Текст книги "Кровь и лед"

Автор книги: Роберт Маселло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

– Это Майкл, – сказал он через дверь. – Дэррилу требуется помощь.

Открыв дверь, Шарлотта предстала перед ним в стеганом халате, в вышивке которого угадывались китайские мотивы – изрыгающие пламя зеленые и золотые драконы, – и теплых мохнатых тапочках. Голову доктора Бернс венчал большой узел из косичек.

– Только не говори, что у него морская болезнь, – начала она, уже протягивая руку к аптечке.

К тому времени, как они вернулись в каюту, Дэррил лежал, скрючившись в три погибели, и напоминал несчастного маленького ребенка, у которого разболелся живот.

Шарлота села на край койки и поинтересовалась, какие средства он успел принять. Когда ученый продемонстрировал ей акупрессурный бандаж, она сказала:

– Уму непостижимо, в какую чушь способны верить некоторые люди.

Доктор Барнс порылась в аптечке и извлекла из нее какой-то пузырек и шприц.

– О фенитоине когда-нибудь слышал?

– Аналог дилантина.

– О-о-о, да ты, вижу, знаток. Когда-нибудь его принимал?

– Один раз, перед погружением.

– Надеюсь, не перед самым погружением. – Она наполнила шприц. – Негативные реакции отмечались?

Дэррил начал было отрицательно трясти головой, но, видимо, сообразил, что сейчас лучше вообще ничем не трясти, и пробормотал «нет».

– А как действует препарат? – спросил Майкл, закатывая Дэррилу рукав.

– Тормозит проводимость нервных путей в животе. Если откровенно, он не одобрен для лечения страдающих морской болезнью. Но подводники его любят… Не шевелись, – попросила доктор Барнс Дэррила, после чего воткнула иглу в его веснушчатую кожу на плече. – Полежи спокойно. Эффект наступит минут через десять.

Она спрятала использованную иглу под оранжевый пластиковый колпачок, флакончик с лекарством убрала на дно аптечки и только после этого впервые огляделась, оценивая убранство каюты.

– Обалдеть. Похоже, мне достались самые шикарные апартаменты на корабле. – Учуяв амбре, принесенное потоком воздуха из-под двери гальюна, Щарлотта поморщила нос. – Мальчики когда-нибудь слышали о лизоле?

Майкл засмеялся, и даже Дэррил слабо улыбнулся. Когда она ушла, Майкл принялся натягивать на себя парку, ботинки и перчатки. В каюте было душно да к тому же воняло блевотой; неудержимо хотелось вырваться из помещения.

Дэррил вяло повернул голову и уставился на приятеля угрюмым взглядом.

– Ну а теперь-то куда тебя черт несет?

– Делать свою работу, – ответил Майкл, пряча компактную цифровую камеру глубоко в недра парки; на морозе батарейки могут сесть очень быстро. – Что-нибудь нужно, пока я не ушел?

– A-а… позвони моей жене и скажи, что я всегда любил и ее, и наших детей.

Майкл до сих пор не удосужился расспросить биолога о его семье.

– А сколько у вас детей?

– Не сейчас, – пробормотал Дэррил и махнул рукой. – Не могу вспомнить точное количество.

Майкл вышел из каюты, оставив включенным свет, затем осторожно миновал коридор и поднялся по трапу. Он уже собрался проследовать дальше на мостик – надеясь сделать несколько достойных фотографий из иллюминатора или наружного люка, – как вдруг через сдвижную дверь увидел удивительную картину: море и небо, сливаясь друг с другом, образовывали монотонную серую панораму, на которой было невозможно различить линию горизонта. Мир словно сделался плоским и пустым, превратившись в воплощение абсолютной обреченности.

Майкл мысленно уже предвкушал готовый результат съемки.

Он накинул капюшон на голову, не снимая перчаток выудил из парки камеру и повесил на шею, затем обеими руками ухватился за рукоятку двери и с силой толкнул створку в сторону. Как только она отползла всего на несколько дюймов, внутрь ворвался порыв шквалистого ветра. Высовываться на палубу, конечно, безрассудно; с другой стороны, все его лучшие снимки были результатом крайне безрассудных поступков. Майкл протиснулся в образовавшийся проход; едва он отпустил ручку, как тяжелая дверь в ту же секунду за ним закрылась.

