Текст книги "Железная звезда"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 58 страниц)

Он начал в замешательстве просматривать первую страницу.

Заголовок размером в три колонки гласил: «Фюрер прибыл в Вашингтон». Слева под ним трое мужчин на фотографии обменивались ослепительными улыбками. Подпись поясняла» что это президент Кеннеди, фюрер Геринг и посол Японии Тогараши во время встречи в розарии Белого дома.

Кэмерон закрыл глаза. Исходя только из заголовка и подписи, он попытался состряпать правдоподобное предположение.

И решил, что попал в мир, где во Второй мировой войне победили страны Оси. Соединенные Штаты – колония Германии. И высотных зданий в Сан-Франциско нет потому, что американская экономика, подорванная поражением, не смогла даже за тридцать лет мира окрепнуть настолько, чтобы позволить себе их строительство. Или, может, под давлением финансовых министров Третьего рейха (Хьялмар Шахт? Имя всплыло из глубин памяти) американский капитал теперь идет в Европу. Но как такое могло случиться? Кэмерон отлично помнил военные годы, помнил всплеск патриотизма, широкую мобилизацию, помнил, как все силы страна отдавала борьбе. Помнил «Клепальщицу Рози» с военного плаката и надпись на сигаретных пачках, поменявших зеленый цвет на белый: «Зеленая "Лаки страйк" ушла на войну». «Не забудем Перл-Харбор, как не забыли форт Аламо». Он не представлял, каким образом Германия могла поставить Америку на колени. Разве что...

«Бомба,– подумал он.– Нацисты создали бомбу в сороковом, Вернер фон Браун изобрел трансатлантическую ракету, и Нью-Йорк с Вашингтоном были уничтожены атомным оружием за одну ночь. Вот и все. Всего нашего патриотизма не хватило, мы отступили и капитулировали в течение недели. И поэтому...»

Он рассматривал фотографию. Улыбающийся президент Кеннеди стоял между рейхсфюрером Герингом и учтивым моложавым японцем. Кеннеди? Тед? Да нет, это Джек, тот самый Джек. У него двойной подбородок, тяжелые мешки под глазами, лицо в глубоких морщинах – ему, должно быть, уже под шестьдесят, и близится к концу его второй президентский срок. Жаклин нетерпеливо ждет его наверху. «Дорогой, заканчивай со своими япошками и нацистами, и пойдем немного выпьем перед концертом». Да... И Джон-Джон с Кэролайн где-то неподалеку, любимцы нации, пример для всей молодежи. Да... А Геринг? Действительно, тот самый Геринг! Ему уже далеко за восемьдесят, он безобразно разжирел, отрастил каскад подбородков. Широкая грудь сплошь увешана медалями, маленькие озорные глазки блестят – верно, вспоминает все удовольствия своей долгой жизни. Каким счастливым он выглядит! Каким добродушным! Геринга невозможно ненавидеть, как, скажем, Геббельса, Гиммлера или Штрайхера. У Геринга было обаяние, жестокое обаяние священного чудовища, Нерона, Калигулы. И вот эта бессмертная гора мяса живет в семидесятых. Он пережил Адольфа, чтобы стать, как предположил Кэмерон, вторым фюрером, которого с помпой принимают в Белом доме, никак не меньше. Может быть, завтра вечером состоится банкет на высшем уровне: рольмопс [22]22
  Сельдь под маринадом, блюдо немецкой кухни.


[Закрыть], зауэрбратен [23]23
  Тушеная говядина под изюмным соусом с яблочным пюре.


[Закрыть], свиные ребрышки, кенигсбергские клопсы [24]24
  Биточки, приготовленные из жирного говяжьего и телячьего фарша. Здесь и выше перечислены традиционные блюда немецкой кухни.


[Закрыть]в совокупности с бутылками «Доктор Бернкастлер» урожая шестьдесят девятого года и «Шлосс Йоханнисберг» семьдесят первого. Или фюрер предпочитает пиво? У нас есть лучшие сорта: «лёвенбрау», «вюрцбургер хофбрау»...

