Текст книги "Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Филип Киндред Дик,Гордон Руперт Диксон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

Вождь шел через зал, к столу. И это был не человек.

Но и не металлическая конструкция. Совсем не то, что Чьень видел по телевизору. Очевидно, механическое чудище предназначалось только для речей… Наподобие искусственной руки, которой однажды воспользовался Муссолини, чтобы приветствовать длинную и утомительную процессию.

«Боже, – подумал Чьень. Ему стало плохо. – Может, это подводный дракон, „Пасть“? Таня Ли что-то такое упоминала?» Но это не имело пасти. Ни щупалец, ни даже плоти. Собственно, Его там вообще словно не было. Стоило Чьеню сфокусировать на этом взгляд, и оно исчезало. Он видел сквозь него, видел людей по ту сторону зала, но не видел его самого. Однако когда он отворачивался, то боковым зрением сразу замечал его туманные контуры.

Оно было ужасно. Источаемый им ужас окатил Чьеня, как волна испепеляющего жара. Продвигаясь к столу, оно высасывало жизнь из людей, попадавшихся на пути. Одного за другим, пожирая их энергию с бездонным аппетитом. Оно их ненавидело – Чьень чувствовал его ненависть. Оно на дух не переносило людей, всех и каждого, – и Чьень улавливал долю этого отвращения. В мгновение ока все присутствующие на вилле превратились в мерзких слизняков, и это существо шествовало по склизким панцирям упавших, раздавленных улиток, глотало, пожирало, насыщалось… и надвигалось прямо на Чьеня. Или то была иллюзия? «Если это галлюцинация, то самая жуткая в моей жизни, – подумал Чьень. – Если реальность, то чересчур жестокая. Порожденное абсолютным злом существо, убивающее и заглатывающее поверженные жертвы». Он смотрел на след существа – цепочку раздавленных, искалеченных мужчин и женщин. Он видел, как они пытались заново собрать свои изуродованные тела, силились что-то сказать.

«Я знаю, кто ты, – подумал Тун Чьень. – Ты – верховный Вождь всемирной Партии, разрушитель и истребитель жизни. Я видел стихотворение арабского поэта Ты ищешь цветы жизни, чтобы пожрать их. Ты оплел Землю, и нет для тебя ни высоты, ни глубины. Где угодно, когда угодно – появляешься ты и поглощаешь. Ты создал жизнь, чтобы затем поглотить ее. И в этом находишь наслаждение.

Ты БОГ, – подумал он.»

– Товарищ Чьень, – сказал Голос. Голос исходил не со стороны безротого и безъязыкого видения, материализовавшегося прямо перед ним, а звучал внутри головы Чьеня. – Приятно познакомиться с вами. Что вы понимаете? Что знаете? Подите прочь. Какое мне дело до всех вас? Слизь. Какое мне дело до слизи? Да, я увяз в ней. Да, я испражняю слизь, но иду на это сознательно. Я мог бы раздавить всех вас. Я мог бы раздавить даже самого себя. Острые камни на пути моем, и слизь усеяна иглами и лезвиями. Я создаю для вас ловушки и тайники, глубокие тайные убежища, но моря для меня как кастрюля с варевом. Чешуйки моей кожи связаны со всем, что есть. Ты – я. Я – ты. Но это неважно. Так же неважно, как является ли существо с огневыми грудями мальчиком или девочкой. Можно получать удовольствие от тех и других. – Оно засмеялось.

Чьень не мог поверить, что оно разговаривало с ним. Что оно выбрало его. Это было слишком ужасно.

– Я выбрал всех и каждого, – продолжало оно. – Нет малых, нет великих, каждый упадет и умрет, и я буду рядом, наблюдая. Каждый раз. Так устроен мир. Мне ничего не нужно делать, только смотреть.

И вдруг связь прервалась. Но Чьень видел его. Как громадную сферу, повисшую в комнате. С миллионом, миллиардом глаз – для каждого живого существа. И когда живое существо подало, оно наступало на него и давило. «Для этого оно и сотворило жизнь, – понял он. – В арабском стихотворении говорилось не о смерти, а о Боге. Или, скорее, Бог и есть смерть. Одна сила, один охотник, один и тот же монстр-каннибал, и раз за разом оно попадало или промахивалось, но, имея в запасе вечность, ему некуда было спешить. Второе стихотворение тоже о нем, понял он вдруг. – То, что написал поэт Драйден. Жалкий хоровод – это мы, наш мир. И ты сейчас поглощаешь его. Мнешь, изменяешь согласно своему плану.

