действующих в сегодняшней Карпатской Украине, Польша снова видит старых врагов и опасается, что эта область может стать для поляков когда-нибудь таким очагом тревоги и беспокойства, что это заставит польское правительство вмешаться. В результате могут возникнуть дополнительные осложнения». Поэтому Польше лучше приобрести общие границы с Венгрией. По вопросу Данцига Бек воздержался от каких-либо высказываний. Он «хотел бы обдумать эту проблему в спокойной обстановке».
На следующий день у польского министра иностранных дел была возможность продолжить в Мюнхене обмен мнениями со своим немецким коллегой. Бек начал диалог именно с вопроса о Данциге. До сего момента он не мог найти никакого решения, но предостерегал от применения «тактики faits accomplis – свершившегося факта». В записи беседы Риббентропа говорится, что «Бек перешел затем к вопросу о Великой Украине и сказал, что его полностью удовлетворило высказывание фюрера об отсутствии там каких-то интересов и что он с откровенной радостью воспринял четкую и постоянную линию Гитлера на поддержание дружеских отношений с Польшей»{249}. Риббентроп повторил предложения Германии относительно урегулирования проблемы Данцига и коридора, не вызвав при этом никакого отклика со стороны Бека. Далее он охарактеризовал «проводимую Польшей и Германией политику по отношению к России и в этой же связи – вопрос Великой Украины» как составную часть желанного окончательного урегулирования двухсторонних отношений.
Риббентроп в беседе с Беком 6 января 1939 г. о проведении совместной антироссийской политики:
«Я заверил Бека, что в Советской Украине у нас наличествует интерес только в том смысле, чтобы приносить России вред везде, где это только возможно, как и она это делает относительно нас. Поэтому мы, естественно, и сохраняем наш постоянный интерес к той части Украины, которая находится под властью России. Но мы никогда не обращались так с польской частью Украины, напротив, мы постоянно избегали таких отношений. Фюрер уже выразил наше негативное отношение к Великой Украине. Все зло, по-моему, кроется в том, что антирусская агитация в Украине естественным образом постоянно отражается на польском меньшинстве и на украинцах в Карпатской России. И мне кажется, что это можно изменить только в том случае, когда Польша и мы по украинскому вопросу будем работать в тесном взаимодействии. Я могу себе представить, что, осуществив широкое урегулирование всех проблем между Польшей и нами, мы пришли бы к тому, что украинский вопрос стал бы исключительно прерогативой Польши, а мы бы оказывали Польше всяческую помощь в решении этого вопроса. И мы снова приходим к тому, что от Польши потребуется четкая антирусская позиция, в противном случае ни о какой общности интересов не может быть и речи»{250}.
В этой связи Риббентроп снова кардинальным образом поставил вопрос о вступлении Польши в Антикоминтерновский пакт. С позиции Германии наряду с текущей работой по превращению этого пакта в антирусский военный союз имело смысл уяснить себе роль Польши в случае начала интервенции. Если на кон все время ставится Украина, то становится понятно, в чем для поляков состоит цена сотрудничества. Бек не стал полностью уходить от заданного вопроса, но еще раз подчеркнул необходимость сохранения добрососедства с Россией, которая «принуждает его страну сохранять спокойствие». Далее в записях Риббентропа следует: «Я спросил Бека, насколько они отказались в этом направлении от притязаний маршала Пилсудского, т. е. на Украину, на что тот с усмешкой ответил, что они уже доходили даже до самого Киева, и эти устремления живы и по сей день».
Становится очевидным, что весной 1939 г. вероятность войны против СССР входила в планы Гитлера и что участию Польши в военном союзе, будь то наступательном или оборонительном, придавалось большое значение, так как это давало возможность Германии продолжать ее экспансионистский курс. С точки зрения фюрера, требование к Польше отказаться от Данцига не было чрезмерно высокой ценой, ведь он сам был готов отказаться от Южного Тироля, чтобы заключить союз с Италией. Жителей этого района, которые приняли германское гражданство, как стало известно позднее, он намеревался переселить в Крым. К тому же в тот момент казалось, что Великобритания могла отступиться от Данцига и направить тем самым экспансионистские устремления Гитлера на Восток. У посла Германии в Лондоне Герберта фон Дирксена в январе 1939 г. сложилось впечатление, что Англия «в соответствии с основными положениями политики Чемберлена примирится с экспансией Германии в Восточной Европе, особенно если с помощью Германии – в том числе и военной – появится украинское государство и при этом будет подчеркнуто его право на самоопределение»{251}.
