Текст книги "Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году"
Автор книги: Рольф-Дитер Мюллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
Здесь в качестве устрашающего фактора послужил не только пример Наполеона в 1812 г. Если такое решение придется принимать в ходе войны на Западе, сражаясь с Францией, то германские войска ни в коем случае не должны быть связаны на широких просторах России.
С принятием плана Шлиффена кайзеровская Германия наконец определилась с тем, что основная масса сухопутных войск вначале будет задействована на Западе в определяющем ход войны сражении, а затем – развернута на Восток. Но война протекала иначе. Наступление на Западе перешло в окопную войну, а оборонительное сражение незначительными силами с русской армией в Восточной Пруссии принесло неожиданный успех. Но и здесь, на польских землях, вначале все развивалось как кровопролитная война на истощение, пока немцам, благодаря их новой политической стратегии, не удалось ускорить крах Российской империи изнутри. Несмотря на антиславянскую пропаганду и пангерманскую идеологию «расовой борьбы», военному командованию удалось проводить трезвую стратегию с целью разложения противника. Неоценимую помощь Германии в долгожданном прорыве фронта в 1917–1918 гг. оказали поддержка Ленина и его революции, а также союз с нерусскими народами, стремившимися к самостоятельности. Крушение русского фронта и соглашение с новым, слабым центром власти открывали возможности для проведения широкомасштабных операций вплоть до нефтяных промыслов Кавказа. Наступление на Москву было излишним, поскольку правившие там большевики гражданской войной сами стремились еще больше ослабить центральные районы.
Однако германская победа на Востоке пришла слишком поздно, чтобы можно было изменить положение дел на Западе. В войну за это время успели вмешаться США. Так потерпело неудачу последнее наступление германских войск. Рейх был вынужден прекратить борьбу за право называться мировой державой. Для старой кайзеровской элиты это был печальный урок, без учета которого останется непонятной и вторая попытка завоевать мировое господство, предпринятая Гитлером, и планы германского Генерального штаба по ведению войны на Востоке.
После поражения Германии новым центром военной силы в восточной части Центральной Европы стала Польша. Возрождение Польского государства оказалось счастливым случаем для Европы, так как эта еще не вполне стабильная страна под руководством национального героя Пилсудского смогла вступить в войну с Красной армией Ленина. И прибалтийские страны были поэтому в состоянии обеспечить свою независимость. Бывший революционер Пилсудский сумел с помощью Германии создать в период мировой войны ядро польской армии. Однако он рано покончил с антироссийским братством по оружию, сложившимся у поляков и немцев, и в результате установления связей со страной-победительницей, Францией, создал основы польской великой державы, причем тоже за счет рейха.
Вновь сформированные германские вооруженные силы рейхсвер – видели своего основного противника на пути возрождения рейха во Франции, поэтому Германия в целях перестраховки стремилась к широкой кооперации с Красной армией.
Ни антибольшевизм, ни иные идеологические мотивы не могли стать для военного руководства препятствием в проведении реальной политики, так как только с опорой на Россию можно было восстановить мощь Германии. Политика в духе Рапалло поддерживалась в Веймарской республике широким политическим фронтом, включая и представителей экономики, которые временно видели собственную перспективу в том, чтобы создать в Советской России такие экономические центры, которые смогли бы пережить даже перемены системного характера. В Германии бытовало мнение, что советский коммунизм не был жизнеспособным. Одновременно оказывалось сильное давление на Польшу, чтобы принудить ее к ревизии восточных германских границ.
Укрепление сталинизма и мировой экономический кризис положили конец этой фазе ревизионистской политики в Германии. С появлением Третьего рейха наступила переориентация и в германской военной и внешней политике. В 1933 г. Гитлер, и только он один, принял решение о прекращении тайного сотрудничества с Москвой. В целях компенсации этой потери стали предприниматься попытки установления контактов с Польшей. Однако в рейхсвере и в Министерстве иностранных дел предпочитали продолжать добрые отношения с Советским Союзом. Но сенсационный пакт Гитлера с Пилсудским открыл в 1934–1935 гг. перспективы возврата к антирусскому братству по оружию, каким оно было в Первую мировую войну, и возможной организации совместной интервенции в СССР. Альфред Розенберг, главный советник Гитлера по вопросам политики на Востоке, получил задание разработать соответствующую политическую стратегию. Как и сам Гитлер, Розенберг надеялся, что Великобритания в случае польско-германской интервенции прикроет их с тыла. Определенные ожидания были связаны и с Украиной: если бы там началась борьба за независимость, это могло послужить сигналом к краху СССР.
