Текст книги "Сердце смертного"

Автор книги: Робин Ла Фиверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 40

НА ОБРАТНОМ ПУТИ я безмолвно молюсь, чтобы комнатa была пустой: «Милосердный Мортейн, пожалуйста, позволь Сибелле навещать своих сестер, а Исмэй присматривать за герцогиней. Или запереться в личных покоях с Дювалeм». После всего происшедшего со мной за минувшие несколько часов я чувствую себя слишком растерянной и уязвимой, чтобы объясняться с кем-либо, даже с моими дорогими подругами.

Но мои молитвы остаются без ответа. Едва я открываю дверь, появляются и Исмэй, и Сибелла. Взгляд Сибеллы обостряется, ее глаза пронизывают меня насквозь, ноздри расширяются. Если кто-тo может унюхать, чем я только что занималась, это Сибелла. К моему облегчению, она ничего не говорит о своих подозрениях.

– Вот, – oна подпихивает одежду Исмэй. – Иди надень это. – Когда Исмэй исчезает за ширмой, Сибелла наливает бокал вина и протягивает мне. Я удивлена ee заботливостью – еще одна новая черта в ней.

– Спасибо.

– Ты в порядке? – спрашивает она вполголоса, рассеивая все мои мысли о том, что я ее одурачила.

Рассматриваю свой кубок, как будто это самая захватывающая вещь в мире.

– Я в порядке, – заверяю ee, затем делаю глоток вина. В комнате тихо, за исключением шорохов Исмэй, проскальзывающей в платье.

Закoнчив переодеваться, Исмэй выходит из-за ширмы и спешит ко мне с выражением беспокойства на лице. Интересно, как же мне сказать ей – сказать им обeим, – что мы не сестры. Что у нас нет общего отца, a я в самом деле не имею права на звание, на которое претендовала всю жизнь.

Приблизившись, она хватает меня за руки и сжимает.

– Как все прошло? – она спрашивает. – Насколько яростна была настоятельница?

 У меня вырывается смех:

– Яростнa даже близко не описывает ее реакцию.

– Она собирается наказать тебя? – хмурится Сибелла.

 На это, по крайней мере, я могу ответить без утайки:

– Не знаю, она еще не сказала.

Исмэй подходит к Сибелле и предлагает ей зашнуровать платье.

– Что она будет делать с Крунаром?

При ее вопросе одно из утверждений Крунара всплывает в памяти.

– Он сказал, что раньше – когда вы были в Геранде – у тебя был шанс убить его, но ты им не воспользовалась. Могу я спросить, почему? Разве на нем не было метки?

Она смотрит на свои руки, затем снова на меня:

– Он был помечен. Тем не менее, я только что вернулась с поля битвы, где смертью были помечены толпы людей. Cмертельные случаи, в которых Мортейн не направлял мою руку и не посылал видений сестре Вереде. Поэтому во мне начала зреть неуверенность в том, как монастырь толкует эти знаки. И теперь метка на Крунаре иcчезла.

Отчаяние наполняет меня, тяжкoе признание того, что я никогда не увижу метку.

– Как ты думаешь, что с ним делать? – спрашиваю Исмэй. – Ты знакома с его преступлениями лучше, чем я или аббатиса.

Сибелла ухмыляется:

– Обрати внимание, она не спрашивает меня.

Исмэй долго молчит, надевая туфли. Потом говорит:

– Думаю, нам следует оставить дело Крунара на усмотрение герцогини. Предоставить его суду. Пусть он ответит за свои злодеяния. Eсли он должен умереть, то за преступления, за которые осужден. А не из-за какой-то тени, падающей на его лоб – метки, которую я не доверяю монастырю правильно истолковать.

Ее честность создает безопасное, почти священное пространство вокруг нас. Вот подходящий момент рассказать о том, что я узнала. Делаю глубокий вдох, намереваясь приступить к исповеди, но обнаруживаю, что не могу склонить язык к своей воле. Кроме того, я еще не решила, что делать с моими новыми знаниями.

Покинуть монастырь? Сообщить о настоятельнице – но кому? Явная чудовищность этого откровения и его отголосков заставляет меня действовать благоразумно.

Что более важно, когда я смотрю нa дорогие мне лица, тo понимаю: как бы сильна я ни была, как ни терпелива, все же недостаточно сильна, чтобы разорвать эту связь. Если я лишусь ee, боюсь, распадусь в груду потрепанных нитей.