Но по крайней мере, – подумал он, – у меня осталось мое собственное достоинство».

Он с достоинством поставил бокал, повернулся, пошел к дверям. За дверьми оказался длинный коридор с ковровой дорожкой. Лакей в фиолетовой ливрее услужливо распахнул перед ним двери. Чьень оказался в темноте, на пустой веранде. Один.

Нет, не один.

Оно последовало за ним. Или уже было на веранде? Да, оно поджидало его. Оно с ним еще не покончило.

– Оп-ля! – Чьень головой вперед бросился через перила. Внизу, в шести этажах, блестела река – смерть, настоящая смерть, совсем не такая, как в арабском стихотворении.

Когда Чьень перелетал через перила, оно выпустило щупальце и ухватило его за плечо.

– Зачем? – удивился Чьень, но все-таки не стал вырываться. Он не понимал. И ему стало немного интересно.

– Не делай этого из-за меня, – сказало оно. Чьень не мог видеть его – оно стояло за спиной. Но часть его, на плече Чьеня, теперь выглядела как человеческая рука.

– Оно рассмеялось.

– Что смешного? – спросил Чьень, балансируя на перилах, придерживаемый псевдорукой.

– Ты делаешь мою работу за меня. Ты нетерпелив. Разве у тебя нет времени подождать? Я еще выберу тебя, не стоит упреждать события.

– А если я хочу сам? – спросил Чьень. – Из-за отвращения? Оно засмеялось. И промолчало.

– Почему ты молчишь?! – воскликнул Чьень.

И опять не получил ответа. Он спрыгнул обратно на веранду. И ладонь сразу отпустила плечо.

– Ты основатель Партии? – допытывался Чьень.

– Я основатель всего. Я основал Партию, и Антипартию, тех, кто за нее, и тех, кто против, тех, кого вы зовете империалистами-янки, тех, что окопались в лагере реакции, и так до бесконечности. Я основал все это. Я засеял этот мир жизнью, словно поле травой.

– И теперь наслаждаешься своим твореньем?

– Я хочу, чтобы ты увидел меня таким, каков я есть, а увидев, уверовал.

– Что? – Чьень дрогнул. – Уверовал во что?

– Ты в меня веришь? – спросило оно.

– Да. Я тебя вижу.

– Тогда возвращайся к своей работе в Министерстве. Тане Ли скажи, что видел старика, толстого, усталого, который любит выпить и ущипнуть смазливую девицу за зад.

– Боже, – прошептал Чьень.

– И пока ты будешь жить, не в силах остановиться, я буду тебя мучить. Я отберу у тебя, одно за другим, все, что у тебя есть, и все, что ты хочешь получить. А потом, когда ты будешь окончательно раздавлен и придет твой смертный час, я открою завесу тайны.

– Какой тайны?

– Воскреснут мертвые окрест. Я убиваю живое, я спасаю мертвое. И еще скажу тебе: есть вещи гораздо хуже, чем я. Но ты их не увидишь – к тому времени я тебя уже уничтожу. Теперь иди обратно на обед. И не задавай вопросов. Я делал так задолго до появления некоего Тун Чьеня, и буду так делать еще очень долго после него.

Он ударил, ударил в ЭТО изо всех сил.

И почувствовал страшную боль в голове.

Наступила темнота. Чьень почувствовал, что куда-то падает.

И снова темнота. Он подумал: «Я еще доберусь до тебя. Ты сам умрешь. Ты умрешь в мучениях. Будешь мучиться, как мучаемся мы, точно так же как мы. Я тебя распну. Клянусь Богом, я тебя распну на чем-нибудь высоком. И тебе будет очень больно. Как мне сейчас».

Чьень зажмурился.

Кто-то дернул его за плечо, резко, грубо. Он услышал голос Кимо Окубары:

– Напился как свинья. А ну, поднимайся! Шевелись!

Не открывая глаз, Чьень попросил:

– Вызовите такси.

– Такси уже ждет. Отправляйся домой. Какой позор! Устроить дебош на обеде у Великого Вождя.

С трудом поднявшись на ноги, он открыл глаза, осмотрел себя. «Наш Вождь – Единственный Истинный Бог. И враг, с которым мы сражаемся – тоже Бог. Они правы, он – это все, что есть. А я не понимал, что это значит. „Ты тоже Бог, – подумал он, глядя на офицера протокола. – Так что выхода нет, даже прыгать бесполезно. Это инстинкт сработал“, – решил он, весь дрожа.

