Текст книги "Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году"
Автор книги: Рольф-Дитер Мюллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Во время своего визита в Польшу Геринг беседовал с генералом Казимиром Соснковским, ответственным армейским инспектором Восточного пограничного округа Полесье. Можно с уверенностью предположить, что в ходе этой беседы обсуждались возможности организации обороны на восточном направлении. Соснковский, непосредственно отвечавший за эти вопросы, за несколько дней до того заявил французскому послу и его военному атташе, что с точки зрения поляков, любое сотрудничество Франции с СССР является нежелательным. Нелепо само по себе представление о том, что тысячи советских бомб могут быть сброшены на Берлин с целью оказания помощи французской буржуазии. В случае польско-советской войны, которая, по мнению Соснковского, могла случиться через два года, помощь германского оружия является весьма желательной – как и чем могла бы помочь Польше в такой ситуации Франция? Польский генерал размышлял прежде всего над возможностями организации совместной обороны; совместное нападение таило в себе большой риск: даже в случае удачного исхода наступления следует полагать, что Украина предпочтет работать «на короля Пруссии»{123}.
В игру вступает посол Польши в Берлине Юзеф Липский, которому в числе других было поручено сопровождать Геринга. Липский незамедлительно сообщил заместителю министра иностранных дел Яну Шембеку о том, что Геринг предложил создать «почти антироссийский альянс и организовать совместный поход на Россию», намекнув на «большие возможности Польши в Украине»{124}. Широкая натура «рейхсегермейстера» хорошо известна, можно хорошо себе представить, как он, сидя за одним столом с Соснковским, обсуждал с ним разного рода политические фантазии. Конечно, он знал о намерениях и идеях своего фюрера, которые тот развивал именно в этом направлении. Туманных намеков было, очевидно, достаточно, чтобы наэлектризовать польскую сторону{125}. В краткие сроки было решено продлить пребывание Геринга, особым поездом он был отправлен в Варшаву.
Министр иностранных дел Польши полковник Бек лично сопровождал премьер-министра Пруссии и нес ответственность за то, чтобы Геринг был принят с дружеским вниманием и с большими почестями, хотя визит, по заверениям Польши, первоначально не должен был носить политического характера{126}. Источники из окружения польского правительства в изгнании описывают ход событий иначе, чем это изложено в отчете тогдашнего военного атташе Германии. Во время приема в немецком посольстве Геринг встретился с премьер-министром Леоном Козловским. Затем состоялась сенсационная аудиенция у маршала и его военного окружения. При этом Геринг якобы предложил, чтобы Пилсудский принял на себя командование объединенной германо-польской армией. Польские генералы, такое складывается впечатление, были не в восторге от прыти Геринга, опасаясь, что маршал может принять предложение. Старый вояка будто бы не раз просыпался среди ночи и отдавал приказ двигаться маршем на Минск{127}.
Однако старый маршал отреагировал сдержанно и подчеркнул, что Польша не может предпринимать ничего такого, что могло бы привести к разрастанию напряженности в отношениях с СССР{128}. Ввиду противоречивости информации можно утверждать лишь, что во время визита Геринга обсуждалось военное сотрудничество и упоминался вопрос о разделе сфер влияния на русских территориях. Геринг не истолковал разговор с Пилсудским как однозначный отказ – напротив{129}. Написанное им предисловие к опубликованным в том же году воспоминаниям маршала свидетельствует о глубоком впечатлении, которое произвел на него визит в Польшу. Реакция фюрера была, соответственно, положительной.
По информации советских спецслужб, в среде самих поляков имела место критика внешней политики Бека. К его противникам принадлежал генерал Юзеф Халлер: близкий соратник Пилсудского в Первой мировой войне, командующий на русском направлении, создатель «Голубой армии» из числа польских добровольцев во Франции, в конце 1920-х гг. политический оппонент Пилсудского, уволен Пилсудским из армии. В 1935 г. Халлер упрекал Бека в том, что тот намерен заключить с немцами антисоветский договор, который в случае войны с СССР предусматривал, что Германия может использовать Польский коридор для организации снабжения войск. Пилсудский, по-видимому, готов ради реализации своих фантастических замыслов в отношении Украины и Литвы отказаться от Польского коридора{130}. Сталин, получая подобные донесения, мог предположить, что германо-польский пакт о ненападении 1934 г. дополняют секретные соглашения. И действительно, до начала 1939 г. подобные вопросы становились предметом германо-польских переговоров.
