Текст книги "Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году"
Автор книги: Рольф-Дитер Мюллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Вагнер, как и большинство офицеров его поколения, восторженно воспринимал идею войны с Польшей, несмотря на официальную «дружбу» в последние годы. Эту войну можно было рассматривать как желательное и непроблематичное испытание на прочность новой армии, которая была создана в результате лихорадочной работы. Но силен был страх перед военной мощью Москвы, и было бы полезно сделать ее нейтральной, если, против ожиданий, произойдет столкновение с западными державами, которого так боялась немецкая сторона. Вагнер, под углом зрения своего ведомства, видел здесь еще одно преимущество: «пакт с русскими» должен был освободить вермахт от необходимости задействовать достаточно большое количество охранных частей на просторах Восточной Польши. Пусть русские сами грызутся с неугомонными бунтарями – поляками.
Выступление Гитлера 22 августа 1939 г. о заключении пакта со Сталиным было с большим облегчением воспринято в группе «Ост» командования кригсмарине, которую возглавлял адмирал Альбрехт{340}. Когда спустя четыре недели посвященные в этот вопрос узнали о заключении дополнительного секретного протокола, то им стала понятна и та цена, которую Гитлер был готов заплатить за свой непомерный блеф. Все руководство балтийской группы флота было обескуражено.
СЕНТЯБРЬ 1939 г.: ОБРЕТЕТ ЛИ ГИТЛЕР «СВОБОДУ ДЕЙСТВИЙ НА ВОСТОКЕ»?
Когда утром 1 сентября 1939 г., наконец, началось нападение на Польшу, то все еще оставалось несколько возможностей дальнейшего развития событий. Путь войны не был дорогой с односторонним движением! Гитлер до 3 сентября твердо верил в то, что западные державы не реализуют их угрозу вступить в войну. Когда же они в ультимативной форме потребовали отвода немецких войск из Польши, реакция Гитлера была неожиданной: он стоял безмолвный и неподвижный, как будто застыв, и только спросил у своего министра иностранных дел: «Ну и что теперь?»{341}
После объявления войны 3 сентября 1939 г. у Гитлера оставалась надежда, что на Западе не будет никаких серьезных военных действий. Если бы польская армия капитулировала после непродолжительного сопротивления, то в условиях пассивности или нейтралитета Запада Гитлер был бы в состоянии оккупировать всю территорию Польши и получить тем самым благоприятную возможность для стратегического развертывания против СССР. При определенных условиях он мог бы даже заключить с новым польским правительством договор о сотрудничестве, как это стало возможным спустя девять месяцев с правительством маршала Петена в побежденной Франции. Что могла значить для него пустая бумажка договора с этим «чертовым» Сталиным! Ведь не могло же это сразу привести к прямому обмену ударами с Красной армией. Время года было совсем неподходящим для этого. Да и почему Гитлер должен был допустить, чтобы Сталин занял более выгодное стратегическое положение в Финляндии, Прибалтике и Западной Украине, если бы он сам сумел прийти к соглашению с западными державами, и в результате ему не потребовалось бы прикрывать свой тыл на Востоке? Официальная германская «пропаганда мира» была нацелена в первую очередь на Францию, огромная армия которой стояла под ружьем на Рейне. По указанию Геббельса слова «война» следовало по возможности избегать в собственной прессе, чтобы вводить в заблуждение население Германии и мировую общественность относительно намерений нацистского руководства и ослаблять волю противника к военной победе. Многие, даже в руководстве Главного командования сухопутных войск, надеялись на успех политического руководства{342}. Тогда вермахт можно было бы без труда использовать на любых направлениях. «Развязать руки на Востоке» – эта цель германской политики, проводившейся с 1933 г., казалась близкой.
Начало похода на Польшу с военной точки зрения было успешным. Когда передовые подразделения 10-й армии вышли 8 сентября 1939 г. к предместьям Варшавы, захват польской столицы казался вполне возможным. Таким образом, Польская кампания могла бы закончиться в течение одной недели. Однако упорное сопротивление поляков вынудило Гитлера стремиться к более тесной кооперации с СССР, чем он это, по всей вероятности, планировал изначально. В Восточной Пруссии завершилась мобилизация 3-й армии, которая еще в военной игре Гальдера сыграла важную роль в качестве северного фланга наступательных сил. Тогда, в мае, было принято в расчет, что она будет вести наступление не непосредственно на польскую столицу, а восточнее, в междуречье Вислы и Буга, «с целью занятия выгодной исходной позиции против русской армии, подход которой ожидался позднее с востока».
