Текст книги "Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Филип Киндред Дик,Гордон Руперт Диксон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Анита схватила с туалетного столика энергетический хлыст.

– Что тебе надо?! – заорала она. – Не подходи, убью!

Человек невозмутимо смотрел на нее, сложив на груди руки. Анита впервые видела Криса Джонсона так близко и, как в прошлый раз, была заворожена его обликом: бесстрастное лицо, величественная осанка, широкие плечи, грива золотых волос…

– Почему ты… – У нее перехватило дыхание, сердце гулко билось в груди. – Что тебе здесь надо?

Она легко могла его убить. Но… Крис Джонсон не боялся ее. Почему? Неужели он не понимает? Или полагает, что маленькая металлическая трубка не причинит ему вреда?

В голове мелькнула догадка.

– Ну конечно! Ты знаешь наперед, что я не выстрелю. Иначе бы не пришел.

У нее пылали щеки. Еще бы, ведь он заранее знает каждое ее движение. Видит их так же ясно, как она видит стены комнаты, спинку кровати, висящее в шкафу платье, свою сумочку и дамские принадлежности на ночном столике.

– Ладно. – Анита слегка расслабилась и положила хлыст на столик. – Я не стану тебя убивать. Но почему ты пришел именно ко мне? – Дрожащей рукой она нашарила в сумке пачку сигарет, закурила. Она была растеряна и в то же время зачарована происходящим. – Собираешься оставаться здесь? Тебе это не поможет. Сюда дважды заглядывали охранники, заглянут и еще.

Понял ли он? На золотом лице ничего не отразилось. Господи, какой он огромный! Неужели ему только восемнадцать? Мальчик, почти дитя. Куда больше он похож на античного бога, сошедшего на землю.

Она с негодованием отбросила эту мысль. Он не бог. Он зверь, который займет место человека. Вытеснит людей с Земли.

Анита вновь схватила хлыст.

– Убирайся прочь! Ты – животное! Огромное безмозглое животное! Ты даже не понимаешь, что я говорю, ты не способен к общению. Ты не человек.

Крис Джонсон хранил молчание. Как будто ждал чего-то. Чего? Он не проявлял ни малейших признаков страха или нетерпения, хотя коридор наполнился топотом приближающихся людей, криками, скрежетом и лязгом металла.

– Тебя прикончат! Ты в ловушке! С минуты на минуту это крыло снова начнут обыскивать. – Взбешенная, Анита затушила сигарету. – Ради Бога, скажи, на что ты рассчитываешь? Надеешься, что я тебя спрячу?!

Крис двинулся к ней. Она отпрянула. Ее тело сжали сильные руки. Она боролась – отчаянно, слепо, задыхаясь от нахлынувшего ужаса.

– Отпусти! – Она рывком высвободилась и отпрянула назад. Он спокойно приближался – невозмутимый бог, собирающийся овладеть ею. – Убирайся! – Не спуская с него глаз, она нащупала ручку энергетического хлыста, но гладкая трубка выскользнула из непослушных пальцев и покатилась по полу.

Крис поднял оружие и протянул ей на раскрытой ладони.

– Господи! – вырвалось у Аниты. Она что было сил стиснула трубку, затем вновь швырнула на туалетный столик.

В полумраке комнаты казалось, будто огромная золотая фигура излучает свет. Кто он на самом деле? Бог… нет, не бог. Животное без души. Красивый золотой зверь… А может, и то, и другое? Анита тряхнула головой. Было поздно, почти четыре утра. Она смертельно устала и не представляла, как поступить.

Крис обнял ее и, нежно приподняв лицо, поцеловал. У нее перехватило дыхание. Тьма смешалась с золотой дымкой и завертелась вокруг – все быстрее, быстрее, унося ее чувства прочь. Усталость и тревога исчезли, уступив место ни с чем не сравнимому блаженству… Вскоре биение ее сердца заглушило все звуки.

Зевая, Анита села в постели и привычным движением поправила волосы. Крис копался в шкафу.

Неторопливо повернувшись, он кинул на постель охапку одежды и замер в ожидании.

– Что ты задумал?

Она машинально подняла накидку с металлическим отливом. От предчувствия близкой развязки по спине бежали мурашки.