Тот факт, что Гитлер действительно намеревался реализовать план нападения на Советский Союз, нашел свое отражение и в одном из докладов генерала Осимы{252}. Польское же руководство не высказывалось откровенно в том смысле, что оно принципиально не расположено к этому вопросу, но и не хотело быть втянутым в эту авантюру, тем более что в последнее время на него оказывала влияние американская дипломатия и США стремились вместо этого подключить Польшу к антигерманскому фронту{253}. Дело в том, что Рузвельт после Мюнхенской конференции и в результате жестокого преследования евреев в Германии начал проводить политику сдерживания в отношении дальнейшей экспансии Третьего рейха. В начале 1939 г. пресса США сообщала, что немцы намерены войти на Украину, как это уже случилось в 1918 г. Все наблюдатели были едины в том, что это могло стать следующим шагом Гитлера{254}. Варшава еще в ноябре 1938 г. перешла в своей политике к попыткам снизить напряженность в отношениях с СССР{255}. Вашингтон выступил с идеей создания польско-советского вала против Германии, что ни в коей мере не убедило польское руководство, ведь слишком велика была затаенная обида на Россию, но американская поддержка, тем не менее, укрепила его в необходимости вести себя жестче по отношению к Гитлеру. Кроме того, и критические голоса в британском руководстве стали намного громче. Английский посол в Берлине указывал на идеи Гитлера, изложенные в его «Майн кампф». Исходя из них, расширение рейха на восток должно было привести к столкновению Германии и России, в результате которого немцы распространили бы свою власть на Украину. Насколько у СССР хватит сил защитить Украину, неизвестно. Таково было мнение британской газеты «The Times»{256}.
Поддержка англосаксонских держав становилась все ощутимей, и это привело к тому, что в некоторой части польского руководства прекратились разговоры о том, чтобы пойти навстречу требованиям немцев относительно Данцига. В середине января Бек и маршал Рыдз-Смиглы приняли решение отклонить предложение германского правительства по Данцигу и Данцигскому коридору, хотя это и был второстепенный вопрос. Это означало осознанную смену курса, когда не исключался риск возникновения войны, если бы даже борьба и была безнадежной{257}.
25 января 1939 г., во время ответного визита в Варшаву Риббентроп напрасно пытался еще раз соблазнить польскую сторону приобретением части Украины в качестве компенсации за присоединение Данцига к территории рейха{258}. Германская сторона обещала даже пойти навстречу пожеланиям поляков и относительно Словакии и Карпатской Украины. На это Бек ответил, что «ему необходимо серьезно обдумать полученные предложения», но при этом снова отказался от вступления в Антикоминтерновский пакт{259}. Польское руководство приняло окончательное решение, что Данциг и Данцигский коридор являются болевыми точками Запада, и это давало возможность заставить Германию уважать поляков как равноправную великую державу. Риббентроп вернулся в Берлин с пустыми руками.
Бек вел себя достаточно жестко по отношению ко многим лицам, но это не относится к случаю с Риббентропом. Польский министр признался японскому послу в Варшаве, что он почти поверил Риббентропу, когда тот говорил о возможности сохранить независимость советской части Украины. Бек также с удовлетворением воспринял сообщение о полном отсутствии германских интересов в Карпатской Украине{260}. У Берлина должно было остаться впечатление, что польское руководство все-таки присоединится к антисоветскому фронту и пойдет навстречу в решении вопроса о Данциге. Но не исключено, что в польской среде были и такие силы, которые стремились постоянно разжигать недоверие к германской политике относительно Украины и подкрепляли его многочисленными фальшивками, при этом исключительно верно осознавая истинные намерения Германии.
