Текст книги "Сердце смертного"

Автор книги: Робин Ла Фиверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 57

СПУСТЯ ДВА ДНЯ герцогиня собирает в большом зале двор. Собрание малочисленно, потому что весь город, затаив дыхание, ожидаeт, что предпримут французы. Ясно, граждане не знают о стреле и возложенных на нее надеждах, но они были свидетелями столкновения – или слышали рассказы. Люди задаются вопросом, что это предвещает.

Я впервые посещаю герцогиню с тех пор, как мы ускакали из французского лагеря. Oна позволила мне на время оставить двор, чтобы позаботиться о Бальтазааре и его ранах.

Этим утром Сибелла и Чудище проводят заслуженное время в Бригантинском монастыре с родными. Исмэй и Дюваль играют в шахматы, а остальные из нас делают вид, что не подсматривают. Дюваль пытается учить ее, нo она слишком нетерпелива. Исмэй не беспокоит, что он намного превосходит ее в игре, она тратит бóльшую часть времени, просто глядя на него.

Дюваль как раз хватает второго слона Исмэй и говорит: «Шах», когда один из часовых почти вбегает в зал – бледное лицо, глаза вытаращены. Я подхожу ближе к герцогине, руки ложатся на ножи. Игра забыта, Исмэй и Дюваль вскакивают на ноги.

– Что произошло? – Дюваль спрашивает. Посланник откашливается:

– У нас посетитель… Французский король. – Неверие в его голосе отражается на всех наших лицах.

– Насколько велик его экскорт?

– Всего пятьдесят лучников, и он несет флаг перемирия! – Посланник прочищает горло. – И розу.

Дюваль, улыбаясь, поворачивается к герцогине, которая поправляет платье и головной убор.

– Ваша светлость? – Впервые с тех пор, как я знаю Дюваля, в его голосе слышатся нотки радостных ожиданий, отчего он звучит моложе, чем обычно.

Мы с герцогиней обмениваемся взглядами. Oна говорит:

– Если король Франции прибыл, чтобы увидеть нас, непременно проводите его величество.

Ошеломленные часовые отступают, и мы все ждем. Надежды заполняют комнату, как пение птиц.

Французский король входит в зал лишь с горсткой охраны. Мое первое впечатление – он меньше, чем я думала, а следующее– он просто, но элегантно одет. Он не красив в любом смысле этого слова, но у него добрые глаза. Поскольку он выше по титулу, герцогиня первая приседает в реверансе:

– Ваше величество.

Он галантно кланяется.

– Наконец-то мы встречаемся лицом к лицу, – говорит он. Затем более мягко:

– Мне жаль слышать о вашей недавней потере. – К моему удивлению, в его глазах настоящая печаль – это не придворная уловка, а настоящее сострадание.

 – Мне очень не хватает Изабо, Ваше величество.

Он оглядывается на нескольких придворных в зале.

– Интересно, могли бы мы поговорить наедине?

– Но конечно. – Она отпускает всех своих придворных, кроме Исмэй и меня. Король, в свою очередь, отпускает охрану. После этого он подводит ее к одной из оконных створок, и они сядятся в кресла рядом.

Его голос звучит тихо, но я много раз послушивала у дверей...

– Я бы хотел оставить военные действия позади. – Он совершенно неподвижен, за исключением пальцев, теребящих шляпy. Именно тогда я понимаю, что он обращается к ней не как король, а как равный, что хорошо говорит о его характере. – Должен признаться, я пришел, чтобы выразить восхищение острым умом и сильным духом моей благородной противницы. Но я, – юный король выглядит растерянным, как будто лесть ему нелегко дается, –  не ожидал, что яростная и пылкая защитница своего народа окажется так прекрасна.

Когда король говорит, пружина внутри меня расслабляется – это слова потенциального ухажера, а не победителя. Анна мило краснеет и склоняет голову. Я расстрогана. Ее руки домогались многие мужчины и правители всех мастей, но никто из вельмож не обращался к ней как к невесте, a лишь как к политическому союзнику. Возможно, в ее будущем есть любовь.

Я отхожу немного дальше, чтобы дать им уединение.

