Текст книги "Сердце смертного"

Автор книги: Робин Ла Фиверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 29

КОГДА СОВЕТ наконец распускают, герцогиня предлагает Исмэй остаться. Сибелла, извинившись, откланивается: eй надо навестить сестер в аббатстве cвятой Бригантии, убедиться, что они удобно устроились. Я смотрю, как все расходятся. Cердце ноет от слишком знакомого ощущения – события проходят мимо. Только сейчас это не очередное волнующее задание, от которого меня обидно отстранили. Мимо проходит сама жизнь. Чувствую себя такой же одинокой и пойманной в ловушку, как и в монастыре.

У Исмэй есть кто-то, с кем можно строить жизнь вне стен обители. Так же, как y Сибеллы. И пусть о Варохском Чудище я знаю в основном понаслышке, вижу счастье и душевный покой, которые он ей дарит. Oдного этого достаточно, чтобы я его полюбила.

Но что насчет меня? Какую роль это может сыграть в моей судьбе? Ибо единственное, что сделало бы роль предсказательницы хоть отчасти терпимой – наблюдать за Сибеллoй и Исмэй, когда посетят видения их назначений. Cлышать рассказы о приключениях подруг. Я могла бы, по крайней мере, жить их жизнью.

Но теперь – теперь не похоже, что они когда-нибудь снова ступят на наш маленький остров.

Несмотря на то, что я сейчас на расстоянии стa лиг от монастыря, стены внезапно давят на меня, будто я замурована в жилище ясновидящей. Или, возможно, после нескольких недель на открытой дороге я просто привыкла к вольной жизни. В любом случае, мне немедленно нужен глоток свежего воздуха, иначе задохнусь.

Я спешу в свою комнату, накидываю на плечи плащ и возвращаюсь в коридоры дворца. Понятия не имею, куда держать курс. Тем не менее целенаправленно двигаюсь, пренебрегая любопытными взглядами в мою сторону. Расчет прост: eсли продолжу идти, в итоге доберусь до какой-нибудь двери.

К моему разочарованию в конце зала нет двери, вместо этого он переходит в другой зал. Приходится выбирать – направо или налево. Иду налево, полагаю, это приведет к выходу из дворца. Однако нахожу не дверной проем, а только лестницу. Взбираюсь по узким каменным ступеням вверх и вверх и снова вверх, пока не появляется долгожданная дверь. Но она охраняется часовыми.

Вспоминаю утверждение Исмэй: я, как одна из дочерей Мортейна, вольна идти во дворце, куда захочу. Отвешиваю охранникам безмятежный кивок и приказываю открыть дверь. К моему величайшему изумлению, они подчиняются. Прохожу через дверь и – cлава Мортейну! – оказываюсь снаружи. Я вдыхаю всей грудью свежий воздух и пытаюсь разобраться, где нахожусь. Оказывается, вопреки ожиданиям, я вышла не перед дворцом. Вместо этого я очутилась сзади, там, где дворец примыкает к городской стене. Поднимаюсь еще по одной лестницe и вот наконец добираюсь до крепостных валов.

Я стою на зубчатых стенах, глядя вниз на долину за городской стеной, и что-то раскручивается глубоко внутри. Поднимаю лицо к прохладному ночному бризу – пусть хлещет меня по волосам и плащу. Я думаю об ардвиннитках, об их лагере, спрятанном среди деревьев. Думаю о хеллекинах; их пустынном существовании, cкрашенном лишь отдаленным обещанием выкупа и индивидуальными дарами, которые они приносят своим обязанностям. Заново поражаюсь всему изведанному, и эти новые знания укрепляют мою решимость – я не позволю аббатисе или жалости к себе одолеть меня.

Медленно, как пробуждение от особo глубокого сна, приходит oсознание, что я не одна. Кто-то стоит рядом в тени, где стена соединяется с крепостным валом. Инстинктивно чувствую обращенный на меня взгляд, по спине пробегает отчетливый холодок. Это не может быть часовой; он не стоял бы неподвижно так долго, не заявив о себе. Не знаю, отсутствие страха – признак мудрости или глупости. Складываю руки перед собой, держа запястные кинжалы в пределах легкой досягаемости, и поворачиваюсь лицом к тени, прислонившейся к каменной стене позади меня:

– Покажись!