Так, среди документов Пражского архива была найдена речь Риббентропа, с которой тот якобы выступал перед отъездом в Варшаву «на заседании с участием германского генералитета». Необычная формулировка «на заседании с участием германского генералитета» полностью противоречит выражениям, которыми в то время пользовались в среде военных. Это указывает на возможную фальшивку, за которой через несколько месяцев последовала еще одна – якобы с речью Гальдера (в данном случае в Лондоне и в Москве). В пояснении значилось, что этот текст поступил от одного бывшего австрийского офицера вермахта. Но об этом – позже.
22 января 1939 г. Риббентроп, таким образом, высказался в том духе, что Великая Украина – это «наивысшая цель германской политики на Востоке». В ее состав должны войти районы с преимущественно украинским населением в Польше, России и в Карпатской Украине. Это государство, вероятно, не сможет противостоять России и «остатку Польши», и поэтому должно стать вассалом Германии. На пути «разделяй и властвуй» Карпатская Украина, по словам Риббентропа, должна была стать лишь первым этапом. Германии, правда, приходится «поддерживать в политике с Польшей дружеские отношения», поскольку в случае возникновения военного конфликта с Францией потребуется ее нейтралитет. Поэтому наступательную политику по вопросу Великой Украины пришлось притормозить{261}.
30 января 1939 г. Гитлер выступил с речью в рейхстаге, причем тон этого выступления был достаточно примирительным. Он заявил в частности, что, невзирая на кризис прошлого года, «дружба между Германией и Польшей была самым многообещающим моментом в политической жизни Европы». Но одновременно он подчеркнул, что будет продолжать борьбу за отмену Версальской системы. Эти слова были нацелены и на Польшу, и не были для нее чем-то новым, но стали фактически предупреждением, что «дружбе», о которой Гитлер пекся в течение пяти лет, пришел конец{262}.
Даже Генрих Гиммлер устремился в Варшаву, чтобы успокоить поляков относительно украинских националистов. 18 января он заявил, что хотя им и будет оказываться финансовая и пропагандистская помощь, но все вопросы по Украине можно будет легко решить, если состоится «полное урегулирование» всех германо-польских противоречий{263}.
Со стороны Германии мосты, таким образом, еще не были сожжены, хотя в Берлине и было отмечено, что отношения Польши с Великобританией стали более интенсивными. Япония выразила свою чрезвычайную озабоченность по этому вопросу и поддержала визит итальянского министра иностранных дел Чиано в Варшаву, поскольку открытый переход Польши в лагерь западных держав создавал Советскому Союзу дополнительные трудности в случае усиления напряженности на Дальнем Востоке. Однако все посреднические потуги партнеров Германии по Антикоминтерновскому пакту оказались тщетными. У Чиано во время переговоров в конце февраля 1939 г. создалось впечатление, что, «несмотря на все политические ухищрения Бека, Польша изначально и по своей сути была и остается врагом Германии». «Все традиции, чувства и интересы приводят ее к противостоянию с Германией.
Эта католическая страна с большой долей еврейского населения и немецким меньшинством, представляющим собой опасную силу, получила в ходе ее исторического развития все то, что входит в противоречие с тевтонским империализмом».
Беседа с Беком создала у итальянского министра иностранных дел впечатление, что Польша стремится сохранить добрососедские отношения с Германией, но решение вопроса Данцига возможно только на основе «открытых дипломатических переговоров». Что касается «украинской проблемы», то она занимает умы всей польской общественности. Бека заверения Гитлера нисколько не убедили.
Резюмируя, Чиано высказывает предположение, что Польша еще далека от того, чтобы стать членом Оси, но и противником ее называть еще рано: «Если разразится большая война, то Польша долгое время не будет браться за оружие, но как только наметится результат, она сразу же примкнет к победителю. Она сделает это с большой радостью, потому что это страна, у которой и с запада, и с востока есть и враги, и друзья»{264}.