Ледяная вода заливала ноги, а обжигающий ветер хлестал по лицу так свирепо, что сдувал наворачивающиеся на глаза слезы. Майкл уцепился рукой за одну из металлических опор, а с другой руки зубами стянул перчатку, однако корабль нещадно болтало, поэтому захватить картинку никак не удавалось. Всякий раз как он пытался щелкнуть затвором, в кадр неизменно попадала какая-то часть ледокола. Майкл не хотел, чтобы в снимок вторгалось что-то рукотворное и привычное человеческому глазу. Он надеялся получить чистую, почти абстрактную картину неоскверненной, первобытной и всемогущей природы.

Дождавшись, когда корабль перевалится через очередную волну, Майкл бросился вперед и ухватился за другую опору – стальной кронштейн, на котором крепилась одна из спасательных шлюпок. Уж тут-то, прямо у борта, ему ничто не помешает – разве что ледяная соленая вода летела и в лицо, и в объектив фотокамеры. Держась одной рукой за леер, как он уже неоднократно поступал в предыдущие дни, Майкл навел камеру. И в этот момент ледокол как назло накренился градусов на сорок пять, поэтому теперь в кадр попало одно лишь штормовое небо. Продолжая удерживать камеру, Майкл сделал пару шагов вперед по скользкой палубе, ожидая момента, когда корабль снова выпрямится. Пальцы стремительно немели, ветер спирал дыхание. Он сделал один снимок наудачу и приготовился сделать еще один, как вдруг прямо у него над головой заревел мегафон:

– Мистер Уайлд! Покиньте палубу! Немедленно!

Даже в шуме завывающего ветра он безошибочно распознал голос лейтенанта Хили.

– Немедленно назад! И поднимитесь к капитану!

Не успел Майкл развернуться, как сдвижная дверь отъехала в сторону, и в люке в водонепроницаемой куртке и спортивных шортах показался Казински. Старшина протягивал ему желтый спасательный жилет.

– Хватайтесь! – крикнул Казински.

Майкл, запихнув камеру в парку, бросился к металлической опоре и потянулся за жилетом рукой в перчатке. Вторая, ничем не защищенная рука отмерзла и уже почти ничего не чувствовала.

Как только Майкл схватился за спасательный жилет, Казински втащил его внутрь, как рыбак рыбу, быстро задраил дверь и выпрямился, с тревогой покачивая головой.

– При всем моем уважении, сэр, это был откровенно идиотский поступок.

Майкл не мог с ним не согласиться.

– Капитан ожидает на мостике. На вашем месте я бы готовился к тому, что он порвет вас на куски.

Сейчас Майкл мечтал лишь о том, чтобы к пальцам поскорее вернулась чувствительность. Он энергично потер ладонь о штанину, однако одежда так сильно промокла, что толку от такого метода согревания не было никакого. Тогда Майкл расстегнул парку и сунул руку как можно глубже – под мышку.

Казински жестом указал на трап с таким видом, словно тот вел не на мостик, а прямо на эшафот. Может, так оно и есть, подумал Майкл.

Он медленно поднялся по ступенькам и вошел в ярко освещенное помещение мостика. Капитан Парселл, который сидел во вращающемся кресле, резко обернулся и рявкнул:

– Какого черта вы там делали?! Совсем из ума выжили, мать вашу?!

Майкл пожал плечами и до конца расстегнул молнию парки.

– Наверное, не самая лучшая идея, – признал он, понимая, как жалко звучит оправдание. – Думал получить несколько интересных снимков для журнала.

Два офицера, сидящих за навигационной панелью, недоуменно переглянулись.

– Я давно привык к безрассудным выходкам ученых, которых то и дело приходится доставлять в эти края, – ответил Парселл. – Впрочем, учитывая их гениальность, им простительно иногда вести себя по-идиотски. Но вы-то почему чудить вздумали? Вы же не ученый! И тем более не матрос!

Энсин Галло, стоявший у хромированного штурвала, произнес:

– Барометр снова падает, сэр.