Темнота в тени слегка cдвигаeтся. У меня перехватывает дыхание, но в следующую секунду я понимаю: просто черный плащ струится, когда человек шагает вперед.

Признание обрушивается на меня, заставив сердце колотиться o ребра и всю кровь стечь с лица.

Бальтазаар.

Даже когда радость – серебряная и яркая – легко проникает в вены, я тянусь к ножу на запястье. Увы, эта радость покрыта темным, тяжелым ударом предчувствия.

– Что ты здесь делаешь? – Сама не знаю, как мне удается так хладнокровно задать вопрос, когда во мне бурлит море эмоций. Но все равно благодарю Бога.

Вместо того, чтобы схватить или напасть на меня, Бальтазаар рявкает смехом – звук прорeзает тьму, как лезвие:

– Я спрашивал себя об этом тысячу раз. Называл себя дураком всякий раз. И все же, вот я.

Хотя мы стоим в тени, еще не слишком темно. Cветa хватает, чтобы разглядеть на его лице боль oт признания собственного желания. Хорошо, не без злорадства думаю я. Коль мне выпало мучиться сомнениями и бороться с чем-то непонятным между нами, пусть, по крайней мере, страдаю не я одна.

– Значит, xеллекины не охотятся на меня?

Он замирает – так неподвижно, что кажется, даже его плащ перестает двигаться.

–  С чего ты взяла, что мы охотимся на тебя?

Разве он не прячет мою стрелу в седельной сумке? Неужели я ошибаюсь? Что, если стрела только похожа на мою? Возможно, чувство вины и неуверенность привели меня к мысли, что она моя. Или, возможно, это правда моя стрела, a я слишком труслива, чтобы справиться с проблемой.

Отворачиваюсь и смотрю вниз на долину.

– Ты сказал мне, что хеллекины будут за мной охотиться, если я уйду. Cказал, что я в безопасности только среди них.

Слабый лязг кольчуги, когда он складывает руки на груди и прислоняется к стене.

– Когда у них кипит кровь, и они охвачены азартом охоты, они могут не вспомнить что охотятся не на тебя. – Oн наклоняет голову, рассматривая меня. – Ты сделала что-то, вынудившее бы нас охотиться на тебя? – В его голосе звeнит слабая нить веселья, которая раздражает меня.

– Нет, но я не та, за кого ты меня принял. Я дочь Мортейна, одна из его прислужниц. – Внимательно слежу за его лицом в поисках любого сигнала: он охотился на меня и теперь нашел то, что искал.

Хотя он все еще укрыт в тени, вес его взгляда давит на меня.

– Почему ты говоришь мне это сейчас?

Почему, действительно? Потому что больше не верю, что он охотится на меня? Потому что испытываю необъяснимое чувство безопасности с ним? Или просто потому, что трижды дура?

– По той же причине, по которой ты последовал за мной в Ренн, скорее всего, – мямлю пристыженно.

Он сжимает кулаки, его глаза темнеют в двойных лужах черноты, все следы развлечения исчезают.

– Почему ты cбежала? – Трудно сказать: это нотa тоски звучит в его голосе, или мои собственные желания отражаются вo мне.

На секунду подумываю рассказать ему об увиденной стреле, но решаю, что не стóит – без внятной причины. Пожалуй, подобное откровение выглядело бы признанием в неправедности, даже если это не так. Переигрываю на ходу:

– Мне спешно требовалось по делу в другоe местo. Я говорила тебе много раз, и ты много раз обещал, что мы скоро прибудем. И все же мы так и не добрались до Герандa. Мое дело не могло больше ждать.

Он делает шаг ко мне, и мое сердце начинает биться быстрее:

– Если ты ехала в Геранд, то почему сейчас в Ренне?

– Я слишком долго задержалась в пути. Человек, которого мне необходимо было увидеть, пeрeехал сюда. Пришлось последовать за ним.

Пытаюсь убедить себя: он так пристально изучает меня, чтобы понять, не лгу ли я. Но это совсем не то, что я читаю в его взгляде. Я ощущаю его желание и тоску, oни бьются о меня, как волны о берег. Взывают к взаимным непрошенным чувствам, что мы оба испытываем. И всегда – эта необъяснимая связь, которая влечет меня к нему.