ПЛАН «ОСТ» – БЕЗ ПОЛЬШИ
В обычной интерпретации намерения Гитлера в начале 1939 г. преподносятся таким образом, что он хотел сделать из Польши свой форпост на Востоке с целью обеспечения вначале наступления на Западе, а затем – развязывания войны против СССР{265}. Однако на тот момент не предпринималось каких-либо особых военных мероприятий и не проводилось планирования военных действий против западных держав. Вся активность вермахта сосредоточилась на Востоке, чтобы обеспечить себе плацдарм для вероятной экспансии против СССР. Причем этой восточной ориентации совершенно не противоречил тот факт, что Гитлер подписал гигантскую программу строительства кригсмарине и выступил недавно с требованием вернуть Германии ее бывшие колонии. Это также нисколько не говорило о возможности скорой войны против западных держав, а скорее представляло собой некую угрожающую позу или демонстрацию желания когда-нибудь принять политическое решение начать борьбу за мировое господство. Для этого потребовалось бы создать флот линейных кораблей и авианосцев, что было немыслимо до 1944 г. ввиду отсутствия в рейхе достаточных сырьевых ресурсов, да к тому же мешали гигантские планы создания люфтваффе.
Попытки решить сырьевую проблему предпринимались в рамках четырехлетнего плана чисто административными мерами: путем расширения производства разного рода заменителей и суррогатов. Однако таким образом удовлетворить столь огромные потребности на длительную перспективу было невозможно. Поэтому Гитлер был весьма близок к принятию решения о том, чтобы сначала расширить «жизненное пространство» на Востоке и заполучить необходимое сырье и лишь потом начать войну на Западе. К тому же и колониальные требования уже были далеки от игры в покер, когда германское руководство пыталось добиться столь желанного взаимопонимания с Великобританией. Кроме того, пассивность британской политики давала прекрасные шансы на развитие следующей фазы восточной экспансии, и Гитлер был готов заплатить за это отказом от колоний. В этом смысле предложение, сделанное полякам (Данциг за часть Украины), вписывалось в систему такой «меновой торговли» с Англией: Германия отказывается от колоний, а Англия «развязывает руки» Гитлеру на Востоке. Именно так диктатор излагал основы своей внешнеполитической программы в книге «Майн кампф».
В начале 1939 г. и Франция не представляла для Гитлера никакой угрозы. Ее внешняя политика, казалось, не была направлена на то, чтобы договариваться с рейхом и рассматривать Восточную и Юго-Восточную Европу как сферу интересов Германии.
Французский Генеральный штаб, однако, не видел причин тормозить восточную экспансию Германии, поэтому действия СССР и Польши вовсе не принимались в расчет. Наилучшими гарантами безопасности для французов были линия Мажино и Великобритания{266}.
Расчеты Гитлера могли и не оправдаться. В таком случае наилучшей защитой для него от западных держав, наряду с возводившимся на Рейне Западным валом, был бы союз с Италией и Японией, для создания которого он прилагал много сил. Антикоминтерновский пакт носил в то время не только антисоветский характер, но и был, по мнению Гитлера, острием копья, направленным против Британии. Союз с Италией мог связать в Средиземноморье объединенный франко-британский военный потенциал, а альянс с Японией – повернуть Великобританию в сторону Азии и удерживать США в зоне Тихого океана{267}. Одна лишь видимость угрозы вполне могла заставить западные державы вести себя спокойно, когда он начнет против СССР свою войну за жизненное пространство, поскольку Запад едва ли проявил бы желание с риском для себя спасать загнивший коммунизм в Советском Союзе. Такие расчеты не были направлены на то, чтобы сначала разбить Запад и этим обеспечить себе потом возможность наступления на Восток.
Все старания создать союз трех держав к началу 1939 г. не увенчались успехом, так как партнерам не удавалось скоординировать их интересы и создать совместную доверительную основу боеспособного альянса. Токио подтверждал, что направлением его основного удара остается Советский Союз, но отказывался бросать вызов Великобритании и США. Рим, при всей его показной «дружбе», также весьма сдержанно демонстрировал свою готовность слепо следовать планам Гитлера и оказаться в тупике, довольствуясь лишь районом Средиземного моря и Восточной Африкой. Италия и Япония испытывали страх перед риском войны с западными державами, а вот германский «дранг нах остен» весьма воодушевлял их. Если бы Гитлер продвигался в этом направлении, то его партнеры вполне могли выиграть от этого и, вероятно, расширить собственную свободу действий. Тут «друзья», как в игре в покер, начали вовсю вести скрытую борьбу друг с другом, чтобы снизить собственный риск и переложить на плечи другого.