Заключив Антикоминтерновский пакт, к которому наряду с Японией и Италией должны были присоединиться Великобритания и Польша, Гитлер хотел создать глобальные конъюнктурные условия, чтобы как можно скорее выступить против врага на Востоке. Однако британцы и поляки были крайне скрытны в своей политике, что, тем не менее, не удерживало Гитлера делать ставку на достижение взаимопонимания. Несмотря на все старания, ему не удалось реализовать его стратегическую концепцию, и это было его первое поражение во внешней политике. Позднее историки приписали ему создание некоего «ступенчатого плана», в соответствии с которым вся его активная агитация вокруг Польши была лишь отвлекающим маневром, что наделило его ореолом успешного стратега. Этот ореол витает над его фигурой и по сей день. При этом утверждается, что его неприязненное отношение к полякам – сущая выдумка, а все, что писал о нем Раушинг в своей книге «Беседы с Гитлером», – просто придумано позднее. Польско-германские переговоры о заключении союзнических отношений и все позитивные контакты, включая и военные, остаются, если исходить из польских источников, до сих пор сплошной тайной. Это касается и внутренних противоборств, и внешнеполитической концепции военного режима, который после кончины Пилсудского вел Польшу к гибели, постоянно лавируя между двумя могущественными соседями.
Герман Геринг, в 1930-е гг. самый влиятельный после Гитлера политик Третьего рейха, вплоть до 1939 г. неоднократно пытался углубить польско-германские отношения и создать основу для осуществления совместной военной интервенции против СССР. По поручению Гитлера он взял на себя руководство четырехлетним планом – экономической основой будущей войны на Востоке. Хотя Польша и отказалась от активного участия, но одного ее дружественного нейтралитета было достаточно для реализации германских наступательных планов. Уже в 1935–1936 гг. Советский Союз попал в поле зрения командования вермахта как вероятный противник в будущей войне. После прекращения тайного сотрудничества с Красной армией германский Генеральный штаб снова начал считаться с возможностью ведения войны на два фронта. Но речь не шла об обороне каких-то территорий, так как в то время не существовало общей германо-советской границы. Для военных не было тайной, что Гитлер хотел вести завоевательную войну на Востоке, причем – как можно скорее. Вермахт должен был настроиться на то, чтобы в любой момент суметь воспользоваться благоприятной возможностью. Его не пугал такой вариант военного похода. Первые планы возникли внутри кригсмарине, так как именно на Балтийском море могло произойти прямое военное столкновение с сильным советским флотом. Финляндия и прибалтийские государства, скорее всего, не смогут защитить их нейтралитет, а в качестве партнеров Германии они были бы исключительно полезны. Этим объясняется интенсивное стремление Берлина к расширению сотрудничества с явно дружественными Германии странами, которые должны были благодарить Рейх за их независимость, завоеванную в ходе Первой мировой войны.
При планировании военных действий командование флота пришло к выводу, что германское господство в районе Балтийского моря, с его путями снабжения, можно обеспечить только проведением одновременного превентивного военного удара по Ленинграду. Эта идея северного направления наступления на СССР соответствовала опыту Первой мировой войны, а также более старым концепциям восточной политики, которые прибалтийский немец Розенберг не преминул преподнести своему фюреру. Без обеспечения безопасного снабжения через Данциг любая война на Востоке оказалась бы под большой угрозой. Итак, речь все-таки шла о Данциге, отчего Гитлер в 1930-е гг. стремился смягчить незатухающий конфликт с польской стороной о выходе к Балтийскому морю. Однако с обеих сторон правительства не были в состоянии заглушить на региональном уровне страстное «желание народа сражаться». В Данциге национал-социалисты настаивали на присоединении к рейху, в Польше националистически настроенная оппозиция разжигала антигерманские настроения. Правительство в Варшаве, казалось, было готово принять предложение Германии о передаче Данцига рейху в качестве экстерриториального коридора, а взамен получить дополнительные районы Украины. Обе стороны, однако, не собирались вымогать что-либо друг у друга и не хотели, чтобы в этом городе вдруг произошел переворот; каждый хотел, чтобы к нему относились как к достойному партнеру. Вот так дела вокруг Данцига становились все больше вопросом престижа в германо-польских отношениях, и в результате оказалось заблокировано северное направление наступления на СССР.