Маршал вскоре умер, его преемники, похоже, не были против ведения переговоров по вопросу об антисоветском партнерстве. Поэтому в последующие годы Гитлер неоднократно пытался перетянуть Варшаву на свою сторону, предлагая ей организовать совместный поход на СССР. Геринг, высокопоставленный посредник, вел соответствующие переговоры в мае 1935 г. во время визита в Польшу по случаю похорон Пилсудского, а также в феврале 1936-го, феврале 1937-го, а затем еще раз в 1938 г.{131}
Полковник Бек, который в качестве министра иностранных дел вплоть до 1935 г. представлял линию Пилсудского, в ходе одной из бесед с Герингом 19 мая 1935 г. (Геринг вернулся из Кракова с похорон Пилсудского в Варшаву), дал понять, каковы приоритеты нового правительства{132}.
Речь шла преимущественно о том, что следует помешать ведению переговоров о «Восточном Локарно», в результате которых Франция надеялась создать систему коллективной безопасности в Восточной и Центральной Европе с участием СССР. Заключенный за несколько дней до того между Францией и Россией пакт о взаимопомощи обеспокоил Варшаву. Пилсудский считал, что механизм пакта приведет к тому, что в случае конфликта иностранных государств Польша станет ареной военных действий и превратится в коридор для перемещения сил Красной армии.
Кроме того, Польша была не готова согласиться на участие в договоре Чехословакии, поскольку связанные с этим гарантии неприкосновенности границ означали отказ Польши от притязаний на провинцию Тешин. Поэтому Бек подчеркивал наличие общностей между Германией и Польшей, не связывая себя дополнительными обязательствами.
В военной сфере летом 1935 г. обнаружилась возможность более тесного сотрудничества, сегодня это забытый эпизод малоизвестной главы немецко-польских военных взаимоотношений. По приглашению верховного главнокомандующего вермахта, генерал-полковника Вернера фон Бломберга, директор польской военной академии генерал-майор Тадеуш Кутшеба посетил Дрезден. В сентябре 1939 г. Кутшеба командовал армией «Познань» и организовал контрудар на Бзуре – единственный случай, когда вермахт, пусть и на непродолжительное время, столкнулся с существенными трудностями. 24 августа 1935 г. Кутшеба был принят в Дрездене командующим II армейским корпусом, генерал-лейтенантом Вильгельмом Листом (в сентябре 1939 г. Лист командовал 14-й армией, которая осуществляла прорыв в направлении Лемберга). Совместно с польским военным атташе, подполковником Генерального штаба Антонием Шиманским, Кутшеба посетил военные учения и то известное пехотное училище, в котором преподавал Эрвин Роммель.
С сегодняшней точки зрения представление о том, что Германия и Польша могли организовать совместную интервенцию против СССР, кажется абсурдным. Численность Красной армии в мирное время составляла 1,3 миллиона человек и превышала тем самым численность польской и немецкой армий вдвое.
В то время ответственные лица смотрели на ситуацию иначе. Конфликт на Дальнем Востоке хотя и утратил прежний накал, однако оставался потенциальным источником угрозы. Если бы СССР столкнулся с необходимостью воевать на два фронта, то на западном направлении было возможно использовать лишь часть Красной армии. Теоретически это могло бы привести к равновесию сил между СССР и германо-польским альянсом, которое могло сместиться в пользу последнего при условии, что в качестве потенциальных врагов Москвы выступили бы армии Финляндии, прибалтийских государств и Румынии. Кроме того, Пилсудский наладил активные взаимоотношения с Турцией, которая стремилась поддержать националистические настроения народов Востока, проживающих в СССР.
Идея о том, чтобы заключить СССР в тиски, сохранила свою привлекательность, тем более что существовало предположение: руководство Красной армии может проявить готовность бороться против Сталина и советской системы. Если смертельно больной Пилсудский и его изворотливый министр иностранных дел цеплялись за статус-кво и не были расположены к авантюрам, то в польском руководстве – по крайней мере, такие впечатления немцы привезли с собой из Варшавы – присутствовали и другие взгляды. В конце концов, все зависело от того, дойдет ли дело до японско-советской войны на Востоке, и если да, то когда, а также от того, каким образом СССР сможет преодолеть внутренние разногласия.