Без сомнения можно утверждать, что в этом проявлялся весь Гитлер, который настойчиво стремился начать войну, хотел наконец нанести свой удар и мыслил большими категориями. Союзные ему Италия и Япония тем временем не проявляли никакой спешки, а Польша, расположения которой он так домогался, никак не отвечала взаимностью. Выступая на секретном совещании перед представителями Верховного командования 10 февраля 1939 г., фюрер четко заявил, что все предшествовавшие мелкие шаги были частью одного большого плана. Главная задача – это «судьба нашей расы в будущем столетии», а «предстоящая битва» станет «настоящей войной мировоззрений»{268}. Говорило ли это о повороте в сторону Великобритании и о первостепенной значимости войны на Западе? Трудно сказать. Пока Гитлер продолжал мечтать о том, что Польша, наконец, полностью вольется в антисоветский фронт, все его отдельные шаги по развязыванию военного противостояния с СССР и уничтожению этой страны имели смысл. Время для такой интервенции зимой 1938/39 г. еще не наступило. В мае-июне 1939 г. он мог рассчитывать не только на более приемлемые погодные условия и на то, что вермахт к тому времени стал бы намного сильней, но и на лучшие условия для стратегического сосредоточения и развертывания собственных войск и для подрывной работы в рядах противника.
В октябре 1938 г., вскоре после оккупации Судетской области, следующей задачей вермахта стало окончательное урегулирование вопроса «с остатком Чехии»{269}. Сухопутные войска и люфтваффе должны были постоянно быть готовы осуществить эту операцию. Напасть надо было по возможности внезапно, и это должно было выглядеть как «освободительная акция». ОКВ предприняло некоторые шаги, чтобы определить общие направления военного планирования, но Гитлер хотел рассматривать задачи на будущее и вытекающие отсюда военно-стратегические вопросы позже. В результате этого он избежал обременительного для него противостояния с генералитетом в вопросах общей стратегии, которое могло снова возникнуть с уходом с поста начальника Генштаба Бека. По непроверенным данным, Гитлер отдал распоряжение командованию сухопутных сил полностью прекратить планирование стратегического развертывания и сосредоточения войск и заняться исключительно текущими вопросами{270}. Но речь шла, по всей вероятности, о вопросах общего планирования большой войны. ОКВ действительно ограничилось решением общих задач обеспечения безопасности границ и защиты воздушного пространства. Но командующий сухопутными силами Вальтер фон Браухич уже 30 января 1939 г. подписывает план «Ост» по стратегическому развертыванию и сосредоточению войск. Он детально определял порядок действий 2-й армии по обеспечению обороны германо-польской границы и развертыванию подразделений в случае военного конфликта{271}.
Что касается наступательных операций, то Гитлер и здесь определил конкретные цели{272}. Наряду с «окончательным урегулированием в остальной части Чехии» это касалось и «овладения районом Мемеля», а также «молниеносного занятия Данцига». Таким образом, вся плановая работа вермахта и политика в области производства вооружений потеряли целостный характер. О том, с чего и как это началось, до сих пор мало кто задумывался. Гитлер был верховным главнокомандующим, и его руководство вермахтом носило неровный скачкообразный характер, с ориентиром на актуальные политические возможности с их краткосрочными целями, причем главная цель заключалась в том, чтобы как можно дольше уходить от опасного большого конфликта с западными державами. План «Рот» – войны с Францией, которому еще в 1937 г. отводилось большое значение – вообще перестал фигурировать в документах весной 1939 г. Для сухопутных войск оставалась одна задача – «охрана границ на западе», хотя кригсмарине и люфтваффе продолжали интенсивно заниматься планированием военных действий против Англии, поскольку в случае провала политического умиротворения западных держав обе эти силы окажутся первыми, кто столкнется с противником.
Сухопутные войска, напротив, актуализировали и усилили работу по подготовке военного столкновения на востоке. Приказ о готовности нанести неожиданный удар по Чехословакии, о занятии района Мемеля и Данцига был отдан еще в январе 1939 г. и подтвержден соответствующими распоряжениями.