Южное направление наступления блокировала Чехословакия, которая к тому же подписала с Советским Союзом договор о взаимной помощи. Когда в начале 1938 г. Гитлер дал старт своей агрессивной экспансионистской политике и с аншлюсом Австрии добился первого успеха на Юго-Востоке, он нашел поддержку у Польши, чтобы вынудить Чехословакию уступить некоторые пограничные районы с преимущественно немецким (в Судетах) и польским населением. Он также мог вполне надеяться на то, что после достижения Мюнхенского соглашения западные державы в конечном итоге с терпением отнесутся к следующей военной операции Германии на Востоке. Если бы ему удалось сохранить и углубить взаимопонимание с Польшей, то, с одной стороны, открывались дальнейшие перспективы в Прибалтике, особенно в результате давления на Литву, а с другой стороны – на Юго-Востоке, вследствие отделения Карпатской Украины. Правда, украинские националисты, с которыми германская военная разведка успела к тому времени установить тесные контакты, не хотели обращать никакого внимания на интересы Польши. Если бы в Советской Украине началось восстание, то поддерживать его можно было бы только через Лемберг, который успел стать к тому времени польским Львовом. Но в Варшаве откровенно опасались, что в результате предстоящего разгрома Чехословакии откроется прямой южный путь на Советскую Украину через дружественную немцам Словакию и Карпатскую Украину. Восстание украинцев могло к тому же неизбежно захватить и польскую Галицию. Как и Данциг, Лемберг занимал ключевую позицию в спланированной Гитлером военной интервенции против СССР. Если бы Польша выразила готовность присоединиться к Антикоминтерновскому пакту, то договоренности с Берлином, по всей вероятности, были бы достигнуты без особых трудностей. Однако Варшава медлила, причем даже с аннексией Карпатской Украины, и начала, наконец, настаивать на том, чтобы передать этот неспокойный район Венгрии. Таким образом, Польша получила совместную границу с Венгрией и могла надеяться на то, что сумеет благодаря этому оказывать влияние на Юго-Восточную Европу и, не в последнюю очередь, станет противовесом постоянно усиливающемуся присутствию Германии в этом регионе.
Соперничество с позиции силы, подогреваемое США, вызывало на пути экспансионистской политики Гитлера определенные препятствия, но не создавало никаких эффективных границ. Венгрия, так же как и Словакия, стремилась к сближению с рейхом. В рамках военных игр вермахта и учений на картах весной 1939 г., когда разыгрывалась наступательная операция на Юго-Востоке, проблему создавал не только польско-украинский Лемберг, но и влияние Польши на Румынию. Италия и Япония, военно-политические союзники Германии, пытались выступить посредниками в ее отношениях с Варшавой, но это не принесло никакого успеха. При этом перспективы военной интервенции против СССР к тому времени драматическим образом изменились в лучшую сторону. Достигнув наивысшей точки своего развития в 1935–1936 гг., Красная армия оказалась почти парализованной в результате уничтожения Тухачевского и большей части высшего командного состава. Не знавшие границ «чистки», благодаря которым Сталин надеялся укрепить свое господство, привели к длительному ослаблению СССР. Многие годы в Берлине ждали момента этого внутреннего взрыва. Высказываются предположения, что Гитлер в 1937 г. приложил руку к свержению Тухачевского.
Таким образом, все говорило за то, что весной 1939 г., наконец, можно будет начать военную интервенцию. Япония первой развернула военные действия в Монголии, предприняв проверочную попытку годом ранее.