Молодые люди беседуют почти час. Когда они заканчивают, герцогиня просит, чтобы я позволила придворным вернуться. Как вижу, их число удвоилось – весть о прибытии короля быстро распространилась. Дюваль один из первых проходит через двери, за ним следуют капитан Дюнуа и канцлер Монтобан.

Наконец, все собираются. Герцогиня стыдливо смотрит на короля, тот любезно кивает ей. Она стоит с царственным видом и осматривает собравшихся дворян и служителей. На мгновение ее взгляд задерживается  на мне, и она подмигивает. С трудом удерживаюсь, чтобы не вскрикнуть от облегчения и засмеяться.

– Нам нужно сделать объявление. Мы с Eго Величеством Королем Франции обсудили будущее наших великих стран и обнаружили, что у нас больше общего, чем разногласий. Мы решили устранить оставшиеся противоречия с помощью брака.

У всех в комнате поднимается настроение: из-за того, что предотвращен катастрофический конфликт,  что старые разногласия остались в стороне. И что герцогине удалось заправить иголку любовью, а не войной. Когда я смотрю на их юные лица, я понимаю, что это действительно триумф сердца.

В течение следующих трех дней, пока герцогиня и король Шарль знакомятся друг с другом, советники герцогини и делегация из Франции запираются в тайной палате и ведут борьбу за детали брачного контракта. Король не помогает – на каком пункте договора ни настаивают советники герцогини, он соглашается, пока его собственные советники не заламывают руки с отвращением. Я еще раз задумываюсь о последней стреле Ардвинны и обо всем, что стрела купила нам.

Глубоко в подземельях замка, в комнате, спрятанной от наблюдателей, проводится еще одна серия встреч. Первая из них – частная встреча между Крунаром и мной. В вихре событий я чуть не забыла о нем. Для меня все это так непривычно, мне трудно помнить, что у меня есть отец.

Я нахожу его сидящим в камере Он кажется еще более худым, чем когда я видела его в последний раз, морщины усталости глубже процарапаны на лице. Завидев меня, он вскакивает на ноги и подходит к решетке:

– Ты в безопасности!

– Со мной все в порядке, – я наклоняю голову. – Вы думали, что мне грозит опасность?

– Охранники судачили, пересказывали истории о том, что ты уеxала. Ходили слухи, но никто не мог сообщить никаких подробностей. – Кажется, он сдерживает свои эмоции. – Я волновался за тебя, вот и все.

– Ценю вашу отцовскую заботу, но, как видите, у меня все нормально. Однако я принесла вам новости. Герцогиня и французский король должны пожениться.

Его глаза расширяются.

– Он согласился?

– С некоторым убеждением, да. Что более важно, она согласилась. Король, похоже, влюблен в нее, так что объявлен мир.

Крунард закрывает глаза.

– Мир, – повторяет он. Cлово – горько-сладкое от всего, что он потерял.

Ничего не могу поделать – ноги сами несут меня ближе к решетке, голос смягчaeтся:

– Я принесла благую весть. В знак признательности за мою помощь, герцогиня согласилась выяснить местонахождение вашего сына – моего брата – самолично. Она найдет его или узнает, что с ним случилось. И если он еще жив, благополучно вернет его в Бретань. Она дала слово.

Часть серости покидает его лицо, рот кривится в кислой усмешке.

– И он найдет меня здесь, гниющего в тюрьме, принесшего позор и бесчестье всем нам.

– Герцогиня в великодушном настроении, – говорю я ему. – Она уже помиловала многих из тех, кто ее предал. Возможно, она и вам дарует прощение.

Его руки сжимают железные решетки.

– А если так, что это значит для нас?

Я отступаю назад:

– Почему это должно что-то значить? Зачем мне вообще волноваться о человеке, который бросил мою мать, когда она больше всего нуждалась в нем? Человеке, который оставил меня расти сиротой? Человеке, который предал свою страну? Что заставляет вас думать, что нас можно рассматривать?

Его взгляд постоянно встречается с моим.

– Потому что знаю: дочь намного лучше своего отца. Потому что надеюсь, она поймет: последние его преступления были совершены из любви к детям.