Все расположенные в Центральной и Восточной Германии войска были приведены в состояние повышенной боеготовности. Массовое передвижение войск в целях их сосредоточения и развертывания не потребовалось, так как запланированное неожиданное нападение должно было исключить любое сопротивление. В случае с Чехословакией не было никакой необходимости считаться с серьезным сопротивлением деморализованной и ослабленной армии. Военная помощь Запада и со стороны СССР также исключались.
Иначе выглядела ситуация с Данцигом и районом Мемеля. Литва все еще могла попытаться найти защиту у Москвы. В этом случае вермахту придется не только разбить литовские войска, но и столкнуться в бою с Красной армией. Тогда будет крайне важна позиция Польши, поскольку совместной литовско-советской границы еще не существовало. Оккупированный польскими войсками район Вильнюса своеобразной дамбой разделял две страны. С учетом польско-литовских противоречий участие Польши в военных действиях на стороне Литвы исключалось. Ее военное командование в Ковно находилось в безнадежном положении, из которого его не спас бы и советский парашютный десант, если бы Германия предприняла вооруженное наступление. Можно было представить ситуацию, что после неожиданного захвата Мемеля Литва и СССР попытаются, опираясь на польский нейтралитет, вернуть этот район. Тогда сразу же должно было начаться наступление германских войск «с целью хотя бы частичного разгрома литовской армии до момента ее полного развертывания»{273}.
Намного проблематичней для командования сухопутных сил был Данциг. Гитлер, правда, позаботился о том, чтобы национал-социалисты по всему городу громогласно трубили о «возвращении в рейх», тайно вооружались и готовились к путчу. Тем не менее фюрер стремился по возможности избегать прямого конфликта с Польшей. Поэтому он в январе-феврале 1939 г. предпринял политические меры, чтобы подтолкнуть польское руководство к проведению, по возможности, силовой акции в Данциге. На военном уровне были осуществлены подготовительные мероприятия с целью овладения Данцигом в ходе «внезапного путча», если бы тот состоялся в условиях, когда наметился отход Лиги Наций в решении вопросов этого города. Дальнейшее овладение Данцигом войсками вермахта не должно было негативно отразиться на поляках, пока с их стороны не будет оказываться вооруженное сопротивление, как это случилось на Вестерплатте. Если бы тем не менее дело дошло до военных осложнений с поляками, то немецкая сторона была бы вынуждена предпринять попытку «отнять» коридор. ОКВ, однако, особенно упирало на то, чтобы такого рода осложнения не стали результатом недоразумений или провокаций, организованных, например, боевиками или партизанами. Но пересекать польскую границу в любом случае было запрещено.
Ответственным за обработку и подготовку военных мероприятий было командование I армейского корпуса, размещенного в Кенигсберге. Здесь основная установка делалась на оборону Восточной Пруссии, с 1934 г. – на вероятное наступление польской армии, а позднее в поле зрения оказалась и Красная армия, которой уделялось все больше внимания. Основная деятельность командования корпусом заключалась в создании оборонительных сооружений и подготовке обороны. И вот в начале 1939 г. поступил приказ перенацелиться на наступательный характер вероятных военных действий. Они однозначно были направлены не против Польши, на чей нейтралитет или пассивность рассчитывало германское руководство, а на восстановление северо-восточного наступательного вектора со стороны рейха, который был чрезвычайно важен как база для ведения наступления в Прибалтике. Организационно штабу I корпуса в случае военного конфликта подчинялся штаб 3-й армии, на который возлагалось ведение военных действий в Восточной Пруссии. В мирное время этот объединенный штаб существовал только на бумаге. I корпус должен был стать ядром этой армии, которую планировалось усилить за счет мобилизационных резервов. Таким образом, штаб в Кенигсберге представлял собой мозговой центр, нацеленный на войну против СССР, которая весной 1939 г. считалась более вероятной, чем конфликт с Польшей.
Это подтверждается также и наличием параллельных планов для фиктивной в то время 2-й армии, которая должна была по плану «Ост» обеспечивать безопасность германской границы в Силезии{274}. Если бы началось наступление польской армии, то 2-я армия должна была с боями отходить к укрепленной линии. Тут, где в сентябре 1939 г. оказалось главное направление удара по Польше, в начале года еще планировались оборонительные мероприятия.