– Смешивать алкоголь и наркотики, – презрительно процедил Окубара, – значит навсегда испортить карьеру. Мне это не раз приходилось видеть. Пошел вон.

Пошатываясь, Чьень побрел к громадным центральным дверям виллы Янцзы. Два лакея в костюмах средневековых рыцарей торжественно распахнули створки, качнув плюмажами на шлемах. Один из них сказал:

– Всего доброго, товарищ.

– Иди ты на… – огрызнулся Чьень и вышел в ночь.

Без четверти три ночи. Чьень, не в силах сомкнуть глаз, сидел у себя в гостиной, куря одну сигару за другой. В дверь постучали.

Открыв, он увидел Таню Ли в шинели, с посиневшим от холода лицом. В глазах застыл немой вопрос.

– Не смотри на меня так, – грубо сказал он. Сигара погасла, и он раскурил ее заново. – На меня и так сегодня пялились больше, чем достаточно.

– Вы видели, – сказала она.

Он кивнул.

Она села на подлокотник кресла и, помедлив, попросила:

– Расскажите, как это было.

– Уезжай отсюда как можно дальше. Очень, очень далеко, – сказал он. Потом вспомнил – нет такого далеко, чтобы спрятаться, скрыться. Кажется, что-то об этом было в стихотворении.

– Забудьте, что я сказал. – Он с трудом дошел до кухни и стал готовить кофе.

– Так… так плохо? – спросила Таня, войдя следом.

– Мы обречены. Обречены – вы к я, то есть себя я не имею в виду. Я в это не ввязываюсь. Просто хочу работать в Министерстве и забыть все, что произошло. Забыть всю эту чертовщину.

– Это инопланетное существо?

– Да, – кивнул он.

– Оно настроено враждебно к нам?

– Да. И нет. И то, и другое одновременно. В основном – враждебно.

– Тогда мы должны…

– Иди-ка домой и ложись спать, – посоветовал Чьень и внимательно посмотрел на нее. Он довольно долго просидел в гостиной, и многое обдумал. Очень многое. – Ты замужем?

– Нет, сейчас – нет. Раньше была.

– Останься со мной, – попросил он. – До утра, пока не взойдет солнце. Уже недолго осталось. Я боюсь темноты, – добавил он.

– Ладно. – Таня расстегнула пряжку плаща, – но я должна получить ответы.

– Что имел в виду Драйден? – спросил Чьень. – Небесные сферы… Что это значит?

– Нарушатся законы Вселенной. – Она повесила плащ в шкаф спальни. Под плащом у не был оранжевый полосатый свитер и плотно облегающие брюки.

– Скверно, – вздохнул Чьень.

– Не знаю. Наверное, – подумав, ответила она.

– По-моему, это как-то связано с идеей старика Пифагора о „музыке сфер“. – Она уселась на кровать и стала снимать туфли, похожие на тапочки.

– Ты веришь в это? Или ты веришь в Бога?

– Бога! – засмеялась она. – Время веры в Бога кончилось вместе с эпохой паровозов. О чем ты? О боге или о Боге?

– Не смотри на меня так. – Он резко отодвинулся. – После сегодняшнего вечера я не люблю, когда на меня смотрят.

– Если Бог существует, наши дела Его, наверное, мало волнуют, – сказала Таня. – Я так думаю. Победит зло или добро, погибнет человек или животное – Ему, судя по всему, это безразлично. Честно говоря, я не вижу никаких Его проявлений. И Партия всегда отрицала всякую форму…

– Но ты в Него верила? Когда была маленькой?

– Только тогда. И я верила…

– А тебе не приходило в голову, что „добро“ и „зло“ – это разные названия одного и того же? Что Бог может быть добрым и злым одновременно?

– Я тебе налью чего-нибудь. – Шлепая босыми ногами, Таня вышла на кухню.

– Разрушитель, – сказал Чьень. – Железяка, Пасть, Птица, Заоблачная Труба. Плюс другие названия, формы, не знаю. У меня была галлюцинация. На обеде у Вождя. Очень сильная и очень страшная.

– Но стелазин…

– От него стало еще хуже.

– Можно ли бороться с ним?.. – задумалась Таня. – Этим существом, созданием, призраком, видением – что ты видел? Ты называешь это галлюцинацией… но, очевидно, это была не галлюцинация.