Еще в августе появилась угроза, что командование Красной армии может провести стремительное наступление через Вильнюс в направлении Восточной Пруссии, что стало бы прямым ударом по левому флангу либо в тыл 3-й армии. Однако заверения в советском нейтралитете в считаные дни изменили военную расстановку сил в пользу немецкой стороны{343}.
Левому флангу противостояли немногочисленные польские части в районе Вильнюса, поэтому его прикрытие можно было обеспечить небольшими подразделениями резерва. Они состояли в основном из лесников, как это было и в 1914 г.
Поэтому 3-я армия под командованием генерала артиллерии Георга фон Кюхлера была в состоянии развернуть все свои активные соединения в южном направлении и атаковать крепостные укрепления Модлина и Варшавы, защищавших «сердце» Польши. На старом поле битвы 1920 г. немцы столкнулись с существенными трудностями, несмотря на их оперативное преимущество и превосходство в вооружении и технике. Поляки оказывали ожесточенное сопротивление и почти три недели самоотверженно сражались за центральные районы страны. Обе крепости капитулировали лишь 28/29 сентября. Их судьба была предрешена, когда французская армия 6 сентября повела слабое наступление на Западном фронте, а Красная армия 17 сентября нанесла польской армии удар в спину. В рамках заключенного 23 августа пакта не предусматривались никакие военные соглашения. Немецкая сторона предполагала решить военный вопрос в кратчайшие сроки и не выказывала интереса в участии советских войск. Но когда через десять дней военных действий немецкое наступление натолкнулось на сопротивление поляков под Варшавой и почти остановилось, когда началось слабое отвлекающее наступление западных держав, то руководство в Берлине забеспокоилось. В то время как Сталин мог спокойно наблюдать за развитием событий в Польше, Главное командование сухопутных войск настаивало на скорейшем переносе центра тяжести военных действий на Запад. Для этого, чтобы высвободить немецкие дивизии, было необходимо вступление в войну в Польше Красной армии. Сталин ответил на настоятельные просьбы немцев и 17 сентября приказал своей армии начать наступление широким фронтом по всей польско-советской границе.
В течение первой недели кампании силы группы армий «Север» также сумели быстро продвинуться вперед{344}. Кроме 3-й армии в Восточной Пруссии в нее входила 4-я армия из Померании, задача которой заключалась в том, чтобы занять Данцигский коридор и обеспечить тем самым связь с Восточной Пруссией. В дальнейшем она должна была поддерживать наступление 3-й армии по восточному берегу Вислы. Командующий группой армий «Север» Федор фон Бок сумел к 5 сентября осуществить задуманный им план по созданию второго восточного крыла. Оно должно было широким охватом в направлении на Брест-Литовск и Люблин обеспечить окружение значительной группировки сил противника, которая могла сосредоточиться в Центральной Польше. До этого момента все еще оставался открытым вопрос о возможном начале военных действий Красной армии на стороне вермахта. С целью охвата противника группа армий получила разрешение на использование моторизованных частей 4-й армии, которые к тому моменту сумели пробить коридор. Они получили задачу вслед за 3-й армией вести фронтальное наступление в направлении города Летцен. В данном случае речь шла о XIX армейском корпусе Гейнца Гудериана, «творца немецких танковых войск». В его распоряжении были две моторизованные пехотные и одна танковая дивизия, и он достойным образом сумел продемонстрировать возможности быстрого и широкого оперативного прорыва, в осуществлении которого на военных играх Гальдера в мае 1939 г. были большие сомнения.
