Текст книги "Железная звезда"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 58 страниц)

– Эй ты,– позвал Писарро.– Ты! Демон! Ты тоже американец, демон?

– Извиняюсь. Ты сказал: «Афинянин»?

– Я сказал: «Американец». Тот, что был перед тобой. Ты тоже оттуда, демон? Из Америки?

Незнакомец пожал плечами:

– Нет. Думаю, не из Америки. Я из Афин.– В глазах демона мелькнули насмешка и любопытство.

– Грек? Ты – демон-грек?

– Я из Афин,– повторил безобразный старик.– Меня зовут Сократ, сын Софрониска. Я не знаю, кто такой грек, а потому вполне могу им оказаться. Но я так не думаю, разве что греком ты называешь жителя Афин.

Говорил он медленно, с трудом подбирая слова, словно тупоумный. Писарро приходилось иметь дело с такими людьми, и он знал по собственному опыту, что подчас они не так глупы, как прикидываются. С ними нужно держать ухо востро.

– К тому же я не демон, а простой смертный,– продолжал незнакомец.– Как видишь, очень простой.

Писарро фыркнул:

– Ты любишь играть словами, да?

– Друг мой, это не худшее развлечение,– сказал незнакомец и, непринужденно заложив руки за спину, начал спокойно раскачиваться на пятках, с улыбкой глядя вдаль.

– Ну? – нарушил молчание Таннер.– Разве это не Сократ? По-моему, самый настоящий Сократ.

Ричардсон поднял глаза и кивнул. Похоже, у него отлегло от сердца, и он повеселел.

– Должен признать, пока все идет хорошо. Он выгладит реальным и действительно самым настоящим Сократом.

– Именно.

– Вероятно, мы таки справились с проблемой информационного загрязнения, из-за которого не удались ранние модели. Сейчас такого искажения нет.

– А у него есть характер, да? Без всякого смущения подошел прямо к Писарро. Совсем не боится.

– Почему он должен бояться? – поинтересовался Ричардсон.

– А ты бы не боялся? Если бы очутился бог весть где, в каком-то необычном месте, не зная, где ты и как сюда угодил,– и вдруг увидел перед собой свирепого вояку типа Писарро, в латах и при шпаге...– Таннер покачал головой.– Хотя он, может, и не испугался. В конце концов, это Сократ, а Сократ не боялся ничего, кроме скуки.

– Писарро всего лишь модель. Не более чем программа.

– Слышал от тебя уже не раз. Но Сократ-то этого не знает.

– И то верно,– согласился Ричардсон и задумался.– Возможно, это и опасно.

Таннер недоуменно хмыкнул.

– Если наш Сократ похож на описанного Платоном,– начал пояснять Ричардсон,– а он просто обязан быть таким, то может нарваться на неприятности. А вдруг Писарро не по нраву придутся его словесные игры? Не примет он эти игры и, теоретически, может отреагировать весьма агрессивно.

Пораженный Таннер резко повернулся к Ричардсону:

– Ты хочешь сказать, что он способен прирезать Сократа?

– Кто знает? – ответил Ричардсон,– В реальном мире одна программа уж точно может уничтожить другую. А если то же самое касается и моделей? Для всех нас это совершенно новая область, Гарри. Включая тех, кто в камере.

Высокий седеющий мужчина сказал, нахмурившись:

– Ты говоришь, что ты афинянин, но не грек. Как прикажешь это понимать? Я мог бы спросить у Педро де Кандии, он грек, но не афинянин. Но его здесь нет. Так, может, ты просто глупец? Или меня считаешь глупцом.

– Я понятия не имею, кто ты. Может быть, ты бог?

– Бог?

– Да,– кивнул Сократ, невозмутимо разглядывая человека с суровым лицом и холодными глазами,– Может быть, ты Арес. У тебя свирепый, воинственный вид, и на тебе лага, но таких я раньше не видел. Думаю, это место настолько странное, что вполне может оказаться обителью богов и на тебе могут быть доспехи бога. Если ты Арес, то я приветствую тебя с должным почтением. Я Сократ из Афин, сын каменотеса.