– Надеешься выбраться? – произнесла она как можно мягче. – Хочешь, чтобы я провела тебя мимо охранников и полицейских?

Крис не ответил.

– Тебя пристрелят на месте. – Она встала на непослушные ноги. – Мимо них невозможно пробежать. Господи, неужели ты умеешь только бегать? Наверняка можно придумать способ получше. Возможно, мне удастся уговорить Уиздома. У меня степень «А», директорская степень. Я могла бы обратиться непосредственно к совету директоров, удержать их от бессмысленного убийства. Один шанс из миллиона, что нам удастся проскочить через…

Она осеклась и после паузы продолжила:

– Совсем забыла, ты же не играешь в азартные игры, тебе и ни к чему взвешивать шансы. Ты заранее знаешь, что произойдет, видишь все карты. – Она пристально вгляделась в его лицо – Но не может же вся колода быть крапленой. Это невозможно.

На некоторое время она застыла, полностью погрузившись в свои мысли. Затем нетерпеливым движением схватила накидку и набросила на обнаженные плечи. Щелкнув застежкой и надев туфли, подхватила сумочку и заспешила к двери.

– Пошли! – Ее дыхание участилось, щеки залил румянец. – Давай же, быстрее! Моя машина стоит у самого здания. У меня зимняя вилла в Аргентине. На худой конец доберемся туда самолетом. Дом находится в деревне, среди болот и джунглей. И никакой связи с остальным миром.

Крис остановил ее, мягко вклинившись между ней и дверью. Довольно (долго он выжидал, напрягшись всем телом. Затем повернул ручку и смело вышел в коридор.

Вокруг ни души. Анита заметила спину удаляющегося охранника. Высунься они секундой раньше…

Крис размашисто зашагал по коридору. Анита почти бежала, чтобы поспеть за ним. Казалось, Крис совершенно точно знает, куда идти Повернул направо, пересек холл и вошел в старый грузовой лифт.

Кабина остановилась на нижнем этаже. Немного выждав, Крис распахнул дверь и вышел. Все больше нервничая, Анита последовала за ним. До них явственно доносился лязг оружия.

Они повернули за угол и оказались у выхода. Прямо перед ними замер двойной ряд охранников. Двадцать человек образовали сплошную стену, а в центре – крупнокалиберная роботопушка. Люди были наготове, лица напряжены, оружие крепко стиснуто в руках. Командовал заслоном офицер Гражданской Полиции.

– Нам не пройти, – прошептала Анита. – Мы не сделаем и десяти шагов. – Она отпрянула. – Они…

Крис подхватил ее под руку и спокойно двинулся дальше. Ею овладел слепой ужас. Она попыталась вырваться, но стальная хватка не ослабевала. Величественная золотая фигура неудержимо волокла ее к двойной цепи охранников.

– Это он!

Люди подняли винтовки, готовые в любое мгновение открыть огонь. Ствол роботопушки пришел в движение.

– Взять его!

Аниту словно парализовало. Она обмякла и упала бы, не поддержи ее спутник. Охранники приблизились, нацелив на них винтовки. На мгновение переборов переполняющий душу ужас, Анита вновь попыталась высвободиться.

– Не стреляйте! – крикнула она.

Стволы винтовок дрогнули.

– Кто она такая? – Стремясь получше разглядеть Криса, солдаты обошли их. – Кого он с собой приволок?

Ближайший из охранников разглядел на плече Аниты нашивки. Красная и черная. Степень директора. Высший ранг.

– У нее степень «А»! – Охранники в замешательстве отступили. – Мисс, отойдите, пожалуйста, в сторону.

Неожиданно Анита услышала свой голос:

– Не стреляйте! Он… под моей защитой. Вам, надеюсь, понятно? Я сопровождаю его.

Стена охранников замерла.

– Никто не имеет права выходить. Директор Уиздом приказал…

– На меня не распространяются приказы Уиздома! – Аните удалось придать голосу властность. – Прочь с дороги. Я веду его в отдел семантики.

Слегка помявшись, солдаты расступились.