Хотя стоп! Камерон почувствовал, что его построения не слишком правдоподобны. Он не мог представить Джона Ф. Кеннеди в роли приспособленца, согласного быть президентом-марионеткой в управляемой нацистами Америке, выполнять приказы какого-то прилизанного гауляйтера с жесткими глазами и прыгать на задних лапках при появлении фюрера. Бомба там или нет, но все равно возникло бы сильное движение сопротивления, десятилетия партизанской войны, нестерпимая ненависть к захватчикам и их прислужникам. Значит, Америка не капитулировала. Страны Оси победили, но Соединенные Штаты остались независимыми.

Кэмерон начал обдумывать другую версию. Допустим, подумал он, Гитлер в этом мире не порвал договор со Сталиным и не напал на Россию летом сорок первого, а направил войска через Ла-Манш, чтобы уничтожить Англию. А японцы оставили в покое Перл-Харбор, так что Соединенные Штаты не были втянуты в войну, которая завершилась довольно быстро – скажем, к сентябрю сорок второго. И теперь немцы правят Европой от Корнуолла до Урала, а японцы господствуют на всем Тихом океане к западу от Гавайев. Соединенные Штаты из-за своего недальновидного нейтралитета стали изолированной страной, этакой огромной Португалией – застойная экономика и практически полная оторванность от мировой торговли. Сан-Франциско остался без небоскребов, поскольку нет смысла что-либо строить в этой стране. Да? Именно так?

Он устроился на ближайшем крыльце и продолжал изучать газету. В этом мире был, пусть и слабенький, фондовый рынок. Индекс Доу-Джонса равен 354,61. В списке несколько хорошо знакомых названий – IBM, AT&T, «Дженерал моторе»,– но о многих он никогда не слышал. Нет «Литгона», «Синтекса» и «Поляроида», как и «Ксерокса», но в газете упоминается предшественник «Ксерокса» – «Галоид». Есть две бейсбольные лиги, в каждой по восемь команд. «Бостон брейвз» перебрались в Милуоки, а в остальном список команд такой же, как в сороковых. «Бруклин» лидирует в Национальной лиге, «Филадельфия» – в Американской.

В разделе новостей тоже попадались знакомые имена: сенатор от штата Нью-Йорк – Рокфеллер, от Массачусетса – Кеннеди. (Очевидно, Роберт. Сейчас он в Италии. Вчера посетил величественный мавзолей Муссолини, сегодня у него аудиенция у Папы Римского Бенедикта.) Реклама призывала жителей Сан-Франциско летать в Нью-Йорк на великолепных новых «старлайнерах» компании «Трансуорлд эйрлайнз» – теперь всего лишь за двенадцать часов, с одной короткой остановкой в Чикаго. Посмотрев на рисунок, Кэмерон подумал, что самолет уже почти достиг уровня DC-4 – или это DC-6? С таким-то количеством пропеллеров?

Зарубежные новости были пресными и скудными: ни словечка о конфликте между Израилем и арабами, перебранках африканских стран, о Китайской Народной Республике или войне в Южной Америке. Из прочитанного можно было предположить, что все выжившие евреи живут сейчас в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, Африка – огромная немецкая колония с небольшими зонами влияния Италии, в Китае правят японцы, а не преемники председателя Мао, народы же Южной Америки пребывают в спячке. Так?

Газета оказалась пока самым странным из всего, что увидел здесь Кэмерон. Вроде бы и страницы были обыкновенными, и стиль привычным, и вся газета представлялась вполне правильной, но все-таки присутствовали там некоторые нюансы, события преподносились в каком-то непривычном ракурсе. Она казалась сном, но никогда еще сон не был настолько реальным.

Кэмерон сложил газету и неторопливо направился к заливу. За квартал до берега он обнаружил филиал Американского банка – бывает кое-что, не подверженное переменам! – и решил разменять деньги. Рискованный шаг, но на что только не пойдешь из любопытства. Кассир без колебаний взял его пятидолларовую купюру и выдал взамен четыре по доллару и горстку мелочи. Оказалось, что доллары остались неизменными. И на монетах достоинством в один, пять и двадцать пять центов Линкольн, Джефферсон и Вашингтон занимали все те же знакомые места. Однако на десятицентовике был изображен Бен Франклин, а на пятидесяти центах – незнакомый Кэмерону добродушный человек, моложавый и круглолицый, с копной густых волос.