Корпус Гудериана в течение нескольких дней прошел от Померании до Вислы, захватив при этом Данциг, затем был переброшен на 200 км под Летцен и оттуда, наступая в тылу польского фронта, продвинулся почти на 300 км к восточным берегам Буга до Брест-Литовска и Влодавы. В то время как еще шли бои за Варшаву, он своими силами прикрывал 3-ю армию с востока, пока не встретился с передовыми частями Красной армии. Захватив территорию между реками Нарев и Буг, Гудериан высвободил условное северное направление вплоть до Припятских болот, которое и в Первую мировую войну, и в военных планах 1930-х гг. рассматривалось в качестве отправного пункта наступления на Прибалтику и Центральную Россию. Нам неизвестно, что думал Гудериан, когда он во время совместного парада передавал советским танкистам этот завоеванный им район. Его корпус вынужден был оставить часть польской территории, куда генералу пришлось вернуться почти через год, чтобы принять руководство планированием и подготовкой важной части плана «Барбаросса». Но речь об этом пойдет ниже.
На южном направлении 14-я армия в течение двух недель продвинулась через Краков в направлении Украины, форсировала реку Сан и вышла к берегам Буга. Правый фланг – южную группировку немецких войск в Польской кампании – составлял XVIII армейский корпус. В это частично моторизованное соединение входила, ввиду характера местности, одна горная дивизия. Вместе со словацкой армией (три дивизии и спецподразделения) эта группировка вела наступление по «старой военной дороге» из Южной Словакии с целью скорейшего захвата столицы Западной Украины Лемберга (Львова). Однако немецким войскам не удалось взять город 16 сентября, поскольку они выдохлись и вынуждены были отойти. На следующий день Красная армия повела наступление и на Украине. Так началось «соревнование» за Лемберг: кто быстрей возьмет город. 19 сентября немецкие и русские войска встретились. Эдуард Вагнер записал в своем дневнике: «Сегодня мы встретились с русскими под Лембергом. Это произошло своеобразно. Мы подбили два русских танка, у нас погиб офицер первой горной дивизии. Это произошло случайно, так как данные на русской карте оказались неверными, а их танки мы приняли за польские. После выяснения обстоятельств, как и положено, мы по-товарищески поприветствовали друг друга»{345}.
Существовало предписание, как должен был вести себя немецкий офицер в случае военного соприкосновения вермахта с Красной армией на территории Польши. Он должен был обратиться к русским со следующими словами: «Германские сухопутные силы приветствуют советские войска. Мы – солдаты и поэтому хотим установить с солдатами Советского Союза настоящие добрые солдатские отношения. Мы всегда высоко ценили русского солдата. Пусть так будет всегда»{346}. Вермахт не сдержал это обещание. Но в сентябре 1939 г. хотя бы уважались договоренности по демаркационной линии. Там, где немецкие войска вышли за пределы намеченных рубежей, им пришлось отойти. Так, они оставили Лемберг и Галицию. Ворота на Украину остались закрытыми, а «соревнование» за Лемберг должно было продолжиться летом 1941 г.
С началом тяжелых боев за Варшаву немецкая 3-я армия ожидала помощи Красной армии, благодаря которой можно было завершить окружение польской столицы с востока.
Главное командование планировало даже включить советские части в состав своих фронтовых соединений. 23 сентября Гитлер приказал вести наступление с целью взятия Варшавы с запада, для чего самолеты люфтваффе нанесли массированный бомбовый удар. Части 3-й армии должны были быть готовы к тому, что в восточных промышленных предместьях города, Прага и Новый Двор, на их позиции заступят русские войска, если они будут переброшены в достаточном количестве. Собственные силы следовало сконцентрировать для наступления на Модлин{347}. Однако совместного участия в боях за Варшаву вермахта и Красной армии не получилось. Сталин явно не заходил в своих планах так далеко и остановил свои войска на Буге под Брестом. Вместо этого он предложил обменять Литву на районы Варшавы и Люблина. Это открыло 20 сентября новый круг переговоров, которые привели, можно сказать, к пятому разделу Польши.
С точки зрения стратегической ситуации Гитлер находился в крайне неприятном положении. Он хотел как можно скорее завершить военные действия в Польше и получить тем самым возможность перебросить свои основные силы на Западный фронт. Что касается Литвы, то он заранее и весьма быстро позаботился о том, чтобы усилить немецкое влияние на обещанную ему страну. Проводились переговоры о предоставлении «защиты» Литве со стороны рейха. Заполучив эту территорию вместе со старой литовской столицей Вильнюсом, Гитлер мог бы укрепить отношения со стратегически важным партнером.