– До какого уровня? – Парселл развернулся в кресле и поправил наушники, успевшие сползти набекрень, пока он отчитывал Майкла.

– Девять восемьдесят пять, сэр.

– Господи! Значит, нас накроет по полной уже этой ночью! – Его глаза забегали по светящимся табло и циферблатам, экранам сонара, радара, эхолота и GPS. На них всеми цветами радуги пестрели непрерывные потоки данных, меняющиеся буквально на глазах.

В квадратные иллюминаторы с западной стороны ударил фонтан брызг, и корабль в ту же секунду тяжело накренился, словно его толкнула чья-то гигантская рука. Майкл успел поймать один из кожаных ремней, раскачивающихся под потолком, и вцепился в него что есть силы; он слышал рассказы о том, как в шторм моряков швыряло из одного конца мостика в другой, когда ломали и ноги, и руки. Интересно, публичная порка завершена, или надо ожидать продолжения нагоняя?

Несмотря на рев бушующего океана, брызги дождя и завывания ветра, атмосфера на мостике быстро вернулась в спокойное состояние. Обстановка стала даже немного напоминать больничную операционную: плоские белые лампы на потолке отбрасывали на голубые стены холодный равномерный свет, а все офицеры разговаривали друг с другом приглушенными голосами, обмениваясь лишь короткими фразами и не отрывая взгляда от приборов.

– Левый двигатель, полный вперед, – скомандовал капитан, и капитан-лейтенант Рэмзи взялся за короткий красный рычаг. Перед тем как выполнить приказ, он повторил слова капитана.

Затем Рэмзи коротко кивнул в сторону Майкла – тот все еще мялся на месте, словно нашкодивший подросток, вызванный на ковер к директору школы, – и без обиняков заявил Парселлу:

– Если присутствие мистера Уайлда здесь больше не обязательно, сэр, не отправить ли его на ходовой мостик? Оттуда невозможно вывалиться за борт, да и ему, вероятно, будет интересно наблюдать за тем, как управляется корабль.

Парселл с шумом выдохнул и, не оборачиваясь, произнес:

– Объясните мистеру Уайлду, что если его все-таки угораздит вывалиться за борт, он скорее доберется до Чили вплавь, чем я успею развернуть эту посудину.

Что-то подсказывало Майклу, что капитан не шутит. Восприняв слова Парселла как руководство к действию, он шагнул к винтовой лестнице, на которую указал Рэмзи, и стал быстро взбираться.

Когда до Майкла донеслись слова Рэмзи: «Кэтлин, вы не будете возражать против небольшой делегации?» – он ускорил шаг, опасаясь, что его окликнут и сообщат, что присутствие на ходовом мостике нежелательно. Он все поднимался и поднимался, оставив навигационный мостик далеко внизу, и наконец попал на платформу в абсолютно темной вертикальной трубе со стальной лесенкой, ведущей еще выше. Корабль дрогнул, и Майкл стукнулся плечом о закругленную стенку тоннеля; он словно очутился в трубе дома из сказки «Волшебник из страны Оз», который подхватило ураганом и крутило, как легкое перышко. Высоко над головой, по меньшей мере футах в двадцати, тускнело голубоватое свечение, похожее на свет от телевизионного экрана, и доносилось монотонное гудение аппаратуры.

Он поставил ногу на нижнюю ступеньку и начал медленно взбираться. Каждый раз, как нос корабля поднимался на волнах, его отшвыривало от лесенки, а когда ледокол выправлялся, снова на нее бросало. В один из таких моментов Майкл хорошенько приложился лицом к ступеньке, едва не выбив передние зубы. Его пронзила жуткая мысль: получи он травму – и отметка дантиста в санитарном свидетельстве вмиг станет недействительной. Ступеньки лестницы были холодными и влажными, поэтому за каждую последующую приходилось цепляться сразу обеими руками. Когда до конца пути оставалось всего несколько ступенек и его голова показалась из трубы, взору Майкла сначала предстала пара черных ботинок на резиновой подошве, а затем синие брюки. Он сделал последний рывок к цели и выбрался наружу.