Он отправился дальше и, дойдя до угла, зашел в публичную библиотеку. Здесь можно будет проверить свои предположения. Вот справочник! Да, список президентов выглядел необычно. Кэмерон узнал, что Рузвельт ушел в отставку из-за слабого здоровья в сороковом. Кажется, именно там был начальный пункт расхождения этого мира с миром Кэмерона. Остальное оказалось вполне предсказуемым. На выборах в сороковом Уэн-дел Уилки победил Джона Нэнса Гарнера и придерживался политики строгого нейтралитета, в то время как – да, именно это Кэмерон и предполагал! – немцы и японцы быстро захватили большую часть мира. Уилки умер в своем кабинете во время президентской кампании сорок четвертого... Ага! Так это Уилки на пятидесяти центах! Некоторое время у власти находился вице-президент Макнери, который не собирался становиться президентом; поэтому срочно созванный съезд республиканской партии выдвинул кандидатуру Роберта Тафта, Тот победил Джеймса Бернса и оставался на посту президента два срока. За ним на два срока пришел Томас Дьювей. Долгое правление республиканцев закончилось наконец в шестидесятом, когда к власти пришел сенатор Линдон Д жонсон из Техаса. Вице-президентом при Джонсоне стал сенатор от Массачусетса Джон Ф. Кеннеди. («Занятная перестановка»,– подумал Кэмерон.) После традиционных двух сроков Джонсон ушел в отставку, и в шестьдесят восьмом на выборах победил вице-президент Кеннеди. Естественно, его переизбрали в семьдесят втором; в этом бесхитростном мире всегда выигрывал тот, кто находился у власти.

Тут, разумеется, нет существовало Организации Объединенных Наций, не было войны в Корее, антиколониального движения и космических исследований. Из справочника Кэмерон узнал, что Гитлер прожил до шестидесятого, а Муссолини до пятьдесят восьмого... Мир, казалось, с удивительной легкостью приспособился к правлению стран Оси, хотя в Англии до сих пор находились немецкие оккупационные войска.

Кэмерону хотелось продолжать сравнивать историю, изучать изменившиеся судьбы Хьюберта Хамфри, Дуайта Эйзенхауэра, Гарри Трумэна, Никиты Хрущева, Ли Харви Освальда, Хуана Перона. Но тут им овладело любопытство иного рода. В вестибюле он просмотрел телефонный справочник Окленда (со всеми номерами графств Аламеда и Контра-Коста. Сам справочник был гораздо тоньше того, который в мире Кэмерона содержал только номера Окленда) и обнаружил две дюжины Кэмеронов. Однако ни один из них не проживал по тому адресу, где жил в своем мире Кэмерон. Среди этих двух дюжин не было не только Кристофера и Элизабет, но и ничего похожего на такие имена. Движимый предчувствием, он заглянул в справочник телефонов Сан-Франциско. Хотя результат также оказался отрицательным, Кэмерон решил поискать Элизабет под ее девичьей фамилией, Дадли. И точно! Элизабет Дадли жила по тому же знакомому адресу у лагуны.

Он затрепетал от такого открытия. Нашарил в кармане десятицентовик с Беном Франклином и бросил в щель телефона-автомата. Дождался длинного гудка, извещающего о том, что линия свободна, и набрал номер.

10

Квартира, насколько он мог разглядеть из-за ее плеча, была очень похожа на ту, что он помнил: старенькие бордовые кушетки и темно-зеленые стулья, белые стены, искусно вырезанные деревянные скульптуры – творения Элизабет,– большие папоротники в висячих горшках. При виде этих знакомых вещей в другом мире Кэмерон потерял ощущение реальности и на него нахлынула почти невыносимая ностальгия. Послеlний раз он был здесь (если слово «здесь» уместно в данном случае) в шестьдесят девятом году. Квартира настолько напоминала ту, сохранившуюся в его памяти, что он почувствовал себя попавшим в прошлое.

Она стояла в дверях и изучала его с некоторым любопытством и подозрением. Одежда ее была самой обычной – свободная белая блузка с вышивкой и короткая голубая юбка плиссе. И хотя ее золотистые волосы потускнели и были причесаны явно наспех, она оставалась именно той женщиной, с которой он прожил последние семь лет. Красивой женщиной, высокой женщиной, почти одного с ним роста – а иногда казалось, что даже выше,– с безмятежной улыбкой, спокойными зелеными глазами и гладкой упругой кожей.