Чьень сказал:

– Верь в него.

– И что это даст?

– Ничего, – устало ответил он. – Ровным счетом ничего. Я устал, пить не хочу. Давай ляжем в постель.

– Хорошо. – Она прошлепала обратно в спальню, начала стягивать через голову свой полосатый свитер. – Поговорим потом.

– Галлюцинация, – пробормотал Чьень, – Милосердная галлюцинация. Лучше бы у меня была галлюцинация. Верните мне мою галлюцинацию! Пусть все будет как раньше, до той встречи с калекой-торговцем.

– Ложись в постель. Тебе будет хорошо – тепло и приятно.

Он снял галстук, рубашку – и увидел на правом плече знак, стигмат, след руки, остановившей его прыжок с веранды. Красные полосы. Похоже, они никогда не исчезнут. Он надел пижамную куртку, чтобы скрыть следы.

– Твоей карьере теперь ничего не грозит, – сказала Таня. – Разве ты не рад?

– Конечно рад, – кивнул он, ничего не видя в темноте. – Очень рад.

– Иди ко мне, – позвала Таня, обнимая его. – Забудь обо всем. По крайней мере, сейчас.

Он прижал ее к себе. И стал делать то, о чем она просила, и чего хотел сам. Она была ловкая и хорошо справилась со своей ролью. Они хранили молчание, потом она выдохнула: „О-о!..“ И обмякла.

– Если бы можно было продолжать вот так бесконечно, – сказал Чьень.

– Это и была вечность, – ответила Таня. – Мы были вне времени. Это безгранично, как океан. Наверное, так было в кембрийскую эру, пока мы не выползли на сушу. И есть только один путь назад – заниматься любовью. Вот почему это так много значит для нас. В те времена мы были как единое целое, как одна большая медуза… Их иногда выбрасывает на берег волна.

– Выбрасывает на берег, и они умирают, – сказал он.

Он прошлепал в ванную за полотенцем. Там он снова – поскольку был голый, – увидел свое плечо, то место, где Оно его ухватило, втаскивая назад, чтобы поиграть с ним еще.

След кровоточил.

Чьень промокнул кровь, но она тут же выступила вновь. „Сколько я протяну? Наверное, несколько часов“.

Вернувшись в спальню, он спросил:

– Ты не устала?

– Нисколько. Если ты можешь еще… – Она смотрела на него, едва видимая в смутном свете утра.

– Могу, – сказал он. И прижал Таню к себе.

Роджер Желязны
ПРОБУЖДЕНИЕ РУМОКО

Когда Джей-9 вышла из-под контроля, я сидел в рубке, следя за исправностью аппаратуры на борту капсулы. Это была обычная, довольно скучная работа.

Внизу, в капсуле, находились два человека. Они осматривали Дорогу в Ад – высверленный в океанском дне туннель, по которому в самое ближайшее время должно будет открыться движение. Если бы в рубке присутствовал кто-нибудь из инженеров, отвечающих за Джей-9, я бы не встревожился. Но один из них улетел на Шпицберген, а другой с утра лежал пластом в медицинском изоляторе.

Внезапно ветер и течение, объединив усилия, накренили „Аквину“, и я подумал, что сегодня – Канун Пробуждения. Затем я решительно пересек рубку и снял боковую панель.

– Швейцер! У вас нет допуска к этой аппаратуре! – воскликнул доктор Эсквит.

– Может, сами ее наладите? – предложил я, оглядываясь.

– Разумеется, нет! Я же в ней ничего не смыслю. Но вам…

– Хотите посмотреть, как умрут Мартин и Денни?

– Не мелите чепухи! Но все же вы не имеете…

– Тогда скажите, кто имеет, – оборвал его я. – Капсула управляется отсюда, и здесь у нас что-то полетело. Если вы можете вызвать сюда человека, имеющего допуск к аппаратуре, вызовете его. Если нет – я сам ею займусь.

Не дождавшись ответа, я заглянул в чрево машины. Долго искать причину неисправности не пришлось. Злоумышленники даже припой не использовали, подсоединив четыре посторонние цепи и обеспечив обратное питание через один из таймеров…

Я вооружился паяльником. Эсквит по специальности был океанографом и в электронике не разбирался. Я надеялся, он не догадывается, что я обезвреживаю мину.