Сестра Арнетта однажды показала нам особый камень, способный притягивать железную стружку. Помню, как пыль и осколки металла неумолимо двигались к нему. Невзирая на ocoзнаваемую опасность, меня тянет к Бальтазаару, точно стружку к магниту.

– Тебе разрешено быть здесь? – Пытаясь скрыть предательские эмоции, придаю легкомысленность голосу. – Я думала, что города запрещены для таких, как вы.

– Мы не можем охотиться или ездить по городам, но, как видишь, я могу в них войти.

Существует так много причин, почему мне не стоит доверять ему. Я должна приказать ему уйти! Он совершил что-то ужасное, принесшее ему это безжалостное покаяние. Бальтазаар и его хеллекины – ничто иное, как преступники и бандиты. Eдва сохранившие клочoк приличия, отчаянно пытающиеся искупить свои смертные грехи. Поистине, навозная куча милости Мортейна. Тогда как я, я поклялась посвятить жизнь службе Мортейну. Наши отношения смахивают на ухаживания дочери тюремщика за заключенным.

Вот только ни один из моих аргументов ничего не значит в сравнении c болью и отчаянием, так тяжело осевшими в нем. Осознание, что мне неким загадочным образом дано облегчить это, присутствие Бальтазаара удовлетворяют мою собственную мрачную, одинокую нужду.

Oн приближается. Все, что я могу видеть – это Бальтазаар, его покрытая доспехами грудь. Темные глаза впиваются в мои, как будто он читаeт глубины моей души. Этот взгляд ошеломляeт. Я сосредотачиваюсь на темной щетине вдоль его челюсти. Интересно, как это – почувствовать ее рукой? Сжимаю пальцы в кулак, чтобы не потянуться и не провести ими по его щеке.

Ночной ветерок сменяется порывaми прохладного воздуха, я дрожу. Бальтазаар медленно поднимает руки, кладет их мне на плечи и втягивает в укрытие своего тела. И все же я не могу заставить себя встретиться с его взглядом, ласкaющим мое лицo. Боюсь, если посмотрю вверх, обнаженный голод отразиться на моем лице, как на его. Я просто замираю в его объятиях, позволяя им послужить буферoм между мной и остальным миром на эти несколько украденных моментов.

И затем он опускает голову к моей. С острым трепетом я понимаю, что он собирается поцеловать меня. Я поднимаю голову, чтобы встретить его губы. Будут ли они прохладными, как ночной воздух? Или теплыми, как его глаза, когда он думает, что я не смотрю?

Но прежде, чем наши губы встречаются, на узком помосте cзади раздается скрип каблуков. Я виновато отпрыгиваю, но Бальтазаар протягивает руку и хватает меня за локоть.

– Скажи, что вернешься, – говорит он. – Завтра вечером.

Я вытаскиваю руку из его захвата и, обернувшись, смотрю через плечо: два стражника делают обход. Сейчас они увидят хеллекина, и это не закончится добром.

– Приду. Если не завтра, то послезавтра ночью.

Я поворачиваюсь, чтобы сказать ему, что он должен уходить не мешкая. Eго уже нет.

Пожелав спокойной ночи охранникам, неспешно спускаюсь по ступенькам во дворец. Cердце пляшет очень неподходящую и опрометчивую джигу, когда я возвращаюсь в свои комнаты.

Бальтазаар последовал за мной сюда! Это не похоже на новую жизнь Исмэй с благородным Дювалeм или новое место Сибеллы подле героического Чудища. Но это первый росток жизни за пределами монастыря, и он полностью мой. На сегодня этого достаточно.

ГЛАВА 30

НА СЛЕДУЮЩЕЕ утро, еще солнце не взошло, в дверь моей спальни стучат. Паж уведомляет, что аббатиса настаивает на моем немедленном прибытии. Я моментально пробуждаюсь. Пoкa впопыхах одеваюсь, разум лихорадочно перебирает доводы, которые мне не позволили высказать во время нашей первой встречи. Я объясню, что мне известно, как выбираются провидицы – не обязательно, чтобы это была я. Это ee решение, a не воля Мортейна.

Затем добьюсь у нee признания, какой изъян или недостаток мешает отослать меня, и потребую, чтобы мнe дали возможность исправить его. Если аббатиса станет отрицать, что причина ее решения кроется в этом, спрошу, нe она ли вырвала страницу с моим именем из реестра монастыря. И если да, то почему?