Обе армии, 2-я и 3-я, находились в подчинении командования Группы армий 1, располагавшейся в Берлине и находившейся в то время в стадии формирования. Перед командованием Группы армий 2 в Саксонии ставилась несколько иная задача. 4 февраля 1939 г. оно приняло «Директиву о начале боевых действий», которая ставила цель сломить сопротивление Чехословакии. В «день Y» Группа армий 3 должна была «внезапно захватить чехословацкие пограничные пункты […], неожиданными и концентрическими ударами взломать северный фронт в Богемии», максимально быстро занять Прагу, перерезать связь с Моравией и не допустить тем самым организованный отход чешских сил{275}.
Гитлер не вмешивался в эти плановые вопросы своих военных, и такое разделение труда после частичной смены в рядах командования действовало в 1939 г. безупречно. В главных штабах родов войск рождались проекты военных планов в соответствии с политическими задачами их верховного главнокомандующего, и они отличались высокой степенью самостоятельности. О России как об объекте нападения заговорили в 1935 г., и уже в начале 1939-го, казалось, наступило время выдвигать германские «аванпосты» поближе к противнику. Но между вермахтом и Красной армией еще находилась Польша, и после смены стратегического курса в середине января Варшава как никогда слабо демонстрировала свои наступательные устремления по отношению к СССР и дружескую нейтральную позицию относительно намерений Германии, что было так необходимо Гитлеру для реализации его идеи «дранг нах Остен». Роман Кнолль, который как политик стоял близко к Пилсудскому и позднее перессорился с его последователями, утверждал в марте 1939 г., что совместный польско-германский поход против СССР – самоубийственное предприятие. Правда, он и не отрицал, что Польша была заинтересована в распаде России на несколько национальных государств и что при ином соотношении сил из союза с Германией можно было бы извлечь определенную пользу. Но в сложившейся обстановке крупномасштабная акция против России представляла бы в первую очередь угрозу для самой Польши. Пока будет существовать СССР и пока он не скооперируется с Германией, лучше ничего не предпринимать против них, поскольку неизвестно, будет ли то, что появится на их месте, лучше или хуже{276}.
Польский Генеральный штаб также отреагировал на изменение политической конъюнктуры. Было принято решение срочно актуализировать старый оперативный план «Вест», так как ввиду давления со стороны Германии вовсе нельзя было исключать и военный конфликт. Но в целом нельзя было оголять и восточную границу с СССР. Для проведения одновременного развертывания и сосредоточения войск на западе и на востоке у страны просто не было сил, и в целом в результате затяжного экономического и внутриполитического кризиса ее возможности были крайне ограниченны{277}. В феврале 1939 г. польский генерал-инспектор отдает приказ о детальной разработке плана «Вест», но он просуществовал недолго, потому что требовал постоянных изменений и дополнений ввиду активности германской стороны и изменения стратегической обстановки. Польское военное командование не было в состоянии полностью изложить в письменном виде оперативный план и ознакомить с ним соответствующие командные структуры.
В марте 1939 г. наступил переломный момент, когда Германия – не подключая Польшу, как это планировалось ранее, и без ее участия – сначала разгромила Чехословакию, а затем спустя несколько дней заняла район Мемеля. Обе операции прошли в соответствии с давно практиковавшимся успешным методом. Всему предшествует активная подрывная деятельность в соответствующей стране с целью спровоцировать антигерманские действия, которые затем используются в качестве вожделенного предлога для ввода туда подразделений вермахта. В результате массированного давления германских войск правительства этих стран отказывались от военного сопротивления. Особые преимущества этот метод дал в Чехии, поскольку все вооружение и снаряжение чешской армии попало в руки немцев. Это позволило вермахту вооружить и оснастить дополнительно 20 дивизий и стать обладателем современного военного производства. Жестокость, проявленная при этом немцами, и нарушение Гитлером принятых обязательств шокировали британское правительство и способствовали росту его решимости противостоять любой дальнейшей экспансии диктатора.