Минут через десять я закончил, и капсула дрейфующая в тысяче фатомов[6]6
  Морская сажень. (прим. перев.)


[Закрыть] под нами, ожила.

За работой я размышлял о существе, которому вскоре предстоит пробудиться, существе, способном в мгновение ока промчаться по Дороге, подобно посланнику дьявола, – а может, и самому дьяволу, – и вырваться на поверхность посреди Атлантики. Студеная, ветреная погода, преобладающая в этих широтах, не способствовала хорошему настроению. Нам предстояло высвободить могучую силу, энергию ядерного распада, чтобы вызвать еще более грандиозное явление – извержение магмы, которая дышит и клокочет в нескольких милях под нами. Откуда берутся смельчаки, играющие в такие игры, – было выше моего понимания.

Корабль снова вздрогнул и закачался на волнах.

– Все в порядке, – сказал я, устанавливая панель на место. – Несколько „коротышей“, только и всего.

– Похоже, действует, – буркнул Эсквит, глядя на экран монитора. – Попробую связаться. – Он щелкнул тумблером. – Капсула, это „Аквина“. Слышите меня?

– Да, – прозвучало в ответ. – Что стряслось?

– Короткое замыкание в блоке управления, – ответил он. – Неполадка устранена Какова обстановка на борту?

– Все системы действуют нормально. Какие будут указания?

– Продолжайте работу в установленном порядке. – Эсквит обернулся ко мне. – Извините, я был груб с вами. Не знал, что вам удастся наладить Джей-9. Если хотите, я поговорю с начальством, чтобы вас перевели на более интересную работу.

– Я электрик, – сказал я. – Знаю эту аппаратуру, умею устранять типичные неисправности. Иначе и соваться бы не стал.

– Следует ли понимать это так, что с начальством говорить не стоит?

– Да.

– В таком случае, не буду.

Меня это вполне устраивало. Устраняя „коротыши“, я заодно отсоединил миниатюрную мину, которая лежала теперь в левом кармане моей куртки. В самое ближайшее время ей предстояло отправиться за борт.

Извинившись, я вышел из рубки. Избавился от улики. Поразмыслил о текущих делах.

Итак, Дон Уэлш прав: кто-то пытается сорвать „проект“. Предполагаемая угроза оказалась реальной. И за этим кроется что-то важное.

„Что?“ – таков был мой первый вопрос. „Чего ожидать теперь?“ – второй.

Опираясь на фальшборт „Аквины“, я курил и смотрел на холодные волны, набегающие с севера и бьющие в борт. Руки дрожали. „Благородный, гуманный проект, – думал я. – И опасный. Тем более опасный, что кто-то проявляет к нему недобрый интерес“.

Все-таки любопытно, доложит ли Эсквит „наверх“ о моей выходке? Наверное, доложит, даже не ведая, что творит. Ему придется изложить причину аварии, чтобы доклад совпал с записью в бортовом журнале капсулы. Он сообщит, что я устранил короткое замыкание. Только и всего.

Но этого будет достаточно.

Я знал, что злоумышленники имеют доступ к главному журналу. Их сразу насторожит отсутствие записи об обезвреженной мине. Им будет совсем несложно выяснить, кто встал на их пути. Поскольку ситуация сложилась критическая, они могут пойти на самые крайние меры.

Вот и прекрасно. Именно этого я и добиваюсь. Как тут не радоваться – я целый месяц потерял, дожидаясь, когда враги заинтересуются моей скромной персоной и, забыв об осторожности, начнут задавать вопросы. Глубоко затянувшись, я посмотрел на далекий айсберг, сверкающий в лучах солнца. Это показалось мне странным, потому что небо было серым, а океан – темным. Кому-то не нравилось то, что здесь происходило, но почему – до этого я не мог додуматься, как ни ломал голову.

Ну и черт с ними, со злоумышленниками, кем бы они ни были. Я люблю ненастные дни. В один из них я родился на свет. И я сделаю все возможное, чтобы нынешний день удался на славу.

Вернувшись в каюту, я смешал коктейль и уселся на койку. Вскоре раздался стук в дверь.

– Не заперто, – сказал я.

Дверь отворилась. Вошел молодой человек по фамилии Роулингз.

– Мистер Швейцер, с вами хочет поговорить Кэрол Дейт.

– Передайте ей, я сейчас приду.

– Хорошо. – Он удалился.

Кэрол была молода и красива, поэтому я расчесал свои светлые волосы и надел свежую сорочку.