Каменное лицо офицера управления подсвечивали экран GPS и еще какие-то приборы, назначение которых было для Майкла загадкой. Кэтлин Хили невозмутимо стояла на навигационном мостике возле уменьшенной версии штурвального колеса. Она смотрела прямо перед собой, плотно сжав губы; короткие каштановые волосы обхватывала гарнитура внутрикорабельной связи. Ходовой мостик – современный эквивалент марсовой площадки – был настолько тесным, что в нем едва помещались два человека.

– Зря вы вышли на палубу, – проговорила она, напомнив Майклу, что именно ее окрик в мегафон он услышал. – По приборам скорость ветра составляет более ста миль в час.

– Уяснил. Капитан тоже счел своим долгом устроить мне выволочку. – Затем, в надежде сменить тему, Майкл сказал: – Так вот, значит, где ваш пост. Одна-одинешенька на водительском сиденье.

По периметру ходового мостика тянулся ряд армированных иллюминаторов с экранами Кента – дисками, которые перемещаются по стеклу за счет центробежной силы и удаляют с него воду наподобие автомобильных дворников. Один из краев брезентового чехла вертолета на кормовой палубе позади них отвязался и теперь бился на ветру, как крыло исполинской темно-зеленой летучей мыши.

Вот бы запечатлеть все эти драматические события на фото…

– Когда в высоких широтах видимость, как сейчас, сильно ограничена, – пояснила Кэтлин, – управление кораблем нередко передается на ходовой мостик.

И понятно почему: вокруг, насколько мог охватить глаз, взору представали лишь бурлящая вода, неспокойное серое море и массивные острые глыбы льда, которые покачивались на гребнях волн, тонули, всплывали и временами врезались друг в друга. Волны чудовищной высоты безжалостно врезались в нос корабля, обрушивались на палубу и взметали в воздух фонтаны брызг и пены, долетающие даже до иллюминаторов их высокого укрытия.

И все это – безумный кипящий океан, клубящееся небо и черные очертания птиц, которых швыряло из стороны в сторону, словно опавшие листья по осени, – было окутано мертвенным светом полярного солнца. Тусклое желтоватое пятно упрямо маячило над горизонтом с северной стороны. Этакая монументальная панорама с изображением неистовства стихии, снизу подсвеченная гигантским фонарем, в котором догорали последние капли масла.

– Добро пожаловать в «безумные пятидесятые», – добавила Кэтлин уже более живым голосом. – Как только вы пересекаете границу пятьдесят градусов южной широты, тут-то погода и начинает проявлять истинный характер.

Нос ледокола пошел вверх с такой легкостью, словно его вытолкнули из глубины моря, и наконец задрался почти вертикально, целясь в рваные штормовые тучи с северной стороны неба. Кэтлин, широко расставив ноги, вцепилась в штурвал, а Майкл поспешил ухватиться за релинг. Он уже знал, что сейчас произойдет… поскольку все, что взмывает вверх, рано или поздно обречено рухнуть.

Спустя мгновение они достигли гребня волны – Майкл отчетливо ощутил его вибрацией под ногами – и как только через него перевалились, корабль ухнул вниз, словно булыжник, падающий со склона крутой горы. Через фронтальный иллюминатор ходового мостика Майкл увидел, что прямо перед ними разверзлась гигантская пропасть, темная котловина шириной не меньше горного ущелья, однако в ней не было ничего, кроме водяного дна, которое, казалось, уходило еще глубже по мере того, как корабль в нее проваливался.

– Есть! Есть, сэр! – Кэтлин резко повернула штурвал вправо. Майкл ощутил во рту вкус пасты, которой совсем недавно наслаждался в офицерской столовой.

Наконец, достигнув дна пропасти, корабль замер, повернулся – теперь вода стояла высоченной стеной по обоим бортам – и начал заваливаться на правый бок. Даже здесь, на высоте никак не меньше девяноста футов над палубой и на огромном расстоянии от дизельных турбин, Майкл слышал рев и завывание двигателей, биение лопастей гребного винта – в какие-то моменты они и вовсе впустую молотили по воздуху. Корабль отчаянно лавировал между айсбергами, прокладывая курс, как по минному полю.