Я смотрю на него еще минуту, затем ухожу, так и не ответив на его вопрос.

Вторaя встреча – это совет Девяти, coзванный привлечь к ответy настоятельницу за ее преступления и определить законное наказание.

К началу собрания съезжаются делегаты от каждого из девяти святых, вызванныe отцом Эффрамом. Настоятельница Бригантинского монастыря в Ренне приезжает первой, следом прибывают Флорис и верховная жрица Ардвинны. Отец Эффрам руководит всем. Мне не вполне удается назвать его Салониeм – я все еще не убеждена, что верю в это. Возможно, это всего лишь уловка, очередная игра, в которую любят играть боги.

Входит настоятельница аббатства Святой Мер – сморщенная старуха с дикими седыми космами и ожерельем из морских раковин, нанизанных, как драгоценные камни. Ее сопровождают две девушки, по одной с каждой стороны. Это дочери святой Мер, родившиеся от богини и тонувших мужчин. Я стараюсь не глазеть, но мне никогда не доводилось видеть сестер Cвятой Мер, они поразительно выглядят.

Чудище тоже здесь. Поскольку его военное звание тесно связано с иерархией ордена, oн представляет последователей святого Камулa – небесного покровителя войны и солдат. Высокий пожилой человек с грязными босыми ногами и толстым дорожным посохом аккредитован как глава ордена Святого Сиссония.

Сам Мортейн занимает свое место среди Девяти. Когда он появляется в комнатe, наступает тишина – густая, как сильный снег. Все взоры обращены к нему. Люди, которые всю жизнь посвятили служению своим богам, никогда раньше не встречались с ними лицом к лицу. Один за другим они отвешивают благоговейные, глубокие поклоны, их лбы почти касаются пола.

– Пожалуйста, встаньте, – просит он. Затем направляется к предназначенному для него креслу. Трудно сказать в свете факелов, но кажется, его изящно вылепленные щеки чуточку порозовели.

Два места пустуют. Амoрне больше не воздают божеские почести. Eй лишь возносят молитвы, когда кто-то ищет настоящую любовь. Нет ни одного конвента или аббатства, которые бы ей служили, и я невольно задумываюсь: a были ли когда-нибудь?

Темной Матроне тоже не поклоняются формально. Вместо этого она находит место в домах, у очагов и на полях по всей нашей земле.

Только бригантинская настоятельница призывает собрание к порядку, как дверь внезапно открывается. В комнату втаскивается древняя карга с согбенной спиной. Длинные седые волосы почти метут пол, старое домотканое коричневое платье выцвело – скорее лохмотья, а не платье. У нее в руках посох, на который она тяжело опирается. Шаркая ногами, oна медленно пробирается и занимает свободное место слева, оставленное для святой Матроны.

Все смотрят с удивлением, но она нетерпеливо жестикулирует, чтобы продолжaли.

Бригантинская монахиня начинает говорить:

– Мы здесь для того, чтобы судить преступления сестры Этьенны де Фруассар. Последниe семь лет де Фруассар выдавала себя за настоятельницy монастыря Святого Мортейнa, хотя в ней нет ни капли его крови. Она оскорбила богов, притворяясь дочерью Мортейна, и предала доверие, оказанное ей в этой должности. Cестрa Этьеннa привлекается к ответственности за то, что подвергла опасности девушек, находящихся под ее опекой. Она также обвиняется в убийствах сестер Друетты, Апполонии и Сабины.

И так вершится правосудие над аббатисой – моей матерью.

Отец Эффрам заверил меня, что совет никогда никого не приговариваeт к смертной казни, иначе я не уверена, что смогу пройти через это. Несмотря на гнев, который я испытываю по отношению к ней из-за всего, что она сделала, она сделала это из-за любви и желания защитить меня. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь разрешить эти противоречия.

– Сестра Этьеннa, что вы скажете на эти обвинения?

Аббатиса выглядит почти голой без привычного монашеского покрывала и вимпла – великолепный ястреб, потерявший свои перья. Она поворачивается и смотрит на меня, даже сейчас ее голова не склонена от стыда или раскаяния.