– Ты несешь чепуху. Я не знаю твоего Ареса.

– Ты что, это же бог войны! Все это знают. Конечно, кроме варваров. Так значит, ты варвар? Должен отметить, говоришь ты, как они. Правда, я и сам говорю, как варвар, хотя всю жизнь говорил на языке эллинов. Действительно, тут какое-то загадочное место.

– И снова проблема с языком,– отметил Таннер. – Ты что, не сумел вложить в него правильный древнегреческий? Или они общаются на испанском?

– Писсаро полагает, что на испанском, а Сократ – что на греческом. И конечно, греческий неправильный. Мы не знаем, как звучал любой язык, когда не было звукозаписи. Можем только предполагать.

– А разве ты не можешь...

– Тсс,– оборвал его Ричардсон.

– Может, я и негодяй, но не варвар,– заявил Писарро.– Так что попридержи язык, приятель. И чтоб я больше не слышал от тебя богохульства.

– Если я богохульствовал, проста. Это по неведению. Скажи, где я перешел черту, и я больше так не буду.

– Твои бредовые речи о богах. Меня назвал богом. Такое может говорить язычник, но не грек. Или ты греческий язычник? Тогда тебя нельзя винить. Язычники всюду видят богов. Я кажусь тебе богом? А я – Франсиско Писарро из Трухильо в Эстремадуре, сын знаменитого солдата Гонсало Писарро, полковника пехоты; он служил в войсках Гонсальво де Кордовы, которого называли великим капитаном. Я и сам не раз участвовал в войнах.

– Значит, ты не бог, а просто солдат? Хорошо. Я тоже был солдатом. Мне больше по душе общаться с солдатами, чем с богами, как, думаю, и большинству людей.

Писарро усмехнулся:

– Солдат? Ты?

Этот невзрачный старикашка, более грязный, чем любой мало-мальски уважающий себя конюх?

– И где же ты воевал?

– Я участвовал в войнах, которые вели Афины. Сражался в Потидее, когда у нас возникли трудности с коринфянами – они отказались платить нам полагающуюся дань. Там было очень холодно, а осада оказалась долгой и унылой, но мы исполнили свой долг. Еще через несколько лет я снова воевал – против беотийцев, у Делии, под командованием Лaxeca. Удача отвернулась от нас, и мы с боем отступили. А потом,– продолжал Сократ,– когда Бразид захватал Амфиполис, а Клеона послали выбить его оттуда, я...

– Хватит! – Писарро нетерпеливо махнул рукой.– Эти войны мне неизвестны.

Перед ним, несомненно, был солдат, обычный солдат.

– Что ж, наверное, это место, куда отправляют мертвых солдат,– сказал он.

– Значит мы мертвы?

– Давным-давно. Король здесь Альфонсо, а Папа – Пий, и ты не поверишь, какие по счету. Кажется, демон сказал – Пий

Шестнадцатый. А еще американец говорил, что сейчас две тысячи сто тридцатый год. Последний год на моей памяти был тысяча пятьсот тридцать девятый. А у тебя?

Человек, назвавшийся Сократом, снова пожал плечами:

– У нас в Афинах другой счет времени. Но давай считать, дабы продолжить беседу, что мы мертвы. По-моему, это вполне правдоподобно, учитывая, какое странное тут место и каким бесплотным представляется мне собственное тело. Итак, мы умерли и сейчас у нас жизнь после жизни. Интересно, а сюда посылают добродетельных людей или наоборот? Или после смерти все попадают в одно и то же место, независимо от того, каков ты был при жизни? Как ты считаешь?

– Пока не понял,– сказал Писарро.

– Так... Ты вел добродетельную жизнь или нет?

– То есть грешил ли я?

– Да, можно использовать и это слово.