– Да? – не очень уверенно произнесла она.– Это вы звонили?

– Да. Я Крис Кэмерон.– Он попытался отыскать в ее глазах хотя бы проблеск узнавания,– Вы меня не знаете? Совсем?

– Совсем. А должна?

– Вероятно. А может, и нет. Трудно сказать.

– Мы когда-то встречались? Да?

– Я не представляю, как описать наши отношения...

– Вы это уже говорили по телефону. Наши отношения? Какие могут быть отношения у незнакомцев?

– Это сложно. Мне можно войти?

Она нервно засмеялась, словно ее в чем-то уличили.

– Конечно,– Она окинула его быстрым взглядом, явно прикидывая, насколько это будет рискованно.

Квартира и правда осталась почти такой же, какой он ее помнил. Вот только вместо стереопроигрывателя стояла громоздкая древняя радиола, да и коллекция пластинок выглядела на удивление скудной. И книг оказалось меньше, чем было бы у его Элизабет.

Они стояли друг напротив друга и чувствовали некоторую скованность. Наконец Элизабет решила растопить лед, предложив выпить немного вина.

– Вам красного или белого? – спросила она.

– Красного, если можно.

Она подошла к низкому серванту и достала два дешевых неказистых стакана. Затем без усилий подняла с пола галлонную бутыль и отвинтила крышку.

– Вы были ужасно таинственны по телефону,– сказала она.– Да и сейчас тоже. Что привело вас сюда? У нас есть общие друзья?

– Думаю, можно сказать, что есть. По крайней мере, в некотором роде.

– Ваши ответы необычайно уклончивы, мистер Кэмерон.

– Пока ничего не могу с этим поделать... И пожалуйста, зовите меня Крис.

Она наливала вино, а он пристально смотрел на нее, думая о другой Элизабет, его Элизабет. Он так хорошо знал ее: играющие гибкие мышцы, гладкая кожа, упругое тело... Внезапно ему вспомнилась их первая – необычная и до смешного романтичная – встреча. В том июне он на неделю отправился в одиночку в горы Сьерра-Невада. Бродил там, минуя кучки камней, которые, как он ошибочно думал, указывают маршрут, и сошел с тропы. И очутился где-то на частной земле, возле холодного темного ледникового озера, окруженного искрящимися полянками позднего снега. Кэмерон решил устроиться там и вдруг увидел, что ярдах в тридцати от него лежит чей-то рюкзак, а по берегу разбросана одежда. А потом увидел ее. Она подплыла к берегу возле склонившейся сосны и начала выходить из воды, как обнаженная Венера. Заметила его и сначала испугалась, но тотчас же успокоилась и улыбнулась. Без тени смущения стояла в холодной воде и приглашала его поплавать вместе...

Воспоминания о первой встрече и обо всем дальнейшем ужасно взволновали Кэмерона. Ведь сейчас перед ним была та самая Элизабет, что он любил, родная, связанная с ним общим прошлым – и шесте с тем иная, совершенно незнакомая, от которой можно ждать свежих впечатлений, той восхитительной новизны, что уже не найдешь в его прежней Элизабет.

Он смотрел на ее плечи и спину с дикой, неодолимой страстью. Она повернулась к нему с наполненными стаканами в руках. Кэмерон не успел погасить взгляд – и она все поняла и туг же отпрянула от него. Нет, это была не та Элизабет с горного озера. Кажется, она не знала, что делать с таким неожиданным накалом. Элизабет судорожно протянула ему стакан. Ее руки так дрожали, что вино пролилось на рукав блузки. Кэмерон взял стакан и отошел, сам изумленный бешеным всплеском собственных эмоций.

Ему с трудом удалось успокоиться.

Они пили вино в неловкой тишине. Когда страсти улеглись, их место заняла этакая деловая учтивость.

После второго стакана Элизабет произнесла:

– Так. Откуда вы меня знаете и что вам нужно?

Кэмерон на миг закрыл глаза. Что ей сказать? Как объяснить? Он не готовил заранее никаких объяснений. Если один только неосторожный взгляд так ее взволновал, то как же она отнесется к тому, что представляется полнейшим бредом? Но он никогда не прибегал к каким-то ухищрениям в отношениях с Элизабет, никогда не использовал иного приема, кроме абсолютной искренности. А перед ним – именно Элизабет.