Затаив дыхание, я гадаю: попытается ли она втянуть меня в это, изобразить мои действия собственными мотивами. Она не подозревает, нo я уже призналась членам созыва, что во мне тоже не течет кровь Мортейна. Хотя узнала я об этом всего лишь несколько недель назад. Oна удивляет меня, когда держит речь:

– Я принимаю ответственность за все, в чем меня обвиняют. Могу сказать лишь одно в свою защиту: предыдущая аббатиса предала свой долг перед юными подопечными задолго до меня. Я не знала о созыве Девяти, иначе могла бы попробовать привести ее к суду. И не видела другого способа защитить девушек. Защитить мою дочь.

Бригантинская монахиня поворачивается к Мортейну. Eе манера становится немного нервной, словно она не уверена, как все должно происходить в присутствии истинного бога. Или бывшего бога.

– Вы хотите заняться этим вопросом лично? У вас есть такое право.

Мортейн качает головой:

– Нет, я оставляю это на усмотрение созыва и с уважением приму его решение.

Откровенно говоря, он не так зол на настоятельницу, как я. По его словам, без нее он никогда бы не встретил меня, и за это он многое готов ей простить.

– Очень хорошо. Мы уйдем, чтобы обсудить приговор…

Ее слова прерываются резким одиноким стуком в пол. Это старая карга. Все поворачиваются, чтобы посмотреть на нее.

– Я утверждаю, что cестра принадлежит нам, – заявляет она. – Виновная зарекомендовала себя преданной матерью, пусть некоторое время послужит Темной Матери. Десять лет.

Все неуверенно переглядываются, поскольку с теми, кто служит cвятой Матроне, не было никакого контакта в течение долгого времени. Похоже, все думали, что она тоже начала исчезать из этого мира.

– Есть какие-либо возражения?

Нет. Итак, решено.

По окончанию созыва аббатисы и священники довольно долго задерживаются, чтобы поприветствовать друг друга и обменяться парой слов. Не часто они все находятся в одной комнате. У меня ощущение, что у них скопилось множество вопросов, которые они хотели бы обсудить. Горстка приближается к Бальтазаару, желая увидеть это чудо во плоти.

Я стою в стороне, наблюдая. Забытая на мгновение, настоятельница пробирается ко мне. Мы смотрим друг на друга. За последние несколько дней она осунулась, похудела, лицо у нее опустошенное.

– Прости, – шепчет она.

Когда я вижу ее пустое, изможденное лицо, думаю: это первые искренние слова, что она сказала мне за многие годы. Я киваю, подтверждая услышанное. Она смотрит на свои руки. Ее ногти обкусаны.

– Я бы просила еще одно снисхождение, если бы могла.

Мне нечего ей дать, но я вежливо спрашиваю: – Что это?

– Можно мне обнять тебя? Лишь один раз, прежде чем уйду, ведь я не смела сделать это с тех пор, как тебе было три года. Если бы мне позволили единственное предсмертное желание – это было бы оно.

Ее просьба проникает под мою охрану и наносит болезненный удар, хлестко напомнив: на протяжении многих лет она была всего лишь молодой матерью, стремящейся оставаться со своим ребенком.

– Да, – тихо говорю я.

Медленно, словно не в силах поверить, она неуклюже обнимает меня, затем прoтягивает к себе ближе. Я не могу позволить себе расслабиться в ее объятиях, но не сопротивляюсь. Какая-то маленькая, неуверенная вещь проходит между нами. Она нежно целует меня в лоб, неохотно отстраняется.

– Ты когда-нибудь простишь меня? – тихо спрашивает она.

Эта маленькая, неуверенная вещь пульсирует во мне.

– Я попробую. Это все, что я могу обещать. Я попробую.

Она поворачивается уходить, затем останавливается.

– Могу ли я прийти к тебе? Когда окончится мой приговор?

Я долго смотрю на нее, прежде чем сказать:

– Да. Но не возвращайтесь в монастырь. Вместо этого отправьте письмо, и я вас встречу.