– Он хочет знать, грешил ли я! – поразился Писарро.– Спрашивает, был ли я грешником? Вел ли добродетельную жизнь? Да какое ему дело?

– Сделай милость, ответь,– попросил Сократ.– И ради нашей беседы позволь задать еще несколько вопросов...

– Начинается,– сказал Таннер.– Видишь? У тебя получилось! Сократ втягивает его в диалог!

Глаза Ричардсона сияли.

– Именно! Гарри, это же чудесно!

– Сократ его запутает.

– Не уверен,– возразил Ричардсон.

– Я стараюсь не оставаться в долгу,– начал Писарро.– Если меня бьют, я даю сдачи. Разве это грех? Это здравый смысл. Мы делаем то, что нужно, чтобы выжить и сохранить свое место под солнцем. Да, случается мне и забыть о постном дне, и поминать имя Господа всуе – полагаю, что это грешно, ведь брат Висенте всегда меня корил. Но разве это делает меня грешником? Как только у меня находится время, я каюсь. Наш мир греховен, и я ничуть не хуже других – так за что же меня винить? А? Бог создал меня таким. Я сотворен по образу Его и подобию. И верю в Сына Божьего.

– Так значит, ты добродетельный человек?

– Уж во всяком случае, не грешник. Я же сказал, что если и грешил, то каялся, и мое покаяние очищало меня от греха, словно того и не было.

– Согласен. Значит, ты добродетелен, и я попал в хорошее место. Но хочу окончательно убедиться. Скажи еще раз: твоя совесть совершенно чиста?

– Ты кто, исповедник?

– Всего лишь невежда, стремящийся к пониманию. И ты мне поможешь его обрести, изучая это место со мной. Если я попал в мир добрых людей, то и сам был добродетелен при жизни. Так что облегчи мою задачу, расскажи, есть ли на твоей совести что-то такое, в чем ты раскаиваешься?

Писарро неловко повел плечом:

– Ну, я убил правителя.

– Злого? Врага твоего города?

– Нет, он был мудрым и добрым.

– Тогда у тебя есть причина раскаиваться. Действительно, это грех – убить мудрого правителя.

– Но он был язычником.

– Кем?

– Он не верил в Бога.

– Он не верил в своего бога? – спросил Сократ.– Тогда, возможно, не так уж грешно было его убить.

– Нет. Он не верил в моего. Поклонялся своим богам. А значит был язычником. Как и весь его народ, коль разделял веру правителя. С этим нельзя было мириться. Из-за того что подданные разделяли его веру, они могли быть осуждены на вечные муки. Я убил его ради спасения душ его людей. Я убил его из любви к Богу.

– А ты согласен с тем, что все боги – отражение одного?

Писарро задумался:

– Похоже, что в чем-то так оно и есть.

– А разве служение Богу само по себе не праведно?

– Как же может быть иначе, Сократ?

– А ты не считаешь, что тот, кто служит верой своему богу согласно учению этого бога, поступает праведно?

Писарро сдвинул брови:

– Ну... при таком подходе – да...

– Тогда, думаю, убитый тобой правитель был праведным человеком, и, убив его, ты согрешил перед Богом.

– Подожди-ка!

– Подумай сам: служа своему богу, он тем самым служил и твоему. Ведь каждый такой человек служит Богу истинному, который заключает в себе всех наших придуманных божков.

– Нет,– угрюмо отрезал Писарро.– Как он мог быть слугой Господа? Он ничего не знал об Иисусе. Он не понимал Троицу. Когда священник дал ему Библию, он с презрением швырнул ее на землю. Это был язычник, Сократ! Как и ты. Ты вообще не разбираешься в таких вещах, если называешь Атауальпу праведником. Или если считаешь, что сможешь меня в этом убедить.

– Безусловно, я очень мало знаю. Но ты говорил, что он был мудрым и добрым?

– Для язычника – да.

– И хорошим правителем для своего народа?