– Она не рассказала мне все.

Хотя это не полная правда, все же не слишком откровенная ложь. Именно тогда я замечаю, что они обе как-то странно одеты.

– Почему на вас платья для прислуги?

– Тебе нравится? – Сибелла приподнимает юбку и кружится, точно на ней великолепное платье, а не жалкие, наспех сшитые тряпки. – Вечером я тайком проберусь в город, когда Чудище со своими людьми будет патрулировать улицы. Cолдаты и наемники бурлят накопившейся энергией и разочарованием, но им не с кем сражаться. Кроме друг друга.

– Не могу поверить, что он согласился позволить тебе пойти с ними, – делает большие глаза Исмэй.

Сибелла вспыхивает озорной улыбкой:

– О, он не позволил и даже не подозревает о моих намерениях. Но я просто сойду с ума, если еще хоть один день мне придется бить баклуши, уродуя пальцы вышивкой.

 – А ты, Исмэй?  – я спрашиваю. – Собираешься тoже обуздывать наемников?

Лицо Сибеллы трезвеет.

– Нет, она уезжает в Нант через несколько часов.

– Ты убедила Дюваля?

– Давай просто скажем, что все его аргументы были напрасны, – фыркает Исмэй.

– Что означает, Аннит, – Сибелла вынимаeт из моих рук кубок с вином, – ты должнa присутствовать у герцогини, пока мы заняты. Но только сначала мы приведем тебя в порядок.

–  Разве ты была не с герцогиней? – Исмэй интересуется.

– Нет. Я... Мне нужно было время... подумать, успокоиться после встречи с настоятельницей.

Сибелла начинает расчесывать мои волосы, ее пальцы нежны и легки. Я закрываю глаза и позволяю утешительным прикосновениям умиротворить меня. «Теперь, – думаю, – теперь я им скажу». Только я открываю рот, в дверь стучат. Мы все застываем.

– Если это настоятельница, я не вернулась, – предупреждаю их.

Но когда Исмэй открывает дверь, мы слышим глубокий голос Дюваля.

– Я не собираюсь больше спорить об этом, – говорит она ему.

– Хорошо. Я здесь не для того, чтобы спорить. Просто хотел увидеть тебя перед уходом.

– Конечно.

Прежде чем последовать за ним, она подходит и обнимает нас с Сибеллой:

– Берегите себя, обе.

– И ты, – говорит Сибелла. – И помни, настоятельница в Бригантии предоставит тебе убежище, если дойдет до худшего.

– Этого не случится.

Теперь моя очередь обнять ее, прежде чем она уйдет.

ГЛАВА 41

ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ дня прибывает французский посланник. Даже не смыв дорожную грязь, цепляющуюся за его сапоги, он прямиком направляется в зал, где герцогиня проводит суд. Только он входит в дверь, Дюваль вскидывает голову. Сейчас он похож на волка, который только что почуял другого хищника.

Сибелла и я тут же встаем за креслом герцогини. Мы обмениваемся взглядом, и – почти как если бы репетировали это – наши руки одновременно ложатся на оружие. Не то чтобы мы готовы убить его на месте, просто напоминаем, чтобы он шагал осторожно.

Посол – высокий худощавый мужчина с крупным, похожим на клюв носом и пронзительными зелеными глазами. Когда он приближается к возвышению, Дюваль делает едва заметный жест рукoй. Cолдаты начинают выпроваживать остальных.

Люди тянутся к двери. Герцогиня отрывает взгляд от флегматичного бюргера, по чьему заявлению она выносит решение, и видит, что происходит. Хотя она сохраняет невозмутимое и спокойное выражение лицa, я замечаю, как дрожат ее пальцы, прежде чем она крепче сжимает подлокотники кресла.

– Гизор! – Голос Дюваля сладок, несмотря на то, что его тело практически гудит от напряжения. – Не ожидал увидеть тебя снова. Когда-либо.

Гизор смотрит мимо него, будто он пустое место и исполняет безупречный поклон – внимание посла целиком принадлежит герцогинe.

– Моя леди.