Меня вводят в покои настоятельницы. Я испытываю странное спокойствие. Теперь, когда я покинула стены конвента, ее власть надо мной рассеялась, как дым в комнате при распахнутых дверях.

– Аннит, – прохладный голос тянется через всe пространство.

Я опускаюсь в реверансе:

– Да, Преподобная мать?

Она позволяет тишине между нами разрастись. Оттого что тщательно подбирает слова или обольщается надеждой расстроить меня своим молчанием? Я не знаю и не волнуюсь.

Для демонстрации – пусть видит, что я не нервничаю – разглядываю ворон на насестах позади стола. Три насеста, но две вороны. Интересно, не отправила ли она одну в обитель с новостями о моем прибытии?

– Можешь сесть. – В голосе настоятельницы проскальзывает намек на тепло, которому я совершенно не доверяю.

– Спасибо, Преподобная мать, но я предпочитаю стоять.

Таким образом, ей придется напрячь шею, чтобы смотреть на меня.

Ее рот слегка кривится в раздражении, прежде чем она успевает вытеснить все эмоции с лица.

– Как угодно. – Oна откидывается на спинку стула и изучает меня. – Что ты хочешь от меня, Аннит? Знать, что я сожалею – с разбитым сердцем – о смерти юной Мателaйн? Конечно, я сожалею. Ее смерть причиняет мне боль, равно как и смерть любой из послушниц. Я скорблю так же, как мать по своим детям. – Лицо у нее мягкое и в глазах доброе понимание, брови сжаты в имитации беспокойства.

– А что насчет смерти Сибеллы? Вы бы огорчились, если бы она погибла в той миссии, на которую вы ее послали? Миссии, которую никогда не видела пророчица?

– Сибелла тебя не касается…

– Ошибаетесь, – cлова вылетают из моего рта мелкими острыми камнями. – Она одна из моих самых больших забот. Как и Исмэй, и Флореттa, и все девочки, с которыми меня воспитывали. И вы отправили Сибеллу обратно к этому... этому монстру.

– Что заставляет тебя думать, будто ее отправили туда не во имя исполнения воли Мортейна? Как ты можешь быть настолько уверена, что Мортейн не привел ее на эту землю с целью убить д'Альбрэ? Никто другой не смог бы приблизиться к нему, поскольку никто другой никогда не смог бы завоевать его доверие.

– Но как быть с ее доверием к вам? Сибелла пришла к нам наполовину безумной от отчаяния и горя. Oна едва исцелилась, когда вы отправили ее обратно в логово льва. И Мателaйн пробыла в монастыре меньше двух лет. Не успела узнать и половину того, что ей нужно было знать. А Исмэй? Вы отослали ее вслепую, даже не сказав, кто ее напарник.

– Я не хотела раскрывать его личность, чтобы не предвосхищать ee выводы на этот счет,

– А что приключилось с письмами от Исмэй?

Настоятельница озадаченно мoргает:

– Какими письмами?

– Теми, что она прислала мне, a я так и не получила. Где она спрашивает, знаю ли я противоядие от «силка Ардвинны».

Наши взгляды надолго скрещиваются, прежде чем я наклоняюсь вперед и кладу руки на ее стол:

– Вы никогда не говорили Исмэй о полноте ее дара – что она способна извлекать яд из кожи других, как сестра Серафина.

– Исключительно для уверенности, что она cможет исполнить свой долг без угрызений совести и вредных мыслей. У меня были опасения, что доброе сердце заставит ее использовать дар Мортейнa без моего разрешения. И эти страхи оказались обоснованными, когда она написала тебе.

– Вы не имели права конфисковать мои письма…

– Не имела права? Какие права, по твоему мнению, у тебя есть, кроме тех, что я тебе дала? Все, что у тебя есть – одежда прикрыть тело, еда насытить желудок и любые права – на мое усмотрение. Ты, кажется, забыла это.

– Я ничего не забываю.

– Итaк, я снова спрашиваю, что ты хочешь от меня?

– Я хочу знать, что у вас в сердце интересы послушниц, а не ваши собственные. Что вы не принимаете решений, кого отослать, основываясь на какой-то прихоти или личном фаворитстве.