– Если вы религиозный человек, – произнесла Кэтлин, впервые посмотрев Майклу в глаза, – сейчас самое время помолиться. – Она снова повернула рулевое колесо вправо. – Под нами целое кладбище, где покоятся по меньшей мере восемьсот судов и десять тысяч моряков.

Неожиданно над ними, словно сказочный Тритон, вырос айсберг; ледокол несло прямо на него.

– Черт, я должна была его заметить, – пробормотала Кэтлин и тут же передала на навигационный мостик: – Да, сэр! Я его вижу, сэр! – И добавила, выворачивая штурвал: – Сделаю!

– Надеюсь, не я вас отвлек, – вставил Майкл, стараясь перекрыть грохот хлещущей в стекла воды и завывание ветра. – Я тоже его не заметил.

– Это не ваша обязанность, а моя, – бросила она.

Майкл умолк, давая ей сосредоточиться, а сам задумался о кладбище, которое находилось на дне под ними, о захоронении сотен кораблей – шхун и шлюпов, бригов и фрегатов, траулеров и китобойных судов, – затертых льдами, разбитых волнами, изодранных свирепым ветром. Подумал о тысячах человеческих жизней, сгинувших в бушующей бездне. Возможно, последнее, что эти люди видели перед смертью, были ломающиеся, как спички, мачты их кораблей или огромные льдины, толкающие несчастных в морскую пучину, на дно настолько глубокое – сколько, полторы тысячи метров? – что туда никогда не проникал лучик света.

Корабль вдруг быстро перевалился с одного борта на другой. Кэтлин повернула штурвал вправо и крикнула в микрофон капитану:

– Право руля, сэр!

Майкл тоже увидел волну. Полностью заслонив собой мертвенный свет неподвижного солнца, она стремительно росла и надвигалась на них стеной неимоверной ширины, играючи расшвыривая глыбы льда размером с дом.

– Держитесь крепче! – выкрикнула Кэтлин.

Майкл широко расставил ноги и развел руки в стороны, упершись в переборки. Никогда в жизни он не видел проявления столь грандиозного и яростного буйства стихии.

Кэтлин пыталась развернуть корабль, однако времени уже не оставалось, да и вал высотой никак не меньше сотни футов был чудовищно огромным. Как только сплошная стена клокочущей серой воды ринулась на ледокол, в воздухе мелькнуло что-то белое… нет, черное… нечто, не поддающееся определению, и, опережая саму волну, пулей понеслось в направлении мостика. Спустя мгновение иллюминатор с громким хлопком разлетелся вдребезги, будто в него выстрелили из дробовика, и все помещение, словно шрапнелью, засыпало осколками стекла и льда. Кэтлин вскрикнула, отлетела от штурвала и повалилась на пол, по пути врезавшись в Майкла; в последний момент он успел ее подхватить и немного смягчил падение. Журналист стер с лица ледяные брызги, и первое, что увидел, была… окровавленная голова белоснежного альбатроса, свисающая с рулевого колеса. Тело птицы застряло в разбитом иллюминаторе, неестественно вывернутые крылья торчали в разные стороны. Альбатрос был еще жив – издавал предсмертный клекот и продолжал щелкать переломанным клювом, расплющенным, словно нос боксера. Майкл как зачарованный глядел в его черные немигающие глаза, даже позабыв на миг и о чудовищной волне, и о распластанной на полу Кэтлин.

Залитая водой панель управления несколько раз мигнула синими лампочками приборов, словно в агонии, и потухла.

Волна схлынула; корабль со стоном перевалился сначала на один бок, затем на другой и, наконец, выправился.

Пока Майкл приходил в себя, а Кэтлин стонала на полу, баюкая ушибленную ногу, альбатрос в последний раз приоткрыл изувеченный клюв, издал слабый глухой клекот, и свет в его глазах угас, словно задутая свеча.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

20 июня, 1854, 11.00

Салон «Афродита», постоянным клиентам известный больше как «салон мадам Эжени», располагался на шумной улице Стрэнд, в самом ее конце. Крытые въездные ворота заведения украшал ряд висячих фонарей, и если они горели, значит, салон был открыт для посетителей.

Синклер не помнил такого случая, чтобы фонари не горели.