Спустя два месяца после переговоров, проведенных Герингом в Варшаве, Гитлер 16 марта 1935 г. объявил о восстановлении «военного суверенитета» рейха. Это означало отход от условий Версальского договора, а также начало неограниченного наращивания мощи нового «вермахта», включая введение всеобщей воинской повинности и создание армии, численность которой в мирное время должна была составлять до 800 тысяч человек.
Франция отреагировала на это заключением 2 мая 1935 г. Договора о взаимопомощи с СССР. Договор, заключенный сроком на 5 лет, обязывал обе стороны в случае неспровоцированного нападения третьей стороны к оказанию взаимной помощи. Двумя неделями позже этот политический конструкт был дополнен чехословацко-советским договором – таким образом Париж рассчитывал умерить агрессивность гитлеровского ревизионизма{133}. Предшествовавшие этому усилия французов по подготовке «Восточного пакта» окончились неудачей, поскольку Польша, прибалтийские государства и Румыния отказались сотрудничать с СССР. Они опасались, что в случае войны их территории будут использованы для перемещения советских войск, и тогда они утратят свою независимость.
18 июня 1935 г. Гитлер в качестве реакции на инициативу Франции заключил Морской договор с Великобританией. Это вселило в него надежду на то, что Лондон предоставит ему «свободу действий на Востоке». Двумя месяцами позже война Италии с Абиссинией позволила ему надеяться на то, что, несмотря на спад напряженности на Дальнем Востоке, поход на Россию может начаться в обозримом будущем.
Запись в дневнике Геббельса от 19 августа 1935 г.:
«Фюрер счастлив. Обрисовал свои планы в области внешней политики: с Англией вечный союз. […] На Восток расширение. […] Конфликты Италия – Абиссиния – Англия, далее Япония – Россия у порога. […]Затем пробьет наш исторический час. И тогда мы должны быть готовы. Грандиозный момент. Мы все глубоко взволнованы»{134}.
Сотрудничество с Москвой делало Чехословакию потенциально враждебным государством, которое необходимо было обезвредить при первой же возможности. Тема возможной французской интервенции, казалось, была исчерпана, поскольку приход в 1936 г. левого правительства Народного фронта парализовал страну, а к югу от Пиренейских гор вспыхнула гражданская война. Немецкий экспедиционный корпус помог прийти фашистскому режиму Франко к власти. В конце концов, Италия с ее агрессией в Абиссинии запуталась в международных интригах – здесь она зависела от поддержки Гитлера. Дуче пришлось отставить в сторону свое недоверие к фюреру и прекратить патронаж Австрии.
На международной арене Третий рейх в 1935–1936 гг. смог существенно расширить собственное пространство для совершения внешнеполитических маневров, а также повысить свой авторитет. Вступление СССР в Лигу Наций и договор Сталина с Парижем и Прагой на фоне успехов Германии выглядели слабыми жестами. В Москве советский диктатор пошел на крайние меры и прибег к жестокой политике террора с целью стабилизации собственной империи и укрепления иммунитета к возможной иностранной интервенции. В результате голодомора (так сегодня называют голод 1932–1933 гг.) прежде всего на Украине антикоммунистически настроенное сельское население лишилось социальных основ своего существования. Согласно последним подсчетам, минимум 3,5 миллиона человек погибли{135}. Сталин развязал травлю мнимых внутренних врагов и потенциальных предателей. Эти «чистки» хотя и укрепили культ его личности, однако привели к концу 1930-х гг. к роковому ослаблению СССР и прежде всего Красной армии. В 1937 г. их жертвой стал не кто иной, как начальник Генерального штаба Тухачевский, который еще двумя годами ранее продемонстрировал на летних маневрах 1935 г. на Украине всю мощь Красной армии. Избрание Киевского военного округа в качестве плацдарма для проведения учений, а также выбор наиболее эффективных принципов ведения боя – все это должно было стать ясным сигналом тем силам за рубежом, которые рассуждали об интервенции на Украину или рассчитывали на возможность взятия СССР в тиски – со стороны Дальнего Востока и с Запада.