– Похоже, да. Они процветали, когда я к ним пришел.

– Но все-таки он не был праведником.

– Я же объяснил. Он никогда не принимал причастия. По правде говоря, отвергал до самого дня смерти. И только тогда принял крещение. И вот тут-то и стал праведником. Но его уже собирались казнить, и было поздно его спасать.

– Крещение? Расскажи мне о нем, Писарро.

– Это таинство.

– Что такое таинство?

– Священный обряд. Он проводится священником с помощью святой воды. Человек тогда приходит в лоно Святой Матери-Церкви и обретает прощение всех грехов – и первородного, и своих собственных—и приобщается к Святому Духу.

– Потом ты мне расскажешь об этом побольше. Итак, благодаря крещению, ты сделал этого доброго правителя праведником? А потом убил его?

– Да.

– Но он же был праведником, когда ты убил его. Так что, несомненно, это убийство было грехом.

– Он должен был умереть, Сократ!

– А почему? – спросил афинянин.

– Сократ доиграется,– сказал Таннер.– Писарро его убьет. Ты только посмотри!

– Смотрю,– откликнулся Ричардсон.– Только никто никого не убьет. У них слишком разные воззрения.

– Вот увидишь.

– Ты думаешь?

– Я тебе уже объяснил, почему он должен был умереть,– продолжал Писарро.– Потому что его народ разделял его верования. Они поклонялись солнцу, потому что правитель сказал: «Солнце – Бог». Если бы мы позволили им и дальше вытворять то же самое, их души попали бы в ад.

– Но если они во всем следовали ему, то обязательно тоже приняли бы крещение и стали праведными, что порадовало бы и тебя, и твоего бога! Разве не так?

Писарро запустил пальцы в бороду:

– Нет!

– Почему ты так думаешь?

– Потому что правитель согласился принять крещение только после того, как мы приговорили его к смерти. Он стоял у нас на пути, разве не понимаешь? Он нам мешал! И мы от него избавились. Сам он никогда бы не обратил свой народ в истинную веру. Вот почему мы убили его. Но мы не хотели убивать его душу, как собирались убить тело, а потому сказали: «Послушай, Атауальпа, мы собираемся казнить тебя, но если ты примешь крещение, то мы тебя просто быстро задушим, а если нет, то сожжем живьем и смерть твоя будет медленной». Конечно, он согласился на крещение, и мы задушили его. А что поделать? Он должен был умереть. Конечно, мы знали, что он не обрел истинной веры и в душе остался таким же язычником. Но все-таки он умер христианином.

– Кем?

– Христианином! Христианин! Тот, кто верит в Иисуса Христа, Сына Божьего!

– Сын Божий.– Сократ казался озадаченным.– А христиане верят и в Бога тоже или только в его сына?

– Ну ты и глуп!

– Не буду отрицать.

– Есть Бог Отец, Бог Сын, и еще Святой Дух.

– Ага,– кивнул Сократ.– И в которого из них верил твой Атауальпа, когда вы его задушили?

– Ни в одного.

– И все же он умер христианином? Не веря ни в одного из твоих трех богов? Как это понимать?

– Он же был крещен,– Писарро начал раздражаться.– Не все ли равно, в кого он верил? Священник окропил его водой! Священник произнес нужные слова! Если обряд проведен правильно, то душа спасена независимо от понимания и веры! А как крестят детей? Младенец ничего не смыслит и ни во что не верит – но становится христианином, когда вода касается его!

– Многое из твоих слов загадка для меня,—сказал Сократ,– Но я понимаю, что ты считал убитого правителя не только мудрым, но и благочестивым, потому что он был омыт водой, как того требуют твои боги. Значит, ты убил доброго правителя, которого после крещения приняли твои боги. Мне это кажется дурным поступком. И значит, здесь вовсе не то место, куда добродетельных людей посылают после смерти. Так что или я и сам недобродетелен, или не понимаю ничего в этом месте и в причинах нашего здесь появления.