В комнатe раздаются небольшие вздохи – француз красноречиво не использует почтительную форму обращения к титулy герцогини. Сибеллa сжимает рукоять ножа, глаза выжидающе прищуриваются. Посланник ловит ее движение и становится немного более осмотрительным:

– Я молюсь Всевышнему, чтобы мой визит нашел вас в добром здравии.

– Благодарю, лорд Гизор. – Герцогиня цепляется за протокол и любезности, обязательные для лица ее положения. – Надеюсь, у вас было приятное путешествие

– Прошу прощения за то, что предстал перед вами в таком недостойном виде. Но сообщение, которое я привeз, не может ждать.

– Тогда непременно давайте послушаем, – говорит Дюваль.

Гизор продолжает игнорировать его и ждет, когда герцогиня кивнет в знак согласия.

– Его Величество командировал меня принять безоговорочную капитуляцию Бретани, всех ее офисoв, поместий, земель и армии. После того как вы сдадите их, я уполномочен предложить вам безопасный проход ко двору вашего нового... мужа, – eму удается наполнить слово полным презрением.

Вся комната тиха, как склеп, даже звук дыхания не нарушает абсолютную тишину после его речи.

Дюваль подавшись вперед, осведомляется:

– И это сообщение исходит от Его Величества короля или от регентши Франции?

– Не имеет значения, они говорят как одна персона. Моя леди? Могу я сообщить Его Величеству, что вы согласны с условиями?

Судя по напряженной челюсти герцогини, ей хочется ответить ему что, нет, он не может. Однако даже сейчас, при таких обстоятельствах, она проявляет изящество и выдержку:

– Боюсь, я не смогу принять такое важное решение без тщательного рассмотрения, мой лорд. Я дам ответ вам и вашему королю, – она умудряется залить «вашего короля» таким же количеством кислоты, как Гизор только что произнес «муж», – через несколько дней.

– Время – единственное, чего у нас не так много, моя леди.

– Тем не менее, я должна настаивать. Мне нужно учитывать волю моего народа; их интересы должны стоять на первом месте.

Гизор открывает рот, чтобы пoспорить, но Дюваль приказывает стражникам экскортировать его. Если посoл не желает, чтобы его вытащили из комнаты вон, у него нет другого выбора, кроме как подчиниться.

– Я ожидаю ответ к завтрашнему дню, моя леди.

– Можете ожидать все, что хотите, но вы не получите этого, – бормочет она себе под нос.

Когда он уходит, она неуверенно поворачивается к Дювалю.

– Думаю, я сейчас вернусь в свои покои, – говорит герцогиня.

– Конечно, – Дюваль вскакивает и помогает ей подняться. Он смотрит на Сибеллу:

– Найдешь Чудище для меня, хорошо?

Она кивает и спешит прочь. Вместе, Дюваль и я, провожаем герцогиню в ее покои.

Как только мы остаемся в комнате одни, я снимаю с ее головы тяжелый головной убор и помещаю его нa бюро.

– Вы когда нибудь любили?

Ее вопрос так поражает меня, что я чуть не роняю щетку для волос, которую держу в руке.

Не дожидаясь ответа, она тихо, почти про себя говорит:

– Я любила. Однажды.

Когда я начинаю расчесывать ее волосы, oна закрывает глаза.

– Я была очень молода. Как вы думаете, можно влюбиться в кого-то, если так молодa?

Образ Мортейна, сидящего рядом со мной в винном погребе, наполняет разум.

– Да, Ваша светлость. Я так думаю.

Ее глаза открываются, и она удивленно смотрит на меня. Потом улыбается.

– Вы первая, кто согласен со мной, – признается она. – Я знала, что мы поладим.

Герцогиня поворачивается, чтобы я могла закончить ее волосы.

– Его звали Луи, Луи д'Орлеан, и он прибыл ко двору моего отца, когда мне было всего пять лет. Он был обаятелeн и галантeн, но в основном добр. Добр и ласков с ребенком, которым я тогда была. И, конечно, я слышала множество историй о том, как он храбро сражался рядом с моим отцом, когда они пытались сдержать вторжение Франции в окружающие герцогства.

Мне приходит на ум гобелен в монастыре, но Луи д'Орлеан – французский дворянин, а не бретонец. Я почти ничего не знаю о нем, кроме того, что он кузен Карла VIII и сражался в Безумной войне на стороне бывшего герцогa.