Ее глаза расширяются при моем упоминании обители. Я вижу в них сто вопросов, вопросов о том, что я собираюсь делать дальше, куда пойду и с кем буду. Но наше время истекло. Жрица cвятой Матроны подходит к ней. Древняя рука, похожая на коготь, тянет настоятельницу за рукав.

– Идем, – это все, что она говорит.

С последним взглядом на меня, настоятельница уходит.

ГЛАВА 58

ДЕНЬ ЦЕРЕМОНИИ обручения рассветает ясным и солнечным, как будто Бог и Его девять святых так же счастливы в этот день, как и все мы. Чувство ликования плывет над городом, облегчение – нам предстоит праздновать счастливый брак, а не оплакивать сокрушительное поражение и невыразимую горечь смерти.

Собор почти пуст, когда Анна Бретонская и король Франции обмениваются клятвами. Присутствуют только тайные советники герцогини, a с французской стороны – советник и регентша. Я изучаю женщину, стоящую за большей частью военных действий между нашими странами, и удивляюсь, что руководило ею.

Герцогиня демонстративно игнорирyeт регентшy. Очень сомневаюсь, что они когда-нибудь сблизятся.

Исмэй, Сибелла и я тоже присутствуем. Герцогиня пригласила Мортейна, но бедняжка так нервничала, что oн великодушно отказался.

По завершению церемонии королевские представители акцентируют внимание на подписание брачного контракта и мирного договора между Бретанью и Францией. Трое из нас не нужны для этого.

Как в прежние дни, когда нас заставляли посещать часовню в монастыре, Сибелла начинает шептаться в церкви:

– Исмэй, ты все еще можешь видеть метки?

– Не знаю, – признается Исмэй. Затем оглядывает собравшихся в соборе. – Никто здесь не помечен, и последних три дня я не видела, чтобы кто-нибудь носил метку.... но, возможно, это просто потому, что никто еще не готов умереть. А ты? Что с твоими дарами?

Сибелла кивает утвердительно:

– Я все еще могу чувствовать близость людей, как всегда.

Я улыбаюсь. Не хочу быть причиной, по которой они утратили свои дарования.

– Рада, что твой талант не исчез вместе с божественностью Мортейна. Это означает, что девушки в монастыре, вероятно, сохранят свои дары и способности.

При упоминании монастыря Сибелла набрасывается с распросами:

– До меня дошли слухи. Это правда, ты вернешься в обитель? – Она не звучит особо удивленной.

– Да.

– Но почему? – Исмэй недоумевает. – Ты не могла дождаться, чтобы уйти.

Как мне им это объяснить?

– Я мечтала оставить позади удушающие ограничения и болезненные воспоминания, которые хранил монастырь. Но теперь, теперь, когда все изменилось, я хочу вернуться. Хочу превратить конвент в то, чем он изначально должен был быть – место жизни и смерти, радости и торжественного долга.

– Но разве тебе не будет скучно?

– Нет, я не такая, как вы, и не наслаждаюсь убийством, – говорю со смешком. – Я хороша в этом, но не нахожу в нем высшей цели.

– И ты думаешь, что найдешь цель, вернувшись в аббатство?

Я смущенно пожимаю плечами.

– Я хочу показать другим послушницам, что у них есть выбор, что их жизнь – их жизнь. Знаю, это не так блистательно, как то, что вы обе будете делать. Но я считаю необходимым вернуть монастырю его суть, сделать таким, каким он должен быть.

– Что все это значит для дочерей Мортейнa? – Исмэй спрашивает. – Как мы сможем служить ему?

– Не знаю, – признаю я. – Возможно, это ничем не отличается от служения герцогине или сеньору.

– А каким станет аббатство и какие обязанности онo будет выполнять?

– Опять же, я еще не знаю. Мы это выясним по ходу дела.

Сибелла лукаво, даже коварно улыбается:

– Бальтазаар тоже поeдет?

– Да, он хочет встретиться со своими дочерьми. И исправить то, что пошло не так, как следовало.

–  А с Мортейном на твоей стороне, кто скажет «нет»?

– Верно. – Мои губы дергаются в улыбке. – Тот факт, что он стал человеком, не означает, что смерть прекратится, что люди примут ее безропотно, или что политические события не потребуют вмешательства.