– Черт побери, ты хочешь свести меня с ума? – рявкнул Писарро. Он выхватил шпагу и яростно рассек воздух.– Если ты не заткнешься, я покрошу тебя на кусочки!

– О-о,– протянул Таннер.– Это уже чересчур для диалектической беседы.

– Друг мой, у меня и в мыслях нет раздражать тебя,– мягко сказал Сократ. – Я просто пытаюсь разобраться.

– Ты глупец!

– Несомненно, так оно и есть, я уже признавал это несколько раз. Что ж, если хочешь пустить в ход свой меч – давай. Но не думаю, что у тебя получится.

– Катись ко всем чертям,– проворчал Писарро. Он посмотрел на шпагу и покачал головой.– Нет. Ничего не выйдет. Пройдет сквозь тебя, как сквозь воздух. А ты будешь стоять и смотреть, как я пытаюсь тебя проткнуть, и даже глазом не моргнешь. Правильно? – Он вновь покачал головой.– Нет, ты не глуп. Ты споришь как самый умный монах из всех, кого я когда-либо знал.

– Я действительно глуп,– сказал Сократ.– Я знаю ничтожно мало. Но всегда стремлюсь глубже познать мир или хотя бы постичь что-то в себе самом.

Писарро пристально посмотрел на него:

– Нет. Меня не проведешь. Старик, я немного разбираюсь в людях. Я понял твою игру.

– Что же это за игра, Писарро?

– Я вижу твое высокомерие. Вижу, что ты считаешь себя величайшим мудрецом в мире, призванным ходить и поучать жалких драчливых дурней вроде меня. Ты выставляешь себя глупцом, чтобы обезоружить своих противников, а потом унизить их.

– Один—ноль в пользу Писарро,– сказал Ричардсон.– Он таки заметил уловки Сократа.

– Может, он читал Платона,– предположил Таннер.

– Писарро не умел читать.

– То было раньше. А мы говорим о сейчас.

– Невиновен,– тоном судьи провозгласил Ричардсон.– Дело только в его крестьянской проницательности, и ты это прекрасно знаешь.

– Да это я так...– Таннер подался вперед, вглядываясь в голокамеру.– Боже, как удивительно наблюдать за их спором! Они кажутся совершенно настоящими.

– Так оно и есть.

– Нет, Писарро, я отнюдь не мудр,– сказал Сократ.– Но даже при всей своей глупости я могу быть не самым последним из мудрецов.

– Так ты думаешь, что умнее меня, да?

– Откуда мне знать? Сначала расскажи о своей мудрости.

– Я достаточно умен, чтобы начать жизнь свинопасом, а закончить наместником Перу.

– О, тогда ты, должно быть, очень мудр.

– Думаю, да,

– Но ты все же убил мудрого правителя, ибо он был недостаточно мудр, чтобы поклоняться Богу так, как ты хотел. Мудро ли ты поступил, Писарро? Как народ воспринял известие об убийстве своего правителя?

– Они подняли мятеж против нас. Разрушили собственные храмы и дворцы, и спрягали от нас золото и серебро, и сожгли мосты, и ожесточенно бились с нами.

– Как ты думаешь, а не лучше ли было не убивать его? Он мог быть полезным.

– В конце концов мы покорили их и обратили в христианство. А именно этого мы и добивались.

– Но этого же можно было добиться и другим, более мудрым способом?

– Возможно,– нехотя признал Писарро.– Но у нас, так или иначе, все получилось. А это главное, согласен? Мы справились с задачей, пусть даже был лучший способ. Это ангелы делают все идеально. Мы же не ангелы, но добились того, чего хотели, и да будет так, Сократ. Да будет так.

– Похоже, ничья,– заметил Таннер.

– Согласен.

– Великолепная игра!

– Интересно, кого бы пустить в нее играть следующим? – промолвил Ричардсон.