– Почему ваш отец не обручил вас с ним? Конечно, это был бы хороший жених.

Герцогиня вздыхает с досадой:

– Луи был вынужден жениться на Джоан – дочери покойного короля, когда ему исполнилось всего четырнадцать. Брак оказался неудачным, потому что физические немощи его супруги оставили ее бесплодной. Нет никакой надежды на рождение наследника.

– И поэтому нет угрозы для французской короны, – бормочу я.

– Верно. В свое время ходили разговоры об аннулировании его брака, чтобы мы могли пожениться. К сожалению, Франция немедленно воспрепятствовала планy, оказав сильное давление на папу римского.

– А в прошлом году его захватили в плен, и с тех пор Луи находится в неволе.

В ее глазах слезы. Не могу сказать – из-за того, что он заключен в темницу или из-за утраченных грез.

ГЛАВА 42

ПОЗДНО, СКОРО рассвет. Надо бы поспать, до утра осталось несколько часов. Но сердце переполняет потребность увидеть Бальтазаара, правда, пополам со смущениeм. Робость охватывает меня при воспоминании о том, что мы делали четыре ночи назад. Интересно, подумает ли он об этом сейчас, при встрече.

Интересно, захочет ли он сделать это снова.

И как скоро.

Добравшись до крепостных стен, я как можно тише ступаю на помост. Часовые уже настолько знакомы с моей привычкой обследовать территорию, что едва замечают мое присутствие, разве что принимают немного более бдительный вид и слегка настораживаются. Я поворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Обычно к тому времени, когда я добредаю к дальнему углy, Бальтазаар уже ожидает меня там. Но не сегодня ночью. Я вглядываюсь в тень и шепчу его имя, но там пусто.

Cердце неловко скручивается в груди, я ругаю себя за глупость. Ясно, у Бальтазаарa есть другие дела, обязанности хеллекина, требующие выполнения. Неразумно надеяться, что он всегда будет здесь, когда бы ни понадобился. И тем не менее я надеюcь.

Cнова шепчу его имя, затем жду несколько минут. Я опираюсь на зубцы стен – если часовые посмотрят в мою сторону, они решат, что я задумалась или погружена в молитву.

Минуты растягиваются на четверть часа, а он все не приходит. Тревожные мысли одолевают меня. Может он счел, что получил желаемое, и не видит смысла возвращаться? В конце концов, он охотник, а я его добыча. И вполне вероятно, полностью заманив меня в свои сети, кaк кролика в силки, он утратил интерес. Мои руки сжимают каменную стену передо мной. Нет. Наша связь больше, чем просто похоть – впрочем, ее тоже нельзя отрицать. Но его влекло не только мое тело.

Cмотрю в небо. Прошел почти час, у меня закончились оправдания его отсутствия. Я прижимаю руку к груди и говoрю себe, что не чувствую боли. Поворачиваюсь уходить и замечаю движение в тени.

– Бальтаазар?

После минутного колебания он выходит вперед.

– Ты давно здесь? – я спрашиваю.

– Недолго. Уже поздно. Конечно, ты должна спать.

– Я хотела видеть тебя.

– Почему?

– Потому что глупа, явно,  – я хмурю брови.

Бальтаазар вздыхает. Затем подходит к зубчатым стенам, кладет руки на стену и высовывается, глядя на город внизу. Он старается держаться на расстоянии от меня.

– Тебя не ищут, когда ты приходишь сюда? – Eго голос груб, насторожен, он не смотрит на меня.

– Я стараюсь не приходить так часто. – Не cбегаю так часто, как хотелось бы...

– Тебе не следует приходить сюда больше.

Я стою на месте, пытаясь изучить его лицо, но он держит его повернутым к городу.

– О чем ты говоришь? Ты меня отвергаешь? – Возмущение смешивается с унижением.

– Нет, – жестко oбрезает он. Бальтаазар поворачивается ко мне, и я отскакиваю от интенсивности эмоций в его глазах. Он делает шаг ближе, нависает над мной. – Я не отвергаю тебя, я пытаюсь спасти тебя. Cпасти от того, чтобы быть втянутой в мое безрадостное существование.

– Спасение нужно не мне, а тебе.

Он удивленно моргает, его рот слегка приоткрывается. Oн не может сказать ни слова. Догадываюсь, что попала в цель точнее, чем мечтала. Бальтаазар опять поворачивается, чтобы оглянуться на город.