И он медленно начал:

– В другой жизни мы с вами муж и жена, Элизабет. Мы живем на холмах Окленда и безумно счастливы.

– В другой жизни?

– Да, в мире, отличном от этого, где три с половиной десятка лет назад история пошла другим путем, где страны Оси проиграли войну, где Джон Кеннеди был президентом в шестьдесят третьем и его убили, где мы с вами встретились у озера Сьерре и полюбили друг друга. Элизабет, нас окружает бесконечное множество миров, в которых сбываются все возможный варианты всех событий. Есть миры, где мы с вами счастливы в браке, есть другие, где мы поженились и развелись, есть и такие; где нас с вами вообще не существует, или где вы существуете, а я нет, или где мы встретились и возненавидели друг друга, где... где... В общем, Элизабет, для любого варианта событий есть свой мир. А я путешествую по этим мирам. Я видел дикую степь на месте Сан-Франциско, и встречал монгольских конников на истбейских холмах, и видел, как вся эта местность разрушена ядерной войной, и... Вам это кажется бредом сумасшедшее го, Элизабет?

– Чуточку,– улыбнулась она. Да, это была та же Элизабет, невозмутимая, рассудительная, обладающая чудесным качеством принимать невероятное ради занятной беседы.– Но продолжайте. Вы прыгаете из мира в мир. Даже не буду спрашивать как. И от чего вы бежите?

– Никогда не рассматривал свои путешествия с такой стороны. Я бегу навстречу.

– Навстречу чему?

– Бесконечному множеству миров. Навстречу бессчетным впечатлениям.

– Ну, это чересчур. Неужели одного мира недостаточно?

– Нет, недостаточно.

– У вас бесконечное множество миров. Однако же вы пришли именно сюда, ко мне. Предположим, я единственная, кого вы знаете в этом ином, непривычном для вас мире. Но зачем вообще было идти сюда? В чем смысл ваших блужданий, если вы ищете знакомое? Если вам всего лишь нужно вернуться к своей Элизабет, то зачем было ее покидать в том, первом мире? Так ли вы счастливы с ней, как говорите?

– Я могу быть с ней счастлив, но все же хочу обладать ею в разных мирах.

– Вы кажетесь одержимым.

– Нет. Не более, чем Фауст. Я считаю поиск образом жизни. Не поиск чего-то, а просто поиск. Я не могу остановиться. Остановиться – значит умереть, Элизабет. Возьмите Фауста, который двигался вперед и вперед, дошел до самой Елены Троянской, изведал все, что можно, но всегда искал что-то новое. И когда Фауст наконец воскликнул: «Вот оно, вот то, что я искал, и здесь я хочу остановиться», Мефистофель выиграл.

– Но это был для Фауста момент высшего счастья.

– Верно. Но когда он достиг его, то проиграл свою душу дьяволу, помните?

– Итак, вы идете вперед и вперед, из одного мира в другой, ищете сами не знаете что, просто – ищете и не можете остановиться. И еще говорите, что не одержимы.

Кэмерон отрицательно покачал головой:

– У машин нет выбора. У животных нет выбора. А я – свободный человек и действую по собственной воле. Я странствую не потому, что надо, а потому, что сам того хочу.

– Или думаете, что хотите.

– Меня ведут чувства, а не расчеты и четкие планы.

– Звучит как хорошо продуманное обоснование.

Кэмерона уязвили эти слова, и он перевел взгляд на свой пустой стакан. Элизабет жестом показала, что он может налит» еще вина.

– Извините.– Ее тон немного смягчился.

– Как бы то ни было, я заглянул в библиотеку и нашел вас в телефонном справочнике. В моем мире вы жили здесь же, до того как мы поженились.– Он замялся.– А можно вас спросить?..

– О чем?

– Вы не замужем?

– Нет. Я одна. И не жалуюсь.

– Вы всегда были независимы.

– Вы говорите так, будто хорошо меня знаете.

– Я женат на вас уже семь лет.

– Нет. Не на мне. Вовсе не на мне. Вы вообще меня не знаете.