Отпустив Аниту, Крис ринулся сквозь брешь в строе охранников и выскочил на улицу. За его спиной полыхнули выстрелы. Солдаты с криками устремились за ним в предрассветный сумрак. Взвыли сирены. Ожили патрульные автомобили.

Всеми позабытая, Анита прислонилась к стене.

Он сбежал, оставил ее. Господи, что она натворила! Анита опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Золотой гигант загипнотизировал ее, лишил воли, да что там воли – элементарного здравого смысла Где был ее разум? Это животное, огромный золотой зверь обманул ее. Воспользовался ею, а теперь бросил, удрал в ночь.

Сквозь сжатые пальцы сочились слезы отчаяния. Тщетно она терла глаза – слезы не унимались.

– Он ускользнул, – подвел неутешительный итог Бейнс. – Теперь нам до него нипочем не добраться. Можно считать, он на другой планете.

В углу лицом к стене съежилась Анита. Уиздом нервно вышагивал по комнате.

– Куда бы он ни направился, ему не уйти. Его никто не спрячет, ведь каждому известен закон о дивах.

– Ты сам-то этому веришь? Опомнись, Эд, пора взглянуть правде в глаза. Нам его не достать. Большую часть своей жизни он провел в лесах – там его дом. Он, как и прежде, будет охотиться, спать под деревьями, наконец-то мы выяснили, на что он способен. – Бейнс хрипло рассмеялся. – Можешь не сомневаться, первая же встреченная им женщина с радостью спрячет его… как это уже произошло. – Он кивнул в сторону Аниты.

– Да, теперь ясно, зачем ему золотая кожа, роскошные волосы, богоподобный облик и прочее. Не только в качестве украшения. – Руки Уиздома дрожали. – Мы все силились разобраться в его способности… а у него их, оказывается, целых две. Одна – совершенно новая. Другая – старая, как сама жизнь. – На секунду он умолк и взглянул на скорчившуюся в углу фигуру. – Эта способность есть у многих животных. Яркое оперение и гребешки у петухов, разноцветная чешуя у рыб, пестрые шкуры и пышные гривы у зверей.

– Ему не о чем беспокоиться, – вздохнул Бейнс. – Пока существуют женщины, он не пропадет. А благодаря умению заглядывать в будущее, он знает, что неотразим для слабого пола.

– Мы возьмем его, – пробурчал Уиздом. – Я заставлю правительство ввести чрезвычайное положение по всей стране. Его будут разыскивать Гражданская Полиция, регулярная армия и все специалисты планеты, вооруженные самой лучшей техникой. Рано или поздно мы его накроем.

– К тому времени его поимка потеряет всякий смысл. – Бейнс потрепал Аниту по плечу. – Не грусти, дорогая, ты не останешься в одиночестве. Ты всего лишь первая жертва в длинной веренице его поклонниц.

– Благодарю, – вспыхнула Анита.

– Подумать только, самый древний способ выживания – и в то же время самый новый. Черт возьми, разве его остановишь?! Ну, допустим, тебе мы еще можем сделать аборт, но как быть со всеми остальными женщинами, которых он повстречает? Если мы упустим хотя бы одну, нам конец!

– Все же стоит попытаться. Отловим, сколько сможем. – На усталом лице Уиздома промелькнула тень надежды. – Возможно, его гены не будут доминировать.

– Я бы гроша ломаного на это не поставил, – криво усмехнулся Бейнс. – Конечно, можно только предполагать, какая раса победит, но, боюсь, не мы.

1958

Филип Дик
ВЕРА НАШИХ ОТЦОВ

Выйдя на улицу, Чьень едва не наткнулся на безногого нищего торговца на деревянной тележке-платформе – торговец оглашал улицу пронзительными воплями. Чьень замедлил шаг, но не остановился. Ему не давало покоя последнее дело, которым он занимался в Ханойском Министерстве Произведений Искусства. Чьень был настолько поглощен мыслями, что обтекавший его поток велосипедов, мотороллеров и мотоциклов с реактивными моторчиками словно вообще не существовал, равно как и безногий торговец.

– Товарищ, – позвал калека, устремившись за Чьенем в погоню. Его тележка приводилась в движение гелиевой батареей, и калека весьма ловко управлялся с рычагами.