Впервые в военной истории во время этих маневров для выполнения оперативного задания был использован воздушный десант. Десантники участвовали в осуществлении прорыва укрепленной оборонительной полосы, развитии прорыва кавалерийским корпусом, а также в окружении и уничтожении противника посредством механизированных частей. Было опробовано форсирование реки при помощи тяжелой артиллерии.
В целом принципы советской теории глубокой наступательной операции оправдали себя. Благодаря успешно проведенным учениям Тухачевский стал самым молодым маршалом в истории Красной армии. Ему было 42 года, он имел основания полагать, что поражение, какое он потерпел в 1920 г. от Пилсудского, недавно скончавшегося старого маршала, никогда более не повторится. В конце лета 1935 г. в берлинское издание материалов, посвященных Пилсудскому, была включена и опубликована его работа, анализ военной кампании 1920 г. Генеральному штабу в Германии было поручено изучить эту работу – однако об этом позже.
В Берлине было решено принять конкретные меры, дабы более эффективно противостоять заметно окрепшей Красной армии. Кратчайший путь через Варшаву в Берлин пролегал через дугу рек Одер – Варта, со стороны Германии дуга была укреплена инженерными сооружениями. По модели французской линии Мажино на этом участке территории был поэтапно отстроен «Восточный вал», частью которого были бронированные оборонительные сооружения и растянувшиеся на многие километры подземные коридоры. Силами люфтваффе был разработан бомбардировщик дальнего радиуса действия (проектное название «уральский бомбардировщик»), а специалисты Управления вооружений сухопутных войск, приступив к разработке железнодорожной орудийной установки, размышляли тем временем над проблемой перевода техники на ширину русского железнодорожного полотна{136}.
СССР В ОПЕРАТИВНОМ ПЛАНИРОВАНИИ ВЕРМАХТА
Невозможно сказать наверняка, были ли у Гитлера конкретные представления о том, как следовало вести пропагандируемую им войну за жизненное пространство на Востоке с точки зрения военной теории и практики. Но можно утверждать следующее: в качестве рейхсканцлера, а также с марта 1935 г. в качестве верховного главнокомандующего нового вермахта Гитлер лишь после кончины Гинденбурга и после принесения рейхсвером присяги на верность фюреру смог более активно влиять на ситуацию внутри армии и на процессы военного планирования. Следует отметить, что вплоть до начала Второй мировой войны он с величайшим уважением относился к Генеральному штабу. В оперативное планирование и принятие решений Гитлер стал вмешиваться все активнее лишь в ходе операции «Барбаросса» – результат осознания того обстоятельства, что ход войны не соответствует его ожиданиям.
На протяжении 1930-х гг. Гитлер ограничивался решением серьезных политических и стратегических вопросов внешней и военной политики. Это соответствовало ожиданиям военных, которые с середины XIX века придерживались принципа разделения труда. По мнению Мольтке, политики в преддверии войны должны позаботиться о создании благоприятной исходной ситуации, в первую очередь о привлечении союзников. Военные несли ответственность за формирование армии, оснащение ее оружием, военную подготовку вооруженных сил, анализ потенциального противника, его способностей и намерений, тщательное изучение районов сосредоточения войск, возможных полей битв и, наконец, детальное планирование развертывания войск накануне войны. С началом войны политикам надлежало отойти на второй план, они должны были поддерживать военных в достижении определенного исхода военной кампании. Лишь после политики вновь брали на себя ответственность за происходящее, нацеливая свои усилия на заключение мира и выработку послевоенного порядка.
Такова была картина в идеале. Тем не менее уже во время войн за воссоединение империи между Мольтке и Бисмарком обнаружились разногласия. Во время Первой мировой войны военные оттеснили гражданское руководство рейха, в результате Верховное командование установило некое подобие военной диктатуры, однако Великая война была проиграна – проиграна еще и потому, что военные оказались не в состоянии решить непростые вопросы внутренней политики и политики в отношении союзников, а также справиться с проблемой выбора общей стратегии. При Секте это привело к усилению отхода военных от политики и концентрации усилий на собственно военной проблематике. В организационном и тактическо-оперативном отношении прусско-немецкий офицерский корпус, без сомнения, имел в прошлом блестящие успехи.