Но Гитлеру снова не удалось связать воедино, казалось бы, так тесно сплетенные нити. Обоюдное недоверие и соперничество потенциальных партнеров единого фашистского фронта интервенции были слишком велики, чтобы их можно было преодолеть. Италия оказалась в роли конкурента на Балканах, захватив Албанию, а Польша стремилась обезопасить себя от агрессивных устремлений Гитлера, найдя опору в лице Великобритании. Таким образом, создание антисоветского западного фронта оказалось невозможным. Гитлер настроил себя на то, чтобы считать Польшу в своей войне на Востоке обременительным и даже опасным препятствием. Его политика военного шантажа привела вермахт в марте 1939 г. в Прагу. Польшу в расчет не принимали, а в случае стратегического сосредоточения и развертывания вермахта она подвергалась опасности из-за ее географического положения. Польское руководство полностью доверилось гарантиям западных держав и не выражало готовности пойти навстречу германской стороне в вопросах Данцига. Оно отказывалось также и от военного сотрудничества с СССР. Стремление Франции и Британии создать антигерманский союз с участием Сталина не имело, с точки зрения Германии, никакого военного значения, по крайней мере для Восточного фронта. Поляки и русские определенно никогда не стали бы сражаться вместе на берегах Вислы, а Сталин заявил, что ни для кого не станет таскать каштаны из огня. Таким образом, летом 1939 г. вермахт настроился на то, что в предстоящей войне с Польшей придется столкнуться и с Красной армией. Начальник Генштаба Франц Гальдер, который позднее старался скрывать свою ответственность за подготовку агрессии против Польши, после войны, по данным американской стороны, попытался оспаривать этот факт вместе со своим адъютантом{516}. Неудивительно, что все документы о проведении военной игры исчезли.
Гальдера в 1939 г. волновала не проблема Восточного фронта, а перспективы того, что Германия могла не выстоять в войне на два фронта против западных держав. Но Гитлер нашел иное стратегическое решение. Предложение смертельного врага договориться при определенных условиях не с западными державами, а с рейхом давало сенсационную возможность выйти из сложившейся ситуации, не обращая при этом никакого внимания на идеологические разногласия. Пакт со Сталиным, казалось, был способен не только лишить мужества западные державы, но и изолировать Польшу. Если бы она в последнюю минуту уступила требованиям Германии, то еще можно было создать общий фронт против СССР. В ином случае, вероятно, удалось бы разбить Польшу одним молниеносным ударом и заставить тем самым западные державы рассматривать их союзнические обязательства по оказанию военной помощи как беспредметные, и у Гитлера были бы «развязаны руки на Востоке», возможно, в союзе с сильно урезанным польским союзным государством по модели 1916 г.
В августе 1939 г. Гитлер играл в очень опасную игру и проиграл. Западные державы не поддались его блефу, но бросили Польшу в беде и понадеялись на то, что неестественный союз двух диктаторов будет недолгим. Они поставили на длительную войну на истощение, которая особенно страшила Германию.
После победы в Польше западные державы вынуждены были признать аннексии Сталина, но не «предложение мира» ни его самого, ни Гитлера. Только сейчас Гитлер, если он хотел сохранить инициативу, оказался перед необходимостью начать планирование агрессии против Запада. Но в рабочих столах его Генерального штаба не оказалось готового «плана Шлиффена». Началась долгая и упорная борьба между Гитлером с его непоколебимым стремлением «сражаться» на Западе и крайне обеспокоенным военным командованием. В этом вопросе непременно следует сопоставить образы обеих сторон, чтобы суметь оценить поворот на Восток и подготовку плана «Барбаросса», которые произошли спустя несколько месяцев. Для Гитлера это означало в первую очередь необходимость переноса сроков войны на Востоке, пока не будет одержана победа на Западе. Когда и при каких обстоятельствах произойдет такой поворот, оставалось неясным. Все зависело от того, насколько ему удастся вынудить Великобританию и Францию пойти на уступки. Столкновение со Сталиным можно было при необходимости отложить – на многие годы. Остается открытым вопрос, действительно ли фюрер мог себе представить, что будет ждать до самой смерти Сталина и последующей дестабилизации советской системы, как он объяснял это Геббельсу. Во всяком случае, он не торопился.