– У меня широкий выбор испытанных народных травяных средств. Есть юридически заверенный список лиц, испытавших благотворное воздействие этих лекарств. Если ты чем-то страдаешь, только назови свою болезнь, и я помогу.

– Благодарю, я здоров. – Чьень остановился. «Разве что, – подумал он, – мучает хронический недуг всех служащих Центрального Комитета – карьеристический зуд, одолевающий всякого чиновника».

– Могу вылечить лучевую болезнь, – гнул свое торговец. – Или усилить потенцию. Могу обратить вспять течение раковых заболеваний, даже ужасной меланомы, которая зовется черным раком. – Калека показал подносик с набором разнообразных стеклянных бутылочек, алюминиевых баночек и пластиковых коробочек.

– Если у тебя есть соперник, который хочет занять твое кресло, я снабжу тебя особым веществом, с виду похожим на крем для кожи, но на самом деле это очень сильный токсин. И цены, товарищ, у меня самые низкие. А в знак особого почтения к столь достойному товарищу, я готов принять послевоенные бумажные доллары. Предполагается, что они должны иметь свободное хождение повсюду, хотя на деле они едва ли дороже хорошей туалетной бумаги.

– Пошел ты к черту! – Чьень подал знак проплывавшему мимо аэротакси. Он и так опаздывал на три с половиной минуты. Предстояла важнейшая встреча, и все его толстозадые начальники с наслаждением отметят в уме его опоздание. Подчиненные сделают это с еще большим наслаждением.

Но калека – торговец тихо добавил:

– Товарищ, ты ОБЯЗАН купить что-нибудь.

– Это еще почему? – негодующе поинтересовался Чьень.

– Потому что, товарищ, я – ветеран войны. Я сражался в Последней Великой Войне Объединенного Народно – Демократического Фронта против презренных сил Империалистов. Я потерял ноги в битве за Национальное Освобождение при Сан-Франциско. – Теперь калека не скрывал торжества – Если ты откажешься купить товар, предлагаемый ветераном, то рискуешь уплатить штраф или даже оказаться тюрьме. Так гласит закон. Подумай о своей репутации, товарищ.

Чьень устало кивнул, отпуская аэротакси.

– Так и быть, – сдался он. – Я куплю что-нибудь. – Он окинул взглядом жалкий набор знахарских средств и взял наугад бумажный пакетик. – Вот это.

Калека засмеялся.

– Товарищ, это сперматоцид. Его покупают женщины, которые не имеют политического права на таблетки. Мужчине он едва ли пригодится.

– Закон, – торжествующе изрек Чьень, – не требует покупать полезное. Я просто должен купить что-нибудь. Я беру этот пакет. – Он полез за бумажником, разбухшим от обесценившихся послевоенных долларов. Будучи слугой государства, Чьень получал эти доллары четыре раза в неделю.

– Поведай мне свои проблемы, – предложил калека.

Чьень ошеломленно уставился на него – такое вторжение в личную жизнь, да еще со стороны неофициального лица!

– Ладно, товарищ, – сказал калека, видя реакцию Чьеня. – Не буду настаивать. Как врач – народный целитель, ограничусь тем, что мне знать полагается… – Он задумался, изможденное лицо стало серьезным. – Ты много смотришь телевизор? – неожиданно спросил он.

Захваченный врасплох, Чьень ответил:

– Каждый вечер. Кроме пятницы. По пятницам я хожу в клуб упражняться в завезенном с побежденного Запада эзотерическом искусстве партийного рулевого. – Это было единственным хобби Чьеня. Все остальное время он посвящал партийной деятельности.

Калека выбрал серый пакетик.

– Шестьдесят долларов, – объявил он. – Гарантия полная. В случае, если не подействует согласно инструкции, прошу вернуть для полного возмещения убытков.

– А как оно должно подействовать? – ехидно осведомился Чьень.

– Снимет усталость глаз после долгих и утомительных официальных речей. Это успокаивающий порошок. Прими его перед длинной вечерней официальной телепроповедью, которая…

Чьень заплатил и забрал пакетик. «Фигу тебе, – подумал он. – Все-таки это грабеж среди бела дня. Сделали ветеранов привилегированным классом. Теперь они кормятся за счет нас – молодого поколения».