Многие другие армии с конца XIX века ориентировались на высокий профессионализм Генерального штаба Германии. Оперативное планирование отличалось здесь определенными национальными особенностями, которые следует принимать во внимание, если мы хотим лучше понять, как и почему возник план «Барбаросса»{137}.
Ключевым моментом является расположение Германии в центре Европы и вытекающая отсюда опасность войны на два/несколько фронтов, а также потенциальная недообеспеченность Германии материальными и кадровыми ресурсами. Географическое положение уже, по мнению Шлифена, несло в себе, однако, то преимущество, что оба могучих противника, Франция и Россия, находились на удалении друг от друга. Развитая инфраструктура Центральной Европы теоретически позволяла Германии, не выходя за пределы внутренней линии, разбить противников поочередно, одного за другим. Тем самым собственная слабость могла быть частично компенсирована посредством сосредоточения усилий на противоборстве с одной из сторон в данный момент времени. Но для достижения победы необходимо было выполнить ряд исходных условий. Создание боеспособных вооруженных сил, а также применение эффективной тактики и оперативного искусства – вот какие задачи были для страны первоочередными. Только таким образом можно было достаточно быстро завершить войну, лишить вражескую коалицию возможности мобилизовать собственные обширные ресурсы и не позволить противнику одержать победу по итогам продолжительной войны на износ.
Искусство управления войсками измерялось следующими параметрами: мобильность, атака, скорость, инициатива, свобода действий, формирование акцентов, окружение, внезапность и уничтожение. Цель армии состояла в том, чтобы в ходе одной или нескольких битв на территориях, прилегающих к границам Германии, уничтожить силы врага посредством окружения. Разрушение «живой силы» противника (т. е. лишение армии противника боеспособности, а не физическое уничтожение) должно было случиться быстро, чтобы предотвратить ее регенерацию, а значит, и формирование новых фронтов. В идеале противник осознавал свое поражение и проявлял готовность к заключению мира.
Именно так должны были протекать «решающие» сражения в приграничных областях рейха в пределах полосы шириной около 250 км. Однако уже в ходе немецко-французской войны 1870–1871 гг. стало очевидно, что поражение противника не всегда ведет к тому, что он демонстрирует готовность сдаться. Чтобы предотвратить разжигание «народной войны», нужна была политическая стратегия, способная сломить волю противника к сопротивлению. В 1917 г. применение политических методов руководства войной на Востоке принесло успех. На этот опыт опирались разработчики военных планов 1934–1935 гг.
Чтобы разрешить стратегическую дилемму войны на два фронта в условиях превосходства сил противника, Генеральному штабу приходилось придерживаться модели приграничных, решающих исход войны сражений или принципиально отказываться от развязывания войны, соответствующим образом настраивая политическое руководство страны. Однако в конечном итоге это могло привести к ликвидации профессионального и социального значения Генерального штаба.
Какие выводы по итогам поражения Германии в Первой мировой войне сделали ответственные лица рейхсвера из числа тех, с которыми взаимодействовал Гитлер, военных, которые в начале XX века представляли собой среднее звено работников Генерального штаба? Коллективный отказ воспринимать реальную стратегическую обстановку – т. е. недостаточный потенциал для ведения борьбы за мировое господство и статус великой державы – оборачивался следующими интерпретациями: кайзеровская Германия, несомненно, располагала рецептом победы, каковым являлся план Шлифена/Мольтке, но исполнители совершили ряд ошибок в процессе его реализации. По сути, собственная армия осталась в глазах военных «непобедимой на суше».
Критикуя генералов кайзера, молодые штабные офицеры избавили себя от необходимости подвергнуть сомнению достижимость цели мирового господства и посчитали, что в следующей войне они смогут добиться лучших результатов. Ключевым вопросом для них был следующий: каким образом наступательная кампания как главное условие стремительных, решающих исход войны сражений может вернуть себе прежнюю динамичность? Этот сугубо профессиональный подход был лишен политической окраски. Военные рассчитывали, что политики сами позаботятся о создании необходимых внешнеполитических и стратегических предпосылок для развязывания войны.