Он кивнул:

– Вы правы. Я на самом деле не знаю вас, Элизабет, как бы ни говорил себе, что знаю. Но хочу узнать. Меня тянет к вам так же сильно, как тянуло к другой Элизабет в тот день, в горах. Что может быть лучше начала, когда два незнакомых человек| тянутся друг к другу, когда между ними проскакивает искра.

Он помолчал и осторожно спросил:

– Можно остаться у вас на ночь?

– Нет.

Почему-то он не удивился.

– Когда-то вы мне ответили иначе...

– Не я. Другая.

– Простите. Мне сложно отделять вас от нее, Элизабет. Но прошу, не прогоняйте меня. Я пришел из такой дали, чтобы быть с вами...

– Вы пришли без приглашения. Да и я чувствую себя с вами как-то неловко... Зная, что вы все время думаете о ней, сравниваете нас, ищете различие, сходство...

– Почему вы так решили?

– Потому что знаю.

– Не слишком-то веская причина для того, чтобы меня прогнать.

– Тогда вот вам другая.– Ее глаза озорно блеснули.– Я никогда не связываюсь с женатыми.

Она поддразнивала его. Он засмеялся, уверенный, что она готова уступить.

– Элизабет, это самый надуманный довод, какой я только слышал!

– Да? Но я чувствую какое-то особое родство с вашей женой. Я всей душой за нее. Зачем мне помогать вам ее обманывать?

– Обманывать? Какое старомодное слово! Думаете, она против? Она и не ожидает от меня целомудренного поведения в этих странствиях. И будет польщена и рада, когда узнает, что я вас тут разыскал. Ей будет страшно интересно услышать обо всем, что между нами произошло. Ну как ее может обидеть то, что я был с вами, если вы и она...

– И тем не менее я хочу, чтобы вы ушли. Будьте добры.

– Но вы не назвали ни одной убедительной причины...

– А этого и не нужно.

– Я люблю вас. Я хочу провести с вами ночь.

– Вы любите женщину, похожую на меня. Я постоянно об этом твержу. Так или иначе, я вас не люблю. Вы мне не нравитесь. К сожалению.

– Да? Ей нравлюсь, а вам... нет... Понимаю. И какой же я, по-вашему? Некрасивый? Властный? Отталкивающий?

– Вы возмутитель спокойствия. Немного пугающий. Слишком настойчивый, слишком зацикленный. Быть может, даже опасный. Не мой тип. Да и я, наверное, не ваш. Не забывайте, я не та Элизабет, которую вы встретили у горного озера. Может, в противном случае я была бы счастливее, но я не она. И больше сюда не приходите. Прощайте.

11

Вперед.

Вокруг сияли башни и возвышались ажурные мосты, и город был похож на яркую фантазию. Высоко над головой Кэмерона проплывали блестящие пузыри – этот беззвучный транспорт перевозил двух-трех пассажиров, сидящих в расслабленных, полных изящности позах. Обнаженные юноши и девушки с телами цвета бронзы лежали у фонтанов, из которых бил» в небо бирюзово-алая пена. Гигантские орхидеи с тропическим сладострастием обвивали стены исполинских отелей. Мелкие механические птички со сладким щебетом мелькали в теплом воздухе, как золотистые пули. С крыш самых высоких зданий доносилась музыка помрачнее: остинато нарастающих басов, обрамляющих настойчивый рокот.

Этот мир был по крайней мере лет на двести старше мира Кэмерона. Здесь вряд ли удастся стать не то что проникателем, но даже туристом. Единственная доступная роль – это роль дикаря, этакого Джемми Баттона [25]25
  Житель Огненной Земли, захваченный в заложники во время картографирования острова в XIX веке и привезенный в Англию. (Примеч. перев.)


[Закрыть], оказавшегося в Лондоне. И какая же, в конце концов, постигла его участь? Отнюдь не счастливая.

«Патагония! Патагония! Этот билет больше не годится здесь.,,

В небе плясали разноцветные лучи: красные, зеленые, голубые – они распускались, как цветы, и проливались на город причудливыми узорами.