– Интересно, как это можно использовать, если отбросить в сторону игры? – откликнулся Таннер.

– Позволь мне рассказать один случай,– попросил Сократ.– Однажды Дельфийский оракул сказал моему другу: «Нет никого мудрее Сократа». Но я очень сомневался в справедливости этого утверждения. Меня удивили эти слова, которые, как я знал, были очень далеки от истины. И я решил поискать человека намного умнее меня. Жил в Афинах политик, известный своей мудростью, и я пришел к нему и задал множество вопросов. Послушав его, я пришел к выводу: хотя многие люди, и особенно он сам, считали этого политика мудрецом, он отнюдь не был мудр. Он только мнил себя мудрецом. И я понял, что, вероятно, более мудр, чем он. Ни он, ни я не знали ничего действительно стоящего. Но он не знал ничего и думал, что знает. Я тоже ничего не знал, но не считал себя сведущим. И хотя бы в этом я был мудрее: я не думал, что знаю то, чего не знал.

– Ты хочешь осмеять меня, Сократ?

– Друг Писарро, я испытываю к тебе лишь глубочайшее уважение. Но дай мне договорить. Я пошел к другим мудрецам. Они тоже были уверены в собственной мудрости, но не смогли дать ни одного вразумительного ответа. Те, кто слыли величайшими мудрецами, вовсе таковыми не оказались. Я пошел к знаменитым поэтам и драматургам. В их произведениях была мудрость, потому что их вдохновили боги, но сами поэты и драматурги не были мудры. Я пошел к каменотесам, гончарам и прочим ремесленникам. Они были искусны в своем деле, но большинству из них казалось, что это делает их мудрыми во всем. Однако они заблуждались. Я продолжал поиски, но не мог найти ни одного настоящего мудреца. Так что оракул, может, и был прав: хоть я и невежда, но нет человека мудрее меня. Оракулы зачастую правы, хотя их слова не всегда важны. Думаю, пифия имела в виду, что среди людей вообще нет мудрецов, а мудрость присуща только богам. Что скажешь, Писарро?

– Скажу, что ты большой дуралей, да и настоящий урод к тому же.

– Ты говоришь правду. Значит, все-таки ты мудр. И честен.

– Честен, говоришь? Я на это не претендую. Честность для дураков. Я лгал, когда было нужно. Я мошенничал. Я не держал слова. Учти, я этим не горжусь. Просто иначе в этом мире ничего не достичь. Думаешь, я хотел всю жизнь убирать за свиньями? Я жаждал золота, Сократ! Я жаждал власти над людьми! Я жаждал славы!

– И ты получил все это?

– Получил.

– Ты удовлетворен, Писарро?

Писарро пристально поглядел на Сократа, а потом скривил губы и сплюнул:

– Все это оказалось никчемным.

– Ты так думаешь?

– Да, никчемным. У меня нет иллюзий на этот счет. Но все же лучше, когда они есть, чем когда их нет. Вся наша возня тщетна, старик. Чего бы мы ни добились – все равно умрем, честные и негодяи, короли и шуты. Жизнь – обман. Нам говорят: борись, завоевывай, хватай – а для чего? Зачем? Чтобы несколько лет пускать пыль в глаза. А потом все уходит, будто никогда и не было. Говорю тебе – обман.

Писарро помолчал. Посмотрел на свои руки так, словно никогда их раньше не видел.

– И что я тут наговорил? Разве я это имел в виду? – Он расхохотался.– Что ж, думаю, именно это. Но как бы там ни было, жизнь – это все, что у нас есть, так что пытаешься получить от нее как можно больше. То есть золото, власть и славу.

– Что у тебя и было. И очевидно, больше нет. Друг Писарро, где мы находимся?

– Хотел бы я знать.

– И я,– сдержанно сказал Сократ.

– Он настоящий! – восхитился Ричардсон.– Они оба настоящие. Теперь система налажена, и мы получили захватывающее зрелище. И оно будет пенным не только для ученых. Думаю, мы создали потрясающее развлечение, Гарри!