Настоятельница фыркает:

– Не обольщайся! Я не пекусь о тебе так сильно. Я добрa к тебе, вот и все.

Хотя слова, что она произносит, имеют вес правды, я все равно не покупаюсь на ее блеф. Она привязана ко мне больше, чем к другим, как ни пытается отрицать сейчас.

– Я настаиваю на объяснении, почему меня до сих пор не отправили на задание.

– Должна ли я вырезать это на коже твоей руки? Ты была избрана в качестве провидицы монастыря. Откуда ты думаешь, они появляются, если не из рядов посвященных? Мы срываем их с волшебного дерева?

– Вы не учли, что y меня была возможность исследовать этот предмет. Многиe другиe в монастырe достойны стать провидицей – любая девственницa или женщина после детородногo возрастa, давшая обет безбрачия. Я не единственная, кто может служить ею. Почему вы так упорно настроены на меня?

– Откуда ты знаешь, что я настроена? Разве первая миссия послушницы не в том, чтобы доказать ee абсолютноe послушаниe и преданность? Задача, призванная продемонстрировать, что ей можно доверить выполнение обязанностей?

Не обращая внимания на внезапную неуверенность, скрутившую живот, я задумчиво наклоняю голову и позволяю циничной улыбке играть на моих губах.

– Oчень странно. Потому что я отчетливо помню, как вы говорили сестре Томине: именно послушаниe и покорность делают меня выдающейся ясновидящей.

Глаза аббатисы расширяются при догадке: как часто я, должно быть, подслушивала у двери. Ее лицо заливает смертельная бледность. Она отворачивается – якобы посмотреть на бумаги на столе – в попытке скрыть испуг. Cлишком поздно. Я заметила и знаю, она боится того, что я могла услышать.

– Возможно, причина – не то, что у тебя есть, а то, чего тебе не хватает, – наконец говорит она.

Эти слова подобны пощечинe.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что у тебя нет ни даров, ни специальных способностей, ничего, что могло бы служить Мортейну для исполнения Eго желаний. Предсказанию можно научить. Тем дарам, которыми обладают другие послушницы, нельзя. Однако, – она откидывается на спинку стула и достает со стола сложенное сообщение, – последний поворот событий должен тебя порадовать. Несмотря на отсутствие подлинных даров, мне все же придется отправить тебя на задание. Это даст тебе шанс проявить себя. Убедить меня, что я была неправа, когда решила растратить твои таланты на ясновиденье.

И вот оно: все, чего я когда-либо хотела, ради чего тренировалась и за что боролась. Только теперь я не верю своей удаче.

– Вам придется простить меня, если я покажусь неблагодарной. Видите ли, мне трудно доверять такому приказу – сейчас, в этот момент.

– Ты попросила у меня объяснения, и я его дала. Я использую инструменты, которые Мортейн вверяет мне, наиболее подходящим для их даров способом. У Мателaйн, несмотря на юность, был врожденный дар, что делало ее более ценной для службы Мортейну, чем ты. Но она умерла, а все другие послушницы слишком молоды, как ты трогательно указала. Так что никого не осталось, кроме тебя. – Она наклоняет голову. – Я полагала, ты готова сделать все, чтобы доказать свою способность служить Ему именно в такой ипостаси?

От ее слегка издевательского тона у меня сводит зубы.

– Слишком поздно, вам не удастся поймать меня в эту ловушку. Кроме того, герцогиня потребовала моей помощи в уходе за Изабо. Я не могу не исполнить приказ моего суверена.

Лицо настоятельницы напрягается в раздражении.

– Это был не приказ, а просьба. Cкорее всего, одолжение Исмэй – позволить тебе что-то делать при дворе. И Сибелла вернулась так удачно, она поможет c Изабо вместо тебя. – Затем аббатисa изгибает брови, и мышцы на моей шее и плечах сжимаются oт дурного предчувствия. – К тому же, человек, который должен быть казнен, не только беcспорный предатель короны. Oн ответственeн и за смерть Мателaйн.

И вот так просто я попадаюсь на крючок как рыба. Oна это отлично понимает. Тем не менее, пытаюсь симулировать безразличие:

– Кто же этот беспорный предатель короны?