Пока не пришла неожиданно скорая для него победа над Францией, война на Востоке оставалась для Гитлера, вероятно, делом будущего, во всяком случае, он не испытывал к этому никакого страстного желания, которое, несомненно, высказал бы в то время в беседах со своими приближенными. Тогда что же могло означать сформулированное Гитлером 31 июля 1940 г. «окончательное решение» о нападении на Советский Союз весной следующего года? Именно выяснение этого ключевого вопроса в истории Второй мировой войны – и других, вплоть до краха операции «Барбаросса», а также их расхожих интерпретаций – стало предметом данного исследования. По его результатам можно сделать следующие выводы.
1. Выдаваемые за подлинные высказывания Гитлера, в которых он с конца июня 1940 г. начал выражать свое намерение выступить войной против Сталина, не выдерживают проверки. Скорее, возникает впечатление, что опирающаяся на послевоенные мемуары цитата ставит перед собой цель приписать одному Гитлеру вину за германо-советскую войну. Высказывания и мемуары военной верхушки связывали с этим тезис о мнимом стратегическом «цугцванге», который возник в результате агрессивной внешней политики Сталина и стратегического развертывания Красной армии.
До сих пор мало обращалось внимания на то, что планирование Германией войны стало продолжением рутинной работы Генерального штаба. Его начальник Франц Гальдер использовал начало укрепления границ на Востоке с перемещением туда штаба 18-й армии для того, чтобы вернуться к идеям и планам предыдущего года. Его план был рискованным и предполагал без какой-либо подготовки, прямо с ходу обменяться короткими ударами с Красной армией. При помощи группы Гудериана на острие наступления в северном либо в южном направлении, постепенно наращивая массу войск, места выгрузки которых определялись заранее, можно было, по мнению Гальдера, еще к концу лета 1940 г. заполучить свой «залог», в частности хорошо развитые в экономическом отношении районы Прибалтики и Украины, чтобы затем по модели 1918 г. «продиктовать свои условия мира». Это могла быть продуманная несколько лет тому назад военная интервенция, только теперь уже без какой бы то ни было политической подоплеки.
3. Ограничившись традиционным оперативным мышлением, нацеленным на проведение решающих битв в приграничной полосе, Гитлер вполне мог игнорировать политический и стратегический уровни военного похода, которые должны были буквально взорвать все существовавшие ранее реальности. Он опирался на картину статичного расположения противника, которая, естественно, не была свободна от предрассудков и клише, но обладала и определенной реалистичностью. Решающим было нечто иное. Когда Сталин пожинал плоды своего пакта с Гитлером и оккупировал Прибалтику и Бессарабию, он увеличил тем самым свою полосу обеспечения именно там, где вермахт заранее наметил основные направления своего наступления на СССР. По сравнению с 1939 г. Красная армия располагала теперь выдвинутым далеко на запад выступом, на котором ей предстояло вступить в войну. Но даже если бы вермахту удалось разбить большую часть Красной армии на этих вновь приобретенных территориях СССР, то у советского руководства все равно было достаточно времени, чтобы организовать новую линию фронта в укрепленной зоне вдоль старой государственной границы. Тем самым появилась бы возможность подтянуть подкрепление и вновь отмобилизованные части и осуществить эвакуацию из приграничных районов предприятий военного назначения. Такая маневренная война могла бы шаг за шагом ослаблять силы агрессора, который постоянно удалялся от своих баз снабжения, да и линия фронта, в силу географических условий, постоянно увеличивалась и играла бы на руку оборонявшейся стороне, оперировавшей на внутренних линиях.
4. Основная идея решительного сражения в приграничной полосе изначально опиралась на благоприятную политическую концепцию. Исходя из модели 1938—1939 гг., столкновение с Красной армией должно было произойти не только на 300 км восточнее, но и с участием вооруженных сил прибалтийских государств, состоявших примерно из 20 дивизий (в 1940 г. они оказались в руках Красной армии), а на Западной Украине ожидалось восстание антисоветских сил, которое могло парализовать основную массу сталинских войск. Кроме того, вступление Японии в войну на Дальнем Востоке могло воспрепятствовать переброске стратегических резервов внутри СССР, а германское наступление сконцентрировалось бы на северном и южном направлениях – это все возможные варианты, которым не суждено было появиться в плане Гальдера летом 1940 г.