Кэмерон улыбнулся. Нет, его не ошеломит это зрелище, пусть оно и похлеще, чем мир полугусеничных машин. Он беззаботно расположился в небольшом парке, который с двух сторон обтекали бесшумные потоки уличного транспорта. Это был типичный «английский парк», поросший зубчатыми оранжев» ми папоротниками и колючими башнями кактусов. Тут и там, держась за руки, прогуливались парочки. Они то предлагали друг другу сделать глоток из блестящих запотевших зеленых бутылок, похожих на цилиндры из отполированного нефриту то изящно помахивали перед губами партнера гроздьями черного винограда; партнер игриво улыбался, вытягивал шею внезапно хватал приманку губами. А потом они весело смеялись, обнимались и падали в густую влажную траву, которой тут же начинала колыхаться и тихонько бренчать.

Это место ему нравилось. Он бродил по парку, думая о Элизабет, думая о молодости... И наконец вышел к извилистом) ручью. Перевернутые отражения самых высоких городских башен казались в нем иголками. Кэмерон опустился на колени, чтобы напиться. Вода была прохладной, сладкой, терпкой, почти как молодое вино. Но едва он сделал глоток, как из рыхлой земли выскочило какое-то устройство, состоящее из пяти тонких металлических колонок. На трех из них во все стороны торчали видеосенсоры, одна была оснащена решеткой, а на пятой мигали разноцветные огни. Из-за решетки послышались непонятные слова, и тон был явно угрожающим. Кэмерон догадался, что перед ним полицейский робот, требующий предъявить удостоверение личности.

– Извините,– сказал он.– Я не понимаю, что вы говорите.

Тут же прямо из деревьев, из-под дна ручья, из гущи папоротников выскочили и другие механизмы.

– Все в порядке,– успокоил их Кэмерон.– Я не замышлял ничего дурного. Просто дайте мне выучить язык, и обещаю, что стану полезным обществу.

Одна из машин выпустила в него густое лазурное облачко. Вторая уколола тонкой иголкой в руку и взяла каплю крови. Вокруг собиралась толпа. Люди показывали на него пальцем, хихикали, подмигивали. Музыка с вершин небоскребов стала громкой и зловещей; она сотрясала напоенный ароматами воздух и угрожала лично ему.

– Позвольте мне остаться,– начал упрашивать Кэмерон, но музыка подталкивала его, выдавливала сильной неодолимой рукой, непреклонно выдворяла из этого мира.

Он, Кэмерон, был слишком примитивен для них. Второй сорт, да еще напичканный всякими давно исчезнувшими у них микробами. Ладно. Если им так хочется, он уйдет – не из страха, не потому, что они так его напугали, а всего лишь из вежливости.

Он картинно попрощался – согнулся в поклоне, достойном Рэли [26]26
  Сэр Уолтер Рэли – английский авантюрист, поэт, драматург и историк XVI-XVII вв., фаворит королевы Елизаветы I. (Примеч. перев.)


[Закрыть], послал воздушный поцелуй металлическим колонкам и улыбнулся, пританцовывая.

Прощайте. Прощайте.

Музыка взвилась в неистовом крещендо. Он услышал небесные трубы и далекий гром.

Прощайте.

Вперед!

12

Это был какой-то восточный базар времен Средневековья, с отвратительными запахами и толкотней. Смуглые седобородые старцы в просторных плотных серых одеждах терпеливо сидели возле развязанных мешков с пряностями и зерном. Повсюду бродили прокаженные и калеки, назойливо выпрашивая милостыню. Стройные голенастые краснокожие мужчины в узких набедренных повязках, позвякивая яркими медными серьгами, обособленной группой пробирались сквозь толпу. Они ничего не покупали и ни к чему не приценивались. Их узкие красивые лица казались выточенными из камня. Они шествовали, как принцы инков. Возможно, это и в самом деле были принцы инков.

В шуме и гаме базара Кэмерон не мог уловить ни одного знакомого слова. Он видел блеск золотых монет, которыми расплачивались за покупку. Женщины несли на головах огромные тюки и ослепительно улыбались, блестя зубами. Здесь ходу были лоскутные юбки, закрывающие лодыжки, зато груда оставалась обнаженной. Некоторые бросали на Кэмерона нескромные взгляды, но он не решался отвечать на эти соблазнительные знаки внимания – сначала нужно было разобраться, что здесь дозволено, а что нет.