Забытый серый пакетик остался в кармане пиджака. Чьень вошел в величественное здание Министерства Произведений Искусства, где его ждал собственный солидный кабинет. Начинался рабочий день.

В приемной находился плотного сложения смуглолицый человек в коричневой шелковой двубортной «тройке» производства Гон-Конга. Рядом с незнакомцем стоял непосредственный начальник Чьеня Су-Ма Цзо-Пинь. Цзо-Пинь представил их друг другу на кантонском диалекте, хотя сам владел им довольно слабо.

– Товарищ Тун Чьень, познакомьтесь с товарищем Дариусом Петелем. Товарищ Петель представляет новое учебно-идеологическое учреждение, открывающееся в калифорнийском городе Сан-Фернандо. – Он сделал паузу и добавил: – Товарищ Петель посвятил всю энергию жизни идеологической борьбе со странами империалистического блока. Поэтому он назначен на столь высокий пост.

Они обменялись рукопожатием.

– Чаю? – предложил гостям Чьень.

Он нажал кнопку инфракрасного хибачи, и мгновенье спустя в японском керамическом сосуде с орнаментом забулькала вода. Усевшись за стол, Чьень обнаружил, что преданная мисс Хси уже тайком положила на стол листок папиросной бумаги с секретным досье на товарища Петеля. Чьень украдкой просмотрел листок.

– Абсолютный Благодетель Народа, – заговорил Цзо-Пинь, – лично принял товарища Петеля. Абсолютный Благодетель доверяет товарищу Петелю. Это большая честь. Его школа в Сан-Фернандо будет заниматься обычной философией дао, являясь по сути нашим каналом общения с либерально-интеллектуальной молодежью на западе США. Ее довольно много уцелело в районе между Сан-Диего и Сакраменто. По нашим предварительным данным – около десяти тысяч. Школа примет две тысячи. Обучение будет обязательным для всех отобранных нами. Гм, кажется, вода уже кипит.

– Благодарю, – пробормотал Чьень, опуская в керамический чайник пакетик одноразового чая «Липтон».

Цзо-Пинь продолжил:

– Все экзаменационные работы будут направляться в ваш кабинет, дабы вы могли тщательно оценить идеологическую благонадежность студентов школы. Другими словами, вы, товарищ Чьень, будете определять, кто из двух тысяч студентов действительно искренне реагирует на наши учебные программы, а кто – нет.

– Я налью чай, – сказал Чьень, хорошо владевший тонкостями церемонии.

– Мы должны понять одну вещь, – встрял Петель, чей кантонский был еще хуже, чем у Цзо-Пиня. – Проиграв мировую войну, американцы и их молодежь научились маскировать свои истинные чувства и убеждения. – Слово «маскировать» он произнес по-английски. Не поняв, Чьень вопросительно взглянул на начальника.

– Лгать, – перевел Цзо-Пинь.

– Они послушно повторяют партийные лозунги, но внутренне уверены в их ошибочности. Экзаменационные работы этой группы будут очень похожи на работы искренне убежденных студентов…

– Простите, если я правильно понял, две тысячи работ должны пройти через мои руки? – Чьень был в ужасе. Он не верил своим ушам. – Это работа для целого отдела. У меня и так забот по горло. – Он покачал головой. – Я не могу дать официальное заключение о работах данной группы коварных идеологических диверсантов, упомянутых вами выше… Ну ни хрена себе! – добавил он в завершение по-английски.

Цзо-Пинь сморгнул, услышав крепкое западное ругательство, и сказал:

– У вас есть люди. Можете привлечь еще несколько сотрудников. Бюджет Министерства в этом году позволяет. И помните – Абсолютный Благодетель Народа лично выбрал товарища Петеля для этой работы.

В его тоне появились угрожающие нотки – почти незаметные, только чтобы упредить истерику Чьеня и вернуть последнего в русло субординации. Для пущего эффекта Цзо-Пинь перешел в другой конец кабинета к трехмерному портрету Абсолютного Благодетеля в полный рост. Через несколько секунд его присутствие заставило сработать датчик автоматического магнитофона. Знакомый голос затянул привычную проповедь.