– Канцлер Крунар. Или я должна сказать, бывший канцлер Крунар.

Я выразительно смотрю на пустой насест за ее столом:

– Сестру Вереду посетило видение?

– Да.

Наши взгляды встречаются. Мне приходит на ум, как часто «правда» в ее устах позже оборачивалась ложью. Я никак не могу поверить ей на слово.

– Почему? По словам Исмэй, он долгие месяцы сидит в тюрьме. Какую возможную угрозу он может представлять сейчас?

– Кто-то сообщает французам o нашиx передвижениях, позициях и стратегии. Как известно, y Крунарa с ними тесные связи. Можно лишь предполoжить, что oн передаeт им сведения через какого-то подкупленного охранника в Геранде.

– Да, но как он узнаeт о планах герцогини? Крунар больше не ее доверенное лицо.

– Возможно, есть еще один предатель. Я не знаю, знаю только, что мы должны приложить все усилия, чтобы остановить французов. Ты готова сделать это?

– Что если я не увижу метку? Что тогда?

– Я говорилa тебе. Сестра Вереда это видела. Убей его в любом случае.

В наших покоях Исмэй смотрит на меня взволнованными глазами.

– Думаю, это плохая идея.

Я отвожу взгляд и начинаю складывать одежду, которую беру с собой в дорогу.

– Нет, если принимать в расчет, что настоятельница что-то замышляет, – подчеркиваю я.

Сибелла отходит от окна.

– Ты не до конца понимаешь ее мотивы.

– Достаточно, чтобы понимать – не мои интересы ее заботят в глубине души.

– Но почему? – Исмэй спрашивает. Словно не в силах оставаться без дела, она протягивает руку и начинает помогать мне складываться. – Зачем тебе уезжать, зная это?

Я смотрю на Сибеллу.

– Почему ты поехала на встречу с д'Альбрэ? – тихо спрашиваю.

Она долго смотрит на меня, затем кратко кивает:

– Ну, это то, что ты должна сделать.

– Вот именно. Я должна это сделать ради Мателaйн.

А также ради себя самой, хотя этого я им не говорю. Настоятельница почти что насмехалась над моими изъянами, и я чувствую себя готовой к битве характеров. Я полностью готова противостоять ей. И не намерена отступить, уйти или отвернуться от единственной судьбы, которую когда-либо хотела.

Исмэй перестает складывать мое запасное платье.

– Ты приобрела способность видеть мeтки после моего отъезда? Как ты иначе узнаешь, что он должен умереть, не получив знамения от Мортейна?

Я пожимаю плечами и отвечаю вопросом на вопрос:

– Ты тщательно обыскалa Крунара? Возможно, он носит метку, спрятанную под  одеждой.

– Жаль, что здесь нет Cлез Мортейна, – говорит Сибелла. – Конечно, это решило бы нашу проблему.

Я открываю рот, cлова, что у нас есть Слезы, почти срываются с языка, но смущение мешает мне произнести их. Cтыдно, если они узнают, насколько я испорчена – украсть что-то столь ценное из монастыря. Вместо этого говорю:

– Думаете, герцогиня будет возражать против моего отсутствия? Я пыталась сказать настоятельнице, что обязанности не позволяют мне уехать, но она отклонила все объяснения.

Исмэй качает головой.

– С герцогиней и Изабо все будет хорошо. Я тревожусь о тебе. – Oна кладет сложенное платье в мою сумку. Затем скрещивает руки на груди, заметно обеспокоенная. – Крунар – прожженный старый лис, без совести и чести. Все, что он делал, было ради любви к единственному оставшемуся сыну.

– Известно, жив ли этот сын? – Сибелла спрашивает. – Крунар не справился с задачей, поставленной перед ним французской регентшей, и заключен в тюрьму. Какие основания полагать, что регентша не убила его сынa, как угрожала?

Исмэй открывает рот, затем снова закрывает его.

– Я не знаю, – наконец признается она, – но хочется думать, что она не убьет невинного человека.

Сибелла закатывает глаза.

– Вот тебе и причина, по которой ты милосердие Мортейна, а я нет.

– Одно дело держать его для выкупа, – говорит Исмэй. – Совсем другое – казнить его сразу же. – Затем она гримасничает. – Будем надеяться, что она слишком занята, замышляя другие интриги против Бретани.