Он первым вышел из шикарного кеба, вслед за ним Ле Мэтр и Рутерфорд, которому пришлось расплачиваться с извозчиком. Слава Богу, человеком он был компанейским и щедрым – а сейчас вдобавок и подвыпившим, – тем паче что в скором времени ему предстояло оплатить еще и утехи в борделе. Мадам Эжени порой соглашалась предоставить кредит на обслуживание, однако, как истинный деляга, брала с него процент, а получить повестку в суд из-за просроченного долга салону «Афродита» никому не хотелось.

Все трое поднялись по ступенькам. Джон-О, ямаец высотой с башню и с двумя золотыми коронками на передних зубах открыл перед ними дверь и галантно отступил в сторону. Частых посетителей он знал хорошо.

– Добрый вечер. Мадам у себя? – немного заплетающимся языком поинтересовался Рутерфорд, словно они пришли нанести светский визит приличной даме.

Джон-О кивнул в направлении гостиной, частично прикрытой вельветовой портьерой красного цвета. Синклер услышал звуки фортепиано и молодой женский голос, поющий: «На живописных берегах Твида». Не долго думая, он направился прямо к свету и развлечениям, а за ним и остальные двое. Француз отодвинул краешек портьеры, и мадам Эжени, сидящая на диване между двух работавших на нее девиц, подняла взгляд.

– Bienvenue, mes amis! – воскликнула она, вставая с дивана.

Мадам напоминала старую курицу, в которую понатыкали новых перьев; грубая кожа скорее походила на шкуру свиньи, а пышное платье из зеленой парчи было сплошь усыпано фальшивыми драгоценными камнями.

– Как приятно, что вы снова ко мне заглянули!

Пока Ле Мэтр шутил и любезничал, Синклер не без удовольствия опустился на заваленную подушками тахту – твердости у него в ногах сейчас было не больше, чем у приятелей. Комната была очень просторной – некогда она выполняла роль выставочного зала библиографического общества, но поскольку библиофилов оказалось слишком мало, чтобы обеспечивать рентабельность учреждения, мадам Эжени воспользовалась удачной ситуацией и перекупила дом за гроши. Книжные полки в гостиной были уставлены разного рода безделушками – от бюстов Купидона до вазочек в китайском стиле, а над камином висела большая и довольно грубо выполненная копия картины «Похищение Леды Зевсом».

Студии и прочие рабочие помещения на верхних этажах дома переустроили в комнаты для интимных свиданий.

В данный момент примерно полдюжины femmes galantes прохаживались по гостиной в плотно облегающих или слишком откровенных платьицах, и еще столько же клиентов томно возлежали на диванах. Слуга спросил, не хочет ли Синклер чего-нибудь выпить, на что тот ответил:

– Джину. И моим друзьям.

– Мне виски, – отозвался Рутерфорд и посмотрел на него с вызовом, как бы говоря «плачу я, поэтому могу заказывать все, что пожелаю».

Синклер понимал, что лишь сильнее загоняет себя в яму, увеличивая и без того немалый долг, но порой единственный способ всплыть, думал он, – опуститься на самое дно. И возможностей для этого здесь было хоть отбавляй.

К Французу уже клеились две шлюхи с иссиня-черными волосами и в сверкающих стразами босоножках.

– Это ты, Синклер?! – спросил кто-то. Ясно – Далтон-Джеймс Фитцрой, болван чистой воды, семейные владения которого соседствовали с землями семьи Синклера. – Господи, что ты тут делаешь?!

Повернувшись на тахте, Синклер, как и ожидал, увидел Далтона-Джеймса Фитцроя; тот водрузил толстую задницу на фортепианную скамейку рядом с поющей девушкой. Когда она обернулась и обратила к нему простое деревенское лицо, Синклер увидел, что, несмотря на крупное телосложение, девушке было не больше двенадцати-тринадцати лет.

– А я было решил, что кредиторы заставили тебя бежать из города, – заявил Фитцрой.

Его хомячьи щеки лоснились от пота.

Синклер заставил себя не поддаваться на провокацию и ответил просто:

– Развлекаюсь.

Фитцрой не собирался отступать.

– А ты не задумывался, как будешь оплачивать аптекарю лечение, если подцепишь гонорею?