5. То, что в более старой историографии обозначалось как «малое решение» (kleine Losung), было нацелено, и это считалось непреложным, вовсе не на полное поражение СССР. Когда Гитлер в июле 1940 г. приказал доложить ему о ходе планирования наступательной обороны на Востоке, это, очевидно, подтолкнуло его самого к тому, чтобы снова обратиться к долговременной цели войны. Из разрозненных идей о том, как после долгожданного достижения соглашения с Великобританией и после окончания войны с ней начать столкновение со Сталиным, появилось решение Гитлера сначала дождаться победы над британским противником, а потом обрушиться на Советский Союз, но только не сразу и не отдельными ударами, а фронтальной атакой по всему фронту от Балтики до Черного моря. Что касается мотива, то для него, как и для Гальдера, первичным было не устранение большевизма, а силовое столкновение. Войну на Востоке он начал бы и в том случае, если бы в России правил царь! В борьбе за германское мировое господство после ожидаемой победы над Великобританией должен был произойти поворот фронта на Восток, а это – главная предпосылка завоевания и существования жизненного пространства, не подверженного опасностям блокады. Для Гитлера самым важным были территория и ресурсы.
Гальдер из «определенного решения» Гитлера сделал для себя вывод о необходимости сориентировать оперативное планирование войны на Востоке на быстрое продвижение к столице противника. В последующие месяцы он все подчинил этой традиционной руководящей идее, в то время как Гитлер все более становился приверженцем старой концепции наступления на Прибалтику и Украину. Его начальник Генерального штаба продвигал планирование только вполсилы – во избежание трений – и в самом узком кругу посвященных. Преимущество оставалось за войной против Великобритании. Это касалось целого ряда отдельных операций: ведение боевых действий против Гибралтара и в Северной Африке, операция «Морской лев», которые следовало тщательно подготовить, но не все из которых были проведены. Гальдера идея Гитлера не убедила, но он ничего не предпринял для того, чтобы разубедить диктатора или хотя бы выхлопотать у него лучших условий. Естественно, он не собирался, как это случилось годом ранее, вступать с Гитлером в изнурительный спор, так как могло возникнуть впечатление, что диктатор до весны 1941 г. вовсе не пришел к «окончательному решению». 7. Самое большое значение для проведения и результатов операции «Барбаросса» имел тот факт, что Гальдер как на уровне подготовки к войне, так и в вопросах формирования политической стратегии – действовал крайне неаккуратно и постоянно старался избегать конфликтов. Модель военной интервенции в 1930-е гг. носила преимущественно характер освободительной войны. Даже Розенберг вспоминал о нерусских народах только в контексте их освобождения от русского господства и от большевистского «ига». Гальдер и вся национал-консервативная военная элита могли вследствие этого последовать опыту Первой мировой войны. Однако Гитлер в 1940 г. не мыслил такими категориями, а Гальдер в этом смысле воздерживался от высказываний. Так, он мог бы рассматривать как личный успех тот факт, что ему, вопреки Гитлеру, удалось привлечь к походу на Восток в качестве союзников венгров, но он не проронил ни слова о том, насколько важным могло бы быть привлечение и Японии.
При этом Гальдер всеми силами стремился создать образ «начальника Генерального штаба рейха» и реализовать таким образом примат сухопутных войск над конкурировавшими видами войск, а также взять под свой контроль ведение войны в целом. 8. В июле 1940 г. существовала не только калька старого плана ведения войны, за который ухватился Гитлер, превратив его в марте 1941 г. в расово-идеологический план истребления и уничтожения, но есть явные признаки того, что Гальдер, после поражения в войне и в преддверии неминуемой катастрофы, намеренно завуалировал свою ответственность за осуществление поворота на Восток и за планирование операции «Барбаросса». У Франца Гальдера, советника армии США, у его бывшего адъютанта и соучастника планирования операции «Барбаросса» Рейнхарда Гелена, ставшего шефом Федеральной службы разведки и контрразведки ФРГ, и у бывшего начальника оперативного отдела Генштаба Адольфа Хойзингера, занявшего позднее пост генерал-инспектора (командующего) бундесвера, были веские основания на то, чтобы выставить Гитлера единственно виновным за развязывание войны на Востоке и за крах спланированного в тайне гениального плана военного похода. Как и другие генералы, которым нужно было найти оправдания содеянному, истинно виновным они делали Сталина. Представители молодого военного поколения, став историками, существенно повлияли на формирование исторической картины в ФРГ. Они положительно оценивали Гальдера, но широко интерпретировали мотивы Гитлера, по крайней мере, в том вопросе, что не только одна стратегическая ситуация привела его к принятию решения о проведении операции «Барбаросса», но и его расово-идеологическая программа завоевания жизненного пространства, которая в рамках поэтапной экспансионистской политики выдвинулась на первый план перед броском на Восток в июле 1940 г.