Однако Сталин неожиданно настоял на том, чтобы передать Вильнюс литовцам и поставить страну под его контроль. Если учитывать длительные бои с польской армией и постепенное продвижение Красной армии на запад, у Гитлера едва ли оставался выбор, если он хотел избежать войны на два фронта и закончить ее как можно скорей хотя бы с одной стороны – в Польше. В своей «Директиве № 4 о порядке ведения военных действий» от 25 сентября Гитлер заявлял: «Решение о стратегическом ведении войны будет принято в ближайшее время. До этого момента ни одно мероприятие вермахта не должно идти вразрез с возможными директивными указаниями ни в области организации, ни вооружений. Следует сохранять в тайне возможность ведения в любой момент наступательных военных действий на Западе. В Восточной Пруссии следует привести в готовность достаточное количество сил, чтобы занять Литву в случае начала там вооруженного сопротивления»{348}. Как видно из приведенного отрывка, к «возможным директивным указаниям» относилось и наступление на Востоке с целью захвата Литвы – ворот Прибалтики, возможность которого ему представилась в результате германо-советского раздела Польши 23 августа.
Сталин, однако, сумел вынудить Гитлера отказаться от притязаний на Литву, и этот отказ позволил ему надеяться на то, что в результате проходивших переговоров по экономическим вопросам удастся выбить по меньшей мере одно выгодное условие. После трех недель войны британская блокада начала приносить свои первые плоды. Поэтому немецким экспертам на переговорах в Москве было важнее закрепить в новом договоре готовность Москвы щедро поставлять стратегические материалы и сырье.
Вступление Великобритании и Франции в войну 3 сентября против ожидания Гитлера заставило его после удачного хода 23 августа во второй раз пойти на более тесное сближение со Сталиным, хотя это и было, очевидно, неприятно. Теперь следовало заниматься укреплением и расширением взаимопонимания с Москвой, по крайней мере временно, пока не станет понятно, как будут развиваться события на Западном фронте. В это время сотни тысяч жителей Саарской области эвакуировались вглубь территории рейха, а вермахт уже несколько недель вел войну на два фронта. Ожидаемая быстрая победа над Польшей наконец была одержана, не в последнюю очередь благодаря тому, что пришлось завоевывать только часть страны. Но что же было делать дальше? Вести и на Западе пограничные бои с целью достижения победы, как это представлял себе Гитлер, или оставаться в обороне на рубеже укрепленного Западного вала?
Для генерал-квартирмейстера Вагнера, который еще не совсем представлял себе условия оккупационной политики на польской земле, наступило некоторое облегчение в работе, когда Красная армия начала продвижение на запад.
По его словам, «он был каждый день счастлив, что не они, а кто-то другой занял эту территорию. Теперь главным для нас было – вперед, к позиционной войне»{349}.
Париж и Лондон приняли решение не отвечать Сталину объявлением войны на вступление Красной армии в Восточную Польшу, и этот факт еще больше ограничил стратегические возможности Гитлера. Если бы Варшава оказалась в руках немцев сразу же после начала наступления и если бы нашелся польский Петен, то у Гитлера, при полном отсутствии у него совести, был бы шанс осуществить политический поворот и, обезопасив себя на западе, нанести удар по вторгшейся в Восточную Польшу Красной армии. Это позволило бы ему выступить в роли спасителя западной цивилизации от большевизма. Объявление западными державами войны Сталину могло привести его к еще большей зависимости от немцев.
Так, Гитлер использовал факт захвата Данцига в своем транслировавшемся по радио выступлении перед приглашенными гостями, чтобы 19 сентября 1939 г. обратиться к Англии с призывом заключить с ним мир. Он оправдывал свой военный поход, который якобы уже завершился, и напомнил о своем пакте с маршалом Пилсудским. Его преемники, по словам Гитлера, отравили отношения двух соседних народов, и Польша выбрала путь войны. Она храбро сражалась, по крайней мере ее простые солдаты и младшие офицеры, хотя и имела место подлая партизанщина, которую приказали вести их генералы. Сейчас было достигнуто положение, когда вполне можно было «со временем начать вести разумные и спокойные переговоры с представителями этого народа»{350}.