На этот раз Синклер был избавлен от необходимости давать даже краткий ответ благодаря вмешательству мадам Эжени, которая поспешила защитить честь своего заведения.

– Messieurs, [5]5
  Господа (фр.).


[Закрыть]мои девочки чисты, как слеза! – заверила она, порхая между ними бабочкой. – Доктор Эванс проверяет их régulièrement. [6]6
  Регулярно (фр.).


[Закрыть]Каждый месяц! К тому же нашими услугами пользуются исключительно la crème de la société. [7]7
  Сливки общества (фр.).


[Закрыть]Только достойные джентльмены, как вы сами можете убедиться, – успокоила она, обводя рукой комнату, а затем игриво, но многозначительно погрозила Фитцрою обвешанным перстнями пальцем. – Вам должно быть стыдно за подобную бестактность по отношению к очаровательным дамам, сэр.

Фитцрой решил превратить упрек в шутку и, низко склонившись над клавиатурой фортепиано, сказал пианистке в знак извинения:

– Возможно, будет лучше, если я вложу свой меч в ножны и покину поле сражения.

Сальная реплика была совсем не в духе такого труса, как Фитцрой. Он любил похорохориться, но стоило армии объявить о наборе рекрутов, как он сразу поджал хвост.

Фитцрой встал – при этом его шелковый жилет затрещал по всем швам – и, схватив девушку за руку, нетерпеливо засеменил к парадной лестнице.

– Джон-О, – позвала мадам Эжени, – будь добр, проводи гостя в Suite des Dieux. [8]8
  Лучшие апартаменты (фр.).


[Закрыть]

Девушка обернулась и, почему-то решив искать поддержки именно у Синклера, бросила на него испуганный взгляд. Даже слой вульгарного макияжа не мог скрыть ее юного возраста и неопытности. Синклер решил вызволить ее из потных лап Фитцроя.

– Почему бы тебе не взять опытную женщину? – бросил он тому вслед.

Двое мужчин в гостиной гоготнули.

Фитцрой остановился, помедлил немного и, не оборачиваясь, произнес:

– Chacun à son goût, [9]9
  У всякой пташки свои замашки (фр.).


[Закрыть]Синклер. Кому же знать, как не тебе.

Толстяк вышел из комнаты, увлекая за собой трофей, обреченно плетущийся следом, а к Синклеру подошла мадам Эжени и укоризненно цокнула языком.

– Ну почему вы сегодня такой сварливый? Прямо сами на себя не похожи, милорд. – Синклер не был лордом – по крайней мере пока. Просто мадам Эжени любила польстить клиентам и частенько величала их именно таким образом. – Мистер Фитцрой хорошо заплатил за привилегию.

– Какую привилегию?

Мадам Эжени отпрянула, словно поразившись его несообразительности.

– Девочка – пока никем не сорванный бутон.

Девственница? Даже в нынешнем не совсем трезвом уме Синклер соображал, что в этой профессии девственницы на вес золота. За них назначали дополнительную плату не только потому, что те по определению были безопасными, как крепость, но еще и потому, что снискали репутацию способных излечивать от некоторых венерических инфекций. Все это, разумеется, было полнейшей чушью, и в другое время Синклер уже давно выбросил бы из головы подобные мысли – ну какое ему дело? – если бы не затравленный взгляд юной девушки. Либо она обладает таким недюжинным актерским талантом, что ее хоть сейчас отправляй на сцену в Ковент-Гарден, либо он и впрямь увидел неподдельный страх. Не существовало закона, запрещающего заниматься проституцией, а возраст согласия наступал в двенадцать лет; многих девушек ее нежного возраста каждый день развращали на вполне законных основаниях. За «привилегию» Фитцрой отвалил никак не меньше двадцати пяти, а то и тридцати фунтов.

– Уймись, – попытался успокоить приятеля Рутерфорд. – Тебе жить по соседству с этим боровом еще долгие годы. Лучше не ссориться.

Мадам Эжени подмигнула одной из женщин с ярко-рыжими волосами, ниспадающими на белые обнаженные плечи, и та игриво подняла Синклера с тахты и усадила на двухместный диванчик под картиной с изображением нимфы, убегающей от сатира. Появился слуга с джином.