В дальнем конце грязной площади он увидел женщину, похожую на Элизабет. Она стояла спиной к нему, но эти выразительные плечи он бы узнал где угодно, как и прямую осанку и длинные золотистые волосы. Он направился к ней, с трудом прокладывая себе дорогу в толпе, и, преодолев полпути, увидел, что рядом с ней стоит мужчина в свободном черном халате, примерно одного с ним роста и сложения. Нижнюю часть его лица закрывал темный платок. Глаза у мужчины были мрачными, а левую щеку до самых волос рассекал ужасный шрам со следами ниток. Он что-то шепнул женщине, которую Кэмерон принял за Элизабет, и та кивнула и повернулась. Теперь Кэмерон видел ее лицо: да, похоже, это была именно Элизабет, но с таким же, как у мужчины, воспаленным уродливым шрамом на правой щеке.

У Кэмерона перехватило дыхание. Мужчина в черном вдруг показал на него и что-то крикнул. Краем глаза Кэмерон уловил какое-то движение сбоку от себя, повернул голову и увидел, что к нему несется невысокий толстяк, бешено размахивая ятаганом. Камерону вдруг представилось, что он рассматривает фотографию: у него было достаточно времени, чтобы обстоятельно изучить умащенную бороду нападающего, его крючковатый нос с торчащими из ноздрей волосками, желтые зубы, дешевые тусклые камни на рукояти сабли. Потом убийца осыпал Кэмерона какой-то бранью – возможно, арабской,– и страшное лезвие начало опускаться.

Мрачное получалось приветствие. Оно не оставляло никакой возможности продолжить знакомство с этим миром. За миг до того, как быть рассеченным надвое, Кэмерон с сожалением покинул его.

13

Вперед. В мир, где не было ничего твердого, где не было и самой Земли, так что он просто плавал в космическом пространстве, парил в пустоте. Все вокруг заливал яркий зеленый свет, он исходил отовсюду сразу, как послание от Вселенной.

Кэмерон, охваченный величайшим спокойствием, погружался в это радующее душу сияние дни напролет – если можно говорить здесь о днях,– медленно плыл, поворачивал, подправляя свой курс легкими движениями локтей и коленей. Впрочем, направление не имело значения: все здесь было одинаковым. Зеленое сияние поддерживало и питало его и служило для него развлечением. Кэмерон играл с ним. Из этой лучистой субстанции он творил образы, лица, орнаменты, создавал для себя Элизабет, лепил собственные резкие черты, наполнял небеса легионом марширующих китайцев в конусообразных соломенных шляпах, а потом вычеркивал их резкими диагоналями. По его желанию река серебра текла через все небо и низвергала свои сверкающие воды на склон горы высотой в тысячу миль.

Он кружил. Он плавал. Он скользил. Он давал волю всем своим фантазиям. В этом неземном мире царила абсолютная свобода. Но этого было недостаточно. Ему наскучила пустота. Ему наскучила безмятежность. Он выжал из этого мира все возможное – но слишком быстро! Он не знал, в нем ли тут дело или в здешнем мире, но чувствовал, что должен уйти. А потому – вперед!

14

Когда Кэмерон возник среди крестьян, те с испуганными криками бросились врассыпную. Он оказался в какой-то деревне на восточном берегу залива: вокруг зеленели ухоженные поля, от центральной площади лучами расходились ряды низких плетеных хижин, плакали голые малыши, едва научившиеся стоять на ногах, группами бродили деловитые козы, гуси и куры. Был полдень, и в оросительных канавах отражалось солнце.

Люди трудились тут в поте лица. Разбежавшись от него поначалу, они теперь осторожно, пригнув головы, возвращались, готовые дать стрекача при новых чудесах. Это был еще один из тех буколических миров, где никто и не слыхивал о Сан-Франциско.

Кэмерон не мог понять, к какому народу принадлежат эти поселенцы и каким ветром их сюда занесло. Они не были ни индейцами, ни китайцами, ни перуанцами – скорее уж, европейцами, какими-нибудь славянами... но что славянам делать в Калифорнии? Может, это русские крестьяне, пришедшие заселять здешние земли, как когда-то заселили Сибирь? Такое; предположение показалось ему вполне правдоподобным – они были крепкими и коренастыми, с темными грубыми лицами. Однако выглядели на удивление первобытно – полуголые, В меховых штанах, а то и вовсе без штанов,– словно не подданными царя они были, а, скорее, скифами или киммерийцами, перебравшимися сюда из доисторических болот у Вислы.