Далее он расхваливал договоренности с Россией, которая не была готова «бороться за идеалы западной демократии» и заключить союзнические соглашения с западными державами. Это якобы была английская ложь, что Германия намерена «завоевать Европу вплоть до Урала». Благодаря соглашению с СССР сейчас, по словам Гитлера, стало возможно опровергнуть утверждение, что «Германия намеревается либо была намерена захватить Украину». Он говорил о том, что «в большей мере стремится к искренним дружеским отношениям с народом Британии». При этом, говоря о «дружбе», он, как только мог, скрывал, что она нужна ему для осуществления главной цели – завоевания жизненного пространства на Востоке. В этом можно убедиться, ознакомившись с его политическими заявлениями.
Со стороны британцев не последовало никаких знаков любезности, поэтому было бы неразумно сразу же злить нового «друга» на Востоке. Когда Гитлер отправил Риббентропа в Москву прозондировать в ходе второго круга тайных переговоров возможность заключения военного союза, он снова проигрывал дипломатический вариант, чтобы оказать определенное впечатление на западные державы и все же достичь тем самым своей цели. Что касается молчания Лондона и Парижа относительно советской интервенции в Польше, то эта игра не могла увенчаться успехом.
Западные державы вели себя сдержанно в отношении СССР и демонстрировали решимость продолжать войну против Германии любой ценой. Это предоставляло Сталину лучшие позиции, чем Гитлеру.
Фюреру оставалась возможность принять только одно политическое решение: отвести с Востока свои основные силы и активизировать военные действия на Западе, поскольку ему не хватало поддержки Италии и Японии, на которую он раньше надеялся. Это была для него высокая цена. Отход войск из Лемберга и из района Южного Буга к Висле, а также отказ от Литвы можно было сравнить со стратегическим поражением. Такие выводы вполне могли бы озадачить и ввести в заблуждение, потому что и до сих пор кажется непонятным, кто же получил наибольший выигрыш в «покере диктаторов» в сентябре 1939 г. Лев Безыменский, не так давно скончавшийся дуайен российских исследователей плана «Барбаросса», находившийся во время Второй мировой войны в непосредственной близости к вершителям судеб и располагавший доступом к секретному архиву Сталина, выдвигал в советские времена тезис, что Сталин, заключив пакт с Гитлером, сумел выиграть для СССР время и создать возможности, столь необходимые для подготовки к войне. В своей последней книге, вышедшей в 2002 г., он высказывал мнение, что за эту передышку Советскому Союзу пришлось после 22 июня 1941 г. заплатить страшную цену: дивизии вермахта наступали через Западную Белоруссию, Западную Украину и Прибалтику, где Красной армии еще не удалось создать новую укрепленную линию обороны.
Однако уже Польская кампания показала, что в новой войне укрепленные линии обороны не могли больше сыграть существенную роль. Исход в войне Германии и СССР был решен подвижными моторизованными армейскими группами. На этом факте основывается тезис, что в результате заключения пакта Гитлера – Сталина Красная армия получила существенный выигрыш, позволивший ей получить большее стратегическое преимущество по сравнению с вермахтом.
Германия придерживалась концепции ведения решающих сражений на удалении до 250 км от границы. Таким образом, театр военных действий для вермахта передвигался в восточную часть Польши, а для СССР после соответствующего изменения границы – на запад. Ленинград, Москва и Кавказ в качестве перспективных целей Германии, естественно, отодвигались дальше на восток. Немцам пришлось приложить огромные усилия и затратить много времени на то, чтобы возвратить в июне-июле 1941 г. территории, занятые Сталиным в 1939–1940 гг. В какой-то степени это могло решающим образом повлиять и на исход плана «Барбаросса». В Прибалтике в 1941 г. вермахт вынужден был вести тяжелые бои на протяжении многих недель, и в конечном итоге группе армий «Север» не хватило сил для взятия Ленинграда. Танковая группа Гудериана преодолела расстояние от Брест-Литовска до Минска всего за две недели и преподнесла вермахту подарок в виде грандиозной победы над двумя советскими армиями. Но этот путь соответствовал расстоянию от западной границы рейха до Ла-Манша, и это был предел немецких возможностей провести хваленый блицкриг одним махом. С этого момента дорога на Москву становилась все трудней. В конце концов, возможности иссякли и здесь.