Опыт прошлого побудил военных осознать, что чрезмерно жесткий «план мероприятий» по созданию военной ситуации может причинить стране ущерб. Частью их базовых знаний должно было являться представление о том, что спланировать можно лишь стратегическое сосредоточение и развертывание войск, а также начальную фазу военной кампании. После выхода в свет работ Клаузевица мнения поляризовались. По этой причине Сект возродил традицию интенсивной подготовки офицеров Генерального штаба. Изучение отдельных тактическо-оперативных проблем, ознакомление с работой генеральных штабов на местах, командно-штабные учения, с помощью которых симулировался возможный ход войны, были призваны закрепить навык оценки текущей ситуации и принятия решений. При этом следовало избегать схематического мышления. Решающую роль играли динамичность, храбрость и решительность командира. Такие командно-штабные учения помимо обучающего эффекта имели большое значение, так как позволяли проиграть вероятные сценарии ведения будущей войны, несмотря на непредвиденные трудности, возникающие при совершении маневров. Они дают историкам представление о специфике военного мышления и планирования, в том числе и там, где оригиналы планов после проведенного обновления документов были в порядке рутинной практики уничтожены{138}.
Как же поворот Гитлера на Восток повлиял на планы рейхсвера? Как было упомянуто, командованию рейхсвера отказ от идеи создания германо-российского альянса, который позволил бы Германии обезопасить себя с тыла в случае столкновения с Францией, дался нелегко. Процесс перестройки мышления после произошедшей смены правительства растянулся на месяцы. Решительные попытки рейхсканцлера осуществить стратегический переворот в отношениях с СССР и приобрести в лице Польши стратегического партнера на случай возможной наступательной кампании не производили сколь-нибудь существенного эффекта в военной сфере вплоть до 1935 г.
Однако новые обстоятельства позволяли теперь думать о нападении на Чехословакию, которое в ходе штабных учений получило название «Операция “Учеба”»/«Unternehmen Schulung». Военные исходили из предположения о том, что Великобритания после заключения Морского договора не вмешается в происходящее, такое же мнение бытовало и в отношении Италии. В результате молниеносного нападения на Чехословакию надлежит захватить передовые базы советской авиации, а также отвоевать территории, которые позволят Германии оказывать более эффективное сопротивление Франции, на случай, если та не побоится вмешаться в конфликт. Начальник Генерального штаба Людвиг Бек отметил, однако, что, с его точки зрения, недостатком разработанного плана является отсутствие учета общей стратегической ситуации, а также реалистичной оценки нынешнего уровня вооружений. Вплоть до своего ухода с должности в 1938 г. Бек демонстрировал озабоченность в отношении практики изолированного процесса оперативного планирования без учета общей военной обстановки. Это, по его мнению, есть проявление легкомыслия и может привести к развязыванию большой войны, победить в которой Германии окажется не по силам. Перспективы быстрого и решающего успеха военной операции против Чехословакии Бек оценивал куда более скептически, нежели его товарищи по цеху. Но его скепсис не означал принципиального отказа от стратегии, предполагавшей в первую очередь оккупацию Австрии и Чехословакии с целью укрепления положения Германии на международной арене. Однако Бек стремился завершить перевооружение собственной армии, чтобы затем в условиях благоприятной внешнеполитической обстановки нанести решающий удар{139}. Он опирался на «стремительное наращивание вооружений и военную политику союзов».
В ходе командно-штабных учений вермахата начиная с 1935 г. выдвигалось предположение о том, что Красная армия – при нейтралитете Польши – может предпринять агрессию через территории Румынии и Прибалтики, которую немецкая сторона сможет сдержать без особых усилий. Антисоветская настроенность Польши обеспечивала Гитлеру маневренность на западе и юго-востоке – подготовительный этап запланированной на Востоке экспансии.