– Сражайтесь ради мира, сыны мои, – твердо и проникновенно произнес голос.

– Ну, хорошо! – Чьень немного успокоился. «Возможно, удастся запрограммировать один из министерских компьютеров. Если использовать структуру ответов типа „да“—„нет“ на базе предварительного идейно – семантического анализа идеологической верности… и неверности, разработать стандартную процедуру… Возможно…»

– У меня с собой один интересный материал, – сказал Дариус Петель. – Не могли бы вы, товарищ Чьень, ознакомиться с ним. – Он затрещал «молнией» старомодного пластикового портфеля. – Вот два сочинения, – он передал бумаги Чьеню. – Ваш ответ покажет вашу компетентность. – Его взгляд встретился со взглядом Цзо-Пиня. – Как я понимаю, если вы справитесь, то будете назначены заместителем советника Министерства, а Абсолютный Благодетель Народа лично пожалует вам медаль Кистеригана.

Оба – Петель и Цзо-Пинь – одновременно и настороженно улыбнулись.

– Медаль Кистеригана, – эхом повторил Чьень и взял сочинения, стараясь выглядеть беззаботно и уверенно. Но сердце тревожно екало. – Почему именно эти работы? Я имею в виду, что именно должен я выяснить?

– Одна из них принадлежит преданному прогрессивному деятелю Партии, чья верность и убежденность тщательно и неоднократно проверены. Вторая написана юнцом, неким «стилягой», который, как подозревается, стремится скрыть свои презренные мелочные буржуазные идейки. Вам предстоит определить, какая работа кому принадлежит.

«Вот спасибо вам огромное», – подумал Чьень. Но, кивнув, прочел заголовок первой работы: «Предвосхищение доктрин Абсолютного Благодетеля в поэзии Бах Ад – Дин Зуйара (Аравия, 13 век)».

На первой странице Чьень увидел четверостишие, хорошо ему знакомое. Оно называлось «Смерть», и он знал его с детства

«Еще не пробил час, свежи следы весны,

Но у Него ошибок не бывает;

Нет для Него ни высоты, ни глубины,

А только сад, где нас Он как цветы срывает.»

– Да, сильное стихотворение, – согласился Чьень.

Глядя на шевелящиеся губы Чьеня, Петель пояснил:

– Эпиграф здесь указывает на древнюю мудрость, заключенную в идее Абсолютного Благодетеля о том, что каждая личность смертна, что смерть неотвратима, а выживает лишь надличностное, коллективное дело. Как тому и надлежит быть. Вы с ним согласны? С этим студентом? – Петель сделал паузу. – Или это скрытая сатира на пропаганду великих идей Абсолютного Благодетеля?

– Хотелось бы взглянуть на вторую работу, – попросил Чьень, чтобы выиграть время.

– Решайте прямо сейчас. Дополнительная информация вам не нужна. Запинаясь, Чьень пробормотал:

– Признаться, я никогда не рассматривал это стихотворение с точки зрения… – Он почувствовал раздражение. – К тому же это не Бах Ад-Дин-Зуйар. Это четверостишие из «Тысячи и одной ночи». Действительно тринадцатый век.

Он быстро пробежал текст сочинения. Монотонный и тусклый пересказ стертых партийных лозунгов – клише. Штампы, знакомые Чьеню с колыбели. Безглазый империалистический монстр, вынюхивающий (смешная метафора) следы истинного вдохновения, антипартийные группировки в восточных районах США, все еще плетущие сети заговоров… Сочинение навевало зевоту. Настойчивость и бдительность, подчеркивал автор. Стереть с лица земли недобитков Пентагона, подавить упрямый штат Теннеси, а особенно важно разделаться с болезнетворным очагом реакции в красных холмах Оклахомы. Чьень вздохнул.

– Наверное, мы должны дать товарищу Чьеню возможность подумать над этой сложной проблемой на досуге – заметил Цзо-Пинь. – Вам разрешается взять сочинения домой на сегодняшний вечер. Составьте собственное мнение и доложите нам завтра.

Начальник кивнул – то ли насмешливо, то ли ободряюще. По крайней мере, он выручил Чьеня из трудного положения, и уже за это тот был ему благодарен.