Группа армий «Юг» в 1941 г. в ходе боев в Галиции также исчерпала те силы, которые ей потребовались в ноябре для броска из района Таганрога к ее основной цели, нефтяным промыслам Кавказа. А вот Красная армия одержала свою первую победу во Второй мировой войне еще в сентябре 1939 г., заплатив за это всего 700 погибшими и завоевав территорию, захват которой вермахтом в 1941 г. обошелся ему в 200 тысяч убитых!
ОККУПИРОВАННАЯ ПОЛЬША – ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПЛАЦДАРМ АГРЕССИИ ПРОТИВ СССР
Еще 22 августа 1939 г. в своей речи перед высшим военным руководством Гитлер указывал на «сопредельные нейтрализованные государства, например, польский протекторат» как на цель в предстоящей войне, хотя мог бы упомянуть и Украину, и прибалтийские страны. Это напоминало аналогичные представления немцев периода Первой мировой войны и несколько успокаивало национал-консервативное военное руководство перед опасностью возможного расширения масштабов конфликта. Приобретение Польши в качестве сателлита, по примеру Словакии, возможно, могло бы дать определенные шансы уравняться с западными державами. Умеренные условия мира, вероятно, могли бы сделать Польшу и, возможно, также и независимую Украину союзниками в борьбе против СССР. При этом массированное давление Советского Союза на Прибалтику и Финляндию в октябре 1939 г. не должно было никоим образом оставить равнодушными западные державы, в отличие от их отношения к вступлению СССР в Восточную Польшу.
Впервые с 1919 г. снова появилась русско-германская граница, хотя лишь в Восточной Польше. Польская армия, представлявшая собой барьер или острие копья, направленное против СССР, была разгромлена. Заменить ее 50 дивизий собственными войсками вермахт не мог, пока его силы оставались связанными на Западном валу. Тем не менее существовала возможность оснастить собственные дополнительные подразделения польским трофейным вооружением. Но был ли антисоветский потенциал Польши бесполезен для проведения Гитлером дальнейшего экспансионистского курса или его можно было как-то использовать, несмотря на военное поражение соседа? Этот вопрос постоянно возникал на протяжении следующих двух лет, пока вермахт продолжал завоевывать другие страны и приобретал новых союзников. Исходя из сегодняшней точки зрения, этот вопрос – касательно Польши – может показаться нереалистичным, но в сентябре-октябре 1939 г. он рассматривался вполне серьезно, а вот то, что твердого ответа на него не было с самого начала, часто упускается из вида.
С одной стороны, вермахт не вел против польской армии полную ненависти войну на уничтожение. С другой стороны, как и двумя годами позже в отношении Красной армии, в период боевых действий в 1939 г. применялись принятые в Гааге правила ведения сухопутной войны, что не исключало отдельных эксцессов и злоупотреблений.
С особой жестокостью вермахт, СС и полиция обращались с польскими партизанами и боевиками, а в бывших прусских провинциях и с польскими активистами. Отношение к высшему военному руководству противника было, в определенном смысле, презрительным, ввиду его неспособности выполнить профессиональный долг и приписываемых ему высокомерия и гонора. В отношении же массы простых солдат, напротив, признавалось проявленное ими мужество, что также соответствовало сложившимся ранее представлениям. Хотя лишь немногим из них пришлось в период Первой мировой войны носить прусскую военную форму. К пленным польским офицерам отношение было уважительным. Это послужило в сентябрьские дни 1939 г. неплохой предпосылкой, чтобы возродить то, что при Пилсудском в 1914–1916 гг. называлось «польско-германским братством по оружию», направленным против России. В память об этом солдаты вермахта в сентябре 1939 г. возложили венки к могиле маршала в Кракове и выставили почетный караул.