Француз уселся на место деревенской девушки за фортепиано и теперь играл, насколько позволяло его состояние, нечто заунывное из репертуара герра Моцарта.

Рыжая представилась – Марибет – и попыталась вовлечь Синклера в светскую беседу. Для начала спросила о его кавалерийском полке и о том, куда их могут перебросить, не забыв при этом выразить глубочайшее беспокойство – несколько преждевременное, на взгляд Синклера, – за его безопасность. Между тем у Синклера не выходила из головы девушка с нескладной фигурой и испуганным взглядом, которую в сопровождении золотозубого Джона-О уволокли на верхний этаж.

У Синклера когда-то была сестра. Она умерла примерно в таком же возрасте от чахотки.

– Ну хватит уже! – крикнул один из посетителей Ле Мэтру. – Сыграйте нам какую-нибудь популярную песню. Если бы я хотел посетить консерваторию, то прихватил бы с собой жену.

По гостиной прокатились хохот и аплодисменты, и Француз принялся наигрывать слезливую интерпретацию песни «В горах мое сердце». Покончив с ней, следующую песню он заиграл так, что слышно было на улице.

Вдруг сверху послышался крик.

Все вокруг предпочли его не замечать, хотя Француз на секунду все-таки прервал игру, а Марибет как раз в этот момент приспичило поправить пуговицы и воротник на гимнастерке Синклера. Какой-то пожилой господин с довольно немолодой брюнеткой под рукой как ни в чем не бывало продолжил медленное восхождение по лестнице. Синклер прислушался и, несмотря на то что Suite des Dieux находились этажом выше, отчетливо различил приглушенный плач и звук падения на пол чего-то тяжелого.

– Table d’hôte [10]10
  Табльдот, общий стол (фр.).


[Закрыть]только что накрыли, – объявила мадам Эжени, похлопав в ладони. – Пожалуйста, джентльмены, отведайте le canard aux cerises [11]11
  Жареная утка с вишнями (фр.).


[Закрыть]и устрицы.

Несколько гостей, в том числе Рутерфорд, поднялись с мест и направились в буфет в соседнюю комнату. Но Синклер незаметно отделился от них и пошел к лестнице. По счастью, Джон-О как раз встречал трех пьяных завсегдатаев борделя, принимая у них шляпы и плащи, поэтому Синклеру удалось прошмыгнуть наверх незамеченным.

Нужный ему номер располагался на втором этаже прямо над крыльцом; пару раз Синклер и сам занимал эти апартаменты. Кроме того, он знал, что дверь номера, как и все двери в салоне Афродиты, не запиралась. Специфика предприятия предполагала, что в случае необходимости мадам Эжени или Джон-О должны иметь возможность немедленно войти в любое из помещений.

Стараясь не сходить с ковровой дорожки, устилающей пол коридора, он подкрался к номеру и приложил ухо к деревянной двери. Синклер помнил, что апартаменты состояли из двух помещений – прихожей, скромно обставленной мебелью из кленовой древесины, и спальни с широкой кроватью под пологом на четырех столбиках. До него донеслись недовольный рокот голоса Фитцроя в спальне и всхлипывания девушки.

– Тебе придется, – сказал Фитцрой, повышая голос.

Девушка вновь слезно заголосила, то и дело обращаясь к нему «сэр»; судя по звуку, она осторожно и очень медленно перемещалась по комнате. На пол грохнулась не то ваза, не то бутылка и со звоном разбилась.

– За это я платить не буду! – рявкнул Фитцрой, после чего послышался свист рассекаемого воздуха и девичий вскрик.

Синклер рывком распахнул дверь и ворвался в прихожую. Фитцрой стоял, обнаженный до пояса, с подтяжкой в руке; другая подтяжка свисала с белых брюк.

– Синклер! Какого черта!

Девушка, совершенно голая, прикрывала себя окровавленной простыней. От слез, текущих ручьем, румяна и пудра размазались по щекам.

– Проклятие, это какую надо иметь наглость, чтобы вламываться! – рявкнул Фитцрой, двинувшись в сторону канапе, на котором была разбросана его одежда. – Где Джон-О?!