– Гораздо больше,– загадочно сказал Таннер.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пока не уверен. Но тут, несомненно, кроется что-то значительное. Это пришло мне в голову только сейчас и пока до конца не оформилось. В твоей затее есть нечто, способное изменить весь наш постылый мир.

Ричардсон был поражен и озадачен.

– Да какие, к черту, изменения, Гарри?

– Может, это новый способ улаживать политические разногласия. Как тебе идея этакого единоборства между двумя странами? Что-то наподобие средневекового турнира. Стороны используют бойцов, которых мы для них создадим: величайшие умы прошлого вновь оживут и будут состязаться...– Таннер неопределенно повел рукой.– Что-то в этом роде. Я знаю, тут работы еще невпроворот. Зато какие перспективы!

– Средневековый турнир... Единоборство моделей... Так ты выразился?

– Словесное единоборство. Не настоящий турнир, боже упаси!

– Я пока не представляю себе, как...– начал было Ричардсон.

– Я пока тоже. Зря я вообще завел этот разговор.

– Но...

– Потом, Лу. Потом. Мне нужно все обмозговать.

– У тебя есть хоть какие-то догадки насчет этого места? – спросил Писай».

– Никаких. Но уверен: это не тот мир, в котором мы жили. Выходит, мы мертвы? Откуда нам знать? Мне ты кажешься вполне живым.

– И ты мне.

– Но, думаю, мы живем теперь какой-то иной жизнью. Дай-ка руку. Чувствуешь мою?

– Нет, ничего не чувствую.

– И я тоже. Но вижу, как наши руки сомкнулись. Два старика стоят на облаке, пожимая руки,– засмеялся Сократ.– Ну ты и плут, Писарро!

– Конечно. Но скажу тебе кое-что, Сократ. Ты тоже. Болтливый старый плут. Ты мне нравишься. Подчас твоя болтовня просто сводит с ума, но ты меня и развлекаешь. Ты и в самом деле был солдатом?

– Когда это нужно было моему городу.

– Должен сказать, для солдата ты слишком наивен относительно того, как все устроено в мире. Но, думаю, я смогу тебя кое-чему научить.

– Научишь?

– С удовольствием.

– Буду перед тобой в долгу.

– Вот возьмем Атауальпу,– начал Писарро.– Как тебе растолковать, что его необходимо было убить? Нас было менее двух сотен, а их – двадцать четыре миллиона! Его слово было законом, и когда он умер, некому стало командовать. Так что, конечно, мы должны были от него избавиться, если хотели их покорить. Так мы и сделали и в результате добились победы.

– Как у тебя все просто.

– Не у меня, а на самом деле просто. Послушай, старик, он бы все равно умер, рано или поздно, правильно? А так я сделал его смерть полезной всем: Богу, Церкви, Испании. И Франсиско Писарро. Можешь это понять?

– Думаю, да. А вот понял ли правитель Атауальпа?

– Любой правитель поймет такое.

– Тогда он должен был убить тебя, как только ты ступил на его землю.

– Да, если бы Богу не было угодно, чтобы мы их завоевали, и Он позволил бы Атауальпе это понять. Но случилось именно так, как случилось.

– Если он тоже попал сюда, мы могли бы с ним поговорить,– сказал Сократ.

Глаза Писарро сверкнули:

– Матерь Божья, конечно! Отличная мысль! И если он не понял, то я попытаюсь ему объяснить. Может, с твоей помощью. Ты знаешь, как говорить, как играть словами. Ну, что? Поможешь?

– Если мы встретим его, я с удовольствием с ним побеседую. Очень хотелось бы узнать, согласен ли он с тобой, что его смерть была полезна.

Писарро ухмыльнулся и сказал:

– Ну, ты и скользкий тип! Но ты мне по душе. Очень по душе. Пошли. Будем искать Атауальпу.