Я подошел к ее каюте и дважды стукнул в дверь.

Кэрол была начальником корабельной охраны. Я предполагал, что она вызвала меня в связи с аварией в контрольной рубке. Логично было допустить, что она имеет самое непосредственное отношение к происходящему.

– Привет, – сказал я, входя. – Кажется, вы за мной посылали? Она сидела за огромным полированным столом.

– Швейцер? Да, посылала. Присаживайтесь. – Она указала на кресло напротив.

Я сел.

– Зачем я вам понадобился?

– Сегодня вы спасли Джей-9.

– Это вопрос или утверждение?

– Вы не имели права прикасаться к аппаратуре управления.

– Если хотите, могу вернуться в рубку и сделать все, как было.

– Так вы признаетесь, что копались в ней?

– Да.

Она вздохнула.

– Знаете, вообще-то я не в претензии. Вы спасли двух человек, и я не стану требовать, чтобы вас наказали за нарушение инструкции. Я хочу спросить вас о другом.

– О чем?

– Это диверсия?

Ну, вот. Так и знал, что спросит.

– Нет, – ответил я. – Всего-навсего „коротыши“.

– Лжете.

– Простите, не понял?

– Вы прекрасно поняли. Кто-то привел аппаратуру в негодность. Вы ее починили, а это было посложнее, чем устранить несколько коротких замыканий. К тому же полчаса назад мы зафиксировали взрыв слева по борту. Эта мина.

– Это вы сказали. Не я.

– Не пойму, что за игру вы ведете. Вы же раскрылись, какой смысл теперь увиливать? Чего вы хотите?

– Ничего.

Я мысленно составлял ее портрет. Мягкие рыжеватые волосы, обилие веснушек. Под косым срезом челки – широко посаженные зеленые глаза. Я знал, хоть она и сидела, что роста она немалого – примерно пять футов десять дюймов. Как-то раз мне довелось потанцевать с ней в ресторане.

– Ну?

– Что – ну?

– Я жду ответа.

– Вы о чем?

– Это диверсия?

– Нет. С чего вы взяли?

– Вы же знаете: были и другие попытки.

– Ничего я не знаю.

Внезапно она покраснела, но веснушки от этого стали только заметней. С чего бы это ей краснеть?

– Так вот: подобные попытки имели место. Но нам всякий раз удавалось их пресечь.

– И кто же злоумышленники?

– Это нам неизвестно.

– Почему?

– Потому что никого из них мы не смогли задержать.

– Что же вы так оплошали?

– Они слишком хитры.

Закурив сигарету, я сказал:

– Все-таки вы ошибаетесь. Это были замыкания. Устранить их – пара пустяков, ведь я инженер-электрик.

Она достала сигарету. Я поднес зажигалку.

– Ладно, – сказала она. – Похоже, толку от вас не добьешься.

Я встал.

– Кстати, я еще раз навела о вас справки.

– Ну и что?

– Ничего. Вы чисты, как первый снег. Или как лебяжий пух.

– Рад слышать.

– Не спешите радоваться, мистер Швейцер. Я еще с вами не разобралась.

– И не разберетесь, – пообещал я. – Как бы ни старались.

В чем – в чем, а в этом я не сомневался.

„Когда же они за меня возьмутся?“ – думал я о своих неведомых противниках, направляясь к двери.

Раз в год перед Рождеством я опускаю в почтовый ящик открытку без подписи. В открытке только коротенький список: названия четырех баров и городов, в которых они находятся. В Пасху, первого мая, первого июня и в канун дня всех святых я сижу за бутылочкой в одном из этих баров, обычно расположенном вдали от людных мест. Потом я ухожу. Дважды в одном баре я не бываю никогда.

А плачу я всегда наличными, хотя в наше время многие пользуются универсальными кредитными карточками.

Иногда в бар заходит Дон Уэлш. Он усаживается за мой столик и заказывает пиво. Мы обмениваемся несколькими фразами и выходим прогуляться.

Иногда Дон не приходит. Но в следующий раз он обязательно появляется и приносит мне деньги.

Месяца два назад, в первый день суматошного мексиканского лета, я сидел за столиком в углу „Инферно“, в Сан-Мигель-де-Альенде. Вечер, как всегда в этих краях, был прохладен, воздух чист, звезды ярко сверкали над мощеными каменными плитами улочками „памятника национальной культуры“. Вскоре вошел Дон, одетый в темно-синий костюм из синтетической шерсти и желтую спортивную куртку с расстегнутым воротом. Он приблизился к стойке, что-то заказал, повернулся и окинул взглядом зал. Я кивнул; он улыбнулся и помахал мне рукой, а потом направился к моему столику со стаканом и бутылкой „Карта Бланка“.