– Вы крайне любезны, позволив мне выполнить столь важное задание в счет моего личного свободного времени. Великий Микоян, будь он жив, одобрил бы ваше решение, – пробормотал Чьень, а про себя подумал:

«Подонки, подложили мне такую свинью, да еще за счет моего же отдыха. Да, КП США явно в трудном положении. Академии перевоспитания не справляются с обработкой упрямых и своенравных янки. И ты вешал эту пенку с одного функционера на другого, пока не добрался до меня… Спасибо вам огромное.»

Вечером, в своей небольшой, но уютно обставленной квартирке, он прочел второе сочинение, принадлежащее перу некой Марион Калпеор, и обнаружил еще одно стихотворение. Да, явно в этом классе любили поэзию. Честно говоря, Чьеню не нравилось, когда поэзию – или любой другой вид искусства, – использовали как идеологический инструмент. Но что поделаешь. Он устроился поудобнее в любимом кресле с суперполезной формой спинки, исправляющей осанку, закурил громадную сигару «Корона номер один» и углубился в чтение.

Эпиграфом мисс Калпер взяла отрывок из поэмы Джона Драйдена, английского поэта 17 века. Это были заключительные строки из «Песни на день святой Цецилии».

 
«Когда последний час отпущенный
Поглотит жалкий хоровод,
Зов трубный загремит с небес,
Восстанут мертвые окрест,
И сфер небесных встанет ход».
 

«Черт бы вас всех побрал, – мысленно выругался Чьень. – Драйден, надо полагать, предвосхищает здесь падение капитализма? „Жалкий хоровод“ означает капитализм? Боже!» Он потянулся к сигаре и обнаружил, что она погасла. Сунув руку в карман за любимой японской зажигалкой, он приподнялся с кресла…

– Твиии! – заверещал телевизор в противоположном конце комнаты.

Так. Сейчас мы услышим обращение нашего любимого Вождя, Абсолютного Благодетеля Народа. Он взовет к нам прямо из Пекина, где живет уже девяносто лет. Или сто? Сейчас с нами заговорит, как мы его ласково называем, Великая Задница…

– Да расцветут в вашем духовном саду десять тысяч цветов осознанной скромности и аскетизма, – сказал телеведущий. Чьень, внутренне застонав, поднялся и поклонился экрану, как и надлежало – каждый телевизор имел встроенную камеру, передававшую в Службу Безопасности информацию о реакции зрителей.

На экране проявился яркий цветущий лик стодвадцатилетнего вождя Восточной Компартии, правителя многих («слишком многих» – подумалось Чьеню.). «Хрен тебе», – мысленно сказал он, усаживаясь обратно в суперудобное кресло, но уже лицом к экрану.

– Мысли мои, – начал вечно юный Благодетель, как всегда, глубоким и проникновенным голосом, – полны заботы о вас, дети мои. И в особенности озабочен я товарищем Тунг Чьенем из Ханоя. Перед ним стоит нелегкая задача, решив которую он сможет обогатить духовную сокровищницу народов Востока, а заодно – и Западного побережья Америки. Пожелаем же удачи этому благородному и преданному человеку. Я решил выделить несколько минут, чтобы поддержать и ободрить его. Вы слушаете, товарищ Чьень?

– Да, Великий Вождь, – пробормотал Чьень. Какова вероятность того, что партийный лидер действительно выделил его из миллионов именно в этот вечер? Ответ заставил Чьеня злорадно усмехнуться про себя. Скорее всего, передача идет только на его многоквартирный дом или, по крайней мере, микрорайон. А может, текст наложен методом синхронного дубляжа на телестудии Ханоя? В любом случае, от Чьеня требовалось смотреть, слушать и внимать. Что он и делал, имея за спиной годы тренировок. Внешне он являл образец напряженного внимания. Внутренне он продолжал размышлять о тех двух сочинениях. Кто есть кто? Где кончался всепоглощающий партийный энтузиазм и начиналась злая сатира? Трудно сказать… потому они и подложили ему эту свинью.