Пришло время окончательно отправить в архив представление о Гитлере как о гениальном полководце и о Гальдере как о последнем начальнике Генерального штаба с прусско-германскими традициями. «Барбаросса» свидетельствует не только о моральном, но и о профессиональном крахе военной элиты прошлых лет, лишь малая часть которой смогла разделить взгляды, выраженные в 1942 г. полковником Генштаба графом фон Штауфенбергом: «Эту войну с того момента, как мы сделали ошибку, напав на Россию, Германия не сможет вынести даже при самом лучшем руководстве, так как у нее не хватит на это ни людских, ни материальных ресурсов». А полковник Генштаба Гельмут Штиф, начальник Штауфенберга в отделе организационной работы, писал 10 января 1942 г. своей жене: «Мы все взвалили на себя такой груз вины, а ведь мы все соучастники, что я в этом грядущем суде вижу только одну справедливую кару за все гнусные преступления, которые мы, немцы, в последние годы совершили либо позволили совершить»{517}.
ЛИТЕРАТУРА
Agricola (Pseud.), Das Wunder an der Weichsel. Oldenburg, Berlin, 1937.
Agricola (Pseud.), Der Rote Marschall. Tuchatschewskis Aufstieg und Fall. Berlin, 1939.
Ahmann, Rolf, Nichtangriffspakte: Entwicklung und operative Nutzung in Europa 1922–1939. Baden-Baden, 1988.
Akten zur deutschen auswärtigen Politik, 1918–1945,
Serie B: 1925–1933. Göttingen, 1966–1978,
Serie C: 1933–1937. Göttingen, 1971–1975,
Serie D: 1937–1945. Baden-Baden, 1950 ff.
Alexander, Manfred, Kleine Geschichte Polens. Stuttgart, 2008.
Baumgart, Winfried, Zur Ansprache Hitlers vor den Führern der Wehrmacht am 22. August 1939, in: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte 16 (1968), S. 120–149.
Below, Nicolaus von, Als Hitlers Adjutant 1937–45. Mainz, 1980.
Besymenski, Lew, Stalin und Hitler. Das Pokerspiel der Diktatoren. Berlin, 2002.
Boepple, Ernst (Hg.), Adolf Hitlers Reden. 3. Aufl. München, 1933.
Böhme, Hermann, Entstehung und Grundlagen des Waffenstillstandes von 1940. Stuttgart, 1966.
Borodziej, Wlodzimierz / Klaus Ziemer (Hg.), Deutsch-polnische Beziehungen 1939–1945–1949. Eine Einführung. Osnabrück, 2000.
Boysen, Jens, Nationale Minderheiten (Polen und Eisass-Lothringer) im preußischdeutschen Heer während des Ersten Weltkriegs 1914–1918, in Nordost-Archiv 2008, S. 108–136.
Brandes, Detlef, Die Sudetendeutschen im Krisenjahr 1938. München 2008.
Broszat, Martin, Nationalsozialistische Polenpolitik 1939–1945. Stuttgart, 1961.
Brügel, Johann Wolfgang (Hg.), Stalin und Hitler. Pakt gegen Europa. Wien, 1973.
Bulhak, Henryk, Polska-Francja z dziejöw sojuszu 1933–1936. (Polen und Frankreich zur Zeit des Bündnisses 1933–1936). Warszawa, 2000.
Burckhardt, Carl J., Meine Danziger Mission 1937–1939. München, 1960.
Canis, Konrad, Bismarcks Außenpolitik 1870–1890. Paderborn, 2004.
Caspary, Adolf, Wirtschafts-Strategie und Kriegsführung. Wirtschaftliche Vorbereitung, Führung und Auswirkung des Krieges in geschichtlichem Aufriss. Berlin, 1932.