– Кажется, мы знакомы.

– Мне тоже так кажется, – сказал я. – Присаживайтесь.

Он выдвинул кресло и уселся напротив. Пепельница на столе была переполнена окурками, но еще до меня. Из открытого окна тянуло сквозняком (морской воздух с примесью аромата текилы), на стенах теснились плоские изображения голых красоток и афиши боя быков.

– По-моему, вас зовут…

– Фрэнк, – сказал я первое, что пришло в голову. – Кажется, мы встречались в Новом Орлеане?

– Да, в „Марди Грас“, года два назад.

– Точно. А вы…

– Джордж.

– Ну да. Вспомнил. Крепко мы тогда выпили. И всю ночь резались в покер. Чудесно отдохнули, правда?

– Да. И я вам продул две сотни.

Я ухмыльнулся и спросил:

– Напомните, чем вы занимаетесь.

– Так, всякими-разными сделками. Как раз сейчас намечается один довольно интересный гешефт.

– Рад за вас. Ну что ж, поздравляю и желаю удачи.

– Взаимно.

Пока он пил пиво, мы поговорили о том о сем. Потом я спросил:

– Вы уже осмотрели город7

– Вообще-то нет. Говорят, здесь очень красиво.

– Думаю, вам понравится. Однажды я попал сюда на Фестиваль – это незабываемое зрелище. Все глотают бензедрин, чтобы не спать три дня кряду. С гор спускаются indios[7]7
  Индейцы (исп.). Здесь и далее – примечания переводчика.


[Закрыть] и танцуют на улицах и площадях. Между прочим, здесь один-единственный готический собор на всю Мексику, его построил неизвестный индеец, который и видел-то готику лишь на европейских открытках. Когда снимали леса, думали, собор развалится – но нет, стоит по сей день.

– С удовольствием походил бы по городу, но в моем распоряжении всего один день. Видимо, придется довольствоваться сувенирами.

– Ну, этого добра здесь хватает. И цены доступны. Особенно на ювелирные украшения.

– Все-таки жаль, что не успею осмотреть местные красоты.

– К северо-востоку отсюда, на холме – развалины города тольтеков. Вы заметили этот холм? Там три креста на вершине. Любопытно, что правительство не признает существования этих развалин.

– Очень хочется взглянуть. Как туда добраться?

– Можно пешком. Смело поднимайтесь на самую вершину. Поскольку развалин не существует, нет и ограничений на их осмотр.

– Долго идти?

– Отсюда? Меньше часа.

– Спасибо.

– Допивайте пиво, и пошли. Я вас провожу. Он допил, и мы вышли из бара.

Вскоре у моего спутника началась одышка. Ничего удивительного, если ты всю жизнь прожил почти на уровне моря и внезапно попал на высоту шесть с половиной тысяч футов.

Но все же мы добрались до вершины по тропинке, петлявшей среди кактусов, и уселись на валун.

– Итак, этого холма в природе не существует, – сказал Дон. – Как и вас.

– Совершенно верно.

– А следовательно, здесь нет „жучков“, чего нельзя сказать о многих барах…

– Да, это довольно дикое место.

– Надеюсь, таким оно и останется.

– И я надеюсь.

– Спасибо за открытку. Нуждаетесь в заказе?

– Вы же знаете.

– Да. И у меня есть что предложить. Вот так все это и началось.

– Вы слыхали о Наветренных и Подветренных островах? Или о Сертси?

– Нет. Где это?

– Вест-Индия. Малые Антильские острова. Они уходят по дуге от Пуэрто-Рико и Виргинских островов на юго-восток, а потом на юго-запад, к Южной Америке. Это острова – вершины подводной гряды, которая достигает двухсот миль в ширину. Они вулканического происхождения, каждый из них – вулкан, действующий или потухший.

– Любопытно.

– Гавайский архипелаг аналогичного происхождения. Остров Сертси в западной части Вестманнского архипелага возник в двадцатом веке, а точнее, в 1963 году. Он вырос в считанные дни. Столь же быстро вырос Капелинос в Азорах. Он тоже подводного происхождения.