Командование военно-морского флота Германии с 1935 г. ежегодно проводило учения самого высокого уровня с оглядкой на возможное вторжение России. Чтобы предотвратить выход превосходящего по силе советского флота из «корсета» Финского залива и его продвижение в сторону западной части Балтийского моря, немцы сочли необходимым разместить на востоке минные заграждения. Реализовать такую затею на просторах восточной части Балтийского моря, а также у берегов нейтральных государств было делом не из легких{140}. В военно-морском флоте Германии по опыту Первой мировой войны полагали, что следует окружить русский флот в Кронштадте и задействовать важное в стратегическом отношении судоходство на Балтийском море для снабжения рейха в первую очередь железной рудой из шведских месторождений. Немцы полагали, что в основе их превосходства лежат тактика, техническое и кадровое оснащение. На создание «ударного флота» у СССР должно было уйти много лет.
На Востоке едва ли существовала острая угроза со стороны СССР, поскольку Красная армия могла подойти к немецким границам только посредством пересечения территории сопредельного государства. Эти обстоятельства преуменьшали значимость советско-чехословацкого договора о взаимопомощи, даже если принять во внимание возможность налетов советской авиации и размещение ее баз на территории Чехословакии{141}.
Вот почему идея об агрессии на Востоке казалась привлекательной. При условии нейтралитета Польши либо в случае ее согласия вступить в союз с Германией на Востоке открывалось множество возможностей для изменения соотношения сил. Уже в 1934–1935 гг. немцы рассматривали Пруссию как потенциальный трамплин для организации военной кампании. Соседнее, небольшое по площади государство Литва с 1920 г. было в конфликте как с немцами, так и с поляками. Рейх требовал возвращения Мемельского края, важной стратегической позиции с предмостным укреплением к востоку от реки Мемель[15], Польша оккупировала Виленский край, что привело к выравниванию границы с СССР, но вместе с тем стало причиной латентного состояния войны с Литвой, формально окончившегося лишь после уступок, сделанных литовским правительством в 1937 г. Президент Антанас Сметона управлял страной, ослабленной попытками свершения государственного переворота и крестьянскими волнениями, прибегая к диктаторским методам по образцу фашистской идеологии.
С Финляндией и Эстонией вермахт уже продолжительное время поддерживал тесные военные связи. Благодаря этим связям удавалось прослушивать радиообмен Красной армии – и это практически у «ворот Ленинграда»{142}. Во время приема, организованного для финских офицеров контрразведки, Вернер фон Фрич, главнокомандующий сухопутными войсками, поблагодарил присутствующих за многолетнее сотрудничество и заверил, что «новая Германия» «особо ревностно» будет «бороться с Советской Россией как носителем коммунистической идеи». «Наша работа против России имеет сейчас первостепеннейшее значение»{143}.
Частью этой подготовительной работы были исследования, проводимые Военным министерством, в поисках ответа на вопрос, каким образом в случае войны использовать инструменты пропаганды. Как при оборонительной войне на территории Центральной Европы, так и при возможной военной интервенции европейских держав под началом Германии следовало, по мнению немецкой стороны, делать ставку на национальный вопрос и антисемитские лозунги. С учетом опыта Первой мировой войны было предложено создать украинские части под командованием немцев, а не украинских командиров. Эти идеи были частично реализованы в 1941 г.{144}
Если принять во внимание, что прибалтийские государства, Финляндия, приграничные территории Польши рассматривались как потенциальные сферы немецкого влияния, то Ленинград и Киев вполне могли расцениваться как города, находящиеся в пределах досягаемости оперативного планирования. Пусть в 1935 г. эти идеи казались далекими от воплощения в реальность, важным на первых порах было само по себе решение о смещении акцента в стратегическом планировании на Восток. Бывший ефрейтор, который, самостоятельно ознакомившись с военной литературой о Первой мировой войне, а также с классическими произведениями военного жанра, превратился в «величайшего полководца всех времен». Не позднее своего пребывания в Ландсбергской тюрьме он имел возможность ознакомиться с работой Макса Гофмана. Последний в 1917–1918 гг. был начальником штаба Восточного фронта, одержал победу над русской армией и возглавлял наступление на Востоке. Генерал приводит несколько примеров того, каким образом посредством своевременной победы на Востоке Германия могла бы победить в Первой мировой войне{145}. Важна следующая мысль Гофмана: на Западе изначально не приходилось ожидать быстрых побед, поэтому было бы разумнее сместить акцент на Восток, а на Западе ограничиться ведением оборонительных действий.