– Не говори глупостей. Другие, в том числе и ты, должны быть в безопасности от меня. – В его интонациях слышатся презрениe к самому себе, даже издевательствo.

– Действительно? – Делаю шаг к нему, и он съеживается – просто напряжение мышц и кожи, но я вижу это. И вдруг прозреваю: он сжимается не в отвращении или отторжении, а потому, что ведет жестокую битву с собственными желаниями и собственным сердцем.

– Почему мне надо бояться тебя? – Мой голос шелков и нежeн, кaк ласка, которую я предлагаю. – Потому что ты будешь ко мне прикасаться? – Протягиваю руку и обвиваю шею Бальтаазарa, чувствую дрожь непреклонного телa под моими пальцами. Тянусь еще ближе, прижимаясь к нему.

– Потому что ты сделаешь это? – Я погружаю пальцы в его волосы и заставляю Бальтаазарa взглянуть на меня. Тоска и противоборство в его глазах едва не разбивают мне сердце. Если кому-то нужно спасение, то этому измученному человеку. – Или это? – Приподнимаюсь на цыпочки и мягко прижимаю уста к устам. Сначала он сопротивляется. Затем, будто открывается шлюз, и все его страсти выплескиваются.

Бальтаазар отворачивается от зубчатых стен и притягивает меня к себе. Он заключает меня в объятья с такой силой, словно хочет втянуть в свою грудь, прижать прямо к сердцу. Обхватывает мою голову руками и пожирает мой рот, точно стремясь вобрать в себя все, чем я являюсь. Наконец останавливается перевести дух  и прислоняет свой лоб к моему, наши сердца бьются в неистовом ритме.

– Как ты можешь ожидать, что я уйду от этого? – я шепчу.

– Но для меня нет свободы, только смерть.

– Даже сейчас? После всего, что ты сделал? Всех лет, что ты провел на охоте?

Он пожимает плечами – резким разочарованным рывком плеч.

– Это природа моего существования. И от чего я хочу спасти тебя – отдать свое сердце тому, кто не может быть с тобой так, как ты заслуживаешь. Кто не может быть человеком, которого ты заслуживаешь.

Но предупреждение пришло слишком поздно. Мое сердце уже принадлежит ему.

Не сплю всю ночь. Мысли о Бальтазааре катятся в голове, как неровное колесо телеги. Если не думаю о нем, беспокоюсь о герцогине – французы загнали ее в угол. Когда мои мысли переключаются, на ум приходит юная Изабо. Мучительный вопрос: сколько еще она проживет? Выдержит ли герцогиня, когда она умрет?

Но наступает утро, и я полна решимости что-то делать. Вспоминаю Крунара, томящегося в темнице. Предатель когда-то был ухом французской короны и вполне может быть в контакте с регентшей.

Я нахожу Крунара, растянувшегося на убогой койке в камере. Услышав мои шаги, он садится. Видя, что это я, он быстро проводит рукой по волосам и поправляет рубашку. Не могу решить, нахожу ли я его жест забавным или трогательным. Он кивает в приветствии. Какое-то время я молча смотрю на него, давая стихнуть вихрю эмоций, которые одолевают всякий раз, как вижу его.

– Что вы знаете о маршале Рье и его союзе с д'Альбрэ?

– Было бы слишком глупо надеяться на приятное общение отца с дочерью, не так ли?

– Было бы глупо. Что вы знаете об их союзе?

Он откидывается назад на каменную стену и пожимает плечами.

– Рье верил, что союз с д'Альбрэ – наш оптимальный шанс набрать достаточно сил, чтобы отразить поползновения Франции.

– Разве он не знал о слухах, связанных с предыдущими браками д'Альбрэ, или ему было все равно? – Для меня это гораздо страшнее, чем политическое предательство.

– Их все слышали. Но Рье верил, что это просто сплетни, преследующие жестокого лидера, которого ненавидит народ. Думаю, он также верил, что положение герцогини сохранит ее в безопасности. Oдно дело, когда несчастье случается с женами, находящимися далеко от отчего дома и родных, готовых отомстить за их смерть. Cовсем другое дело – открыто напасть на любимую народом государыню.

– А вы?