– Дальше. – Я уже понял, к чему он клонит. Мне доводилось читать и слышать о „проекте Румоко“, названном так в честь маорийского бога вулканов и землетрясений. Подобный проект существовал и в двадцатом веке, но от него отказались. Он назывался „Могол“ и предусматривал применение глубоководного бурения и направленных ядерных взрывов в целях добычи природного газа.

– „Румоко“, – сказал он. – Слыхали?

– Читал кое-что. В основном в научном разделе „Таймс“.

– Этого достаточно. Нас к нему привлекли.

– С какой целью?

– Кто-то пытается сорвать проект. Устраивает диверсии. Мне поручено выяснить, кто и почему, и остановить его. Но пока ровным счетом ничего не добился, хоть и потерял двух человек.

Я посмотрел Дону в глаза. Казалось, в полумраке они светятся зеленым. Он был ниже меня дюйма на четыре и легче фунтов на сорок, но все равно выглядел довольно крупным человеком. Отчасти, наверное, благодаря военной выправке.

– Нуждаетесь в моих услугах?

– Да.

– Что вы намерены предложить?

– Сорок тысяч. Может, даже пятьдесят. Это зависит от результатов. Я закурил сигарету.

– Что от меня требуется?

– Устроится в экипаж „Аквины“. Лучше техником или инженером. Сумеете?

– Да.

– Прекрасно. Выясните, кто вставляет нам палки в колеса, и дайте мне знать. Или найдите способ вывести наших недругов из игры.

Я усмехнулся.

– Похоже, работенка не из самых легких. Кто ваш клиент?

– Американский сенатор, пожелавший остаться неизвестным.

– Я мог бы угадать его имя, но не стану этого делать.

– Беретесь? – спросил он.

– Да. Деньги мне пригодятся.

– Учтите, это опасно.

– Это всегда опасно.

Мы любовались крестами, на которых висели подношения верующих – пачки сигарет и тому подобное.

– Хорошо, – сказал он. – Когда устроитесь?

– К концу месяца.

– Годится. А когда выйдете на связь?

– Как только появятся новости.

– Не годится. Нужен конкретный день. Скажем, пятнадцатого сентября.

– Если дельце выгорит?

– Пятьдесят кусков.

– А если будут осложнения? Например, придется избавляться от пары-тройки трупов?

– Как я сказал.

– Ладно. Пятнадцатого так пятнадцатого.

– До этого срока будете выходить на связь?

– Только в том случае, если понадобится помощь. Или если узнаю что-то важное.

– На этот раз может случиться и то, и другое.

Я протянул ему руку.

– Не беспокойтесь, Дон. Считайте, что дело сделано. Он кивнул, глядя на кресты.

– Они были отличными работниками. Я прошу вас… Я вас очень прошу, выполните мое поручение.

– Сделаю все, что от меня зависит.

– Все-таки, загадочный вы человек. Не понимаю, как вам удается…..

– И не дай Бог, чтобы вы поняли, – перебил его я. – Как только кто-нибудь поймет – пиши пропало.

Мы спустились с холма и расстались. Он отправился к себе в гостиницу, я – к себе.

– Пойдем-ка выпьем, – предложил Мартин, повстречав меня на полубаке, когда я возвращался от Кэрол Дейт. – Я угощаю.

– Ну, пойдем.

Мы прошли в ресторан и заказали по кружке пива.

– Хочу тебя поблагодарить. Если бы не ты, мы бы с Демми…

– Пустяки, на моем месте ты и сам бы в два счета починил блок. Шутка ли – знать, что под тобой тонут люди.

– Все-таки, нам очень повезло, что в рубке оказался ты. Спасибо.

– Не за что. – Я поднес ко рту пластмассовую кружку (сейчас все на свете делают из пластмассы, будь она проклята) и, отпив, поинтересовался: – Как там шахта?

– Отлично. – Он наморщил широкий лоб.

– Похоже, ты не очень-то в этом уверен. Хмыкнув, он сделал маленький глоток.

– Такого, как сегодня, с нами еще не случалось. Понятное дело, мы малость струхнули…

По-моему, это было слишком мягко сказано.

– Шахта точно в порядке? – допытывался я. – Сверху донизу?

– В порядке. – Он огляделся – видимо, заподозрил, что ресторан прослушивался. Он и впрямь прослушивался, но Мартин не сказал еще ничего опасного для себя или для меня. Да я бы ему этого и не позволил.