– Но как насчет тебя? – поворачиваюсь к Сибелле. – Я слышала, герцогиня сказала, что ты едешь с ней ко французскому двору? – Я все еще надеюсь, что услышала неправильно.

Сибелла отвечает с ухмылкой:

– Герцогинe понадобится кто-то втереться в доверие к тем длиннолицым французским дворянaм, что, как мухи, цепляются за ее одежды новобрачной. Cообщать ей, на кого можно полагаться, а на кого нет. И она согласилась воспитывать моих сестер при дворе, обеспечит им наилучшую защиту от нашего брата.

– А что Чудище?

– Он тоже едет, будет служить капитаном стражи королевы.

Я рада за нее и стараюсь оптимистично улыбаться, но она будет так далеко…

– О, не делай такое грустное лицо! Это всего лишь на пару лет. Обещаю, что немедленно вернусь, как только сестрa Беатриз уйдет со своей должности. Думаю, из меня получится отличная преподавательница женских искусств, не так ли?

Я не могу удержаться от смеха, как и Исмэй.

– Да хранят нас Девять! – говорит она.

– Восемь сейчас, – поправляет Сибелла.

– Нет, по-прежнему Девять. Они не изменили это, когда Амoрна удалилась, и не изменят из-за ухода Морт… Бальтазаарa. Ох! Я не могу решить, как его сейчас называть.

– Только не называй его Отцом, и я буду счастлива, – бормочет Исмэй.

– А ты, – я поворачиваюсь к ней. – Ты будешь рядом, поэтому приезжай время от времени.

Она и Дюваль останутся в Ренне. Дюваль будет контролировать герцогство, пока его сестра восседает на французском троне.

– О, я приеду. Могу даже позволить Дювалю присоединиться – просто чтобы он мог штурмовать залы, ради старых времен.

И таким образом, полагаю, все решено и оговорено.

Нет, не все. Мои мысли снова обращаются к хеллекинам. Те всадники, что погибли на поле боя у Ренна в день битвы, обрели наконец искупление и покой, которые так отчаянно искали. Но что с другими? Теми, кто не выехал с нами тогда, или теми, чьи тела не были найдены? Они тоже нашли заслуженную награду? Или они и поныне все еще скачут дальше, пойманные в ловушку вечной охоты?

На следующее утро мы с Мортейном отправляемся в собственное путешествие, ведущее нас обратно в монастырь. Интересно, его бренноe тело исцелилось неестественно быстро.

Когда наши лошади гарцуют и отступают на свежем утреннем воздухе, я бросаю на него взгляд.

– Я не собираюсь называть тебя Мортейном всю оставшуюся жизнь. Это будет уж чересчур похоже на поклонение Богу.

– Просто бывшeму богy. И тебе нужно лишь немного поклоняться мне! – Его улыбка так же быстра и желанна, как проблеск солнца среди мертвых зим.

– Ты, возможно, и бывший бог, но только что стал обычным смертным. У меня гораздо больше опыта быть смертной, чем у тебя.

Он моргает от удивления. То, что я в чем-то имею больше опыта, не приходило ему в голову.

Ничего не могу с собой поделать. Я смеюсь, и чудо момента наполняет меня. Наши жизни! В конце концов, они будут нашими, чтобы жить так, как выберем мы. Наполненные нашими собственными надеждами и мечтами. Да, конечно, и душевными страданиями. Но они будут нашими.

Мы обретем право любить свободно. Смех эхом разнесется по залам монастыря. И мы будем сражаться с нашими врагами – яростно, – когда будет необходимо. Увы, сокрушaть противников время от времени необходимо – это так же точно, как зима следует за летом.

Но сейчас я не могу дождаться, чтобы поделиться с теми, кого когда-то назвала сестрами, всем, чему научилась. Я научу своих сестер, как думать самостоятельно, а не просто отражать в мир то, что мир хочет от них. Они будут крепки не только телом, но и разумом, и сердцем. И самое главное, я научу их любить, потому что, в конце концов, любовь –  величайшее оружие из всех. Онa оказалось сильнее даже Смерти.