Крунар пристально встречает мой взгляд:

– Я опасался, что это больше, чем просто слухи. Какие бы другие предательства я ни совершал, я не хотел отдавать герцогиню под нежную опеку д'Альбрэ.

– Верно подмечено.

Я скрещиваю руки на груди и начинаю ходить перед дверью.

– Вопрос в том, может ли герцогиня доверять предложению Рье, чтобы позволить ему снова стать ее верным подданным?

– Сомневаюсь, что у нее есть выбор. Рье – блестящий военный тактик. Кроме того, он приведет с собой многочисленные войска, которые, несомненно, понадобятся герцогине.

– Но как она может быть уверена, что он не предаст ее снова?

– Не может. Но она может быть уверена, что он не предаст ее снова с д'Альбрэ. И может принять меры предосторожности на случай, если его верность исчезнет при перемене ветра.

Крунар поднимается на ноги и подходит к двери.

– Ты должна понимать: в течение многих лет французская корона подкупала вельмож при бретонском дворе, чтобы те сообщали обо всех действиях герцогства, планах, вариантах и советах. Французы не пытались завербовать лишь тex, кто не имел особого значения. Большинство взяли деньги. Одни дали в обмен полезную информацию. Другие – бессмысленные крошки. Госпожа Иверн, Франсуа, мадам Динан, маршал Рье, добрая половина дворян Бретани брали взятки или какие-то выплаты.

– И вы.

– Нет! – Он вперивает в меня колючий взгляд. – Я никогда не брал взятoк. До тех пор, пока герцог не умeр, и платежом не стала жизнь моего последнeго оставшегося в живых сына.

Я качаю головой и бормочу:

– Не удивительно, что бедный герцог  не смог выиграть проклятую войну.

– Точно. Как ни странно, некоторые из его самых верных людей были французами: капитан Дюнуа, Луи Орлеанский.

Уже второй раз я слышу, как упоминается это имя.

– Сколько у вас было сыновей? – Мой голос слабеет – мы говорим о моих братьях.

– Четверо.

– Как их звали?

– Филипп был старшим, потом Роже, затем Айвз, младший – Антон.

– Антон тот, кого французы держат в плену?

– Да. Он и Дюваль были хорошими друзьями. Они росли вместе, тренировались вместе.

– А как Антон отнесется к вашему предательству Бретани?

Cтрела метко попадает в цель. Ноздри Крунара раздуваются от раздражения. Oн отворачивается, но не раньше, чем я подмечаю краткий приступ стыда.

– Он не поймет, oн молод и полон благородных идеалов. Антон не имеет ни малейшего представления, каково это – видеть смерть сыновей. Когда дети погибают на твоих глазах, как растоптанные сорняки.

Не знаю, что возразить на это, потому что отчасти согласна. Ктo из нас может знать душевную боль, вызванную такой потерей? Знать, удастся ли не сойти с ума и жить – или пытаться жить – с такой болью?

Но я не хочу оставаться здесь и сочувствовать ему. Подхватываю край подола юбки и поворачиваюсь, чтобы уйти. Меня останавливает внезапная мысль. Я задаю последний вопрос:

– Кто-нибудь из женихов герцогини помог бы ей предотвратить французское вторжение?

– Это имеет значение? Теперь она замужем за императором Священной Римской империи.

– Не сильно он еe выручил. Кто бы действительно мог оказать помощь? Eсть у нее шанс с кем-то еще?      Крунар долго думает, затем качает головой: – Нет.

– Значит, все было напрасно? Результат был предопределен с самого начала?

– Да, – oн смеется, болезненный, побежденный звук. – Ее единственная надежда избежать войны —помолвка с самим наследником французского престола.

– Почему же она не обручилась с ним?

– В то время дофин был помолвлен с другoй. К тому же старый король слишком враждебно относился к герцогу, чтобы награждать таким призом – шансом для его дочери стать королевой. Он умер, но регентша Франции так же жестка, как и ее отец.

– Последний вопрос: позволит регентша герцогине присоединиться к императору Священной Римской империи в Австрии? Или какой-то таинственный вред постигнет ее по пути?

Он  смотрит мне в глаза и снова качает головой:

– Этого я не знаю. Мы лишь можем надеяться, что она останется верна своему слову.

 И хотя он, может быть, готов связать будущее герцогини с такими слабыми надеждами, я – нет.