Такого рода представления бытовали в среде офицеров старшего поколения и, начиная с 1934 г., сопровождали польско-германское сближение. Этому способствовало также и так называемое скандальное «маршальское издание» мемуаров Пилсудского, вышедшее в 1936–1937 гг. с преисполненным уважения предисловием, написанным высшими представителями вермахта, распространявшееся в руководящих кругах Германии. Такого рода настроения и представления относительно Польши были, естественно, испорчены в результате пропитанной ненавистью антипольской пропаганды, проводившейся нацистами летом 1939 г., но вполне сомнительно, чтобы она смогла всерьез и надолго изменить представления о Польше, сложившиеся в умах генштабистов, привыкших все взвешивать достаточно трезво. Доказательством тезиса, что в сентябре 1939 г. иные политические решения были немыслимы, могут служить два события: во-первых, нападение на широком фронте со стороны западных держав и, возможно, вступление в войну США могли бы мобилизовать оппозицию среди немецких военных в борьбе против смелых планов Гитлера на подготовку к войне. Еще не были забыты замыслы государственного переворота, целью которого было предотвращение мировой войны и который планировался в 1938 г. еще до начала Мюнхенской конференции. Эти планы оставались вполне актуальными, что продемонстрировал в 1939 г. ноябрьский кризис в немецком руководстве. Установление после ареста или смерти Гитлера военной диктатуры, по возможности во главе с Герингом, который смотрел на Польшу как на охотничье угодье, могло бы привести к модели 1916 г.: «Конгрессовая Польша» в качестве самостоятельного государства с антирусской направленностью «для защиты рейха». Похожего результата можно было бы достичь в результате покушения Иоганна Эльзера 8 ноября 1939 г. в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер», если бы взорванная им бомба действительно убила Гитлера и его ближайшее окружение.
В этой связи достаточно трудно дать ответ на второй вопрос: нашлись ли бы в Польше, испытавшей на себе шок военного поражения, силы, которые были бы готовы служить коллаборационистскому режиму. Отмечается, что немецкая сторона не предпринимала в этом направлении серьезных шагов, однако вплоть до начала октября 1939 г. такая возможность полностью не исключалась. Сталин, в отличие от Гитлера, с самого начала не проявлял никакого интереса к «сопредельным нейтрализованным государствам» и к польскому «протекторату».
В германо-советском договоре о дружбе от 28 сентября и затем в секретном протоколе, который содержал незначительные изменения, Москва четко определила границы своих интересов. В результате того, что западные державы выступили на стороне польского эмигрантского правительства, образованного во Франции после эвакуации государственного руководства 17 сентября, и тем самым поддерживали его борьбу против агрессора, Гитлер лишь однажды, 6 октября, открыто обратился в своем так называемом «призыве к миру» к идее создания польского «стержневого государства». Это было пропагандистской попыткой увязать окончание Польской кампании с требованием к западным державам достичь взаимопонимания. При этом он не давал никому усомниться в том, что в «своей» части Польши он сам будет обеспечивать «порядок», как это давно делал Сталин, радикальным образом порабощая восточные польские земли. Выступая в рейхстаге, Гитлер заявил, что Россия и рейх сами решат польскую проблему. Таким образом, Гитлер прекращал неразбериху в оккупационной политике Германии по отношению к Польше. Он стремился к тому, чтобы спланированная и начатая армейским командованием обычная война, которая, однако, с самого начала сопровождалась эксцессами, вылилась в радикальную политику германизации и эксплуатации. Но и по данному вопросу у фюрера не было ясных представлений. Он лишь нервно реагировал на критические замечания и информацию своих подчиненных.
В этом смысле показательна продолжительная беседа Гитлера с Розенбергом, которая состоялась 29 сентября, спустя день после подписания договора с Советским Союзом{351}. Вначале Гитлер поделился своими впечатлениями от поездки на фронт, когда «многому научился за эти недели». Это касалось его впечатления от увиденного в Польше. По его словам, страна была запущенной и завшивевшей. «Поляки – это только тонкая германская оболочка [!], а внутри -ужасный материал. Евреи – это самое кошмарное, что можно вообще себе представить. Города потонули в грязи». Эта страна уже не была для Гитлера желанным союзником, расположения которого он добивался еще полгода тому назад. Что ему там показывали, что мог он там увидеть, что ему докладывали, или в нем просто говорило высокомерие победителя?
А как же выглядела перспектива? Гитлер хотел разделить оккупированную страну на три части: на востоке, между Бугом и Вислой, следовало поселить «все еврейство», включая евреев с территории рейха, а также все «иные ненадежные элементы». Они должны были образовать предполье «непреодолимого Восточного вала» на Висле, еще «более мощного, чем на западе». Это было абсурдное представление, которое могло появиться только в отсутствие уверенности в том, что в то время было возможно разработать убедительную и последовательную стратегию продолжения войны.