Он опять полез в карман за зажигалкой – и наткнулся на серый конвертик, проданный ветераном – калекой. «О боже, деньги выброшены на ветер, и ради чего?» – Перевернув пакетик, он увидел на обороте текст. – Интересно. – Он начал разворачивать. Текст привлек его внимание – на что и был рассчитан: «Вы не справляетесь с задачами как член партии и просто человек? Боитесь отстать от времени и оказаться на свалке истории?..»

Чьень быстро пробежал текст, пытаясь уловить суть – что именно он купил?

Абсолютный Благодетель продолжал монотонную проповедь.

Порошок. В конвертике был нюхательный порошок. Крошечные темные крупинки, издававшие приятный дразнящий аромат, внешне напоминающие порох. В Пекине, будучи еще студентом, он нюхал табак – курить было запрещено. Самопальные смеси, их изготовляли в Чанкине Бог знает из чего. К смеси добавлялся любой ароматизатор – от апельсиновой цедры до детского кала, особенно это касалось смеси под названием «Сухой Тост». Именно после него Чьень бросил нюхать табак.

Под монотонное жужжание Абсолютного Благодетеля Чьень осторожно понюхал порошок, перечитал показания – как утверждалось, порошок вылечивал все, от привычки опаздывать на работу до любви к женщине с сомнительным политическим прошлым. Заманчиво, но уже набило оскомину…

В дверь позвонили.

Чьень подошел и распахнул дверь, заранее зная, что его ждет. На пороге, конечно, стоял управдом Ма Куй в металлической каске и с обязательной нарукавной повязкой. Вид у него был деловой и решительный.

– Товарищ Чьень, мой партийный соратник! Мне позвонили из телестудии. Вместо того, чтобы отдавать все внимание передаче, вы возитесь с пакетом сомнительного содержания.

Ма извлек блокнот и шариковую ручку.

– Две красные отметки. С сего момента вам предписывается занять удобное положение перед экраном и всецело погрузиться в речь Великого Вождя. Его слова обращены непосредственно к вам.

– Сомневаюсь, – услышал Чьень собственный голос.

Ма ошарашенно моргнул.

– Как это понимать?

– Вождь правит восемью миллиардами товарищей. Он не станет выделять именно меня. – Чьень с трудом сдерживался.

– Но я слышал собственными ушами! Он упомянул ваше имя, – с доводящим до безумия рвением настаивал управдом.

Подойдя к телевизору, Чьень прибавил звук.

– Слышите, он говорит о трудностях товарищей в Народной Индии. Меня это не касается.

– Все, что сообщает Вождь, касается каждого. – Ма поставил закорючку в блокноте, сдержанно поклонился и собрался уходить. – Мне звонили из Центральной студии. Ваше внимание к передаче – важный фактор. Обязываю включить автоматический записывающий контур телевизора и заново просмотреть предыдущий фрагмент выступления Вождя.

Чьень громко пукнул. И захлопнул дверь.

«К телевизору – приказал он себе. – К алтарю нашего свободного времени. И два сочинения – как два камня на шее. И все это вместо нормального отдыха после напряженного трудового дня, круто, ничего не скажешь. Эх, провалитесь вы все».

Он подошел к телевизору и хотел его выключить. Туг же загорелся красный предупредительный сигнал – Чьень еще не имел права выключать приемник. «Нас погубят принудительные просмотры речей Вождя, – подумал он. – Хотя бы на миг освободиться от треска штампованных проповедей, от лая партийных гончих, выслеживающих наше…»

По крайней мере, он имел право понюхать порошок. Не было закона, запрещающего нюхать табак – или его аналоги, – во время речей Вождя. Поэтому, высыпав из конвертика горстку мелких черных гранул на тыльную сторону ладони, Чьень профессионально ловким движением поднес руку к носу и глубоко вдохнул. Когда-то считалось, что носовые полости напрямую соединяются с головным мозгом, и нюхательная смесь непосредственно воздействует на кору, подкорку и прочее. Он снисходительно улыбнулся, уселся и сфокусировал взгляд на бесконечно знакомой физиономии Абсолютного Благодетеля.

Изображение мелькнуло и исчезло. Пропал звук. Чьень смотрел в пустоту, в вакуум. Экран мерцал белым прямоугольником, из динамика доносился ровный шипящий свист.